19 декабря 1974 года, в Великом - городе, герое, Ленинграде, родился никому не известный, но сильный духом ребенок, которого судьба обделила счастьем, свободой и покоем. Назовем его Серёжей. Никто тогда и не ведал, какая скверная и жестокая судьба его ожидает впереди. Как ему придется карабкаться из-за всех сил, чтобы вырваться на свободу, но при этом остаться в живых, и «ЧЕЛОВЕКОМ».
На дворе стояли времена эпохи застоя, при правлении генсека Брежнева. Где то на окраине города Ленинграда, в спальном, Калининском районе, проживала семья, с виду благополучная, но со своими мелкими, семейными неурядицами. Его мать работала, в знаменитом в то время «Доме мод», у метро Петроградская. Получала, по тем временам совсем не плохое жалование, но на все хватало. В то время, у нее уже рос сын, пяти лет от роду, и соответственно был муж, с которым она проживала раздельно. Мать с отцом чего-то постоянно не могли поделить, очень часто ругались, ссорились. На какой почве это происходило, никому неизвестно, но возможно, как всегда это бывает, на почве увлечения алкоголем. Ну, так вот, как то они поссорились, поругались, она его выгнала из дома, или он сам ушел, но в итоге они расстались. В это время она уже была беременной, носила в себе ребенка. Она ждала этого ребенка, готовилась к его рождению. Покупала для него одежку, игрушки там всякие для грудничков. Короче, все атрибуты, необходимые для ребенка. Она его очень любила, и с нетерпением ждала его рождения. Ходила по соседям, хвасталась покупками, радовалась тому, что скоро он появится на свет. - Какие бы проблемы не были у нас с мужем, - говорила она, - как бы мы не ссорились постоянно, но этому ребенку жить, - с раздражением в голосе утверждала она, потому что ей постоянно казалось, что ее просто никто не слышит. - Он не виноват в том, что мы с мужем, что-то вечно делим и ругаемся. - Я все ему отдам, все что имею. - Он мой желанный ребенок!
Жизнь продолжалась, хорошо ли иль плохо, но пришел декабрь, и пришло время ей рожать. У нее начались схватки на работе, и ее на скорой вскоре отправили в роддом № 7. В роддоме, какое-то время она пролежала на сохранении. Схватки периодически давали о себе знать. Но она не унывала, она боролась за двоих. Ее постоянно посещали прекрасные светлые мысли о рождении братика для ее первенца. Она-то плакала от невыносимой боли, то радовалась как дитя, но она ждала и не унывала. Она строила планы на будущее, роженицам в палате рассказывала, каким оно ей представляется, светлым, радостным и счастливым для всех нас. Она мечтала, и ее мечты были настолько красивыми, яркими, жизнерадостными, что она не переставала улыбаться даже во сне. Она за долгие годы впервые чувствовала себя счастливой, желанной женщиной, прекрасной матерью.
19 декабря, поздно вечером, у нее начались сильнейшие схватки, и отошли воды. Прибежали медсестра, стали успокаивать. – Успокойся милая, дыши ровнее; - говорила одна из медсестер; - сейчас за тобой приедет каталка, и мы с тобой поедем рожать. – Я знаю, что ты с нетерпением ждешь этого ребенка; - продолжала она успокаивать ее, все будет хорошо.
Роды проходили тяжело. И вот настал момент, которого она ждала, с нетерпением, все это время. Она, наконец-то стала матерью во второй раз. Ее радости тогда, не было предела. Наконец-то ее мечты сбылись. Роды начались на две недели раньше, поэтому врачи определили, что ребенок может родиться с некоторыми патологиями. Так, в общем-то, и произошло. У ребенка обнаружилась водянка и врожденный порок сердца. Ребенка положили матери на грудь, чтобы он, возможно, почувствовал, что он желанный, или просто по тому, что так положено. Ребенок чего-то всхлипнул, дернулся, и вдруг просто перестал дышать. Его срочно отобрали у матери, которая в этот момент находилась в шоковом оцепенении. От непонимания, что сейчас происходит, она разрыдалась, забилась в истерике, и со слезами на глазах, крича, спросила у врачей; - Пожалуйста, объясните мне, что происходит с моим сыном?; - Почему он перестал дышать?; – Что в конце то концов происходит?; Ей никто ничего не отвечал. Все просто бегали как сумасшедшие и пытались откачать ребенка. Когда матери, закончили делать все процедуры, ее быстро перевезли в палату. Сделали успокоительный укол и поставили капельницу. Она долго плакала, нет, лучше сказать – рыдала, от страха, и неизвестности. От мучительной боли и безразличия врачей к ее мольбам, где ее сын и что с ним. Через какое-то время она уснула, под воздействием снотворного, и от усталости после родов.
В это время, в операционной проходила операция по уничтожению водянки у ребенка. Его все-таки откачали, пусть даже и с большим трудом. - Бедняга; - он просто не жилец; - врачи все время, бубнили себе под нос; Но все равно продолжали бороться за его жизнь! Они долго рассуждали на тему, что с ребенком делать дальше. – С водянкой мы разобрались; - заявил один из врачей; - а вот что делать с его пороком сердца? - Это же патология, которая не лечится; - Нет друзья; - он не жилец, заключил он; - Он должен, и будет жить!; - дал свое заключение профессор, делавший операцию; - тем более что он родился последним в нашем роддоме, перед его закрытием на ремонт; - а стало быть, он счастливчик; Улыбнувшись, закончил он;
О чем они тогда думали, какие планы они строили в отношении ребенка, это так и осталось тайной за семью печатями!
Ну вот закончилась операция. Ребенка положили под лампу, на сохранение. Убедившись, что все органы функционируют нормально, - сменив униформу, они отправились пить кофе. В ординаторской, за чашкой ароматного, черного кофе, они продолжили свою дискуссию о будущем ребенка. Заведующая роддомом, как самая заядлая хранительница и «защитница» детей, выступила с предложением; - А почему бы нам, не заставить мамашу написать заявление об отказе от ребенка?; - Ну смотрите; - ребенок родился больным, слабеньким, не живучим; - Он может просто не выжить! - Это не правильно; - перебила ее другая врач; - мы все сделали для того, чтобы он выжил; - и какая разница, сколько он потом проживет; - любому ребенку нужна Семья! - А Государству нужно пополнение, безродных детей, в детских домах; - с наглым ехидством, промямлила заведующая, чуть не выронив чашку с кофе из дрожащих рук; – Надо выполнять государственный заказ! - настойчиво, продолжила она свою нелепую дискуссию; - Возможно; - встряла в разговор третья участница; - явно желая угодить своей начальнице; - Мамочка у него, тоже не робкого десятка; - слабенькая совсем; - да и пережила смерть собственного чада; - не выдержит она; – Точно! - утвердительно поддержав свою коллегу, заключила заведующая; - Вот ты Петровна, и займись этим вопросом; - продолжала она, закрепляя, поддержкой коллег, свой коварный план; - подготовь мамашу, к неприятному для нее разговору. – Ну, ты не волнуйся, ты же уже не в первый раз это делаешь; - тебе не привыкать, данным вопросом заниматься; - А план перед государством, надо неукоснительно выполнять!; - благодаря данной работе, мы и живем не плохо! - Ну ладно девочки; - допив свой кофе, уставшим голосом промолвила заведующая; - вы тут остаетесь на дежурстве, а я побежала домой; - устала сегодня, чего-то я с этим отпрыском; Обсудили они, конечно, еще свои насущные – семейные вопросы, похихикали. Заведующая оделась, они распрощались, и она удалилась.
С утра следующего дня, к матери действительно пришли доктора, чтобы воплотить в жизнь свой коварный план. Она как почувствовала, что к ней пришли с плохими новостями. Ее сердце забилось так сильно и тревожно, что даже дыхание сперло. Глаза налились горькими слезами. Она старалась сдержать в себе всю боль и отчаяние, чтобы только не разреветься. Она спросила, еле сдерживая слезы: - Доктор; - объясните мне, пожалуйста; - умоляющи, смотря врачихе в глаза; - проговорила она дрожащим, от переживания голосом; - где мой ребенок, и что с ним?; - мне ведь кормить малютку уже надо! Петровна, которой заведующая дала задание, заставить написать заявление, об отказе от ребенка, была неумолима. Ее совсем не волновало то, что матери станет плохо, от ее бездушных слов. Она цинично, как и всегда, проговорила, свою речь, которую возможно, проговаривала мамочкам, каждый день по нескольку раз. – Ты мамаша; - давай тут не разводи нюни, тебе это все равно не поможет!; - лучше слушай внимательно, что я тебе скажу сейчас, и не перебивай; - Роды твои оказались тяжелыми, неудачными; - ребенок твой родился болезненным, с патологиями, не поддающимися лечению; - короче, твой ребенок родился инвалидом; У матери, услышав такое от врача, да еще и, с каким цинизмом это было сделано, аж дыхание сперло. Она расплакалась. А Петровна, как и полагается ей по праву врача, продолжала грубо и беспристрастно, настаивать на своем. – Ты милочка давай тут не распускай нюни; - что случилось, то случилось, и с этим ничего не поделаешь; - В общем-то, ты и сама в этом виновата, - что твой ребенок родился инвалидом;. - Алкаши вы все проклятые; - напьются сначала, потом сосаться лезут, - потом беременеют; - Стыдно милочка!; - Ты давай, сейчас успокаивайся, потом успокоившись, напишешь заявление об отказе от ребенка; - слезами тут горю не поможешь; - а ребенка будем определять в государственное учреждение; - ты все равно не сможешь его воспитывать; После этих слов, она направилась к выходу, и обернувшись, еще раз напомнила матери: - Ты пиши, пиши милочка заявление;, - в детдоме ему будет лучше!; На сем, она вышла в коридор, и захлопнула за собой дверь.
После всего услышанного, мать еще долгое время пыталась понять, что только что произошло, пыталась проанализировать ситуацию в корне. Даже обратилась за советом к роженицам по палате. Они все, естественно сами были в шоке и недоумении, в том, что произошло. Но недолго музыка играла, и мать в трауре по ребенку пребывала. Она оценила всю ситуацию, все за и против, получив советы от рожениц по палате, она все-таки решила написать заявление об отказе. Ну, правильно, - ей было тогда, чего терять. Она была успешным сотрудником «Дома мод», и у нее бы просто не хватало времени уделять внимание, ребенку-инвалиду. Если бы, она тогда, только понимала, что врачи развели ее, на совершение преступления против собственного ребенка, против своего чада, которого она так долго, с любовью носила под сердцем. Тогда бы она не поставила свою подпись под смертным приговором своему собственному ребенку. Порыдав немного, над своим горем, над брошенными в мусорное ведро счастливыми, радостными мечтами. Она все-таки взялась за перо. Она приподнялась на кровати, присела, спустив ноги на пол. Медленно, мучаясь от боли, она потихоньку придвинулась к тумбочке, на крышке которой и написала свое зловещее письмо в «АД». Она ни понимала тогда, что подписывает разрешение государству, на уничтожение собственного ребенка. Она и помыслить не могла, что ожидает ее ребенка в будущем, каким оно будет, и настанет ли оно вообще для него. Дрожащей рукой, она взяла в руки шариковую ручку, с синими чернилами, начала писать.
Я, М.Н.М., ОТКАЗЫВАЮСЬ ОТ СВОЕГО СЫНА, И НЕ ВОЗРАЖАЮ, ЧТОБЫ ЕГО УСЫНОВИЛА ЛЮБАЯ СОВЕТСКАЯ СЕМЬЯ.
Поставила ниже свою подпись, и вновь разрыдалась. На мгновение ей показалось, что она совершает большую, необдуманную ошибку, если не сказать еще хуже, совершает страшнейший грех, продавая дьявольскому государству собственного ребенка. Сердце билось как сумасшедшее вырывалось из груди, вот, вот да и выпрыгнет наружу. Тело отяжелело. Она хотела подняться с постели, но ей это не удавалось сделать. Приподнявшись, у нее в глазах резко потемнело, и она сразу же передумала это делать. Она прилегла. Ее слезы так и не высыхали на глазах. Она долгое время колебалась, в вопросе, что же она совершает, но на тот момент, ей ничего рационального, в голову не приходило. Она еще раз, и еще, делала попытки проанализировать сложившуюся ситуацию, но все было безуспешно. Ей было невыносимо больно от того, что она в данный момент беспомощна перед натиском обстоятельств. На какое-то время она успокоилась. Не много погодя, она попыталась сделать еще одну попытку, встать с кровати. На этот раз, пусть и с трудом, но ей это удалось. Ей вдруг захотелось, просто прогуляться по отделению. А вдруг! – ей пришла в голову мысль, проходя мимо бокса с младенцами, она вдруг обнаружит свое чадо, от которого она только что отказалась. Она долго всматривалась в стеклянное, огромное окно бокса, в светлое, пошарканное помещение, в котором штабелями стояли кроватки с младенцами. Их там было так много, что у нее не было времени, всех их пересчитать. Эти маленькие, человечки, прекрасные создания мироздания, воплощение любви и красоты, лежали спокойно, и смиренно в своих люльках и посапывали. Кто-то из них, проснувшись, покрикивал, - наверно сон плохой увидели; Она стояла, всматриваясь в личико каждого ребенка, чтобы в этих младенцах все-таки отыскать свое единственное чадо, но ей ничего не удавалось. Она даже и не ведала о том, что ее ребенок находится совершенно в другой кроватке, загорая, под ультрафиолетовой лампой, совершенно в другом боксе, сокрытый от внешних глаз. Она так простояла еще, какое-то время, пока ее не окликнула медсестра. – Ты еще долго там стоять собираешься мамаша?; - спросила медсестра; - Все равно ты там не увидишь своего отпрыска, там его просто нет; - с наглой ухмылкой, добавила она. Матери на мгновение стало плохо, от такого жестокого безразличия, в глазах все потемнело. Она сбоку от себя, нащупала стену, облокотилась на нее, чтобы только не упасть. Потихоньку все стало проходить, и она медленными шажками, попятилась обратно к себе в палату. Легла на кровать, осмотрелась. И тут вдруг обнаружила, что с ее тумбочки, что стоит возле кровати, исчезло заявление об отказе от ребенка, что ранее написала. Она от ужаса, вскрикнула, но никто ее не услышал, так как никто не обращал на нее никакого внимания. Она спросила у соседок по палате, кто забрал заявление. Те ей ответили, что заходила медсестра. Не обнаружив ее на месте, с резким выпадом в адрес матери - «ЧУДОВИЩЕ», она забрала бумагу.
Никто из них, тогда и помыслить не мог, что мать оказалась всего лишь заложницей и жертвой в одном лице, коварного и хитроумного плана, врачей роддома, которые таким дьявольским образом, не единожды повышали свое благосостояние, за счет отъема детей у матерей. Сколько жизней детей, тогда можно было бы спасти, если бы правительство, хоть иногда отрывало свои жирные задницы от мягких кресел, и следило за тем что твориться на местах, а не доверяло свою работу всяким жуликам, аферисткам и маньячкам!!!
Прошу прощение, за этот маленький выпад в адрес правительства, но это было к слову.
Ну-с, продолжим, наш грустный, но правдивый рассказ.
Мать еще долго лежала в оцепенении, не соображая, что вокруг нее происходит. Ее мир, полный радости, счастья, светлых ожиданий чуда, в одночасье рухнул, с ее отказом от ребенка. Она с усилием пыталась, нарисовать в своих мыслях картину, своей будущей жизни. Как она предстанет пред этим миром, совершив такой непростительный грех? Как она с этим сможет дальше жить, что она скажет своей семье, знакомым, друзьям, соседям, в конце то концов, на работе? В ее душе, царил страх, разочарование, боль, ненависть к самой себе, отчаяние. На глаза вновь накатили слезы, она никак не могла их остановить. Все ее попытки остановить приближающуюся бурю эмоций, были тщетными. Она замкнулась в себе, перестала обращать внимание, на окружающий ее мир. Долго она еще, тогда горевала, восстанавливалась.
