Издалека, издалека слышно: богатыри едут! Тук-тук-тук-ТУК! Тук-тук-тук-ТУК! - разносится под выцветшим летним небом. Дрожит дорога от ударов копыт крутошеих, гривастых, мохноногих жеребчиков. Это не те мышастые с темным ремнем по хребту коники, что в степи табунами вольными силу нагуливают, а потом под седло да хомут мощью человеческого духа укрощаются. И не те сухоголовые красавцы, какими торгуют сарацины на монеты византийские. Быстры и кони угров, верно, но не то ценят богатые рыцари в друзьях своих верных. Ратная выучка, вот необходимое свойство. А браных жеребцов на ярмарке не встретишь. Из далекой западной сторон, Фландрии или Гишпании, привозят таких красавцев на кораблях по пути морскому. Но чаще приходят в княжескую дружину воины наниматься уже на седланных боевых товарищах верхом сидя. Конь добрый да оружие знатное - вот и все, больше ратному человеку и не надо ничего. Не зря Великий князь Володимир назвал как-то своего гнедого "степная ладья".
Не торопливы фландрские кони. Ахалтекинцы, на которых за своими господами идёт грунью пара слуг верных, обгонят их взапуск - легко. Но ярости, смелости и отваги в битве... Что копыта с шипами - ладно. Что зубами горло вскрыть пешему воину может - ладно. Что грудью с разбега сшибет - не новость. А вот когда к налобному ремню медный рог прилажен... Тогда понятно становится, к чему у них такая крутая шея.
Знают жеребцы рыжие свою силу. Не мельтешат ногами, а твердо и смело бьют подковами в землю, ставшую для них теперь родной. Тук-тук-тук-ТУК! Тук-тук-тук-ТУК!
Сидят в седлах серебром украшенных два товарища. В наряде красном, с оружием в полном наборе на широких конских спинах покачиваются черноглазый сын греческого мудреца и белобрысый викинг, два старших дружинника Великого князя Володимира: Андрей Храбрович да Фарлаф.
То, что варяга по отчеству не величают - печаль не велика. Он Великому князю еще в Новгороде под руку встал. И остался с ним, когда почитай все другие варяги, даже пронырливый Олаф, равноправия требовать стали, земли киевские делить поровну восхотели. Честен, прям и верен Фарлаф. И силен как бык-третьяк. А вот парник его, Храбрович, тот умом да мастерством владения оружья берет. Славная у них команда. Едут из городка Любич в городок Смольный. Гуляя по харчевням, прослышал Андрей, что людишки из Смольного по землям княжеским, по племенам славянским да финским весть несут, как пиво варить и зелено вино на пробу испить предлагают. Ох, разъяснить надо, что да с какой стати умыслили в Смольном. Недоброе чудится Андрею в их затее. И то, что в обход киевских ведьм и ведунов идет новоделие сие - подозрительно! Вот и стучат копыта рыжих.
А вслед за богатырями поспешают слуги. Хороши их кони, ох, хороши! Голова узкая, тулово, ноги, бабки - длинные. Дождей, правда, не любят. Но в вёдро, да на песке - чудо! На ахалтекинцах гарцуют отрок Кола и мужик Торопыга. Мечей, пик, булав не имеют. Лишь лук да стрелы. Да ножи летучие. Кола говорит, что хочет сам богатырем стать. А Торопыга - служит то у одного, то у другого богатыря: наемник опытный.
- Смотри! - воскликнул Андрей, обернулся к товарищу и мотнул головой в сторону соснового бора.
Дорога бежала по полю и выходила к краю леса. А по полю, к деревьям торопился пешеход. Он, пожалуй, пытался укрыться в кустах на опушке прежде, чем его заметят и догонят. Фарлаф, не отличавшийся остротой зрения, спросил:
- Кто там, волк?
- Нет, добыча... Кола, Торопыга, взять его!
И сам пустил коня в галоп.
Погоня сложилась удачно. Кола, легкий и верткий, еще не слышавший свист летящих в него стрел, но уже принимавший участие в княжеских ловах и на лосей, и на туров, доскакал первым, отсек пешего от леса. Тот, попробовал было увернуться, но отрок выхватил лук, наложил стрелу. Подскакал Торопыга. Мигом соскочил оземь, обшарил беглеца. В отнятую суму заглядывать не стал.
Пойманный был не молод и не стар, не толст и не тонок. Смерд. Холстяные штаны, рубаха и колпак.
- Кто, почему бежал? - начал допрос подъехавший Фарлаф.
- Акун боярина Инвара. А бежал, как имущее пожалел.
Торопыга поднял суму, подал варягу. Тот вытащил из нее заднюю ногу кабана. Духовита, прокопчена на ольховых опилках. Нога для сохранности завернута в крапивные и лопуховые листья, но дух от нее пошел сразу такой, что ежели не простить, то понять мужика можно.
Пока Фарлаф возился с сумой, слуга протянул что-то Храбровичу. Береста.
- В колпаке ховалась. - Тихо сказал Торопыга. - Он сам, поди, не знал, то б сбросил иль сжевать успел.
- А пахнет, пахнет из сумы превкусно! - объявил Андрей громко. - Такой и у самого князя в Киеве не едал.
- Ну, не скажи, - зачал было спор Фарлаф, любитель не только подраться ( ибо обладал силой край не знающей), но и поесть - один из первых.
- Сам готовил, или кто из челяди боярской? А то мы сейчас тебя прямиком в Киев доставим. Нам с того большая награда от князя выйдет. Он ить не только одни языки жареные любит...
