Храм располагался в самом центре Москвы, да еще в том месте, где церкви чуть не наползали одна на другую. Поэтому даже в сегодняшний постсоветский "ренессанс" православия, прихожан, постоянных прихожан было немного и настоятель храма отец Никифор, в миру Иван Алексеевич, знал их всех в лицо, а некоторых даже и по имени.
Эта субботняя всенощная началась обычно, как и остальные неисчислимые предыдущие. Привычно окинув взглядом молящихся настоятель обнаружил несколько незнакомых лиц. Как правило, чужие подолгу не задерживались здесь, но не все. Для себя отец Никифор делил "чужаков" на три категории: туристы, "настоящие " верующие и верующие "по случаю". Он легко отличал эти три категории по их поведению в храме. Ведя службу, он одновременно поглядывал за новичками и вел игру сам с собой. На вскидку определив категорию каждого из новичков, он проверял в течение службы не ошибся ли он. Ошибался он, надо сказать, очень редко. Без малого тридцать лет в богослужении в разных храмах - это что-то да значит. Вот пара , например, средних лет, модно одетая, - явно иностранные туристы. Сейчас быстро наберутся впечатлений и с предупредительными улыбками удалятся. А вон дама расставляет свечи у всех икон подряд, не обращая внимания на происходящее в храме. Бежала наверное мимо, увидела церковь, вспомнила о Боге и о том, что в церквях ставят свечи. Охапка свечей, крестные знамения - этого достаточно, чтобы можно было потом как-нибудь бросить подруге мимоходом : " Знаешь, на всенощной было так душно!". И прослыть таким образом в ее глазах благочестивой прихожанкой Теперь быть православным это так модно... Таких как эта дама отец Никифор насчитал сегодня четыре штуки. Они в храме "по случаю", а потому не задерживаются надолго. Рассуют свечи под образами, суетливо и часто перекрестятся - и поминай как звали.
"Настоящими" настоятель называл православных верующих из других приходов, заглянувших помолиться Богу в его храм, в окрестности которого заносила их суета земных дел. Распознать их еще проще Они не опаздывают к началу, стоят до конца службы, крестятся вовремя, подпевают лику - в общем, молятся осознанно. Сегодня таких быть не должно, потому что время святок, народ гуляет и в свой-то храм не спешит: устал от поста и теперь будет разговляться аж до Крещенского сочельника. В лучшем случае в оставшуюся до Крещения седмицу на службах будут только несколько убогих старушек, которым некуда пойти кроме церкви, а уж о посторонних и говорить не приходится.
Глянув же на горстку прихожан рядом с амвоном, отец Никифор понял, что ошибся. В окружении завсегдашних старушек, низко склонив голову, стоял дед могучего телосложения. "Дед" был скорее всего ровесником настоятеля. "Себя то дедом видеть не получается. Только разумом осознаешь, что все деды вокруг - это твое поколение",- усмехнулся про себя отец Никифор. По всему было видно, что у старика намерение помолиться, но все-таки в категорию усердных прихожан его нельзя было отнести, потому что и на службу пришел не к началу и сама служба для него в новинку (крестился он только вслед за старушками, боясь выглядеть белой вороной, в "Воскресение Христово видевше..." уст не разомкнул, молча слушал как лику подпевало благочестивое окружение).
Старик стоял недвижно, не поднимая головы и настоятелю никак не удавалось увидеть его лицо. Но до помазания оставалось всего ничего, а таинство это позволяло увидеть не только лицо, но и глаза в глаза заглянуть в душу незнакомца. В этом смысле для отца Никифора помазание было даже более интересным чем исповедь. Человек есть человек и на исповеди может и умолчать грех. А вот по глазам прихожанина, при помазании, отец Никифор угадывал почти безошибочно, отягощен грехом человек или нет.
Глаза старика ничего не скрывали и показались настоятелю очень знакомыми. Он покопался в памяти, ничего не нашел и успокоился. Память в его возрасте вполне могла дать осечку.
