Мелф : другие произведения.

Дочь богини, демон, чудеса

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Процесс некоего Канулея, о котором ничего не известно... Я подумал, что все могло быть и так. :)

  
  
  У молодого оратора Марка Туллия Цицерона пока было слишком мало клиентов, чтоб на них ушло все утро. На форум ему сегодня было совсем не нужно, и, если честно, хотелось, попрощавшись с последним просителем, снова рухнуть в постель: Цицерон имел привычку читать по ночам, пока не догорало масло в светильнике или пока его верный раб Тирон не касался его плеча, мягко напоминая, что пора спать, а то скоро вставать.
  
  Но, во-первых, Цицерон уже решил, хлопая дурноватыми после краткого сна глазами, наказать наконец себя за недисциплинированность - и ни за что не ложиться снова спать, а лучше заняться своими ораторскими упражнениями, а во-вторых... он заметил в атрии еще одного посетителя. Не клиента. Во-первых, то был не посетитель, а посетительница, во-вторых, совершенно незнакомая Цицерону, а в-третьих, она почему-то стояла, почти скрывшись за колонной. И будто бы ждала, пока хозяин дома сам обратит на нее внимание.
  
  Это была совсем молодая девушка. Разглядеть ее - а атрии по утреннему времени было еще темновато - близорукий Цицерон не сумел, пришлось подойти.
  
  Девушка была не просто красива, а очень красива. И уж она-то, несмотря на рань несусветную, была свежа как цветок. Это почему-то слегка расстроило Цицерона - как ни странно для квирита двадцати восьми лет, он до сих пор смущался юных девушек. Не почтенных матрон, а именно вот таких, совсем молоденьких!
  
  - Привет тебе, уважаемый Цицерон, - сказала девушка тихо, но на удивление решительно. Странно было, что она пряталась за колонной. - Я не посмела беспокоить тебя ранее, потому что... мы совсем незнакомы. А ты выглядишь... невыспавшимся. Понятно, что ты не мог не удовлетворить нужды своих клиентов, но зачем же тебе возиться с совсем неизвестной тебе просительницей?
  
  - Привет и тебе, - пробормотал Цицерон. - Что с того, что я не выспался, я всегда предпочту помочь просителю, если это в моих силах. Что привело ко мне прекрасную деву?
  
  Он сам тут же устыдился банальности своих слов - девчонка смотрела на него твердым темным взором, сделавшим бы честь даже не ей, а какому-нибудь почтенному квириту в летах. Видно было, что она прекрасно знает, что ей здесь нужно, и дело очень для нее важно. Говорила она негромко, но так, что ясно стало - она в свои-то годы не знает, что такое дурацкое смущение.
  
  - Можем мы поговорить так, чтобы нас не слышал никто? - продолжала она уже совсем деловито. Чем крайне напомнила Цицерону его собственную молодую жену, с которой Цицерон, женившись лишь в прошлом году, иногда пока еще не знал, как обращаться - она порой просто ставила его, по натуре робкого, в тупик. Хорошо еще не в угол, как провинившегося школьника...
  
  - Можем, прошу тебя пожаловать в мой таблин, - вздохнул Цицерон. Дева заставила его окончательно проснуться, перемолвившись с ним лишь несколькими словами, вот нахалка. Хотя что нахального-то? Сам же заявил, что готов выслушать и помочь, если возможно.
  
  В таблине он указал ей на кресло напротив своего, любимого - того самого, в котором сегодня опять заснул с книгой в руках.
  
  - Так что за дело привело тебя ко мне?
  
  Девушка пристально посмотрела ему в лицо, словно решая, готов ли он ее выслушать, и тихо ответила:
  
  - Возможно, это дело об убийстве...
  
  
  Зеленые глаза Цицерона тут же вспыхнули.
  
  А ну как это... новое Большое дело? У него таких пока почти не было. Да что там - одно и было: дело убиенного старика Росция из Америи! Да и то после него пришлось бежать в Грецию, опасаясь мести Суллы Феликса - а всем притом рассказывать, что поехал учиться. Впрочем, одно другому не помешало...
  
  Цицерону, конечно, отлично известно было, что именно такие дела создают оратору известность быстрее всех прочих! Что более любопытно для квиритов - убийство или "кто у кого козу упер"?.. А известности ему пока, честно сказать, не хватало... И славы тоже!
  
  Это мысль обожгла его изнутри, как всегда. И потом, с чего это, действительно...
  
  И он мягко, коварно заговорил:
  
  - Но, любезная, разве тебе неизвестно, что в Городе есть оратор куда более известный, опытный и способный, чем я?.. Отчего ты не пошла со столь важным делом к Квинту Гортензию?
  
  Ответа он ожидал любого: "Денег у меня на него нет", "Была уже, но он вдруг разогнал всех клиентов с трагическим воплем: "Как вы мне все надоели!", "Была, но он, вместо того, чтоб слушать меня, строил мне глазки (или там пытался залезть мне под подол)", "Была уже, но Гортензия в Городе нет, он опять рыбок гоняет на своей вилле"...
  
