Те сведения, которые Дан беспорядочно почерпнул - в прошлом-будущем 21 веке - в различных, порой совершенно случайных, исторических монографиях и трудах, посвященных истории Древней - Средневековой Руси и краем касающихся отношений Новгорода и Ганзы... И которые, сведения, он, дав обещание Марфе Борецкой и остальным выдавить из Ганзы деньги, за пару воскресений, более-менее систематизировал, черкая, не совсем понятную для окружающих, цифирь на листе бересты и периодически прямо на земле...
- Господи, - корябая веточкой по земле, думал Дан, - как же не хватает обыкновенной бумаги и самой простой ручки. Хоть ты займись их производством... - к сожалению, не все получалось раскладывать по полочкам в уме, кое-что приходилось выводить и наглядно, на бересте или, хотя бы, прутиком на земле. Лаврин и Седой Хирви, как раз, в это воскресение - где-то через полтора часа, после того, как все вернулись со службы в церкви и Дан со Жданой, да-да, со Жданой, пошли к себе - припершиеся к Дану в усадьбу звать его и остальных жильцов на воскресный обед к Домашу - и заставшие Дана за этим занятием, корябанием веткой по земле, долго таращились на непонятные каракули и слушали его невнятное бормотание... Их даже не отвлекли Хотев, Рудый и Клевец с византийцем Георгием, ударно возводившие, в воскресенье, по рисункам на бересте, в углу усадьбы какие-то странные сооружения - вообще-то, Дан загрузил созданием турников только телохранителей... Чтобы, пока он занят, не сидели без дела, да и потребность в дополнительных гимнастических снарядах уже появилась. А то, что к ним присоединился Георгий, было личной инициативой грека... Ну, и, наверное, совесть взыграла - все что-то, несмотря на выходной, делают, соседка Георгия Антонина ушла в усадьбу Домаша готовить воскресный обед, чуть позже Ждана с дочкой Ярославой пошли ей помогать, Рудый, Клевец и Хотев какие-то тонкие бревна шкурят, только он "бьет баклуши...
Приводя в порядок свои сведения, Дан подумал, что неплохо бы получить и еще какую-нибудь, кроме имевшейся у него, информацию о Ганзе и новгородско-ганзейских отношениях и, желательно, из уст знающего человека... Знающим человеком, скорее всего, мог быть кто-то из новгородской верхушки. После чего Дан и "поперся" в уже упоминавшийся дом на Разважьей улице, где ему подтвердили информацию о "летних" - "зимних" ганзейских купцах, а, заодно, он узнал и имя нынешнего - оказывается, старосты, на подворье Святого Петра, раз в несколько лет менялись - главы ганзейцев в Новгороде... Нынешнего звали - Якоб Барендорп. В конечном итоге, Дан получил весьма убедительный набор аргументов для предстоящего разговора с руководством Ганзейского двора. С которым, он и "приперся" на суд-тяжбу с ганзейцами...
Как Дан и просил, так Дмитрий Борецкий и Василий Казимер и повели суд - правда, для этого Дану пришлось предварительно, на ходу, наплевав на все возможные обиды Дмитрия и Василия... - оно, конечно, Дан, как бы, тоже боярин и, возможно, даже ровня Борецким и тысяцкому, а, может быть и выше - княжеского или королевского происхождения, но это, пока, столь высокое происхождение, ничем не подтверждено и получает Дан средства к существованию в Новгороде совсем не по-боярски, прибытком с земельных угодий и торговли, а черным ремеслом. Иначе говоря, Дан, конечно, тоже боярин, но боярин боярину - рознь... - пришлось быстро и без всякого почтения к их высокому положению, не растекаясь особо "мыслью по древу", объяснить посаднику и тысяцкому, что ему нужно... Ну, а потом слово взял Дан... Учитывая, что все ганзейцы знают словенский язык... - торговавшие с Новгородом купцы начинали его учить "с младых ногтей", будучи еще не купцами, а лишь учениками купцов... - и знают так, что и толмач-переводчик не требуется, Дан не беспокоился о том, что присутствующие ганзейцы его не поймут. А, потому, резко перешел от разговоров о вире за убитых новгородцев и за нападение ганзейских наемников на новгородского боярина к сведениям о количестве, лежащих на ганзейских складах в Новгороде и даже Пскове, товаров, их стоимости и ассортименте. С легкостью оперируя цифрами о дебетах и кредитах, так любимых немецкими купцами, то бишь доходах и расходах ганзейских купцов и новгородской Ганзы в целом, цифрами, которые он, по разумению немцев, просто не должен был знать... - собственно, Дан и не знал их. Эти цифры были украдены Даном из различных монографий, учебников и авторских работ в будущем, которое уже было прошлым, которое могло стать будущим, которое...и так далее и тому подобное... - Дан заставил Якоба Барендорпа, старосту Ганзейского двора - среднего роста, с длинным костлявым лицом и внимательными светлыми глазами, примерно, 40-45 лет. И, естественно, в узких немецких штанах, короткой куртке, шапке конусом и остальном прочем - и других присутствующих ганзейцев не просто "хлопать глазами" и лихорадочно соображать: - Кто? Откуда? - и - Ка-а-кая... "Ка-а-кая падла?" выдала этому словенину всю явную и скрытую бухгалтерию Ганзейского двора? - а и задуматься после вслух высказанных мыслей сего многоуважаемого словенина - пожалуй, даже не столько много и уважаемого, сколько подозрительно много знающего - о том, что Ганзейский двор вполне мог бы помочь Новгороду в предстоящей войне с московским княжеством. Ибо...ибо... - а то что война будет, купцам, да и не знать? Нонсенс... - ибо, в случае поражения в этой войне Господина Великого Новгорода, Ганза очень много потеряет!
Староста и прочие присутствовавшие на "гостином" суде ганзейцы так ошалели от приведенных Даном цифр и собравшихся, как во времена погромов ганзейцев, у ворот церкви - церкви, где происходило действие - людей, часть из которых являлись свидетелями нападения на боярина, что не только выслушали "хамские" намеки Дана на определенное спонсорство, со стороны Ганзы, Новгорода деньгами, пока только деньгами, но и без особых споров согласились выплатить городу виру за убитых горожан. А, заодно, и материально возместить "моральные страдания" боярина Дана, потерявшего, так сказать, "веру в человечество" на вымоле, где было совершенно это нападение... А также пригласили самого Дана и одного, любого, из присутствовавших на суде новгородских вельмож - посадника или тысяцкого, пообщаться более тесно с германским купечеством непосредственно на Немецком дворе. Прямо утром следующего, после воскресенья, дня - поскольку нападение на Дана, все-таки, произошло в шостак-субботу, и следующий день был воскресенье...однако, и немцы, и новгородцы, считая себя добропорядочными христианами, пусть одни из них и являлись католиками, а вторые православными, свято блюли канон "седьмого дня" и в этот день старались не делать ничего важного.
"Прямо утром" следующего, после воскресенья, дня, Дан, опять пребывая на "взводе"... Позавчерашний "запал", конечно, прошел, но Дан, все-таки, "познакомился" со старостой Ганзейского двора и тот, даже, пригласил его в "гости". А теперь уже, как бы и деваться некуда, нужно идти и "трясти" немцев. И сие подстегивало не хуже вчерашних событий...
Итак, "прямо утром" в понедельник, опять пребывая на "взводе", Дан, вместе с тысяцким - ах, как хотела поприсутствовать на этих переговорах сама боярыня Марфа свет Борецкая через сына своего - посадника Дмитрия, однако Дан сумел, пусть и не сразу, объяснить властной боярыне, что с ним должен идти тысяцкий. Поскольку у Дмитрия несколько иной склад характера. Иной, чем нужен на подобном "рандеву" с ганзейцами. Разумеется, Дан не стал рассказывать Борецкой, конкретно, про склад характера и прочих тонких душевных составляющих, как не стал говорить ей и о том, что Дмитрий слишком упрям и заносчив, а это не совсем те качества, что нужны на подобных переговорах. Ведь, на них, порой, требуется засунуть свои личные амбиции глубоко в большую дупу и, не взирая ни на что, продолжать "гнуть свою линию". И, в данном случае, воевода был более подходящей фигурой. Во всяком случае, за то время, что Дан с ним общался, Василий показал себя довольно гибким в общении с людьми - взять, хотя бы, тоже строительство городской стены. Да, еще, подобное мнение Дана о воеводе подтвердил и владыка новгородский Иона... Дан, аккурат в день перед "происшествием" с разбойным ганзейским купцом, ходил к владыке - узнать, помогает ли ему прописанное Даном "лечение" и, вообще, употребляет ли владыка все то, что Дан ему "прописал". Заодно, и "удочку закинуть", насчет, работающего в канцелярии архиепископа красильщика Никифора, сотоварища скульптора Георгия, хотел... К слову сказать, архиепископ новгородский Иона прописанное Даном "лечение" принимал и, пусть, по-прежнему, и редко куда сам выбирался из своих палат, но чувствовал себя уже гораздо лучше и вполне деятельно передвигался по владычьему "двору"... Что же касается тысяцкого - владыка первым сказал Дану, что воевода изменился и с меньшим людом стал чаще общаться...
Итак, еще раз - утром понедельника, Дан, слегка принарядившись по сравнению со вчерашним днем и своим обыденным видом - поменяв простой мятель, как называлась в Новгороде верхняя одежда, подобная кафтану, на новый, зеленый, длинной до колен и с желтыми "буденовскими" поперечными нашивками на груди; повседневные штаны на яркие зеленые; заправив портки в ранее ни ношенные пролетарс...сафьяновые сапоги красного цвета, подпоясавшись своим боярским поясом и пристроив на плечи парадный, в первый раз надетый, черный плащ-опашень с откидными рукавами и отложным красным воротником, ах, да, еще нахлобучив мягкую круглую шапку с отворотами... Все это ему, за исключением пояса и сапог - сапоги пришлось Дану на Торжище самому заказывать, под размер своей "лапы" - ему, буквально, на седмице, подарила Ждана, при этом тихонько прошептав на ушко, что раз он боярин, то должен соответствовать "высокому трудовому...э-э, боярскому званию", а, "...ежели, он не будет надевать ее подарки на всякие встречи и торжественные мероприятия...ну, там, война какая-нибудь, воскресный поход в кино, пардон, церковь, убийство и торопливое закапывание - со своими мордатыми телохранителями - очередного назойливого попрошайки-купца: - Продай, да продай кувшины подешевле... - а также на встречи с Марфой Борецкой, новгородским посадником и прочими новгородскими важными людьми - Ждана уже была в курсе "активной жизненной позиции" Дана" - она его, в спальне, однажды ночью просто придушит!"
- А ведь обещал любить, лелеять, - бормотала она, меланхолично закапывая труп... Где-то, примерно, так.
К слову сказать, Домаш и остальные работники мастерской весьма одобрительно отнеслись к новому, по-настоящему боярскому, виду Дана. Только Рудый, Клевец и Георгий, при этом, саркастически ухмылялись в усы - они слышали, как Дан отчаянно чертыхался, поправляя, спрятанную под плащом, перевязь с ножами, ножами, без которых Дан в последнее время никуда не выходил...
Оставив в усадьбе в качестве охранника Хотева, заодно и второй турник-перекладину доделает, который до сих пор не доделали, Дан, вместе с Рудым и Клевцом, дождавшись у вечевой избы тысяцкого с его телохранителями... - Василий, поинтересовавшись здоровьем -поздоровавшись с Даном, и слова не сказал по поводу нового наряда Дана. Словно, так должно и быть... - дождавшись тысяцкого с его телохранителями, вместе подошли, точнее, Дан и его телохранители подошли, а воевода с охраной, как и положено столь значительному лицу, подъехали на лошадях к воротам, окружавшего Немецкий двор, частокола. Как раз стала портиться погода, с Ильменя подул холодный ветер, нагоняя облака и напоминая, что "на дворе" осень, а в придачу заморосил мелкий-мелкий дождик.
На входе гостей ждал, предупрежденный, сам староста всея Ганзейского двора Новгорода. Ждал не один, а с парочкой "особо доверенных лиц" - секретарем-управляющим и, по-видимому, с приказчиком... - Густава Брокке, мелкого блондинистого секретаря-управляющего Ганзейского двора, Дан уже видел вчера, на суде в церкви Святого Иоанна... - а также с несколькими краснощекими "бугаистыми" стражниками-купцами - Дан был в курсе того, что стражниками у ганзейцев "работают" сами купцы, из молодых.
- Здравы будьте, воевода Великого Новгорода и боярин новгородский! - коротко, как хороших и, в придачу, недавно виденных знакомых, поприветствовал Василия и Дана немецкий староста.
- Здрав будь и ты, Якоб! - поздоровался с ганзейцем тысяцкий и, слегка, "затормозив" - почти 3 месяца Дан в Новгороде, а "тыкать" всем до сих пор "стеснялся" - Дан.
Впервые оказавшись на Немецком дворе, Дан с любопытством рассматривал кусочек Германии, раскинувшийся на территории Новгорода. Однако ничего такого, незаурядного, Дан не приметил. Все было уныло и обыденно. Возможно, Немецкий двор потому показался Дану весьма серым и скучным, что в его памяти, до сих пор, хранились "картинки" красивых немецких городов, ухоженных улиц и нарядных домов 21 века и, подспудно, именно их он и ожидал увидеть. Но реальность была "...множко" иной. В этом времени германский лоскут на территории Новгорода, лоскут, находившийся почти в центре города и занимавший довольно большой участок, мало чем отличался от остального Новгорода.
Как и в усадьбах простых новгородцев, на подворье святого Петра вдоль забора...высокого забора, огораживающего весь двор, притом, забора, в отдельных местах порушенного и слегка обгорелого - следствие последних "разногласий" ганзейцев с новгородцами по вопросу, так сказать, сухого мозоля на седалище святого Иннокентия... А, также, разных других актуальных вопросов. И все эти разногласия и эти вопросы... Порой были, видимо, настолько злободневны и важны...что не только с кулаками, но и со всяким подручным инструментом...
Изнутри, огораживающего двор, забора, располагались обычные деревянные хозяйственные постройки. Из одной постройки - оттуда, куда немцы-охранники повели коней, спешенных воеводы и его телохранителей - доносилось громкое ржание и запах шел конюшни, а из еще какой-то тянуло пивным душком...
Точно так, как и в больших новгородских усадьбах... Дан, как минимум, уже раз 5 или 6 "имел счастье" лицезреть огромный двор бояр Борецких на Разважьей, а также видел - был пару раз - большое подворье соседа Домаша и Дана по посаду, старика Михаля. "Патриарха" того самого, кирпичных дел мастеров, семейства, с которым Дан ближе познакомился в ночь, когда тати пытались ограбить мастерскую... Точно так, как и в больших новгородских усадьбах, на немецком подворье стояли деревянные дома, служившие жильем для его обитателей...ан, нет. Дома стояли не такие. Тут, пожалуй, немцы заслуженно могли бы получить звание - "Жадины-говядины" на каком-нибудь средневековом конкурсе жмотов. Ибо, при возведении данных домов, в своей скупости, они перещеголяли даже тех жителей Новгорода, кто, вообще, кроме жилья и двора, ничего не имел. Эти строения... В общем, это были не дома. То есть, их нельзя было назвать домами в нормальном понятии этого слова. Это были бараки. Средневековые бараки. Строения барачного типа для совместного проживания-общежития обитателей Ганзейского двора! Каменная кирха, к которой примыкали эти бараки, по сравнению с ними была просто верхом расточительства и неумения хозяев распоряжаться деньгами...хотя, тоже, взор не радовала. И то, что она, в отличие от других построек на Немецком дворе, да, собственно, и большинства зданий в Новгороде, была не из дерева, а из камня, вовсе не делало ее шедевром архитектуры и не спасало от внешней убогости. Впрочем, коль учитывать, что - по сведениям Дана - она, не в последнюю очередь, являлась еще и складом товаров для ганзейцев, а также их архивом, казной и весовой, то сие, вполне, объясняло ее "затрапезный" вид.
На этом, собственно, и все. Больше Дану ничего рассмотреть не удалось. Были еще какие-то постройки непонятного назначения, и среди них, наверное, затесалась знаменитая пивная "Крош", которую любили посещать многие новгородцы и которую ему очень хвалил Семен...и не только Семен, но Дан, вместе с Клевцом и Рудым и воеводой с его охранниками, топавший вслед за немецким старостой Якобом Барендорпом и его подручными, уже подошли к приземистому одноэтажному зданию. Дальнейшее "тесное общение" с ганзейцами происходило в просторном помещении этого дома, куда телохранителей Дана и тысяцкого не пустили.