В промежуток между помазанием и утреней отец Никифор обычно исповедовал прихожан. По субботам желающих было много, потому что работающему люду удобно было причащаться только на воскресной литургии. Другие же литургии, что случаются по будням, проходят в рабочее время. А чтобы причаститься в воскресенье, в субботу надо обязательно быть на всенощной. Заодно можно и исповедаться поспокойнее. В воскресенье времени мало для обстоятельной исповеди: полчаса перед литургией, да минут двадцать после "Отче наш" - это на всех приготовившихся к причастию.
Но сегодня по расчетам отца Никифора желающих исповедаться не должно быть вовсе. Судите сами. Все прихожане, даже самые неприлежные, в Рожество, неделю назад, причастились. На следующей седмице благочестивому христианину следует снова причаститься. Крещение -двунадесятый праздник. А чаще чем раз в две недели нет нужды причащаться, разве что тяжелобольным. К тому же перед причастием нужно поститься. А какой же пост в Святки? Нет, сегодня точно как и в прошлые годы в эти времена желающих исповедаться не будет. Но по уставу все-таки надо выйти с Евангелием и крестом и предложить прихожанам положенную процедуру.
Однако, в соседнем приделе, где обычно происходит исповедь, отец Никифор с удивлением обнаружил всё того же старика. Он был единственным здесь и видно было, что он не случайно сюда зашел. Пока настоятель укладывал крест и Евангелие на подставу, старик в нетерпении переминался с ноги на ногу. " Что-то сегодня угадывать не получается. На этом деде ошибся уже дважды", - подумал настоятель. " Надо же, пришел исповедаться... Я ничего такого не нашел в его глазах. Не то что трагедии, или великого потрясения но даже тени внутреннего беспокойства... Что же могло привести его к необходимости срочно исповедоваться? С пустяками ведь на исповедь не торопятся...".
Он сделал знак старику. Тот подошел. Теперь уже и походка и осанка показались настоятелю знакомыми. Не успел отец Никифор отогнать эту мысль и накрыть епитрахилью голову старика, как тот произнес: " Меня Виктором зовут, батюшка". От неожиданности отец Никифор вздрогнул. Голос этот он узнал бы из тысячи других. " Это же Витька!!!... "Витек - куда утек!" .... Однокашник!!! С ним вместе с четвертого класса и до... да до окончания института!!! Правда институты были разные, но жили- то в одном дворе...", - на отца Никифора нахлынули радостные ностальгические воспоминания о далеком детстве. " Надо же, не узнал сразу. А были ведь друзья " не разлей вода"... Что он меня не узнал, понятно: борода, риза... Да ему и в голову на пришло бы меня в церкви обнаружить в таком качестве... А я-то всегда считал себя великим физиономистом...Правда, уже, наверное, лет сорок как виделись в последний раз.."
Витек молчал. Наверное считал, что его должны спросить о грехах, а уж потом их выкладывать. " Так власть советская нас приучила: молчать, ничего лишнего, вопрос -ответ, и не "растекатися мыслию по древу". Куда бы ни вызывали повесткой или по звонку, к любому чиновнику - шли со страхом (вдруг заберут или чего-нибудь лишат)...Вот поэтому теперь и в церкви грехи не выкладывают, а прячут. По привычке. Хотя сюда повесткой не вызывают ", подумал настоятель. " Сразу не буду ему открываться, пусть исповедуется, тогда и... А то,вдруг, засмущается или почувствует себя неловко.. Или, чего доброго, заорет на весь храм: " Ой, Ванька- "Баламут", здорово!!! Ты как с неба свалился!!!..." И скорее всего, заорет, не сдержится... Витёк - парень горячий!"
- Рассказывай, раб Божий, Виктор, что наболело на душе?
Виктор вдохнул и спокойно сказал:
- Старуху я убил, батюшка.
Противный холодок быстро пробежал за грудиной у отца Никифора, собрался ледышкой в желудке и заставил его болезненно сжаться. Гулко бабахнула кровь по вискам, на мгновение потемнело в глазах. Если бы левая рука его не лежала на голове Виктора, прикрытой епитрахилью, а правая не оперлась бы на Евангелие на подставе, настоятель не удержался бы на ногах.
- Убил?- настоятель не узнал собственного голоса.