  - Была уже, - сказала девчонка, - но у него там такая толпища, что люди стоят даже на улице. Может, пришлось бы ждать и до завтра. А я не могу терять времени. Возможно, все зависит от того, как быстро мы будем действовать...
  
  Ну вот, уже и "мы". А кто мы вообще такие-то?
  
  - Что ж, тогда перейдем к делу, - сказал Цицерон. - Могу я узнать твое имя, для начала?
  
  - Меня зовут Аминта, но это неважно...
  
  - Греческое. "Защитница".
  
  - Сейчас мне самой, возможно, нужен защитник, - буркнула она. - Но ведь так-то мое имя ничего тебе не говорит, а вот имя моей матери - возможно. Я дочь Флоры...
  
  - Глядя на тебя, в этом невозможно усомниться, - брякнул Цицерон.
  
  - Ну, благодарю тебя, - сухо ответила она.
  
  Цицерону казалось, что с его уст слетела изящная бабочка - но на деле это оказался безобразный неловкий ночной мотылек... Он ведь тут же сообразил, что девушка, назвав имя матери, отнюдь не имела в виду богиню цветения и плодородия!
  
  Флора. О боги мои!
  
  Флорою звали одну очень известную в Городе женщину из тех, каких Цицерон всю жизнь избегал.
  
  Нет, эту Флору никто не назвал бы "волчица" или "порна" - больше подходило ей греческое "гетера", но факт есть факт - это была продажная женщина, так что Цицерон, ляпнув молоденькой девчонке, что она похожа на свою мать, сказал не лестное для нее, а может, вовсе наоборот!
  
  - Я... плохо знал твою мать, - выдавил он. - Ну, я знаю, кто она...
  
  Тьфу, опять не то сгородил! Но... хотя... еще не хватало заниматься делами продажных женщин! Да меня моя Теренция со свету сживет!
  
  Убийство? Неужто Флору порешил какой-нибудь пьяный поклонничек? Или она сама его грохнула, потому что пришел без подарков?!
  
  - Так дело в ней? - быстро заговорил он о деле. - Так что с ней случилось?
  
  - Она пропала, - сказала девчонка.
  
  
  И тут-то, похоже, самообладание ей изменило наконец, глаза ее заблестели, даже засияли, наполнившись слезами.
  
  Больше женщин Цицерон опасался только плачущих женщин - потому что совершенно не знал, что с ними делать. К счастью, его Теренция, возможно, и вообще не умела плакать - а вот он, стыдно сказать, пару раз делал это - поругавшись с нею, спрятавшись в таблине и стыдливо прикрывая физиономию книгой...
  
  Бессердечный я дурень, подумал он вдруг. Кто ни есть эта Флора - а девочке-то она мать. И сама Аминта вовсе не похожа на распущенную деваху, из тех, что скачут по Субуре почти что в чем мать их родила... Аминта же, несмотря на род занятий матушки, выглядела девой исключительно приличной и очень неглупой...
  
  - Как - пропала? Куда пропала? - глупо спросил он, потому что Аминта уже откровенно всхлипывала, что Цицерона страшно выводило из равновесия.
  
  - Если б я знала куда, меня бы тут не было, - резко ответила та. Возможно, и ей было неловко оттого, что разревелась, вместо чтоб дело говорить. И заговорила, не дожидаясь вопросов:
  
  - В последние годы она проживала на нашей вилле в Кампании. Говорила, что ей надоели мужские пляски вокруг нее. Много читала. Отправила меня учиться в Грецию, хотя многие считали, что это странно и даже неприлично. Как будто девушка обязана всю жизнь прожить, как глупая курица, и не должна любить что-то, кроме как мужчин, младенцев и свой кухонный котел! Как будто никому не известно, что великие умы Греции не чуждались бесед с гетерами - видимо, с женушками им говорить было не о чем! И я-то не собираюсь быть как мама, хоть очень ее люблю. Я хочу выйти замуж... но только за достойного и умного! И вот... вчера я вернулась на нашу виллу, из Греции, я страшно устала с дороги, но мне пришлось об этом забыть, потому что рабы сообщили мне, что моя мать исчезла, бесследно, никто не знает куда. Не на небо же она вознеслась, не Ромул небось?!
  
  О, если бы я приехала днем раньше!.. Или никуда не уезжала вовсе! Я так соскучилась по ней - и уже не смогла ее увидеть! Может, ее и в живых-то уже нет! Я из рабов чуть души не вытрясла - все как один твердят, что не видели, не слышали, ничего не знают!
  
  Цицерон был несколько ошарашен, но слушал, навострив уши.
  
  - А что тебе вообще известно о маме? - вдруг спросила Аминта.
  
  - Н-ну... я слышал о какой-то истории с Помпеем, - честно ответил Цицерон. - О какой-то странной истории.
  