В помещении - Дан, про себя, окрестил его "актовым залом" - кроме направляющей, руководящей и контролирующей верхушки Немецкого и Готского... - в данном случае, скорее Ревельского, так как, по словам Марфы Борецкой, все немчины, обитающие на Готском дворе были либо жителями Таллина-Ревеля, либо из Ливонии... - дворов, то бишь, зашедших вместе с ганзейским старостой, Даном и воеводой, управляющего Густава Брокке, и нового для Дана приказчика Ганзейского двора, рыжего немца с лошадиным лицом, чуть позже его представили, как Вернера Хубе... Плюс двоих, также знакомых Дану - они вместе с Якобом Барендорпом и Густавом Брокке были на вчерашнем суде - ничем не примечательных помощников-"ратманов" ганзейского старосты... - "ратманами" их назвал тысяцкий. Вообще-то, тысяцкий утверждал, что "ратманов" на Ганзейском дворе четверо, однако на суде их было только двое... - а также пастора немецкой церкви - за будущие 600 лет облик католических священников почти не изменился - Святого Петра... - Странно, а он тут при чем? - подумал Дан... - находились-уже сидели в креслах, наиболее влиятельные, как понял Дан, ганзейские купцы из имевшихся, на данный момент, в Новгороде. После того, как Дан и тысяцкий устроились, лицом к собравшимся немцам, на подготовленных для них местах...креслах, больше похожих на некий компромисс между садо-мазо и эксгибиционизмом, между стулом и табуретом с подлокотниками, и однотипных, во всяком случае, на первый взгляд, с теми креслами, на которых сидели купцы, и староста перечислил по именам собравшихся купцов и отдельно назвал секретаря-управляющего Ганзейского двора - уже известного Дану Густава Брокке и приказчика, нового для Дана - Вернера Хубе, а потом, ни словом не обмолвившись о помощниках-ратманах... - Видно, "рылом" не вышли, - улыбнулся, про себя, Дан... - представил пастора... Причем пастора, ганзейский староста назвал не "отец такой-то", как требовалось, по сложившейся традиции, одинаковой, что у православных, что у католиков, а полным именем - Люциус Калль, словно подчеркивая светский характер пребывания пастора на данной встрече. Кстати, пастор, в отличие от ганзейского старосты, его подручных - приказчика и управляющего, севших просто справа от Дана и тысяцкого, умудрился устроиться немного в сторонке и от Дана с Василием Казимером и "руководящей и направляющей" верхушки Ганзы в лице ганзейского старосты, приказчика Вернера Хубе и управляющего - Густава Брокке, и от собравшихся купцов, и даже от ганзейских ратманов, расположившихся сзади за Якобом Барендорпом... Самого Дана и Василия Казимера представиться не попросили, и староста их тоже не представил, вероятно потому что купцы обоих и так знали. Василия Казимера, как тысяцкого Господина Великого Новгорода, а Дана... А Дана... Будучи купцами и прекрасно осознавая, что успех в торговле во многом зависит от наличия информации, информации о том, что происходит в месте, где собираешься торговать, ганзейцы не могли не интересоваться внутренней жизнью Новгорода. А, значит, и не могли не слышать, не услышать о Дане. Ведь, несколько раз...ну, один раз - это когда на Дана и Домаша напали на окольном рву, а после этого нападения городские преступные элементы подверглись настоящему "геноциду" со стороны боевых монахов владыки Ионы - он точно был на слуху у всего Господина Великого Новгорода. Да, и сплетни о том, что он причастен к ряду других городских дел, тоже бродили по Новгороду...
После того, как староста представил всех значительных людей в зале...разговор начался с того, что Дан в очередной раз огорошил присутствующих сведениями о наличии товаров на складах новгородской Ганзы, его ассортименте и общей стоимости - плюс-минус - в новгородских серебряных гривнах и рублях, и немецких марках. Только сейчас Дан сообщил и стоимость отдельных товаров, не всех, но самых важных, и назвал не только их стоимость здесь, в Новгороде, но и там, откуда их привозили в Новгород, а заодно и сказал сколько купцы зарабатывают на этой перепродаже. Переждав, поднявшийся, за этими словами, шум и, как бы, в ответ на фразу ганзейского старосты - "Что он этим хочет сказать?", Дан ответил собравшимся на его "бенефис", кстати, по их же, немцев, приглашению, купчинам... - как подметил Дан, в большинстве своем богато одетым...в отличие от наряженных довольно скромно старосты, приказчика и ганзейского секретаря... Не говоря уже о весьма незамысловатой одежде пастора и совсем простых, пусть и немецких, платьях ратманов... - и, одновременно, и руководящим "органам" Ганзейского двора, что, он, Дан, совсем не против того, чтобы купцы получали свою прибыль с торговли, поскольку на то они и купцы, да, и, вообще, они с тысяцким Господина Великого Новгорода - при этих словах, взоры всех собравшихся на минуту переползли с Дана на Василия Казимера - сюда прибыли не за тем, чтобы считать деньги в чужих карманах, а для того, чтобы... И Дан разъяснил собравшимся ганзейцам, естественно, немного сгустив краски, но только немного, ибо вешать откровенную "лапшу" на уши тем, кто сам привык ее вешать, опасно - что будет со всеми их товарами, со всей их прибылью и, в целом, со всем Ганзейским двором, когда начнется война Новгорода с Москвой - а то, что она будет, это ясен пень - и Новгород, не дай бог, потерпит в ней поражение. То бишь, что потеряют ганзейцы в случае поражения Новгорода.
Кроме того, понимая, что разить собеседника нужно наповал и не давать очухаться, Дан кратенько, объясняя свои сведения тем, что до того, как осесть в Новгороде, долго путешествовал по Европе и Ближнему Востоку - впрочем, Дан видел по глазам ганзейцев, что они уже навели справки о нем - напомнил ганзейцам об уже, разумеется, известных им событиях в Европе - объединении, буквально "на днях", в 1469 году, в большую единую Испанию разрозненных мелких королевств Пиренейского п-ова - Леона, Кастилии и остальных; все возрастающую роль в европейской торговле англо-голландского купечества, в последнее время активно пытающегося торговать и на Балтике; замещение в восточном Средиземноморье слабой Византийской империи набирающим силу государством турок-осман; увеличение, повсеместно, в Европе спроса на восточные товары, товары, поступающие в Европу либо по Средиземному морю на юге, либо, наряду с традиционными ганзейскими мехами и воском из Руси, тоненьким ручейком по Балтийскому на севере; все более усиливающийся контроль со стороны турок-осман за средиземноморским потоком этих товаров... И подробно разложил "по полочкам", даже не вероятные, а неизбежные последствия этих событий для европейских королевств и Ганзейского союза городов - попытки турок использовать контроль над средиземноморскими торговыми путями для того, чтобы взять Европу "за горло"; в свою очередь, стремление европейских государств, особенно тех, кто непосредственно расположен на берегах Средиземного моря - итальянских республик и новой Испании, военным путем добиться от турок отмены этого контроля; уменьшение, вследствие военных столкновений в Средиземном море - а то и вовсе периодическое прекращение - притока восточных товаров по южному торговому пути...и это на фоне все более усиливающегося европейского спроса на эти товары; стремление монархов новой Испании "кинуть" своих итальянских союзников и, минуя всяких посредников, как турецких, так и итальянских, получать напрямую восточные товары; подготовка, в конце концов, монархами новой мощной Испании - способной теперь, в отличие от прежних мелких пиренейских королевств, на организацию далеких морских экспедиций - этих самых морских экспедиций...разумеется, в поисках, обходящего и турок, и итальянцев, пути на Восток; присоединение к испано-португальскому... - чтобы выжить, Португалия, последний оставшийся осколок пиренейских государств, вынуждена теперь всегда "быть в тонусе" и из последних сил состязаться с Испанией... - присоединение к испано-португальскому "перезапуску" "сезона Великих географических открытий" - реально начатому еще столетие назад, в первой половине 14 века открытием итальянских генуэзских моряков на службе Португалии, Канарских островов и продолжившегося открытием португальцами острова Мадейра в 1419 и Азорских островов в 1427 годах от рождества Христова - флотилий английских и голландских купцов, тоже желающих урвать свой кусок "восточного пирога"; "совместное" открытие итальяно-пиренейскими и англо-голландскими мореплавателями морского пути на Восток - а его обязательно откроют, ибо, похоже, генуэзские моряки, плавающие под белым крестом Лузитании явно что-то знают; властвование на этих новых морских дорогах эскадр английских, испано-португальских и голландских кораблей; гораздо большая и дешевая доставка восточных товаров этими путями; неконкурентоспособность с новыми морскими маршрутами, с массовой и дешевой доставкой чужедальних товаров по этим новым дорогам, и так небольшого балтийского, вытекающего из Руси, ручейка заморских редкостей; и отступление на второе место - под натиском плывущих на англо-голландских и испано-португальских кораблях южных специй и всякого остального прочего - традиционных балтийских товаров, в том числе и таких важных для Ганзы мехов и воска из Руси. И в итоге - упадок значения, контролируемых Ганзой балтийских морских путей и превращение немецкого союза городов из очень важного европейского торгового союза в нечто второстепенное... Со всеми вытекающими отсюда явлениями.
- Но, - посмотрел, выдерживая паузу, на немцев Дан... Ему постоянно хотелось встать с кресла, которое ему выделила ганзейская старшина, и продолжить свой монолог стоя, желательно, при этом, еще и размахивая руками, или, хотя бы, просто опираясь ими о стол, но, увы... Стандартный конференц-зала будущего, включающий в себя стулья и традиционный большой стол в центре или в президиуме, ганзейский "актовый зал" ничем не напоминал. И, говорить стоя - на данной встрече - Дан, откровенно, опасался. Сие очень даже могли посчитать умалением его боярской чести и, более того, позором для города, представителем которого здесь был вовсе не Дан, а сидящий рядом с Даном, тысяцкий.
- Но! - повторил и обвел взглядом немцев, Дан. И, спустя секунду, уронил: - У Ганзы еще есть возможность сохранить значение балтийского торгового пути, а также влиятельность и силу самой Ганзы и, более того, еще и увеличить свои доходы!
Дан снова взглянул на, дернувшихся было... Разумеется, коль ганзейцы интересовались его персоной, они не могли не знать о том, что он не просто боярин, но еще и, некоторым образом, предсказатель. И что предсказания его имеют обыкновение сбываться...по крайней мере те, мутные слухи о которых ходили по городу. Конечно, ганзейцы не были бы ганзейцами, коль не попытались бы выяснить немножко больше об этих его предсказаниях, однако явственно просматривающаяся за подобным любопытством дама в черном, имеющая привычку всюду таскать с собой такой специфический инструмент, как коса - и ганзейцы не могли не ощутить ее трупного смрада - должна была отпугнуть их. И заставить отказаться от данных попыток...поскольку во все времена, лезть в государственные тайны, неважно - маленькой городской республики или огромной империи, было чревато. И, слава богу, что Дан сумел, в одно из посещений дома на Разважьей улице, донести до боярыни Борецкой - и остальных присутствовавших "важных персон" - эту мысль, то бишь, мысль о стратегической ценности его "видений". И о нежелательности распространения информации о них. А, также, о разных последствиях в случае, все-таки, ее распространения... Тем паче, что некоторая часть этих его "видений", точнее - некоторую часть этих его "видений", непосредственно касающуюся судеб "важных персон" - Марфы и Дмитрия Борецких, новгородского тысяцкого Василия Казимера и владыки Иона, и сами эти "персоны" не стремились "обнародовать". Однако...однако, конкретно сейчас, некоторые, успевшие вырваться "на волю" и гулявшие по Новгороду сплетни о Дане, как о местной "Кассандре", были даже полезны Дану. Они, некой зловещей тенью что-то знающего о будущем человека, маячили над всем его разговором с Ганзой. И морально "давили" на немцев, нагружая речь Дана некой тяжестью предвидения...
Дан взглянул, на дернувшихся было - после слов об упадке Ганзы и возможности, все же, ей "удержаться на плаву" - и вновь замерших немцев. Пока что они слушали его... Пока... Дан говорил с купцами короткими "рубленными" фразами...или, по крайней мере старался говорить с купцами короткими и "рубленными" фразами и подоходчивей, ибо хорошо помнил - чтобы тебя слушали, выражаться нужно понятно и покороче.
- Дело в том, - продолжил Дан, - что, как я уже говорил, из-за проблем на Средиземном море, в ближайшее время увеличится поток восточных товаров, плывущих по великому волжскому речному пути и направляющихся через Русь в Европу. Естественно, все они будут собираться в Новгороде. Ведь, Новгород - это "ворота на Запад" для Руси. И, если суметь этим правильно воспользоваться... Однако, здесь я уже не специалист, - неожиданно произнес Дан и, улыбнувшись, широко развел руками, что не очень-то удобно было сделать сидя...
Глава 3
Несмотря на молчание слушавших Дана именитых немецких купцов и старшины новгородской Ганзы, тишины, как таковой, в зале собраний не наблюдалось. Кресла скрипели под задами сидящих на них людей, кто-то из присутствующих изрядно пыхтел, кажется, это был блондинистый толстый купец с больших размеров суковатой палкой-клюкой и с длинным таким именем и фамилией - Карстен Купферслегер; чьи-то каблуки сапог или туфель скребли пол; сидевший отдельно от всех, и в отличие от тощего старосты довольно упитанный пастор, периодически и никого не стесняясь - что было, по сию пору непривычно для Дана, шумно чесался... Еще кто-то ерзал на кресле, стараясь поудобнее усесться; перешептывались о чем-то, наклонив головы поближе друг к другу - рядом с ганзейским старостой - приказчик Вернер Хубе и секретарь-управляющий старосты Густав Брокке...
- Вы сами торговцы, - помолчав, обронил Дан, - и лучше меня способны просчитать, как все сделать по-умному и заработать на грядущем увеличении потока восточных товаров... - Все же, не выдержав, Дан огласил один из, прямо-таки "болтающихся" у него на языке, вариантов использования этого будущего потока "ништяков": - Можно, например, снизить цены - за счет увеличения продажи товара... - Однако, тут же, он поспешил вернуться к основной теме.
- Короче, - произнес он, положив руки опять на подлокотники кресла, - если правильно воспользоваться тем, что в ближайшее время увеличиться поток, идущих по Волге на Балтику товаров из Китая, Индии, Ширванской и Хвалынской, по-вашему - персидской, земли, и, если при этом сделать упор на торговлю специями... Имеющими повышенный спрос у жителей Германии, Голландии, Англии и других стран... То, есть вероятность, сохранить значение балтийского торгового пути, а, вместе с ним вашу торговлю, ваши доходы и ваше влияние на европейские государства.
Выдав данный пассаж, Дан еще раз улыбнулся, хотя...хотя в глубине души далеко не был уверен в сделанных им выводах. К тому же, как Дан знал - помнил из учебников и исторических монографий будущего-прошлого, Ганза, в этом веке, и без всякого открытия новых морских дорог, то бишь еще до их открытия, начала клониться к закату - из-за внутренних противоречий, поскольку, все-таки, являлась сообществом торговых городов с не всегда совпадающими интересами, а не единой державой... - И, вряд ли, - смотря на представителей Ганзы и продолжая улыбаться, отстранённо думал Дан, - торговый путь через Новгород по Волге на Восток, спасет вас от развала и угасания. Впрочем, - мыслил Дан, - главное, чтобы немцы мне сейчас поверили, а, там, отстоим Новгород, разберемся... Тем более, что упадок Ганзы пока незаметен и сами купцы его не чувствуют...