Ясно, конечно, что он не ослышался и Виктор не оговорился, но отцу Никифору нужно было хоть несколько мгновений передышки, чтобы выбраться из шока. Мысли же понеслись со скоростью света. "Нет, Витек убить не мог... то есть конечно мог, он натура вспыльчивая..."
Отец Никифор вспомнил, как однажды уже студентами они "прошвыривались" по любимой Песчаной и забрели в Чапаевский переулок попить пивка. Летний теплый день располагал к продолжению горячего спора нужно ли чтобы невеста была обязательно девицей или это пережиток прошлого. Подошли к пивной палатке. Он, Ваня, встал в очередь, а Витек пошел наводить порядок в очереди. Виктор вообще не терпел несправедливости в любых проявлениях, а тут какой-то молокосос, пацан лет пятнадцати с испитой наглой рожей лез без очереди. Им то уже было по двадцать и они читали себя настоящими мужчинами. Виктор спокойно взал пацана за плечи, приподнял и перенес метра на два в сторону. Пацан отошел, а Иван отвлекся от наблюдения за происходящим буквально на секунду, поздоровавшись со знакомым парнем, занявшим за ним очередь. Вдруг он услышал крик Виктора: " Вань, держи !". Первое, что бросилось Ивану в глаза, что Виктор зажимает рукой рот. Пока Иван соображал кого держать, Виктор уже рванул в сторону трамвайной остановки. И тут Иван увидел как к подходившему трамваю удирает тот пацан с испитой рожей. Бегать Витек умел, но пацану повезло. Он вскочил в трамвай, Виктор же не успел самую малость. Подбежал Иван. У Витька была разорвана верхняя губа и выбит передний зуб. " Он ... кружкой" - Витек с трудом выговаривал слова: разбухшая кровоточащая губа мешала говорить Лицо и рубашка у Витька было залито кровью. Вид был ужасающий. Пацан злорадно корчил рожи через стекло тронувшегося вагона. Витек попытался вскочить на "колбасу" (торчащий "хвост" сцепки вагона), но зацепиться да еще одной рукой было не за что. Трамвай набирал ход, но Виктор не отставал. Несмотря на свою солидную массу, он несся легко, как олень. Иван безнадежно не успевал сзади. Но он видел как постепенно вытягивалась рожа пацана. Виктор настигал трамвай, потому что тот начал замедлять ход перед следующей остановкой. Пацан почувствовал, что дело "швах" и бросив "наблюдательный пост" стал пробираться к переднему выходу. Витек непременно достал бы трамвай, но видно вагоновожатый заметив бегущего окровавленного парня, едва притормозив на остановке, стал спешно набирать скорость. Виктор остановился. Он понял, что проиграл погоню, встал и обернулся. Подбегающий Иван запомнил то его выражение лица навсегда. Глаза, нос, разбитый рот, каждая частица плоти обезображенного окровавленого лика вопияла бессильной яростью. Причем ее было столько, что хватило бы, чтобы разорвать, растерзать ,растоптать на мелкие кусочки десяток таких пацанов. Он даже, казалось не чувствовал боли, а только повторял: " Не догнал... не догнал гада". Пока ехали в травмопункт, Витек выплевывал подробности. Пацан лезший
без очереди и выдворенный им ,схватил пивную кружку со столика и метнул ее Витьку в лицо. Секундный шок у Витька позволил тому улизнуть с места преступления и вскочить в трамвай...
"Конечно, тогда Витек запросто в запале мог убить пацана. Но в такой ситуации любого человека можно оправдать. На самом деле Витёк был всегда добрым, отзывчивым парнем. Ершистым, но не злобным..." - мысли у настоятеля потекли спокойней. " Убить старую женщину... И так легко об этом говорить... Нет,нет... скорее, как и тогда, он жертва непредвиденных трагических обстоятельств и сейчас только хорохорится, что в его характере (а душа небось крючится от мук)... Или ...или меня нужно гнать из отцов Церкви, потому что не разбираюсь в людских душах...Может он относительно спокоен, потому что это давний грех?
- Когда это случилось?
- Вечером, вчера.
Сказал, как плюнул. Хоть у отца Никифора опять похолодело внутри, но теперь Господь дал ему направление и одновременно он почувствовал твердость духа в себе.