  - Вот уж кто мне не нравился из ее мужчин - так это он. Просто у нее была слабость к военным. Но он был совсем молод - и молод для нее, производил много шума, хотя ничего, кроме воинских баек, рассказать не умел. Я была еще совсем соплячкой, но чувствовала в нем что-то такое... мне всегда казалось, что байки и его же гогот над ними - это маска, а нутро у него совсем иное. Паршивое какое-то у него нутро! Мать была очарована им - как же, этакий юный красавец с широченными плечами, с гривой черных волнистых волос... А еще история с этим балбесом Геминием.
  
  - Это вроде какой-то друг Помпея, нет? - Цицерон помнил что-то такое. А ведь было совсем недавно - просто не любопытны ему были такие истории. Видно, зря.
  
  - Да. Он таскался за мамой, как привязанный, хотя был ей скучен. Но ему она - вот глупость сделала-то! - сказала, что не может отвечать на его ухаживания, потому что - Помпей же! И этот придурочный взял да и пошел к самому этому Помпею, будь он неладен: мол, помираю от любви к твоей Флоре, я тебе друг иль не друг? И Помпей бросил маму - пусть, мол, Геминий будет счастлив. Словно она вещь, которую можно взять и подарить! Геминия она все равно прогнала, и ночью я слышала, как она плачет в подушку... Может, тогда-то у нее и зародилось желание оставить Город...
  
  - Мерзкая история, - сказал Цицерон.
  
  - А мне куда больше этих двух вместе взятых нравился Метелл... Он так красиво ухаживал за мамой, а когда украшал храм Диоскуров на свои средства, приказал написать мамин портрет и посвятил его богам! Не веришь? Он и до сих пор там, можешь сходить и посмотреть!
  
  Тут-то глазищи Цицерона и вылупились:
  
  - Но храм Диоскуров украшал Метелл Верный!
  
  - Ну да, великий понтифекс. А я про кого тебе говорю?!
  
  - Дожили, - пробормотал Цицерон еле слышно. И Верный туда же, верховный предстоятель Города перед богами! И кто б мог подумать о нем такое. Мало ли чей портрет он там велел повесить в храме...
  
  - Метелл был до Помпея - собственно, из-за Помпея у них и не сладилось. Он казался каким-то... робким с нею, что ли. И уж конечно байки про центурионов не рассказывал - очень молчаливый был...
  
  - Верный просто заика.
  
  - Ну знаю. И вид у него иногда был такой, словно он сам не понимает, как это с ним приключилось - взял да так здорово влюбился... Так-то он ведь говорил, пусть и заикаясь, а при маме у него совсем речь отшибало... Мне так жаль было его, когда мама из-за Помпея сказала Метеллу, чтоб больше он к ней не ходил. Я слышала, как он, покидая наш дом, пробормотал: "К-куда я п-полез, с-старый дурак..."
  
  - Ну, одно можно сказать с уверенностью - ни Метелл, ни Помпей, ни Геминий к исчезновению твоей матушки непричастны, они все трое в Иберии сейчас, - Цицерон по привычке слушал и одновременно думал над тем, что услышал. Необходимое для оратора умение. Кажется, что это легко - но на самом-то деле умеют это очень немногие люди... к прискорбию.
  
  - Да я про них и не думала! К тому же после того, как нашла это странное письмо...
  
  - Какое письмо?! - тут же насторожился Цицерон.
  
  - На мамином столе в таблине. Она сама занималась всеми делами виллы, вилика разве что на посылках держала. Ну и потом, она немного сочиняла стихи... И потом, она ведь знала о моем приезда - может, оставила мне какую-нибудь записку, она любила так делать в моем детстве - наверное, чтоб приучить меня к чтению. А там ничего такого... только это письмо!
  
  - Да что за письмо-то?
  
  - Да боги знают! Вот, привезла я его.
  
  Она как-то очень осторожно, словно боясь, что последнее письменное свидетельство, оставшееся от ее матери, растает в воздухе, подала его Цицерону.
  
  
  Более странного письма он в жизни не видел.
  
  Никакого приветствия в начале, как положено начинать письма.
  
  Флора словно продолжала прерванную беседу с кем-то. И называла этого кого-то...
  
  "Демон!
  
  Чем больше я живу на свете, тем более убеждаюсь, что прошлое никуда не исчезает. Оно всегда с нами, в нас, и иногда выбирается из наших душ самым неожиданным образом. И может изменить настоящее.
  
  Тебе повезло, ты изменился сам. А я все та же.
  
  Не удивляйся, если..."
  
  Цицерон прочитал его вслух.
  
  - Если - что?..
  
  - "Если я исчезну куда-то без следа"? - предположила Аминта. - Надеюсь, она все же не это имела в виду...
  
  - По-твоему, письмо неоконченное?
  
  - Да безусловно. Мама всегда в конце любого письма желала адресату здоровья. Ну, как это у вас, римлян, принято. Ну, такая привычка была у нее. Вот потому я и считаю, что письмо не окончено. Хотя иногда она могла оставить на столе неоконченное письмо - если должна была обдумать что-то, о чем хотела написать, или вставить цитату, но неточно помнила ее, и нужно было время на поиски. Какое у тебя странное лицо, уважаемый Цицерон. Может, ты подумал, что она просто в уме повредилась - да так, что и впрямь писала письма демонам?..
  