- Но! - позволив купцам пару минут передохнуть и "переварить" сказанное им, - громко произнес Дан и, все-таки, слегка приподнялся в кресла, но приподнялся совсем чуть-чуть, дабы ни в коем случае это нельзя было истолковать как-то иначе, чем способ привлечь к себе внимание... - Но, - громогласно уронил Дан, - это будет лишь в том случае, если - слово "если" Дан подчеркнул специально, - в предстоящей войне с Москвой Новгород разгромит дружины Ивана III! При любом же другом исходе, - уже на тон тише произнес Дан, - то бишь, если в этой войне московский князь захватит Новгород и новгородскую землю, сохранить значение балтийского торгового пути не удастся. И Ганзу ждет неизбежное угасание... - И сразу пояснил-добавил: - Ведь, Новгород - это не просто один из старейших и богатейших городов Руси, не просто город, соединяющий балтийское море и торговый речной путь по Итилю-Волге... И, живущий за счет продажи балтийских товаров на Русь, а товаров из Руси, а также товаров, плывущих с Хвалынского моря по Итилю-Волге, на Балтику... Но и город, который обеспечивает эту доставку восточных диковин. И, если московский князь наложит руку на Новгород, то, - Дан перевел дыхание и устало продолжил, - вначале сильно сократится поток товаров, идущих через Новгород, потому что разоренному городу будет не до торговли. А потом... Это для независимого Новгорода торговля на Балтике важна, так как почти все товары, идущие через Новгород, как туда, так и обратно, приносят городу прибыль. И чем больше этих товаров, тем больше эта прибыль... Интересы же Москвы далеки от балтийской торговли. Они лежат совсем в другой плос...пардон, стороне. И боярам, окружающим московского князя балтийская торговля тоже малоинтересна. Их интересуют земли, в первую очередь. И во вторую, и в третью тоже земли...а не торговля. Конечно, Иван III, как и любой властитель жаждет серебра и злата, но после ограбления Новгорода ему, как минимум, и того, и другого хватит на пару лет, и когда вы придете к нему с просьбой-предложением продолжить новгородскую торговлю - а вы обязательно придете, ибо вы живете с торговли - уж, разумеется, он не станет вникать в смысл торговых операций на Балтике, дабы, плюс к ограблению Новгорода, получить еще какой-то навар. Ему будет проще, разрешив вам торговать, изымать свою прибыль сразу, установив высокую пошлину на ввозимые и вывозимые через Новгород товары. И когда ему, через пару лет, опять не станет хватать серебра, он просто еще повысит эту пошлину, даже не задумываясь - в состоянии ли купцы оплатить ее. В результате - количество купцов, торгующих в Новгороде и везущих свои товары, как на Русь, так и с Руси и далеких Ширвана и Персии, Индии и Китая, значительно сократиться, ибо останутся лишь те, у кого мошна большая и кто готов платить такие пошлины. Одновременно же с этим вырастут цены на товары - из-за пошлины, а разнообразие и количество товаров уменьшится, поскольку возить теперь товары станет лишь небольшая группа самых богатых купцов, и возить они будут только то, что хорошо продается, несмотря на высокую цену. Что повлечет за собой... - Дан обратил внимание на заерзавшего в своем кресле рядом с Даном тысяцкого Василия. До сих пор воевода слушал Дана, едва не открыв рот. Не то, чтобы тысяцкий совсем ничего не знал о Ганзе и никак не интересовался ей, все-таки он был воеводой Новгородской земли и должен был хоть чуток ориентироваться в сопредельном с Господином Великим Новгородом мире, но то, что сейчас говорил Дан, настолько превосходило все сведения Василия об этом мире...и сведения о Ганзе, что тысяцкому, действительно, оставалось только открыть рот. Однако, под конец речи Дана, Василий, все же являясь воеводой, а не купцом, слегка потерял нить рассуждений Дана, и ему стало скучновато... - что повлечет за собой, - повторил Дан, - и сокращение поступления многих товаров на Балтику. К тому же те восточные товары, которые продолжат идти, через Русь и Новгород, на Балтику, из-за своей цены станут совсем недоступны, по сравнению с товарами, привезенными в Европу на англо-испано-голландских и прочих кораблях. А, сие значит, - после небольшой паузы, сказал Дан, - что, вместо предполагаемого расширения торговли на Балтике восточными товарами...да, и многими русскими тоже, - на секунду запнувшись, уронил Дан, - наоборот, произойдет сокращение этой торговли. И, скорее всего, до объемов, даже меньших, чем сейчас. А данное сокращение, как я уже говорил, еще более уменьшит важность торговли, контролируемой союзом городов Ганзы. И еще больше ускорит упадок этих городов, их угасание и постепенное обнищание...
- И договориться с Иваном, - помолчав, "забил последний гвоздь в гроб грядущего будущего" союза городов Ганзы, Дан, - чтобы все было, как и прежде, не получится. Иван рвется в Новгород вовсе не для того, дабы оставить все по-прежнему...
Дан снова замолк, и на сей раз надолго. Сейчас ему предстояло приступить к заключительной, обещающей райские кущи завтра в обмен на реальные гривны сегодня, фазе своего повествования. И нужно было время, хотя бы с десяток минут "на подумать", как лучше это сделать. Он был далек от того, чтобы рассчитывать, вот, так, сразу, одним махом-одним рассказом о том, как же хреново будет Ганзе без Новгорода - ежели московский князь захватит город - понудить жадных купцов дать деньги городу на войну с Москвой. Пусть даже над ним, рассказчиком, и витает мистический ореол предвиденья... План Дана по выколачиванию средств из немецких купцов был коварнее. То есть, чуть хитрее, чем просто попытаться с ходу убедить ганзейцев крикнуть: - Я твоя! - и со всем пылом, добровольно отдаться Новгороду. А в знак своего согласия выписать городу чек на некую сумму золотых и серебряных монет... И поэтому закончив пугать ганзейцев, и, судя по тишине в помещении, заставив их, хоть немного, поразмышлять о будущем-подведя их к осознанию, пониманию того факта, что им, хошь-не хошь, придется "порыться в закромах" и, пуская горькую слезу, раскошелиться - дабы, "по итогу торгов"-в результате столкновения Новгорода с Москвой не потерять, вообще, все, Дан вздохнул, мысленно сплюнул через левое плечо и, все же, приступил к заключительной фазе своего повествования.
- Да, - после молчания, очень похожего на минуту памяти по почившему в бозе...еще, пока, нет, но уже вот-вот, союзу городов Ганзы... - Черт, - мелькнуло в голове Дана, - я не переборщил с разогревом, пардон, с запугиванием купцов? ...или это они так хорошо имитируют задумчивость, ожидая, что я скажу дальше? Недооценивать, ворочающих большими капиталами, людей - большая глупость... - да, - громко, чтобы опять привлечь к себе внимание, обронил Дан, - Новгород хочет просить у ганзейского купечества серебро для войны против Москвы. 1000 рублей...! И это, - на всякий случай, предупреждающе подняв руку, дабы немцы не начали выражать свое мнение по поводу озвученной суммы раньше времени и дали договорить ему до конца- на пол-тона уже тише, и, как бы, немного устало, произнес Дан, - не так уж много для ваших оборотов...
- Ну, вот, - в тоже время, подумал Дан, - самые важные слова произнесены... - и обвел взглядом лица германских купцов. Он страшился увидеть на этих лицах брезгливое выражение недовольства и презрения богатея к нищеброду, просящему у него денег, но нет. Никто не кривился. Собравшиеся купцы новгородской Ганзы были предельно серьезны и огромная - для Новгорода огромная - запрошенная Даном сумма их не смутила...
- Слушай, - шепнул на ухо воеводе Дан, - а что здесь, все-таки, делает немецкий поп?
- Как что? - удивился Василий. - Ты разве не знаешь, он же хранитель казны у ганзейцев!
- А-а, - протянул Дан и посмотрел на круглолицего, с чуть обрюзгшими щеками пастора, державшего в руках нить-веревку с нанизанными бусинами - так называемые "четки" и, с немного отсутствующим видом, перебиравшего их, - хранитель казны...
Дана напрягал этот отсутствующий вид ганзейского казначея.
- Да, вот, еще что, - продолжил-негромко добавил для ганзейцев Дан, - я хочу, чтобы меня все поняли... Когда Иван III захватит город, помочь Новгороду и сделать все иначе вы уже не сможете. Повернуть время вспять и исправить что-либо задним числом еще никто не сумел...
- Но, - встрепенулся, как бы встрепенулся, Дан, - взамен Господин Великий Новгород... -
Вот сейчас Дан повествовал от имени всего Новгорода и всей новгородской земли и этот момент, разрешение боярину Дану говорить от имени всего Новгорода - когда он будет выбивать из немцев деньги на отряды лучников и арбалетчиков, Дан, дабы не было потом к нему - по закону новгородскому - разных интересных вопросов с продолжением, заранее обсудил со всеми людьми, являющимися "на сейчас" высшей новгородской властью. То есть, опять-таки, с той же боярыней Марфой Борецкой, ее сыном - посадником Господина Великого Новгорода Дмитрием, тысяцким новгородским Василием и архиепископом Ионой... - а взамен, - повторил Дан, - взамен Новгород предлагает вам участие в разработке соляных копей в Старой Руссе и запрет торговать 2 года в Новгороде голландцам. Или, - Дан набрал воздуха полную грудь и, игнорируя удивленный взгляд, повернувшегося к Дану тысяцкого, выдохнул, - или информацию о руднике, где есть огромные запасы серебра, лежащие едва ли не под ногами...
Дану показалось, что он услышал стук упавшей на пол челюсти воеводы.
Эту тему, тему получения больших денежных знаков в обмен на участие в разработке старорусских соляных копей и запрет торговать в городе голландцам - как Дан слышал-читал в свое время, эти жители "низколежащей" земли в 15 веке здорово "достали" ганзейцев, то бишь составили им серьезную конкуренцию на Балтике, и, хоть в Новгороде они появлялись и редко... - Дан специально просил Василия-тысяцкого - ну, не к Борецкой же или ее сыну-новгородскому посаднику обращаться, а у воеводы и подходящая служба была - " провентилировать" этот вопрос через своих "верных людей"... - то бишь, хоть голландцы в Новгороде и редко появлялись, но уже успели изрядно напугать немцев своими торговыми успехами - Дан тоже заранее обсудил с боярыней Борецкой и "компанией". Точнее, этот момент заранее с ним обсудили боярыня Борецкая и "к". Сам же Дан об этом даже не думал. По наивности он собирался выбить деньгу из германцев, как говорил один из героев детского мультфильма - "без-возз-мезздно". Однако наивность Дана была быстро развеяна, та же боярыня Борецкая постаралась. Оказывается, в этом веке, как, впрочем, и в 21, откуда Дан прибыл в Новгород, никто никому так просто деньги не давал - Дан, невольно, вспомнил удивленные лица крестьянина Шуги, лоцмана Карася, гребцов с ладьи и остальных, когда, освободив их, он стал раздавать им деньги... Особенно, большие деньги. А Новгороду требовались именно большие. И, неважно, что от этих денег зависела судьба самого "спонсора", получить их "за даром" было нереально. И Марфа Борецкая сама, первая, от имени города, предложила Дану, в качестве оплаты "услуг" ганзейцев, обговорить с ними некоторые послабления в торговле и временное участие в добыче соли в Старой Руссе. Поставить же "на кон" информацию о никому еще неизвестном руднике с огромными запасами серебра, Дан рискнул сам... Где-то с две недели назад, смотря на принесенную с торжища горку серебряных монет-выручку за проданные горшки и все остальное, он, почему-то вспомнил о прочитанной когда-то книге, упоминавшей серебряный рудник на территории Норвегии. Рудник был совершенно случайно открыт в 17 веке - толи местный крестьянин гулял и подобрал кусок необычного камня, толи мальчишки притащили домой серебряные самородки, толи еще что. Находился же он, рудник, в Южной Норвегии, в исторической области Нумедаль, в 40 км на юго-запад от Осло, возле реки Логен в местечке под названием Конгсберг. И добывали серебро здесь, после открытия, чуть ли не по две тонны в сутки. Дан посчитал, что самому ему эта информация сейчас никак не пригодится, дотянуться из Новгорода до южной Норвегии, да еще и так, чтобы начать там разработку этого месторождения, было чем-то фантастическим. А, вот, "втюхать" эту инфу ганзейцам, хозяйничающим в Скандинавии, как у себя дома... Вполне возможно. И она вполне могла их заинтересовать.
- Откуда сей рудник? - пробормотал ему вполголоса воевода, поставив на место свою челюсть. - Пошто не сказывал о нем раньше, может он и Новгороду бы пригодился?
- Блин, - с некоей ностальгией мелькнуло в голове Дана, - а, может, и действительно, зря я предлагаю ганзейцам рудник? Может, их "кинуть", назвав неправильные координаты, а рудник сохранить для себя...и для Новгорода? Тем паче, народ здесь неизбалованный, во все верит...и меня почти приучил. Хотя, нет, - с сожалением подумал Дан, - не выйдет. Не поймет меня народ...
- Он далеко отсюда, - также вполголоса ответил Василию Дан, - в мурманской стороне. Новгороду не по зубам.
- А-а, понятно, - минуту помолчав, протянул тысяцкий, - не по зубам... - И, видимо, что-то решив для себя, добавил: - Твое наследство...
Дан открыл уже было рот, дабы возразить: - И никакое не наследство! Просто вспомнил о, о...и с чего это тысяцкий, вообще, взял, что это его наследство? - но в последний момент интересная мысль посетила его голову. Дан вспомнил, что в это время, многие знатные или боярские - если по новгородской классификации, фамилии в землях к западу от Руси имели владения не только на своей родине, но и в других странах. И в Новгороде, где встречались Восток с Западом, жители Руси с обитателями балтийского побережья, это знали. Учитывая же то, что Дан в "кружке" боярыни Борецкой числился выходцем, как раз оттуда, с Запада... Василий и посчитал, ничтоже сумняшийся, что Дан отдает свое наследство, то есть, часть своего наследства. Бывшего наследства, потому что Дан бежал оттуда, да, еще и веру поменял по дороге, став православным. А, ведь, на Западе все... - а, значит, и Дан тоже, был тоже, и Василий, опять-таки, не мог не знать этого - сплошь католики. А, вера в это время, ого-го - Дан это уже прочувствовал на себе - дело серьезное, и так просто ее не меняют. Впрочем, боярин остается боярином, даже лишившись наследства и поменяв веру...
Как Дан и ожидал, после последних его слов среди немцев наметилось некоторое оживление. Сначала купцы и старшина - особенно приказчик и секретарь Ганзейского двора начали что-то громко обсуждать на своем немецком, ганзейско-немецком, явно настаивая на чем-то и игнорируя Дана и Василия-тысяцкого...
Дан, "со скрипом", но еще с университета понимал немецкий, однако! Однако, тот немецкий, что был в ходу среди выходцев из Германии 15 века и немецкий 21 века... Как выяснилось, это две большие разницы. И, хотя, Дан, наплевав на все трудности, самонадеянно пытался общаться с встреченными на торжище германскими купцами на том немецком, который учил в университете, купцы его понимали с большим трудом. А Дан лишь подтверждал этим - с точки зрения боярыни Борецкой и ее "окружения", скорее всего получавших, от "верных людей", сведения о подобных разговорах Дана - подтверждал своим странным, не таким, на котором говорят все германцы в Новгороде, немецким языком версию о своем происхождении с каких-то далеких пределов германских земель. Из тех мест, где, либо сами немцы, смешавшись с другими народами, говорят по-другому, либо сами эти народы, соседствующие с немцами, слышат, мало похожий на ганзейский, немецкий язык... Тем не менее, Дан, ни спрашивать Василия - понимает ли он ганзейцев и, если понимает, то, о чем они говорят, ни просить присутствовавшего тут же ганзейского толмача - большинство ганзейцев прекрасно знало русскую речь, но традиция обязывала - перевести речь купцов, не стал. И так было ясно о чем ганзейцы спорят. И тут уже Дан ни на что не мог повлиять. Все, что он был в силах сделать, и все, что он хотел сказать - он сказал и сделал. И сейчас, после той секунды неуверенности, когда он боялся заметить на лицах ганзейцев скуку и презрение, он не сомневался, что все сказал и сделал правильно... Правда, его по-прежнему напрягал ганзейский казначей. Вернее, напрягал все тот же, малость отсутствующий, вид пастора. Из-за него, этого вида, Дан не мог уловить эмоции пастора, понять какое впечатление он произвел на эту упитанную толстую скотину - Дан не в состоянии был просчитать немца и это злило - положительное или отрицательное.
Неожиданно, к Дану и тысяцкому Великого Новгорода Василию обратился крупный, на вид - ненамного меньше Дана, и почти такой же широкий, как Клевец, с большой окладистой темной бородой и, совершенно седыми усами и бровями, носатый купец, и весь зал мгновенно притих. Ганзеец, видно, был из уважаемых, тех, кто имел в Новгороде собственную усадьбу и свои сделки проворачивал там.
- Мы слышали, - произнес германец, поблескивая на Дана умными ярко-голубыми глазами из-под нависших бровей и, говоря, как бы от имени всех присутствующих, - что боярин Дан родом не из Новгорода... - Дан заметил, как в этот момент пастор-казначей придвинулся к ганзейскому старосте и, чуть наклонившись к нему, что-то сказал... - И его владения, - продолжил купец, - далеко отсюда... - Германец огладил рукой-лопатой бороду, а затем спросил: - Кому принадлежит земля, где находиться этот рудник?
- Ну-у, - затянул паузу Дан, автоматически отмечая, что у немца, явно, с давлением не в порядке... - Вон, какое лицо красное... - и одновременно соображая, как грамотнее ответить ганзейцу, всем ганзейцам. В конце концов, решил сказать все, как есть...пусть немцы и думают, судя по вопросу, что он имеет отношение к этому руднику.
