Хозяин корчмы задумался. Сложил руки на груди, насупил брови, уставился в пол. В уме прикидывал: сколько гривен, ногат, кун и резан у него сейчас есть, сколько надо из них отдать, и что предпринять, дабы к зиме их стало больше, чем ныне.
- Корчагу пива!!!
Хозяин недовольно повернул голову на крик: вот ведь до чего нетерпеливый посетитель ломится в харчевню; не успел войти, не явил хозяину ни личины, ни одёжи своей, по которым догадаться можно: насколько тугой мешочек с денежками за пазухой... А уж туда же, требует. Еще на крыльце стоя. И было бы чего? "Пива!" Пиво за морем Варяжским, а тут - откель? Кваса проси, а не пива... Да, лето. Да, жарко. Да, горло промочить охота. Но сразу так с красной улицы орать - зачем?
Судя по густоте голоса, следовало ожидать, что полотно из ловко бесшовно подогнанных досточек шибанут так - слетит дверь с держалок - выслужившихся до дыр сапожных подошв и голенищ, прилаженных обоюдно и к стене, и к полотну дверному. Ан нет. Тот, кто требовал корчагу с желаньем побелить в ней усы и испачкать бороду в пузыристой пене славного напитка, ловко отворил и попридержал створку, пропуская вперед себя товарища. С первого погляда видно - богатыри.
Порой княжеские дружинники разгуливают пресмешными парами, дополняя друг друга. Понятно, если один силы неимоверный - то другой ловкостью берет. А бывает и так: высокому да худощавому в товарищи попадает низкий и округлый. Коль кто весельчак, жди с ним рядом молчуна задумчивого.
А что же соединило эту парочку? Тут не надо думать слишком долго. Тот, который кричал, а теперь держал дверь - сила. А его товарищ - ум. Хотя и тот, второй, парнище, конечно, не из слабых. И видно по вмятинам на панцире - в турнирах да в походах не раз сей рыцарь бился. Да и откуда в дружине Владимира воин, бедный мощью?
Но, одно дело медведь, совсем другое - хорь. Медведь он как? Заберется в стадо телят и высматривает, кто ему сегодня на стол попадет. Телята вокруг мишки сгрудятся, мол, чего надо? И ждут, пока тот лапой кому лоб не проломит. Зачем медведю лишний ум? Ему со своим жить сподручно. Главное, чтоб другие оказались его глупей.
Хорь - дело другое. Высматривает да прикидывает, как же это ему в куриную каморру попасть. А там ведь время на размышление не дадут, шум такой подымут, что хватай да беги, уноси быстрее ноги.
Алёша Попович от рождения обладал хорьим норовом. Спасибо папаше, выучил на примерах из жизни героев древности: Геракла, Одиссея... Так что лишь вошел Алеша в корчму, темными как перезревшие вишни глазами разом окинул всё округ: кто, что, куда отступать, кого опасаться... Осмотр показал ожидаемое: обычная любечская харчевальня.
Стены - из бревен в один обхват. Толщина, соответственно - в локоть. Потолок низкий. Коль сравнить с киевскими едальнями, конечно. Под самым потолком - два окошка прорублены. В харчевне - четыре стола, да шесть скамей. Врыты в земляной пол. За тем столом, где сейчас хозяин - никто никогда не сидит, он под раздачу.
Посетителей пятеро. В далёком углу сам-четвертый с бражкой гуляют, а одинокий - просто перекусить забрел, тихонько в ближнем уголке сидит. Видать, свои, любечские. Хозяин еще. Ох, придется хозяина за вымя потрогать. Не хорошие у него гляделки: сбегают в сторону, скрывает что-то. И ус дергается.
Алёша давно приметил, если кто про себя удержать мысль не может, у того губа выдает на ум пришедшее - тому не след усы выпускать. Ус нужен князьям да ярлам, дабы челядь по ним желания хозяйские угадывала. А коль человек маленький, то выдадут они тебя ни за клок беличьей шкурки. Для черного смерда борода густая в самый раз будет. Под снопоподобной бородищей как хочешь рот криви - никем не угадается. Оттого начальствующие особы бород на дух не переносят. А все, кто волю да свободу держат высоко, те без волос на подбородке обойтись ну никак не могут.