  - Нет, Аминта, так я не считаю. Просто полагаю, что ничего мы не поймем, пока не узнаем, кто такой этот Демон. У тебя нет никаких предположений?
  
  - Ни малейших. И да, у рабов я тоже про него спрашивала, но они тоже никаких "демонов" из числа маминых знакомцев последнего времени не вспомнили... А один даже испугался чуть не до икоты - да что, бормочет, за ужасный человек такой, у которого такое имя?..
  
  - Аминта, - Цицерон вернул ей письмо. - А почему, собственно, ты спрашивала про знакомцев последнего времени, если в письме речь идет о ПРОШЛОМ?
  
  Девчонка растерянно захлопала глазами.
  
  - Точно!! Да что ж я за дура такая!!!
  
  - Ты не дура, - вздохнул Цицерон. - Просто ты не римский оратор... к счастью. И, к слову, рабов ты, видно, спросила не обо всем, о чем нужно было.
  
  - Так что же теперь? - совсем растерялась она.
  
  - Что, что. Надо нам ехать на твою виллу, вот что... Пошлю Тирона - это мой раб - нанять нам повозку... И жене скажу, что еду по делам... за город. Далеко вилла-то?
  
  - Да нет, совсем недалеко!
  
  
  А больше я ничего жене не скажу, чтоб дураком не назвала, подумал Цицерон. Ибо это обидно.
  
  Ну вот, позанимался с утра риторикой.
  
  И тут ему пришла в голову шальная мысль: а взять вот, заявиться к Гортензию - да и поведать ему: мол, пожелай мне удачи, любезный - еду в Кампанию ловить демонов из прошлого!
  
  Да наш несравненный со смеху помрет! Заявит - Стручок ты гороховый, не переутомился ли ты от своих занятий?.. И это будет обидно вдвойне...
  
  
  По дороге оба молчали. Цицерон так и этак пытался угадать смысл письма.
  
  Что имела в виду бедная Флора, говоря о том, что Демон - кто бы это ни был, изменился, а сама она осталась прежней? Как это связано с ее прошлым, которое вдруг напомнило о себе? Может, Демон и впрямь один из ее прежних мужчин, явно ведь было у нее их не трое всего...
  
  А Аминта... ей он велел вспоминать все, что связано с прошлым ее исчезнувшей матери, пусть это и будут какие-то обрывки детских воспоминаний. Что угодно тут могло оказаться важным... как и совсем неважным. И, судя по лицу, девушка примерно занялась этим.
  
  
  - А самое дурное то, - вдруг сказал Цицерон уже в самом конце пути, - что всему этому можно найти самые простые объяснения.
  
  Аминта давно уже дремала - сказались усталость и волнения. Но от звука голоса своего соседа по повозке она проснулась тут же:
  
  - Какие?!
  
  - О. Твоя матушка хорошо относилась к рабам? Мало ли, обидела чем-то кого из них, он ее и...
  
  - Да они все ее обожали! Не может быть такого! Она была добра к ним!
  
  - А пустых колодцев - или не пустых - на вашей вилле много? Можно же споткнуться, скажем, вечером в сумерках, ну и...
  
  - Послушай, - Аминта схватила Цицерона за руку так, что он охнул от боли, - Не пугай меня так.
  
  Она убрала руку - на его тонком запястье остались белые лунки от ее ногтей, и совсем детским голосом добавила:
  
  - Ну пожалуйста...
  
  
  Как Цицерон и ожидал, допрос рабов - настоящий, а не тот, какой учинила им обезумевшая от отчаяния и страха за мать девчонка, кое-что дал.
  
  Вилик тут же вспомнил, что незадолго до всего этого у госпожи Флоры случилась какая-то странная ссора с хозяином соседней виллы. А может, и не ссора. Больно уж тихо они беседовали, закрывшись в таблине.
  
  - А они именно что только беседовали? - сделав невинные очи, вопросил Цицерон. И вилик покраснел: да не знаю я, факел им не держал. А Аминта гневно фыркнула. Но Цицерон не обратил на это внимания: Гортензий давным-давно приучил его к тому, что ради установления истины можно задавать любые, самые неудобные вопросы. Вплоть до неприличных.
  
  - А провожая его, госпожа сказала - и вроде совсем не шутя: эта вилла будет принадлежать моей дочери, и если только ты этой земли добиваешься - не видать ее тебе как своих ушей, я на тебя в суд подам...
  
  - Подала?
  
  - Это нам неизвестно, - пожал плечами вилик. - В Рим она ездила, а подала не подала... А из рабов брала с собой мальчишку Прониса, но он тебе, господин, ничего не скажет - он немой. Она потому и любила его брать с собой - он тихий, послушный, с болтовней не лезет.
  
