Крючков Н.А. : другие произведения.

Воспоминания: 22 июня 1941 - 9 мая 1945

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Дед мой, Крючков Николай Александрович, - профессиональный военный, штурман военно-транспортной авиации. Он встретил войну в гарнизоне Рогань, под Харьковом: преподавал в Харьковском Военном Авиационном училище штурманов. Надо сказать, в моем детстве он никогда не рассказывал о войне. Не любил эту тему. Но когда у нас, его внуков, пошли свои дети, мы взяли деда в оборот и убедили записать воспоминания. Сыграли, так сказать, на чувстве ответственности перед потомками. Исписанная дедом амбарная книга сначала читалась в наших семьях, потом несколько лет кочевала по школьным выставкам - обычно к Дню Победы, - и в итоге осела у меня на полке. Но чем дальше, тем больше грызла меня мысль, что держать такие воспоминания на полке, доставая раз в году - просто свинство. Хотя бы отрывки я хочу выложить - для других. Чтобы помнили.

  
  
  
   Как только объявили по радио о нападении Германии на Советский Союз, личный состав училища собрался на сборные пункты, где нам выдали противогазы и личное оружие - пистолеты "ТТ" и патроны. Нам сказали - заниматься своим делом, из части без разрешения командиров не отлучаться.
   На другой день начальник училища полковник Белоконь получил из Москвы шифровку, в которой ему приказывалось немедленно командировать в Москву на центральный аэродром самолет Ли-2 с экипажем. Я был вызван в штаб, где уже был сформирован экипаж, нам приказали готовиться к вылету. Пришел домой, сказал Маше, что я улетаю в командировку в Москву сегодня в 16.00, на сколько - не знаю. Маша чуть ли не плакала, еще бы, она оставалась одна с четырехмесячным ребенком на руках. Да и у меня по сердцу кошки скребли. Мы тогда и не предполагали, что расстаемся на три с половиной года.
   Мы распрощались, расцеловались и в 16.00 самолет взял курс на Москву.
   В 18 часов мы приземлились на центральном аэродроме столицы. Только приземлились, как нам было приказано убрать кресла из салона, загрузить бочки с бензином и быть готовыми к вылету в район Шауляя Литовской ССР. Сняли с самолета кресла, загрузили шесть по 200 литров бочек бензина, укрепили их, чтобы при взлете не покатились на хвост самолета. Я проложил маршрут полета, произвел необходимые штурманские расчеты. Радист получил данные радиосвязи (волну, позывные, сигнал "я свой экипаж"). Доложили начальству, что самолет к полету готов. Нам сказали: "Ждите".
   В Шауляй мы так и не вылетели, нам дали отбой, бочки сгрузили и увезли. Потом мы узнали, что в Шауляе танковая часть, на вооружении которой были тяжелые танки "КВ", оказалась без горючего, и заправиться из ближайших складов ГСМ было нельзя, так как кругом уже были немцы, и мы должны были сбросить им горючее. Но было уже поздно, танки оказались в руках противника.
   26 июня нам сказали, что мы можем вылететь обратно в Рогань и приступить к своим обязанностям. Мы подумали и решили просить командование оставить нас в дивизии. Начальник штаба дивизии связался в полковником Белоконем и передал ему нашу просьбу. Белоконь ответил, что не возражает, так как получена шифровка от главкома ВВС, в которой предписывается быть готовыми к эвакуации семей офицеров ж/д транспортом. Куда - пока неизвестно, и что будет с самим училищем, тоже пока неясно.
   Так наш экипаж был зачислен в состав 2-го транспортного авиационного полка, 2-ой авиационной дивизии Особого назначения ВВС К.А., командиром которой был генерал-лейтенант Грачев.
   Чем наш полк и наш экипаж занимался
   Перебрасывали истребительные и штурмовые авиационные части из тыловых районов страны к линии фронта. Как это происходило? Самолеты перелетали сами, группами по 9 самолетов, ведомые лидером, а технический состав перебрасывали мы, сажая в самолет от 20 до 30 человек, в зависимости от дальности полета. Делали несколько рейсов в день, пока не будет переброшена вся часть.
   24 июля 41 года из Тулы в район ж/д узла Нежин, что 110 км северо-восточнее Киева, мы перебрасывали французскую истребительную авиаэскадрилью "Нормандия - Неман". В Нежине сели ближе к вечеру. Курочкин (командир экипажа) мне говорит: "Может, махнем в Рогань?" А что, говорю я, сейчас только 18 часов 40 мин., сейчас рассчитаю. Прикинул по карте: до Рогани лету 1 час 30 мин. И мы махнули. В Рогани сели, солнце только опускалось за горизонт. Не успели мы выключить моторы, как к нам подъехал полковник Белоконь. Поздоровались, он спрашивает: откуда и что случилось? Мы ему доложили, откуда и чем вообще занимаемся, и что залетели узнать, что с нашими семьями.
   Он нас проинформировал, что в последнее время немцы стали часто бомбить Харьков, и есть сведения, что его придется оставить немцам. Я получил от главкома ВВС, говорит Белоконь, телеграмму: немедленно эвакуировать семьи офицерского состава ж/д транспортом в город Ставрополь. Вчера, говорит он, мы отправили последний эшелон из Батайска. Мы спросили: а как дела с денежными аттестатами? Они выданы на руки каждой семье, ответил он. Ну что, говорит, идите ночуйте в свои квартиры, а утром - в свою часть.
   Захожу в комнату. На столе лежит пачка моего белья и записка: "Николай! Что можно было взять, я взяла, а куда поехала, тебе скажет Белоконь. Береги себя, я тебе напишу. Целую, Маша и малыш"
   Я посмотрел, что же она взяла. Взяла патефон, пластинки (их у нас было около полусотни), кое-что из посуды, белье и одежду. И я подумал - зачем же брать патефон и пластинки, черт с ним, с патефоном. А теперь, думаю, сама с ребенком, да еще вещи, это же тяжело. И мне так стало тяжело на душе, была бы водка, наверное, целый бы чайный стакан маханул.
  