- Боярину задолжал. Так он велел свинью словить в лесе. А потом оковалок в Любич доставить.
- И кто ж там такой любитель?
- Боярин сказал, волхва одного он отблагодарить хочет. Ты, грит, в Любиче в харчевне где пять столов похлебку спроси, а он к тебе сам подойдет.
- Пять столов? - переспросил Андрей Храбрович. - А что ж от нас бежал?
- Да известно, что. Дружинникам только на глаза покажись - враз все из сумы вытряхнут в свою пользу.
Фарлаф возмущенно фыркнул. Проучить бы паршивца за срамные речи.
- Ну, что ты, мужичок. Не будем мешать мы человеку боярина Инвара. Верни ему окорок.
Варяг фыркнул во второй раз. Он редко когда выпускал добро из своих рук. Да и Кола с Торопыгой смотрели непонимающе. Андрей же сделал вид, что ничего не замечает.
- А что б тебе никто по пути не чинил обид, тебя мой слуга проводит. Вы к вечеру уж до Любича и доберетесь.
Фарлаф наконец осознал, что дело тут не по его уму и хмуро затолкал ускользнувший, можно сказать из зубов, кусок назад, в суму.
Торопыга даже плечами не пожал.
- А ну, отъедем в сторону, мне тебе наказ дать следует, что делать после того как Акуна до места проводишь.
Когда остальные не могли их услышать, господин сказал:
- На въезде вас встретит киевский волхв. И если не скажет, как поступать - пусть мужик идет в харчевню. После - скачи в Смольный. Там встретимся. Если паче чаянья, волхва на въезде не встренишь, тащи смерда к городскому голове, мол, доклад дать, что доставил в целости. И все на словах расскажешь волхву любичскому. А колпак пусть смерд по дороге утеряет. Да, у тебя из запасов ничего нет, всё на Колу повесил? Ой, неслух ты, Торопыга. Ну да й ладно. Бересту запомнил? Смотри еще раз.
Торопыга послушно уставился на черты. Черты, а не резы. Бересту не касались ни острие, ни ноготь твердый. Угольный, свинцовый или серебряный кусочек могут оставлять такие следы. Чудной человек на рисунке. Голова - как у змея, только что длинная и с зубами, руки подняты, а на руках - еще по голове.
- Ну, молиться не будем. Пора! - напутствие Андрея оказалось коротким.
Торопыга подскакал к смерду и скомандовал:
- Хватайся за стремя, быстрей доберемся! А суму мне давай!
Тот послушно выполнил указ. Слуга дружинников дал коню под ребра каблуками, и поскакал. Мужик побежал рядом широкими шагами. Андрей с усмешкой смотрел вслед. Хорошо вот так бежать. Кажется, что летишь. Прыгнул, толкнувшись ногой - и земля промелькивает под тобой. Здорово! Вот только с непривычки потом ноги гудят.
Когда Торопыга с Акуном скрылись из виду, Андрей спрыгнул на землю.
- Отдыхайте, раз все равно приостановились. Перекуси, Фарлаф.
- Зачем?! Почему мы отдали такую нежную, вкусную ножку какому-то неизвестному волхву? - позволил себе разразиться жалобами варяг.
- Кола, отдай ему самое вкусное. - Усмехнувшись, сказал Андрей.
Такой ответ пришелся здоровяку по душе. И он принялся выбирать, что там у слуг в кисе затерялось. Мешок, сшитый из шкурок котов, содержимым его не порадовал.
- Прости, Фарлаф, надо самим снедь добывать.
- Это что, мне вот прям тут ловы устраивать?!
- Это уж твоя воля, - снова усмехнулся Храбрович. - А мне побубнить надо.
Но Андрей уже шел по полю, высматривая нужное растение. Найти больших трудов не составило: высокий, с голубым венчиком, цветки собранны в метёлку. Андрей присел и зашептал заветные слова. Теперь у волхва киевского зазвенит серьга в ухе и передадутся вести о странной бересте.
Тем временем Фарлаф скушал пол круга хлеба с влажным творогом и готов был простить Андрея за выпущенное из рук лакомство. Внезапно лицо варяга омрачилось. Он поднял вверх перст и сообщил:
- Кто-то едет.
Если острота зрения - это достоинства Андрея Храбровича, то слух у Фарлафа - замечательный. Как у филина. Говорили, он из лука стрелял по дыханию цели. И с двух сотен шагов попадал.
Кто ж может ехать по дороге то Любича по исконным радимическим землям? Да кто угодно - хоть печенежские разбойники. Хоть свои разбойники. Хоть свои - дружинники. Но готовиться следует к худшему. Вскочили в седла, старшие поверили как ходят мечи в ножнах, а отрок - не ослабла ли тетива. Глянув на его озабоченное личико, Фарлаф не упустил случая соскоморошничать:
- Да это ж Алекс Попович! - обрадовано сообщил Фарлаф. - Это ж его вороной иноходью идет.
- Ну, значит и Ян Сапожник с ним, - спокойно проговорил Андрей.
Здоровяк-варяг помрачнел, даже стал вроде бы меньше ростом. Как же это он сразу не подумал: конечно, Александра сопровождал Ян Усмошвец.
В дружине Володимира собрались витязи из разных сторон. Александр родился в Македонии, чем по наблюдениям Андрея, гордился. Но прилипла кличка Попович. Очень уж истово богатырь просил о помощи Христа.
