В конце восьмидесятых мы со Славой Ивановым, по прозвищу Вячя, занимались в театральной студии. Ему рекомендовали театралку для изучения пластики тела: наш режиссёр зациклился на биомеханике. Студийные спектакли посещал даже один профессор ГИТИСа из старых мейерхольдовцев (кстати, хвалил).
С тех пор я и Вячя дружили, правда, встречались редко. Несмотря на некоторую духовную близость, внешне мы с ним совершенно разные люди. Я большой, белобрысый, курносый, бородатый, шумный... Эдакий Актёр Актёрыч, ушедший из театра и лицедействующий по жизни перед посетителями своего антикварного магазинчика.
А Вячеслав... Наполовину еврей. Покоритель женских сердец. Высокий, тонкий, красивый, с черными глазами поэта и длинными пальцами художника.
Но мой друг не писал картин, и стихи не писал. Он был скульптором, в качестве хобби ваяющим для журналов заметки на последние фантастические фильмы. Поскольку серьёзные критики, как и писатели, фантастику не жалуют, то Вячеслава иногда печатали, платили по четыреста рублей за заметку. Иванов в этих деньгах совершенно не нуждался: ремесло скульптора кормило и поило его неплохо.
Увы, тому, кто когда-то прикоснулся к Искусству, в обыденной жизни вечно чего-то не хватает. Вячеслав вдолбил в голову, что просто обязан создать нечто значительное, сказать новое слово в скульптуре.
- Шокирующей формы уже не придумать... - объяснял он мне на очередной редкой встрече в кафе 'Богемия'. - Вот, Вознесенский, нашел образ: шар на тросах. Держится напором воздуха. Это черный квадрат в своём роде.
- Куб тоже уже есть, в Мекке, - поддержал я его.
- Материал, вот что надо! - не слушал Вячеслав. - Материал такой, что позволит сделать скульптуру динамичной не в статике, а в движении.
- Движущиеся манекены? - Я ухмыльнулся.
- Да что ты, что ты...
Вячеслав скривился как от лайма, повернул голову влево и сделал несколько брезгливых жестов руками, точно я хотел дать ему касторового масла.
Всё же, когда мы с ним вдвоём, от театральных воспоминаний никуда не деться. Вот и сейчас в движениях и мимике проскочила цитата из одного нашего спектакля по пьесе Мишеля де Гельдерода.
- Это будут статуи, перетекающие одна в другую, и при этом не теряющие эстетики. "Манекены..." Бр-р-р-р...
В кафе в тот вечер кроме нас гуляла небольшая компания молодых, но уже хорошо обеспеченных людей, по случайности оказавшаяся рядом: они скрывались за подобием ширмы, сделанной из занавески. Так в 'Богемии' организовали отдельный кабинет. Мы с Вячей парни шумные, а соседям не нравилось, что разговоры у нас не о машинах и карьере... По крайней мере, один паренёк пару раз выходящий покурить, старался походя задеть меня локтем. Но актёр всегда контролирует ситуацию, как глубоко бы не входил в образ... Я, увлеченный разговором, его действий как бы и не замечал.
Через несколько недель Вячя нашел свой персональный "мрамор". Какая-то хитрая (а то и секретная?) композиция из меди и лития в обиходе именуемая "материал с памятью формы". Гни-тяни-ломай-растягивай, но как только оставил в покое, этот слиток начинал обратную трансформацию, если вокруг больше нуля по Цельсию. Я почему знаю: был единственным, кого Вячеслав позвал обмыть приобретение. Где взял - не признавался, лишь намекнул, мол, не все настоящие ученые съелись в Америку.
На что это было похоже... Медленный пластилиновый мультфильм: успевали выпить и закусить, прежде чем процесс изменения формы становился заметным.
- Вячя, скажи честно,... зачем? Ты зарабатываешь достаточно; делаешь для дизайнеров римские статуи, и делаешь. Чего не хватает, на фиг тебе с этим вот связываться? Ведь среди своих изгоем станешь ...
- Гарик... - мой друг нахмурился, - творчества хочу. Эти дизайнеры вот уже у меня где, - он выразительно похлопал по загривку. - Понимаешь, сделай им Венеру Таврическую один в один, и всё тут.