   С 20 декабря 1941 по 22 января 1942 г.
   Экипаж летал по заданию главкома ВВС и поступил в распоряжение Маршала ССР Ворошилова. Ставкой верховного главнокомандующего Ворошилову было поручено формировать в восточных районах от р. Волги парашютно-десантные части.
   Наш самолет базировался на аэродроме Кряж в 1,5 км от г. Куйбышев (ныне Самара). В это время почти все отделы и службы Красной Армии из Москвы были эвакуированы в Куйбышев. Экипаж наш жил в гостинице в Куйбышеве, в отдельной комнате с телефоном, питались мы в генеральской столовой по специальным талонам. К гостинице для поездки на аэродром подавали автомобиль ЗИЛ, с аэродрома после выполнения задания отвозил тот же ЗИЛ. Так что эти дни мы жили как бароны. Но и летали дай боже, в день налетывали по 5 - 6 часов. Приезжали в гостиницу, брали ведро пива, ужинали и попивали пивко. К спирту не прикасались (хотя он у нас не переводился). Как-никак, хоть с нами сам Ворошилов и не летал, но летали его высокопоставленные лица, поэтому экипаж держал марку.
  
   В конце 1942 года Маша с Колей была эвакуирована из Ставрополя в г. Семипалатинск (Казахстан). Оттуда я получил от нее письмо. Она писала, что самочувствие неважное, сын растет, уже бегает. Дальше она сообщала, что деньги по аттестату она почему-то не получает. Чтобы жить, распродает вещи, хорошо, что взяла с собой патефонные пластинки, они здесь в цене. Дальше она сообщала свой адрес и просила писать, где я хоть нахожусь, писала: береги себя. А как беречь себя? На каждом шагу можно потерять голову, идет же война, а не танцы на площадке.
   Я тут же написал ей большое письмо. Сообщил, что я жив, здоров, базируемся в Раменском (это рядом с Москвой). Летаю, выполняю свою работу. Насчет денег я ей пообещал, что схожу в финансовое управление ВВС и все выясню. Написал, что дважды был в Москве у Кати (Машина сестра), что она по-прежнему работает на стройке, познакомилась с лейтенантом, танкистом, Сергеем Терентьевым. Он горел в танке и списан из рядов Красной Армии по состоянию здоровья. Предлагает ей выйти за него замуж.
  