- Кому сейчас, - в который раз делая ударение на слове, в данном случае на слове "сейчас", произнес Дан, - принадлежит земля, где находиться рудник, я не знаю... - Дан замолчал, пережидая поднявшийся недовольный гул голосов. Немцы, конечно же, не ждали столь невразумительного его ответа... - Но, - спокойно продолжил Дан, - еще недавно ею правил регент свеев, он же их король - Карл Кнудссон Бунде. Однако, в свете последних слухов... - естественно, ни о каких слухах и речи не было. Просто Дан, тупо пытаясь вспомнить - в преддверие разговора с Ганзой - все сведения, что почерпнул из книг о Ганзе, заодно ясно и отчетливо вспомнил и о королевских династиях Дании и Швеции, контактировавших с Ганзой... - однако, в свете последних слухов, - сказал Дан и уточнил, - слухов о смерти Карла Кнудссона...
Если бы Дан мог сейчас подслушать мысли присутствующих, он бы здорово удивился, узнав, что очень многие из находящихся в зале, в том числе и его новгородский "товарищ", тысяцкий Господина Великого Новгорода - Василий, сразу насторожились, услышав, что он сказал - не король Карл Кнудссон, а просто Карл Кнудссон... И, тут же, начали гадать насколько он, Дан, в самом деле, "рядовой" дворянин, то бишь - обычный боярин, коль называет короля шведов так, словно тот его дядюшка или, по меньшей мере, ближайший родственник?! К счастью или к несчастью, но сам Дан даже не подозревал, какую бурю эмоций он породил в умах присутствующих купцов, а также всех прочих, своим неосторожным обращением со словами. К сожалению, в тех книгах по истории Руси, что западной, что северо-восточной или новгородской, которые читал Дан, нигде не говорилось...или Дан, как-то умудрился этого не заметить, о том, что... Нет, конечно, Дан уже сталкивался с тем, что за своими словами в Новгороде надо следить и "забазар"отвечать, но... Но он и понятия не имел, и прочувствовать, за прожитое в Новгороде время, тоже не успел, что в менталитете людей этого времени царственные особы упоминались лишь с соответствующей их положению "приставкой". А без этой "приставки" их могли называть только родственники. И никак иначе!
... - слухов о смерти Карла Кнудссона, - сказал Дан, Дан хорошо помнил дату смерти этого, поддерживаемого Ганзой, шведского правителя, - смерти, о которой, полагаю, вы уже знаете... Думаю, что сейчас этой землей владеет король данов, мурманнов и свеев - Кристиан Первый. И, еще. Что касается распространяемых обо мне сплетен, - Дан уставился в упор на краснолицего и седобрового купца, - ведь, я правильно понял вопрос уважаемого...э-э...
- Иохим Русе, - подсказал Дану имя купца тихий голос с места, где сидел ганзейский староста...
- Иохима Русе? - повторил, с вопросительной интонацией, не будучи уверен в грамотности произношения, вслед за старостой имя купца Дан...
- Правильно, - слегка наклонил массивную, с редеющей шевелюрой, голову немец...
- Так, вот, - уронил Дан, - рудник не является моим наследным владением... Но, - тут же продолжил он, - насколько я знаю, у германского союза городов достаточно сил и возможностей, дабы добиться у Кристиана I аренды нужной Ганзе территории. И напоследок, дабы ни у кого не возникло каких-либо сомнений. Я бы ни за что не позволил себе унизить честь Господина Великого Новгорода, предложив ганзейскому купечеству рудник в труднодоступном и далеком от моря месте. Дорога до этого рудника сложности не составляет...
Во всех дальнейших монологах, диалогах и диспутах ни Дан, ни тысяцкий, практически не участвовали. И, к немалому облегчению Дана... - воевода, понимавший речь ганзейцев, со слегка удивленным видом повернулся к нему и сообщил, что немцы даже и близко, будто это уже решено, не обсуждают вопрос о том, давать Новгороду деньги на войну или не давать... - ганзейцы спорили лишь о том - по словам Василия, опять-таки - какое взять с Новгорода откупное - торговые послабления и разработку соляных копей или серебряный рудник? Потом уже, задним числом, Дан узнал, что еще до того, как он явился "раскулачивать" немцев на деньги, среди германских купцов была проведена, так сказать, "большая разъяснительная работа". Иначе говоря, в грядущее "раскулачивание" немцев вмешался еще один человек. Человек, в общем-то, и не собиравшийся это делать...не собиравшийся вначале. И не знавший точно, когда Дан приступит к переговорам с ганзейцами, однако... Однако, как оказалось, "подсуетившийся" очень вовремя. Этим человеком был архиепископ Господина Великого Новгорода - Иона.
Естественно, новгородский владыка знал о торговавших в Новгороде ганзейцах, но лично он никогда с ними не сталкивался и видел их только издалека. Ибо где те купцы и где архиепископ огромного города? Однако, жизнь такая штука, что владыка, до недавнего времени и помыслить не смевший, что когда-нибудь будет общаться с иноземцами-католиками, и, более того, с их католическим священнослужителем...в итоге, вынужден был даже пригласить их на встречу. Пригласить, потому что не мог оставаться в стороне от происходящих в городе событий. Ведь, это был его город, город, где волей всевышнего он исполнял обязанность духовного пастыря и город, для которого он, владыка, делал все, что мог - обелял его перед лицом прежнего московского князя Василия Темного, боролся с Псковом, пытавшемся заключить союз с Москвой против Новгорода, устраивал переговоры между ливонцами, псковской "осподой", Новгородом и Москвой, дабы избежать войны с Ливонским орденом, ибо считал - в войне зло, и, если можно избежать ее, то нужно к этому стремиться. К тому же понимал Иона - слаб Новгород в военном отношении, очень слаб. Нет у него ни ярых дружин московских, ни подчиненных удельных князей со своими полками, ни жадных до добычи татар на службе. Вся сила города была в небольших боярских отрядах, да в многочисленном, но никудышнем городском ополчении. Конечно, были еще и отряды новгородского военного люда, но они тоже были невелики и почти все раскиданы по гарнизонам пограничных крепостей и малых новгородских городов... К сожалению, к некоторому сожалению, владыки, давно уже прошли времена грозной, состоящей во многом из рядовых горожан, новгородской рати. И жуткая слава ушкуйников Господина Великого Новгорода тоже давно увяла. Не можно городу было сейчас воевать... Вот так и получалось, что, хоть и считал Иона - лицам духовного звания дано только выступать посредниками между людьми и небесным отцом, и нельзя им вмешиваться в дела земные...так, как это делали слуги далекого Папы - до Ионы доходили сведения о поведении католических кардиналов во Фрязии, "погрязших" в мирской жизни, однако и сам он, периодически, нарушал свои правила. Единственно - Иона старался, по возможности, действовать исподволь, пусть чаще и приходилось вступать в дело напрямую...
Итак, в один из пригожих новгородских дней, по теплому времени года характеризуемому всего лишь мелким дождиком и периодически выглядывающим солнышком, некий неприметный человечек в рядовом новгородском платье, монашек, переодетый в светское, зашел на Немецкий двор и передал секретарю двора для Якоба Барендорпа - ганзейского старосты, Люциуса Калля - пастора кирхи Святого Петра и того же секретаря приглашение посетить, по насущным делам, в пяток-пятницу на следующей неделе-седмице, после полудня, ключника Святой Софии отца Пимена. Приглашение, от которого, по здравому разумению, ни Якоб Барендорп, ни Люциус Калль, ни Густав Брокке отказаться не могли, ведь и самому "деревянному лбу" было ясно, от кого, на самом деле, это приглашение - а главе, казначею и секретарю ганзейской конторы в Новгороде абсолютно незачем портить отношения с могущественной новгородской церковной властью. А значит - в означенный день все трое, гадая - зачем с ними хочет встретиться сам архиепископ новгородский, никогда раннее не проявлявший такого желания, после полудня стояли у ворот Святой Софии. Здесь их уже ждал молодой монах, проводивший гостей сразу к владыке. Конечно, ганзейцев видели и, конечно же, среди клира Святой Софии было кому донести "начальству" архиепископа новгородского - московскому патриарху Филиппу об этой встрече, встрече новгородского владыки с немцами. Однако, после того как архиепископ Иона несколько лет назад, совершив крестный ход, прекратил моровую язву в Новгороде и новгородской земле... Авторитет архиепископа поднялся настолько высоко, что, вряд ли, хоть кто-нибудь, рискнул бы подозревать владыку в связях с католическим Римом и трактовать, подобным образом, визит ганзейцев к владыке. Ну, пришли и пришли. Мало ли какие дела назрели у них к Ионе. Ведь, монастыри тоже участвуют в торговле с ганзейцами, что-то им продают, что-то у них покупают... Неизвестно, о чем думали и сами приглашенные на это "рандеву" ганзейский староста, ганзейский секретарь и пастор кирхи Святого Петра, но, когда молодой монах, больше похожий на грека, чем на словенина, привел их в помещение, где сидел владыка, выяснилось, что владыка, как он сам заявил, пригласил их просто "тихо посплетничать". Мол, столько времени Якоб Барендорп, Густав Брокке и Люциус Калль находятся в Новгороде, а с ним, владыкой, еще ни разу не виделись. А сие, как-то, нехорошо...нехорошо, потому что монастыри новогородские, все же, торгуют с купцами немецкими не только пенькой и солью. Такое начало здорово насторожило немцев, но Иона попросил их ни о чем не беспокоиться, так как никакого злого умысла против ганзейцев не держит и никакие их тайны коммерческие выпытывать не собирается. В кои-то веки ему стало интересно пообщаться с такими важными и имеющими большое значение среди ганзейцев людьми. Германцы уже совсем было приготовились к нудному, долгому и не совсем понятному разговору за кувшином слабого медового кваса - крепкий, как они догадались, архиепископ не употреблял - который, вместе с двумя парами кружек, поставил на имевшийся в помещении стол еще один монах, но все оказалось не совсем так. Между вопросами о политическом положении в странах, примыкающих к балтийскому морю, вопросах, не затрагивающих торговли Ганзы, жалобами на собственное здоровье и прочими малозначащими вещами - выяснилось, что новгородский архиепископ человек весьма разносторонний и может говорить, хоть о трудностях пути в Новгород через Ладожское озеро и Волховские пороги, хоть о трениях Ганзы с датским королем. Но, как-то, так, по ходу общения, владыка сообщил старосте и пастору, что в Новгороде наступает эпоха перемен и немцам, как бы нужно ей немного соответствовать. И не удивляться ничему происходящему в Новгороде. А, значит, и спокойно - слово "спокойно" владыка выделил особо - отнестись к тому, что, возможно, к ним пожалует, через неделю или через две, или даже через три, с интересным разговором, уполномоченный говорить от всего Новгорода боярин. Кстати, уполномоченный и от него, владыки, тоже - Иона знал об обещании Дана "взять с немцев деньги на войну с Москвой" и решил немного облегчить ему задачу...хотя и сомневался в успехе этой затеи. Но Иона понятия не имел, когда Дан, все-таки, соберется к немцам, к тому же не желал заранее предупреждать-говорить ганзейцами - с чем, конкретно, к ним пожалует Дан... Короче, этого боярина немцам нужно выслушать и хорошо подумать над его словами. Взамен же, архиепископ обещал ганзейцам более строго, в будущем, разбираться с обидами, чинимыми новгородцами немецким купцам - вроде недавних погромов ганзейских складов толпой возбужденных горожан, а также обещал помощь в деятельности Ганзы на территории Новгорода... - Иона, будучи церковным иерархом Господина Великого Новгорода, стоявшего на пересечении торговых путей с Востока на Запад и обратно, в отличии от владык других русских городов, знал - немного, но знал - о том, что происходит в Европе...пусть и мало интересовался этим. Обладая острым умом и способностью просчитывать ситуацию, ежели необходимо, то и мгновенно - не просто же так случилось "чудо" с отроком московского князя Василия Темного, почти десять лет назад вместе с князем, его свитой и его сыновьями Юрием и Андреем прибывшего в Новгород для "посещения" Святой Софии и тяжело заболевшего. Сей отрок уже готовился богу душу отдать, однако, приложившись к хранившимся в новгородском Спасо-Хутынском монастыре мощам святого игумена Варлаама, неожиданно "передумал" и вернулся с "того света". И произошло это, аккурат, на следующий день после покушения новгородских "шильников" на московского "удалого" воеводу Федора Васильевича Басенка. Уж очень оный "удалой" воевода был нехорошо известен в городе своим участием в разгроме новгородцев в первой новгородско-московской войне 1456 года. И, если бы не "чудо"... Как повернулось бы для города нападение на приближенного к князю воеводу - неизвестно. Пришлось Ионе тогда изрядно повертеться, дабы найти знахарку - а в Новгороде иначе, чем в Москве, смотрели на занимавшихся лечением знахарок и не притесняли их - способную быстро излечить княжеского отрока Григория Тумгана от пожиравшей сего отрока огневицы из открывшейся раны на ноге. Однако, прежде чем изгонять болезнь из тела Григория, владыка еще и затащил еле дышащего Григория в Спасо-Хутынский монастырь для того, чтобы совершилось "чудо". Ибо богу - богово, как став владыкой земли новгородской, понял, почти сразу, Иона, а кесарю - кесарево... А, потом, после свершения "чуда", шумно объявил святого Варлаама, бывшего некогда игуменом Спасо-Хустынского монастыря, небесным покровителем всего Господина Великого Новгорода...
В общем, обладая острым умом и кое-какой информацией, Иона давно уже предполагал наличие неких трудностей, как внутри Ганзы - влыдыка был сведущ, что Ганза - это не один город, а целый союз торговых городов - так и в ее отношениях с другими государствами. Что только подтверждали доходившие до Ионы слухи о событиях в германских землях и католических королевствах, расположенных вокруг балтийского моря... Иона даже предполагал закрытие Ганзы в Новгороде...как и то, что многим ганзейским купцам это невыгодно. Невыгодно, несмотря на то, что у ганзейцев, периодически, возникали нешуточные проблемы с жителями Новгорода - об этих проблемах, Иона знал точно. Ибо невозможно, живя в городе, благосостояние которого во многом зиждится на торговле, и являясь, фактически, одним из управителей этого города, не знать о столкновениях его жителей с иноземными "гостями"... Посему и давил владыка на больную "мозоль" немцев, рассчитывая, что обещание помощи-не помощи, но определенного покровительства самого новгородского иерарха "прольется бальзамом" на души тех немецких купцов, кто заинтересован в торговле с Новгородом - в первую очередь богатых немецких купцов, имевших в городе собственные усадьбы. И что это обещание станет "увесистым булыжником" на весах сторонников сохранения новгородской Ганзы. А, понимая кое-что в искусстве интриги и имея опыт жизни, то есть будучи уверен в определенном "подсиживании" ганзейцев друг другом, Иона пообещал и особо чуткое отношение лично к ганзейскому старосте Якобу Барендорпу, управляющему-секретарю Ганзейского двора Густаву Брокке и казначею Люциусу Каллю - но только, как к казначею, а не как к пастору кирхи Святого Петра - что значительно повышало персональные шансы последних в подковерной борьбе за "место под солнцем" среди ганзейцев... На этом, собственно, аудиенция у владыки для ганзейских старосты, секретаря и пастора и закончилась. На прощание, еще минут 10-15 они поговорили ни о чем, неторопливо выпили еще один кувшинчик хмельного медового кваса - владыка пить не стал, он был довольно аскетичен в еде и питье, а, вот, германцы не отказались. Им, смешанный с легкой медовухой, бесплатный квас понравился - после чего ганзейцев проводили за ворота подворья Святой Софии. Уходя, Якоб Барендорп, Густав Брокке и Люциус Калль сказали, что подумают над словами владыки...
Иона даже и не подозревал, сколь сильное влияние окажут на ганзейцев его, столь незначительные, обещания...э-э, некой благосклонности. Он и помыслить не мог, что оброненные им расплывчатые фразы будут истолкованы, как серьезная гарантия поддержки ганзейцев со стороны новгородской церкви в будущем. И какую, можно сказать - общественную работу, проведут после этого среди немцев, работу по правильному пониманию политики парти...текущего момента ганзейский староста, ганзейский секретарь и пастор кирхи Святого Петра...
Однако, как уже говорилось, Дан об этой, состоявшейся "в верхах" встрече не знал и потому был слегка поражен тем, что обсуждение его "выступления" не затянулось. И тем, что пастор немецкой церкви, он же по совместительству - ганзейский казначей, которого Дан инстинктивно опасался, не стал задавать ему никаких "трудных" вопросов и не прицепился к его вероисповеданию, ведь, по легенде, Дан бывший католик - не зря же, боярыня Борецкая еще на самой первой встрече сказала, что он себя в православной церкви вел так, словно лишь 3 дня назад туда попал...
