Аннотация: Сложно жить в сером однообразном мире, и особенно сложно в нем жить - если ты мечтатель.
Когда мир стал серым и неуютным. Когда из него пропали все краски. Когда способность удивляться, покинула людей навсегда, когда серые громады городов устремились в грязные мрачные небеса, мрачными уродливыми зданиями. В чьей тени никому и в голову не приходило мечтать о солнце в зените и цветущем по весне луге на склоне холма. О приятном летнем дуновении ветерка, чистого не загрязненного бесчисленными машинами свежего воздуха.
Я жил в городе, где царили вечные cумерки. Трудившись, весь день от зари и до вечера, приходя в свою комнату, где окно выходило не на поля и рощи, а во двор, куда в тупом отчаянии смотрели другие окна. И только изредка можно было увидеть проплывавшие в зените крошечные звезды.
И каждый вечерь я садился за очередную книгу, читая ее залпом. В книге есть все: запах море, звук листвы, дуновения ветра, есть целый мир, к которому невозможно прикоснуться, но возможно прочувствовать. Зачтениям, я мечтал, мечтал о других мирах и землях, где еще не бывали люди, мечтал побывать там в других звездных системах. Увидеть, что прежде никто никогда не видел. Мечтая побывать за горизонтам обыденности и прикоснуться к непознанному. И каждую ночь высовываясь из окна, чтобы хоть краем глаза увидеть нечто, не принадлежащее земному миру с его серыми многоэтажными городами. Я начал давать имена медленно плывущим звездам и провожать их любопытным взглядом.
Так продолжалась очень много времени пока однажды получив приглашения погостить у знакомых в деревеньку затерянную среди бескрайных лесов и топких болот.
Пронзительное холодное синее небо, настолько чистое настолько глубокое, что казалась в нем можно - утонут. На западе медленно дотлевали угли красного пронзительного заката. И вечерние фиолетовые сумерки постепенно сгущались, добавляя во все краски мира свои темные цвета. В округе неистово трещали сверчки и квакали лягушки. Холодный пронзительный ветер дуль с запада, подвывая, и сильными порывами качая полувековой орех. От каждого его порыва несколько твердых орехов с оглушительным ударом падали, на шифер небольшой беседки стоявшей под ним. Ветер прикасался к щекам своим прохладным объятиям. Осень все ощутима, проникала в мир, и ее дыхание ощущалась все яснее и неумолимей.
Первую ночь после приезда было трудно заснут из-за непривычной обстановки и звенящей тишины опустившейся на мир вместе с темнотой. Я ворочался в кровати, потом поднялся и хотел выйти на улицу подышать воздухам и посмотреть на яркие звезды.
Я вышел из комнаты в зал. Возле одной из дверей висела картина во всех отношениях необычная. На холсте были изображены морские волны. Больше ничего. Как выяснилось, безымянный художник в качестве краски использовал густотертую синьку. Не ведая для чего, было выбран стол диковинный способ изображения, картина во всех смыслах была загадочной. Я вышел на крыльцо и, запрокинув голову, я смотрел на черное бездонное небо прокрытое пылью серебра, где то тут, то там были разбросаны драгоценные камушки крупных звезд, сливающиеся в созвездия. А кое-где были размытие пятна газовых туманностей, и звездных скоплений.
Они всходили над динозаврами, над Великим оледенением, над строящимися египетскими и мексиканскими пирамидами. Одни и те же звезды указывали путь финикийским мореплавателям и каравеллам Колумба, созерцали с высоты Столетнюю войну и взрыв ядерной бомбы над Хиросимой.
Человек всегда стремился к звездам с незапамятных времен. Видя в них и божеств, покланявшись им, и незаменимых помощников в дальних плаваниях, и обычные плазменные шары. Возможно, тяга человека к звездам обусловлена тем, что все вещество, окружающее человека как и он сам прошло когда-то через адский жар термоядерных топок ядер звезд.
И мы являемся частицами давно умерших звезд.