   В ноябре 1942 года наш самолет поставили на прикол. Моторы выработали свой ресурс. Начали менять моторы, а это минимум 4 дня. Я отпросился у командира и отправился в Москву искать главное финансовое управление.
   Меня принял зам. начальника управления, выслушал, сказал: "Изложите все это на бумаге, укажите, где и кем вам выписан денежный аттестат и укажите точный адрес жены". Тут же в приемной я все это написал, он прочитал и пообещал разобраться. Слово свое он сдержал. В марте 1943 года в письмо мне Маша сообщила, что наконец-то она получает деньги по аттестату вовремя и что за все время, что не получала, ей выплатили полностью.
  
   28 января, 1 - 2 февраля 1942 года
   Экипаж совершил три боевых вылета с аэродрома Перемышль, что южнее Калуги, на выброску парашютного десанта ночью в район города Вязьма (Смоленская обл.), где наши войска попали в окружение немецких войск. На борт самолета брали 30 десантников. В этой операции принимали участие и другие экипажи нашего полка. За эти 3 дня было выброшено около 2000 десантников и, как мы узнали позже, именно благодаря этому десанту нашему крупному войсковому соединению удалось вырваться из котла с малыми потерями.
   Как это происходило?
   Подлетая к месту выброски, даем команду "приготовиться" (три мигания красной лампочкой) и в расчетной точке выброса командуем (голосом) "Пошел", и десантники в порядке очередности прыгают в открытую дверь. К вытяжному кольцу парашюта прикреплен один конец троса, а другой зажимом крепится за рейку в самолете. Когда десантник прыгнул, трос выдергивает кольцо парашюта и парашют раскрывается, дальше только управляй парашютом и готовь свой автомат к бою. У открытой двери за выброской наблюдает наш техник. С земли по десанту немцы ведут огонь из пулеметов, причем стреляют трассирующими пулями, видно, куда они летят, а по самолету ведут огонь зенитные пушки. Как только выброшен последний десантник, а выбрасывали с высоты 1000 - 1500 метров, самолет, маневрируя с потерей высоты, выходит из зоны обстрела и, снизившись до высоты 100 м, а иногда и бреющим полетом уходим на аэродром.
  
   Кроме десанта, в глубокий тыл к немцам приходилось выбрасывать шпионов и диверсантов. Выбрасывали к партизанам продукты питания и боеприпасы, иногда и личный состав сбрасывали с парашютом с высоты 500 м.
  
   В конце марта 1942 года нашего командира экипажа забрали на должность зам. командира авиаэскадрильи, вместо него командиром нашего экипажа стал капитан Скачилов Виктор Степанович. Он был взят из запаса, ему было уже лет под 40, летчик гражданского воздушного флота, летчик 1-го класса, летал в любую погоду днем и ночью. Этобыл замечательный человек, с большим чувством юмора. Забегая вперед, скажу, что он научил меня взлету и посадке самолета Ли-2 и я самостоятельно мог летать на этом самолете.
  
   В июле 1942 года под Сталинградом наше командование сосредотачивало большие силы для разгрома окруженной немецкой армии Паулюса. На аэродром "Паромная", что в 3-х км восточнее Сталинграда, на левом берегу Волги, самолетами доставлялись продукты питания и боеприпасы.
   И вот однажды в наш самолет загрузили 25 ящиков с реактивными снарядами, и мы полетели на аэродром "Паромная". Летели только бреющим полетом, так как подниматься высоко было опасно: немецкие истребители охотились за такими самолетами как наш. Прилетели на аэродром, моторы не выключали, ящики быстро сгрузили, и в это самое время налетели немецкие штурмовики. Скачилов не растерялся, он крикнул: быстро в самолет, и развернув на месте самолет носом на запад, дал по газам. Оторвались от земли, убрали шасси и продолжали лететь бреющим в западном направлении. Пролетели минут 10 и оказались почти что у озера Баскунчак, а уже от него взяли курс на базу. А стоило нам немного промедлить, самолет был бы наверняка уничтожен.
   За вывод самолета из-под удара немецкой авиации командир и штурман экипажа были представлены к государственным наградам.
  