В дружине был и другой Попович - Олаф. Тот пришел с Володимиром еще из Новгорода, но в числе прочих, собравшихся тогда подмять волю князя и заставить делать то, что дружина велит, Святославович отправил полночника в Царьград, к императору. Наверно, Олаф не состоял среди самых наглых членов вараги, поскольку из греков, спустя некое время, покаянно вернулся в Киев. Норвега приветили. Приехал тот назад из наполуденных стран крещеным и уверовавшим в учение греческих попов. Да настолько рьяно, что постоянно приставал и к князю, да к княгиням с рассказами о посмертных муках. Ежели не примут веру христианскую, конечно. А уговаривать Олаф умел. Норвежец и до женского пола безудержен был, тут только знаменитый Блуд с ним тягаться и мог. Хотя, с самим Володимиром - не сравнится никто.
По соотнесению с Олафом Александр гляделся смирным: молился усердно, но миссионерством не злоупотреблял. Как ему Бог помогает - показывал в деле. Ни одного боя, ни кому, сколь бы сильным не слыл противник, не проиграл македонский Попович.
С Яном Сапожником, правда, никогда не бился. Могучий мужик - Ян. Из днепровской руси. Дубина - любимое оружие. У обычных рыцарей к правому пястью прицепочен кинжал, а основное оружие - меч. А у Сапожника - на руке на привязи виснет булава, а место меча - окованная медью дубинушка заняла. Простому человеку в одиночку и не поднять. Никому ее богатырь трогать не дозволяет, а сам чистить - не любит. Патиной дубина покрылась, словно оружье титанов древних, или фоморов.
Ян, кстати, совершенно не переносит кличку "Сапожник". Требует, что б его кликали по ученому - Усмошвец. Ну, да за глаза его все одно нарекут - не как хочется.
Здоров, что твой вол-пятилетка. Говорят, на спор однажды взял корову за рога и столкнул лбом в лоб. Убил. Кое-кто из зависти, не отрицая само столкновение, говорил: шелом Сапожник не снимал. Про шелом говорили шепотом. Волы-пятилетки спокойные, но мощны-ы-ы-е-е-е...
Размер лаптей у богатыря - соответствующий. Чтоб народ не смешить, носит Усмошвец сапожки на каблуке превысоком - вершка два, а то и три. Оно и росту добавляет для устрашения, и нога не столь Вот за щегольскую обувку и получил свое прозвище. А вовсе не за тот случай, когда в злобе голенище на две части разорвал.
Фарлаф считал Яна грубияном и деревенщиной, который его шуток не понимает. Он-то варяг, отцы и деды которого Европу громили, в страхе держали. А Ян - кто? Русь, которая только славян и грабила. Сидели на своих островах гнилых - и всех, кто проплывал мимо без защиты, обездоливали. Пасли свиней, жрали просо. И откуда такие вот Яны повырастали? Вот и осталось Фарлафу - вспоминать, каким он здоровым был. В молодости. Да меда выпивать на пиру стараться больше Сапожника.
Хотя, однажды знатно обошел Ян животом Фарлафа. Спорили они, кто больше каши съест, пока та из горла обратно не полезет. То, что позже Сапожника рвало и больше, и прямо за столом, за что Володимир наказал Яна примерно - утешение для Фарлафа слабое.
- Здорова, богатыри русские! - прокричал подъезжающим Андрей ещё издалека.- Уж не по пути ли нам с вами?
- Здорова, соль земли Русской. - Приветливо откликнулся Попович. - Мы в город Родославль, велением Владимира Святославовича. Если и ваш путь мимо сего града достолавного лежит, так пребудет с вами милость господа Иисуса Христа. Веселей в куче.
Обычай требовал при встрече словами витийствовать.
- Да и отрока у нас нет, как видишь, - грубо, в своем обычае пробасил Ян Ушмовец. - Вот ваш паренек за нашими конями и поухаживает.
Кола скептически хмыкнул.
- Ты что? - удивился Ян.
- Я вашего косматого от репьев за год не вычищу.
Отрок знал о соперничестве Фарлафа с Усмошвецем и счел себя в праве возмутится огрузом новыми обязанностями.
- Да не вычесывай. Корму лишь задавай, - неожиданно легко согласился Ян. - Сами-то куда собрались?
- В Смольный, - Фарлаф больше ничего говорить не стал.
- Так давайте вместе едем, от Родославля через Смоленск до Смольного вы до места за два дня доберетесь.
- Поехали, - решил Андрей Храбрович. - Может, мы день-другой и потеряем, но случайных встреч не бывает. Может, путь в Родославль угоден богу?
Мудрое решение сына досточтимого ученого Храбра не одобрил один Кола. У него были на то причины личного характера, но он их придержал при себе.
И вот уже пятеро едут по дороге. Четверо богатырей из набольшей дружины киевского князя Володимира Святославовича и один отрок. И все имеют свойства неповторимые. Александр Попович - хвален умелыми действиями в ристалищах. Бой на мечах, на топорах, на дротиках. Щитом владение... Наипервейший в дружине.
Ян Усмошвец - мощью всех превзойдет. Это же он соревновался с учителем меча из Генуи, который должен был проверить умение всех дружинников Володимира. Семь раз итальянец коснулся закованной в панцирь груди Яна кончиком меча. А потом один раз не успел увернуться от ошеломляющего удара дубины. Когда "учителя" облили водой с ледника из подпола, принесенную в ведре, и он смог говорить, то продолжил утверждать, что на европейском турнирным правилам победа за ним по счету семь-один. Сапожник чуть пожимал плечами и про тот случай обычно не поминал. Лишь после слишком обильных возлияний похвалялся, мол, сделал Карьеру. Еще Ян умел замечательно ругаться. Поскольку и голосом боги обидеть богатыря не решились (а то мало ли что?), то Усмошвеца всегда посылали на передовые рубежи для перебранки с печенегами. Знанием нехороших слов и выражений Ян щедро делился с теми, кто тачал ему обувь. Так что если мастер, пришивая подошву, промахивался шилом и не попадал в щелочку между пальцев, то было что сказать "миру и городу".
