Со свистом, происходящих от железных гвоздеподобных выступов, палица пронеслась над головой Всеволода. Еле успел увернуться, уйти вниз. Жирное лицо Простена, и в спокойные времена не приятное, теперь, в смертельный момент являло собой страшную маску. Перекошенное, с оскаленными желтыми зубами, вытаращенными глазами. Не поднимаясь, Сева сделал выпад кинжалом, целясь треугольным девятивершковым клинком в живот. Тяжелая палица, которую Простен держал двумя руками, потащила здоровяка за собой, чуть развернула влево, и острие подарка Акуна вошло под правые нижние ребра. Через скважину в широкой части цельнокованого кинжала брызнула тёмная печёночная кровь. Простен взвыл, не разжимая зубов, и рухнул, продолжая цепляться за свое тяжкое оружие.
Сева чуть отдышался, обтер кинжал об одежду убитого и принялся стаскивать с него сапоги, приговаривая:
- Чур меня, чур меня, чур меня....
Почти шестьдесят дней назад, ночью, Сева вышел к костру и попросился переночевать у огня. Он позже часто думал: почему? Что вывело его на тот огонек, разведенный торговцами людьми? Волхв Серывлык говаривал: ничего случайного не происходит. Все - по воле. Либо твоей, либо чьей-то более сильной: человека или не человека. Возле человека две нити - серебряная и из паутины. И нельзя ошибиться с выбором.
Всю толпу невольников купил один человек. Был он худ, высок, бледен. Волосы пепельные. Без бровей. Глаза казались бесцветными, а не серыми. Думал Сева, что их везут для дружины или в войско какого царька местного, на что втайне или явно надеялись все, тем паче что людишки в полоне как на подбор крепкие и для ратного дела годные, но... Когда всем выкололи правое око - стало понятно каждому, воевать их посылать не собираются.
Как потом выяснилось, кололи не любому. Кузнец Акун, муж не знаменитой силы, но крепкий как закаленный в теплой телячьей крови стальной меч, мотнул головой, и шило воткнулось в липовую колодку, оцарапав мочку. В наказание Акуну глаз выдавливали медленно и отрезали оба уха.
Печенега Алвада, очередь которого идти была последней, насторожила тишина в доме, куда по одному заводили невольников. И он решился убежать. Почти удалось: охранник, оставшийся с ним около высокого крыльца оказался плохим соперником по игре в салки. Но хорошие люди из соседних домов и праздно шатавшиеся по улочке не дали пропасть добру, указали хозяевам, куда бросилась их говорящая скотина. Алвад успел разбить колодку - две толстенные доски, каждая с тремя выемками под руки и шею, окованные железом - когда его окружили хмурые, тяжело дышащие здоровяка и принялись избивать. Били странно, боялись покалечить или убить, но зло вымещали сторицей, старались ударить побольней. И глаз таки выбили. Правда, левый.
Конечно, поскольку среди пленников у многих были знакомые среди норманнов, то одним из слабых утешений друг другу стали слова об Одине, который за зеницу ока обрел мудрость.
Вскоре невольников с мешками на головах, как дрова сложили в телеги, запряженные унылыми низкорослыми коняшками, накрыли широкими, как ковер, черными бычьими шкурами. Тронулись в путь. По плохой дороге тряслись немилосердно долго. Колодки соседей били Севу по рукам, ногам, ребрам, спине. Его железки тоже кого-то царапали и били. Под кожаным укрывалом лежало с десяток будущих рабов. Из них почти все уже смирились со своей участью. Так дикий жеребец, недавно поднимавшийся на дыбы и до кровавой пены бившийся с другим за кобылу, стремясь вцепиться широкими длинными зубами в горло противника, после растяжки и нелепого дерганья на земле, становится послушным узде и боле не помышляет о степных просторах.
Прибыли. Видно, остальные телеги ушли в другие места: у каменистого горного склона, в котором зияла треугольное отверстие, куда телега проехать совершенно не могла, кроме одноглазых колодников и длинногривой понурой коняшки стояли трое вооруженных мужчин лет за тридцать. Один, как и привезенные невольники, кривой.
В любом месте Сева привык искать взглядом опытного человека и следовать его поведению. Из колодников одни были моложе Севы, но не на много, другие - чуть старше. И никто не знакомился раньше со столь незавидной участью. Больше того, именно Сева мог хотя бы догадываться как следует вести себя в чуждых пределах. Да, может еще Алвад. Печенеги и сами часто славян уводили в полон. Может, оттого черноволосый черноглазый печенег и помчался прочь, лишь представилась возможность?