   В октябре - ноябре 1942 года нашему экипажу дважды удалось слетать по маршруту Москва - Энгельск - Гурьев - Баку (через Каспийское море) - Тбилиси - Кировобад - Ереван - снова Баку - форт Шевченко на Каспийском море - Красноводск - Гурьев - Энгельс и снова Москва. Туда мы возили всевозможные грузы (в ящиках, запечатанных мешках), что там было, мы не знали. Получили по накладной 15 допустим ящиков и 15 сдали. Обратно тоже возили грузы, и тоже мешки, ящики, все запечатано, по счету и по накладным. Но, например, в Ереване нам загрузили в самолет 20 мешков карбида (применяется в сталелитейном производстве) и сказали, чтобы мы были осторожнее, потому что он горит в воде. Ну не смешно? Как ты будешь осторожным, когда летишь через море и кругом вода?
   В закавказских городах даже не верилось, что где-то идет война. В Тбилиси на каждом углу торгуют виноградом и вином, а в магазинах водка не стоит, а лежит штабелями. Кругом тишина, не слышны сигналы воздушной тревоги, играют дети. А в Гурьеве (он стоит на Волге, в 2 км от Каспийского моря) мало того что навалом всякой рыбы и икры, еще и полно чаю в пачках. Откуда он там? В Москве в то время чаю днем с огнем не найдешь, а если найдешь, то за пачку заплатишь 300 рублей, а в Гурьеве можно было купить пачку за 50 - 70 рублей. Для сравнения - буханка черного хлеба в Москве стоила 400 - 500 рублей. Наш экипаж привозил из этих рейсов полные парашютные сумки продуктов (парашютов мы не имели, но сумки были) - и с начальством поделиться, и для своих знакомых и близких, да и себе.
  