- За что ты её? - слово "убил" он не смог произнести.
- Травила меня лекарствами.
"Даже сейчас если и не выявятся трагические обстоятельства, то они безусловно есть. А раз так сообщать в милицию на Витька не буду, хоть и положено. Лучше возьму грех на душу... Витек убить не может просто так, по злобе... Может отмстить, может морду, прости Господи, набить, может в запальчивости силы не рассчитать... Пусть сама милиция и разбирается..
- За это не лишают жизни, сын мой.
- Как раз за это и убивают. Сорок лет в нашем доме участковым врачом и столько же лет меня травила. Ей 85 и бегает как огурчик, а я весь в болячках. Потому что верил ей и пил всё, что прописывала.
"Ой, Эсфирь Абрамовна...Неужели еще жива?...То есть... Это её Витек ....? Эсфирь Абрамовну??? Ту, которую всегда спасала нас от родительского и директорского гнева, прикрывая наши школьные прогулы липовыми справками? Теми же справками потом помогала продлевать нам сессии, чтобы мы успевали сдать экзамены в срок и не лишиться стипендии? Нет, тут что-то не так. Витек не чудовище...Голову дам на отсечение, что он врет. Зачем не знаю, но врет",- внутреннее убеждение оказалось столь велико, что настоятелю полегчало.
- А если ты напрасно оклеветал человека, да еще и убил?
Слово "убил" отец Никифор произнес легко. Теперь оно имело для него гипотетический смысл.
- А если и ошибся, то туда ей и дорога. Она же жидовка.
Второй удар потряс настоятеля не меньше первого, но он устоял на ногах.
"Та-ак, это не оказывается не случайное убийство, а осознанный акт... И это означает, что за последние сорок лет Витёк переродился в урода ...Но этого не может быть.. Сейчас, я всё выясню.."
- И что?
-Как что? - возмутился Виктор, - Как что? Жиды распяли Христа и с тех пор носители зла на земле. Захватили все деньги, все богатства, всю власть в мире! Я уж не говорю про нашу многострадальную Россию. Всех их надо перестрелять и будет благоденствие в стране.
- "Не убий", шестая заповедь Христа.
- Когда к тебе, батюшка, ворвется вооруженный бандит , ты будешь защищать своих детей и внуков с оружием или будешь размышлять о шестой заповеди?
- А к тебе евреи ворвались с оружием в дом?
- Да, ворвались, и с оружием!!! Еще хуже огнестрельного!!!...Вероломство, хитрость, ложь!!!
- Против этого оружия есть не менее сильное: ум, достоинство, воля, честь.
- Некогда нам сюсюкать с мерзавцами. Нас унижают, оскорбляют, а мы будем играть в благородство? Да они нас сожрут с потрохами вместе с нашим благородством.
- Убийство - грех, а грехом святого не добыть.
- Да нет другого способа защитить униженных и оскорбленных. Придется грешить.
- Ты читал Достоевского?
- Да и очень его люблю.
-Так он сказал, что даже всеобщее человеческое счастье не стоит одной слезы ребенка.
- Здесь он ошибается.
Настоятелю раньше не приходилось вести полемику на тему "не убий" А уж в такой интерпретации тем более. Для него "не убий" было настолько очевидно, что не требовало дискуссий. С Витьком в молодости они спорили до хрипоты по разным вопросам мироздания и Витек никогда не был тупым приверженцем чего бы то ни было. Он и сам мог припереть друга аргументами и умел сдаваться будучи припертым. Виктор вольно или невольно заставил отца Никифора азартно защищать шестую Христову заповедь.
- Предположим, Достоевский ошибается. И как ты предполагаешь убивать? Без суда и следствия? По каким признакам?
- Я их нутром чую, не надо мне никаких признаков и никакого суда, я не ошибусь.
- И все твои единомышленники обладают такой же безошибочной способностью нюхом определять врагов?
- Нет, конечно, но у нас есть досье на всех. Да, от ошибок никто не застрахован. Лес рубят, щепки летят.
- Ведь это уже мы проходили. В "щепках" или за колючей проволокой оказалось полстраны. Счастья не получили и стрелявшие. Получили только вечный страх самим оказаться в этих самых "щепках". Когда вместо закона действует "революционное чутьё", все заканчивается разгулом беззакония и бесчисленными невинными жертвами.