  Да. От Прониса ничего добиться было невозможно. Хотя он умел писать - да он просто не знал, куда его госпожа заходила, когда была в Риме, его-то она оставляла на улице, охранять купленную ею по случаю корзину со всяким добром.
  
  
  Но все равно...
  
  Цицерон забегал по атрию. Ссора из-за земли - это было уже кое-что! И даже, возможно, самое то! И никакие демоны-лемуры тут могут быть ни при чем?
  
  А ну как соседушка этот прибил несчастную женщину, зная, что скоро на виллу приедет неопытная девчонка, на которой можно, например, жениться... и потихоньку прибрать виллочку себе? Аминта редкостно хороша, так что соседушка будет в любом случае в выигрыше!
  
  - Я знаю соседа. Марк Канулей его зовут, - ответила Аминта на его вопрос.. - Да он, кажется, мышь придавить не способен... Тихий-тихий, весь какой-то будто сам пришибленный. Вилла у него бедная, земля там плохая. А что до нашей виллы - о, мама всегда хотела, чтоб мне после ее смерти не пришлось зарабатывать на хлеб на улице... Наша вилла лучше и больше, чем у Канулея...
  
  - Пришла пора и с Канулеем побеседовать, - проворчал Цицерон.
  
  
  А вот этого не вышло.
  
  Первый же встреченный ими раб на этой вилле заявил, что "Хозяина нету, давеча уехавши в Рим".
  
  - Как вовремя-то, - сказал Цицерон. Раб пожал плечами:
  
  - Да слыхали мы - на него там в суд подали...
  
  - А кто, не знаешь?
  
  - А соседка наша. Госпожа Флора. А чего-почему, не знаю я, вроде они и не ругалися с ней никогда...
  
  
  Да что ж такое, подумал Цицерон. Вот теперь возвращайся в Город и ищи иголку в стоге - этого Канулея! Может, он и не в Рим поехал - просто смылся куда-то после убийства соседки, пересидеть. А тут приедет Аминта, безуспешно попробует поискать пропавшую мать, а через некоторое время Канулей вернется... ну и явится к ней выражать соболезнования, по-соседки.
  
  - А женат твой хозяин? - спросил он на прощание у раба.
  
  - Теперь не, жену похоронил в позапрошлом годе...
  
  Так. Пока все сходилось...
  
  
  Им пришлось немного отдохнуть - Аминта теперь рвалась назад в Город, ей не терпелось хоть что-то узнать, ну хоть что-то понять наконец, но оба они слишком устали.
  
  - Да тебе поспать надо, - убеждал ее Цицерон. - Я-то все равно заснуть не смогу, я птица ночная...
  
  - А я смогу?.. Давай просто поговорим. Я ведь сделала то, что ты мне велел - всю дорогу вспоминала... пыталась. И, кажется, вспомнила важное... только путается все, я маленькая была слишком... И все равно не помню никакого Демона.
  
  - Да оставь ты в покое этого Демона! Может, он тут вообще ни при чем. А вообще... твоя мать греческий знала?
  
  - Цицерон!!! - неуважительно по отношению к старшему взвыла Аминта. - Она же гречанка!!
  
  - Ну мало ли. Так вот, если так - может, это и вовсе не письмо!
  
  - Как то есть?! А что это?!
  
  - А литературное произведение! Попытка философских размышлений! Может быть, слово "демон" там не в нашем римском значении, а в том, что у Сократа. По-гречески будет "даймонион". Знаешь, что это означает?
  
  Аминта вспомнила тут же:
  
  - Да, я читала. Мне показалось, что это вроде совести... лучшее в душе человека, самое разумное и доброе, что удерживает нас от глупых и злых поступков!
  
  - Правильно! Так может, твоя мама не с кем-то, а с собой разговаривала, когда писала это?
  
  - М-может... Но тогда непонятно про изменения.
  
  - У меня порой так же выходит - сам потом не пойму, что написал. Плохая формулировка. Так вот, с Демоном разберемся позже. Рассказывай, что смогла вспомнить! Нам, в конце концов, надо живого человека искать, а не демонов ловить!
  
  - Живого ли?..
  
  - Рас-с-казывай! - раздельно и как мог грозно произнес Цицерон, ощутив, что Аминта снова готова начать всхлипывать.
  
  И тут она сказанула тако-ое!
  
  - Я вспомнила - когда мама была моложе, а я так и совсем с кошку, она часто говорила про "парней Феликса"... Мол, ах, какие мужчины! Это что, она про друзей диктатора Суллы, да?
  
  - Да-а... - протянул Цицерон. - Про его командиров. Она ж любила военных? А они все были вояки хоть куда.
  
  Демон, уволенный Цицероном в метафоры, вновь стал обретать подлинную жизнь: уж среди дружков Феликса точно были демоны, означающие отнюдь не самое доброе и хорошее в человеке! Предположить лишь, что человек, к которому она обращалась в письме-не письме - это Катилина какой-нибудь, ведь дурно станет!
  
  - Впрочем, Метелл и Помпей тоже парни Феликса...
  