   1 апреля 1943 года наш экипаж, но на другом самолете нашей эскадрильи (мы летели пассажирами) вылетел в Ташкент, где мы должны были на заводе принять новый самолет, облетать его и перегнать в Москву.
   Летели по маршруту: Москва - Казань - Уфа - Актюбинск - Ташкент.
   На подлете к Актюбинску на самолете забарахлил один мотор, но самолет дотянул до Ахтюбинска и произвел посадку. Осмотрев мотор, специалисты пришли к выводу, что надо его менять. Связались со своей базой. Командир полка приказал нашему экипажу в Ташкент за самолетом ехать поездом, а экипажу самолета сменить мотор (который им еще должны были привезти) и вылетать на свою базу.
   4 апреля 1943 г. мы приехали в Ташкент. Пришли на завод, там нам сказали, что самолет мы получим не раньше 15 апреля. Нам сказали: идите в гостиницу завода, устраивайтесь с жильем, в хозяйственной части завода по вашему продаттестату вам выдадут талончики и в заводской столовой будете питаться.
   С этим делом мы быстро управились. Решив все хозяйственные вопросы, мы отправились знакомиться с достопримечательностями Ташкента, и мне невольно вспомнилась книга "Ташкент - город хлебный", которую я читал в детстве.
   Город чистенький, много зелени, парков и скверов, и очень много арыков и озер. Мы облюбовали одно озеро, в котором купались, загорали и пивко попивали, а пивной бар был рядом.
   Помню такой случай: проходя мимо одного парка, видим, сгружают бочку пива (Скачилова с нами не было). Мы решили по кружечке свеженького пива выпить, тем более время подходило к концу дня и скоро идти на ужин. Мы подходим к входу в парк, стоит средних лет женщина и говорит нам: молодые люди, у нас сейчас перерыв, он заканчивается (смотрит на часы) через 30 минут, вот тогда и подходите. В разговор вступает наш радист Вернигор и ей говорит: "Уважаемая, мы не можем долго ждать, мы сняли в вашем городе новый фильм и завтра рано утром вылетаем и везем этот фильм бойцам на фронт, да к тому же с нами к бойцам летит и сам артист Николай Крючков, слышали про такого?" А женщина говорит: "А где этот артист?" Что мне остается делать? Я вынимаю удостоверение личности и показываю ей, та читает: правда, Николай Крючков, дальше она и читать не стала, отдала мне удостоверение, а сама побежала к буфету. Смотрим, машет нам рукой, проходите, мол. Мы подошли, нас культутненько обслужили, мы их поблагодарили и откланялись. С тех пор Вернигора мы стали звать "артист".
   15 апреля нам выделили самолет, мы его приняли, облетали, был обнаружен ряд неполадок в системе связи и в работе моторов. Сели, доложили инженеру о неполадках. Когда их устранили, мы снова поднялись в воздух, на этот раз с нами полетел он сам, и по его просьбе мы взяли в самолет 6 девушек, рабочих завода. Мы летали по кругу над аэродромом полтора часа, все системы самолета и моторы работали отлично. Сели, подписали акт приема самолета и доложили на базу, что самолет принят, дважды облетан. Готовы к вылету. Нам ответили: "Ждите команду на вылет".
   Наконец нам сообщили: вылет разрешаем 1-го мая в 10 часов местного времени и сообщили каким маршрутом лететь. С нами в Москву летели еще 6 человек: трое в штатском и три майора их сопровождали (разрешение на их полет с нами мы получили из Москвы).
   Взлетели. Сделали круг над городом, все системы самолета работали хорошо. Прошли бреющим полетом над парком, где нас поили пивом, над заводской столовой, взмыли вверх и взяли курс на Джусалы. Дальше мы летели по маршруту: Оренбург (Чкалов) - Куйбышев - Москва. На весь перелет ушло 14 часов чистого времени.
   В Москве нас встречал наш командир авиаэскадрильи майор Алексеев.
   Один из майоров, летевших с нами, дал нам буханку хлеба. Эта хлебина была размером в таз, высокая, белая как снег и сжималась и разжималась как губка, и три бутылки коньяку 5 звездочек. Летевшее с нами начальство поблагодарило нас за полет и они уехали в поданных им "ЗИЛах". Когда пассажиры уехали, в самолет поднялся Алексеев, мы ему дали две бутылки коньяку и полхлебины, а одну бутылку распили тут же, закусили вторым фронтом ("второй фронт" - американская свиная тушенка, а "углеводы" - кусковый сахар, который у нас всегда был). Поговорили, посудачили, и Алексеев говорит: ну что ж, пошли, Виктор Степанович, а вы (это нам) чехлите самолет, закрывайте и отдыхайте. Когда они ушли, мы еще по 100 грамм пропустили спиртику, зашли в столовую, поужинали и отправились спать.
   Чтобы не вертаться к вопросу о спирте, надо сказать, что он у нас никогда не переводился. У нас была 20-литровая канистра, и она всегда была полная. За ее содержание отвечал Вернигор, как только спирт подходил к концу, Вернигор шел в БАО (батальон аэродромного обслуживания) и выписывал 10 литров спирта (нам спирт был положен для антиобледенения стекол кабины, которые замерзали не только зимой, но и летом на высоте 3000 метров). К тому же мы часто сами в БАО привозили спирт в бочках. Притом заведующий складом, который отпускал спирт, сам был заинтересован, чтобы его брали, тогда и ему перепадало.
  
   Летом работать было хорошо, но зимой - тяжеловато. Бывало приходишь на аэродром: мороз, холод, метет поземка. Каждый член экипажа занимается своим делом: техник самолета готовит лампы к прогреву моторов, штурман уточняет маршрут полета, радист проверяет радиостанцию, летчик сидит в кабине и ждет, когда техник подогреет моторы, чтобы их запустить. Наш Вася Паршин начинал рабочий день так: наливал 100 грамм спирта, выпивал, снежком закусит, становится впереди самолета к нему лицом, перекрестится, скажет: "Ну, родная, не подведи" - и за работу. Моторы подогрели, запустили, прогрели, еще раз проверили, не забыли ли чего - и на взлет. Начинается новый рабочий день.
  