Только успел Попович решить для себя, что в харчевне для княжьих дружинников на обходе могут дела задумчивые закрутиться, как во след и его товарищ, "вича" от князя Владимира Святославовича не получивший, и оттого зовущийся попросту Никита, внутрь прошел и за собой дверь притворил. В харчевне стало заметно тесней и, неожиданно, посветлело.
Ежели у Алёши Поповича броня булатная да серая, то у Никиты - золотом сияющая. Выпуклая, начищенная. Не помята, как у первого богатыря, булавами чужими.
Вот уж, во славу - медведь. Не будь в дружине князя ни Яна Усмошвеца, ни Ильи Муромца, - наверняка за место самого могучего ратника спорил бы.
- Хозяин, а где наша корчага? - преувеличенно удивился здоровяк и постарался добавить в голос угрозу. - Я ж тебя когда предупредил, что нам пива?
- Мужи великие! Да откуда ж у меня корчмага? Если б я пивными корчмаги товарил, я бы был самый крепкий в Любече. Не имею дохода с яств северных. Вот березовица имеется. Или квас злённый.
- Угу, - мрачно согласился темноглазый богатырь в серой броне, - ты бы еще нам для смеху предложил сочиво налить. Или похвастал, сколь холодна в жбанах живая водица.
Вот странности происходят в мире. Бывает, один пытается напугать. Корчит из себя служку Чернобога, поскрипывает металлом кольчуги. Но ничего не получается. Не страшится никто. А другой - просто да честно выражает свои опасения, а у собеседника душа в пятки уваливается и трясется там так, что всё тулово ходуном ходит, и зуб на зуб не попадает от ужаса.
Вот и корчмажник чует, от кого ждать беды. Никита пытался припугнуть - корчмарю сии богатырские пожелания, как до неба. Хочешь бражничать - пей, что дают. Зато когда Алёша обиделся...
Так всё ж объяснимо. Дураков средь хозяев домов постоялых и прочих мест, где подают харчи - не числится изначально. Чует хозяин, кто просто покуражится - синенькую отметину под глаз поставить желает, или плеточкой шелковой вдоль-поперек спины вытянуть; а кто ка-а-а-к вдарит ногой в стену со всей злости, и завалится справная изба. Что для хозяина корчмы горше?
- Добры молодцы, да я с радостью и удовольствием корчагу бы выставил. Да откель?
В разговор влез один из четверки, которые гуляли за дальним столом. Любеч город не слишком большой. Не Киев, знамо дело. Но многие приходились тут сродниками первому лицу в государстве. И спрашивается: почему троюродный племянник самого князя Володимира должен сносить наглые высказывания каких-то там дружинников своего, можно сказать, троюродного дядьки? Тем более, что старого кваса выпито шесть больших кружек, а дружки на печенегов не раз хаживали в собрании ратичей любечских. Вот он и не снес, как ему показалось, обиды:
- А чем гостям с Киева, наш, прославленный самим Бузом, квас не по ндраву?
Из четверых этот парень казался самым глупым. Видно, оттого, что был самым молодым. С какой стати затевать молодецкую потеху с крепкими витязями? Но остальные пили за его счет и потому хмуро уставились на богатырей, как на помеху, мешающую веселиться и потреблять хмельное. Не ту помеху, что требуется убрать, а ту, что не обойти, не объехать, но она имеется.
Никита, знамо дело, радовался любой возможности поразмять чужие бока и подставить свои, чтоб окромя рёбер и голов у глупых мужиков пострадали еще и кулаки:
- А ты кто такой, чтоб супротив богатырских требований голос подавать?