И вот в эту сказочную ночью, одолев почти бездонную пропасть, вожделенные небеса спустились к земле и, смешавшись с воздухом, сделали его частью их сказочных чудес. Когда погасил в комнате электричество, картина вспыхнула зловещим синим светом. Прикоснувшись к холсту, я почувствовал на пальцах воду. От картины повеяло крепким соленым, наполненным йодом морским бризом. Волны пузырились, колыхались, вздымались. Был отчетливо слышен шум прибоя. Долго не думая я окунул в холст руку, как окунают в полное ведро. Рука по локоть покрылась густой краской-синкой. Краска стекала с нее, шипя и потрескивая. Не достигала поверхности поля, капли увеличивались в размерах и лопнув исчезали бесследно.
Многие физики, вторгающиеся в тайны тайн глубокого вакуума, высокой энергии, пространства-времени, многомерностей теории струн и суперсиметрий, сверхпроводимостей, отрицают даже маленькую толику, возможности и наличия чудесь не на квантовом уровне бытия.
Я снова вышел во двор, где бушевал непонятно когда начавшийся ливень. Крупные холодные капли хлестали по лицу, стекали с волос, пропитывали одежду. Не осознавая этого, брёл по пустой улице деревни, а затем по лесу, и болоту вода в котором светилась и выглядела, так же как и на той картины. А отчетливый запах йода, и морской соли ощущался в воздухе.
Ливень прекратился так же неожиданно, как начался. Я с удивлением обнаружил себя в центре лысой, бестравной поляны, очень похожей на подгорелый, зажаренный неумелой хозяйкой блин. Деревьев по окружности заметно не было. Висела жиденькая грязная дымка. Я осознав произошедшее, и страх неконтролируемый животный обуял мой разум павший в панику, ища выход, бросился к краю, но попал... в центр поляны. Таких отчаянных попыток я предпринял несколько. Все напрасно. Меня властно затягивало в центр поляны, которая в конце концов приняла форму воронки. Я был на грани помешательства, смутно осознавая, что привычного мира для меня уже не существовала. Есть мир другой. Но неужто он так скуден, если ограничен безжизненной земляной воронкой? И, будто отозвавшись на мысли, воронка, наполнившись ядовитой пылью, перевернулась. О, чудо! Я обнаружил себя сидящим под бездонным небом с разбегающимися в бесконечность желанными созвездиями. Настолько близком настолько четким и настолько ярким, как не бывает на земле. Россыпь серебряных пылинок, и ярких звездочек подчеркивающих штрихами причудливых туманностей, будто неведомый художник одному ему ведомой целью беспорядочно смешав краски, брызнул ими на небосвод. Я увидел чужие звезды чужого неба.
А на расстоянии нескольких метров от себя увидел бревенчатую стену избы. Воздух, который я жадно вдыхал, был ядреным, непривычным, таежным. И ядовитой пыли на одежде не было, исчезла пыль. Удивило только, что не слышал собак: как в деревне без них?
За мной пришли. Пригласили в дом. Но почему-то все приглашающие прятали лица.
Когда я переступил порог избы, не увидел привычного убранства. Только скамьи вдоль стен и плоское, похожее на стол возвышение. Свет, и без того яркий, сделался ослепляющим.
Я наконец сквозь боль и рез в глазах рассмотрел лица хозяев. Меня сковал ужас. Я узнал тех, с кем враждовал, и кого давно не числили среди живых. Страх прошел лишь тогда, когда я заметил своего школьного учителя, скончавшегося пять лет назад.
- Правильно решил, - сказал учитель, - все мы здесь духи. И тебе, приученному все измерять да проверять, как никому другому будет легко понять, что уровень обитания исчерпавших себя на земле по смерти бывают, связаны с иными мерностями. Мерность обитания напрямую связана с нравственностью человека - тем выше, чем совершенней он. Это удел всех душ...
- Вы здесь, как я разумею, отнюдь не духи, вы из плоти...
- Это так и не так. Свойства нашего мира могут меняться в зависимости от ваших желаний...
- Почему в таком случае не вижу тех, кто мне был особенно дорог?
Учитель, не проронив ни слова, вывел меня за порог. Звездного неба не было. Изба теперь висела, сместившись к краю полой металлической ртутной сферы, по поверхности которой пробегали вольны.
- Мысли и твори! - сказал с пафосом учитель.
Освоенные и неосвоенные пространства, да освоит смертный, переходя через потоки времен по не рвущимся серебряным шнурам.