   С конца июля и до 10 августа 1943 года экипаж летал из Москвы в осажденный немцами Ленинград. Туда возили продукты питания, медикаменты, боеприпасы, а оттуда вывозили тяжело больных и раненых.
   Как это происходило?
   Из Москвы в г. Тихвин, что 150 км восточнее Ленинграда, мы вылетали ближе к вечеру.
   В Тихвине садились и отдыхали до темноты. Вечером в столовой ужинали и как совсем стемнеет вылетали в Ленинград.
   Напрямую из Тихвина в Ленинград лететь было опасно, так как вокруг Ленинграда были установлены зенитные батареи. Поэтому после взлета мы летели на север, с курсом 360®, пролетев 20 минут, берем курс строго на запад - 270®, и бреющим полетом, 5 - 10 метров от воды, летим через Ладожское озеро. Подниматься выше было рискованно, так как над озером барражировали немецкие истребители, причем и днем и ночью, а ночью они включали фары и начинали пикировать, чтобы найти своими огнями самолет и сбить. Но когда самолет летит над озером бреющим, увидеть его очень трудно.
   В Ленинграде садились, разгружались, брали на борт больных и раненых и перед рассветом вылетали обратно тем же маршрутом. Садились уже утром в Тихвине, дозаправлялись горючим и вылетали в Москву. В Москве к нашему прилету подавали санитарные машины.
  
   В апреле 1944 года распоряжением главкома ВВС я, как опытный штурман, был переведен в отдельную авиационную эскадрилью лидеров на должность штурмана самолета Пе-2. Авиаэскадрилья базировалась в Измайлово - восточная окраина Москвы (опять Москва, мне просто везло в этом вопросе).
   Распрощавшись со 2-м транспортным полком и со членами своего экипажа, я прибыл к новому месту службы. Командиром авиаэскадрильи был капитан Проценко, начальником штаба майор Елисеев.
   Чем занималась эта авиаэскадрилья?
   Мы водили (лидировали) как правило девятку истребителей или штурмовиков из тыловых районов страны, где они формировались, к линии фронта.
   Вот пример: в городе Куйбышеве был авиационный завод, выпускавший штурмовик Ил-10. Там же в Куйбышеве был аэродром Кряж, на котором этих штурмовиков было полно. В тыловых районах обучали летный состав, после обучения формировались строевые части, которые потом перебрасывались на фронтовые аэродромы, а технический состав перебрасывался самолетами Ли-2 транспортной авиации.
   Как это происходило?
   Летчик и штурман самолета-лидера договариваются с ведущим самолетов девятки: о порядке взлета, построения в воздухе, о связи лидера с ведущим и обо всем, что может произойти в воздухе.
   Первыми взлетаем мы - лидеры на самолете Пе-2, за нами парами взлетают истребители или штурмовики. Над аэродромом выстраиваются в заданный строй, мы становимся во главе девятки и говорим ведущему "Следовать за нами". И ведем их на аэродром посадки.
   При подлете к аэродрому посадки опять же по радио говорим ведущему: "Показываю аэродром", ведущий должен ответить "вижу". После этого мы поднимаемся чуть выше и ходим над аэродромом по кругу, садимся, когда сел последний самолет девятки. На аэродроме заправляем самолет и тем же способом летим дальше, до фронтового аэродрома, где этому полку придется вести боевые действия, ну а мы, после переброски всего полка, возвращаемся на базу и ждем новое задание.
  