За парня ответил трапезничающий в одиночестве седобородый мужчина, по виду ремесленник:
- Не видно кто он? Пробователь кваса. Разве по речам не чуешь, что сей напиток и в самом деле хорош? Вишь, как развезло? Тут ить квас не квас, а кровь самого Квасира.
От хорошей драки харчевню спасли. Но она и так чуть не развалилась от дружного хохота, больше похожего на ржание богатырских жеребцов. И дальний родич князя не выдержал, махнул рукой, присоединился к веселью.
Попович бросил пробный камень. В том, что седобородый - колдун, он не был уверен, но уж очень ловко тот упокоил страсти, готовые вскипеть среди столов и лавок. А на водителя дружин не походит: щуплый.
Поскольку старик не стал возражать, Алёша уверился в верности догадке. От радости чуть не перекрестился. Удержался: корчма не то место, что бы крест на грудь класть. Хотя - спасибо Всевышнему (мысли о Боге нигде не лишние).
Прибыли они с Никитушкой в Любеч по делу важному.
Дошел до княжеского советчика и ученого грека Храбра (Алёшиного отца), слух, что в сем городке, недалече от Киева лежащем, богопротивный напиток явлен на свет. И люди с малой чары того напитка счастье обретают, будто человек что умудрился причаститься десять раз подряд. Но, что может веселить сердце сильнее чем кровь Христова? Не иначе, как происки если не дьявола, то его присных: чародеев, волхвов, колдунов или ведьмаков. Вот и присоветовал Храбр Владимиру Святославовичу послать Алешу и Никитищу в Любеч. Ведь если народишко то горючее вино в самом деле попивает, то это какой казне убыток! Там и заугрские страны ставленые меды просить продать перестанут. А откель на Русь серебро и злато потекут тогда? Опять войнами на города ходить, как при отце и деде? Вон, чем последний поход Святослава Игоревича кончился... Да и не след потакать жрецам богов языческих. Мало ль, что в следующий раз наколдуют?
А кружки в харчевне были не обычные. Первый раз Алёша с Никитой чудо такое встретили. И не глиняные и не деревянные, а лыковые. Большие, плетенные на манер лапоточков. Вода, налитая в такую кружку не просачивалась через дно или стенки - вот до чего искусное плетение. А здорова-то! В эдакую кружку может войти две обычных. Простой человек её лишь за три глотка выпить сподобится. Но богатырь Никита не простой человек! Под подбадривающие выкрики присутствующих скандинав осушил поднесенный "лапоток" в два хлебка. Отер рот, орлом огляделся - все ли видали? - и соизволил похвалить питиё:
- Впрямь, пиву не уступит!
Вновь смех зазвучал в харчевне. На сей раз добродушный: как же, богатырь, прибывший в Русь из-за холмов, гулявший и в тавернах заморских, и на киевских княжьих пирах, местный квас вровень с пивом поставил!
Веселиться зачали вместе. И княжий племянник с друзьями, который, конечно, не преминул похвастать родством, и дружинники, и волхв. Последний, правда, кваса не пил. Носил ему харчевник сок свежих ягод лесных, который еще бродить не начал. Никто уходить пока не собирался. Впрочем, как и водить разговоры серьезные. Попович бы поинтересовался у старика, что ж это тот в Любече, а не в Киеве, или не в дебрях лесных? Но решил отложить "на позже". Городок не велик, авось не потеряется волхв.
Привлеченные шумом, который заманчивыми кругами расходился округ, разнося весть: гуляют! - в харчевню, известную тут как "Пять столов" потянулись людишки.
Вот, даже две девушки подошли. Да такие обе жеманные, такие привередливые:
- Э-эй, хозяин! И нам - кваска.
- Только уж не лапоть.
- И не кислые шти, а белого кваса подай.
- А мне не белого: красного и послаще. С медковым вкусом.
Харчевник - рад стараться, выскакивает в задний чулан, пригнувшись под низкую притолоку. И вот уже несет два малых кубка стеклянных с питием заказанным.