Ну вот, настал день выписки, и ей предстояло неутешительное действо, отвечать перед миром. У больницы ее встречали муж с сыном. Они долго не выходили из машины, когда увидели ее без ребенка. Потом, наконец, то муж вышел из машины, и подошел к матери. Они обнялись, и она расплакалась. Всю дорогу домой, они молчали. Никто из них не обронил ни словечка. Да и чего тут было обсуждать? – Нечего! Они добрались до дома, мать закрылась в своей комнате, и долгое время оттуда не выходила. Что тогда ее мучило? Какие мысли ее посещали в тот момент? Никому и по сей день не известно. Она все время плакала. Просила прощение. Узницей собственных разочарований, она пробыла еще несколько дней. Ее, пятилетний сынишка, уже не выдержав, долгое ее отсутствие, подошел к двери комнаты, расплакался. - Мамочка!; - умоляющи, сквозь слезы, прошептал он; - пожалуйста, открой мне дверь; - мне очень одиноко без тебя! - покушай хоть что-нибудь; В какой то момент, ее как током ударило. – Что же ты тварь делаешь? - подумала она про себя; - умирать, что ли собралась? - не смей этого делать! Поняв, что она может потерять то что имеет, найдя в себе последние силы, она встала с дивана, и подошла к двери, отворила ее. Сынишка, сидел на полу, возле двери, спиной облокотившись о дверь. Его глаза, были мокрыми от слез. Когда дверь открылась, он вскочил на ноги, и бросился в объятия любимой мамы. Он обнял ее так сильно, так преданно, с такой любовью, что она, на какое-то мгновение, даже забыла о своих переживаниях. – Мамочка; - родная моя, любимая; - я боялся тебя потерять; - расплакавшись, проговорил сынишка. Мать, эти слова сына, так сильно задели, что она тоже искренне расплакалась. Обнявшись они простояли больше пяти минут, пока у матери не стали подкашиваться ноги. Ее можно было понять, она несколько дней не выходила из комнаты. У сынишки к матери, было много вопросов. Но он, даже и помыслить не мог о том, чтобы заговорить с ней, пока она в таком состоянии. Они успокоились, и медленно проследовали на кухню. Сынишка помог ей сесть на табурет, возле стола, налил из кастрюли, уже подогретый суп, это был борщ, нарезал хлеба, и поставил все на стол, перед матерью. Поставил на плиту чайник, на медленный огонь. Сел напротив нее, за стол, на соседний табурет. Ему так стало хорошо и спокойно, что ему даже захотелось улыбнуться. Мать, закинув одну ложку супа себе в рот, мельком заметила невзрачную улыбку сынишки, и ее это так сильно затронуло до глубины души, что она в ответ тоже ему улыбнулась. Сынишка почувствовал, что его мама потихоньку возвращается, и это его не могло не радовать. А мать, увидев и поняв по сыну, что она в этом доме любима, желанна и всегда необходима, а значит не все еще потеряно, успокоилась, и продолжила уметать свой суп. Она еще потом долго приходила в себя. Можно еще долго рассказывать о матери, но книга вовсе не о ней. Эта книга о сыне, который еще, как мы помним, загорает под ультрафиолетовой лампой, все в том же роддоме. Он уже заждался нас, и поэтому, мы возвращаемся к нему. А к матери, мы еще обязательно вернемся, но чуть позже, пусть пока приходит в себя ей и так досталось.
Он все еще лежал под лампой, но уже потихоньку набирался сил. Медсестра хоть и редко, но все же заходили проведать его. Кормили его искусственной смесью, а не материнским молоком. Может поэтому, он впоследствии возненавидит каши. Он может уже открывать глаза, но пока еще с большим трудом. Слышит различные звуки, но пока еще не понимает, откуда они берутся, и кто там, где то разговаривает.
Но вот, прошло время, и его перевели в общий бокс. Здоровье его, оставляло желать лучшего, и он просто спал на своей кроватке, посапывая, изредка покрикивая.
Шло время, он поправился. И теперь ему предстояло прощаться с родильным домом, потому что его уже собирались переводить в дом ребенка, в городе Пушкин.
Ему эти переезды, давались очень тяжело. Новое место, новые события. Ему было страшно от неизвестности. От того, что он даже и представить себе не мог, что его ожидает впереди. Он еще даже и не знал, что это начало, его страшной, жизни в «АДУ». Не мог представить и то, что учреждения, в которых ему предстояло жить и воспитываться, являлись всего лишь, сокрытыми от глаз человеческих концлагерях для детей, в мирное время. Ну вот, его привезли на новое место проживания. В груди от страха все колотилось. Он был еще совсем маленьким, беззащитным, но уже мог видеть, понимать, ощущать страхи. Здесь, с детьми уже никто не собирался церемониться. Чтобы не таскать их на руках, им легче было волочь их по полу, за шкирку, с одного места на другое. Сережа, а именно так зовут нашего героя, пока еще не понимал, что то, что с ним происходит, называется жестокостью. Прошло еще немного времени, и наш герой уже научился потихоньку, что-то понимать, чувствовать, ощущать. Уже мог ходить своими ножками. Вот только по лестнице, он все еще боялся подниматься и спускаться. Она ему давалась пока еще очень тяжело. Потихоньку, он даже стал привыкать к новому месту существования. Пока не настал тот злополучный вечер, после которого, вся его жизнь уже не будет прежней, спокойной, размеренной. Где то, поздно вечером, когда на улице, уже было темно. А все дети уже были в своих кроватках, а лучше сказать в клетках, так как они были с бортиками с метр, в виде решеток. Посапывая, уже мирно спали. Сережа тоже мирно спал, пока во сне ему не приснилось, что он плескается в воде, и жизнь его прекрасна и светла. А рядом с ним его мама, которая в тот момент держала его на вытянутых руках, и они кружились в хороводе, радуясь жизни. Он проснулся, от какого-то неудобства, от неприятного ощущения по всему телу, и понял, что просто описался. Что является обычным делом, и происходит с любыми детьми, в его возрасте. Ночная нянечка, пожилая женщина, возможно лет семидесяти, а судя по ее ударам, по его голове, возможно и моложе, проходила мимо и обнаружила под его кроваткой лужу, ну явно не воды. Не, долго думая, она подошла к кроватке, с размахом выбросила одеяльце. Схватила его за волосы, и вытащила из кроватки, бросив его с размаху об пол. В выражении ее лица, он увидел такой гнев и ненависть, что ему просто, на мгновение стало страшно. Сердечко его колотилось от страха, он просто не знал, что сейчас дальше произойдет. Она сняла описанную простынь, обмотала ею его маленькую голову, и просто стала бездушно бить. Она била его так сильно, по голове, и по всему телу, что он не выдержал, и просто потерял сознание. Эту тварь, это не остановило. Она продолжала дубасить его ногами, руками. Она, от своей ненависти, даже не понимала, что ребенок уже отключился, но она все била и била его. – Я, вас скотов, ненавижу!; - с омерзением в голосе, говорила она; - Будьте вы все прокляты, и ваши плюхи матери тоже; - недоношенные вы твари; В ней царил такой, не прикрытый адский гнев и ужас! Это была не женщина, это была монстр, не владеющая собой. Она крушила все на своем пути. Перевернула кроватки, рядом стоящие, с детьми. Ей было тогда, похоже, наплевать, что в них мирно спали дети. В спальне начался хаос! Все кричали, плакали, ревели. И только эта тварь, так и не унималась. Ей хотелось продолжать дальше, изуверства. Сережа очнулся, все так же с простыней на голове. Он встал на ноги. И просто, - ООО-ужас, произнес, не своим голосом, «СДОХНИ ТВАРЬ»! Она долго стояла, в оцепенении тогда. Не могла понять, и оценить, что произошло. В ее глазах, тогда увиделся непомерный страх. Ее гнев тут же сменился на милость, но было уже поздно. Она со страху убежала в вон из спальни. Схватила со стола сигареты, и побежала на улицу. Напарницы ее, с ужасом спрашивали; - Маша, что случилось?; - что произошло в спальне?; Ничего не отвечая, она просто махнула рукой, и убежала. Долгое время она не возвращалась обратно. Медсестра, напарницы, сразу забеспокоились за нее. Одна из них побежала на улицу, и от ужаса подняла, кипишь и панику во всем доме. Перед ее взором возникла ужасающая картина. На улице, рядом с входом, у двери, валялось бездыханное тело этой твари. Она начала кричать, звать на помощь. Прибежала помощь. Ее подняли, принесли на пост, и положили на кушетку. Вызвали скорую, врачи , констатировали смерть. Все происходило так быстро, что они даже забыли о том, что дети, которых она избивала, все еще были вне своих кроваток, просто валялись на полу и ревели. Все занимались тогда только этой шкурой. Примерно через час, а может быть и больше, в спальню вбежала какая-то няня, с другой группы, увидела перед собой ужасающую картину. Дети валяются на полу. Весь пол мокрый от детских слез. Кроватки все перевернуты. У нее сложилось такое впечатление, что по спальне, просто прошелся смерч. Она, по всей видимости, была хорошей и доброй женщиной. Сразу стала успокаивать детишек. Подняла и установила все, перевернутые кроватки, вновь их застелила. Уложила детей спать. Она тогда все бубнила себе под нос: - Ой, боже, боже; - что же здесь произошло?; - Это же каким животным надо быть, чтобы такое убожество сотворить?; Жаль, что тогда она и не ведала, кто это все сотворил. А может быть, даже знала, но не могла в это поверить, или просто, не хотела. Сережа, все так же стоял у своей, перевернутой кроватки, и все так же, с простынею на голове. Нянечка, которая прибиралась в спальне, поставила на место его кроватку, и уже хотела уложить его в нее спать. Подошла к нему, медленно, сняла с него мокрую простынь. Резко, будто увидев перед собой провидение, отшатнулась назад, и попятилась в сторону. Ее взору, предстал весь ужас! Перед ней стоял маленький, посиневший от синяков мальчишка. На его теле не было свободного места, похожего на нормальную кожу. Перед ней стоял, маленький, -живой труп! Она смотрела на него, и по ее левому глазу побежала слеза. Она схватила его, обняла, взяв его на руки, и пошла с ним в медпункт. Сережа, в тот момент даже не чувствовал какой либо боли. Он просто находился в шоковом состоянии. Постоянно плакал. Наутро, пришла врач, увидела у себя в медпункте посиневшего ребенка, и чтобы снять с себя ответственность, вызвала скорую. Врачам скорой, она тогда заявила; - Ребенок просто упал с высоты своего роста, и долго, долго бился в истерике головой об пол, побивая себя палкой, как мазохист. - Ему вообще, с рождения место в психушке!; - заключила тогда она;. Впрочем, это стандартная формулировка, скрываемая, преступные деяния воспитательниц, во всех детских государственных учреждениях. «И ЧТО САМОЕ СТРАШНОЕ, ЭТО ДЛИТСЯ, И ПО СЕЙ ДЕНЬ, ВО ВСЕХ ДЕТСКИХ УЧРЕЖДЕНИЯХ СОЦИАЛЬНОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ!!!»….
В больнице он провел долгое время, пока пришел в себя, и зажили все его болячки. Отношение к нему, в больнице, со стороны персонала, было доброжелательное. Ему просто сочувствовали, в его горе, и не более того. Он старался быть невидимым, никого не нервировать, и поэтому его никто не замечал.
Эти твари, под названием, врачи, воспитатели, педагоги, довели его до комплекса неполноценности. Он стал шарахаться от них, чувствуя, во всех них, скрытую для себя угрозу. Впрочем, можно было бы, этого и не писать, но все еще впереди. Страшные и жестокие моменты в его жизни, не за горами. То безразличие, жестокость, ненависть к сиротам, потихоньку сформировывало в ребенке отвращение ко всем этим тварям. Но давайте, обо всем по порядку.
Из больницы, его привезли обратно в дом ребенка. Он уже на время успел забыть, о мрачных временах. Или может просто, держал это в себе, в своем сердце, за семью печатями. Он надеялся, что вернувшись, он застанет, что-то новое в своей жизни, светлое. Но! Этого не случилось. В группе уже была новая воспитательница, ничуть не лучше предыдущей. И откуда же они все такие, берутся???; - задавался он постоянно вопросом: Она никого пока не била, но очень сильно любила, когда ее моют дети, в нашей душевой. ДА, ДА, именно моют, и это не опечатка. Она всех детей загоняла в душевую, при них же раздевалась догола. Затем ступала, в нашу душевую кабинку, которая явно была ей не по размеру. Она просто была такой жирной, и неуклюжей, что иногда это вызывало просто скрытый смех. Но не будем отвлекаться. Так вот. Намочив себя водой, она мылом намылила мочалку, подозвала к себе двух ребятишек, и заставила себя намыливать, то есть, просто растирать ее тело. При этом, не забывая про свои причиндалы между ног, от чего она получала такое сильное вдохновение, что просто млела от удовольствия. Один из ребят, не удачно, нажал мочалкой на какое то, больное ее место, и поплатился за это, просто своей жизнью. Она отшвырнула его от себя, с такой зверской силы, что он отлетел и ударился головой о стену. Скатился на пол и больше не дышал. Она не испугалась тогда, и даже не заметила, что ребенок умер. Она просто продолжала получать удовольствие, от своей помывки.
Послание от автора!
Я никоим образом, не горю желанием, кого-либо дискредитировать в своих воспоминаниях. Я, лишь хочу раскрыть людям ПРАВДУ, что такое действительно имело место в Советском Союзе. Но об этом всегда старались умалчивать. Нас выращивали как подопытных кроликов, ради каких-то своих, скрытых экспериментов. И делали это намеренно! Никто тогда, из этих маньяков, не понес никакого наказания, за свои деяния над детьми. Это все делалось за закрытыми дверями, сокрытых, от внешних, глаз людских. За большими заборами. Вот поэтому, об этом никто и никогда не ведал. А я, всего лишь хочу освободиться, от лишнего груза, в своей душе и жизни, от боли, не дающей мне покоя, и по сей день, ни днем не ночью. Я не писатель, и кто-то может заметить в моем послании, нотки скрытой ненависти, к тем людям. Но лишь Вы, мои дорогие читатели, способны увидеть в этом мою, мою, невыносимую боль, терзающую меня с самого рождения. Я уже вырос, но эта мучительная, непрекращающаяся боль, отголосками, возвращается ко мне, вновь и вновь. Если бы Вы, только знали, как это больно! Когда перед сном, вместо того, чтобы просто успокоиться, расслабиться, в голову опять, сами по себе, лезут воспоминания, одна ужасней другой. И к середине ночи, моя подушка, становится мокрой от слез. Бывают, конечно, моменты, когда мне хочется все бросить, перестать писать, но какая-то незримая сила, не дает мне это сделать. И как бы больно мне не было, вновь и вновь переносить, при написании, весь тот ужас, пережитый мной, я все равно буду продолжать писать. Я очень надеюсь, что я, возможно, буду услышан Вами, дорогие мои читатели. И кто-то из Вас вычерпает, что-то свое из этой книги. Ну, конечно же, в моей жизни были и хорошие, светлые моменты. Но к глубокому, моему сожалению, ужасных моментов было больше. Я, прошел в своей жизни, огонь, воду, и медные трубы, но ни разу не применял свою ненависть, к окружающим меня людям. На словах, в порыве ненависти, я действительно, позволяю себе ненавидеть многих людей, за их оскорбления, тупость, особенно чиновников. Об этом, мы поговорим чуть позже. Но к реальным действиям, мои порывы, никогда не приводили. Общаясь с людьми, меня как будто бы кто-то меняет, и я становлюсь самим совершенством, ангелом в плоти. Но стоит только, кому-нибудь из чиновников меня задеть, задеть мое самолюбие, оскорбить, а иногда даже ударить, чего постоянно происходило, узнавая, что я всего лишь, какой-то там детдомовец, во мне сразу же, просыпается демон. У меня появляется, не прикрытое желание, причесать эту корову стулом, по ее тупой, и наглой голове. В течении 27 лет, я проживал на улице, так как нерадивые чиновники, после выброса меня из детского дома, забыли выдать, положенную мне по закону, комнату. Как бы я с ними не судился, все было безуспешно. Мне ни разу, не выплачивали компенсаций, хотя обязаны были. На официальную работу, я никак устроиться не мог, по причине отсутствия, какой либо регистрации, мог только подрабатывать, на дядю. Платили не всегда, поэтому, я нигде особо и не задерживался. В общем, то к этой странице моей жизни, мы еще вернемся, в будущем. Но, несмотря на все, вышеизложенное, я также как и всегда, продолжаю творить добро, нести мир людям, окружающим меня! Продолжаю помогать детям, так как не желаю, чтобы кто-нибудь из них, пережил, то же самое, что досталось мне, в моей, не простой жизни. Все это конечно лирика, но она, как то пришлась к слову.