Я знал, что он хочет сказать. У меня-то на работе постоянно разнообразие: то кто-то что-то попросит оценить, кто-то придет для себя что-то купить; с одним поговоришь, с другим; вещь посмотришь, руками потрогаешь. Очень интересные, порой, фальшаки приносят люди... А Иванову скучно. Но Вячя хочет уж слишком... Что ему, фильмов фантастических недостаточно?
- Ты ж вон, рецензии пишешь.
- Мало!
- Ну, напиши сценарий. Или фантастический рассказ. Тебя в ЕСЛИ знают; пошли в Мир Фантастики... Напечатают по дружбе.
- Я - творец. Я создам великую скульптуру. А рассказы писать не умею. Зачем я буду писать какую-то пустошь? Пусть её графоманы пишут.
В ответ я хохотнул:
- И называют графской пустошью.
Но Вячеслав меня уже не слышал, его посетило вдохновение:
- Назову 'Любовь'. Основание будет общее: юноша и женщина протягивают руки навстречу друг другу. Два-три шага, и юноша обнимает её и падает на спину. Да, я сделаю из гипса форму: женщина лежит над молодым мужчиной, упираясь вытянутыми руками в землю; потом отолью из вот этой болванки скульптуру, и начну вытягивать. Представляешь, что будет видеть зритель?
Вопрос задан риторически, Вячеслав продолжал:
- А видеть юношу и женщину, бегущих навстречу. А в конце дня они окажутся на шаг ближе. А утром - еще ближе, а на следующий день - обнимаются! Понимаешь? Финал: женщина лежит на молодом мужчине и, выгнув спину, смотрит в небо. Они соединились! Это финал, который уже не будет меняться!!!
Мне хотелось вставить свои пять копеек, мол, будешь вытягивать каждую неделю, словно часы заводить? Но, в конце концов, рубить правду-матку в то самое время, когда пьёшь вискарь друга и жрёшь его солёные огурцы с жареной картошкой... Короче, я промолчал.
С Вячеславом еще полгода мы обменивались лишь звонками и эсэмэсками, потому случайно встретив его в метро, я не смог удержаться:
- Вячя, ты чего, болел?
Его счастливая улыбка стала лучшим ответом.
- Устал как собака: пришлось повозиться!
Вячя явно напрашивался на комплимент. Я не стал разочаровывать его:
- И как, удалось?
Друг хохотнул.
- По четырнадцать часов в день, не отрываясь... Столько сил вложил, что не могло не получиться!
Честно говоря, я ему не поверил:
- Да это же столько труда, что с ума сойдёшь.
- А я и сошел! - опять засмеялся он.
Худой, осунувшийся, глаза с лихорадочным блеском... А кто его знает?
- В смысле?
- Да я, Гарик, три месяца как отказался от всех заказов, только с ними двумя и работал. Отправляю их теперь в Нью-Йорк. Та еще морока.
Кого он отправляет?
- Не понял: кого ты отправляешь?
- Да Веру Павловну с Сашкой... Свою "Любовь", конечно, свою скульптуру! Видишь, я уже и имена им дал. Правильно ты говоришь: схожу с ума.
Мимо нас торопились люди по своим ежедневным насущным проблемам, а мы, тоже все в делах, готовые разбежаться в разные стороны, стояли и говорили на самом проходе. Незапланированная встреча в метро...
Оказалось, что в галерее Рюрика Гермогенова организуется выставка современной русской скульптуры. Вячеслав подсуетился, и кураторы отобрали его творение для экспозиции. О том, что всё не столько просто, как выглядит на отосланной цветной картинке, мой друг им не счел нужным сообщить. Не опасался ошибки, нет: он хотел сюрприза для всех. Кураторы приезжали, внимательно осматривали, чуть на язык не пробовали. Приняли!
Потом Вячеслав пришел ко мне в гости. Я был в курсе его дел, а ещё у меня выделенка с безлимиткой. Откуда-то Вячя пронюхал, что самые жаркие дебаты идут на ЖЖ, на страничке Рюрика и жаждал их прочесть.