Фарлаф лелеял надежду - силой Яну не уступает. И при случае пытался вступить в спор, как вот тогда, с пшенной кашей. Но самая сила скандинава собралась в пальцах. Жаль, что для пальцев никакой отдельной борьбы не придумано, окромя как древко стрелы держать, когда лук до предела натянут. Но положив растопыренную ладонь на не слишком крепкий панцирь, оттянув и отпустив "средний", сей богатырь мог броню и пробить. Фарлаф, конечно, знал о своем самом сильном месте и постоянно разрабатывал пальцы. Еще он метко пускал стрелы из лука, хотя остротой зрения не важничал.
Кола, по совести, стрелял лучше всех. Из простого лука, конечно. Такого как печенежский или торкский. Птицу, того же кулика (снайпа, как говорит богатырь Джон) влет бил. У него даже собака специальная была дома. У всех как - идут охотиться на птицу, собака учует в кустах пернатую - ляжет. Тут и кидай сеть - птица взлетит, в тенетах запутается. А с Колой хамка бегала, найдет:
- Хам!!! Хам!!!
Куропатка, например, взлетает. Кола стрелу пустит, потом хамка в траве битую дичь отыскивает и в зубах хозяину приносит. У самого князя такие же собаки есть. Только что не стрелами он птицу бьет, а соколами, ястребами да коршунами выученными. И битых пернатых не приносят, а найдут сидящего на земле сокола с когтями вонзенными в тушку, и лают на него, мол, тут он, князь, сюда!
Жаль, что хамки у Колы с собой не было. В Киеве осталась. А пригодилась бы. Ведь придется самим еду себе стрелять. Больших городов далее в пути не встретить, а в поселеньях рябчиком, поди, не попотчуют.
Кони шли полевым галопом. Можно и переброситься новостями.
- Попович, ты говорят, недавно из Корсуни с богомолья вернулся? Что в мире деется?
- Воют везде, Фарлаф. Все как обычно. Разве что армии стали больше. Да и потом, когда к Богу обращаешься, о мирском думать возбраняется. Вон, пусть Ян поведает про походы русских. Во времена былые.
- Я по ученому не разумею. - Принялся отнекиваться Усмошвец.
- А ты и не разумей, коль не ромей. - Подбодрил Фарлаф по обыкновению.
- Да й расскажу. - Усмошвец поёрзал в седле, устраиваясь удобней. - Ну, раз отправились наши из Руси взять в руки город, где жили магометане. Азербайджанцы тот город воевали - не взяли. Ромеи воевали - не завоевали. Ну, вот наши и пошли.
- Когда это случилось?
- Лет сорок назад, кажись.
- А ты не путаешь с походом Игоря на Царьград?
- Ну, Игорь в том году в Царьград не ходил. Собрался было, да. А ходил Ивор с Хортицы. Царьград ведь он от устья Днепра направо, через Болгарские земли, а Русь пошла налево. И потом вглубь, по реке Кура.
Слушатели радостно и дружно засмеялись над веселым названием.
- Что, в жертвы кур приносят? У лукоморского дуба - петухов, а там - кур?
Обиделся Ян, не стал далее сказывать. Он им про серьезное хотел - как город брали, как там сесть хотели, как горожанам объясняли - живите как хотите, только дань платите нам, а не прежнему князю, но те все одно не признавали новую власть... Как бились, как... Эх, какую байку назидательную сорвали! А сами ить просили: "расскажи!". Так, нет - обсмеяли, а еще - товарищи. И благо бы один Фарлаф - даже Александр Попович!
Покрутил головой Ян Усмошвец , поискал место куда обиду излить и углядел на дубу, что на опушке лет уж тысячу рос, ворона на суку сухом сидящего.
--
А ну, отрок, покажи, как из лука стрелять выучен.
По умному, ответить бы Коле, что негоже птиц мирных сшибать кленовыми стрелами, оперенье орлиное на рыбьем клее, да захотел меткость явить. На раз выхватил лук со стрелой из-за спины, на два - лук натянул, на три - ушла стрела в лёт.
А ворон на дубу лишь три раза лениво в сторону отпрыгнул - и стрелка вонзилась в толстую ветвь на высоте для человека недоступной и недолазной. Ворон же, как в насмешку, три раза скакнул в обратную сторону, оказавшись на прежнем месте.
--
Тпру-у-у... - натянул узду Андрей, увидав такую странность. Простым птицам так поступать не положено. Они должны в пуховую грудь ловить посланное и с дуба созревшим желудем падать. А уворачиваться от стрел положено либо перекинувшимся волхвам, либо божьим посланникам.
--
Здравствуй, дядюшка ворон. - Любезно обратился Храбрович к птичке. - Не желаешь ли сказать чего? Аль предупредить о чем?
