Аннотация: В Англии возможно все. Автору хотелось бы большего...
Герман Непредсказуемый
Hector Munro
Hermann the Irascible
История Великого Плача
Это случилось во второй декаде двадцатого столетия, когда Великая Чума опустошила Англию, и на британский престол взошел Герман Непредсказуемый, прозванный Мудрым. Роковой Недуг уничтожил всю королевскую фамилию вплоть до третьего и четвертого поколений, и так получилось, что Герман Четырнадцатый, Сакс-Драхсен-Вахтелштайн, тридцатый в очереди наследования, оказался правителем всех Британских доминионов, как посреди морей, так и за ними. Он стал одним из тех сюрпризов, что являет на свет политика, а он явился во всей полноте. Во многих отношениях он был весьма прогрессивным монархом, получившим огромную власть: люди еще не успевали понять, что нового произошло, а произошедшее уже уходило в историю. Даже министры, традиционно считавшиеся прогрессивными, не успевали за его законодательными инициативами.
- Положение таково, - признался однажды Премьер-министр, - что мы оказались в центре базара, созданного людьми, одержимыми лозунгом "Право голоса - женщине"; они не дают нам возможности проводить избирательные кампании повсюду в стране, а Даунинг Стрит пытаются превратить в политическую толкучку.
- Надо с ними разобраться, - сказал Герман.
- Разобраться, - повторил Премьер-министр. - Именно так, но каким образом?
- Я внесу законопроект, - сказал король, садясь за пишущую машинку. - Констатирующий, что женщины будут голосовать на всех предстоящих выборах. Будут голосовать, вы понимаете; или, сказать точнее, обязаны. Право голоса останется свободным волеизъявлением, как и раньше, для лиц мужского пола; но каждая женщина в возрасте от двадцати одного до семидесяти лет должна будет голосовать. И не только на выборах в Парламент, но и в собрания графства, окружные комиссии, приходские советы и в муниципалитеты, а также на выборах следователей, школьных инспекторов, церковных старост, музейных кураторов, уполномоченных по соблюдению санитарных норм, переводчиков полицейского суда, инструкторов по плаванию, подрядчиков, руководителей хоров, рыночных администраторов, преподавателей в школах искусств, церковных служителей и прочих управленцев, которые придут мне в голову. Все кандидаты на перечисленные посты станут избираемыми, и на женщину, не проголосовавшую на выборах любого ранга в округе ее проживания, мы наложим штраф 10 фунтов. Отсутствие избирателя по месту проживания без предъявления соответствующей медицинской справки не будет считаться уважительной причиной. Получите одобрение обеих Палат Парламента, - и предоставьте Закон мне на подпись послезавтра.
***
С самого начала "обязательное право голоса для женщин" особого восторга не вызвало даже среди тех, кто особенно настойчиво добивался этого права. Большинство женщин страны были настроены равнодушно, если не враждебно, по отношению к борьбе за их избирательное право. Наиболее активные суфражистки стали задумываться, что интересного есть в наполнении урны бумагой. Следование статьям нового Закона в районах и графствах стало обременительным, в городах обернулось кошмаром. Казалось, конца выборам не будет. Прачки и швеи должны были бросать работу, чтобы успеть проголосовать за кандидата, имя которого они слышали впервые, полагаясь на авось. Женщины - служащие и официантки вставали затемно, чтобы успеть проголосовать и добраться до места работы. Женщины высокого положения в обществе рассматривали это мероприятие как чуждое им и очень расстраивались по поводу постоянной необходимости посещать избирательные участки, так что вечеринки в конце недели и летние выезды на природу стали радовать только мужское население. Египет и Ривьера стали доступны только для тяжелобольных или очень состоятельных, поскольку в течение длительного отсутствия сумма накопленных штрафов достигала величин, которые обычный зажиточный человек представлял себе неподъемными.
Неудивительно, что движение по отмене права голоса для женщин приобрело огромные масштабы. Лига "Нет - праву голоса женщине" насчитывала в своих рядах около миллиона человек; ее флаги цвета бегонии и бальзамина развевались повсюду, а боевой гимн "Мы не желаем голосовать" стал воистину народным. Но поскольку правительство не обращало внимания на мирные акции, все более популярными становились насильственные действия. Избирательные кампании блокировались, на заседания Кабинета министров являлась толпа людей, полицейских избивали, в тюрьмах женщины отказались от льгот, а накануне годовщины Трафальгарского сражения женщины привязали себя в несколько ярусов по всей длине колонны Нельсона так, что пришлось отменить ее традиционное украшение цветами. Но правительство упрямо придерживалось убеждения в том, что женщины должны иметь право голоса.
Затем, некая остроумная дама прибегла к уловке, о которой, по странной случайности, не подумали раньше. Был организован Великий Плач. В самых многолюдных местах столицы толпа рыдающих женщин сменяла другую плачущую толпу, - и так без конца. Они рыдали и плакали на железнодорожных станциях, в метро и омнибусах, в Национальной галерее, в Центральном Военторге, в парке святого Джеймса, на концертах, у апартаментов принца и в Берлингтонском пассаже. Неизменный успех непревзойденной фарс-комедии "Кролик Генри" оказался под угрозой срыва, когда несчастные плачущие дамы заполонили партер и галерку, а интерес к разводу одной из самых блестящих пар, длившийся несколько лет, пропал из-за трагических стенаний в зале суда.