Единственное, так это Сева легче любого. Значит, слабее. Худой, гибкий, среднего роста. Да что сила? Воину не нужно ни по наковальне большаком лупить, ни лемех плуга в землю вгонять, ни камни ворочать, укладывая на стены. Вот выносливость - это дело. Когда половину белого дня бьешься меч в меч, побеждает тот, кто не выронит оружие из рук.
Сквозь дырки в верхнем углу колодок протянули веревку, превратившую невольников в живые бусы. Перед Севой оказался светлоголовый Адунь. Всю дорогу сюда высокий, на полголовы выше Всеволода, Адунь подавленно молчал. Плечи безвольно опущены, руки плетьми висят в колодках. Сева пока держится. Правда, особенного ничего ни титанского, ни геройского ни тем более божественного в этой стойкости не было. В полон к торговцам угодил не в пример позже, чем остальные. Вот и вся тайна.
Верёва оказалась не простой, а заговоренной. Она принялась светиться, стоило людской цепочке войти в пещеру. Не летнее солнышко, и даже не полная луна, но макушку впередиидущего разглядеть возможно.
Шли долго. Никогда в жизни Всеволоду не доводилось участвовать или видеть столь грустную вереницу. Пещера, пусть достаточно просторная и сухая, давила бесконечной тоской. Черно-серые стены, угрюмый камень, изломанными краям нависающий над головами. Глуховатый, моментально улетающий в коридорную даль топот и смущенное звяканье железок, вроде как извиняющихся за свою работу сопровождали шествие. Молчали. Веревка светилась все слабее, но глаз уже привык к темноте.
Пещерный ход стал расширяться и внезапно кончился: вереница уперлась в глухой тупик. Охранник, шагавший первым, использовав копье на манер тарана, трижды ударил тупым концом в преграду. Глухим стоном откликнулась стена и... исчезла, словно морок. Исчезли и боковые стены, и потолок. Внезапно оказалось, что все они стоят на ровной площадке посреди каменистого поля, а за спиной у них гора. И никакой пещеры. Если бы не звук от ударов копья, можно было решить, что до сего момента пленников окружал туман.
Путь закончился в жалких бараках. На утро повели далее. Хозяева, а по поведению охранников было понятно, что это - они, оказались как на подбор длинными, худыми и белёсыми. Все же на человека больше всего был похож тот, что аоупал всех невоьника скопом.
Больше всего Всеволода в этих людях поразили глаза. Совсем белые. Черными были лишь зрачки и ободок роговицы. То, что белоглазые заставляли всех работать на износ и умели говорить на языке чуди - не удивляло. Ведь невольников для того и купили.
Работу выдали тяжелую. Рубили подземный коридор. К такому труду надо приспособиться. Можно сказать, Всеволоду повезло. Его установили на оттаскивание камней, что отбили товарищи. Потому, когда Иггмир стер руки стукалом и Севе пришлось его подменить, он уже по вечерним рассказам знал, как проще всего действовать. Пять ударов: справа, справа, слева, слева и сверху. И каменный шмат валится на пол. То, что в самом верху - пятый удар идет снизу. Тогда стукало идет вяло и приходится билль не пять раз, а порой все восемь. Руги начинают вскорости гудеть, и стукало, похожее на кузнечный молот становится трудно удержать. Но привыкшие некогда к дрожи стального меча пальцы, даже онемев и обескровив, не выпускали древко.
Уже через три дня Сева почувствовал, что мысли в голове становятся все медленней и проще. Он становился похожим на своих сокельников, которым уже совершенно все становилось безразлично. С покорностью волов они тянули лямку, иногда в прямом смысле: когда из темной норы вытаскивали нарубленный камень. Камни разбирали "немощи". Так именовались совсем безглазые работники. На ощупь они определяли, какой обломок скальных недр на что годиться и раскладывали на три кучи.
Это рассказал охранник.
- Вот судьба решивших сбежать! - Громко сообщил он невольникам. - Сбежите, поймаем, и к немощным отправитесь. Пока не поймаем, кто-то из охранников будет занимать ваше место, так что милости после не ждите!
Но покинуть этот подземную каменоломню было необходимо. Даже рискуя остаться вовсе без зрения.