Немцы даже не стали, "для приличия", брать время на размышления и откладывать решение - давать Новгороду деньги или не давать - на следующий день... Что так сильно повлияло на германских купцов - ни Дану, ни воеводе новгородскому было неизвестно. Точно было неизвестно. Сам Дан склонялся к выводу, что это целиком и полностью его заслуга, поскольку, как уже упоминалось, абсолютно не ведал о состоявшейся "в верхах" встрече архиепископа Ионы с ганзейскими старостой, секретарем и казначеем. "В гордыне своей", он полагал, что это, именно, его речь, которую он столь талантливо "задвинул", так как был "на подъеме"... - нет, в глубине души, червячок сомнения, конечно, копошился... - настолько повлияла на немцев...что, вкупе с серебряным рудником, убедила их.
- Ну, а что? - думал Дан. - Внешние данные у меня нормальные. Харизма тоже есть, то бишь и фанатичный блеск в моих глазах, скорее всего, тоже был. Говорить я, гхм, умею. А, искусство убеждать во многом сродни умению приказывать, которое является моим природным талантом. А тут еще и месторождение серебра...если не задаром, то близко к этому. Плюс, к тому же, новгородцы для ганзейцев, "известное зло" - ежели так можно сказать, а князь Иван III чужой и, оттого, непонятный... Да, и слухи о московских порядках, что гуляют по Новгороду с моей подачи, заставляют немцев, стопроцентно, заранее боятся Москвы...
К какому же выводу склонялся воевода и что он полагал, осталось тайной "за семью печатями". Собственно, мнение Василия, как и самооценка Дана, "слегка завышенная", сейчас были неважны, самое главное - немцы готовы были дать Новгороду запрашиваемую тысячу... - Ну, вот, - мелькнуло в голове у Дана, - что я обещал, то и сделал. И ровно столько, сколько и обещал...и даже не в долг, как планировала боярыня, а без возврата и торговых послаблений. Осталось только составить, как я понимаю, соответствующий договор, чтобы все было, как положено и никто не мог, в дальнейшем, оспорить его, указать месторасположение рудника и поставить печати, новгородскую вечевую и ганзейскую... Но это уже, слава богу, без меня...
Составить договор требовалось время. Поэтому тысяцкий и ганзейский староста договорились о передаче "злата и серебра" на следующей седмице во вторник, в третий час после рассвета, то есть в 9 утра.
Лично же Дан, исполнив свой "долг", еще и заработал на этом. Нет, не потому что Дан, предварительно потребовал у Марфы Борецкой - как это было принято в прошлом-будущем 21 веке во многих странах, возникших на развалинах Советского Союза, странах, где у власти оказались полукриминальные элементы - "откат" за выбитую у ганзейцев сумму... Сие было немыслимо в Новгороде. Просто сами немцы решили, что рудник предложенный им Даном, все же, каким-то боком - ни купцы, ни ганзейский староста не забыли, как Дан запросто назвал шведского короля - относится к наследству Дана и надо за него, по-честному, заплатить. По-честному, исходя из разумения купцов и по мерке 15 века. Поэтому персонально Дану они еще доплатили 200 рублей сверх оговоренной тысячи. Правда, тоже с соответствующим договором на пергаменте, в который осторожные торговцы, видимо на всякий случай, как и в договор на 1000 рублей с Новгородом, вписали пункт о полном отказе - в том договоре, что на тысячу рублей, Новгорода, а в этом, что на двести - лично Дана, от каких-либо прав на этот рудник в будущем.
- Умные, - хмыкнул, мысленно, Дан, когда секретарь новгородского веча огласил дополнительный договор с Даном, - боятся, что я, таки, имею отношение к этому месторождению и, когда-нибудь, потребую его назад. Впрочем... С другой стороны, не думай они, что этот рудник не бесхозный и я, каким-либо образом, касаюсь его...могли бы и не дать денег. "Просто так" не дать, предоставить, как заем с процентами в виде соляных копей, запрета на торговлю с голландцами и торговых послаблений...
Глава 4
Как Дан и предполагал, сразу после получения "злата и серебра" от Ганзы, его постарались "отпихнуть подальше" от мошны с этими деньгами. Дан не знал, на что, именно, рассчитывала Марфа Борецкая, как глава "комитета" по вооруженной встрече Москвы, и куда или в кого она хотела вложить данные деньги... Дану об этом не докладывали. Слишком "мелкая сошка" он был для таких сведений, пусть уже кое-чем и знаменит. Но догадываясь о подобном исходе грядущего "денежного" дела, Дан, заранее, предусмотрел некоторые шаги. И в преддверии будущей встречи, еще задолго до того, как денюжка попала в "закрома" державы, то бишь, в новгородскую казну, а еще вернее - в руки Марфы Семеновны Борецкой и иже с нею, он начал "капать на мозги" тысяцкому Василию, с которым был наиболее близок из всей правящей новгородской верхушки - посадника, воеводы, архиепископа и главы, теневой, боярской "осподы" - Марфы Борецкой. А уж, когда дело приблизилось к развязке и оставалось лишь поставить печати на договор, Дан свои усилия активизировал по самое не могу. Суть же этих усилий состояла в том, чтобы любые разговоры с тысяцким сводить к рассуждениям о будущей войне с Москвой и о том, как правильно Новгороду потратить полученные деньги. И что городу, в преддверии войны с Москвой, на службе у которой много наемных татар, просто непременно надо сделать - заиметь собственные отряды лучников или арбалетчиков. А лучше и то, и другое. И хорошо, если бы эти отряды, вместе с полком боевых монахов владыки новгородского, стали бы в будущем постоянным войском города, но не как новгородские воины-профессионалы, раскиданные по гарнизонам новгородских градов и крепостей, а как дружины московского князя или личные отряды европейских герцогов и графов. А еще хорошо, чтобы находились эти отряды всегда "под рукой" тысяцкого и содержались на деньги города. И набирались из рядовых новгородцев. Так и черному люду новгородскому подмога будет, ведь в эти отряды, в первую очередь, пойдут отроки из тех семей, где едоков "мноха", а еды мало, и у города верный и нужный полк появится... И что важно - в ходе этих разговоров, у Дана всегда выходило, что, ежели тупо набирать - на полученное от ганзейцев серебро - "солдат удачи", то результат будет хуже, чем организовывать собственные отряды...
Через два дня после подписания договора, на двор к Дану, то есть, не в мастерскую, находившуюся в усадьбе Домаша, а, конкретно, сначала на двор к Дану, где хозяйничала Ждана вместе с помогавшим ей Хотевом... Дан понимал, что это не дело телохранителю быть подсобным рабочим у его жены - правда, из-за того, что Дан считался аристократом и обязан был соответствовать неким нормам поведения бояр, временно, до подходящего случая, жены неофициальной - однако Дан и Ждана жили, как бы, на два дома и иначе сейчас не получалось. А, жили они так, потому что Ждана числилась, пока числилась, за неимением другого статуса, все-таки, вдовой и должна была, коль не вышла вновь замуж, жить, во избежание сплетен и "общественного порицания" - отдельно, а еще лучше в своем доме; а, во-вторых, на тесном семейном совете, то бишь - ночью, в постели, Дан и Ждана решили не трогать до поры, до времени дом и усадьбу Жданы. Ибо, накануне войны с Иваном III, они могли пригодиться для хранения, за стенами Новгорода, казны Домаша и Дана, и укрытия в доме женщин и детей на период будущих военных действий вблизи Новгорода. А, пока Дан думал и решал, как и бояр не обидеть и к Ждане посвататься, чтобы все было честь по чести, бывшая вдова полностью перебралась к нему. Узнав о ночном нападении татей на мастерскую Дана и Домаша и изрядно переволновавшись за Дана, Ждана, наплевав на все возможные разговоры, прихватив дочку, моментально отбыла в толком еще неустроенный и неуютный дом Дана. Усадьбу же свою...вернее, в усадьбе же своей, оставив необычного чудина Ульмига и его внуков - то, что парень и девушка, встреченные Даном на подворье Жданы в Людином конце внук и внучка белоглазого чудина, не заметить было сложно. И Веетар-ветер - как, по словам Жданы переводилось имя парня, и девушка Весанта, что означало - весна, являлись, может, и не точной копией деда, но родная кровь у всех троих чувствовалась отменно. И, да, теперь у Дана появилась приемная дочь - Ярослава, родная кровинушка Жданы...
Дочке Жданы новое место жительства понравилось, а новый муж мамы и ее новый "папа", ей уже давно нравился. Вероятно, потому что она видела, как с появлением Дана ее мама стала часто улыбаться и, теперь почти всегда, была в хорошем настроении. А еще ей нравилось, что в новом доме живет, кроме них с мамой, много разных людей, и на новое подворье приходит тоже много разных людей и все они улыбаются девочке. И мама всегда берет ее с собой, когда идет в мастерскую к Дану и дяде Домашу. А, уж, там, в мастерской столько всякого...и необычного.
И, опять возвращаясь к теме дома... Дану было ясно, что усадьбу Жданы, все равно, нужно будет продавать. Слишком мал для планов Дана ее двор и от мастерской далеко. Только что, если сам дом, занимающий треть усадьбы, снести и на всей территории подворья организовать какое-нибудь производство, например, художественную лепку из глины или, ту же, резьбу по кости, хорошо получающуюся у белоглазого Ульмига - та фигурка Святого Пантелеймона из моржовой кости, что получил Дан, когда отлеживался после нападения на них с Домашем на окольном рву, фигурка святого, помогающего больным, была вырезана Ульмигом, одновременно и работником, и слугой Жданы. Впрочем, внук и внучка Ульмига -- тоже умели резать фигурки из кости...
Короче, сейчас Дан со своей дамой сердца жил на два дома и кому-то нужно было охранять новую усадьбу Дана. А заодно и помогать его неофициальной, но от этого не менее настоящей, жене. И этот кто-то был Хотев, поскольку Рудый и Клевец имели строгий наказ от владыки новгородского не отходить от Дана и беречь его пуще собственного глаза...
В общем, когда в новую усадьбу Дана, ровно через два дня после подписания договора и передачи денег, пожаловал бирич с наказом - от новгородского посадника - пригласить Дана на следующий день пополудни на совет осподы, который состоится в Грановитой палате во дворе Софийского собора, то хозяйничающая в усадьбе Дана Ждана отправила бирича через дорогу к Домашу. Посыльный от новгородского посадника нашел Дана, пробующим очередное "чудное" творение мастера-зельевара, он же - бывшего медовара, а ныне "чесноГо" самогонщика, Федора. Пробующим, в присутствии самого зельевара, ибо никем иным, этот тощий, с худым лицом и длинным носом, мужичок, стоящий рядом с Даном и державший в руках маленькую, невиданную ранее биричом, корчажку, быть не мог - Дан еще тогда, когда уговорил Домаша на открытие нового "медицинского" направления в их деятельности, изготовил самостоятельно с десяток экспериментальных корчажек с "бутылочным" горлом и сравнительно широким "телом". Изобретать что-то более оригинальное - закругленное, квадратное или прямоугольное, Дан не стал. Не счел нужным. Для будущих медицинских препаратов на основе самогона и этого вполне хватало. В процессе обжига, естественно, часть посуды треснула, а часть... ну, так, на то Дан и рассчитывал. Тем паче, что оставшегося было с лихвой. И все это являлось лишь небольшим заделом на будущее. Буквально так Дан и ответил ну, очень любопытствующим Вавуле и Семену на их вопрос: - "...и чо он сотворил?" - а они уж, как могли, по своему разумению, пересказали его ответ всем остальным, интересующимся работникам мастерской.
На изготовленных опытных образцах, Дан также, собственноручно, нарисовал, на одной стороне змею с высунутым раздвоенным языком... - сначала хотел нарисовать череп, но потом сообразил, что подобные символы для Новгорода будут чреваты обвинением в колдовстве. Как-никак, Новгород, все же христианская земля, пусть и с пережитками язычества. Да, и череп слишком "авангарден" и может отпугнуть покупателей. После чего, Дан решил ограничиться змеей... - и объяснил, сидевшему неподалеку от него в сарае-мастерской и продолжавшему любопытствовать Вавуле, а также всем прочим, тянувшим шеи в его сторону или становившимся на цыпочки, что это знак того, что, мол: - "Опасно. Употреблять с осторожностью". На другой же стороне экспериментальных корчажек, Дан изобразил "фирменное" клеймо-подпись их мастерской - три сплетенные вместе буквицы МДД, выполнены алфавитом-кириллицей с соединяющей их средней "добро" - Д, выполненной глаголицей. Половину готовых глиняных бутылок, Дан передал Федору...
Принюхавшись к, принесенному Федором и откупоренному кувшинчику, Дан аккуратно слил себе на ладонь, на тыльную сторону ладони, благо, что еще не успел руки ни в краске, ни в глине вымазать, несколько капель его содержимого и осторожно слизнул их. Немножко завис, прислушиваясь к своим эмоциям...
- Вроде, ничего и запах, наконец, не противный...
Как раз в этот момент к нему и подошел крепкий молодой парень с румянцем на щеках, одетый во все красное - новгородский бирич. Выслушав бирича и, кивнув головой - в знак того, что услышал и все понял, Дан обронил: - Я приду, - тут же, в очередной раз, отмечая, яркую одежду бирича на фоне обыденно одетых работников.
Приглашение на завтра Дана не очень устраивало, он собирался завтрашний день посвятить "медицинскому направлению" в деятельности их с Домашем "фирмы", но... Но подобными "вызовами" не манкируют. Придется идти. Да, и попусту звать на совет "осподы" аж в Грановитую палату, вотчину владыки Ионы, не будут. Впрочем, все это будет завтра. А сейчас он, все-таки, хотел решить вопрос с зельеваром Федором - давать ему "добро" на выгонку самогонки с подобной очисткой - это был уже четвертый раз, когда Федор приносил Дану результаты своих усилий - или отправить его экспериментировать дальше. В первые три раза, Федору не удалось приемлемо избавить "доморощенный" алкоголь от мерзостного запаха и вкуса, да и слабоват по крепости он был, даже до незапамятной по прошлому-будущему 21 веку водки, то бишь спирту, сильно разбавленному водой, не дотягивал. Пришлось Дану изо всех сил "намекать" Федору о необходимости дополнительной перегонки мутноватой субстанции, больше похожей на брагу - собственно, это и была брага, а не самогон. В своем 21 веке Дан слышал, чуть-чуть, краем уха, о том, как делали "первач", жидкость, по крепости доходящую почти до 80 градусов. И, если "первач" было нежелательно использовать, из-за высокого содержания в нем метанола - метилового спирта, химического элемента, ядовитого для человека, то вытекающая следом за "первачом" из самогонного аппарата - или перегонных кубов - жидкость уже во многом была избавлена от метанола, а крепость еще имела вполне приличную, подходящую для задуманных Даном медицинских препаратов, 45 - 60 градусов...
Федор учел все "намеки" и претензии Дана, и сегодня, ничтоже сумняшеся, принес то, что Дана, более-менее - скорее более, чем менее - устраивало. Довольно качественный продукт. Не полностью, но в значительной мере избавленный от сивушных масел... - бывший медовар сказал, что он использовал для очистки древесный уголь, однако, как подозревал Дан, он использовал еще что-то, но что, конкретно, Федор не говорил, а Дан не стал заострять на этом внимание, решил, хрен с ним, пусть это остается тайной Федора, надо будет - разберемся... - и имевший крепость, Дан мог понять это только по собственным внутренним ощущениям, ибо никакого спиртометра у него и в помине не было, определенно не менее 40 градусов. Во всяком случае, продрало Дана, "обожгло огнем" внутренности, когда он, при бириче, напрямую приложился к кувшинчику... - ес...сессно, не выпив...ик, не выпивки ради... Иех, ух...
- Ойся, ты ойся, да ты не бойся, я тебя не трону, не беспоко-о-йс-ся..., - попытался выводить он рулады...
- ...а, токмо, в целях установления истины...вот! - и разобрало его, будь здоров.
Теперь, поскольку самогон Дану понравился, предстояло "сломать мозги" и придумать, как лучше, вернее - как правильно, "запустить в жизнь" "медицинский проект". Но сначала нужно было, все-таки, решить вопрос с производством самогона - название "хлебное вино", данное Федором первой, сделанной им мутной жидкости, отпало, как бы, само по себе. Ну, какое это было вино?
