Аннотация: Однажды мне приснился странный сон. И я назвала героя, который мне приснился, Ритуалистом...
Этот заброшенный дом благополучные граждане всегда обходили десятой дорогой. Дом? Скорее, домина! Огромный, будто выброшенный на берег морской гигант, он был давно оставлен хозяевами и медленно разлагался. Вонял на всю округу.
Городская управа решила не брать на себя обязанности по содержанию: больно дорого тот обходился казне. Особняк был стремительно заселен бомжами, беглыми и прочими, кому было некуда идти. Все, что можно было растащить и продать, было растащено и продано.
По ночам оттуда раздавались пугающие звуки. Днем дом хранил молчание. Будто делал вид, что ничего особенного не происходит.
И эта ночь ничем не отличалась от сотен и сотен предыдущих. Те же вопли заставляли душу леденеть, а тело - сжиматься в нервный комок... Обрываются внезапно, тонут в глухих звуках городской окраины. Наконец наступает тишина. Торжественная и страшная.
Николас медленно сползал спиной по испачканной стене. Ноги дрожали. Было ни столь тяжело, сколь противно. На языке таяла отвратительная смесь привкусов: дешевый алкоголь и растворы лекарств, самопальная химия и еще что-то невнятное - тянуло блевать. Вывернуло его, как только он решил, что достаточно насиделся и уже может стоять. Темно-вишневая кровь с тошнотворным ароматом хлынула на разбитый пол, некогда покрытый паркетом красного дерева. Какая ирония...
Вернулся Исаак.
- Все чисто?
- Чисто, мастер. Никого не осталось. Только семь, как вы просили. Три женщины и четверо мужчин, - глаза слуги светятся. Темно-желтые, прозрачные, как старый янтарь, они всегда успокаивали Николаса.
- Помоги мне, надо закончить. Я хочу сохранить след в них всех, пока еще не слишком поздно, - Николас приподнялся с колен, верный слуга подхватил его под локоть и помог встать.
- Мастер, это большая нагрузка. Вы еще очень молоды для таких схваток. И поднять семерых разом... только после очистки - очень опасно, - Исаак говорил тихим свистящим шепотом, когда-то в молодости его горло сильно повредил другой мастер и с тех пор он никогда не повышал голоса.
- Я знаю, Исаак. Или пан или пропал, - упрямство молодого мастера восхищало старого слугу, но и сердило неимоверно. Его неопытность искупалась горячностью. - И не молчи на меня так, - Николас улыбнулся. Исаак вздохнул, лицо исказила короткая, дерганная ухмылка.
Он не учел одного: если входить через парадный и подниматься вверх, то после придется спускаться. Уставшим. А куда деваться?
Николас - худощавый, волосы торчком, в глазах с молочно-белыми радужками - безуминка - нахмурился.
Семь тел ждали молодого мастера внизу. В самой большой зале, которую старик окрестил бальной. Что такое балы в городе забыли давно. Мастер этого не знал, а Исаак еще помнил...
Ритуал был прекрасен в теории. Но на практике... Мастер расположил тела согласно тщательно нанесенной на пол септаграмме, все перепроверил несколько раз. Тянущее, беспокойное чувство не оставляло.
В центре семиугольника лучше не стало. Колени тряслись, в копчике кололо. Слова из раскрытого рта полились сами собой. Пальцы плясали, по воздуху поплыла вязь сложных знаков, будто ногти его пламенели.
Следы семерых еще не истаяли среди напряженного, раздирающего внетелесный слух, белого шума. Они ускользали, растворялись, словно тонкая струйка чернил в стакане дегтярно-черного чифиря... И мастер хватал их, грубо, торопливо, боясь упустить, комкал, швырял обрывки личностей, переживаний, мыслей, эмоций, присмертного бреда обратно в мертвую плоть, безнадежно не успевая урвать все семь, прихватывал эфирный мусор и забивал под завязку пустые, омертвелые информационные поля трупов...
Увлекся. Упустил момент, когда они неуклюже попытались встать - все вместе. Залитые смертной теменью белки глаз, блуждающие радужки, расфокусированные зрачки... Вместо того чтобы остаться на месте, прикованными знаками охраны, мертвецы сбились в жалкую, завывающую кучу...
Николаса шатнуло. По краю сознания проскользнул страх потерять сосредоточенность. Пусть все идет прахом - он должен завершить начатое. Завязать на них нити человеческого греха. Завязать на каждом как можно больше... Сплести, стянуть, направить эти хаотичные потоки в единый узел.
И тут что-то сдвинулось. Дернулось пленкой в старом киноаппарате, сместилось на доли секунды, но этого чего-то хватило с лихвой.
Семеро, которых он в мыслях гордо именовал полководцами, стремительно прыгнули. На него.
Зубы больно впились в плечо, рвут лодыжку, перегрызают пальцы, тянутся к глазам... Горло сдавливают крючковатые пальцы. Не позвать... Страх скручивает тело в кокон.
Молчание. Возня без дыхания. Уничтожить того, кто вернул их.