Ну, давайте, вернемся обратно в дом ребенка, в то время, когда был убит один из детей в нашей группе. Отброшенный, со всего маху, няней, головой о стену. По местному телефону, она вызвала из медпункта врача. Прибежала врачиха, констатировала смерть мальчика. Отнесли его в медпункт, и больше тогда о нем никто не слышал. В доме ребенка, еще была группа, скрываемая от внешних глаз, где в своих кроватках, мучаясь от боли, ожидая своей неминуемой смерти, посапывали грудные дети. Что это были за дети, и зачем их выращивали тогда, этот вопрос так и остался без ответа. Представьте себе на мгновение, маленькое тельце, с головой как у инопланетянина, которая весит больше тела. Когда он смотрит на тебя маленькими глазками, и даже не может пошевелиться. И вот в таком положении он лежит в кроватке, пока он не получает кровоизлияние в мозг, и не умирает. Возможно, даже их выращивали для трансплантации органов. Но кто это может знать. Смертей тогда было много, это было видно по гробикам, которые штабелями лежали на входе в группу. Частенько эта няня, ранее отличившаяся, своей любовью к публичным подмываниям. Приглашала своих выросших воспитанниц, которые явно, имели откровенное, не скрытое желание, цинично и жестоко детей поодиночке избивать, за любое непослушание, или просто по желанию пьяной няни, которая на ногах еле стояла. Для этого, они быстро находили повод. Им так нравилось с себя снимать стресс, избивая детей, что они посещали группу, чуть ли не каждые выходные. Один раз, они явно перестарались со снятием стресса, что не заметили, как двоих ребят просто убили, забив их, по пьянке ногами. Только тогда, когда мальчишки уже перестали дышать, они вдруг на какое-то время осознали, что же все-таки произошло. Судя по всему, им это деяние, безнаказанно сошло с рук, так как, еще какое-то время они не давали покоя детям.
Ну вот, шло время, со своими коллизиями, медленно шло, конечно. Но настал день, перевода детей, группы в соседний, дошкольный детский дом № 29, так же в городе Пушкине. Новое место, не похожее на предыдущий дом. Где у них, уже, кроме спальни появилось какое-то, пусть и небольшое, игровое пространство. Директором детского дома, тогда была Тамара Анатольевна. К ней мы еще вернемся. Так как одно из ее решений, изменило начисто Сережину жизнь. Нет, нет, не в плохом смысле слова! Настал момент, когда дети в первые, познакомились, со своей, воспитательницей, Инессой Георгиевной Байковой. На долгое время заменившая, им маму. Замечательный она была человек! Она не позволяла себе, даже шлепнуть ребенка. Всегда из дому приносила конфеты, какие-нибудь подарки. Воистину, она любила детей! Благодаря доброте и ласке Инессы Георгиевны, Сережа, наконец, то стал привыкать к новому месту обитания. Он выбрал себе уголок у дальнего окна, разместился там поудобнее. Он, в общем, то был по натуре одиночкой, все время пребывал с самим собой. Он не был компанейским ребенком, никогда не участвовал в каких либо играх, с ребятами по группе. На улице, в прогулку, он постоянно забивался в какой-нибудь беседке, или игрушечный домик, и сидел там, не общаясь ни с кем. Инесса Георгиевна понимала, что, что- то с ним происходит не то, но старалась, лишний раз не беспокоить его понапрасну. Если бы они тогда понимали, что он всего то, все еще переживал страх, поэтому и боялся все вокруг. У Инессы Георгиевны, не было особых любимчиков, она ко всем относилась одинаково. Но все же, Сереже, почему то, доставалось больше внимания от нее. Возвращаемся к директору детского дома, Тамаре Анатольевне. Сережа был тогда ребенком светловолосым, совсем хрупким. В один из дней, к ним в группу приехали какие-то люди, ну явно не из Советского союза, говорящие на каком-то, непонятном диалекте. Только потом, когда он подрос. Перед своей смертью, Тамара Анатольевна ему расскажет, что это приезжали люди, которые собирались его усыновить. Приезжали тогда из Германии, Франции, Италии, ну и из Швеции. Они привозили подарки, сладости там всякие, игрушки. Он, ни понимал тогда их языка, но почему то понимал, по их жестам, что они от него хотят. Тамара Анатольевна, со всей своей честностью, директора детского дома, отказала им почему-то, в усыновлении ребенка, заявив: «ЭТОГО РЕБЕНКА, Я НЕ ГОТОВА ОТДАТЬ НА УСЫНОВЛЕНИЕ; - говорила она им; - ТАК, КАК, ОН НУЖЕН РОССИИ»!!!; - заканчивая свою речь, заключила она; Все так, к сожалению и случилось! Тогда он еще и не понимал, что она имела, в виду говоря так, но все же, он не придал этому никакого значения. Перед смертью, она еще вспомнит, какую она тогда совершила ошибку, вымолит прощение! Сережа, конечно, простит ее, но горечь от содеянного, до сих пор не будет давать ему покоя. Усыновители, произвели на него неизгладимое впечатление, своей добротой и искренностью. На какое-то время, ему даже показалось, что он любим, кому то нужен. Он даже пытался делать попытки, просто улыбнуться, чего ему давалось с таким трудом, что это не осталось незамеченным. В то мгновение, ему не было одиноко. Потенциальные усыновители, не стесняясь, сидели рядом с ним, в его мирке, в его углу, на ковре, стараясь хоть как то его развеселить. Они наверно понимали, что его скрытность была не от хорошей жизни. Он провел с ними, незабываемое время. Ему тогда казалось, что это не закончится никогда. И только от этого, был просто счастлив. Прошло время, он ждал этих людей, но они, почему то больше не приезжали к нему. Он с помощью стула, забирался на окно, садился на широкий подоконник, и просто ждал. А вдруг! Он обнаружит их, как они заходят в двери. Он мог на окне сидеть часами, и его даже никто не пытался оттуда снять. Но они так и не появлялись. По ночам он плакал, представляя себя их дорогим сынишкой. Но время шло, он уже смирился потихоньку с тем, что его в очередной раз просто кинули, как ненужную собачонку! Инесса Георгиевна, тогда забирала Сережу к себе домой, просто в домашнюю обстановку. Чему всегда был искренне рад. В один из приездов, он как то закатил у нее дома небольшую истерику. Ему понравился плюшевый медвежонок, сидевший у нее на диване. Он был выше его ростом, и тоже казался таким одиноким, что ему захотелось стать для него другом. Она его долго отговаривала, что мол: - Его у тебя заберут; - говорила она!; - пусть лучше останется дома. Он был неумолим, и ей пришлось уступить. Этот медвежонок, на какое-то время действительно стал его другом. Ему казалось, что он живой, и иногда разговаривает с ним. Улыбаясь ему, своей доброй улыбкой. Он не расставался с ним, даже когда они ходили на прогулку. Иногда он, расслаблялся, в течение дня, ложился рядом с медвежонком, накрывал свою шею, его мохнатой плюшевой лапой. И просто засыпал. Ему было тогда, так уютно и спокойно, что во сне он даже не слышал шум ребят, которые играли рядом. Он просто видел прекрасные и спокойные сны. У него появился защитник, ДРУГ, которого ему так долго не хватало в жизни! Все было бы хорошо дальше, если бы не одно но. Их частенько, стали кормить таблетками, и делать болезненные уколы. Он не понимал тогда, почему у него постоянно кружилась голова, и ему постоянно хотелось спать. И даже не знал, что это всего лишь, происходит от действия, психотропных препаратов. Как то, после очередного укола, во время обеда, он сидел за столиком, обедая. Ему неожиданно стало плохо, закружилась голова. В глазах все потемнело. Звуки стучащих ложек об тарелки, куда-то стали быстро исчезать, куда-то очень далеко. Инесса Георгиевна, понимая, что что-то происходит, подбежала к нему, но не успела. Его голова, с грохотом упала, лицом прямо в горячий суп. Это был борщ. Ему потом рассказали, что вызвали скорую помощь, и с пороком сердца, его повезли в больницу, кажется им. Семашко, в городе Пушкине.
В больнице он провел долгое время, и даже успел соскучиться по Инессе Георгиевне. Ведь она на то время заменяла ему мать. Он долго о ней думал. Ко всем детям, в больнице приезжали родители, чуть ли не каждый день. Его по видимому, как сироту, никто в больнице не жаловал. Он утыкался в подушку, и просто плакал, понимая, что он просто никому не нужен. Может от того, что в больнице ему было очень одиноко. И вдруг, в один из дней, он услышал ее голос, на посту у медсестры. Он вскочил с кровати, и как брошенный, своим хозяином щенок, бросился ей на встречу, в ее объятия. Он расплакался, потому что в тот момент он искренне желал ее видеть. Он никак не хотел отпускать ее из своих крепких объятий. Ему так ее не хватало. Она привезла тогда ему, его плюшевого друга, фрукты, сладости. Они долго тогда общались. Время бежало так быстро, а он все не хотел ее отпускать. Она жила рядом с больницей, поэтому даже не торопилась домой. В этот день, он был настолько счастливым, что даже не заметил, как начал ее называть мамой, мамочкой! Ему было так спокойно с ней, что он просто забыл обо всем! Она попыталась разыскать его врача, чтобы узнать о диагнозе, и ей это удалось. Судя, по ее выражению лица, когда она вернулась, в палату, диагноз мой, ей был не по нраву, не утешительным, одним словом. Она не стала ничего говорить, она просто мило, матерински улыбалась. По всей видимости, она не хотела причинить ему очередную боль. Тогда врач рассказала ей, о причине возникновения его неожиданного приступа, благодаря которому он и оказался в больнице. Когда ему сделали в детском доме укол, он вошел в реакцию с таблетками, которые ему давали за полчаса ранее. Эта гремучая смесь, и сделала тогда, свое коварное дело. Она просидела с ним до вечера, пока ее не попросили покинуть отделение. Но все равно, ему сейчас было так хорошо, что он даже не обратил на это внимание. Прощаясь с ней, в тот момент, он очень крепко ее обнял. Он не понимал, почему-то, она сейчас вот, вот уйдет, и он опять останется один на один, с самим собой. Он расцеловал ее нежные руки, капая на них своими слезами. Он боялся ее потерять. Она сказала, что еще обязательно приедет, и что пока ему придется, немного отдохнуть в больнице. Он распрощался с ней, долго потом стоял в коридоре, своим взглядом провожая ее до выхода. Она действительно, еще не раз навещала Сережу в больнице. Приносила ему подарки, гостинцы всякие, сладости. Может быть, тогда, благодаря ей, он и не отличался уже, от домашних детей, так как уже не был одинок. В те моменты, он был просто счастлив!
Ну, давайте с Божьей помощью, продолжим. Возвратился он обратно в свой детский дом, после долгого лечения в больнице. Инессы Георгиевны, на работе не было, она была на больничном. Он приехал со своим медвежонком. В детдоме, его уже встречали. Когда его привезли, он еще не знал, какой ужас его ожидает впереди. На место Инессы Георгиевны, перевели садистку из дома ребенка, нянечку, которая любила, чтобы ее дети подмывали. Видимо, правосудие наше, тогда, было просто слепо, в общем, как и сейчас! А может, просто эти садистки, были рентабельны для детских домов, поэтому их никто не сажал. Тамара Анатольевна, директор нашего детского дома, самолично, пришла к нам, чтобы представить эту гниду. Сережа тогда возмутился, от такого недоразумения, но директор тогда была непреклонна. Он тогда рассказал ей, что эта женщина вытворяла в доме ребенка с ними, но директор, не обратила на это никакого внимания. Ну, правильно, квалифицированных кадров тогда не хватало. Поэтому и набирали всякую мерзость с улицы. Из няни, она вдруг переквалифицировалась в воспитатели. Жизнь Сережи, она тогда превратила просто в АД. Все повторялось вновь и вновь! Помывки в душе, избиения, по выходным, ее воспитанницами. Дети летали по группе как птицы, избитые, но без сознания. На их совести оказалось еще три трупа. Перед избиением Сережи, она в клочья разорвала его медвежонка, потому, что он не обращал на нее внимания. Ей, естественно это не нравилось. Она, отдала его, на перевоспитание, своим воспитанницам. Его завели в туалет, и воспитывали всеми, доступными способами, что было у них в рационе, и на что были способны. Били руками, ногами, палками. Поднимали вверх, над собой, и затем бросали его, со всей силы, об пол, на кафель. Крови было тогда, скажу я вам! Боже! Какую боль он тогда принял на себя, от этих садисток! Все прояснилось, когда на работу вернулась Инесса Георгиевна. Ей тогда объяснили, что дети не слушались. Бились головой о стену. А Сережу обвинили, в том, что он залез на шкаф, на который, без стремянки, никак не залезть, и несколько раз скинул себя с него. От этого, у него и столько увечий, на теле. Эту садистку, тогда просто уволили с работы! Не посадили, а просто уволили! Потом ее обнаружат в школе-интернате, но об этом чуть позже. Инесса Георгиевна, с ужасом смотрела на свою группу. Дети все, стояли перед ней в синяках, избитые. Игрушек уже не было, их попросту, все сломали, все разрушили. Она обронила слезу, так как действительно ей было больно, от того что она увидела. Сережу, она обнаружила в его мире, в том же углу, у окна. В дальней части игровой. Он тогда спал. Она тихонько подошла к нему, положила ладонь ему на плечо. Он вздрогнул от страха, или просто от боли. Он повернулся к ней, увидев ее, разревелся. Бросился в ее объятия, расцеловал ее. Она перед собой тогда увидела живой труп. На нем не было, свободного, от синяков места. Лицо все было в гематомах, опухшим. Его движения сковывала боль, адская боль! Она собрала всех ребятишек, и повела их в медпункт на осмотр. Врач, долгое время стояла в оцепенении, не понимала что произошло. Они все поняли, но только тогда, когда в нашем туалете обнаружили три трупа, убитых садистками-воспитанницами. Детей не стали отправлять в больницу. Может потому, что не хотели огласки, а может по другой причине. Инесса Георгиевна тогда, провела, не уходя домой, с детьми, всю неделю. Ей не хотелось их отпускать, после того что случилось. С того момента, их больше никто не бил! Сережа потом, все так же ездил в гости к Инессе Георгиевне домой. Жизнь казалась ему праздником!
Время летело быстро, а может и медленно, просто он не замечал этого. Пролетело незаметно лето. Ему было уже семь годочков от роду. И вот, пришло время, ему опять менять обстановку. Его, вместе с группой переводили в школу-интернат № 67. Все так же в городе Пушкин. Детей посадили в автобус. Тогда помню, все плакали, и дети и воспитатели. Ну, правильно, нас тогда увозили в неизвестном направлении. Никто не хотел прощаться тогда, с нашим родным, сиротским домом. Инесса Георгиевна поехала, конечно, с нами. Ей хотелось посмотреть, куда нас переводят. Нас перевозили на неделю раньше, до первого сентября. Чтобы мы успели, как то адаптироваться, в новой обстановке. Ехали мы не долго, по времени. Но вот, вдалеке, показался, уныло серый, или даже грязный, наш, новый дом. Мы долго ждали, когда нам отворят ворота. Интернат находился на отшибе. Но рядом, за забором стояли деревянные строения, типа дачи. А может быть даже и жилые дома, с людьми, которые, внесли в мою жизнь свою положительную лепту! Но об этом, позже.