Гнать самогон на купленном Домашем по соседству с его усадьбой участке, на котором, сейчас, находились лишь две, обшитых деревом, ямы-глинника, было, пока, невозможно. Участок был пуст и нанятые плотники - как раз вчера и нанятые, притом хватило лишь части виры, что заплатили ганзейцы за нападение на Дана, за его "моральные страдания"... - Дан не хотел залазить в общую их с Домашем казну. Интуиция ему подсказывала, что очень скоро им потребуются все их деньги... - только-только приступили к сооружению крепкого сарая под производство самогона. Хотя... Новгородские плотники строили быстро и уже через пару-тройку дней сарай будет готов.
- Вот, тогда-то, - подумал Дан, - и переедет самогонщик Федор со всем своим имуществом в этот сарай. А, сейчас, пожалуй, пусть закупает или заказывает то, что необходимо для изготовления самогона - кроме перегонных кубов, кубы мы сделаем сами в мастерской - и складирует дома у себя. Чай, места у него хватит.
Дан уже трижды заходил к Федору в гости, каждый раз пугая зверскими физиономиями своих телохранителей Рудого и Клевца, домашних Федора - жену и двух пацанов-малолеток, и видел в каких условиях живет зельевар, а также те плошки и кувшины, которые он использовал в своей работе по выгонке самогона. Для массового производства алкоголя такие "перегонные кубы" не годились.
Дан уже хотел отправить, передавшего ему приглашение и теперь с любопытством таращившегося на снующих по подворью...
- Семен, не стой! У тебя там пригорает! - кричал Семену младшему, стоящему у печи для обжига, Семен старший, держа в руках несколько кувшинов-заготовок. Одновременно с этим криком Семена, распахнулась широко дверь сарая-цеха гончаров и художников, и оттуда вывалился Лаврин, высоко подняв, к солнцу, "греческую" амфору и что-то рассматривая на ней. Следом за ним из сарая вывалились Зинька, Нежка и Домажир, о чем-то бурча и апеллируя, при этом, явно к своему старшему...
Застряв посреди двора, вполоборота к Дану, Федору и биричу, довольно громко разговаривали друг с другом по-немецки, одетые в кольчуги - Седой Хирви, с арбалетом, положенным на плечо, и опиравшийся на копье молодой немец Иоганн... Периодически, и тот, и другой крутили головами, наблюдая за усадьбой и находящимися в усадьбе людьми...
В нескольких шагах от бирича, подпирали забор усадьбы, сливаясь с тенью от него Рудый и Клевец, вроде бы не смотревшие на топтавшихся возле Дана Федора и посыльного новгородского посадника, но на самом деле внимательно отслеживающие все их движения...
Пыхтел, в дальнем углу, под просторным, но, все же, хлипким навесом Незга, нарезая круги вокруг своего пифоса - оно, конечно, делать керамику под временным навесом - это не есть "гут", но в старом сарае, даже перестроенном и расширенном, просто не было места под такую громадину. Вот, закончат плотники сарай на новом участке, тогда и возьмутся за сооружение пристройки к нему, разумеется, с отдельным входом и через стену. Пристройки, под лепку подобных сосудов-исполинов - Дан уже озадачил плотников. Благо деньги в наличии были...
- Вайке, Мерене, Майму, веселее! - командовала Аглая, жена Вавулы трем девчонкам-девушкам, более похожей на девчонку Вайке и более похожим на девушек Мерене и Майму - Мерене, заметив молодого бирича, кокетливо улыбнулась ему - тащившими вместе с ней в дом к Домашу какие мешки.
- ...таращившегося на работников мастерской бирича Дан уже хотел отправить обратно, а следом за ним отправить и Федора, дав пинком под зад, пардон, дав "добро" на производство самогона и поручение - закупаться всем необходимым, но тут ему в голову пришла шальная мысль.
- А, не предложить ли, - подумал Дан - самогон биричу? Пусть попробует... Интересно, скривится или нет? Все-таки, ни на что несмотря, я дитя 21 века, а он абориген до мозга костей... - Идею же испытать самогон на работниках мастерской, Дан отмел сразу. Они все не первый день работали с Даном и внутренне уже были готовы - и Дан это понимал - к любому новшеству. То бишь, чистоты эксперимента не получилось бы.
- А не испробует ли бирич Великого Новгорода, - обратился Дан к посланнику новгородского посадника, - несколько капель нового зелья для лечения всего люда новгородского изготовленного?
Дан не знал, позволяет ли биричу статус пробовать что-либо у тех людей, к которым он приходит, однако рискнул.
Бирич, молодой парень с румянцем на щеках, со светлыми усиками и маленькой светлой бородкой, если и удивился неожиданному предложению, то ничем себя не выдал. Посмотрев в глаза Дану - Дану показалось, он, на мгновение, увидел душу парня, бесхитростную и верящую в то, что ему здесь не причинят зло - парень перевел взгляд на тоже стоящего рядом "испытателя" Федора, с интересом также уставившегося на него, и, после секундной задержки, правильно сориентировавшись, подставил свою согнутую лодочкой ладонь под кувшинчик, что держал в руке Дан. Дан взглянул на чистую ладонь бирича, и аккуратно "выдавил" на нее, из кувшинчика - как и первый раз себе, все же парень, никогда раньше не пробовал подобной крепости напитка - несколько, ну, может, чуть больше, чем несколько, капель, содержащейся в кувшинчике жидкости. Бирич, как и Дан ранее, лизнул жидкость, на мгновение застыл, затем сделал мощное глотательное движение, после чего, едва не закашлявшись, раскрыл рот и начал втягивать в себя воздух, одновременно махая перед собой рукой, словно пытаясь остудить этот воздух. Дан даже растерялся, он абсолютно не ожидал такой реакции, ведь сколько было той жидкости...
- Только этого не хватало..., - пробормотал он. - Воды! - громко крикнул он непонятно к кому обращаясь, или к стоявшему рядом Федору, или к, как раз, набирающей воду из колодца - возле печей для обжига - Антонине и сам, оглянувшись, метнулся к Антонине. Буквально выхватив у нее из рук кожаное ведро, Дан, в мгновение ока, вернулся обратно, к глотавшему воздух биричу и сунул ведро биричу.
- Пей! - приказал... - уж что-что, а приказывать Дан умел... - приказал он парню, проклиная себя за дурацкую идею - испробовать на молодом неопытном бириче самогон. Парень моментально схватил ведро и, поднеся его ко рту, приник к воде. Хлебнув пару раз, он поставил его на землю-траву.
- Тьфу, ты, - произнес в сердцах, Дан. - Я чуть было не умер от страха, что отравил невинного человека. Парень, ты, вообще, как, живой? - обратился Дан к биричу, все лицо которого и видимую часть шеи, как сыпь, покрыли крупные красные пятна. Парень молчал, вероятно, еще никак не придя в себя.
- Первый раз вижу, - обронил Дан, - чтобы несколько капель так повлияло на человека. Эй, алло! - Дан замахал руками перед парнем. - Ты меня слышишь?
- Слышу, - наконец-то отмер бирич.
- Ну, слава богу, - буркнул с облегчением Дан. И слегка наклонившись к биричу, который был на полголовы ниже Дана, спросил: - Ты как себя чувствуешь, слуга народа?
Насчет "слуга народа", парень, было видно, что не "в курсе", но, все равно, ответил: - Сейчас хорошо, но, как-то, жарко мне.
- Я, вот, что тебе скажу, - произнес Дан после паузы. - Я дал тебе испробовать питье, какое мы будем пользовать для лечения огневицы и для того, чтобы не было этой огневицы. То бишь, тогда, ежели ты, к примеру, зимой провалишься в воду аль замерзнешь и станешь хворать. Или живот у тебя разболится, или, допустим, рана какая откроется. Много для чего подойдет это питье и многим сможет помочь. Однако, сначала надо, чтобы оно не пахло противно и на вкус не было отвратным. Ведь, кто им будет лечиться? - вроде как, не смотря на парня и в тоже время, как бы, задавая ему вопрос, вопросил Дан, вовлекая, тем самым, бирича в разговор... И делая его не пострадавшим - по глупости Дана - посторонним и, более того, находящимся на службе у Господина Великого Новгорода, человеком, а, как бы соучастником эксперимента по испытанию самогона... - Ну, а жарко, - не закончив тему, резко перескочил, по испытанной методологии демагогов будущего, на другое Дан, - это сейчас пройдет. Лучше скажи, ощущения какие были, когда попробовал питье?
Парень растерянно, все-таки, Дан, за минуту, уже "запудрил ему мозги", посмотрел на Дана, затем на прищурившегося хлипкого носатого мужичка - почетного самогонщика Федора, и произнес: - Ядреная!
- Эт хорошо, - промолвил Дан, - она и должна быть ядреная. А пить не противно?
- Не...нет, - маленько заторможено сказал бирич. - Непривычно и жжет, а так не противно.
- Ну, вот, и ладушки, - улыбнулся Дан биричу. И полуразвернувшись к медовару-зельевару и просто самогонщику Федору, произнес: - Считай, Федор, новгородцы дали "добро" на твое зелье! - А затем, снова повернувшись к парню-биричу, уронил: - За то же, что ты принял участие в испытании нашего лечебного питья, прими этот кувшинчик с лечебным напитком в подарок. И, самое главное, - сказал Дан, - и постарайся это запомнить - пить его нужно только тогда, когда почувствуешь, что хвораешь, что тебя кашель мучает, али горло болит и знобит тебя. И пить не более двух глотков сразу и не чаще раза в день, лучше всего перед сном и, желательно, на пустой живот али когда давно поел. Но, ежели очень сильно замерз или провалился в воду зимой, то первый раз можно и три глотка сразу, как только домой пришел. Ясно?! - мгновенно посерьезнев, сурово спросил Дан. Парень кивнул головой.
- А еще, - снова став добродушным, добавил Дан, - это питие хорошо для промывания ран, дабы не было потом огневицы...нальешь немножко из кувшинчика на чистую тряпицу, чтобы она возглой стала и протрешь этой тряпицей края ран. Будет чуток жечь, но так и должно быть. И так нужно делать каждый раз, когда перевязываешь рану. Если зуб драть будешь или вышибут в стычке какой, тоже немного возьми в рот этого пития, но не глотай, а просто поддержи во рту, там, где был зуб, а затем выплюни. И если объелся или съел чего-то не то, то тоже сделай два глотка, но не более и только один раз. Все запомнил? - уже не став изображать "железную" суровость, снова спросил Дан. И, не дожидаясь ответа бирича, сам сказал: - Парень ты молодой, должен запомнить. - И, вновь, закупорив горло кувшина деревянной пробкой, Дан протянул судно-кувшин парню... Даря молодому биричу, "безвозмездно", кувшинчик с самогоном, Дан не опасался, что парень разнесет по Новгороду слух о странном зелье, имеющемся в мастерской Дана и Домаша и даже даст, кому-либо, самогон на пробу. Пусть. Это будет лучшей бесплатной рекламой на будущее!
Отправив бирича, Дан, опять развернулся к наблюдавшему весь "концерт", непонятно чему улыбающемуся Федору.
- Ну, как ты понимаешь, - посмотрев на Федора строгим взглядом, отчего тот сразу прекратил "лыбиться", произнес Дан, - у тебя, наконец, получился то, что нам требовалось. И на ее выгонку я даю "добро"... - Федор ухмыльнулся, хотя, заметно было, что похвала пришлась ему по душе и он, давно уже не юный девственник, даже, чуть-чуть, покраснел... - однако, в ближайшие несколько дней, может два, а может и три, ты делать ее не будешь. - И, пока, Федор, в недоумении разевал рот, дабы поинтересоваться: - Вах, дарагой, па-а-чиму? - Дан быстренько задал ему вопрос: - Сколько у тебя дома такой самогонки?
- Три кувшинчика, - ответил мастер-зельевар.
- Сейчас пойдешь и принесешь весь самогон сюда, - быстро, пока Федор ничего не понял и не начал снова интересоваться: - Вах, дарагой, пачиму? - произнес Дан. - Отдашь его мне, а я скажу, что тебе делать дальше... - Дан собирался, как и предполагал, снабдить Федора инструкциями и деньгами, в том числе и инструкцией, как тратить и как отчитываться за "казенные" деньги, и отправить его в поход за всем, что будет необходимо для производства самогона в количестве. Разумеется, за всем, кроме того, что они сами сделают в мастерской.
Посмотрев на новгородца, который замер чуть ли не по стойке "смирно", уставившись на Дана и ожидая, что ему еще скажет "насяльник", Дан усмехнулся и обронил: - Все. Вали...э-э, иди за самогоном.
Отсылая Федора, Дан уже решил, куда пустит эти три кувшинчика самогона. На настойки для владыки. Поскольку то, что он уже отнес владыке, в своем составе настоек не имело. А вместо них, там был отвар на основе имбиря, корицы, куркумы и даже гвоздики. Но для лечения хорошо бы использовать и настойки, вернее, хорошо бы использовать и то и другое. Однако, на момент начала лечения владыки, настоек у Дана не было. К сожалению, опыты по очистке самогона, на котором Дан собирался настаивать специи, и доведение самогона до нужной крепости, несколько затянулись - оказалось, что его, Дановы, "хотелки" не всегда соответствуют реальной жизни, но Дан не рискнул откладывать лечение владыки "в долгий ящик". Побоялся, что опоздает и принес Ионе то, что уже было готово. Слава богу, которому служит владыка, прописанное Даном лечение Ионе помогло, вернее - помогало, и, как Дан понимал, сейчас Иона не торопился к вратам Святого Петра. Несомненно, если бы архиепископ не стал пить принесенные Даном отвары и использовать принесенные Даном же специи, ничего этого не было бы и владыка сейчас бы домучивал последние дни. Но Дан сумел убедить Иону в необходимости его, владыки, лечения, не в последнюю очередь аргументируя тем, что владыка необходим для всей новгородской земли. Теперь же, коль появилась такая возможность, Дан хотел добавить в рацион архиепископа еще и настойки. Естественно, для этого вновь требовались специи. А для некоторых видов настоек, желательно еще и южные фрукты. Хотя бы некоторые. Притом, в любом виде. Например, самая простая, помогающая при простуде и ревматизме, цистите и головной боли, улучшающая кровообращение и ускоряющая обмен веществ, стимулирующая пищеварение и прочая, прочая, прочая, имбирная настойка делалась из нарезанного мелкими кусочками, предварительно очищенного, корня имбиря, залитого крепким самогоном и помещенного на неделю куда-нибудь в темное место. Но для того, чтобы ее употребление давало еще больший эффект, и она была более "скусной", в нее требовалось добавить немного меда и сок лимона...или цедру лимона...или, если уж нет ни того, ни другого, просто сушку лимона. И, ежели найти в Новгороде мед не составляло труда, у того же Федора еще имелся вполне приличный запас - для коммерческого медоварения мало, а для целей Дана очень даже достаточно - то за лимоном необходимо было уже специально топать на торг. А учитывая, что и сами специи у Дана, практически, закончились, когда он, "сурьезно настроился" на лечение владыки... Практически, потому что совсем чуть-чуть, буквально "на один раз", Дан, все-таки, отложил - с некоторых пор ему, в ежедневном рационе, стало остро не хватать...как минимум перца, не говоря уже о прочей куркуме и хмели-сунели. Собственно, перец, как и корица, в Новгороде давно были известны и, нет-нет, их да употребляли в пищу, однако из-за цены... И не то, чтобы Дан раньше, в своем 21 веке, до того, как попал в Господин Великий Новгород, и дня не мог прожить, не поперчив круто еду, не проимбирив чай, и не прокардамонив кофе, плюс закусив все это булочками с ванилином и корицей, но... Организьму, почему-то, одних лука с чесноком, также издавна известных жителям Новгорода и, в отличие от перца, часто добавляемых в блюда, стало мало. И он, явно, требовал и иных приправ... Дан лично, сам, собственными "кривыми" ручками, почти втихомолку, добавил отложенное "на один раз" в те каши и похлебки, что готовила на всех работников мастерской и остальных "праздношатающихся" - ну, как не накормить телохранителей боярина Дана или, коль боярышня-барышня Ждана, не венчанная, но, фактически, настоящая жена боярина, или работающие у себя, но, как бы, тоже работники мастерской Яким и Перхурий, забредут к Домашу на усадьбу во время обеда? - жена Вавулы, повариха Аглая Спиринична, готовила вдвоем с помощницей - вдовой Антониной. Добавил, дабы не только его, Дана, собственный организьм порадовался жизни, но и работники мастерской тоже получили, хотя бы, "одноразовый", заряд бодрости... Полезный и для здоровья, и вообще. Ну, а, в целом, Дану теперь предстояло снова навестить на Торжище ряды "работников торговли", специализирующихся на южных специях. И, "ес-сесно" закупиться всем необходимым... Жаль, карай Захар уже отбыл к себе в Крым - Дан, где-то, примерно через седмицу после встречи и разговора с ним, по своим делам, а заодно и посмотреть на их, с Домашем, перестраивающуюся на Торжище лавку, заглянул в ряды торговцев "экзотикой". Однако купца-карая уже не увидел, и лавка его была закрыта...