В очередной раз подтаскивая груду наломанных пластов, Сева вроде как шутя спросил:
- А й вы, калики сидючие, где ж вас, бессчастных перехватили?
Сева спрашивал нарочито по-книжному. Может, помогут советом, а могут ведь и охраняющему донести, что кто-то выспрашивает, как ловчей уйти от побега. Но немощные молчали. И лишь уже отходя ветер донес до слуха Севы слабое слово. Сказано было, или ему послышалось: "Перевал"?
Вести о том, как добраться до людей мог подать кто-то из охранников. Впрочем, из них вытянуть слово было тяжело. Хотя порой слова не нужны. Одноглазый страж, которого именовали Карлы, часто смотрел в одну из сторон и вздыхал. Может, конечно, там, где солнечная колесница мчалась по небу в послеполуденную пору лежала земля его родины. Но Всеволоду подумалось: не иначе, как невидимый отсюда перевал высматривает русич. И знает, что пройти через него не суждено. Почему? Да потому что волшбой охраняется, а не просто засадой или дозором.
Всеволод это понял не сразу. Даже светящаяся в темноте веревка могла быть случайностью. Даже навалившаяся на пленников безразличность. Но сны, что посещали его здесь - случайными быть никак не могли.
Не простые сны. Вещие. Только вот беда - проснувшись, обидно мало помнил Сева. Кого видел, о чем узнал? Лишь внутри появлялось ощущение, что не все еще потеряно, и спасение - в тех зачатках умения колдовать, каким научил его дед. И Всеволод после подсказки калик вспомнил: видел, видел во сне тот перевал. Ужасно старая, как сами Рифейские горы, волшба стерегла его. Она обрела самостоятельность и жила собственной жизнью. Но не отнимала жизнь у людей. А что ей было нужно - из сна не явствовало.
Но ведь они пришли сюда не через перевал, а под ним. Может, удасться восполлзоваться тем ходом? Или найти другое подземелье, например.
Мысль показалась настолько плодотворной, что Всеволод принялся готовить снедь именно к походу "в темную". Удалось обзавестись куском волшебной веревки. Может, после кого-то другого и наказали, Сева об этом не узнал. Плошку ежедневного хлебалова выменял трут из тряпья.
Потому когнда Всеволод, в очередной раз идя во темному коридору почуял будто теплый ветерок пахнул из-за большого приметного камня,
И снилось Ване что он скачет по бескрайнему полю. Бескрайнему, зеленому и холмистому. Горячий конь стучит в землю тонкими копытами, выбивая из нее жирные куски дерна, мчит всадника на маковку пологого холма. Приподнимается тяжелая грива в такт, вскидывается и чуть касается лица, когда ближе пригибается Ваня к крутой шее, покрытой короткой густой шерсткой. Прохладный, даже холодный ветер, который бывает летом ранним утром, остужает пылающее от радости лицо. Свобода!!! И с вершины холма пристав в стременах со спины каурого жеребца Ваня смотрит в даль: только небо, безоблачное и спокойное, видит он на горизонте. И озеленённые травой холмы. А ветер становится холодней. И Ваня проснулся.
Тело замерзло, затекла нога. С трудом, упираясь в твердый каменный пол, Ваня поднялся и принялся вначале неуклюже, но с каждым движением всё ловчей и ловчей упражняться в нанесении ударов мечом и отражении ударов копья. Меча, конечно в руке не было. Помахав налегке, Ваня поднял с пола пещеры камень, стиснув зубы, принялся поднимать над головой.
Потом положил на плечо, поприседал. Холод отступил.
В келейке сейчас тоже не жарко. Но уж никто и не замерзает. Простен или Фрустен ходят по коридору, у кого холодно - будят, отправляют жечь дрова. Улеб кутается в тряпье, остальные жмутся друг к дружке под конской шкурой, которую днем используют для перетаскивания больших валунов.
Работа. Побег. Ловят. Побег. Встреча с призраком. Возвращается сам. Приходит старец. (Молодой волхв) Лишается кистей обеих рук и глаз. Выгоняют в деревню. Будет ходить и просить милостыню. Жестокая шутка: мол, кое чем удобней работать, ничего нне видя. И нне узнавая. В прежние времена в римской империи... Лед из глубоких подвалов. Для охлаждения. И янтарь. Белый, с коричневой пятном. Глаза - такие черные, что в них нне видно зрачка.