Вы заметили, что я перескочил с местоимения «он», на «я»? Мне просто, так легче будет продолжать писать!
Ну, так вот. Как я тогда боялся, этого нового и унылого места, до глубины души. Тогда я еще не знал, что нас всех ожидает. Что мое будущее, уже обречено. Что оно превратится в кромешный АД! Кто-то наверно сейчас про себя, промолвит: - Ну, вот, он опять начинает сгущать краски; А я скажу: - все еще впереди! Потерпите, пожалуйста, немного. До первого сентября, дня знаний, все было пока, спокойно. Я бегал по интернату и знакомился потихоньку с достопримечательностями, сие, убогого заведения. В тот момент, еще, ничего не предвещало накатывающейся бури. Инесса Георгиевна, попрощавшись с нами, уехала, но обещала обязательно приехать первого сентября. Нас приняла новая воспитательница, Напитухина. Смешная конечно, у нее была фамилия. Выдали нам форму. Не по размеру конечно, ну и поношенную, кем-то, к тому же. Портфелей у нас не было, все находилось в учебных классах. Интернат был очень большим, в четыре этажа. Если смотреть на него с птичьего полета, то он располагался буквой «П». Этот дом казался мне таким большим, что он меня даже чем-то пугал. Воздух был спертым, влажным, с запахом свежей краски. Если смотреть на рекреацию от главного, и единственного входа в интернат, то по правую руку можно увидеть вход в медпункт, в три ступеньки выше рекреации. В нем мне придется, проводить много времени, и очень часто. Впереди, арка с лестницей на этажи. По левую руку, за массивными, стеклянными дверями, располагалась столовая. Кухня находилась по правую руку, у входа в столовую. В будущем, я на кухне буду помогать мыть посуду, и учиться готовить. Столовая была светлая, огромная, с квадратными колоннами. Мне так казалось, тогда, во всяком случае. В средней части дома, на втором, третьем и четвертом этажах, располагались учебные классы. Комнаты отдыха, то есть, так называемые спальни, игровые комнаты, располагались, по обеим сторонам от середки здания. По левой части здания располагалась женская половина, по правую, мужская. Так же, в левой части, на втором этаже, располагался спортивный зал, а в правой, актовый зал. Но в принципе, это не главное. Шли дни, своим чередом. И вот настал, день знаний, первое сентября. Он запомнится мне, очень на долго. Утром, как и обещала, приехала Инесса Георгиевна, чтобы проводить нас, в первый класс. Праздничная линейка, прошла по парадному. Ну, правильно, на празднике присутствовала комиссия, с комитета народного образования. А в те, Брежневские времена, все образовательные учреждения, очень любили работать на показуху. Впрочем, как и сейчас. Ничего не изменилось! В группах повесили зеркала, ковры. Выставили по шкафам, книги, игрушки, настольные игры. В общем, то все, чтобы не упасть в грязь лицом, перед начальством из комитета. Вечером, конечно, это все снимут обратно, упакуют обратно, по кладовкам. А детям оставят только голые, холодные, безжизненные стены. Обед, конечно, был, таким же праздничным, даже, с черной и красной икрой. Да уж, угодить чиновникам, они всегда умели, скажу я вам! Телевизор у нас был. Как помню «радуга», единственный на весь интернат, и тот был закрыт на замок, чтобы его никто не смотрел. До смешного доходило. Его включали только по праздникам, и при выступлениях генсека Брежнева. Вечером, в виде профилактики, старшеклассники, вместе с ночным воспитателем. А были они тогда, изрядно подвыпившими. Решили устроить сабантуй, избивая всех новичков, чтобы уяснили на будущее, кто в интернате хозяин. Досталось всем, а нас тогда в палате было двадцать человек. Били табуретками по голове. В ход пускали даже солдатский ремень, с большой пряжкой. Наутро, нас, пятерых ребят, которым досталось больше всего синяков и ссадин, упаковали в изолятор, в медпункт интерната. Это было сделано для того, чтобы нас не увидела комиссия, которая должна была приехать в этот день. Нам сделали уколы «Аминазина», по пять кубиков, и заставили выпить уйму психотропных таблеток. Естественно мы уснули. Мы пожаловались врачихе, на старшеклассников и ночного воспитателя. А он, к удивлению, оказался ее мужем. Выслушав нас, и вместо принятия, каких либо мер, она просто вызвала тех же старшеклассников. Мы уже впали в бессознательное, состояние эйфории. А именно, все чувствовали, но не пикнуть, не открыть глаз уже не могли. Не могли пошевелить, не руками ни ногами. В этот момент, к нам заглянули в гости, старшеклассники по просьбе врачихи. Стали нас избивать табуретками, руками и ногами. Били долго и нещадно. Они воспользовались моментом, когда мы уже в тот момент были обездвижены. Так вот, эти малолетние нацисты, добили нас до реанимации. Нас у запасного входа, загрузили как трупы в старенький уазик. А в медпункте имелся свой отдельный выход на улицу. И отвезли в больницу Семашко. Наши, бездыханные тела, выбросили возле больницы, и потом просто уехали. Я только мог услышать, как кто то, обнаружив нас, окровавленными, валяющимися на земле, вызвал врачей и нас срочно определили в реанимацию. НИЗКИЙ ИМ ПОКЛОН, ЗА ТО, ЧТО ОНИ ТОГДА УСПЕЛИ! Вот только тогда, из пятерых, нас, к сожалению, осталось только трое. Ромка и Олег, скончались, даже не приходя в сознание. Я ощутил тогда, невыносимую, адскую боль, не из-за переломов и искалеченного тела, а из-за потери своих друзей, а может даже и братьев. Эта невыносимая боль, вырывающаяся из самого сердца, заставила меня, ощутить себя по настоящему беспомощным, обездоленным. Я тогда понял, что в моей жизни, кроме самого себя, я просто никому не нужен! И пока я сам не возьму свою жизнь, в свои руки, я просто не выживу, в этом жестоком и коварном мире. Инкубатор, в котором нас выращивали как цыплят, а не воспитывали, ничего хорошего, кроме адской боли, мне не принес. Психотропными препаратами, нас, все так же, на протяжении долгого времени продолжали колоть. Не известно мне, какие цели они тогда преследовали, пичкая нас всякими препаратами. Может быть, ради каких-то там, своих мнимых, экспериментов. А может, просто, чтобы не высовывались, и не попадались на глаза, этим животным, под названием воспитатели. Я все время ломал голову, все, целясь понять, ну за что же меня постоянно избивают? Я же ведь ничего плохого никому не делал. Я плохо себя не вел, воспитателям не перечил. Я просто находился под психотропными препаратами, не вылезая из изолятора. Я не мог тогда найти ответов, на свои вопросы, и я решил, чтобы там дальше не было, просто бежать из этого «АДА»! Я, долго еще носил в себе, эту светлую и лучезарную мысль, о побеге из этого адского логова, под названием интернат. Все как то не решался, а может быть даже и боялся, осуществить эту задумку. После больницы, я узнал, что у нас в подвале, оказывается, существует карцер, в котором постоянно проводили воспитательные мероприятия. Да, да, именно об этом я и пытаюсь говорить. Под воспитательными мероприятиями понимались «ПЫТКИ». Я на себе, неоднократно испытывал, эти мероприятия. Попробую сейчас, описать тот ужас, который мне пришлось пережить тогда. В один из вечеров, в выходной день, старшеклассники, как всегда, устроили пьяный дебош. Я, как всегда, да и не только я, были уже готовы к тому, что нас обязательно навестят эти душегубы. Тогда я уже научился, от страха, спать с открытыми глазами. Иногда мне это даже помогало. К нам в палату, поздним вечером, ворвались неадекватные старшеклассники. Перевернули все кровати, на которых мы мирно спали. Нас выставили в ряд. Сначала просто резвились, выписывая затрещины и оплеухи. Потом в ход пошла тяжелая артиллерия. Били нас, не из-за оценок в школе. Не из-за непослушания. И даже не из-за пререкания и не повиновения воспитателям, а просто так, повеселиться. – Сегодня, я желаю, просто немного расслабиться и порезвиться; - заявил один из отморозков; - поднимая на вытянутой руке табуретку. Эти слова, их так раззадорили, что они рассмеялись. И я понял тогда, кто в их шайке был главным. Все остальные были просто шестерками. Били нас табуретками по голове, определяя, кто из нас выносливее. Я, выдержал только три удара, потом мне стало плохо, и невыносимо больно. Я думал, на том они и остановятся. Но они только разогревались. - А давайте посмотрим; - улыбаясь своим оскалом, предложил, один из шестерок; - как эти сосунки смогут выдержать электрический ток; Он вытащил из кармана, оголенный провод, заранее им приготовленный. Он объяснил тактику игры. Нужно было взять в руки оголенный провод, и вставить его в розетку. При этом, не отпуская провода, когда через тебя проходит ток. Если сразу отводишь руку, получая удар током, Сразу получаешь по голове табуреткой. Получали, увы, все, не выдерживали. В этот вечер, они, оказывается, припасли для нас еще, на их взгляд потешную игру. «ЭЛЕКТРИЧЕСКИМ СТУЛОМ», зовется она, с извращенными правилами. Становишься, спиной к стене, опираясь о стену. Немного присев, в таком положении, с вытянутыми вперед руками, нужно просидеть, покуда не откажут ноги. На вытянутые вперед руки, кладут тяжелую подушку, для утяжеления. А под пятую точку, ставят бутылку. Если ноги не выдерживали….. Я думаю, дальше не стоит об этом говорить. Очень страшная вещ получается. Как же они тогда веселились, получая удовольствие, наблюдая, как мы не выдерживали эту игру. И вот я, вдруг, неожиданно, от невыносимой боли, закатил истерику. Своими криками, мне удалось привлечь внимание, ночного воспитателя. - Как я уже говорил ранее, мужа нашей врачихи. После я пожалел, о том, что его вызвал. Он пришел в пьяном угаре, шатаясь, держался за стену. Голос его, казался таким мерзким, заплетающимся. – Что тут происходит?; - озирая нас своим взглядом, спросил он; - Вы что скоты, тут вытворяете?; - продолжал он; - Какая сволочь посмела, меня потревожить, пока я отдыхаю?; Я рассказал ему, что случилось. По нему было видно, что ему все безразлично, и он не собирается прекращать эти издевательства. – Вы, что твари, орете?; - озлобленно, продолжал он; - Вы сами виноваты, что вас наказывают!; - надо было просто спать, а не хулиганить; - закончил он, свою речь. Медленно, развернувшись, он попятился к себе в кабинет, держась за стены. Я надеялся, что на этом, они все-таки закончат свои хулиганства. Ох, как я тогда ошибался. Их жестокости не было предела.
На этом, можно было бы, и остановиться, но вот незадача, это всего лишь было начало. В будущем я постараюсь, так сильно не пугать. Но и не ждите, пожалуйста, светлых и радостных моментов в моей жизни.
Истерика моя не прекращалась, после развлечений старшеклассников. Я ощущал дрожь во всем теле, адскую боль после ударов табуретками. Меня всего колотило, выворачивало наизнанку. – Надо его успокоить; - предложил один из отморозков. – Давайте его привяжем к кровати, и просто усмирим; - продолжил он; В общем-то, они так и сделали. Они скинули постельное белье с кровати, вместе с матрасом. Оголили кровать, до обычной металлической сетки. Уложили на кровать, в одних трусах. Повязали по рукам и ногам к сетке кровати. И в качестве медицинских целей, подключили электрический провод к сетке. Возможно, они надеялись, что этот электрошок меня немного усмирит. В общем-то, в чем-то они и были правы, он меня усмирил. Вот только я просто вырубился! Представьте себе, на мгновение, что я в тот момент ощутил.… Очнулся я, в карцере, подвешенным, к цепям. Не знаю, сколько по времени, я висел, но руки свои, тело и ноги, я перестал ощущать, они просто затекли. Я чувствовал, что нахожусь в темном, холодном и мрачном помещении. Лампочка, слегка мерцала тусклым светом, и мне тяжело было разглядеть, помещение в котором я сейчас нахожусь. Я, то приходил в сознание, то опять куда-то улетал. Мне было страшно от того, что я даже не знал, где я нахожусь, и что ожидает меня дальше. В тот самый момент, мне хотелось отключиться, и больше не просыпаться. На мгновение я опять очнулся. Боль сковывала все мое тело. Я попытался, что-то прошептать себе под нос, но я себя не слышал, а что-то только мычал. Мои губы не двигались, в горле все пересохло. Я опять неожиданно улетел.
Очнулся уже в медпункте. Оглянулся, увидел рядом стоящую кровать. На ней лежал мой одноклассник. Я попытался, что-то спросить у него, но даже не смог этого сделать. Из-за адской боли, я просто не мог пошевелиться. Все мое тело, горело. Я, то ощущал боль, то она стихала. Как бы, давая понять, что я еще жив. Мне тяжело было, ощущать удары своего сердца. Я просто, почему то, очень хотел спать. На мгновение, я попытался закрыть глаза, но почувствовал, что мне тяжело это сделать. Мне хотелось реветь, но я не мог, даже вызвать в себе слезы. Я опять отключился. Придя в себя, я увидел медсестру, которая делала мне какой-то укол. Через трубку, влила в рот, какую-то жидкость. Я уснул. Очнувшись, смог, пусть даже и через силу, повернуть голову в сторону соседней кровати, чтобы увидеть одноклассника. Ну и, в общем, то поинтересоваться у него, как он. На его кровати, я увидел силуэт, полностью накрытый простыней. Я страшно испугался, хотел крикнуть медсестру, но в последний момент, просто передумал, зная, что это бесполезно. А я, не в том положении тогда был, чтобы гневить медсестру. Вечером, или даже ближе к ночи, когда я очнулся, я все же понял, что случилось, когда выносили его тело. Сашка тогда просто не выдержал издевательств, и больше не проснулся. Мне хотелось тогда, тоже, просто не проснуться, НО МЕНЯ КТО-ТО ПОСТОЯННО УДЕРЖИВАЛ, ОСТАНАВЛИВАЛ! Боль и страх, опять сковали все мое тело. Я, наконец, то смог выбить из себя слезу. Я еще долго потом провалялся в медпункте. Потихоньку, нашел в себе силы, чтобы встать на ноги, и придти в себя. Потом только, через много, много лет, я узнал, и раскрыл их тайну, что все тела ребят из интерната закапывали на пустыре, поодаль детдома, за территорией, а их документы, бесследно сжигались. ЧЕЛОВЕКА ПРОСТО НИКОГДА НЕБЫЛО НА СВЕТЕ!
В эти годы, когда наш класс водили в баню, недалеко от интерната, раз в неделю. Возможно, я даже видел свою МАТЬ. Может мне так казалось, но воспитательница, сразу все поняла. Я был похож на эту женщину, как две капли воды. Она была, на тот момент не в трезвом состоянии. Она бегала вокруг класса, и все пыталась схватить меня за руку. Я, конечно, ее испугался, убегал от нее, искал защиты у воспитательницы. Я что-то чувствовал тогда, но почему то не придавал этому значения. Когда она пыталась меня ухватить за руку, я чувствовал ее прикосновение. Меня просто ударяло током. Мурашки по всему телу бежали. Она вела себя, так напористо, и даже как то неуклюже, что даже пугала меня не на шутку. Ну вот, мы дошли до бани, помылись. Стали выходить. Она сидела у бани, все ждала и плакала. Когда мы пошли обратно в интернат, она шла за нами попятам, не на миг, не теряя нас из виду. Уже в доме, когда набравшись мужества, я хотел к ней приблизиться и узнать кто она. Наша воспитательница побежала за помощью, и привела старшего воспитателя Вячеслава Николаевича. Пока она бегала, я успел приблизиться к ней. Дотронувшись до ее руки, мне вдруг стало невыносимо больно. Я почувствовал что-то непонятное, родное. Я уже хотел расплакаться, но не успел. Прибежал Старжинский Вячеслав Николаевич, обнаружив, что она в нетрезвом состоянии, меня оттолкнул от нее, что я улетел. Схватил ее за шкирку, и как собачонку, понес ее на выход. На улице он спустил ее с крыльца, и пригрозил вызвать милицию, если она не покинет интернат. Долго она тогда еще, ходила вокруг, всматривалась в серые и мутные окна, в надежде еще раз увидеть меня. Если бы тогда она приехала с гостинцами, и не выпившая, меня бы допустили до нее, и мы бы пообщались. Никогда, я не забывал больше, эту встречу. У меня появилась тогда надежда! С того момента, я зарекся, что я найду ее, чтобы мне это не стоило. Но до этого еще было далеко.