   И вот 1 мая 1944 года мы должны были вести девятку штурмовиков Ил-10 с аэродрома Орел на аэродром Зябловка, что западнее г. Гомеля 100 км.
   Как обычно, договорились на земле с ведущим девятки обо всем и взлетели. После взлета над аэродромом построились и легли на курс на Зябловку, но не успели отойти от аэродрома, как в нашем самолете отказал правый двигатель ( а самолет Пе-2 на одном двигателе летит. Но теряет высоту). Валя (так звали моего летчика) дает ведущему девятки: "Идите одни, я иду на вынужденную". "Вас понял, - ответил ведущий, - иду один". Валя вывел самолет на курс посадки, высота была уже 150 м, то есть пока мы делали маневр для захода на посадку, самолет уже потерял 650 м. Впереди по курсу посадки стоит ангер, слева от него - двухэтажное здание, справа - стоянка самолетов. Высота уже 50 метров, свернуть от ангара, чтобы избежать лобового удара, нет возможности, высота уже 15 метров, падаем на ангар. Валя видит - перед ангаром прорыта канава (для укрытия личного состава во время бомбежки), и он моментально принимает решение: валит самолет на левое крыло, шасси попадают в эту канаву, самолет как черепаха прополз на брюхе 2 метра и встал. До ангара оставалось 50 см. Левое крыло было смято, шасси деформированы, наша кабина была сжата, мы получили царапины на лице. Еле-еле выбрались из кабины, стоим возле самолета, тут сбежались люди и все удивлялись, как мы так легко отделались. А отделались благодаря находчивости летчика, иначе самолет ударился бы носом в стену ангара, взрыв и гибель всего экипажа. Очевидцы этой аварии нам говорили: "Ну, ребята, вы родились в рубашке".
   Нас привезли в город в гостиницу, мы связались с базой. Командир нам сказал: "Сегодня отдыхайте, а завтра возвращайтесь поездом на базу". Мы с Валентином купили поллитра, пришли в столовую, нам подали отличный обед, мы выпили за удачный исход дела, поздравили друг друга с праздником 1 мая и пошли отдыхать.
   Утром 2 мая мы выехали в Москву. В Москве на Курском вокзале мв сдали парашюты в камеру хранения, а сами отправились к моей землячке Евдокии Ивановне. Мне нужно было с ней поговорить насчет жилья. Дело в том, что в одном из писем Маша мне писала, что "немец от Москвы уже далеко, а мне одной тут уже невмоготу и я, как только подвернется случай, обязательно приеду в Москву". Евдокия Ивановна была очень удивлена, увидев меня и моего друга, да еще и в летной форме. Конечно, она меня узнала, пригласила зайти. Я рассказал ей, где служу, рассказал про Машу и сына Колю. И вот, говорю ей, Маша должна скоро вернуться в Москву, может она временно пожить у вас? Евдокия Ивановна с удовольствием согласилась принять Машу с сыном. Я поблагодарил ее, и мы откланялись.
   К вечеру того же дня мы были в Измайлово. Рассказали, как было дело. Командир сказал: "Самолет-то черт с ним, главное, что сами живы остались. А самолет вы получите другой".
  
   10 мая 1944 года по приказу Главкома ВВС наша эскадрилья перебазировалась с аэродрома Измайлово на аэродром Волосово (Московская обл.). На этом аэродроме уже базировался истребительный полк, личный состав которого жил в бараках в лесу рядом с Волосово (само Волосово - это деревушка на 20 домов в 10 км севернее города Серпухова), а наша эскадрилья расположилась непосредственно в деревне: штаб был в школе, рядом в большом бараке был клуб, а жили мы на квартирах по домам. Личный состав полка питался в общей столовой, которая размещалась в большом бараке в 200 метрах от Волосово в лесу.
  
  
   Удобный случай, о котором Маша мне писала в письме, ей подвернулся. Из Семипалатинска в Москву направлялся вагон верблюжьей шерсти, требовался сопровождающий. А начальником станции в Семипалатинске работал как раз хозяин дома, где жила Маша, она его звала Илларионыч. И вот этот Илларионыч ее устроил в сопровождение этого вагона.
   В начале июля 1944 года она выехала и в начале августа была уже в Москве, и я ее устроил жить к Евдокии Ивановне. С приездом Маши с сыном радости нашей не было конца, во-первых, потому что все мы живы, а во-вторых, что после трех с лишним лет нашей разлуки мы наконец-то опять вместе.
   Наш экипаж продолжал лидировать самолеты к линии фронта, которая все дальше и дальше уходила на запад. Маша частенько наведывалась ко мне в Волосово, одна и с Колей, иной раз с ночевкой.
   В конце ноября экипаж в разные дни сделал два вылета на проверку службы ПВО зоны Москвы. Мы над Москвой подымались на высоту 4000 метров, службы ПВО должны были нас обнаружить, сообщить на командный пункт, а истребители, которые поднимались по команде с КП, должны были нас обнаружить и сфотографировать, и надо отдать должное, оба раза они нас обнаружили.
  