- А почему же не лапоть?! - возмущается Никита с явным желанием завязать знакомство. Девушки, столь хорошо знающие разницу между красным и белым, могут и лапоть осушить. Чуть позже, ясное дело.
- Ну, харчевник, всем еще по одному лаптю! - тут же поддержал новый знакомый, Ярослав. - И Малинке с Грушаней то ж! Только им белого и красного!
Алёша Попович, заметив, что тут кое-кто желает напоить Никиту, лишь тонко усмехнулся: на пирах светловолосый воин употреблял столько ставленого мёда, что легенький пятнадцатидневный квасок ему лишь в нос шибанет. Чуть скулы подкрасит, и только. А самому Поповичу пристало отсюда уйти - сходить проверить другие любечские заведения.
Богатырь, стараясь не обращать на себя внимания, подался на городскую улицу. Из оружия у дружинников, которые отправлялись Воладимиром по городам русским, в руках имелась лишь тренировочная палица. Размером как боевая из меди, но плетенная -из ивовых веток. Послал князь дружинников своих послужить по городам, посмотреть- проведать как и чем людишки дышат.
А хорошо ведь дышат! Полную грудь воздуха втянул в себя Алёша Попович. После душной горницы любечский уличный дух бодрил и звал вскочить на коня, промчаться по вольному полю, бескрайнему как синее море. Эх!..
Славен город Любеч. Небольшой, тихий, спокойный. Не стольный, но княжеский. Любой из городских мальцов укажет дом, в котором жил дед Воладимира Киевского. И бабка его тут жила. И Володимира, когда мальцом был, часто привозили сюда, пока городской голова был жив. И польза была от таких посещений несомненная. Любеч лежит выше по Днепру, чем Киев. Так что маленький мальчик, которого по обычаям, третьяком посадили на белого жеребца, плавал назад, в Киев вместе с гостями заморскими в ладьях, с их верными дружинами - ватягами. Видел воинов-ратичей, знакомился с ними...
Уж и Владимир муж зрелый, а варяги все так же по Днепру ладьями плывут ватагами. А что делать? Не спокоен путь до моря Белого из моря Чермного.
Следом за Алёшей вышел волхв. Встал рядом.
- Что хочешь сказать, волхв?
- А что ты хочешь слышать, христианин?
- То, что я б услышать, ты ужо никогда не скажешь.
Старик помолчал...
- С этим соглашусь. Не скажу. Но - спрашивай. Вовка не Васька, помогу, чем могу.
Настал черед задуматься Алёше. Спросить лишнее не столь безопасно. Не тем, что раскрываешь свои познания, но ведь вопрошаемый ненароком узнает что-то новое.
- Почему ты готов помочь?
- Хм... для тебя все, кто не молятся Христу и могут совершать чудеса не Его именем - посланцы дьявола. Может быть, это и хорошо. Для тебя все, у кого не одна жена, а две или двенадцать - прелюбодей. Про наложниц, уж и не говорю. Но, слушай меня, Попович... Вот вокруг нас - земля. Тут жили и живут поляне. Сейчас, сейчас, это русская земля. А вот будет ли русской через сто, триста, шестьсот лет? Можешь называть это связью с Сатаной, но к светлому будущему ведет столь узкая дорожка...
- Ты предсказатель?
- Нет, я Видящий. Судьба мира похожа на ковёр вытканный разноцветными нитями. Широкий ковер... Но который лежит в очень узком проходе. И от того, какой кусок окажется поверх других - от этого зависит, какие вплетенные нити окажутся перед взором богов.
- Бог един.
- Но троичен?
Алексей насупился. В спорах на богословские темы не был столь умел, как в бою.
- Ну, тут не место для утверждения своей правоты. - Не стал устраивать словесную перестрелку волхв. - В тот ковер вплетена и твоя судьба. И яркой ниткой. Что ты хочешь узнать?
- Тут, в Любече, есть колдовское вино, пьянящее сильней, чем греческое неразбавленное. Видно, на него наводят чары...