Судя по отзывам, экспонатов на выставке было ну очень много, и очень разнообразных. Гермогенову за это пеняли. Кураторы защищались, мол, выставка дает представление обо всех сторонах российского искусства, от классических образцов до суперавангарда. В качестве суперавангарда называлась "Любовь".
Тут же объявился какой-то умник, со скромным ником в виде "трёх собак", мол, именно "Любовь" - самая кондовая классика. Дальнейшие слова мне казались знакомыми (эклектика, например), но вместе не складывались в смысловой забор. Просто отдельные штакетины. Вячеслав радовался как ребёнок; наверное, такой и должна быть реакция творца на победный результат.
Я собрался приступить к празднованию, но друг не разрешил: ждал, что скажет "Борода" (сам Гермогенов).
Лишь после поста уважаемого Рюрика принесённая Вячеславом бутылка виски была откупорена, и он выпил её с горя практически один.
Рюрик Вячеслава хвалил. Сравнивал с мастерами эпохи Возрождения... Только если те представляли публике материал, от которого отсечено всё лишнее, то скульптор Иванов предлагает сделать это самому зрителю мысленно. Звучали слова о Джоне Л., который вбил гвоздь в картину госпожи Й. Оно. И о том, что первым металлом была медь, мать цивилизации, а такой металл как литий - это дитя прогресса. Конец и начало, Альфа и Омега, Азм и Я; о том, что эта скульптурная композиция - символ смерти классического искусства в России... И много чего еще хорошего.
Пришлось лезть в интернет-каталог выставки. Вячеслав не стал смотреть, видимо, всё понял. А я... Я увидел цилиндрическую болванку, лежащую на мраморной подставке. Скульптура перетекла в свою изначальную форму, ту, что я наблюдал в тот памятный вечер, когда материал появился у Славы дома. Подпись гласила: "'Любовь' Медно-литиевый сплав. Литьё с последующей механической обработкой"; на заднем плане - фотография, на которой бронзовый молодой человек бежит к протягивающей ему руки бронзовой женщине. Именно эту картинку Вячеслав отослал кураторам. Но что же случилось? Вышел из строя холодильник, в котором перевозили экспонат? Или на таможне его облучили на досмотре, и материал вот так отреагировал: все труды Иванова пошли насмарку. Хотя почему "насмарку"? У него успех! О нем говорят, спорят. Он как Герострат, разве что уничтожил не чужой храм, а своё детище. Так они думают...
***
Ночью Вячеслав буянил. Рвался в Нью-Йорк. Хотел спасти мир. Кричал, что Они будут превращаться дальше, и, когда станут праматерией, весь мир погибнет от Веры Павловны и Сашки. Никакие увещевания на него не действовали. Он пытался звонить Гермогенову (долго не попадал в кнопки, потом там оказалось "занято"), пытался поднять среди ночи своего "ученого". Но номера телефона не знал, а посредник послал его прямым текстом и заспанным голосом.
Я старался. Я говорил, что виноваты яйцеголовые. Это их ответственность, а мы, писатели, скульпторы, критики, художники и поэты - тут вовсе не при чем. Мы не несем никакой ответственности, какую бы "графскую пустошь" не накатали. Что если какой дурак снова плеснёт кислотой на Данаю или искромсает Ивана Грозного с сыном в лоскуты бритвой, то это всё сумасшедшие, а не случайная концептуальность Верки и Александра. Я напоминал Вяче текст из игранного нами когда-то Борхерта: 'Искусство ничего общего с правдой не имеет'; говорил, что наша задача обмануть, а уж за счет чего всё получилось - не столь важно. Но Вячеслав меня не хотел слушать. Мне кажется, он много смотрел фантастики: там всё время борются со злом или угрозой из космоса, вот и уверовал в ответственность каждого...
Пришлось немного полаяться с соседями. Спать они хотят, мещанские обыватели, а мы шумим, видите ли... Мне, кстати, тоже завтра на работу !
Потом оба заснули. Вячя на диване, я в кресле. И всю ночь мне снилась болванка чудовищных пропорций, лежащая в моём магазинчике на полке под ценником, имеющим длинный (по Фрейду) ряд ноликов.