Придя в себя, я решил все-таки осуществить свой план о побеге из этого проклятого «АДА», на протяжении долгого времени, живущего в моем сердце. Я долгое время копил в себе силы и смелость, переступить через свой страх и нелепые мысли, которые не давали мне покоя. Оделся, и пошел гулять. Долго я тогда блуждал вдоль высокого забора, окружающий наш интернат, чтобы найти хоть маленькую лазейку на свободу. И, о чудо! Моему счастью не было предела, когда я все-таки, в одном и углов обнаружил выход на свободу. В груди у меня все зашевелилось, задергалось от страха, по телу побежали мурашки. Сердце пыталось вырваться из груди. Меня обуяло какое-то, оцепенение и дрожь. Осмотревшись, чтобы никого не было поблизости, подлез под забором, и через мгновение я оказался, за территорией «АДА»!
Я бежал тогда что есть прыти. Я не хотел оглядываться назад, чтобы не обнаружить своих преследователей. Мне казалось, что за мной уже послали ищеек и псов. И что меня уже кто-то догоняет. Я одновременно ощущал тревогу, непомерную радость, счастье! Честно говоря, в тот момент мне тяжело было определить, что именно. Мои эмоции зашкаливали! Я не знал, куда я бегу, зачем я бегу, что меня ждет впереди. Я просто бежал, я хотел тогда, бежать! Мне становилось потихоньку, все легче и легче, от осознания того, что я уже далеко. Я увидел новый для себя мир! Увидел людей, идущих мирно по своим домам, возможно с работы, не приставая ко мне. Детей, которые радостно копошились на детских площадках. Мне тогда вдруг стало так спокойно, только от того, что в этот момент мне действительно ничего не угрожало! Мне хотелось от радости расплакаться, что я, наконец, то на свободе! Я пока еще даже не осознавал, что произошло, не знал даже, где мне придется ночевать в тот день, но меня пока это совсем не волновало. Мне хотелось просто радоваться, ощущать себя счастливым на то время ребенком! И я воистину был тогда Счастлив! Я был просто на седьмом небе от счастья. Я впервые, за долгие и мучительные годы, наконец-то стал улыбаться. Мне хотелось просто смеяться и радоваться.
Я радовался тому, что этим бездарным шакалам, не удалось сломать меня, сломить мой дух, мою волю, веру в будущее! Это были лишь их жалкие попытки, поработить меня, заставить подчиняться своим безумным, ничтожным, законам. Я этого тогда не сделал. И сейчас мне это помогает, в моей жизни! И эти малограмотные, бездарные чудовища, пытающиеся навязать мне свою волю. В ком не было никакого Педагогического превосходства, доброты к детям. Самой элементарной ЛЮБВИ к окружающим. Они никогда не имели этих качеств! Эти….., были поставлены, не воспитывать нас, а всего лишь, ломать нашу волю, наши души. Мы для них, были просто пушечным мясом, в мирное время!
Вспомним слова, Великого Отца всего Российского народа, Сталина И.В. Который, при создании детских домов для «СИРОТ», потерявших, своих родных на войне, сказал тогда: «ЗА КАЖДОГО ИЗБИТОГО РЕБЕНКА СИРОТУ, БУДУ РАССТРЕЛИВАТЬ ЛИЧНО»!!! И он выполнял свой наказ! С теми, послевоенными СИРОТАМИ, с милыми, добрыми, не озлобленными ЛЮДЬМИ, я общаюсь, и по сей день! Они умные, порядочные, жизнерадостные люди, с которыми просто приятно общаться. Многие из них, даже стали замечательными учителями, педагогами. Но вот скажите мне тогда. Чем же, мы тогда были хуже детей-сирот, Сталинского периода? Что же тогда изменилось, с приходом к власти слюнявого Брежнева? Что же случилось с тем миром, в котором, так безнаказанно отбирали детей у матерей и отправляли в «АД»? Я до сих пор, задаюсь этими вопросами. Я понимаю, истинна, где то рядом, но она так и сокрыта от глаз людских, погаными чинушами. Вот я пишу эти строки, а в глазах появляются слезы. Нет, это не слезы моих воспоминаний. Это слезы непонимания того, «ЗА ЧТО???» За что эти советские гниды, фашисты мирного времени, пытались нас гноить? Я тогда, семи лет от роду, сбежавший из интерната, сидя мирно на лавочке, на детской площадке. Смотрел на жизнерадостных, не замученных судьбой, счастливых детишек. Я поклялся себе тогда! Я заставлю, этих животных ответить, мне за свои поступки, в те жестокие времена. Они ответят, за всех детей, моей Великой Родины. Когда то они пытались, унижениями, издевательствами, своим коварством и убийствами, поработить меня. Но тогда они еще не знали, кого они создают, своими мерзкими поступками. Они создали монстра! А улица, которая меня воспитала, создала из меня, «СИЛЬНОГО ДУХОМ ЧЕЛОВЕКА, С БОЛЬШОЙ БУКВЫ!!!». Благодаря улице, я научился жить, любить, ценить добро! Научился уважению к людям, кем бы они небыли. Научился честности, к самому себе. А так же творить добро, не преследуя при этом, корыстных целей. Что не скажешь, конечно, о государстве. Стал защитником от всяких тварей, обездоленных, искалеченных судьбой детишек. С момента, когда я в первый раз сбежал из интерната, во мне начал зарождаться дух воина, дух отступника от норм, этого животного, жестокого мира. Чего эти…. тогда добивались, и чего в конце то концов добились? Да просто НИЧЕГО!!! Нет им прощения, за их жестокость!!! Им не удалось меня сломать, они меня только закалили. Моей семья и домом, была улица, наделившая меня всеми прекрасными качествами, что имею я сейчас!
Я сидел на лавочке, размышлял о свободе. О том, что теперь я могу передвигаться по городу, не спрашивая разрешение кого либо. Мне было так спокойно тогда. Умиротворенное сердце билось спокойно, будто бы и не было тогда, никаких тревог. Меня ждало светлое, полное загадок и открытий будущее. Мне не терпелось, уже осуществить свои намерения. Что меня ждало в той неизвестности, я не предавал тогда, этому значения. Я встал со скамейки, и радостно пошагал вперед. В еще неизведанный, мною мир. Я шагал по чистым, летним тротуарам, с высоко поднятой головой. На небе, на радость мне, не было ни тучки. Солнышко припекало своими лучиками. Мне не было жарко, меня это даже не беспокоило. Прогуливался я, мимо красочных витрин, магазинов, любоваться которыми, мне довелось впервые. Выйдя на Павловское шоссе, перейдя его, я очутился в Нижнем парке. Прекрасное место, скажу я вам! Такое спокойное, умиротворенное. Войдя в парк, мне в нос ударил благоуханный запах листвы, и свежий травы. Буд то бы, недавно покрапал дождик. Вековые дубы, стоящие по краям песчаной дороги, величаво склонив свои ветви надо мной, приветственно отдавали мне честь. Я не торопился никуда, а просто наслаждался прекрасной, божественной красотой природы. Я мысленно разговаривал с деревьями, с кустарниками, с травой, проходя по полю. Я чувствовал их величие и тепло. И мне казалось, что они мне отвечают взаимностью. Мне не хотелось уходить из парка. Я чувствовал себя в нем величайшим художником, творцом своей жизни! Солнышко стало покидать небо, медленно уходя за горизонт. Я понял, что наступил вечер. Но я не желал покидать, этого райского места. Я решил остаться в парке. Нашел себе укромное местечко, под прекрасной, роскошной ивой, свесившей свои ветви над ручейком. Внутри у ствола было так уютно и тепло. Мне показалось, что я выбрал правильное, и удачное место для ночлега. Со стороны меня никто не мог заметить, ива меня защищала, от посторонних глаз. Я еще долго не мог уснуть, наслаждаясь шелестом травы, и листьев деревьев. Где то не далеко прослушивалось, чуть слышное журчание ручейка. К моему удивлению, это был просто маленький родничок, с природной, ключевой водой. Теперь у меня было что пить, оставалось понять, что поесть. Но этот вопрос, был на тот момент, таким никчемным, что даже не задевал меня. Я лежал на траве, всматриваясь в небо, любуясь яркими звездами. Они были такими большими, что мне показалось, на мгновение, что вот, вот упадут мне на голову. Мне было так спокойно и уютно, что даже не заметил, как уснул. Разбудил меня страшный сон про интернат. Эти сны, меня будут преследовать, еще очень долго. Отчего и пошатнется мое здоровье в будущем, от недосыпания. Утро было свежим, и даже немного прохладным. Но меня это совсем не беспокоило. Я же был на свободе! Помывшись, и вдоволь напившись родниковой воды. Поблагодарив природу и райский парк за предоставленный кров, и ночлег, я отправился дальше, в свое неизведанное путешествие. Солнышко уже вышло из-за горизонта, медленно поднималось. Погода предвещала быть яркой и теплой, согласно моим ощущениям. Дождавшись, когда на улице, появятся дети с родителями, чтобы смешаться с толпой. А также, не привлекать к себе внимание милиции, потихоньку, я двинулся в путь. Прошел я озеро «каланча», вышел на Октябрьскую набережную. Почему то, меня потянуло на звук гудка поезда, и я пошел на вокзал. Мой, дошкольный, бывший детский дом, располагался не далеко от вокзала, на Ленинградской улице, где я слышал гудки проходящих поездов. Поэтому мне и запомнился этот гул. Дойдя до привокзальной площади, перед моим взором предстало величественное здание вокзала, желтого цвета. Оно было таким большим и прекрасным, что по моему телу пробежались мурашки. Мне показалось, что это был целый город, со своей инфраструктурой, со многими кафе, и одной столовой. В последнюю, меня и заманил запах, сочных и ароматных чебуреков. Дошел я до столовой, и желание подкрепиться стало еще сильнее. Моему детскому, растущему организму, много еды и не нужно было. Но тогда я хотел съесть быка. Я понял, что мне необходима денежка, чтобы купить поесть. Недолго думая, набравшись мужества, я стал подходить к людям и просить монетки, чтобы уехать домой, к маме. Легенда, мною придуманная спонтанно, от мощного желания поесть, оказалась действенной. Я был маленьким, светловолосым пареньком, с милыми и грустными, пронзительными глазками. Отказать, такому ребенку было невозможно. Люди, в те времена были добрыми, не жадными. У всех тогда была работа, поэтому, денежка имелась. Да и такого как я, на вокзале тогда, я не увидел. Считать, еще не хорошо, но до ста, я уже умел. Хорошая у меня была учитель, Инесса Георгиевна! Когда она забирала меня к себе домой, она старалась потихоньку учить меня, готовя к будущей школе. С деньгами, она меня тоже уже тогда познакомила. Ну, так вот, дело по сбору средств, пошло на ура. Я и не заметил, как прошло время, и у меня в кармане уже звякали медью, тридцать рубликов. Богатый выдался тогда денек! Я был просто счастлив! Заказав три больших, и сочных чебурека, да придачу стакан чаю, я насытился, едва не лопнув. Мне нравилось, мое нынешнее положение, я мог гордиться собой!
В Пушкине мне оставаться было, никак нельзя. Недолго размышляя, что делать дальше, я ринулся вперед. Местность я знал еще плохо, поэтому я решил сесть на электричку. Куда она меня везла, мне было совсем неважно. Главное, чтобы только подальше. Началась моя самостоятельная, резко повзрослевшая жизнь. Я долго размышлял над тем, занимаются ли моими поисками в интернате. Все боялся, избегал любых встреч с милиционерами. Я и не ведал тогда, что в интернате меня просто никто не искал, и даже не собирался. Меня на время просто похоронили. Если бы меня искали, то давно бы уже запеленговали, и вернули обратно. Или надеялись, что я сам попадусь в лапы милиции, и они меня вернут обратно.
Приехал я на электричке, в новый и огромный для себя мир. В мегаполис, с названием город Ленинград. Электричка пришла на Витебский вокзал. Он мне сразу показался страшным, унылым, очень шумным. Люди, куда-то, вечно спешащие. Милиционеры, на вокзале, постоянно, что-то высматривающие. В общем, я приехал в бедлам. Мне тогда показалось, что милиция уже начала искать меня. Но я просто обознался. Конечно тогда, на выходе с вокзала, со мной произошел небольшой казус. Меня остановил милиционер. – Что ты здесь один гуляешь?; - спросил он меня; - где твои родители?; Я, недолго думая, и даже не успев еще испугаться, проговорил спокойно: - Дяденька, а я и не один вовсе; - моя мама, отошла в туалет; Я проговорил это так уверенно, что даже не заметил, что стою как раз рядом с туалетом. – Ну ладно тогда, жди свою маму; проговорил он, не соображая, что я просто блефую. Какое-то время, он не отпускал, меня из виду, чего-то подозревая. Я, конечно, оказался наблюдательным, и заметил это. Увидел, чуть похожую на меня женщину, пошел за ней на выход, с вокзала. Я был рад, что мне удалось, выйти из сложившейся ситуации благополучно. Как то, я даже осмелел. Выйдя с вокзала, я встретился с городом полным суеты, машин, людей стремящихся, по своим делам. Я, не знал, куда мне идти. Что делать дальше. Ведь город мне был, совсем не известен. Я перепугался, но только на мгновение. Я был свободен, и для меня это было главным! Я, решил пойти по Загородному проспекту, в сторону Невского проспекта. Я не ведал, куда я иду, я просто гулял, в свое удовольствие. Мне показался город очень красивым, огромным, ну уж очень шумным. Приметил для себя, станцию метрополитена «Владимирская», чтобы с утра подработать на сборе средств, для пропитания. Мне было хорошо! Я старался запоминать, все улицы, по которым передвигался. Тем более, что зрительная память у меня, была и остается на высоте. Пока на дворе стояло лето, я мог не беспокоиться за свою жизнь.