   В январе 1945 года в нашу эскадрилью поступили два американских самолета А-20-К. На один из этих самолетов я был назначен штурманом.
   Это двухмоторный самолет, двухместный, трехколесный: два колеса основные, на которые самолет приземляется, и третье направляющее, которое опускается на полосу, когда самолет уже сел на основные колеса. Направляющее колесо крепится на стойки под кабиной штурмана. Справа и слева от кабины штурмана проходят стволы двух пушек, а ведет огонь из них летчик, у него же в кабине и прицел. Летчик сидит в кабине в центре самолета, а кабина штурмана в самом носу самолета. Кабина на 80 % из плексиглаза, а каркас кабины, пол и стенки - металлические, обзор из кабины очень хорош.
   На этом самолете мы уже не раз летали по кругу, ходили в зону, отрабатывали взлет и посадку. Все было отлично, штурман эскадрильи принял у каждого из нас зачет.
   10 марта 1945 года наш экипаж получил задание: вылететь по маршруту Волосово - Шаталово - Смоленск и сообщить по этому маршруту погоду: какая облачность, ее высота, направление ветра и видимость. Сообщив о погоде, мы стали заходить на посадку в Смоленске. Самолет точно приземлился у посадочного знака и покатился по укатанной снежной полосе. Катится и катится, я говорю летчику: Вася, тормози, а он: Николай, тормоза отказали, держись.
   А самолет все катится, выкатывается за пределы укатанной полосы в снег, а снегу было много, стойка направляющего колеса не выдерживает. Ломается и самолет начинает клониться и носом пахать снег. Кабина моя затрещала, посыпались стекла, я задирал ноги кверху, чтобы их не переломало.
   Самолет встал, я смотрю, оба ствола пушек крючками задраны кверху, и я перекрестился: слава богу и спасибо этим стволам, не будь их, я был бы прижат к задней стенке кабины как блин. Стволы меня спасли.
   Вася подбегает к моей кабине, видит что она вся смята, кричит: Николай, ты жив? Жив, отвечаю, помоги выбраться. Выбрался из кабины, смотрю на самолет, который задрал хвост кверху и стоит по сути дела на носу, где была моя кабина.
   Подъехали аэродромные службы, пришла санитарка, видят, что мы живы, посмотрели на меня, покачали головами и сказали: родился в рубашке, а я им ответил: уже во второй рубашке. Самолет отбуксовали в лес, мы приехали в штаб БАО, позвонили на базу, доложили о случившемся, нам дали команду самолет сдать БАО и ехать на базу поездом.
   13 марта мы приехали в Москву, сдали на вокзале в камеру хранения парашюты и поехали к Евдокии Ивановне. Приезжаем, Маша и говорит: что, опять что-то случилось? Мы рассказали. Тут она мне говорит: "Когда ты только налетаешься?"
   Пробыли мы у Маши около двух часов, поговорили и выехали на базу, к вечеру прибыли в Волосово.
   На другой день пересадили нас на Пе-2, и мы снова водили штурмовиков к линии фронта. Но в это время работы нам было мало. Наши войска готовились к штурму Берлина.
  
   9 мая 1945 года я с разрешения командира уехал на три дня в Москву. Что творилось в этот день в Москве, рассказать просто невозможно. Ликовали все, от мала до велика. Я приехал в Москву утром и добирался до квартиры целых два часа. Невозможно было не только проехать, но и пройти. Военных хватают, качают, целуют. Вечером был красивый салют, песни, танцы по всей Москве.
   Хорошо, что я, как только приехал, на вокзале взял литр водки, а то вечером ее купить было невозможно. Мы отмечали день победы в кругу своей семьи, хозяев квартиры и соседей. Пили за победу, за тех, кто не дожил до этого дня и за то, чтобы никогда не повторилась эта кровавая бойня.
   10 мая водки в Москве уже купить было нельзя, ее всю выпили.
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"