- Здравствуй. Тебя ведь Вова зовут, да, мальчик? - спросил я как можно дружелюбней.
- Вова,- ответил фальцетом Владимир Евгениевич с кушетки.
- А сколько тебе лет?
- Десять! - радостно сообщил наивный добрый мальчик, никого никогда не обманывавший, который сейчас жил в теле грузного мужчины, на чьем запястье, толщиной с мою щиколотку, красовались часы за сотню тонн.
- Да ты почти взрослый! - похвалил я Вову. - Наверно, в твоей жизни было много радостных событий?
- Много, - легко согласился пациент.
- Умница, - похвалил я. - А плохие, случались?
С кушетки раздалось басовитое сопение: Владимир Евгеньевич пытался сопротивляться своему эго.
- Два раза, - наконец прозвучало фальцетом.
Я перевел взгляд на икону Пантелеймона, выполненную в стиле салонной живописи, и принялся мысленно просить: "Только не насилие, только бы не насилие".
- Рассказать?
Мне показалось, Пантелеймон, держащий одной рукой чашу, а другой раскрытый деревянный ларчик с лекарствами, одобрительно сверкнул глазами.
- Это было летом. Я стоял около ларька и смотрел на сигареты. Ну, на пачки сигарет. Там и папиросы были. Но я смотрел на сигареты. А потом повернул голову, а там шел мужчина. И вдруг к нему подбежал другой, ударил его бутылкой и убежал дальше. А этот как шел, руки в карманах пиджака, так и упал.
- Ударил по голове? Насмерть? Ты... сильно испугался?
- Не. Я хотел потихоньку уйти. Но тут с неба спустились они. Две. Две девушки, наверно. Они спустились к нему, а подошли ко мне. Верней, к ларьку. И купили сигареты. А потом вернулись к мужчине, взяли под руки и улетели на небо. А он остался лежать, и я поскорей ушел. Это всё очень быстро было. Они спустились, подошли, посмотрели, тихо переговорили, дали деньги в окошко, забрали сигареты, подошли, взяли, улетели.
- Вова, а какие они были?
- Большие. Почти в два раза выше меня. В джинсах. У них джинсы были с меня ростом. Мне показалось, что я в детском саду, а все люди очень большие.
Я хотел задать пациенту несколько наводящих вопросов,но он меня опередил:
- Второй случай был в ресторане. - В голосе мальчика мелькнуло нечто неуловимо теплое. Странно, он же про неприятности вспоминает? - Мама взяла меня в город. Или мы с ней куда-то ходили? Я забыл. Она сказала, что пообедаем в ресторане. Середина дня, но нас подсадили к двум парням.
- Парням?
- Как-то мне один сказал "Я тебе не дяденька", теперь я молодых дяденек называю "парень".
- Хорошо, Вова, продолжай.
- А к ним подсел еще один. Веселый-веселый. С бегающими глазами. А потом, когда мы с мамой уже всё съели, подошел такой маленький, широкий, с бородой и говорит: "Локи, мы уходим. У тебя с этими ребятами всё нормально? Если что, то он пока здесь". И этот веселый и шустрый вдруг стал злым и неприятным, как будто снял маску, спросил "Тор, как уходите?", вскочил со стула и помчался к столику в углу зала, к начальнику. Начальнику? Ну, может и командиру. Волосы золотые, глаза синие. Высокий, красивый и как хоккеист по телевизору. Появляется желание получить от него приказ и выполнить. Шустрый подскочил к нему и стал что-то шептать в ухо. А мы с мамой как раз и ушли.
- Вова, почему ты считаешь, что эти два случая "плохие события"?
- Как же, это же значит, что Бог всё таки есть? И потом придется отвечать за всё?
Я молчал. С одной стороны, я должен Владимиру Евгениевичу помочь.
Но...