Товарищи Андрея, проскакавшие чуть далее, видя, как он осадил жеребца - также остановились и с интересом прислушивались к начатому разговору. Черноногий сиделец покрутил головой и, убедившись, что все внимание лежит на нем, с достоинством молвил человечьим голосом:
--
Куды мчитесь? К смеррти своей завсегда успеете. Ну, окажетесь у Рростиславля перрвыми. И что? В крремле затворритесь? Или в чистом поле битву бить будете? Вы мыши, чтоб от лисы ховаться по каморрам? Или гончие псы, что возжелали лису застать у утятника?
Прыгнул ворон, расправил крылья, и полетел в глубь леса, оставив богатырей в смущении великом. Всем было не ловко. Так бывает. Яну с Александром неловко, что не все сказали, а Фарлафу с Андреем - что поставили хороших людей в дурное положение.
--
Други, не хотели мы говорить, да придется: к князю весть дошла, печь собралась в Родославль. Вот он нас отправил, отвадить их. - Начал оправдываться Попович.
--
Вдвоем отправил? - Фаралф зависть скрыть собирался, да не удалось. Ишь как! Его с Андреем только на Любич, за порядком проследить, а этих - от печенегов защитить. - А много ли в набег собрались иди.
--
Да полста. Или сто. Разведчик не сказал.
--
Разведчик - ладно. А вы что ж не сказали?
--
Э... - вступил в разговор Ян Усмошвец. - Вы б тогда точно за нами увязались, не дали бы славу на двоих поделить!
Долго еще под дубом, у которого остановились богатыри, стоял крепкий мужской гогот слышалось заливистое подхихикивание Колы.
--
Ну, тронули, что ли? - Наконец спохватился Александр Попович.
--
А как с вороном быть? - Андрей Храбрович собрался решить вопрос тут же.
--
Как быть? Ну, раз увернулся от выстрела - пусть живёт, - великодушию Яна предела не было.
--
А й да не с ним, а с наказом его: мол, погодить, чтоб половцы к граду подошли - и уже потом, как в ловушке, с заду на них навалиться.
--
Ну, - в разговор встрял Фарлаф, это вы с Поповичем решайте. - Нам я Усмошвецем все едино, с какого боку подступать.
--
Это верно, - согласился Сапожник.
--
Кола, кису со снедью мне отдавай, и мчи в Ростиславль. Ты туда за три дня успеешь. Предупреди. А мы торопиться не будем.
--
Вот это - правильно, одобрил Александр.- Мы за Колой следом.
Отрок передал мешок, стегнул жеребчика и помчался вскачь.
--
Ой, какая беда, - бабьим голосом притворно запричитал Фарлаф. - Киса на меня обидится, что не я её у отрока взял. Что не я повез-у-у.
--
Не обидится, - успокоил Ян, глядя, как Храбрович приторачивает мешок к седлу. - Души котов, из которых кису пошили уже и так обиженны.
--
Ой, и не говори, - согласился Андрей. - Помню, в шутку дома, дитём был, обозвал кота "кисой"... Выдрал отец меня как идолову козу. Только что не до смерти, вот и разница. Ну, погнали коней, богатыри?
--
Погнали, - нестройно согласились все и тыкнули любимых жеребцов каблуками под ребра.
Андрей, чувствуя виноватость перед второй парой (они открылись в своем поручении, а он...), протянул Александру бересту:
--
Глянь, что по пути у смерда отняли...
--
Это которого Торопыга тащил? Встренули. Так...
Андрей Храбрович не ожидал от Поповича помощи. Просто, поделиться бедой: во какие твари на бересте черченые по нашей земле разъезжают. Но неожиданно македонец сообщил:
--
Видал я такую страшилину. Крокодил называется.
--
Крокодил? - переспросил Андрей. - Кажется, в крокодила перекидывался один черный волхв из Новгорода. У крокодила три головы?
- Одна. Но может, это его детеныш?
Тем временем у Яна с Фарлафом шел разговор совсем про иное.
- Я на границе с печью, на богатырской заставе, тридцать лет сидел! - похвалялся Усмошвец.
- Да й ладно тебе. Не заливайся как Соловей. Что ты не скажешь, сразу на десять делить надо. Вот, про три года, а не тридцать лет - поверю. Было. Князь тебя послал. Это когда ты перед Володимиром провинился.
- Чем же это я провинился?
- Да уж и известно всем.
- А чем, а? Нет, скажи уж. - Настаивал Усмошвец.
- А когда он за столом подавился, а и ты его от худой смерти спас. Было? Иль нет?
- Ну, спас. А почему же он на меня с этого взъелся и на печь отправил? Как это со стороны выглядит?
Вот открыть глаза друже-богатырю, Фарлаф был готов. Пусть помучается.
- Ага... Ну, значит подавился князь. Стоит, болезный, воздух ртом хватить желает, а нету. Нету возможности никакой так как горло занято. И, как на зло, из богатырей за столом никого: купцы да киевляне богатые. А поскольку всех по дальним заставам разогнал, а одного, которого оставили хранить тело великого Володимира, за столом - нет. И он где? А вот под столом. И не подумайте, разлюбезные мои сотоварищи, что он там спит. Совсем не спит. И не мучается от последствий медоупотребления безудержного. Что-то там с ножом увязано. То ль уронил, толь у купца, на пир с князем званого, сосед резаком кошель состриг и наш Ян Усмошвец - около сапог тот кошель шукает: пока хозяин пропажу не заметил.
- Угу... Ты еще скажи, что куриная ходилка под ноги шлепнулась...