Глава 5
Отправив Федора и оставшись один, постояв еще с минуту и покачавшись в задумчивости с пяток на носок и обратно - с недавних пор появилась у него такая привычка - Дан решил, нечего откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра. Тем более, что завтра ему предстояло идти с визитом во владения святой Софии... Иначе говоря, он решил, что у него сегодня еще есть время сходить на торг и купить нужные ему - для настоек - ингредиенты. Разные, там, лимоны и остальное прочее. И денюжки у него имелись - не далее, как два дня назад, во время подписания договора с немцами, он получил, вдобавок к вире за нападение на него, еще 200 рубликов "компенсации" за серебряный рудник...вернее, даже, "компенсации" не столько за рудник, сколько за спокойствие ганзейцев в вопросе серебряного рудника. Крикнув Седого Хирви, вместе с молодым немцем Иоганном выполнявших роль дневной стражи - за неимением нужных людей, Дан с согласия Домаша, временно "припахал" к "гарнизонной службе" обоих пленных немцев. Бывших пленных немцев. Молодого Иоганна, на эту седмицу, в дневную смену к Седому Хирви в пару, а более опытного Андреаса в ночную с охранником Якуном. Ведь, охранников, после смерти Микулы... -
Микулу похоронили, все чин по чину, как надо. С отпеванием в церкви и, отдельно, по настоянию Домаша, с поминками, по воинскому обычаю, среди военной "братии" Новгорода. Правда, Дан сильно сомневался в христианстве этих поминок... Дан, тогда еще, здорово поругался с Домашем, ибо его на эти поминки не пустили, как не относящегося к словенскому воинскому "сословию", но в конце концов он понял правоту Домаша и тех, кто пришел проводить Микулу. Их и было-то не так уж много, всего с десяток человек, знавших Микулу и находившихся в городе. Но и то оказали честь воину и отправили в последний путь, туда, куда положено по их представлениям... Дан хотел еще дать денег вдове Микулы, сверх его жалованья, и пообещать, по возможности, взять на работу двух его сыновей - среднего и младшего, старший уже "тянул лямку" воина в какой-то крепости, но Домаш отговорил Дана. Сказал, что для семьи воина брать такие деньги нехорошо, ведь он их "заработал" не в походе, не занимаясь воинским ремеслом, а на "гражданке". Да, и не нищенствует семья Микулы. И сыновей его обещать взять в мастерскую также не нужно, они из рода ратоборцев и, как старший брат, пойдут по следам отца...
- после смерти Микулы охранников осталось всего двое - Седой Хирви и Якун. И потому обоих германцев - Андреаса и Иоганна, Дан уговорил поработать на него с Домашем. До весны поработать. А уж потом, коль будет такое желание, отправляться к себе, в Неметчину. И самым веским аргументом Дана в этих уговорах, были слова о том, что, как раз, к этому времени, слегка подзабудется участие их, Андреаса и Иоганна, в кровавой стычке на речушке-ручье Гзень... И ганзейцы перестанут добиваться их "голов". Кстати, купцы, действительно, как и говорил Андреас, как только узнали, что есть живые свидетели нападения ганзейского купца на Дана, а также других всяких деяний ганзейца, и оба этих свидетеля - наемники-рутьеры, стали, тут же, требовать отдать им этих наемников. Для своего, ганзейского суда... Впрочем, Дан отказался выполнить сие требование ганзейцев, мотивируя тем, что эти два рутьера, в ходе стычки с охранниками Дана, лично уничтожили два десятка самых дорогих, невероятно дорогих, кувшинов Дана и Домаша и, теперь, он, Дан, просто не может позволить себе отпустить их, пока не вернет, точнее - пока они не отработают стоимость этих кувшинов. Конечно, аргументация была так себе, довольно убогонькая, однако для людей, самое страшное проклятие которых - понести убыток, вполне подходящая. Тем более, что Дан добавил, мол, он совсем не против отдать заложников-рутьеров ганзейцам и даже сделает это с воодушевлением...но, только, ежели купцы возместят ему цену разбитых наемниками горшков. И, взглянув на небо - сей разговор проходил на дворе усадьбы Дана, куда, незваны-непрошены и потому в дом, женой Дана Жданой, не приглашены, ганзейцы сами "приперлись" за свидетелями - и, взглянув на небо, на далекие, пусть и невидимые - дело было днем - звезды, Дан назвал такую же далекую, как звезды, от реальности сумму... Разумеется, немцы мгновенно решили, что эти наемники им и нафик не нужны, и, ну их к черту. Поскольку повесить их стоит слишком дорого... И, коль уж речь зашла о бывших рутьерах...
И старшего Андреаса, и младшего Иоганн, Дан поселил...поселил... Пришлось идти на поклон к уже знакомой игуменье Петропавловского женского монастыря, просить ее предоставить Дану и Домашу, на пару-тройку седмиц, принадлежащую монастырю и находившуюся чуть в стороне от него летнюю сторожку. Ту самую, в которой еще совсем недавно обитал Седой Хирви с племянницей... Рослая худая игуменья с упреком посмотрела на Дана, пробормотала нечто вроде: - "...не по назначению используется сторожка...". Однако, с учетом того, что Дан и Домаш, фактически, взяли шефство над монастырем, еженедельно доставляя туда немного продуктов - через, сопровождаемую Хотевом, Антонину, не забывшую приютивших ее в трудный час "сестер", отказать Дану не смогла и разрешила им с Домашем еще раз попользоваться пустующей сторожкой. А, поскольку Дан с Домашем не только "подкидывали" в монастырь продукты, но и бесплатно снабжали сестер-монахинь разной посудой, производимой в мастерской... Тут, вообще, была целая история. Дан, когда узнал о продуктах, которые Антонина покупает на свои небольшие деньги...- хотя, собственно, и не такие уж небольшие. Зарплата Антонины, как помощницы поварихи Аглаи свет Спириничны, жены мастера Вавулы, зависела от прибыли всей мастерской и, если прибыль, по подсчетам Домаша - он ведал бухгалтерией, подсчитывая в конце каждой седмицы маржу мастерской - была достойной, а она уже два месяца, как была достойной, Дан выписывал Антонине, как первой средневековой "бюджетнице", непосредственно не занятой в производстве, премию. Выписывал тоже каждую неделю... - в общем, когда Дан узнал о продуктах, которые Антонина по воскресеньям носит в монастырь, а раскрылось это "снабжение" монастыря тогда, когда в мастерской появился Седой Хирви с племянницей, Дан, тут же, с Рудым и Клевцом - куда же без них - вызвался, в ближайшее воскресенье, сопроводить к "сестрам" Антонину. А, уж, сопроводив Антонину в монастырь и по ходу дела пообщавшись с "главной монахиней", игуменьей Ефросинией, рослой худой женщиной средних лет с острыми чертами лица, игуменьей, с которой, в тот момент, когда Дан забирал из монастыря Антонину, пообщаться не сумел - "главмонахиня" тогда сказалась больной - Дан высказал игуменье и их общее с Домашем пожелание, по возможности помогать монастырю. И это было даже больше инициатива Домаша, чем Дана - Домаш здорово удивил Дана вечером того дня, то бишь дня, когда Дан сам узнал о "хождении в народ" Антонины и на ежевечерней "планерке" рассказал-упомянул вскользь, как о чем-то не очень существенном, об этом Домашу. Дополнив, в качестве своеобразного оправдания поступков Антонины, своими личными впечатлениями от посещения, собственного посещения, монастыря и разговора с игуменьей и дежурившей в столовой-трапезной сестрой-монахиней. Вопреки ожиданиям Дана, Домаш воспринял это известие весьма эмоционально и сразу высказался в поддержку действий помощницы поварихи. И добавил, что подобным обителям, предоставляющим кров и помощь нуждающимся, обязательно нужно помогать. Мол, нельзя, потерявшим все женщинам и детям оставаться одним. И предложил Дану еще раз сходить в монастырь - о том, что Дан уже после первого своего посещения монастыря решил помочь сестрам-монахиням, но не хотел впутывать в подобное дело Домаша и мастерскую, считая это личным стремлением своей совести...и даже снова "напросился" к Антонине на "следующее посещение" монастыря, Домаш не знал - сходить занести немного продуктов, купленных на деньги из прибыли мастерской, а заодно и узнать, может сестрам требуется что-нибудь из посуды, изготавливаемой в их мастерской. Дан тогда подумал - точно, в прошлом Домаша скрывается какая-то трагическая ситуация, когда он не смог помочь женщине с ребенком, и память об этом весьма болезненна... И, еще, это все здорово перекликается с тем, что Дан знал о семье Домаша...
Короче, Дан, пока, с разрешения игуменьи - учитывая, что Дан и Домаш снабжали, в меру своих возможностей, сестер-монахинь не только продуктами, но и собственной продукцией-посудой, игуменья позволила попользоваться "имуществом" монастыря несколько больше, чем несколько недель - определил бывших рутьеров в сторожку при женском монастыре. А, пока, потому что Дан заранее, еще до подписания договора с немцами и получения от них дополнительной "благодарности" в виде 200 рубликов, успел переговорить с представительным, густо, как медведеподобный муж травницы Марены - Радигощ, обросшим русым волосом, старшим артели новгородских плотников. Но не тех, что ладили сейчас сарай на примыкающем к усадьбе Домаша участке, с ними он общался вчера и в первый раз, а тех - Дану понравилась их работа - что возводили ему дом и ставили забор на купленном им участке. Благо искать эту бригаду долго не пришлось, артель работала на укладке новой мостовой, по традиции -поверх старой, мостовой на Яневой улице в Людином конце. Сегодня, как раз, они должны были закончить мостовую и, прямо с "завтрашнего" могли приступить к строительству в усадьбе Дана. Строительству, задуманной Даном казармы для телохранителей и остальных - интуиция или то, что зовется предчувствием, подсказывали Дану, что одними только телохранителями дело не обойдется и, что ему потребуется приличных размеров здание. А еще лучше - вытянутое двухэтажное строение, разделенное, для большей функциональности, а, вовсе, не для удобства его будущих обитателей...хотя это тоже играло роль, на отдельные комнаты. Дан даже заплатил аванс старшине артели, заплатил из все той же ганзейской виры "за порушенную веру в человечество".
Да, а кроме решения проблемы с определением "на постой" бывших рутьеров, Дану пришлось, временно - Дан очень надеялся, что временно - куда-то девать и двух "горячих" финских, пардон, эстонских малолетних дам, притом горячих, чуть ли не в прямом смысле, ибо "шкура" на них, если и не "горела", то явно "дымилась".
За эти почти полмесяца, что Мерене и Майму жили у Дана - ну, не оставлять же их на улице, а единственное свободное место была комната-"кабинет" в доме Дана, где Дан и поселил, с согласия Жданы, девчонок - они успели подраться... Во-первых, в мастерской, куда Дан брал их на помощь Антонине и жене Вавулы Аглае свет Спириничне, чтобы они не болтались из угла в угол на его подворье - с племянницей Седого Хирви Вайке и с учеником Семена старшего Семеном младшим; во-вторых, в усадьбе Жданы, что на Гощиной улице в Гончарном конце Новгорода, куда их уже брала с собой на помощь Ульмигу и его внукам, и дабы они, как сказано выше - не болтались бесцельно по подворью Дана и не морочили голову, "остававшемуся на хозяйстве" - если в усадьбе никого не было - Хотеву - с внучкой Ульмига Весантой. Во всех трех случаях эстонки получили отпор - Семену младшему пришел на выручку Зинька, неожиданно сдружившийся с учеником мастера по обжигу, за Весанту...с внучкой Ульмига девицы подраться не успели, ибо, как только они начали "наезжать" на Весанту, явился ее брат Веетар - заступился ее брат, а племянница Седого Хирви Вайке сама "накостыляла" обеим девицам, даром, что была младше их и только-только "очухалась" от болезни. В данный момент и Мерену, и Майму гордо щеголяли в усадьбе Дана и в мастерской - в старую усадьбу Жданы обе девчонки, после стычки с Веетаром наотрез отказались ходить - "своими фонарями", поставленными им, как выяснилось, не менее драчливой, чем они, Вайке, но! Но, при этом, они абсолютно не унывали. Дан поначалу даже поражался - он видел эстонок такими зашуганными и забитыми в шалаше рутьеров... И на тебе, стоило их только освободить, как они превратились в совершенных оторв.
- Это же, насколько гибкой, - думал он, - должна быть психика у девчонок, чтобы так себя вести, так быстро забыть обо всем плохом? Или это все потому что я дитя 21 века и слишком рефлексирую по любому поводу, а они, жители 15 века, еще не очень обременённые цивилизацией, относятся ко всему гораздо проще? Что-то вроде того - сегодня мне хорошо, и я на свободе, и катись к черту все, что было вчера!
В общем, две девицы под окном...то есть две чухонки, до отправки обоих к отцам, матерям, братьям, как бы были Даном пристроены, и чувствовали себя, несмотря на фингалы под глазами и временные трудности во взаимоотношениях со сверстниками - ну, никак не хотели их сверстники, предполагаемые сверстники, чтобы Мерене и Майму ими командовали - прекрасно и мал-мала даже участвовали в работе мастерской. К Семену младшему цепляться они перестали и Семена младшего, и его дружка Зиньку, задиристые девицы, бывшие почти на голову выше их, старались теперь "не замечать". Воинственную же Вайке они аккуратно обходили... Но в целом, как видел Дан, "шило в заднице" у Мерене и Майму никуда не делось, просто девицы, получив отпор у своих, как им казалось, ровесников, переключились-стали присматриваться к очень высокому для своих 15 лет Нежке, которого, девицы, вероятно, по причине его роста, принимали за гораздо более старшего парня, старшего, чем он был на самом деле и более взрослого, чем они, а также начали присматриваться к массивному Домажиру, который, действительно, был старше эстонок. Единственное, что, похоже, останавливало очередную "шкоду" девиц и не давало чудинкам "пуститься во все тяжкие" - недостаточное знание ими словенского языка. К Вайке, Мерену и Майму цеплялись на эстонском и Вайке, ясно, что понимала их, поскольку тоже являлась эстонкой. С Весантой, как сказала Дану Ждана, чудинки тоже говорили на своем языке, и та их также прекрасно поняла, а, вот, с Семеном младшим... Как выяснилось, там, как раз, во многом конфликт произошел из-за плохого знания девицами славенского языка. Чудинки вовсе не собирались, в тот раз не собирались, "наезжать" на парня, просто проходя мимо печей для обжига, где суетился Семен, белая блонда Майму, смотря на парня, обронила несколько словенских слов - как перевел, задним числом, объяснение девиц Дану Хотев... Наверное, лучше и точнее мог бы перевести объяснение девиц Седой Хирви, поскольку он, все-таки, в отличие от Хотева был конкретным эстонцем, но и так сошло. Тем более, что Мерену и Майму, почему-то, упорно избегали Седого Хирви, и избегали, как показалось Дану, вовсе не потому что подрались с Вайке... Короче, Майму, остановившись у печи, сказала, по-словенски, что-то вроде: - Печь большая, а пацан возле нее мелкий... - Во всяком случае, Майму была уверенна, как понял Дан, что, именно это, она и сказала работавшему у печи пареньку. Однако Семен младший, как выяснилось, услышал нечто совсем другое и, поскольку девицы с вызовом смотрели на него, немедленно огрызнулся. Да, еще и показал неприличный жест эстонкам. Ну, а дальше... Дальше, чухонские "дамы" истолковали жест Семена, абсолютно правильно истолковали, и сразу бросились на Семена. И быть бы Семену битому или, по крайней мере, исцарапанному, но ему на помощь пришел, выглянувший в этот миг из сарая, где расписывал сосуды, его дружок Зинька...
Впрочем, незнание языка отнюдь не мешало эстонкам вертеть задницей перед Нежкой и Домажиром, тем паче, что девицы прекрасно осознавали, что у них, девиц, есть чем вертеть.
