Аннотация: Одна из миллионов удивительных судеб наших соотечественников-эмигрантов не по своей воле.
Дьяченко не смог уйти до прихода фашистов. Он работал инженером в городском хозяйстве и его не отпускали до последнего...
Злоба захлестывала мысли главы большого семейства и ничего не хотелось понимать: "Почему все ушли и многим даже предоставили специальные машины для вывоза семьи, а мне надо одному взрывать это?"
...Немцы вошли в город, как-то спокойно и даже внешне интеллигентно. Они постоянно отдавали друг другу честь, кланялись перед начальством и перед немногочисленными женщинами.
На улицах сразу стало чище и спокойнее по ночам. Открылись магазины, в которых хватало продуктов. Везде звучала музыка.., хотя и немецкая, но очень похожая на советские мелодии...
Все это продолжалось до тех пор пока не начали тревожить партизаны. В ответ начались репрессии со стороны оккупантов по всему городу. Появились эсэсовцы, ввели комендантский час... Это и понятно, ведь как было различить, кто свой кто чужой.
Первые партизаны занимались грабежом магазинов и частных лиц. Потом они стали совершать акции против фашистских военных.
Хотя, доверие к оставшимся жителям города после начала партизанской войны у фашистов пошатнулось, но кто-то обратил внимание на спокойного и, независимого с виду, мужчину. А выглядел Дьяченко как баварец: такой же коренастый и какой-то округленный, с бородкой, как у при-альпийских бюргеров.
Немцы умели разговаривать с образованными людьми, знали слабые и сильные стороны характера советского служащего. А в оставленных второпях архивах НКВД нашли информацию о дворянском происхождении русского инженера и о репрессированных родителях...
Дьяченко оказали самое высокое внимание, но без излишеств с немецкой сдержанностью и тактом. В конце полуторачасового разговора был сделан "элегантный намек", если он не согласится сотрудничать, то его семье "придется" очень трудно... Так он стал работать на фашистов.
...Отступать фашистским войскам пришлось значительно раньше, чем этого ожидали. Семья Дьяченко поехала вместе с немцами. Сереже было шесть лет, но он прекрасно помнит эти дни. Он никогда так много не молился...
Было необычно солнечно и много-много машин. Все спешили и много ругались. Эшелон двигался быстро. Проведя два дня в переполненном купе, они очутились в окружении необычно прибранных полей и усадьб. Такого он не видел нигде и никогда. Даже на родительской даче такого не бывало...
Мама, папа и старшие брат с сестрою живо обсуждали окружающее. О чем шла речь Сереже было непонятно, но, оставшиеся в памяти интонации и эмоции, передавали уважение и восхищение увиденным.
Здесь не было войны. Хотя часто встречались военные люди. Было спокойно и тихо. Никто не ругался, никуда не спешили...
Они поселились в центре города. Видно, отец делал какое-то важное дело. Постоянно задерживался на работе. Какая это была работа и почему им дали прекрасную квартиру в центре Мюнхена, об этом Сережа догадался только в США, много лет спустя, будучи уже взрослым парнем и студентом Колумбийского университета.
...Но это было потом, а теперь была Германия, новый язык, и совершенно незнакомая школа. Дети в классах были разные и постарше и помладше Сережи. Его не обижали. Даже не напоминали о его русском происхождении.
Справедливости ради, надо сказать, что язык для него не был совершенно новым. Родители учили детей немецкой грамоте и разговорной речи (хотя, лучше все же в семье знали английский). Делалось это в тайне, строго настрого запрещалось хвастаться об этом приятелям... Поэтому уже где-то через две-три недели язык не представлял проблем.
Но все равно было нелегко вжиться в новую жизнь... Потрясения последних двух лет глубоко врезались в детскую душу. Ему было уютно только в церкви. Когда он молился ему никто не мешал. В эти минуты он разговаривал с Богом и сам с собою. Впрочем, нельзя было понять, когда он разговаривал с Богом, а когда с самим собою.
...В Америке зарабатывать деньги, если ты трудолюбивый и сильный, было несложно. Каждый при таких обстоятельствах мог рано или поздно стать богатым. Так и семья Дьяченко.
Они работали так усердно и так рьяно, что, казалось, замаливают старые грехи... Возможно, так оно и было. Поди теперь докажи.
Сережа жил всегда в двух жизнях. Первая та, что была вокруг: учеба в университете, работа, друзья и приятели. Другая та, что была в воспоминаниях. О второй своей жизни он мог поделиться или сам с собою, или с Богом только в церкви.
Он много раз пытался это сделать дома или на работе, но ничего не получалось. Только церковь давала такие возможности.
И вот рухнула страна Советов. И фашисты оказались в комментариях уж не такие плохие, как это считалось раньше...
Сергей Дьяченко стал откровенным и общительным. Он начал жить в одной жизни и не скрывать, и не стесняться своего прошлого. Теперь ничто не мешало его, вспыхнувшей с невероятной силой, любви к своей Родине. Он сразу же, как представилась возможность, поехал навестить места своего детства. А за одно и столичные города, центры культуры, церкви.
Родной город не узнавался. Много нового понастроили. Но квартира вспомнилась сразу же. Только значительно поистрепалась за годы и жильцов в ней много больше, чем в его детстве. В архивах его семья числилась, как погибшая при бомбежке. Он не стал настаивать на своем "возрождении".
Историей в новой России мало кто интересовался. Но более всего поразило Дьяченко разница между теми людьми, которых он знал по книгам классиков, по знакомым русским эмигрантам, по своей семье и теми, кого увидел в городе своего детства. Никакой доброты, внимательности, православной сострадательности. Ничего кроме агрессивности, личной корысти, суетливости и похотливости Сергей не встретил у собеседников. Наверное не тех встретил.., или в неудачное время посетил он "родной свой уголок"...
Пока не собирается вновь поехать на долгожданную Родину. Надо переждать. Видать не просто происходит возрождение былой России...