- А может и так. Мож ее кто ножом задел. Нож - то был? Куриную ножку ножил? Ну, да суть не в том. А й сидят гости званые, рты разинув и пошевелиться боятся. Как же, на их глазах великий князь русский Володимир Святославович задыхается! Будет чем пред внуками-правнуками похвалиться. И тут из под столов белых вылезает богатырь земли русской, подходит к князю и... взяв за ноги, переворачивает головой у низ. Берет одной рукой возле щиколот, поднимает повыше. Здоров наш богатырь. А Володимир красный, надутый, глаза вытаращены. И держит его Ян лицом, значит, к столу. Но вниз головой. Одной рукой, как я уже сказал. Все думают, что он трясти Святославовичем будет, но Ушмовец как дал один раз князю по спине - косточка и вылетела. Попала кому то в лоб. А князь как крикнет: "Отпусти меня!". Ян растерялся - и отпустил. А князь - так головой в пол деревянный и вонзился. Грохоту было... Так Володимир с тех пор Яна и не жалует. Сначала на три года не печь посадил, а на заставе под печенегами не то же, что под столом на пиру княжьем, ага? Теперь вот в Родославль послал...
--
Интересно излагаешь, - сообщил Ян Фарлафу. - Но не так всё было. Не так.
Хотя по радостным искоркам в глазах следовало догадаться: было значительно хуже.
Чего радовался Ян Усмошвец - не понятно. Андрей с Александром байки всё одно - не слышали.
Фарлаф, желая в ответ на речь услышать что-то интересное взамен, спросил:
- А вот средь новых богов в Киеве Велеса нет. Почему его порой скотьим богом кличут? Из-за имени? Мол, Волос - значит вол? А еще, слыхал, тело у него как у мужа, а вот голова как у тура.
Сапожник подумал. Вроде не для насмешки вопрос задан.
- Он скотину есть любит. Если в торговых делах свезло, режь овцу, барана или коровёнку, раздай мясо, а голову неси на капище, сажай на кол. А оставшееся мясо разбросай возле Велеса и семейства его. И Велес всё съест.
- Да он же из дерева! Может, собаки мясо едят?
- Конечно, из дерева. А вот, скажи, куда еда девается из живота?
- Как куда? В силу мою превращается. Волшебно и чародейно по божьему изъявлению.
- Вот. А то мясо, что собаки съели - пойдет не на их пользу, а на пользу Велесу.
- Хм... Тогда зачем разбрасывать? Что бы Волос видел?
Фарлаф призадумался.
- Наверно.
- А ведь, чем больше товара продают, тем больше скота режут?
- Угу. Вот князь и вывел Перуна на первое место. Он ската себе не требует.
И Ян Усмошвец расхохотался. Шутил, что ли?
На ночлег остановились в хате старосты. Выгнали его то ли на сенник, то ли к родственникам, пусть переждет где хочет, лишь бы под ногами не мешался. Сами коням задали белую хлебную пшеницу, сами выбрали и прирезали хозяйского гусака, крикнули стряпухе: "Готовь"!
Сундуков на всех не хватило, а идти и спать отдельно не захотел никто. Кинули жребий, кому на полу спать: встали в круг, в середину поставили кон. В чью сторону кон завалится, тому придется обойтись без сундука.
Выпало Фарлафу. Ругаться варяг не стал, а хмуро заграбастал единственное меховое одеяло (полотно с нашитыми на него беличьими хвостами) и заявил, мол, ночью на полу холоднО, а он маяться носом поутру не желает.
В ожиданье гусака македонец рассказал вчерашний сон.
--
Вещий ли нет, кто скажет, а видел я сквозь дрёму вот что. Иду, значит, по чистому полю. Впереди - городские стены. Белые-белые. Вдруг, откуда ни возьмись, навстречу рыцарь. Но, без оружия, доспехов...
--
Откуда понятно, что рыцарь? - проявил интерес Фарлаф.
--
Сам не ведаю. Наверно, потому что огромадного роста. Ну, вот как Ян, только будто он еще для высоты на камень встал.
--
Ого!
- Да. И еще - черный. Как есть весь черный. Волосы, лицо, руки, ноги, пузо - весь. Только глаза, немножко, и зубы - белые. Назвался: Родман, говорит, моё имя. Стал я с ним во сне биться. Тут из-за спины появляется Усмошвец. Говорит - а ну-ка, дай я. Мы этого Родмана, конечно, избили. Как думаешь, к чему сон?
- Я ж не волхв, сны толковать. Но, наверно, ты изобьешь Родмана. Или другой какой Попович его изобьет. Лет через тысячу. Или года через три. Кто скажет?
--
А я так кумекаю: не нашего ума это дело - сны толковать. Порой кажется, знаешь, о чем Творец сообщает. Ну, во как бы, Родман - известный тебе человек. А там - глядь! Это и совсем другой. А может и не человек вовсе. - Мнение Фарлафа отличалось от веры предков, с удовольствием раскидывавших руны и кости.
--
А кто тогда?
--
Ну, например, князь печенежский?
--
А... - Попович решил не спорить.
Принесли поделенного на четверых гуся. Куски лежали на широких листьях хрена, парили и истекали светлым жиром. В самый раз.
--
Слышал, у ляхов новая привычка: берут золотой или серебряный талер и плющат чуть не до прозрачности. Вот эдакий блин выходит. - Александр показал руками размер. - На этот талер пищу и ложат.
--
Не... - возразил Ян, - глупо. С листа оно приятней. Да и пальцы потом ни золотом, ни серебром не вытрешь. - Сказал, и впился зубами в жесткое гусиное мясо.
Закусив, Фарлаф и Сапожник быстро улеглись и малость погодя дружно захрапели.