А почему боевой пес... Не наказан. Его хотели наказать. Но он ушел оот ответа. Должен был умереть еще в детстве (заговорил чужим голосом). Но так цеплялс за жизнь, что его оставили . С тех пор он живет , хотя в линтии жизней отсутствует. Послесмертие таких людей - ужастно. Он должен был родиться в 1475 году, потом 1600 году, потом 1783, 1863, 1946, 1995. И прожить около двести пятидесяти лет. Но он прожил тридцать в этой жизни. И будет расплачиваться. И родитс в 2045 году. И опять не человеком.
(Это прощание с духом)
Они прокладывают тоннель но не знают, зачем.
Идея - За все приходится платить. Но не всегда в этой жизни.
Характеры - Старый надзиратель. Молодой. Нет, не так. Он убил. И его поставили на место убитого. Пока не придет пополнение. Потом - отработаешь стоимость.
(Дедовщина) И не все так просто. Удары по пояснице.
Два товарища Вани. Два - работают рядом.
Привидение. - Безразличное. Мне все ровно.
Родственники Владимира. Племянник Игоря. Ему сорок лет. Сорок девять.
Полцарства за коня
Глаз Одина
Восточные эльфы.
Медальен Хорста.
Китань. Про Китай ему вещают.
Про полетать. Про великие народы. Про людей, живших раньше. Про великанов и карликов.
В плену у эльфлв три купца. Китаец, монгол, араб и европеец. И к ним попадает Ваня. Когда его ведут, если освобождают - попроси нас освободить.
Оказывается, что они - инопланетяне.
Вайня в каменоломнях у горных эльфов (чудь белоглазая). Рубит штольни, работает на каменоломне. Слушает рассказы о камнях и привычках гномов. Потом его спасает Хорс. Ценой членовредительства. (Отрубает Ване руки и выкалывает глаза).
На пиру князя сидит и молодой дружинник - Войнамир. Глаза его - как агаты. На запястьях - страшные рваные кольцевые шрамы. Хорс заморозил кисти рук и пришил. И очень тонкий слух. Не только как трава растет: как нож дрожит, лежащий на столе. Хотя его положили неделю назад. Как овевает воздух край стола, вот что слышит Войнамир
Пещеры. Окружение. Конфликт: свобода и несвобода. Вня и остальные . Его никто нне понимает. Ни товарищи, ни тюремщики.
Живые минералы. Но есть еще и грибы. И лишайники. И рыбы. И саламандры. (Протеи) Зверей нет. Но есть растения - водоросли. И есть царство духов. И царство бактерий.
Знакомим с камнями. Знакомим с подземными жителями.
Янтарный путь. Электрон.
Спор про здесь и сейчас. И как к этому относятся боги. Есть ли у них план. И чт делают с теми, с кем планы расходятся.
Влас работал кайлом без передыху. В свете большой масляной лампы, неярко горящей красным "мясным" светом, стена, в которую он бил, казалась совершенно неприступной. Но Влас знал, что все поддается умелым рукам. Вот только свои хваталки "умелыми" он назвать ну никак не мог. Вот Улеб - другое дело.
Старый рус спокойно сидел позади Власа на древке кайла, наподобие мостика соединяющего острые камни и только и делал, что прислушивался: не идёт ли надсмотрщик по штольне в их сторону.
Обязанности Улеб и Влас поделили не так давно, зато к обоюдному согласию. Влас должен стучать как можно громче и чаще, что для молодого парня толком не успевшего отдать жизненные соки на подневольной работе, было совсем не в тягость, а Улеб, знающий повадки камней не хуже, а то и лучше белоглазых чудей, всего одним ударом мог развалить на обломки здоровенный кусок скальной породы. От долгово времени, проведенного в подземелье Улеб почти ослеп, но взамен приобрел слух, который если и был хуже, чем у летучей мыши, то лишь чуть-чуть. Ведь когда по каменюке идут жилы, и их видно, то ударить в их пересечение не сложно... Но вот услышать где в скале от Власовых ударов звенит глуше, а где звонче, и по этим вот звукам найти слабый "узелок" - это среди всех невольников в состоянии лишь коренастый, немного похожий на тупорылого крота, Улеб. Так что Влас стучит не просто так. Он и видимость труда создает, и стену, такую сплошную в свете лампы, простукивает. Может, его напарник уже и определил, куда именно нужно дать как следует, но проявлять рвение в шахте - себе дороже. Торопиться ради радости белоглазой чуди - не след.
- Что молчишь, дядька Улеб? - переводя дыхание спросил Влас. - Рассказал бы что молодцу.