Ночь провел, в парадной, сидя на подоконнике. Пробовал постоянно уснуть, но шумы, издающиеся от лифта, лязганье и шум, ругани в квартирах, не давали этого сделать. Удавалось только изредка дремать. Постоянно вскакивал с подоконника, если кто-то поднимался по лестнице. Это конечно, не та свобода, о которой я мечтал, но все же, лучше чем на цепях висеть, в карцере интерната. Так вот, сидя на подоконнике, я размышлял о своем будущем, каким оно будет, каким мне хочется его видеть. Но ведь не всегда наши мечты сбываются в полном объеме, правда, ведь? Я, рисовал в своей голове яркие картины своего будущего, наслаждаясь его красотой. Мне нравилось просто мечтать. Так и время быстро проходило. Мечтал я о своей, родной семье, о любимой и дорогой мне маме. О своем, родном, полном добра, и родительского тепла, доме. Наутро, я решил, осуществить свою задумку в метро Владимирская, по сбору средств на пропитание. Деньги, которые ранее собрал в Пушкине, у меня еще оставались. Но мне, почему то показалось, что их не хватает для полного счастья. Пока шел до метро, все продумывал, рисуя в голове, программу своих действий. Согласно моей одежде, выглядел я как детдомовец. Стало быть, в будущем, нужно было ее обязательно сменить. У меня была цель, к которой мне хотелось стремиться. Я, встал у входа в метро. Легенда, о маме, которая ждет меня дома, оказалась так же актуальной, и удачной. Сбор средств шел на ура. Пока я от радости, не потерял самообладание, который стоил мне задержанием, и депортацией обратно в интернат. Пока я собирал деньги, я как-то привлек внимание дежурного, линейного отдела, милиционера. Он долго наблюдал за мной. Возможно, меня выдала одежда, которая явно не сочеталась, с модными тенденциями огромного города. Я уже собрал тогда, пятьдесят рублей. Поблагодарив метро, за оказанную мне помощь, я собрался уходить. Вот в этот самый момент, меня сзади кто-то схватил за шиворот. Я оглянулся. Возле меня стоял милиционер. Словесной перепалки у нас не случилось, так как мне нечего было ему сказать. - Ты что здесь делаешь?; - повышенным тоном, спросил он меня. – Ничего, дяденька; - маму свою жду; - ответил я, тем, что пришло, мне первым в голову. – Ну ладно тогда дружок; - продолжил он; - пошли, прогуляемся в отдел, и вместе подождем твою маму. Его тон, был таким спокойным, что мне на миг показалось, что все обойдется. Но я ошибался! Пока мы шли в отдел, я в голове прокручивал, в разных вариантах ходы к отступлению, но не один из них, не заинтересовал меня, в полной мере. Оставалось только сдаться на милость государства, и дальше, будь что будет. Мое, свободное, обучающее путешествие подходило к концу, даже толком и не начавшись. Одно меня радовало, я познакомился с городом Ленинградом! Из линейного отдела, меня перевезли, сначала в ближайшее отделение милиции, а оттуда уже, в приемник распределитель, на улицу Седова. Приемник, скажу я вам, был не лучше интерната. Единственное отличие, что там все ходили в погонах. Деньги у меня забрали сразу же, больше я их не увидел. Жестокость и здесь процветала. Ведь, в этом доме, находились еще и малолетние преступники, ожидающие переезда в спецшколы, колонии. Через три дня, за мной приехали из интерната. Вот тут то, я полностью и сдался. И опять меня повезли обратно в эту, клоаку, под названием интернат. Меня ожидал тогда некий сюрприз. При приезде, для меня уже вызвали скорую, для перевозки меня в психбольницу, на Песочную Набережную. Диагноз оказался очень простым, по их мнению. Раз я такой бегун, и мне нравится свобода, значит я просто психически недоразвитый. Ну, в принципе, этим взрослым конечно виднее. Только они, всегда очень умные. Я был спокоен, так как меня не оставили в концлагере. За то, я познакомился с новым домом ХИ-ХИ. Новая атмосфера, другие порядки. Ну, мне же, самому хотелось, увидеть что-то новое, неизведанное. Я тогда просто смирился, с действительностью. Врачи больницы, не нашли тогда во мне, ни каких серьезных патологий. Дали только свое определение, «лягушонок – путешественник». Долго тогда решали, от чего меня лечить. Консилиумы всякие собирали, показывали меня всяким профессорам. Но лечить то, хотя бы для галочки, все равно же надо. И они лечили, пусть и не так масштабно. Я был ребенком очень активным, резвым, не редко буйным, что и зацепило врачей, по назначению мне лечения. Им удалось меня привезти, в состояние спокойствия, применяя всякие психотропные препараты. Из меня просто сделали маленький овощ. В больнице у нас, были классы для обучения. И я охотно, не пропуская не одного занятия, ходил на уроки. Делал большие успехи, на радость врачам, в таких науках как Русский язык, Литература. Математика давалась сложно, но я не унывал, она мне была нужна в будущем. Ну, вот, время шло, своими незаметными темпами. Я его даже не замечал, так как постоянно, пребывал под кайфом препаратов. Но вдруг, лечение резко прекратили, чего мне подсказало, что меня готовят к выписке. Не овощем же мне выписываться. Шли дни, я шел на поправку. За мной из интерната, конечно, никто не приехал, и меня отвезли на больничной машине. Неделю провалялся в изоляторе, для адаптации к дальнейшим, бурным событиям. Какое-то время, что для меня являлось чудом, меня никто не замечал. И я мог спокойно посвятить всего себя учебе. К доске меня никогда не вызывали, рожей, говорили не вышел. Да и не нужен был мне, этот показушный фарс. Я только мечтал о том, что скоро опять убегу на свободу, и это предавало мне сил и спокойствия. Писал я уже красиво, пристрастился к рисованию. Короче, делал ошеломляющие успехи. Начал помогать на кухне, мыл посуду, делал успехи, что помогало мне, всегда оставаться сытым. Учился готовить. Я никому, ничего не хотел тогда доказать, я просто, жил и учился для себя. Записался в дом пионеров, куда нас водили каждый день на занятия. Занимался одновременно в нескольких кружках. Все дивились тогда моему стремлению к успеваемости. Хватал все на лету, чуть ли не вынимая из-за рта учителя, недосказанные фразы. Я гордился собой, своими успехами, своей напористостью. Шло время, я уже успел забыть о прошлых обидах. Хотя, где то в подсознании, меня все равно, частенько терзало, что со мной делали. А пока мне было, просто наплевать на этих монстров. У меня, были другие планы. Я всегда, настраивал себя на то, что если я, поддамся преступному влиянию инкубатора, то я на всю жизнь останусь марионеткой, в руках безжалостных чудовищ. Или вовсе, всю жизнь проведу, в местах заключения. Что, в общем, то со многими и произошло. Кто-то даже ударился в проституцию. Кто-то лишил себя жизни, не умея найти выход из ситуации. Вот чему обучали в интернате! Нет, друзья мои! Не готов я был тогда, к такому поворотному сценарию! Меня, мои дорогие ждал другой мир, другой сценарий, который я сам себе создам! Я, не медленно шел к своей цели. Я бежал к ней, перескакивая через высокие трамплины. Если у меня что то не получалось, я возвращался назад, и делал новые попытки. Я и не думал останавливаться тогда! Я мечтал быть победителем, а главное «ЧЕЛОВЕКОМ», а не тряпкой половой, об которую всякие бездари будут ноги вытирать. Я горел желанием жить, творить, учиться! У меня это прекрасно получалось. Только вот тогда, из-за своих стремлений вперед, я даже и не заметил, как резко начал взрослеть. Да, да, друзья мои, именно взрослеть! Я увлекся, не по годам философскими науками. Как я уже и говорил, делал успехи в учебе. Учился на три класса вперед, что очень бесило моих учителей. Они желали, чтобы все было по их тупому плану, для галочки. И совсем, не желали видеть вундеркиндов, в своем классе. Я куда-то все время спешил. В моей голове крутилась игра «ХОЧУ ВСЕ ЗНАТЬ!» Иногда, проверяя свои знания, я осмеливался, вызывать учителей на диалог. Естественно, они все были в шоке, от скорости получения мною знаний. Мне казалось, что я был маленьким принцем, которого интересовало все! Даже то, что совсем недоступно, и сокрыто от меня на века. Историю не очень жаловал, так мне казалось, что в ней половина лжи. Я любил читать между строк! Историки, не обижайтесь, это лишь мое мнение! Я всегда уходил с уроков, когда учителя пытались, внедрять в нас, свои маразматические идеологии, дабы подавить нашу волю, к возвышенному и прекрасному. Я не готов был, стать зомби, и как собачонка, творить волю своего хозяина. Меня приняли в октябрята, я гордился этим! За мое стремление к высоким знаниям. Учителя, в виде наказания определили меня на перевоспитание в восьмой класс. Нет, не учиться, а жить. Целый день, я пребывал в своем классе, в своей группе, а вечером отправлялся спать к восьмиклассникам в спальню. В этом классе, воспитателем был Старжинский Вячеслав Николаевич. Меня, конечно, не били, но и жить не давали. У меня были опухшими аденоиды, иногда даже похрапывал. В мою голову сразу летели, не тапки, уличные ботинки. Неделю, по ночам, получая, удары ботинок, я научился чуткому сну. Как только начинался храп, я тут же просыпался. Вставляли спички в пальцы ног, поджигали. Это они так шутили. Разрисовывали фломастерами. После этого, я научился еще одному навыку, спать с открытыми глазами. Теперь я уже мог, слышать все вокруг, и при этом спать с открытыми глазами! Их это даже пугало, а я высыпался. До ужаса, забавное, было тогда время. Избиения тогда еще продолжались, и очень часто. Но я, как то уже не предавал этому никакого значения. Просто терпел! Ведь у меня была великая цель, которая согревала мою душу, и делала меня сильнее! Настал новый год. Тогда, в актовом зале, я впервые узнал, что деда мороза не существует. Дедом морозом у нас был, пьяный дядя Василий, разнорабочий. Когда мы его звали, чтобы он зажег огромную, красивую елку, он долго не приходил. Но когда ввалился в двери зала. Все услышали его пламенную речь. Халат был распахнут, борода была, почему то ссади, на спине. Шапка падала с головы, наверно от тяжести. Он ввалился в зал, и произнес: - Ну что безродные существа, куча бездарностей, празднуете?; - произнеся данную речь, он упал замертво мордой в пол, и просто захрапел. Веселью тогда не было предела. Директриса, Любовь Евгеньевна, чуть не лопнула тогда, от злости. Но вот настал вечер. За праздничным, новогодним ужином, в момент, когда я произносил новогодние стихи, стоя на подиуме. Произносил я их, с таким выражением, что все замерли в изумлении. Мне, вдруг стало плохо, и я потерял сознание. Что было дальше, я не помню, но в больнице я понял, что я просто стал задыхаться, от этого и потерял сознание. С грохотом, с подиума, упал на пол, от чего был весь в синяках, и с разбитой головой. Очнулся я уже в больнице, где врачи боролись за мою жизнь. Сколько я тогда пребывал без сознания, не имею понятия. Но врачи, спасавшие меня, назвали меня «СЧАСТЛИВЧИКОМ». Я не понимал, почему. Но мне было приятно, что меня наделили таким званием. В больнице я пережил операцию, бронхоскопию. Мне вырезали аденоиды, без наркоза. Я провел в больнице месяц, и меня отправили обратно в интернат. Меня сразу определили в изолятор, так как я пропустил плановое лечение препаратами. Я уже, к ним настолько привык, что у меня, образовался к ним, своеобразный иммунитет.
Прошло еще время, и вот пришла весна. На небе светило солнышко, журчали ручейки от капели, и таяния снега. Было уже тепло, и на душе тоже было все спокойно. Теперь, я мог без проблем, не боясь, выходить за территорию на прогулку. По выходным с классом, мы ходили в кинотеатр «Руслан», на просмотр новых кинофильмов. Пока гуляли по городу, я узнавал улицы, новые для меня места. Запоминал их. В музеи любил заглядывать. Ну и, конечно же, на Пушкинский вокзал. Немного подработать. Никто об этом в интернате не догадывался. Да и зачем им было это нужно. Я всегда ощущал в себе, прекрасные, бунтарские качества. Я знал, что я по жизни справедливый бунтарь. Мне это всегда нравилось. Нас каждый год фотографировали. Но ни одной фотографии, мы никогда не видели. Буд-то бы и жизни у нас никогда не было. Возможно, разбирали их себе, для хвастанья, все тем же чиновникам. Я продолжал бороться за свою жизнь, за свое, и только свое будущее. Всегда поддерживая, в трудную минуту, ребят угнетенных воспитателями. Уже тогда, я ощущал в себе силу, бороться со злом, с коварством. Это всегда, предавало мне уверенности в себе! Мне всегда казалось, что я живу не своей жизнью! Что мое предназначение в другом! В очередной раз, я затосковал по свободе. А может, мне просто, хотелось найти свою мать? Я решил уйти из интерната. Дошел до Пушкинского вокзала, собрал подаяние. Сел на электричку и поехал на поиски родных. Всю дорогу, я думал только о матери. Думая о ней, мне легче было переносить тревоги, и другие напасти. Почему то мне казалось, что я ее обязательно отыщу. Верил в то, что она меня ждет. В электричке ко мне подсел мужичок. Просто рядом место было свободное. Заметил, что я еду один. И как то невзначай просто заговорил со мной. – Мальчик; - неожиданно спросил он; - куда ты путь держишь, - и где твои родители?; Я от изумления и неожиданного, его вопроса, скукожился весь, на сиденье. Долго всматривался в него, чего-то пытаясь понять. Но ничего вразумительного, в голову не приходило. – Кто же он такой, и что ему, от меня нужно?; - все задавался вопросом я; - Да ты не бойся, я тебя не съем; - не дождавшись от меня ответа, продолжил он; - Я, просто увидел, что ты один тут сидишь, вот спросил, куда ты едешь; - Меня зовут, Валерий Анатольевич, проживаю я в Пушкине; - неожиданно для меня, спокойно продолжил он; - Вот к дочке решил в город съездить, навестить, давно не виделись, мы с ней, да и внуков повидать; Я сидел как вкопанный, и просто слушал его. В его голосе, не прослеживалось ничего агрессивного, и угрожающего для меня. И я почувствовал, что он добрый человек, которому можно доверять. Я даже немного улыбнулся, и просто успокоился. – А ты, наверное, тоже из города Пушкина едешь?; - недолго думая, спросил он, ласково улыбаясь мне; Я, кивнул ему, и произнес еле слышно, - да, из города Пушкина; - И куда же, ты все-таки едешь, да еще и один?; - не унимался он; Почему то, в тот момент, мне показалось, что я могу ему верить, и все рассказать. Сердцем чувствовал, что он не предатель, и не сдаст меня в милицию. Я все ему рассказал. Откуда я, про избиения, про психбольницу, про препараты. И что я, сейчас еду искать свою маму, в город Ленинград. – Да уж, братишка, повертела тебя судьба; - никому не пожелаешь такого; - выслушав меня, произнес он; Удивительно, но он мне поверил! Ведь я был искренен перед ним! И о чудо, явно божественное вмешательство. Он предложил мне свою помощь, в поисках матери. – Моя дочка работает, в центральном адресном бюро; - продолжил он; - она поможет отыскать хоть, что ни будь о твоей маме. – Если ты Сережа согласен, мы поедем к ней вместе; - идти тебе все равно в городе некуда, а у нее большая квартира, все уместимся; - Она сегодня же, по твоим данным, соберет всю информацию о маме; Я, от такой доброты, чуть не расплакался. Прямо ком в горле встал. – Спасибо вам огромное Валерий Анатольевич; - вдруг, прослезившись, произнес я; - конечно же, я согласен; Ну вот мы приехали в Ленинград. Сели в троллейбус, и помчались по знакомому мне уже Загородному проспекту, в сторону Невского проспекта. Не забыл, почему то вдруг подумал я! Троллейбус переехал Невский проспект, и поехал дальше, по Литейному проспекту. – А куда мы едем, Валерий Анатольевич?; - с тревогой в голосе