Миша в который раз прочитывал условие задачи, но ее смысл до него так и не доходил. А все из-за этого случайно услышанного разговора. Мама болтает с подругой на кухне - сколько раз так было, ну и сиди себе спокойно за компьютером. Так нет, угораздило: "Мы с Димкой тогда просто драться начали, он мне весь салон раскурочил и поворотники сломал, представляешь?" Естественно, послушать, как папа с мамой подрались, было гораздо интереснее, чем в который раз проходить игру. И Миша стал слушать.
-Что, прямо подрались? По-настоящему? - с веселым удивлением спросила Маша.
-Ну да, мы еще как к врачу ехали, всю дорогу спорили. Не знаю, как в аварию не попали. Таблетки-то я у врача купила, а запить было нечем. Ну ладно, думаю, в машине выпью. А Димка вырывать стал. Я на него ору, что это мое дело, что он мне ломает жизнь, карьеру и вообще. И сама я сомневалась, господи - месяц ходила вся такая в сомнениях, но раз уже приняла решение, то отступать поздно. А этот таблетки у меня вырвал и из машины выскочил. Окно мы разбили. Я уже реву, мне плохо. Он возвращается, я чуть ли не с кулаками: "Отдай таблетки, сволочь!" А он нагло так заявляет: "Я их выпил". Таблетки эти кучу денег стоят, заразы. Ну вот, Машка, ты смеешься. Я только потом поняла, что это правда смешно. Юлька была тогда у Андрея, я ему позвонила, он так ржал! Понимает, что нельзя, а остановиться не может. И в поликлинике тоже смеялись. Я ведь выясняла, что будет, если таблетки мужчина примет.
-А что будет, кстати? - Маша все еще не могла прийти в себя.
-Да ничего не будет. Не родит. В общем, моя Австралия накрылась медным тазом. Жить негде, денег мало, с работой полная неопределенность, Димка пристал - идем подавать заявление, весело, в общем. Потом все как-то утряслось. Давай еще чаю.
Разговор перешел на беременность Маши, и слушать стало неинтересно. Миша выключил компьютер и крикнул в кухню, что пойдет гулять. Заглядывать он не решился. "Батон купи!" - "Ага!" - ответил Миша и, торопливо одевшись, выскочил на улицу.
"Мама меня не хотела. Собиралась избавиться. Меня могло бы не быть. Меня, Миши Соловьева. И мама болтала об этом с подружкой, как анекдот рассказывала. А ведь она меня любит. Очень любит. А меня могло бы не быть". От этой мысли у Миши перехватило дыхание. Он остановился. "Как же так? Я бы не видел это небо, не знал бы маму и папу, бабушку, дядю Андрея, мне Юлька не читала бы вслух Крапивина? Никогда-никогда? Да, она не была бы старшей сестрой, если бы меня не было. А может, у мамы родился бы потом сын? Интересно, она бы назвала его Миша? А если дочка? Наверное, Машкой бы назвала. Значит, меня могло бы не быть, если бы папа не выпил эти таблетки. А почему мама еще не купила? Денег не было? Нет, при желании нашли бы. Значит, папа уговорил? Выходит, он меня спас тогда. Спас своего сына. Да, и мне никогда об этом не рассказывали".
Миша спал плохо. Утром у него поднялась температура. "Выскочил вчера без шапки, пришел весь синий, вот и результат", - сказала мама. - "Ну ладно, я надеюсь, что до субботы выздоровеешь. Вы ведь к дяде Андрею собирались съездить, Юлька рвется. Да и тебе было бы не вредно подышать воздухом. Так что давай, лечись".
Два дня Миша валялся на диване, один в квартире, и думал. Очень першило в горле. Он смотрел на комнату, на знакомые предметы, и у него не укладывалось в голове, что здесь, в этой комнате, его могло бы вообще не быть. Вместо его кровати была бы другая мебель, на полках не было бы его любимых книг. Потом Мише вспомнилась недавняя операция, общий наркоз, то непередаваемое ощущение, когда весь мир куда-то отодвигается, искажается восприятие времени и своего тела. В комнате начало темнеть, но Миша не захотел включать люстру. Он лежал и вспоминал свой детский страх смерти, вплоть до того, что боялся спать без света и выбрасывал черные карандаши и фломастеры. Они ему казались колдовством, которое темные силы подкидывали каждому ребенку. Проблемы возникали с акварелью - ее приходилось выковыривать, тогда как баночка гуаши с черной крышкой сразу летела в мусоропровод, и ковш с грохотом закрывался. Да, было. Родители отнеслись к этому как к очередной причуде, но ночник оставляли без споров.
Эти два дня Миша даже ничего не читал, не включал компьютер и телевизор. Ему было не до этого. Пожалуй, впервые в нем совершалась напряженная душевная работа. Вечером возвращалась с курсов Юля, приходили родители. Мама ругалась, что на столе стоит тарелка с засохшей кашей и что он весь день питался только леденцами от горла. Вкуса и запаха ужина для Миши не существовало. Окорок, от аромата которого Юля чуть не забыла помыть руки, отличался от хлеба только тем, что хлеб был шершавее, а окорок - холоднее. "Не знаю, что с тобой делать, - сказала мама, внимательно глядя на его осунувшееся лицо. - "Наверное, тебя все-таки стоит отпустить к дяде Андрею. Около печки быстрее выздоровеешь. А, Юля?" Сестра с сомнением посмотрела на его тусклые глаза. "Не знаю, позаражает там всех на фиг". "Кого это "всех"? - засмеялась мама. - "Папу Андрея и его кошку?"