- Да тебя ведь заботит лишь как скрыться из шахт. А что я тут тебе сповествую? Знал бы, так сам отсюда избылся давно.
Голос Улеба не громкий и не тихий. Голос человека, знающего цену своим словам.
- Так ты ж человек бывалый. Поведай хоть о чём. Всё в голове не только стук кайла гулять станет.
- Ну, тогда слушай, как славяне русь победили. Случилось это лет так уж двести назад...
- ну, это недавно.
- Кому как. Вот сто лет назад - это недавно. Потому как твой дед мог участников видеть и слушать. А если кому доля такая упала что жить долго пришлось - то и... Вот, допустим, взять меня.
Тут Улдеб замолк. Прислушиваясь к отзвуку, оторый шел от ударов Вени.
- Погодь. - Сказал он задумчиво.
Веня поставил молот на землю и оперся. Аередохнуть, это вожно.
- Видишь вот этот выступ? - Улеб ткнул пальцем в правый угол на уровне колена.
- Угу.
- Сейчас снизу вверх со всей силы по нему вдарь. Хотя погоди. Дай я... А то испортишь.
Улеб поднялся, и своим молотов шибанул по выступу. Горя как будто бы крякнула.
- Ну, вот. Можешь теперь отдыхиваться. А потом вот сюды вот два раза дашь - и сразу назад отскакивай. Вперед на тебя стенка рухнет.
Веня не заставил себя долго упрашивать. Он бы и лег, да Улеб его предостерег еще в первый же день: тут в пещерах застудить спину можно легко. Лежать тут нельзя.
- Так вот, я ребятишкой видал дедка, который у Рюрика в Новгороде в отроках хаживал.
- да ну?
- Вот так. Ну, конечно, я тогда еще сопляком был, а у того дедка и глаза не видели и ноги еле ходили. Но - как он к нам в село явился - сразу шум: дед Логин, дед Логин... Его еще мои родители помнили. Он уж давно ходил по деревням да селам: все что-то умереть не мог. Что он говорил, я уж не слыхал, если честью сказать. Угощали-то его старшие, за честь им за одним столом СС тем, кто Рюрика видал. На всей Руси такого больше не сыскать. Так я что: думаешь, дед логин про ВТО сказывал, об чем ему его дед поведал? Ну да... Он о том все больше, каков из себя Рюрик был. А Рюрик на его памяти - уже старик.
- Понятно...
- А так - я оот отца слышал.... Отец от своего отца.. Да когда старшие передают, они что-то за запамятуют. Тем боле, когда не сладко это вспоминать...
Улеб замолк, прислушался. По штольням шла рубка камня. Как в таком шумке старик распознавал шаги надсмотрщиков, Ыеня нне понимал. Да и не чстремился.
- Так воот. Русь пришла на эти земли лет двести назад. Поскольку прогнали нас с родной земли проклятые датчане. Полбедили. Города сожгли. Князя - сожгли... И пришлось Руси уходить к родичам, на восток. И сказали русские княжеского рода: пока не вернуться к нам наша земля - не будем знать наших жен. Вот и перестали рождаться дети у князей.
- Совсем? - изумился Веня.
- да. Так и сказали: мы будем свободными или умрем. А последним из княжеского рода у русских был Рюрик. И когда вошел он в возраст, то не стали братья выбирать князем старшего - избрали младшего, что б дольше он был во главе Руси.
- Улеб. А ты ничего не путаешь? Ведь у Рбюрика был сын: Игорь.
Улеб согласно закивал головой:
- да, да... А Владимир Святополк - сын? Сын... Вот так и Игорь - сын Рюрика. А Олег Игорю отчим. Поскольку женился на вдове Рюрика, тем став княжего рода. Ну, а поскольку Игорь клятвы не давал, то женился. На Ольге. Олегу еще надо было держать в руках русских, а Игорю уже надо было родниться со славянами. Вот тепеперь перероднились... Половина стола - олльговичи Северные, другая половина - машушивичи южные. И мечется Владмир меж бабкиными и маткиными родичами... Для него еще радостно, что родичей Рогнеды вовремя извел.
Улеб опять прислушался... И сказал:
- А вот теперь - бей. И смотри, чтоб не завалило...
Стена рухнула и полилась мелкой щебенкой. Улеб и Веня шустро отскочили и распластались на полу пещеры. Как раз под ноги Высокому белокожему Первому.