А Андрею и Александру не спалось.
--
Попович... А как тебе мнится, почему крокодил?
--
После того, как князь велел Перуна первым богом считать, все возрадовались, кто старых богов не чтит. Олаф - так просто сияет.
--
К чему же радость?
--
Постоянства нет, Андрей. Если одних поменяли, то и других поменять можно. Кто-то, как Олаф, Христа хочет над Киевом видеть...
--
А ты?
--
И я. А другие, вон, магометанской веры.
Андрей не согласился:
--
Ничего у них не выйдет. Вино не пить, мы бы еще и готовы. А вот свинину... Хорошо им, там, в полуденных странах - плоды, крупа сарацинская, овощи. Да ты вот, сам видел, какие у них стада овец. А тут - что будем жевать коли не свинину? А наши боги все разрешают.
--
Андрей, ты же знаешь, я не Олаф. Так что в спор с тобой не вступлю. Ты меня спросил про крокодила? Вот я и сказал: думаю, это какой-то бог. А как на самом деле - прикидывай.
Помолчали. Александр начал дышать коротко и размеренно. Спит - понял Андрей.
Тихо в хате. Только храп... Андрей, поворочался, поворочался на жестком сундуке, который к тому же оказался самым коротким из всех, да и принялся смотреть в окошко. Окошко загорожено деревянной рамой, затянутой бычьими пузырями. Малы бычьи пузыри да не то чтоб очень прозрачны, к тому же. Вот рама и поделена на шесть частей. Сквозь пленку видна лишь луна. Звезды - эти искорки от волшебной кузницы, и не просматриваются. Дорого стоит стекло. В украшения женские - годится. Браслеты, серьги... А вот на окна, только у князя. Или купцов удачливых. Или воителей знатных. Ну, как у Чурилы Пенковича. Вспомнился старый спор с Фарлафом.
"- Ворота у Чурилы стеклянные.
- Не ворота, а дверь.
- Что ворота, что дверь. Из одного бочки березовицу черпали.
- Из одной бочки да не в тот же день. А потом, не стеклянная, а с витражом.
- Чего?
- Чего-чего... Это картина такая из стекол малых. Мастеровые люди из Нормандии делали, купцы через море балтов доставили.
--
Ой-ой-ой. Не мог он такое купить. Ограбил храм божий, или купил с грабежа. "
Когда дело касалось церквей, Фарлаф не одобрял добычу воинскую. Один из его двоюродных дедов позарился, а потом порчу в отместку получил. Возвращал утварь в церковь потом...
Луна, как ее видел Храбрович, походила на купол цареградской церкви. Вдруг пленка, натянутая на раму, стала цвета весенней сирени. Потом - как дневное небо синяя... И наконец вспыхнула, словно предвещающий дождливое утро закат.
Андрей соскочил с сундука, схватил меч, молчком бросился во двор. Товарищей будоражить не стал: если все покойно - зачем? А если битва займётся - сами услышат.
Под небом расселилась тишина. А на севере, где-то за горизонтом, полыхали чуже для тутошней земли зарницы. От их всполохов само небо то пурпурнело, то сизорело как крыло голубя, то вдруг мелькало цветом яичного желтка.
Безвольно опустив меч острием в землю, раскрыв рот смотрел Андрей Храбрович на чудесное чудо. Что ж там такое происходило, в высях небесных? Что за сияние? К добру или мору?
Из состояния благолепия Андрея вывел дикий крик, послышавшийся из хаты в ночной тишине. Богатырь невольно вздрогнул. "Сон снится ужасный, кому-то", - усмехнулся он. Но звон мечей заставил обеспокоиться.
"Вот не надо было на ночь жирного гуся зажевывать"! - решил Андрей. - "Вот спросонок и передрались".
- В хате! Не поубивайте друг друга. - Крикнул и кинулся к стожку соломы, которую хозяин начал запасать к зиме, выхватил пук, свернул в тугую вязку, сунул в остывающие угли кострища. Наклонился, дунул мощно пару раз - запылал факелок. Побежал к избе, осветил, крикнул:
--
Разума лишились, или что?
Трое богатырей, все с оружием в руках оглянулись на него, а потом перевели взгляд туда, куда смотрели в темноте. Теперь, в пляшущих отблесках сенного факела, валявшееся на полу стало видно гораздо лучше. Наверно, то была жуткой величины ящерица, у которой от величины тело чуть приплюснуто, а на трех шеях раньше было по три головы. Теперь они, каждая размером с собачью, валялись по углам, темными шарами, блестя вылившимися лужицами крови.
--
Быстро вы управились... - неловко пошутил Храбрович.
--
Если б Сапожник ей хребет дубиной не перебил - ты б как раз подоспел, - без выражения сообщил Фарлаф.
--
Усмошвец, - таким же бесцветным голосом поправил его Ян.
А чудовище, лежащее на полу, принялось таять. Только таяло оно не как снег, а по-особенному. Тело, головы и кровь, разлитая по полу принялись сереть, бледнеть, стали полупрозрачными, миг - и не осталось совсем ничего. В тот же момент и догорели сухие стебли, которые свернул в жгут Андрей Храбрович. Стало вновь темно. Александр Попович присел и пошалил рукой.
--
Сухо! - с недоумением произнес он и принялся молиться.
К нему присоединились остальные. Ян и Фарлаф христианами от рождения не были, но... Белых ворон меньше чем белых коней не потому, что мало на свет появляется, а потому как не выживают. У всех дружинников Володимира на шее висели крестики. Правда, кто-то носил их вроде амулета, помощь еще одного бога не помешает.