Андрей встретил Юлю и Мишу жарко натопленной печкой и большим ковшом сбитня, как он назвал насыщенный отвар из мяты и меда. Вообще, мяту он употреблял тоннами, благо она заполонила половину участка. "Сиди сегодня возле печки и гладь кошку. И сбитень пей. Мы с Юлей пошли дрова таскать в сарай, а к вечеру баню натоплю. Книжку возьми". Миша знал, что книг здесь много, особенно на тему "как найти душу и что с ней потом делать". Это мама так говорила. Дядя Андрей дал ему роман про людей и оружие, в котором действие описывается то через восприятие людей, то через восприятие мечей и сабель. Те думают, что они - самые главные, а своих владельцев называют "придатками". Чтение так захватило Мишу, что он даже не очень охотно пошел в баню. Вечером, лежа в теплой постели и доглатывая роман, он почувствовал, что горло почти не першит и мозги на голову не давят. И что самое важное - в захватывающей фабуле и интересных идеях растворились его мысли. Осталось только ощущение, что детство закончилось. И была еще горечь, как от мяты.
На следующий день дядя Андрей одел Мишу в старый тулуп, укутал голову широким шарфом и выпустил на снег. "Ты похож на француза, который из Москвы бежит", - засмеялась Юля. Она раскраснелась от мороза и была очень довольная. Миша тоже начал таскать дрова к поленнице. Снег вспыхивал искорками, и щедрое солнце конца января светило по-праздничному. Вдали синел лес. "Как у Пушкина", - подумал Миша. На душе было грустно и как-то приятно одновременно. Он решил все рассказать дяде Андрею и посоветоваться с ним. О чем - он и сам толком не понимал, просто хотелось высказаться.
Дядя Андрей всегда интересовал Мишу, еще до того, как он осознал, что это папа Юли и что мама развелась с ним, когда Юле не было и года. Как объяснила мама, на расстоянии им лучше удается поддерживать хорошие отношения. Андрей знал, что он интересен Мише, но старался не влезать в его воспитание, просто наблюдая со стороны. Юлька - другое дело. Пожалуй, самое большое везение в его жизни, девочка-солнышко. Он вспомнил, как страшно было, когда ее первый раз дали ему на хранение. Они сидели за столом и разглядывали друг друга. Андрей молчал, судорожно соображая, какой тон выбрать при общении с ребенком. И тут двухлетняя кроха улыбнулась ему подбадривающей улыбкой и сказала: "Наисуй мне ыбку". Сколько они тогда нарисовали этих "ыбок"?
В сарае почему-то казалось теплее. Андрей разбирался с железками, и руки у него были в ржавчине. Миша подошел и тихо сказал, что у него есть к нему вопрос.
-Какой?
-Я услышал, как мама рассказывала подруге, что хотела выпить таблетки, чтобы меня не было. - Миша умоляюще глянул на дядю Андрея. - И мне теперь неловко смотреть ей в глаза.
Андрей помолчал немного, потом сказал: "Не переживай, скоро пройдет. Она ведь этого не сделала, правда? Поэтому мы с тобой сейчас разговариваем, и я этому очень рад. Я рад, что ты появился".
У Миши сжалось горло. Стараясь не заплакать, он сказал: "Я не хочу, чтобы она знала, что я знаю про таблетки".
-Если ты ее простишь, она и не узнает. Я понимаю, тебе обидно было это услышать, но она ведь тоже человек. Ты подумай, как тяжело оказаться в таком положении - беременность, неопределенность и куча проблем. Представь себе это ясно. И пожалей ее. Тогда обида уйдет.
-Да, наверное, - Миша собрался уже уходить, но вдруг вернулся.
-Скажите мне, вы ведь много чего знаете, и много книг об этом прочитали, и сами тоже думали, - Миша почувствовал, что сейчас запутается в словах, и покраснел. - Скажите, как Вы думаете, если бы меня не было, что бы тогда со мной было?
Стало тихо. Андрей смотрел, как в лучах света вертится пыль, и молчал. Как он ждал этого вопроса! Господи, скольких ошибок, скольких мучений стоили ему эти знания! Книги, книги - и в них чужие мысли, чужой опыт, чужая уверенность в свой правоте. Подстелить соломы, провести за руку по скользкому бревну, поддержать, если закружится голова. Ну почему люди каждый раз вынуждены все начинать сначала? Кто сказал, что зря написаны эти книги, от которых уже иногда потрескивают полки? Тогда почему же ему больше помогли вопросы, чем ответы, больше поддерживали мучения ищущих, чем уверенность нашедших? Миша стоял, весь красный, и ждал.
-Понимаешь, проблема в том, что каждый проходит свой путь и добывает свое знание. Добытое другим человеком не подойдет. - Андрей подошел к Мише и обнял его за плечи, стараясь не испачкать. - Приезжай почаще, ладно?
Миша молча кивнул. На следующее утро пора было возвращаться. Андрей подошел к книжным полкам, постоял. Потом вытащил "Трое из лесу" Юрия Никитина: "На, тоже про путь, можно сказать. Интересная". Миша взял книгу. Ее корешок был теплым.