- Здесь я тебе помогу с радостью. Колдуны вольны кидать огненные шары. Наводить порчу. Но ни превращать воду в вино, ни делать вино крепче в несколько раз - чародеи не способны. Оттого чудо сие и прописано в Четырехкнижие. Про что ты говоришь, мне известно. Но то - деланье рук человечьих, и будет тебе ведомо, не любеческое. Боле не знаю. Уж сам дальше.
Волхв повернулся и не гордой поступью вернулся в корчму. Там, если судить по развеселым женским крикам и визгу, белое уже хорошенько намешали и с красным, и с зеленым (квас, который настоян на дурманящих полевых травах.)
Прежде чем пойти проверять по городу торгующих винами, Попович навестил отроков.
Кола и Инвар тихо переговаривались около мирно обмахивающихся хвостами коней. Увидели богатыря - замолчали, глядят выжидательно. Алёша улыбнулся, кивнул, мол, молодцы, справно службу несете, пошел дальше.
Следующая харчевня выглядела победнее той, в которой остался Никита. И стены потоньше, и дверь висит просто на ременной петле - отодвигай да входи, и снаружи, над входом, ничего не болтается. Лишь по запахам догадаться возможно - харчевня.
Алёша вошел. И внутри - всего два стола. Правда, гораздо, гораздо светлей. Окно-то хоть одно, но большое. Сбитый из досок щит стоит у стены. Пусто. Два стола, никто не сидит. Все в "Пяти столах", поди, гуляют.
- Хозяин, пива!
Мужчина, вышедший из дальнего угла, казалось, чем-то сильно расстроен. Густые усы, некогда пышные, сейчас тоскливо свисали к подбородку темно-серыми сосульками. Он скользнул взглядом по пришедшему и бесцветным голосом ответил:
- Нет у меня пива.
- Как такое нет? А что есть?
- Березовица есть. Сливянка есть. Фряжское есть.
- А из хлёбова что? - Алёша присел на краешек лавки, следя, чтобы не перевесилась. - Принеси, что быстро.
- Тюрю?
Видимо, возможность выручить денежку малую с киевского витязя, здорово улучшило настроение хозяина. Кажется, даже усы воспрянули духом.
- С чем наливаешь? - осведомился Алёша.
- С луком. С хреном. С редькой. - Казалось, хозяин хвастается разнообразием.
- А что слаще? Давай с луком.
Тюря оказалась не дурна. Даже подсолена. И ложка не деревянная, а из олова.
- А пошто пива нет? Варить не обучен? - Алёша все еще пребывал в веселом расположении духа и пытался расшевелить владельца. А чтоб тот стал поразговорчивее, положил на стол дирхем. Порядочно истертый, но все такой же серебряный, как сразу после резки.
- Пива-то?- хозяин как курица на коршуна таращился осоловевшим глазом на монету, - Ох, не дразни меня, богатый рыцарь. Давай-ка я тебе расскажу, как пиво варится.
Оно да, в Киеве, быть может и по иному, а как самому варить - знаю. Ну, послушай.
Мне котел нужен, в котором воды на четверть больше, чем в бочке. Сколько такой котел стоит? Ладно. Теперь мне его надо греть. Сколько дров уйдет? Ладно. Теперь пучки сучьев сосновых изрезанных туда свалить. Кто принесет? Ладно. Вода вариться, пока кора с тех сучьев по всей их длине оползать начинает. Сколь дров потребно? Ладно. Да еще тут же на железной сковороде жарить четверть овса. А четверть в раз один не обжарить. А щё и изрезанный хлеб, вот что в тюре, - тако же, как и овёс. Ладно. Все вместе ссыпать и ждать, покедова уварятся ветви сосновые. Потом что от хвороста осталось - вон выбрасывать. Огонь погашить. Овес и хлеб на дно опадут, а что от сосны осталось - по верху плавает. Снимаю решетом. Ну, ковшом тоже сподручно. Вливаю патоку. Самое лучшее потом слить это все в бочку из-под фряжского. Это ж сколько занято работников? А как чуть простынет все в бочке, станет в протепель, - будь добр, малую кружку пивных дрожжей влей. А помешав добросовестно, вливай в бочонки до самой втулки. Но не затыкать. А какая вонь пойдет!... А какая дрянь из втулок полезет?!... Вишь, сколь работы? А затрат? А кто тут пиво у меня купить сможет? Лучше уж фряжское: купил, продал, вся недолга. Вот меды можно вареные, те проще. Но князь их варить не велит.