И, раз уж упомянули конопатую племянницу Седого Хирви Вайке, стоит добавить еще пару слов о ней. Сейчас белесо-рыжая Вайке, как и Мерене с Майму, помогала жене Вавулы и Антонине кашеварить. Девчонка старалась, это видно было, но также видно было, что это не ее. Не привлекали племянницу Седого Хирви "домашние" дела. И работа в мастерской ее не привлекала. Лепить горшки, как Вавула с Яковом и малолетним Алексеем, или разрисовывать их, как Нежка с Домажиром и Зинька с Лаврином... И, уж, тем более, обжигать керамику, как Семен и его ученик - Семен младший, Вайке было тоскливо. Девчонка работала "не покладая рук", делала все, что ее просили, изо всех сил пыталась быть полезной, но Дан, и не только Дан - тот же Семен с Вавулой, обсуждая, время от времени, вместе с Даном свои проблемы, причем, не обязательно "производственные", и видя волокущую, по двору, за Аглаей свет Спириничной посуду или просто делающую что-то Вайке, не раз, как бы мимоходом, без всякой "задней мысли" отмечали, что не выйдет из племянницы, ковыляющего по мастерской эста, "домашней" хозяйки. Не те интересы у девчонки. Зато Дану очень четко врезалось в память, как "загорелись" глаза у племянницы Седого Хирви, когда она, как-то с раннего утра вместе с дядькой - видимо, эст решил показать Вайке, где живут мастер Георгий и тетя Антонина, а заодно и здоровенные, жизнерадостные бугаи... - вот, собирались стать молчаливыми, отстраненными от мирской жизни и посвященными богу монахами, пусть и воинами, а обретаясь постоянно с Даном, наоборот, превратились в радующихся жизни лбов... - из охраны боярина, но самое главное - сам боярин и очень красивая его жена с маленькой, по сравнению с Вайке, девочкой Ярославой, зашла на подворье Дана и застала "утреннюю разминку", махающих руками и ногами телохранителей Дана во главе с ним самим.
- В конце концов, - подумал Дан, - почему бы и нет? Амазонки были и до Вайке... Не она первая и не она последняя. А, там, как говорил один известный персонаж в будущем-прошлом - "...будем посмотреть". - И переговорил с Седым Хирви на предмет того, что он, Дан, не станет возражать, коль Седой Хирви решит приводить Вайке по утрам в усадьбу Дана на тренировки телохранителей и самого Дана. Но только по утрам. В остальное время Вайке пусть помогает Антонине и жене Вавулы готовить еду... Вся эта ситуация случилась, как и разговор, насчет племянницы, с Седым Хирви произошел еще до памятного нападения рутьеров на Дана. За три дня до этой стычки на дальнем вымоле. И с тех пор ежеутренне Дан "имел счастье" видеть с каким рвением и энтузиазмом окончательно "оклемавшаяся" племянница эста повторяла вслед за ним и Рудым, Хотевом и Клевцом все упражнения - с учетом своих, все-таки, девичьих и подростковых сил - направленные на растяжку и развитие физической силы и реакции, вела бой с тенью, отрабатывала удары ногами и руками и училась метать ножи - топоры метать Дан ей запретил, тяжелы, пока, они были для нее. Лишь суставы повредила бы. Оттого Дан и не сильно удивился, когда, услышав о драке девиц-эстонок с Вайке, узнал и о том, что Вайке "наваляла" им обоим. Он, наоборот, здорово бы удивился, зная немножко "безбашеность" Вайке и помня о том, чему племянница Седого Хирви даже за это короткое время успела научиться, если бы это было не так и она испугалась бы двух наглых, превышающих ее габаритами девиц. Однако разбираясь с подробностями случившихся в мастерской подростковых драк, хотя, какие там драки, так, небольшие стычки - разбираясь, потому что оставлять подобное без внимания было нельзя - во избежание превращения мастерской в территорию для выяснения подростковых обид, Дан, походя, и узнал - почему Мерене и Майму подрались с Вайке и отчего они обходили стороной Седого Хирви... Разумеется, как человек, окончивший университет, исторический факультет Гомельского государственного университета, Дан, кое-что, знал о междоусобных войнах эстонских племенных объединений-маакондов в эпоху до завоевания Эстонии немцами и датчанами. Но не подозревал, что ненависть к соседям сохранилась и спустя 200 лет после этого завоевания. Казалось, что уже вспоминать и о чем спорить? Столько лет прошло и у всех маакондов давно общий враг... Ан, нет. Общий враг "на потом", а сначала нужно достать скотину-соседа, убившего кабана в нашем лесу, пусть и по ошибке, хрен знат когда... Правда, без соседа с общим врагом уже не повоюешь, сил не хватит, зато за того древнего кабана отомстили...
Мерене и Майму принадлежали к мааконду, враждебному жителям Сааремаа - а,
именно с Сааремаа родом были и Вайке, и Седой Хирви. Поэтому, и за драку с Мерене и Майму, Дан наказал Вайке, как он объяснил девчонке - в отличие от тех же Мерену и Майму, племянница беженца с Сааремаа словенский понимала, дядя научил, хоть и говорила, по-словенски, столь же чудно, как и Седой Хирви - не потому что она дала сдачу набросившимся на нее двум девицам, а потому что она накостыляла и Мерене и Майму, исходя из соображений 200-летней давности, то есть потому что они обе родом из враждебного мааконда,
Дан просто отлучил Вайке на три дня от совместных тренировок. Для девчонки, с "энтузазизмом" являвшейся каждое утро на подворье Дана, это было серьезно. Остальным участникам драк, также с подробным объяснением "за что", и с полного одобрения Домаша... - оно, одобрение, прозвучало из уст Домаша, примерно так: - Слушай, я воин, который вынужден был стать гончаром, а теперь еще и купцом. У меня и так "крыша едет" от всех этих расчетов, перерасчетов и взаимозачетов с ганзейскими и нашими купцами. Разберись сам и с этими отроками, и с этими девицами, и не дури мне голову. В конце концов, ты этих девиц сам притащил... - Дан прописал... Семену младшему минус зарплату за тот день, чтобы он тоже сначала думал, а потом лез разбираться; Зиньке - ничего, потому что правильно поступил, заступившись за дружка; внукам белоглазого чудина Ульмига - тоже ничего, так как, как выяснилось, никакой драки там не было. Веетар просто обронил пару слов и обе девицы мгновенно отстали от Весанты; ну, а что касается Мерене и Майму... На следующий день после "чп"-драк, Дан утром, на дворе усадьбы, сразу после окончания тренировки - после того, как Дан, Рудый, Клевец и Хотев обмылись, заготовленной с вечера водой из колодца, и обтерлись рушниками-полотенцами - велел Хотеву привести к нему "на разбор" обеих девиц. Поставив еще зевающих - все обитатели усадьбы, кроме Дана и его телохранителей, только-только вставали - едва успевших сполоснуть лица... - мыться утром, как и споласкиваться после рабочего дня, являлось обязательным в усадьбе Дана. Дан терпеть не мог застарелый запах пота и всего остального, что мужского, что женского, что сопровождало этот запах. И ждать целую неделю, когда истопят бани на посаде - Дан подумывал уже соорудить собственную баню на участке - тоже не желал... - поставив, успевших сполоснуть лица и сделать всякие необходимые дела, эстонок перед собой и попридержав Хотева, велел ему переводить. Затем Дан, с помощью ижорца, четко и быстро разъяснил и Мерене и Майму, что не для того вытащил их из шалаша рутьеров, чтобы они устраивали ему концерт...э-э, драки в мастерской. И что оставить без внимания эти драки он не может, дабы впредь никому не повадно было учинять в мастерской подобное. Обе эстонки, переминавшиеся с ноги на ногу перед расхаживающим и одновременно, с распеканием девчонок, вспоминающим список своих дел на сегодня, Даном, с плохо скрываемым - ну, не научились девицы еще лицедействовать - выражением на лицах: - Вот, прицепился... - Нет, конечно, и Мерене и Майму прекрасно знали, еще Хотев им сказал, да, и сами слышали, ведь не глухие, что Дан знатного боярского рода и он не чета им. А с того дня, когда их отцы и братья нанялись в дружину Вигаря-младшего, они еще и прекрасно знали, что новгородский боярин - это нечто вроде ливонского или датского барона на их прежней родине. А баронов нужно опасаться - это у девчонок уже было вбито в подсознание. Завоевавшие Эстонию даны и немцы постарались... Но Дан вел себя со всеми в мастерской и в усадьбе настолько естественно, и работники мастерской вместе с жильцами усадьбы Дана - охраняющими боярина воинами, чудноватым мужчиной по имени - Георгий и редко улыбающейся женщиной - Антониной, вели себя с боярином тоже так открыто... - к тому же тот самый, охраняющий боярина и говорящий на языке маакондов, воин специально предупредил и Мерене, и Майму, что Дан, хоть и является боярином, но терпеть не может разные боярские "почести"... - что девицы быстро перестали воспринимать Дана, как того самого ливонского барона, завидя которого, необходимо становится тише воды и ниже травы. То есть, перед которым нужно изображать дурочек... В общем, обе девицы, переминавшиеся с ноги на ногу перед Даном и давно забывшие о том, что были у рутьеров в плену и о том, что, именно, хозяин этой усадьбы вытащил их из плена, явно не испытывали к Дану никакого почтения, кроме того, что он, все-таки, владелец этой усадьбы. И, потому, едва дождавшись перевода Хотевом его слов, тут же попытались, на своем, на чухонском, возразить Дану...наверняка, утверждая, что-то вроде того, "что они сами к нам полезли и, вообще, не виноватые мы...". Однако Дан вовсе не собирался слушать девиц, у него не было на это времени. Посему, он резко взмахнул рукой, как бы отметая все оправдания девиц, и, остановившись между Мерене и Майму, с неудовольствием бросил Хотеву: - Не переводи мне эту лузгу! - А, затем, нависая над чухонками - Дан был намного выше обоих эстонских дам - уставившись на них тяжелым, "приказным", взглядом, процедил: - Молчать! И слушать меня!
Девицы мгновенно, без всякого перевода Хотева, замолчав, словно ошпаренные, замерли чуть ли не по стойке "смирно", испуганно смотря на Дана.
- Вот, так и стоять, - буркнул Дан. И добавил, обращаясь к ижорцу: - Теперь переводи! - После чего, опять начав ходить - так ему лучше думалось, продолжил: - Мне не интересны ваши оправдания. Вы, как и те, кто с вами по глупости сцепился, будете наказаны. Вернее, они уже наказаны, а вы... - Тут Дан на минуту остановился и, снова посмотрев на чудинок - только, на сей раз, не "давя" их взглядом, произнес: - Поскольку взять с вас нечего и отрабатывать вас заставлять бессмысленно - то, что в мастерской нужно, вы просто не умеете... Да, и, - после секундной паузы, обронил Дан, - работают у меня не по принуждению, а, потому что интересно, и люди сами хотят работать. Остается одно, - здесь Дан, как бы, в очередной раз, сделал паузу, - выпороть вас! Но, - поспешил, сразу же, пояснить Дан, - вы, все-таки, девицы, и пороть мне вас не с руки. Поэтому... - Дан снова стал ходить, - поэтому... - И внезапно переменил тему: - Хотев, - расхаживая, Дан зацепил взглядом бывшего охотника, - еще на той седмице ходил на подворье ижорского валита. И узнал, что у боярина Вигаря-младшего, действительно, появились дружинники-эсты... - Дан остановился, замолчал, после чего, с неким внутренним сопротивлением - он уже раз десять пожалел, что пообещал девицам помочь найти родичей - сказал: - Я обещал помочь найти ваших родичей. Я нашел их, однако Вигарь-младший со своими новыми дружинниками уже давно отбыл из Новгорода в крепость Порхов. Вас же сейчас отправить следом за ним я не могу, у меня просто нет людей для вашего сопровождения, а одни вы туда...тоже не доберетесь. Лучшим выходом было бы пристроить вас к идущим в Порхов купцам или дождаться следующего обоза валита, направляющегося в крепость, однако вы не дали мне времени. Сегодня вы пойдете на подворье валита и пусть его люди сами разбираются с вами...
Неожиданно для Дана, обе чухонки бухнулись перед ним на колени... - Кажется, я переборщил с их запугиванием, - мелькнуло в голове Дана. - ...и, заливаясь слезами, начали просить его не отправлять их к ижорскому валиту, и, чтобы он позволил им у него дождаться купеческого или боярского обоза в крепость.
Сказать, что Дан не оторопел, будет неправильно. И что сердце его не дрогнуло, тоже будет неправдой. Он терпеть не мог женских слез, это было его "слабое" место, впрочем, как и у многих мужиков и не только в 21 веке, но... А, тут, еще Ждана, услышав девичий плач, выскочила на крыльцо. А, следом за ней, и Ярослава. Тут же подобрались ближе и Рудый с Клевцом, слава богу, хоть Антонина и Георгий уже ушли в мастерскую...
Дан с подозрением взглянул на тройку телохранителей. Но и Хотев, и Рудый с Клевцом имели "каменные" физиономии.
- Ага, так я вам и поверил, - подумал Дан... Шестым чувством Дан понимал, что сейчас и Ждана вступится за девчонок, хотя он ей и рассказал о проделках и Мерене и Майму... Да, и самому ему было немного жаль их. Ведь, хоть и устроили они "форменный ералаш" в мастерской, но... Но эстонки были очень опрятны и чистоплотны. Даже свои наряды - те, в которых они попали в плен к рутьерам и те, что им подобрала из своих одежд Ждана... - то, что у девчонок нет никакой иной одежды, кроме той, что надета на них, полностью просквозило мимо сознания Дана. И, если бы не обратившая на это внимание Ждана, ходили бы девчонки оборвышами, пусть и с некоторыми украшениями... - и Мерене и Майму сумели, выпросив у Жданы иглу и нитки, где надо зашить, а где надо ушить и укоротить по себе -Ждана, все-таки, была на порядок крупнее эстонок. И чистили свою одежку, и Мерене и Майму, каждый вечер, и мылись сами с удовольствием, однако... Однако, и оставлять девиц без наказания было нельзя. М-да, проблема... И, если не отправлять к валиту, то что, тогда, с ними делать?
Недолго думая, Дан, тут же, озвучил свой вопрос: - И, шо, мине, тогда с вами делать? И встаньте с колен, не надо меня жалобить.
Эстонки мигом поднялись с колен и почти в один голос - Хотев перевел - заявили, что они согласны!
Дан оторопел в очередной раз: - На что согласны?
- На то, чтобы выпороть нас. Только пусть это сделает старший, который старый, - перевел слова чудинок Хотев.
Дан едва не грохнулся на землю от этих слов. И нечленораздельные: - Э-э...у-у, - это было то единственное, что смог он произнести-"выдавить из себя". После чего, он, на некоторое время, ушел в себя, то есть опять замолчал...
Рядом с Даном упало на землю-траву несколько хвойных веточек, видимо, оброненных, копошащимися в кронах сосен, где-то высоко над головой Дана, птицами...из тех, что не улетают зимовать на юг... Когда Дан заключал подряд с артелью плотников, возводивших ему дом и обносивших усадьбу забором, он специально упомянул, чтобы они не трогали деревья, имеющиеся на территории усадьбы. Поскольку человек, по философии Дана, может оказаться где угодно, черт знает, как далеко от родины, забыть многое, даже лица тех, с кем вместе рос, но родной дом и деревья, сыпящие "иголками" или шумящие листвой возле дома... Никогда не забудет... Впрочем, роскошная, с шикарными бедрами, тугой попой, ногами и всеми остальными не менее прелестными частями тела, принадлежащая отныне только Дану, бывшая вдовая новгородка Домна только скептически хмыкнула, увидев растущие в усадьбе Дана и торчащие по-над забором огромные сосны. Но перечить мужу в его "философских" воззрениях, не стала...
По соседству с упавшими веточками плюхнулось пару капель дождя, оторвавшихся от гонимых ветром по низкому серому небу, с золотистым солнечным обводом, "мясистых" облаков... Сие было довольно обычное, как теперь знал Дан, явление для осеннего Новгорода. - дождя, вроде как, и нет, и даже, вроде, не предвидится, но иногда что-то капает... Следом за проявившейся сыростью, скользнул по траве, пометив краем стоящих перед Даном девчонок, луч солнца, выскочивший из-за этих облаков - тоже весьма типично для новгородской погоды... День, похоже, никак не мог определиться, каким ему быть - дождливым мрачным или, все же, пусть и осенним, но солнечным...
- Это кто старший? - осторожно поинтересовался Дан у эстонок.
- Уль... - начали почти одновременно девицы, на секунду запнулись и продолжила уже только Мерене, - ...меиг!
- Ульмиг?! - мгновенно узнав в ответе девчонок слегка искаженное имя родственника Веетара и Весанты, повторил вслед за Мерене и Майму-переспросил Дан. И, как бы, закашлялся: - Кхе-кхе, - пытаясь скрыть от девиц свое удивление.