  - Мама рассказывала, что очень любила их обеды - мол, вот где было настоящее веселье!
  
  - От этих их увеселений порой весь Город спать не мог, я-то это хорошо помню... Устраивали такие попойки-пирушки, что...
  
  - А мама говорила, что очень весело, и все они вечно друг над дружкой посмеивались, и прозвища друг другу выдумывали всякие дурацкие! Вот, наверно, откуда Демон из прошлого!
  
  - Возможно, - согласился Цицерон. - Вот это очень возможно. Одна беда - я с ними не дружил, слишком молод был и скромен для их... радостных забав, да еще и родился там же, где и Марий... в общем, не дружил я с ними и прозвищ их не знаю. Но это не беда - есть же в Городе люди, у которых можно спросить! Так, вернемся - первым делом пойдем к судебному претору и узнаем, по какому обвинению подали в суд на Канулея и кто это сделал. А ну как это вообще не твоя мать? Тогда, к сожалению, все еще больше запутается... А между делом и о кличках узнаем.
  
  - А еще - но это уж из самого-самого детства - помню одного из маминых мужчин. Но не имени, ничего. И да - тоже в военном...
  
  
  По возвращении Цицерону показалось, что он еле стоит на ногах - но не от усталости, а от азарта. Хоть что-то они узнают сегодня уж точно! А Аминта - молодость есть молодость - опять была свежа, как роза в утренней росе. И глаза у нее тоже сверкали...
  
  - Так, до полудня приехали - это хорошо, на Форуме сейчас пол-Города толпится...
  
  - Идем, идем, скорее!!!
  
  - Да не могу я в тоге бегать, прости уж!
  
  Мимо них чуть ли не галопом пронесся куда-то Катилина.
  
  - А этот - может, - хихикнула Аминта.
  
  - Этот много что может, что на самом деле людям творить не положено. Кстати, и о кличках Феликсовых дружков он знать должен. Но его мы спрашивать не будем.
  
  - Да нам его уже и не догнать.
  
  - Да, именно поэтому. О, вот идет приличнейший человек, у него и спросим. Он тоже с ними пил, хоть и нечасто.
  
  - А кто это?..
  
  - Песик-консуляр. Почтенный Квинт Лутаций!..
  
  Будь у Цицерона обычное настроение, он, может, и вообще не решился бы остановить на улице этого серьезнейшего человека, идущего по своим делам. Но Цицерон был на пределе - ему страшно хотелось разгадать проклятые загадки...
  
  Песик смерил Цицерона таки-им взглядом... тот-то сам не замечал, но волосы у него стояли дыбком (была у Марка Туллия привычка в задумчивости ерошить их), глаза сверкали, как у боевого коня, а для тоги, в которой он так и мотался уже два дня, лучше всего подходило определение "всмятку". К тому же Марк Туллий волочил за собой прелестную юную деву - ранее за ним ну вот совершенно не замечалось таких привычек.
  
  - Цицерон, ты с пожара или на пожар? - спросил Песик. Вид Цицерона очень его позабавил, хотя по нему этого было и не понять.
  
  - Я... я по делу. Могу я спросить у тебя...
  
  - Ну, спрашивай, если по делу...
  
  - Ты случайно не помнишь... ну, после победы Суллы... Когда вы все - ну ты понял - обедали у него, вы любили давать друг другу некие шутливые прозвища.
  
  Песик слегка сморщил лоб:
  
  - Хмм... да, вроде было такое. Правда, у меня не было прозвища - куда уж веселей, чем Песик.
  
  - А ты не помнишь, какие были и у кого?
  
  - Цицерон, погоди, вспомню сейчас. Катилину Щенком называли - ну потому что я-то Песик. Лукулла - Обжорой, хотя он жрал-то немного, просто страшно любил о еде говорить. Так-так погоди... Метелла - Верного, я имею в виду - Великий Оратор...
  
  Цицерон, не сдержавшись, фыркнул от смеха. Вот, казалось бы, взрослые были мужи - а какие дразнилы-то!
  
  - Помпея Великого, в честь одного его любимого Александр...хм, прошу прощения у девы - Александр Замудонский...
  
  - Что-то замудонское в нем точно есть! - заявила ничуть не смущенная дева. Песик строго посмотрел на нее и продолжал:
  
  - Красса - Бедный Нищий, Поджигатель. Метробия этого - Весталка. Хрисогона - Золотко, Гортензия - Демоненок...
  
  - ЧТООО?! - взревел Цицерон так, что Аминта - да и Песик - аж на месте подскочили с испугу. - Стой, стой, - лихорадочно продолжал он, - А ты не знаешь, почему?.. Хотя много же прозвищ "наоборотных" качествам человека, да?
  
  - Да. Не ори на всю улицу, пожалуйста. Но Гортензия звали так просто потому, что он в то время любил рассказывать всякие жуткие истории, лемуры там, демоны, нечисть всякая. Ну, все слушали, да что им эти байки - если девок только пугать за столом. Самая страшная история из всех с Гортензием рядом на ложе валялась, и ее-то он нисколько не боялся. Феликсом ее звали... Ну, все у тебя ко мне? Я тороплюсь.
  