Алёша молчал. Думал. Чаша из-под хлебова стояла перед ним уже пустая. Потом двинул монету по столу в сторону хозяина, прикрывая ладонью. Как только отнял руку - знаток варки пива шустро схватил серебро.
Старый потертый дирхем ...
- А скажи, харчевник, кто ж это тебе растолковал, как варяжское питьё готовить?
Рука, сжимающая серебряный кругляш замерла. Но ведь вот же оно, в пальцах! Кабы на столе лежал - это одно. Ну, не обратно же ложить? Обмануть, провести богатыря? Ой, хорошо б, да у того вон глаза какие черные - сам кого хочешь проведет... Под каблуком своего сапога сафьянового.
- Приезжал тут по весне один. С Дегтярёва. Торговал дёгтем. Ехал в Киев, да по дороге, тут у нас все и распродал. Сразу назад повернул. Он-то и рассказал. Имени, хоть пытай - не вспомню.
Алёша чуял, что говорят ему правду, но не всю: часть утаивают. Однако, сведения, которые за серебряную денежку получил Попович, были столь важны, что даже такое зло, как варка пива - можно простить. Дегтярёв, значит...
Это город вверх по Днепру, в сторону полночную. Деготь курят для ладей варяжских и гостевых торговых. Еще "Милиниски" порой тот град прозывают.
Вот все и открылось. Гости, проплывая мимо и останавливаясь, конечно, хотят своё питье потреблять. А курить деготь или пиво - разница в том не столь уж и велика есть. Можно бы и самому догадаться. Да ведь путь от теплого моря до моря холодного не близок. Мнилось: новгородцы. Тороват Новгород, вот и не удержался от легкой поживы. Ан, вишь как: Дегтярёв.
Богатырь подошел к окну, высунулся и молодецкий посвист полетел по любечанским улицам. Прибежал Инвар.
- Дуй к Никитище, скажи, я позжей вернусь. А он пускай подходит и тута пображничает.
Отрок опрометью бросился исполнять наказ, а Алёша отправился в поисках других харчевен, в которых бы можно теперь поспрашивать о дегтярнике, торговавшим в Любече удачно по этой весне черной замазкой для ладей.
Потом Инвар клялся, что передал требование Алёши Поповича слово в слово. А Никита никак не соглашался, и грозился отроку отрезать уши за то, что тот наказ переврал. Так что не случилось найти виноватого в потехе, которую учинил зело сильный богатырь, числящий в своих предков роксаланов, в той харчевне, где Алёша похлебал тюри.
Попович, побродив по городку, заглянув еще в несколько мест, вызнав все ему потребное - вернулся. И что ж увидел? У харчевни, той, с широким окном, собралась целая толпа. "Хорошо гуляет, - подумал витязь,- не мало сбор у мужика будет ныне". Но потом что-то в куче народа показалось Андрею странноватым. Приблизившись понял: в зале творится не очень хорошие дела.
- Эй, любечане, что твориться!? - громогласно вопросил дружинник киевского князя, прибавляя шагу.
- Никитыч озорует с дружками!!! - смело выкрикнула одна из девушек.
Тут подружка ей тихо что-то, видно, весёлое ответила, потому как спустя несколько мгновений раздался дружный смех.
Алёша, больше не обращая ни на кого внимания, чуть не вбежал в гридницу.
Два стола высились один над другим, а сам хозяин, упираясь головой в брус, бледнел лицом на самом верху.