спросил я; Мне, почему то показалось, что он сейчас завезет меня куда-нибудь, ну и ….. Я понял, что ошибся, когда он заявил: - Не волнуйся Сережа, мы едем на Моховую улицу; - спокойно, улыбаясь, проговорил он; - осталось совсем недалеко; Из троллейбуса мы вышли на улице Чайковского, как раз перед зданием, тогдашнего КГБ. По просторечию, большой дом. Перешли Литейный проспект, и пошли по Чайковской улице. Дошли до глазной больницы и повернули на улицу Моховую. Мы дошли до ее дома, вошли в парадную. Он позвонился в квартиру. Дверь открыла, женщина средних лет. Она ему очень обрадовалась. – Здравствуй папа!; - я только с работы пришла, заходи, раздевайся, пожалуйста; - радостно произнесла она; Но, увидев меня, входящим в квартиру с ее отцом, она как то насторожилась, насупилась. Меня сразу заколотило всего. Я почувствовал, какую-то неприязнь, и мне захотелось даже выбежать из квартиры. – Папа; - уже с раздражением, и недовольством в голосе, спросила она; - а с кем, позволь узнать, ты приехал ко мне?; - что это за ребенок?; Вопросов у нее было так много, что Валерий Анатольевич даже как то растерялся. – Не волнуйся Сережа, я сейчас подготовлю дочку; - обратился он ко мне; - Да уж братишка, удивили мы ее с тобой; - улыбнувшись, сказал он; Он пошел на кухню, прикрыв за собой дверь. Я сидел в прихожей, и не мог двинуться с места, без разрешения хозяина квартиры. Как собачка, которая ждет команды хозяина. Пока они вели шумные переговоры. Из комнаты выбежала маленькая девочка. Лет, около трех наверно. Она подбежала ко мне с радостной улыбкой, чего-то пробормотала радостно. Обняла меня, и стояла так, пока на кухне не открылась дверь. Дочка не заметила открывшуюся дверь, ей просто не хотелось меня отпускать. Она так вцепилась в меня, что я даже заплакал, и прижался щекой к ее голове. Валерий Анатольевич и дочь, долго стояли в проеме двери, в каком-то оцепенении, не решаясь что-либо сделать. Увидев такую картину, он сказал ей: - Вот видишь доченька, этого ребенка, даже внучка, признала и полюбила; - не скрывая, своей радости, заявил Валерий Анатольевич; - как же он может быть плохим человеком?; - заключил он; Дочка, которую звали Тамара Васильевна, даже прослезилась, видя такую картину. Она тихонько подошла к дочурке, попыталась ее забрать от меня, но у нее ничего не получилось. Наташенька, а так зовут ее дочку, так сильно вцепилась в меня, что даже разрыдалась, когда ее пытались от меня оторвать. Тамара Васильевна, не стала настаивать. Она просто пригласила всех на кухню. Откушать, чего бог подал. Я легонечко, обратился к Наташеньке, чтобы она меня отпустила. Она посмотрела на меня, улыбнулась, взяла меня за руку, и потащила меня на кухню. Пока, мы общались, после приема пищи, Наташенька не слезала с моих колен, облокотившись головой в мою шею, и просто мирно посапывала. Тамара Васильевна, услышав весь мой рассказ, вытерла ладонями прослезившиеся глаза, она взяла слово: - Я, тебя услышала Сережа, жизнь твоя не сахар, как я поняла, но ты не отчаивайся, я постараюсь тебе, в чем ни будь помочь. Она записала мои данные, и пошла к телефону. Валерий Анатольевич сидел с нами на кухне. Наташенька все так же спала у меня на коленях. Ноги конечно у меня отекли, от такой тяжести, но меня это как то, совсем не беспокоило. Он записал, на всякий случай мои данные, данные интерната, чтобы приезжать навещать меня. – Сегодня Сережа, мы переночуем у дочки, а завтра поедем ко мне, познакомлю тебя со своей старушкой; - улыбаясь, сказал он; - старушка, это моя жена; - увидев, что я задумался, заключил он. Я согласился. На душе у меня царили мир и покой. Наташенька, спавшая у меня на коленях, согревала мне душу. Вернулась Тамара Васильевна, после долгих переговоров по телефону. – Не все еще потеряно Сережа!; - начала она разговор; - созвонилась я с работой; - уже повернувшись к отцу; - продолжила она. – Ничего не понимаю! – чуть ли не расплакавшись, сказала она. – Представляешь папа, по данным Сережи, никакой информации вообще не найдено, как будто бы его вообще не существует на свете, - что же это может значить?; - Не волнуйся Тома; - стараясь успокоить дочь, сказал Валерий Анатольевич; - разберемся с этой странной проблемой; - Ты давай лучше, завтра на работе, подними все службы ищеек, пусть ищут. – А я, попробую со своей стороны, чего ни будь поискать; - всю армию на поиски пущу, но найдем! Слушая их разговор, мне стало как то не по себе. Я не понимал о чем речь идет, кто там пропал. Мне стало тревожно. И эта тревога передалась Наташеньке. Она проснулась, но отпускать меня не спешила. Увидев это, Тамара Васильевна, все поняла. И чтобы разрядить напряженную обстановку, она с улыбкой предложила. – Друзья, а не попить ли нам чайку?; Она поставила чайник. И они заговорили о своем, домашнем. Мне было приятно их слушать. Я вдруг, почувствовал себя как дома. Наташенька почувствовала, что я уже успокоился, заулыбалась. И на своем, тарабарском языке, мне стала чего-то рассказывать. Она меня так смешила, что мне пришлось прислушаться к ее тарабарскому языку, и отвечать ей вполне серьезно. Со стороны, эти переговоры выглядели так смешно, что уже смеялись все. Я был просто счастлив!!! Вечером со школы, с дополнительных занятий, вернулся еще один член семьи, Тамары Васильевны сын. Услышав с порога бурный смех из кухни, он поспешил туда. Поцеловал маму, обнял дедушку. Увидел, как мы с Наташенькой ведем переговоры, сначала ничего не понял, но потом тоже рассмеялся. Его звали Александром, ему было 13 лет. Спокойный, добрый подросток. Мы с ним сразу же подружились.
После веселых посиделок за чаепитием, взрослые решили уединиться, чтобы обсудить наболевшие вопросы, семейного характера, ну и соответственно подумать о тактике моего, сложного вопроса. Нас отправили к Александру в комнату, смотреть телевизор, общаться играть. Тогда я впервые увидел в ящике, какую-то физиономию. До этого, я вообще не видел включенный телевизор. Саша подарил мне ручную, электронную игрушку «курятник». Может, кто-то помнит ее? Там волк в курятнике собирает в корзину куриные яйца. Игра была потешная. Особенно смех, издающийся из нее. Наташенька, все так же не отходила от меня. Она еще не понимала, что нам все равно придется расстаться, но сейчас ей было не до этого. Мы играли, весело проводили время. Меня интересовало так много, и было столько вопросов. Саша, охотно соглашался удовлетворить мои потребности в знаниях. Он даже поражался тому, что я тянусь к знаниям. Я слушал внимательно, ловил его каждое слово. – Вас чего, там, совсем ничему не учат?; - неожиданно спросил он; - В общем, то как-то учат, но, мне, просто этого не хватает!; - ответил я ему. Вечер, прошел замечательно, на все сто процентов. Ночью спал я плохо. Вечно ворочался. Мне все не давала покоя, мысль, о том, что с утра, мне придется покинуть, эту прекрасную семью. Мне было так грустно, что я просто разревелся, и даже не заметил, что мой плачь, услышали. В комнату вошла Тамара Васильевна, присела на диван, обняла меня, и стала успокаивать. Она все поняла, без слов, почему я разревелся. Она же, все-таки мать! Я, ей рассказал о своих переживаниях, о своих мыслях. Она, улыбнувшись, по матерински, поцеловала меня в щеку. – Да что ты Сережа, сынок, успокойся; - проговорила она, тихим и добродушным голосом; - никто тебя не бросит, мы все к тебе уже привыкли; - ты замечательный и добрый ребенок; - мы обязательно будем приезжать к тебе в гости, и ты будешь, приезжать к нам; - сказав это, она даже прослезилась. Я успокоился. Поблагодарил ее, за ее доброту и нежность. Обнял ее, поцеловал в щеку. Она привстала с дивана, уложила меня. Поджала одеяло, чтобы мне было уютно и удобно спать. Поцеловала меня в щеку, пожелала доброй ночи, и удалилась отдыхать к себе. Я уснул быстро, с легкостью на душе. Наутро, я проснулся, от громкой беготни Саши, по квартире. Он разбудил маму, позвал ее в комнату. Она ужаснулась от того, что я спал с открытыми глазами. Она меня разбудила. - Сережа, ты сегодня спал?; - спросила она меня; Конечно, спал, Тамара Васильевна! - без промедления ответил я; - Позволь, спросить тебя тогда, - не унималась она; - а почему ты спишь с открытыми глазами?; Я ей все рассказал, и даже больше. Выслушав меня, она прослезилась. Мне казалось, что она готова была приехать в этот интернат и порвать его на части, на мелкие кусочки, со всем содержимым. У Саши я попросил прощение, за то, что я его испугал с утра. Представляю, как он тогда испугался. Саша позавтракал, собрался в школу, оделся. Открыл дверь, резко остановился, будто бы, что-то забыл. Развернулся, подошел ко мне, и просто обнял меня. – Будь счастлив Серега!; - Мы еще увидимся!; - Спасибо тебе! - со всей искренностью, проговорил он. Обнял маму, дедушку, сестренку, и ушел в школу. Видя это, все просто обомлели. В их семье, никогда, такого еще не было! Наташенька прилепилась ко мне, и мы все вместе пошли завтракать. – Ну что Сережа; - позавтракав, заговорил Валерий Анатольевич; - давай, потихоньку будем уже собираться; - у нас сегодня очень много дел, по поиску тебя и твоих корней; - Доченька, а ты со своей стороны, все проштудируй, на работе; - продолжая, обратился он к Тамаре Васильевне. – Я, буду ждать от тебя, скорейших новостей. Мне долго одеваться не пришлось. Я всегда это делал очень быстро. Валерий Анатольевич, тоже уже собрался. Мы оделись, я обнял Наташеньку, которая уже поняла, что я уезжаю, заплакала. Я пытался ей объяснить, что мы еще обязательно увидимся, и очень скоро! Поцеловал ее в щечку, и она успокоилась. Попрощалась со мной, на своем тарабарском языке, что выглядело очень потешно. Подошел к Тамаре Васильевне, прослезившись, у которой на глазах, тоже уже появились слезы. Мы обнялись, расцеловались. – Береги себя Сережа, родненький!; – прощаясь, проговорила она; - мы обязательно тебе поможем, найти себя!; - И спасибо тебе, что ты есть!; - Она обняла Валерия Анатольевича, и попросила его: - Папа, выходите сами, и захлопните дверь, пожалуйста; - не люблю долгие прощания. Она взяла на руки Наташеньку, и плача ушла в комнату. Мы вышли из квартиры, захлопнули за собой дверь, как нас и просили. Я стоял у двери, еще с минуту, будто бы прощаясь с этим уютным гнездышком навсегда. Мне хотелось реветь, но я сдержался. Мы пошли в низ. Пока шли до троллейбуса, Валерий Анатольевич, вдруг начал рассказывать мне, о том, что вечером случилось. - Наташенька, никогда к себе, никого не подпускала, даже родственников, будто гадкий утенок; - начал он разговор; - ты первый человек, которого она признала и полюбила, и мы все это видели!; - Саша, - продолжил он говорить; - был всегда замкнутым, беспокойным ребенком, но вчера, ты совершил чудо, подарив ему счастье!; - И это все, мы тоже заметили!; – Кто ты?; - неожиданно спросил он меня; - да уж, видимо, тебя судьба, хорошо потрепала, за холку. Он одной рукой, обнял меня. – Ну, что Сережа; - улыбнувшись, спросил он меня; - в путь, к моей старушке?; Я радостно кивнул ему в ответ. Я был самым счастливым человеком, в тот момент. И мне очень не хотелось, чего-либо менять! Моя душа ликовала, мне хотелось кричать от радости! Доехали мы до вокзала. Пока ждали электричку, зашли в кафе. Он купил себе кофе, а мне мороженое. Доехали до Пушкина, мы быстро и спокойно. От вокзала, мы пошли пешком до его дома. Его квартира находилась, недалеко от дома пионеров, на улице Пролетарской. Кстати, именно на этой улице, и совсем недалеко, проживала, дорогая мне воспитательница Байкова Инесса Георгиевна, по дошкольному детскому дому. Наконец-то, мы дошли до дома. Нас встретила милая, улыбчивая женщина. По ней было видно, что она рада нас видеть. Просто, Валерий Анатольевич, ей заранее позвонил, и предупредил, что мы приедем вдвоем. Она уже накрыла на стол. За обедом, мы познакомились, поближе. Нина Павловна, так ее звали, выслушав мою правдивую историю, просто обомлела и чуть не прослезилась. По выражению лица, можно было не вооруженным глазом, понять, что она меня услышала. Валерий Анатольевич, ей рассказал историю с дочкой. Она вообще, чуть дар речи не потеряла. Она подошла ко мне и просто обняла меня. – Прости сынок, и Спасибо тебе за все!; - вдруг, неожиданно для меня, проговорила она; Валерий Анатольевич, оказался человеком военным, генерал-майором в отставке. Он мне даже показал свою форму, обвешанную медалями. Я с большим удовольствием слушал его истории о службе. Мне нравилось помогать им по дому. Посуду, после себя, я всегда мыл сам, мне просто так хотелось. Мне нравилось, заниматься уборкой. И вообще, я не желал быть таким как все, я хотел быть всегда самим собой! Он в своем кабинете, засел за телефоном, и стал работать по моему вопросу. Я слышал, как он с кем-то ругался, отдавал какие-то команды. Потом утихал, и просил помочь в его вопросе. Он искренне желал помочь мне! Я был ему очень сильно благодарен за это! Через какое-то время, он вышел из своего кабинета, на его лице светилась улыбка. – Ну-с, друзья товарищи; - ликуя, произнес он; - первые шаги уже сделаны, и есть кое какие результаты; - с некоторым ехидством, в хорошем смысле слова, проговорил он; По его настроению, я понял, что результаты ему нравятся, и я успокоился. – Во-первых, сынок, ты живой человек; - Действительно, родился 19 декабря 1974 года, в роддоме №7, города Ленинграда!; - Выяснилось также, что в роддоме, мама от тебя отказалась, - с печалью в голосе, произнес он; - Прости Сережа, что принес тебе такую, неприятную новость. Лучше, узнать горькую правду сразу, чем мучится потом всю жизнь. Почему тебя сейчас не могут найти, это мы еще узнаем позже, но пока ждем информации. После его сообщения, я очень сильно расстроился, что мне не судьба, найти свою мать. Мне было тяжело, во все это поверить. Но я очень сильно хотел ее найти, и это было, основной моей целью. Вечер, провели мы спокойно. Валерий Анатольевич, работал у себя в кабинете, мы с Ниной Павловной сидели у телевизора, и смотрели новости. Чушь полнейшая, скажу я вам! Кроме лизоблюдства чиновничьего, я по телевизору ничего стоящего не увидел. Поэтому, чтобы отвлечься от этого ящика, я попросил какую-нибудь книгу, чтобы просто почитать. Ночь прошла спокойно. От Тамары Васильевны, новостей пока не было. Но я и не дергался из-за этого, всему свое время, думал я. Утром, мы решили, с Валерием Анатольевичем, что надо бы съездить в мой интернат. Познакомится с директором, ну и вообще, посмотреть, что это за клоака. Мне не хотелось ехать туда, будто бы я чувствовал, какую-то опасность. Какая-то тревога меня обуяла. Я поделился с ним, своими переживаниями, он меня постарался успокоить. – Не волнуйся Сережа, я тебя в обиду не отдам; - заверил он меня; - мы просто съездим и посмотрим; - Хочу увидеть твои документы; Он так уверенно об этом говорил, что мне даже легче стало. Но ехать туда, я, почему то все равно боялся. Что-то постоянно теребило мою душу, не пускало туда. Интуиция, у меня всегда была на высоте, и я старался к ней прислушиваться. Валерий Анатольевич, уже потихоньку собираясь, надел свою парадную военную форму, вызвал машину. А он имел право, позволить себе это. Пообедали, собрались с духом. Она мне подарила модный свитер, и брюки с ботинками. Я переоделся сразу же, а детдомовскую одежду, она выкинула как хлам. Сутра сходила и купила. Я, с трудом сдерживал слезы, прощаясь с Ниной Павловной. Обнял ее крепко, поблагодарил за одежду. Она предложила, забегать к ним в гости на выходные. Их