***
- Что же теперь делать? - вопросил Премьер-министр, когда увидел, как повариха роняет слезы прямо на блюдо к завтраку, а гувернантка ушла на прогулку с детьми вся в слезах.
- Всему свое время, - сказал король. - Настало время пожинать урожай. Проведите в Парламенте законопроект, лишающий женщин права голоса, и принесите мне Закон на подпись послезавтра.
Когда министр удалился, Герман Непредсказуемый, прозванный также Мудрым, ухмыльнулся.
"Можно утопить кота в сметане, но есть много других способов избавиться от кота, - процитировал король. Потом добавил: - Я не уверен, что они лучше".
Saki
Hermann the Irascible
The Story of the Great Weep
It was in the second decade of the Twentieth Century, after the Great Plague had devastated England, that Hermann the Irascible, nicknamed also the Wise, sat on the British throne. The Mortal Sickness had swept away the entire Royal Family, unto the third and fourth generations, and thus it came to pass that Hermann the Fourteenth of Saxe-Drachsen-Wachtelstein, who had stood thirtieth in the order of succession, found himself one day ruler of the British dominions within and beyond the seas. He was one of the unexpected things that happen in politics, and he happened with great thoroughness. In many ways he was the most progressive monarch who had sat on an important throne; before people knew where they were, they were somewhere else. Even his Ministers, progressive though they were by tradition, found it difficult to keep pace with his legislative suggestions.
"As a matter of fact," admitted the Prime Minister, "we are hampered by these votes-for-women creatures; they disturb our meetings throughout the country, and they try to turn Downing Street into a sort of political picnic-ground."
"They must be dealt with" said Hermann.
"Dealt with," said the Prime Minister; "exactly, just so; but how?"
"I will draft you a Bill," said the King, sitting down at his type-writing machine, "enacting that women shall vote at all future elections. Shall vote, you observe; or, to put it plainer, must. Voting will remain optional, as before, for male electors; but every woman between the ages of twenty-one and seventy will be obliged to vote, not only at elections for Parliament, county councils, district boards, parish-councils, and municipalities, but for coroners, school inspectors, churchwardens, curators of museums, sanitary authorities, police-court interpreters, swimming-bath instructors, contractors, choir-masters, market superintendents, art-school teachers, cathedral vergers, and other local functionaries whose names I will add as they occur to me. All these offices will become elective, and failure to vote at any election falling within her area of residence will involve the female elector in a penalty of 10 pounds. Absence, unsupported by an adequate medical certificate, will not be accepted as an excuse. Pass this Bill through the two Houses of Parliament and bring it to me for signature the day after tomorrow."
From the very outset the Compulsory Female Franchise produced little or no elation even in circles which had been loudest in demanding the vote. The bulk of the women of the country had been indifferent or hostile to the franchise agitation, and the most fanatical Suffragettes began to wonder what they had found so attractive in the prospect of putting ballot-papers into a box. In the country districts the task of carrying out the provisions of the new Act was irksome enough; in the towns and cities it became an incubus. There seemed no end to the elections. Laundresses and seamstresses had to hurry away from their work to vote, often for a candidate whose name they hadn't heard before, and whom they selected at haphazard; female clerks and waitresses got up extra early to get their voting done before starting off to their places of business. Society women found their arrangements impeded and upset by the continual necessity for attending the polling stations, and week-end parties and summer holidays became gradually a masculine luxury. As for Cairo and the Riviera, they were possible only for genuine invalids or people of enormous wealth, for the accumulation of 10 pound fines during a prolonged absence was a contingency that even ordinarily wealthy folk could hardly afford to risk.
It was not wonderful that the female disfranchisement agitation became a formidable movement. The No-Votes-for-Women League numbered its feminine adherents by the million; its colours, citron and old Dutch-madder, were flaunted everywhere, and its battle hymn, "We Don't Want to Vote," became a popular refrain. As the Government showed no signs of being impressed by peaceful persuasion, more violent methods came into vogue. Meetings were disturbed, Ministers were mobbed, policemen were bitten, and ordinary prison fare rejected, and on the eve of the anniversary of Trafalgar women bound themselves in tiers up the entire length of the Nelson column so that its customary floral decoration had to be abandoned. Still the Government obstinately adhered to its conviction that women ought to have the vote.
Then, as a last resort, some woman wit hit upon an expedient which it was strange that no one had thought of before. The Great Weep was organized. Relays of women, ten thousand at a time, wept continuously in the public places of the Metropolis. They wept in railway stations, in tubes and omnibuses, in the National Gallery, at the Army and Navy Stores, in St. James's Park, at ballad concerts, at Prince's and in the Burlington Arcade. The hitherto unbroken success of the brilliant farcical comedy "Henry's Rabbit" was imperilled by the presence of drearily weeping women in stalls and circle and gallery, and one of the brightest divorce cases that had been tried for many years was robbed of much of its sparkle by the lachrymose behaviour of a section of the audience.
"What are we to do?" asked the Prime Minister, whose cook had wept into all the breakfast dishes and whose nursemaid had gone out, crying quietly and miserably, to take the children for a walk in the Park.
"There is a time for everything," said the King; "there is a time to yield. Pass a measure through the two Houses depriving women of the right to vote, and bring it to me for the Royal assent the day after tomorrow."
As the Minister withdrew, Hermann the Irascible, who was also nicknamed the Wise, gave a profound chuckle
.
"There are more ways of killing a cat than by choking it with cream," he quoted, "but I'm not sure," he added "that it's not the best way."