--
Кто первый гадину учуял? - спросил Андрей.
--
Мне на руку наступила, - ответил Фарлаф. - А когда она жива была, то кожа немного светилась зеленым.
Из деревенских на шум никто не явился, мало ли что у богатырей происходит. Держись подальше - целей будешь. А богатыри легли спать снова. На этот раз заснули быстро. Остаток ночи пролетел без приключений.
Утром Храбрович обнаружил, что береста, которую отобрали у Акуна, исчезла. Или истаяла вместе с гадиной, или он ее успел стащить, а может, и об этом думать уж совсем не хотелось, тварь явилась в хату из рисок, что серым начертаны были.
Как знать, чтоб произошло, если Ян ей хребет не сломил ударом мощным. И то - три богатыря с ней дрались. А в Любиче - богатырей сей час нет. Они с Фарлафом быть должны, да в Смольный оправились. Как там с Акуном? Хороша штука - связь с волхвом киевским через бубенчик, да вот - от него нельзя услышать ничего. И как с другими волхвами пообщаться - не известно Храбровичу.
"Буду нужен - сам найдет", - лукавая мысль, да, но что еще остается?
Утро выдалось ласковым. Скотина, что выгнал на выпас деревенский пастух, и та вела себя пристойно. Видно, не обычной была ночь. Судьбоносной.
На выезде из просыпающейся под петушиные рулады деревеньки, сразу за плетеной околицей, богатырей встретил суровый старик с длинной бородой, в армяке, достающем до земли, с посохом. Ночь была прохладной, но летом - в армяке? У ног старца жался волк. Или пёс, похожий на волка. А на плече седела ворона. Все в волхве было серое. И пес - серый. Только черная остроклювая голова да кончики крыльев птицы не соответствовали общей бесцветности встречающей богатырей триады.
- Куды? Куды коней иноземных гоните, русичи? Велесу дары не несёте, Перуну дары не несёте, а их земли копытами попираете? Вот ужо я вам!
Пес выгляну сбоку, хамкнул раз и трусливо скрылся за армяк хозяина. Видать, не в первый раз волхв угрозы сыпал в сторону богатырей. Знала собака, что за этим последовать может.
- Ты чей жрец, старик? Если Велеса, то будет весело. Ясли Ярилы, то мы разъяримся, а Купалы, то искупаем. Ты уж не скрой от нас.
- Не бойся, волхв, это Фарлаф шуткует. Он по юности скоморохом слыл. Все никак не может привыкнуть, что богатырь. - Попробовал Ян смягчить напряжение висящее в воздухе.
- Я Роду служу. А ему все едино, кому вы молитесь. А вот если ко времени не успеете в Родославль, горе сотворите великое.
Так торопимся, торопимся, мы старик. А ты нас держишь!
- Постой, а откуда ты знаешь, куда мы едем?
- Про то вся земля знает. Все древа, травы да цветы. Они мне и нашептали. А Кола уже под стенами Родославля. Да ворота завалены - печенеги под ними стоят.
- Как? Уже? Кола-то как там оказался?
- Оказался? - ведун отчего-то засмеялся хрипло. - Оказался... Да он скакал всю ночь. Конь - пал. И Кола теперь - у печи в полоне.
- Ой, беда... - застонал Андрей, сам же послал. - Да что теперь делать? Мы даже и наследующий день не поспеем.
- Род вам помощь дает. - С важностью в голосе произнес старый волхв, а ворона на плече каркнула. И не как обычно каркают вороны, а так, как они орут по весне: наклонившись вперед, и широко разинув клюв.
- Езжайте за мной. Не торопитесь. К полудню будем на месте, а там до Родославля - рукой подать.
- А что это Род так заботится о Родославле? - с подозрением спросил Фарлаф. Спросил, и тут же язык в смущении прикусил, понял: глупость сказанул.
Волхв даже не стал отвечать. Шел себе с мальчиком дальше. А что это за мальчик? Откуда? Только что не было.
- Эй, старик, а откуда малец?
Не оборачиваясь ведун ответил:
- Сирота. Прибился вот. Но ему со мной ходить тяжело, вот в пса оборачиваю. Думаю, к скоморохам отдать. Поет шибко хорошо.
- Погоди, Фарлаф, дай-ка мне со старым поговорить. А ты лучше вот возьми мальчугана в седло. Да сказку расскажи. Вы вон, два скомороха, бывший да будущий - вам вместе интересней будет.
Пока Фарлаф подхватил мальчика, пока выяснял, что он, откуда да как зовут, Андрей Храбрович завел разговор с ведуном, длинноного вышагивающем впереди.
- Старец, а не дашь ли знать, что за чудо на нас в хате ночью напало? И кто через ворона о ловушке совет дал? Тебе ить сами травы шепчут, - грубо польстил Храбрович.
- Ох, вы, богатыри русские. Чисто дети малые. Кто что не скажет - всему верите. Что непонятное увидели - сразу мечом тыкать. Грубые вы. Хитрее надо быть!
- У нас для хитрости князь есть и торки на службе.
- Ночью... Этот змей - выкормыш западный. Реку Горынь - знаешь?
- Не слыхал.
- Ну, так он оттуда. А ворон - этот с востока. Не печенежского. И не половецкого. Издалека. С высоких гор холодных. Откуда есть пошли все наши боги и все наши восемьюдевять языков.
- Попы говорят, из сада чудесного человек по земле расселился. А ты говоришь - горы?