Никита и его новые друзья ходили округ сей невиданной горы с чашами фряжского в руках, удачно изображая скоморохов. Дык, фряжского неумеренно набравшись изрядно, особого умения в сем занятии и не требуется.
- Вы чего? - только и выговорил Алёша в изумлении.
Лжескоморохи остановились, посмотрели на него, потом на Никиту. Тот пожал плечами и честно ответил, с видом усталого, отработавшего с утра и до вечера смерда:
- Так безобразничаю же, как просил.
Ну, как можно "пображничает" спутать с "безобразничает"?
Алёша не был бы сыном грека, если б не выжал все что можно из сложившейся перед его глазами фрески, по дурости и красочности не уступающей тем шуткам, что вытворяли игруны на пирах Володимира Святославовича,.
- Ну, говори, заячий хвост, что скрыть хотел от меня? Язык не проглотил? А то смотри, доведет он тебя до Киева!
В Киев вислоусый не хотел. Киев - город веселый. Даром что до печенежских владений лишь два дня вскачь нестись. На подъезжих дорогах озоруют разбойники, и что б им было веселей - на дубах развешивают их пойманных товарищей. А еще веселье у князя на пирах. Приходи любой - накормят и напоят. Но если в упитом виде не дай бог скажешь, что Володимир не по праву стол киевский держит, или пожалеешь кого из братьев Владимировых, - подойдет богатырь и голыми руками язык из глотки вырвет. А коли подойдет витязь молодой да неумелый - так и вместе со щеками. Веселый град - Киев. Только не дай бог туда не по доброй воле прискакать, а поперек седла лежучи на коне богатырском. Уж в Любече ли этого не знать.
- Меня Улеб-дегтярин горючим вином угощал. - С трудом вымолвил хозяин, чуть не помимо своей воли.
- Ну, вот видишь! - обрадовался Алёша, - а что ж ты раньше-то не говорил? Никита, разве ты не спрашивал? А... Так ты думал он сам догадается, да скажет? А он, ишь, не сообразил... Пусть вот теперь горюет и пеняет на недогадливость. Ну, слезай, слезай, хозяин. Никита, дай ему за труды шесть милиарисиев. Сколь он тут у тебя Атланта изображал?
Деньга не маленькая, еще столько - и золотой выйдет, но Никита вытащил бархатную мошну и отсчитал серебро не поморщившись. У него только два цвета и водилось. Третьего (медного) в руки не брал. Не зря дружинников князя киевского прозывают "богатые рыцари".
- А вы, дружи, ступайте по дворам своим. Нам с харчевником еще обсудить надо дела кое-какие.
Дела обсуждали долго. Кто есть такой Улеб? Какой из себя тот Улеб? Что еще помнишь? Как чувствовал себя после горючего вина? Где поджигать пробовали? Каким цветом горело? Много ли после погара водицы в ложке осталось?
Стало ясно: придется прямо отсюда скакать в Дегтярёв. Вино, если оно горит - это совсем другое дело. Это тут не заморское пиво заваривается, что сулит потерями княжьей казне. Тут грозит беда превеликая. Хоть волхвы разбиты на две половины - одни за Велеса, другие за Перуна, но если в руках у кого появится такое вино - тут и византийская Церковь не сдюжит.
Алёша послал Инвара в Киев с письмом на славянском языке греческими буквами, а сам с Никитой и Колой, отправился в земли радимичей.
Была, была в Алёше вера, что не соврал ему волхв. Если уж чародеи тут и причастны, то не боле чем в создании медного котла, размером чуть больше пивного бочонка. А с деланьем рук человеческих они с Никитушкой сами вопросы порешат. Тем паче, что с ними - сила божья.
Жди, жди молодой город Дегтярёв. Едут к тебе богатыри, набравшие у любечского головы оружия ратного разного. Едут, что б встряхнуть ковер судьбой вытканный из человечьих жизней, чтоб лег он на землю-матушку под взор божий правильным рисунком. Жди, город Дегтярёв. Ох, дождёшься...