  - Да, спасибо тебе огромное, Квинт Лутаций...
  
  Он глядел в узкую спину уходящего Песика и весь дрожал. Аминта с испугом смотрела на него и наконец произнесла:
  
  - Послушай. Но ведь Демоненок и Демон - все таки не совсем одно и то же.
  
  - Боюсь, одно и то же это. И тот мужик, которого ты помнишь с самых малых лет, это...он и был. Он ведь служил у Суллы-то! Ну а поскольку лет-то прошло с его связи с твоей мамой порядочно, она и зовет его чуть по-иному, чем звали на пирушках Феликса. Да и то, вполне взрослый Демон... Ну-ка пошли к претору теперь... Я боюсь кое-что там услышать, но... может, и придется. Мать твоя гречанка, значит, обвинение скорее всего подала претору по делам иностранных граждан. А это в нынешнем году Сура... плохо.
  
  - Сура?! Ну и кличка!
  
  - Заслужил... Не люблю его, но что делать.
  
  Сура, пухловатый, но красивый патриций, всегда бывший надменным в общении с теми, кого считал ниже себя - в том числе и провинциальным плебеем Цицероном (да уж, худшего претора по делам иностранцев и придумать трудно), без особого удивления воззрился на помятый вид Цицерона - что с этой деревенщины возьмешь, читалось его взоре.
  
  И через губу вопросил:
  
  - Что хочешь, Цицерон?
  
  Хорошо, Стручком не назвал...
  
  Ах да вот же ты откуда, манера давать людям жестокие клички, дорогой... Демон!
  
  Цицерон вспыхнул. Он был сейчас не один - с ним был человек, пусть и очень юный, которого он старался защитить. От таких вот Сур в том числе. И поэтому он спросил, исключительно спокойно:
  
  - Луций Корнелий, а патрициев у нас ныне здороваться не учат? Экие плохие времена настали...
  
  - Про дурные времена иди со своим любимым трепись. А я занят.
  
  Жраньем он был занят - ну натурально, яблочко кушал.
  
  - С каким любимым-то? Моя жена вроде женщина, - Цицерон еле сдерживался. Но сдерживался. За что себя потом похвалил.
  
  - С Гортензием, с каким. С утра с самого тут был...
  
  - Ой, никак заставил тебя выполнять твои преторские обязанности?
  
  - Пусть тебя заставит язык спрятать в жопу. Он часто это делает, - хохотнул Сура.
  
  - А если не затем, то зачем он тут был?..
  
  - А зачем вы к преторам ходите? Про обвинения свои и защиты узнавать хреновы, наверное! Был он тут, - Сура порылся в бумагах на столе (видно, все-таки несколько пристыженный за "ненадлежащее исполнение обязанностей" - по делу некоего Марка Канулея, всадника. Которого он защищает против некоей... Флоры, подавшей обвинение в вымогательстве. Действительно, дурные времена - всадники у шлюх виллы вымогают...
  
  - Не смей оскорблять мою мать, - прошептала Аминта побелевшими губами. Хорошо, что Сура не услышал, потому что Цицерон так дернул ее за руку к выходу из курии, что оба вылетели из нее, словно две лягушки из пруда со щукой.
  
  Цицерон дотащился до какого-то портика и сел на его мраморный парапетик.Аминта пристроилась рядом - хоть и на расстоянии вполне "приличном". И с тревогой уставилась на него: в ее голове еще не сложилась та картинка, похожая на дурной сон, которая сложилась у Цицерона сразу же, как он узнал о том, что Гортензий - адвокат Канулея...
  
  - Да ты как будто ламию перед собой увидел... - прошептала Аминта, глядя в его побелевшее лицо.
  
  - Почти так и есть, - тяжко ответил ей Цицерон. - Страшно как-то становится, когда человек, которого ты с оговорками, но уважал, вдруг оказывается чудовищем. Демоном. Злым духом. Который из-за алчности способен убить другого - или хотя бы покрывать это убийство, защищая убийцу при всем честном народе!
  
  И тут до Аминты дошло.
  
  И она снова вцепилась в руку Цицерона так, что тот чуть не взвыл:
  
  - Так ты о чем? О том, что они это ВДВОЕМ с Канулеем затеяли?!
  
  - А почему нет-то?! Факты таковы: Флора подает на Канулея в суд из-за его претензий на виллу. Канулей отправляется найти себе адвоката - и находит. Может, он вообще клиент Гортензия, кто знает. Задумал ли Канулей убийство уже тогда - мы тоже не знаем. Но, я уверяю тебя, Гортензий - Демон не только потому, что любит страшные байки. Но еще и потому, что чудесно умеет вытягивать из людей их истинные желания, да я сто раз это видел! И... видимо, не только выявлять их, но и исполнять - не без выгоды для себя. Он или вытащил из Канулея его идею убить Флору и жениться - он вдовец, Канулей - на тебе...
  