Отвалились. Выключились. Осели на полу. Живые так не лежат.
Николас оглох, онемел, нервы потеряли всякую чувствительность, а нос больше не различал запахи. Осталось только зрение. И в этой пронзительной тишине-от-всего он вдруг увидел ее.
Лицо и фигура плыли и подергивались, будто невидимый ребенок играл с ней, как с куклой, моментально переодевая и нанося на лицо искусный грим. Она менялась в секунды и ни одно ее изменение не повторялось.
Кто ты?
Твой народ зовет меня Хозяйкой Склепа.
Этого не может быть!
Быть может...
Ты пришла помочь?
Быть может...
Ты ведь знаешь, скажи, что я сделал не так?
Всё...
Я могу это исправить?
Да...
Как?
Если я пойду за тобой и назову тебя своим мастером...
Что мне сделать для этого?
Задавать правильные вопросы...
Мучительно потекли часы.
Вернулся Исаак и тут же исчез без объяснений, даже не обратил внимания на то, что его мастер под хохлому расписан.
Сначала он действительно пытался думать. Анализировать. Задавать правильные вопросы... Но логика не годилась здесь. И он принялся расспрашивать ее обо всем, что в голову взбредет.
Италия. Жаркое солнце Сицилии. Пляж. Дело к закату... Я иду, оставляя следы на песке, вокруг бедер вьется легкое яркое парео. Медные волосы треплет океанский бриз. Столик на двоих. Скрипач. Твои карие глаза напротив. Колкая щетина... Страсть поцелуев. О, милый! Ты невероятен... Позднее купание. Я погружаюсь в теплые океанские воды, даже не замечая, что...
Япония. Суета токийского молла. Я бегу ему навстречу в платье с пышной короткой юбкой, в туфельках с позолотой, как принцесса. Золотистая копна волос перехвачена розовой лентой. Всюду чужая речь, а он такой родной, такой красивый... Медовые глаза смотрят ласково и серьезно. Он смеется, когда я оступаюсь и падаю в его объятия, и чуть желтоватые от курения зубы с острыми, как у зверя, клыками... Мне весело, я почти прыгаю на эскалатор, и не вижу, что...
Америка. Наша огромная студия в Лос-Анджелесе в пентхаусе, откуда открывается шикарный вид на город, сверкающий миллионами огней ночью. Сейчас рассвет. Я с интересом наблюдаю за тем, как выползающее из-за горизонта солнце освещает наши темные волосы, переплетающиеся на подушке. Его ресницы еще длиннее моих. Так красиво. Полукружья теней на щеках... Неслышно встаю, осторожно отодвигаю дверь на роликах, выхожу на балкон. Сильный ветер заставляет глотать мгновенно выступившие слезы. Я опираюсь на парапет, не думая, что...
Россия. Тихий московский дворик. Тихий, конечно, относительно... Детские вопли, смех, говор стариков, что оккупировали лавочки и у подъезда, и на площадке... Я делаю блины. Чад улетучивается, благодаря вытяжке... Где-то в комнатах слышна возня. Дочка занимается воспитанием кошки. Сын бегает кругом, дергая меня за край фартука с рюшами и вскрикивает: 'Блин! Блин! Блин!' Я отворачиваюсь от газовой плиты, чтобы поднять его на руки и поцеловать в округлую, как у папы, щеку и совсем не обращаю внимания на то, что...
Он торопливо перелистывал... страны. Города. Цвета глаз и волос. Она - кругом разная, везде одинаково любила одного... Было ли? Не было ли?
Некогда воплощенная или же никогда не воплощенная? Множество бывших воплощений или будущих? Или тех, которым не дано сбыться, но они уже сбылись?
Голова шла кругом.
Тощий, разбрызганный серым по темно-синему рассвет обозначил грань между небом и землей, а Николас так ничего и не добился. Он устал и молчал, изредка поднимая на нее глаза.
Он так ничего и не понял, в голове все крутились эти ее образы не-жизни и не-смерти, такие простые, такие человеческие. Далеко-далеко от его дум, целей и дел.
- Я ведь хотел только одного: сделать их чище. Они обжираются, сорят деньгами, впадают в депрессии из-за глупостей, ссорят возлюбленных, наговаривая ложь из зависти, гордятся неправедным и несут в дом болезни, переспав с кем попало... Я хотел помочь. Им бы стало легче... - он говорил и говорил. Про свой план, про изгнание, на которое был обречен. Про долгие и долгие годы изысканий и экспериментов, и вот, когда он был так близок... к исполнению задуманного или же гибели... Обладать властью над самыми тяжкими грехами тех, которых зовут человеками - значит помочь им выбраться из тьмы безмыслия, бездеятельной, жужжащей суетной псевдожизни...
Рассвет набирал силу. Скоро покажется край солнца, вынуждая его уснуть в небезопасном месте, а он все говорил, спотыкаясь, повторяясь, совершенно сбитый с толку ее понимающим молчанием.
Внезапное прозрение озарило его точно так же, как наконец-то показавшееся солнце...