- Другого пути нет. Или они или мы.
" Так. Всё. Диспут закончен. Это не Витек. Это уже кто-то совсем другой... Но с другой стороны, ведь он пришел каяться... Значит что-то человеческое еще живо в нем? Что же я сразу сдаюсь?
- Вот, что я тебе скажу, раб Божий, Виктор. Я должен сообщить в милицию о твоем убийстве. Это моя обязанность. До Страшного суда, которого никому нам не избежать, тебе придется отвечать прежде перед земным судом. Тебя не казнят. У нас нет смертной казни. У тебя будет время раскаяться не только в убийстве невинного человека, но и человеконенавистнической идее, которую ты носишь в себе. Пусть Бог поможет тебе и простит твой тяжкий грех. Сегодня ты пришел на исповедь. Это твой первый шаг к раскаянию. Это хорошо. Иди теперь и сам сдайся в руки правосудия. Это будет твоим вторым достойным шагом к покаянию.
Виктор сдернул епитрахиль с головы, выпрямился и посмотрел в глаза отцу Никифору. Отец Никифор содрогнулся. Взгляд у Витька был точно такой как тогда, сорок лет на трамвайной остановке.
- А ты сволочь, отец Никифор! -жестко и холодно произнес Виктор. - Жидовский прихвостень! Иуда! Ты хочешь на меня настучать? Так вот слушай. Я никого не убивал, понял? Я наврал! Наврал специально!
Третий удар за сегодняшнюю исповедь потряс настоятеля. Но таких ударов он готов был терпеть по сотне в день!!! Да что там по сотне - тысяче, десятку тысяч!!!
" Не убил... не убил.. Эсфирь Абрамовна жива.. жива.." повторял про себя он, а душа его ликовала так, что готова была выскочить наружу и пуститься в пляс, сейчас, здесь, прямо перед алтарем, перед Евангелием, перед Витьком!!! Значит все-таки вначале он не обманулся! "Витек не чудовище, а запутавшийся мужик...И выбраться из кровожадных идей ему вполне по силам... Помню еще на первом курсе он мне с пеной у рта доказывал, что жениться нельзя на женщинах и потерявших целомудрие девицах и поклялся никогда не отступать от этого принципа. Однако, на пятом курсе взял в жены женщину с ребенком..."
Виктор же ничего не замечал. Ненавидящий невидящий взгляд его упирался в лицо отца Никифора.
- Я не исповедоваться приходил, как ты думал. Я хожу по церквам и выявляю наших врагов.
- Поговори с любым, сын мой. Тебе любой священник, скажет тоже самое, - ответил отец Никифор, а про себя подумал: " Вот теперь узнаю Витька. Он всегда был подозрителен и недоверчив".
- Я не твой сын.
Виктор злобно улыбнулся и продолжил.
- Ты шестой, у которого я "исповедался". Пятеро батюшек до тебя мне простили "грех". Так вот я их сын. Скоро настанет наше время и мы перебьем всех жидов, а в храмах останутся только наши отцы. Понял отец Никифор?
Виктор круто повернулся и не оглядываясь вышел из храма.
Отец Никифор печально посмотрел ему вслед. Он вспомнил историю, которую рассказывала в детстве ему бабушка. Дед Вани, ее муж, был купцом и у него был закадычный друг из мещан. Оба были за революцию, но не сходились в одном: Убивать ли богатеев? Дед был против, друг - за. Спорили до одурения и до самой революции. Сразу после революции деда пришли расстреливать. Среди пришедших был закадычный друг. Деда расстреляли. А через два года расстреляли и друга. Ему припомнили дружбу с дедом, врагом народа. " Не рой другому яму, сам в нее попадешь" добавила бабушка в конце истории.
" Витек, пожалуй, тоже в меня стрельнет, если и правда придет их время",- грустно подумал отец Никифор. " Самое страшное для всего рода человечества- несомневающийся с оружием. Одержимые идеей они успевают за короткое время наломать столько, что не удается разгрести многим поколениям... Господи, вразуми их или хотя бы посей сомнение в их головах..."