адрес у меня уже был записан в голове, так же как и адрес Тамары Васильевны. Дождались приезда машины, и с высоко поднятыми головами, сели в черную волгу и поехали в интернат, на улицу Красной Артиллерии. Ехали не долго, Пушкин, город маленький. Приехав в интернат, машину сразу обступили, толпы зевак детей. Валерию Анатольевичу, водитель открыл, по старшинству было положено. Следом за ним вышел я. Я был тогда очень горд, почему то, находясь рядом с этим прекрасным человеком. Я вглядывался в лица детей и старшеклассников. Ребята из нашего класса гордились, при виде меня, а вот старшеклассники, смотрели на меня, с таким дьявольским выражением лица, будто бы говорили, ну подожди сволочь, вечер настанет, за все ответишь! Я кое-как стерпел, и гордо, с высоко поднятой головой, прошел мимо них. Пришли мы к директору Любовь Евгеньевне. Женщиной она была, своеобразной, как говориться, хитрой и наглой. Все всегда делала, из корыстных побуждений. Если ей кто-то, из детей не нравился, она просила его проучить. Но чужими руками, чтобы никто не узнал, что это ее рук дело. В общем, имя ей змея подколодная! Валерий Анатольевич постучал в ее кабинет, и мы услышали, издающийся из него рык, каково-то злобного животного, только не помню какого. – Кто там?; - охрипшим голосом спросила она; Он еще раз постучал, скорее всего, для того чтобы ее позлить. Я, Валерия Анатольевича, недооценил тогда. Он наверно сразу понял, с чем он имеет дело. Я, просто стоял в сторонке, и про себя усмехался. - Еще раз спрашиваю, кто там; - уже более злобно спросила она; Он, по-видимому, хотел, чтобы она сама открыла ему дверь. Он с улыбкой на лице, посмотрев на меня, опять постучал в дверь. – Да вы что, там совсем обнаглели, сволочи?; - я сейчас выйду и всех передушу!; Валерий Анатольевич, посмотрел на меня, и с доброй улыбкой произнес: - Вот видишь сынок, мы ее, все-таки достали, поделом ей!; Только он это сказал, как вдруг дверь, с размаху распахнулась, и мы перед собой увидели, демона в модном одеянии. Сейчас бы это сказали от Кутюр. Она минуту стояла в оцепенении, не могла даже слова промолвить. Потихоньку придя в себя, она вдруг злобу, резко поменяла на милость. – Здравствуйте; - как-то ехидно, она поприветствовала, генерал-майора; - чем могу быть вам полезна?; - Можете, быть полезны, если только не будете отлынивать от разговора, и юлить, как вы это делаете всегда!; - уже со всей серьезностью, заявил он; - Для начала, мне бы хотелось, взглянуть на личное дело М. Сергея; - Ну вы же понимаете, что это не возможно; - начала уже юлить она; - Вам сначала необходимо получить разрешение, в комитете народного образования города Ленинграда; - Если там вам его и дадут, то вам надо будет завизировать его, в комитете образования Пушкинского района; - Ну, а дальше, мы подумаем!; Валерий Анатольевич, не смог дальше, выносить такой скотской, бюрократической наглости, этой бабы. Он попросил меня, выйти из кабинета, чтобы лично, без свидетелей поговорить с этой тварью. Я покорно, выполнил его волю, вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. О чем, они там говорили, не знаю. Вот только, после их разговора, все вдруг забегали, в поисках моего личного дела. Долго они бегали, ища документы, или просто делали вид, что бегали. Но даже через час, их бессмысленной и бестолковой беготни, они все же их не нашли. Здесь сразу возникло очень много вопросов, ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ, А ДОКУМЕНТОВ НА НЕГО НЕТ! Валерия Анатольевича, этот вопрос очень сильно заинтересовал, он решил поднять его, уже на уровне города. А ведь действительно, здесь на лицо прослеживается, преступная халатность дирекции интерната. Если с ребенком, что-либо случится, где угодно. Хоть в интернате, хоть на улице. Они автоматически, снимают с себя ответственность, за жизнь и здоровье ребенка, так как, он не является их воспитанником. Вот ведь, как просто получалось, в нашем, советском государстве. Я уже не говорю, что происходило в других интернатах. Ко мне подошел Валерий Анатольевич. Ему нечего было мне сказать, и чего предложить. Меня потихоньку начало трясти. Я реально, чувствовал какую-то опасность, исходящую от интерната. Я умолял его забрать меня к себе, пока все не утрясется. Иначе меня ждет что-то, невероятно страшное. Но против закона не попрешь. И я понял, что у него просто связаны руки. – Документы твои, мы обязательно найдем!; - утешая меня, проговорил он; – Мы договорились, с твоим директором, что ты пока побудешь в изоляторе, пока мы решаем, вопросы с документами. Она поклялась, что тебя больше, здесь, никто не тронет. Но если, она нарушит клятву, я ей обещаю, огромные проблемы!; А ты Сережа, приезжай к нам на выходные, дочка приедет с внуками. – Обязательно, если конечно меня отпустят; - пообещал я, и расплакался; Мне очень не хотелось с ним расставаться. За несколько дней, я так привык к их семье, что я уже боялся их потерять. Я обнял его, будто бы в последний раз. Во всяком случае, мне так показалось. Мы дошли с ним до изолятора. Он прошелся по палатам, посмотрел, в каких условиях мне придется находиться. Что-то его, конечно, смутило тогда. Может казенщина, а может и запах смерти, исходящий от этого места. Я довел его до машины. Он обнял меня, перед тем как сесть в машину, и пообещал, что завтра приедет, и привезет подарки. Я обрадовался, до завтра можно и подождать, думал я. Он сел в машину, и она тронулась с места. На глазах у меня выступили слезы. Ненавидел я прощаний!!! В прочем, как и сейчас! Мне, почему то всегда казалось, что прощаясь, с близкими и родными, по духу людьми, никогда больше их не увидишь. В большинстве случаев, это было именно так. Но мои молитвы всегда были услышаны, и они возвращались. Он уехал, а я, спокойно пошел на бойню, в медпункт. Во всяком случае, мне так казалось. В общем-то, я оказался прав! Моя интуиция, меня никогда не подводила! В медпункте, меня уже ждала врачиха, которая имела на меня какие-то, корыстные планы. – Так, Сергей, иди в палату, располагайся, раздевайся до трусов. Потом придешь ко мне, в кабинет; Дверь из медпункта, она сразу же закрыла на ключ. Видимо для того, чтобы я не убежал. Я пришел в кабинет. Она уже ждала меня в халате и резиновых перчатках. – Входи и встань посредине кабинета; - каким-то странным тоном потребовала она; - Сейчас я тебя намажу мазью от вшей и всяких там насекомых. – Ты же у нас беглец, хрен знает, что ты там, на улице нахватался, – возьмешь и заразишь всех детей!; Из какой то, пластмассовой банки, она зачерпнула, какую-то зеленоватую, салатного оттенка слизь, в виде желе. Намазала она меня всего, с ног до головы, и даже лицо. Свободного места не было. Сверху, слизи, она обмотала все мое тело прозрачной пленкой. – Теперь иди в палату и отдыхай. Я, покорно, как на заклание, пошел в палату. Лег на кровать, накрылся одеялом, достал электронную игру, которую мне подарил Саша, сын Тамары Васильевны. И стал играть. Через какое-то время, пришла врачиха с шприцом. Я, сразу догадался, что это опять снотворное, «Аминазин». Ох, как я тогда был прав. Она вколола мне укол. Забрала домашнюю одежду и игрушку, захлопнула, с шумом, за собой дверь, и удалилась к себе в кабинет. Больше я этой одежды, и игрушки никогда не видел, она все забрала себе. Я уснул. И вот тут, началось самое страшное! Все мое тело, стало адски гореть, покрываться волдырями, ожогами. Я их очень сильно ощущал, но пошевелиться даже не мог. Мои глаза не открывались, из-за наркоза, я кричал, но меня никто не слышал. Эта была, самая страшная ночь в моей жизни. Я как-то почувствовал, что в медпункте никого не было. Было тихо и спокойно, как на кладбище. Все тело горело адским огнем. Температура поднялась, это я ощущал прекрасно. Я попытался встать с кровати. Как только поднимал голову с подушки, тут же начинала кружиться голова, и я падал обратно. Но кого-то все равно, нужно было докричаться. Через несколько, мучительных попыток встать, собрав всю свою волю в кулак, я все-таки, как то умудрился подняться с кровати. Сделав два шага, меня повело. Закружилась голова, и я упал на пол, между кроватями. Расположение палаты, коридора и кабинета, я помнил наизусть, поэтому придя в себя, я уже просто пополз к кабинету медсестры. Долго я полз, так как постоянно терял сознание. Но вот, на финишной прямой, у кабинета, я немного приподнялся, подергал ручку замка. Но он оказался закрытым. Я с ужасом осознал, что в изоляторе, я нахожусь совсем один. Мое тело, уже рвало на клочья. Я, то ревел, то орал от боли. Я боялся просто сгореть заживо. Я тогда, почему-то подумал, что лучше бы меня избили табуреткой, пережил бы это, на много легче. Поверьте мне друзья, врагам не пожелал бы, такой участи!!! На половине пути до палаты, я все-таки окончательно потерял сознание, и так остался валяться на полу, прямо в коридоре. Очнулся я в реанимации больницы. Весь под капельницами, и перебинтованный. С трудом оглянулся, и увидел рядом с собой Нину Павловну и Валерия Анатольевича. У меня от радости, в зобу дыханье сперло. Я сразу забыл про всякую боль, терзающую меня. Мне просто хотелось сейчас радоваться жизни, пусть и в реанимации. Нина Павловна сразу расплакалась. Валерий Анатольевич, пытался корить себя, за то, что не поверил мне, и моей интуиции.
Взрослые, никогда не понимают детей! Думая только о себе! А ведь детская интуиция, и воображение, никогда, не подводили их!!! Задумайтесь ВЗРОСЛЫЕ! Прислушайтесь к своим детям! Быть может ваши дети, предчувствуя опасность, спасут чью-то жизнь!
Валерий Анатольевич, рассказал мне, что вечером, когда он уже был дома, его что-то сильно стало тревожить. Он вдруг ощутил какую-то опасность. Сердце стало тревожно покалывать. Он рассказал все, что он увидел в интернате Нине Павловне. Она попросила его с утра, все-таки навестить меня, в изоляторе. Он приехал, но в изолятор, его категорически не пускала врачиха. Недолго думая, он дал ей по лицу, оттолкнул от себя. Мужчина он был еще крепкий. Скрутил ее, чтобы не убежала. Явно, она не готова была к такой встрече. Нашел меня в палате, уже в коме. Он побежал в кабинет, схватил телефон. Вызвал скорую, и милицию, одновременно. Когда все приехали, врачиху сразу арестовали. Директрису интерната, тоже арестовали, она пошла соучастницей. Суд их, конечно, потом оправдает, по причине отсутствия в стране педагогов! Эту мазь, отправили сразу же, на экспертизу. В больницу со мной поехал и Валерий Анатольевич. В больнице, сняв с меня кожу, которая отваливалась сама собой, провели свою экспертизу. Больно мне, тогда не было, я был в коме. Экспертиза показала, что эта ни мазь от вшей, и всяких там насекомых, как говорила врачиха, а просто экспериментальный крем, для косметологических целей. Именно его они, испытывали на нас, перед тем, как отправлять по магазинам. Что это был за крем, который снимался вместе с кожей, так и осталось секретом! В коме я пробыл всю неделю. Врачи даже поговаривали, что с таким диагнозом, я могу и не вылезти из комы. Но все равно, пытались бороться за мою жизнь, потому, что рядом был Валерий Анатольевич. Что касается, моего личного дела, рассказал он, так на допросе, директриса призналась, что оно попало в огонь по ошибке, вместе с личными делами детей, которые якобы умерли. А на самом деле их убили. Возможно, как и меня, косметическими средствами. Я выслушал его рассказ, и мне стало так больно на душе. Я плакал навзрыд, и от радости, и от боли одновременно. Я спросил его, тихо, еле слышно, потому, что говорить было больно, как у меня обстоят дела, и что будет дальше? Он не хотел, ничего мне отвечать. Но по его прослезившимся глазам, я понял, что все очень плохо! – Не волнуйтесь, Валерий Анатольевич, я обязательно встану на ноги, я очень сильный! Я хочу найти маму, даже, если она меня предала! А значит, у меня есть цель, и смысл жизни! - Все будет хорошо, ты обязательно поправишься, и мы вместе найдем твою маму; - сказал он, прощаясь со мной; - Завтра, я приеду с дочкой, она очень хочет тебя увидеть, после того как узнала о трагедии; - Я буду очень рад ее видеть; – пробормотал я; - Пожалуйста, не привозите Наташеньку, не хочу, чтобы она меня видела, таким беспомощным; - заплакав, попросил я; Я, действительно, не хотел травмировать ребенка! Медсестра сделала мне успокоительный укол. Меня стало потихоньку, клонить в сон. Они уже уехали. Перед тем, как уснуть. Я думал о прекрасном. О людях, которые были рядом со мной, в трудное, для меня время. Как им тяжело, было на меня смотреть, видя в таком, плачевном состоянии. Я верил, что я встану на ноги! Я верил в себя, в свои силы, в свое могущество, в победу! Во мне не было тогда ненависти, злобы, во мне царила любовь! Вне всякого сомнения, я готов был дальше жить, творить, любить! С добрыми и светлыми мыслями, я и уснул спокойно. На следующее утро, во время обхода врачей. Пожилой профессор, улыбаясь, радостно сообщил мне, что мой организм делает огромные успехи, к выздоровлению. Что на мне, быстро все заживает, как на собаке. В хорошем смысле слова. И значит в скором времени, можно будет снимать бинты. Меня это так обрадовало, что я тоже улыбнулся ему в ответ. Меня ничего не беспокоило больше. Я просто ждал приезда, Валерия Анатольевича, Нины Павловны, Тамары Васильевны. Я уже мог потихоньку поднимать спинку кровати, чтобы сидеть. Но, об общей палате, речи пока, не могло и быть. Мне и в одиночной палате, было совсем не плохо. Мой организм, действительно творил чудеса! Я ощущал, каждую клеточку своего тела. Когда кожа восстанавливалась, это было так щекотно, что медсестра принесла мне, пластмассовую детскую, длинную граблю, чтобы я мог сам себя чесать. Я чувствовал, как тело мое восстанавливается, быстрыми темпами. Может, мне самому хотелось этого, но такой скорости, поражались все. Врачи и медсестра меня уважали. Приносили из дома всегда, какие ни будь вкусности. Попросил даже Валерия Анатольевича, чтобы он позвонил Инессе Георгиевне, чтобы она приехала, как-нибудь, навестить меня. Ну, об этом, чуть позже. Ну вот, я, наконец-то дождался приезда Валерия Анатольевича и Тамары Васильевны. С собой, они прихватили Сашу. Он так, напрашивался меня увидеть, что им ничего не оставалось, как только уступить ему. Наташу, они оставили с бабушкой в Пушкине. Они просто были в шоке, когда увидели меня сидячим на кровати, а не при смерти, как прогнозировали врачи. Я был очень счастлив, их всех видеть! Мы о многом разговаривали. Саня рассказывал, о своих успехах в школе. О том что, познакомившись со мной, он лучше стал учиться, даже стал отличником. У него появился стимул в жизни. Поверьте, друзья, я очень гордился им! Хотя даже и не понимал, а причем тут я? Тамара Васильевна, рассказала, что Наташенька, очень скучает по мне. Очень хочет меня увидеть. Я рассказал, что игрушку, которую Саша мне подарил, у меня отняли, и одежду, которую мне подарила Нина Павловна, тоже отняли. – Не волнуйся Сережа; - модная одежда, ничто по сравнению со здоровьем; - Ты главное выздоравливай скорей, а с одеждой мы разберемся; - будешь у нас самым модным в своем интернате; - сказал Валерий Анатольевич; Как он напомнил мне про интернат, мне вдруг стало грустно, но я стерпел, и не показал своей грусти. Наутро, меня опять навестили, мои дорогие мне люди. Принесли учебники, чтобы я не пропускал учебы. Днем приехала Инесса Георгиевна, моя любимая воспитательница, по дошкольному детскому дому. Увидев меня, всего в бинтах, она прослезилась.