Аннотация: В день пятидесятилетия друзья подарили Юрьеву изящный мельхиоровый портсигар, на крышке которого красовалась гравировка - паровоз и надпись: "Не унывай, Сеня!"
В день пятидесятилетия друзья подарили Юрьеву изящный мельхиоровый портсигар, на крышке которого красовалась гравировка - паровоз и надпись: "Не унывай, Сеня!". Родное депо наградило путевкой в сочинскую здравницу. Юбиляр был тронут вниманием к своей персоне и потому, что вот уже год как бросил курить, и потому, что на дворе стоял декабрь - самый "подходящий" месяц для купания в море. И все же было так приятно, расслабившись в уютном купе, смотрет, как за окном проплывают заснеженные города, перелески, полустанки. Радовал и предстоящий месяц полной, не оттесняемой служебными заботами, свободы. Впрочем, и повод для тревоги тоже был. Пошаливало сердце, и от эффективности санаторного лечения зависело, сколько еще водить Почетному железнодорожнику Семену Михайловичу пассажирские поезда.
До Сочи оставалось часов пять, и на какой-то заштатной станции Семенов вышел подышать, сразу попав под "душ" из противного снега с дождем. Надумав купить чего-нибудь к чаю, он неспешно прошел до приземистого здания вокзальчика, отстоял очередь в буфете и, зажав под мышкой сверток со снедью, так же неспешно вернулся на перрон. Поезда на путях не оказалось! Впервые его, машиниста с многолетним стажем, не привыкшего к расхлябанности, подвело чувство времени.
Чемодан, а главное документы и деньги, остались в купе Конечно, железнодорожники помогли бы собрату, попавшему в переплет. Однако при всем желании в собственном вагоне ему теперь никак не бывать. Не в характере Семенова самобичевание. Решил было идти с поклоном к начальнику станции, как, поскользнувшись, едва успел ухватиться за фонарный столб. Удержался на ногах. Умудрился не выронить сверток. Неожиданно для самого себя взмолился: "Вот бы как тогда в Керчи!" Невероятно, но помогло. Сработало! Левая рука вертикально поднялась над головой. Ее, как в тиски, зажало. Правая, в которой был сверток, оказалась совершенно расслабленной. Зато туловище стало негнущимся, непослушным. И, хотя никто его не подталкивал, Семен Михайлович понял, что земля из-под ног ушла, и он обнаружил под собой чуть прикрытый паровозным дымом знакомый экспресс. Даже номера вагонов разглядел. А летел он теперь, вовсе не ощущая строптивого ветра и промозглого холода, едва касаясь носками ботинок крыши последнего вагона. Но только пришла отчаянная мысль ухватиться за крышку воздухозаборника, как впереди замаячила темная пасть тоннеля. "Вот и конец", - подумал Семен и... оказался в роскошном субтропическом парке. Сразу узнал сочинскую Ривьеру с ее цветущей и благоухающей экзотикой. Гуляющие по дорожкам парочки почему-то смотрели на Семена, как на марсианина. Он понял. Его зимнее пальто! Летом! И, нырнув в заросли акации, сбросил пальто с плеч, спрятал в гуще лопухов вместе с пакетом. Не понимая, зачем он это делает, вынул из брючного кармана портсигар и, засунув в глубокую щель каменной ограды, залепил тайник глиной. Вот теперь Семен был "почти как все".
Короткая прогулка по городу окончательно убедила, что он был либо не в своем уме, либо в прошлом. "Последнее предпочтительнее", - подумал и поинтересовался у прохожего:
- Который час?
Тот не ответил, потому что просто-напросто не видел и не слышал Семен. Повторные попытки контактов с людьми тоже ни к чему не привели. Его наверняка перестали воспринимать, как только он снял пальто. Он без труда вписался в прошлое. И это минувшее пахло горячим асфальтом и цветами. Спешили куда-то нарядные люди, старомодные автомобили, хлопали оконные рамы, на пляже турчанка варила кофе, синело, сливаясь с небом, море. На табло вокзального механического календаря значилось 20 июля 1933 года.
Окончательно сбитый с толку, Семен Михайлович без сил опустился на скамейку и... оказался в своем купе. Попутчики ничуть не удивились его появлению, будто и не исчезал. Сидевшая напротив девушка читала все ту же книгу. Комбинация фигур на шахматной доске обдумывающих ходы мужчин была прежней. Только проводница удивилась: "Выходили в пальто, а вернулась налегке". Юрьев, не найдя что ответить, вымученно улыбнулся.
Сдав чемодан в камеру хранения. Семен помчался в Ривьерский парк декабря 1956 года. В пожухлых зарослях он без труда нашел пальто, даже не намокшее, с завернутым в него продуктовым набором. Апельсины, бутерброды оказались свежими. А вот портсигар, извлеченный из тайника, выглядел жалко. Мельхиор почернел, позолота сошла, внутренние резиновые зажимы истлели. И немудрено - столько лет прошло!
Облачился Семен в пальто, ничуть не утратившее первоначального лоска дорогой новой вещи. Сунул руку в карман и извлек... второй портсигар, сверкающий полированным мельхиором, с паровозом на крышке и ободряющей гравировкой: "Не унимай, Сеня!" Нажал на кнопку защелки. Глазам не поверил, обнаружив там пухлую пачку пахнущих типографской краской банкнот образца 1933 года.
***
В холле санатория, пока дежурная медсестра возилась с его документами, Семен задумчиво вертел в руках эти два портсигара и пытался разгадать тайну "фокусов", проделанных с ним неведомым Иллюзионистом. Ничего не выходило. Сена тайны была непробиваемой. Уверен был он только в том, что критические жизненные ситуации возносили его над землей не однажды.
Во время войны, в Керчи, в тендер паровоза угодила авиабомба. Картина, которую он наблюдал, застыв в поднебесье, куда вознесся в мгновение ока, была сродни аду: рвались цистерны, волнами растекалась полыхающая солярка. Не было тогда встреч ни с прошлым, ни с будущим. Полет и спасение были...
На память об отце сыну Юрьева, тоже Семену, рассказавшему мне это семейное предание, достался большой фотопортрет в массивной деревянной раме. Висит он на мощном крюке в гостиной. Домашние знают: стоит портрету сорвать с крюка - жди беды или недоразумений. Сын не удивляется: "В нашем роду многие предки по мужской линии "чудили". Вечно с ними этакое-разэтокое случалось. Мне пока нечем похвастаться. Может, до поры?"
Вполне может быть... Не случайно Блез Паскаль считал: "Последний шаг разума заключается в том, чтобы признать существование множества таких вещей, которые выходят за пределы нашего познания, и если разум не приходит к этому познанию, то он весьма слабый разум". Он же советовал "искать начала всех начал в глубинах времени". Так давайте последуем совету и попробуем, опираясь на крупицы современных естественнонаучных воззрений, хотя бы намекнуть самим себе, как вести поиск причин пережитого Семеном.