  - ЧТОО?!
  
  - Помолчи! Или САМ вложил ему в башку, Канулею этому, такую идею! А поскольку Канулей, как мы видели, несколько нищеват, чтоб оплатить услуги такого адвоката, как Гортензий - тот поставил ему условие - отдать при успешном исходе дела пол-виллы ему. Или платить всю жизнь некую часть дохода от нее...
  
  - Бо-оги великие... - Аминта была потрясена. - Да как он... ведь он же когда-то любил мою маму!
  
  - Теперь я даже и не уверен, что это был он. Ты же не помнишь даже имени этого мужчины. Но если он... значит, Гортензий сволочь еще похуже, чем я о нем думаю теперь... А знакомы-то они были давно. Может, она и писала ему - посоветоваться хотела по поводу притязаний Канулея... да вот дописать не успела...
  
  - Но почему никто из рабов ничего не видел, не услышал?! Ведь не просто убить надо было, но и тело убрать из дома!
  
  - Рабы, моя дорогая Аминта, работают целыми днями. Особенно на виллах. Пашут на земле, как волы. Думаешь, их бессонница мучает после этого?.. Я тоже с сельской виллы, нагляделся, как многие из них после работы не могут и поесть - падают и засыпают мертвым сном!
  
  - Но вилик-то! Он же не так... упахивается! И он мог, и мало ли таких рабов, которые вовсе не пашут, как волы!
  
  - Чтоб получить такой кусок, как эта вилла, слишком любопытных рабов можно и подкупить - им-то много не надо!
  
  - Да мне страшно теперь возвращаться туда! - жалобно вскрикнула Аминта, - Мне все время будет казаться, что я в окружении врагов, что ни одному, никому нельзя верить!!!
  
  - А и не верь - целее будешь, - мрачно заявил Цицерон. - А кстати, ты ведь сегодня первым делом ходила к нашему... Демону, а не ко мне, ты его видела, но ТОГДА ты мне не сказала, что и он ходил к твоей матери.
  
  - Да не видела я его! Как увидела эту толпищу у его дверей - даже и в атрий соваться не стала!
  
  - А если увидишь - узнаешь? Сможешь хотя бы сказать, похож он на того мужика или нет?
  
  - Ну... не знаю, может, и смогу!
  
  - ВОН ОН ИДЕТ.
  
  Аминта посмотрела вперед, туда же, куда и Цицерон - и ахнула, вытаращив обезумевшие глаза:
  
  - Это он! Совершенно, совершенно точно, он...
  
  - А как ты это поняла? - тихо спросил Цицерон, склонясь к самому ее уху. - Почему - он?
  
  - Я как увидела, сразу вспомнила, почему я вообще запомнила того мужчину! РОСТ!
  
  - О да, Гортензий у нас - Фаросский маяк, только значительно стройнее...
  
  - И челка эта! Мать его вечно в шутку за чуб дергала!!!
  
  - Посмотри, в портике за нашей спиной - пусто?
  
  - Угу.
  
  - Вот там я с ним и поговорю! - Цицерон ощетинился. Он был невероятно, невероятно зол - он, робкий Марк Туллий из Арпина, зол из-за всего - а более всего из-за обманутого доверия... Знал он, что Квинт Гортензий - не подарок, и взяточку может взять спокойно, и даже с чужим завещанием поразвлечься так, что окажется одним из наследников покойного, который при жизни его знать не знал... Но убийства - это уж как-то слишком!.. "А я-то мечтал когда-нибудь с ним подружиться! Если буду достойным такой дружбы. Достойным, ага!!"
  
  Толпы на форуме уже не было, оно и хорошо.
  
  - Гортензий, иди сюда! - гаркнул Цицерон. - Иди сюда быстрее!..
  
  Тот приостановился, донельзя удивленный - углядел парочку у портика и спокойно подошел.
  
  - Во-первых, Цицерон, здравствуй. Во-вторых, выслушай добрый совет - не ходи на Форум в таком виде, как сейчас, люди смеяться будут. А в-третьих - почему это ты так со мной разговариваешь? Словно я новобранец, а ты центурион?! Что за новости? Ведь все наоборот, мой дорогой!
  
  Эта красивая самодовольная морда так взбесила бедного Цицерона, что он готов был тут же ее и разбить. Нет, лучше в портике. Чтоб народ не сбежался.
  
  - А я с тобой сейчас еще покруче поговорю! - прошипел он. - Зайдем в портик-то?
  
  - Бить будешь, что ль? - Гортензий с удивлением - видимо, даже искренним - вскинул свои тонкие черные брови.
  
  - Даже если и буду, да ведь не убью же совсем, как вы с Канулеем убили мать этой девочки, дрянь! - рявкнул Цицерон, схватив его за тогу на груди. Вот это он сделал зря - Гортензий ну терпеть не мог, чтоб его белоснежной дорогущей тоги касались чьи-то, возможно, не очень чистые лапы.
  
  Он с такой силой отшвырнул Цицерона от себя - просто отшвырнул, не ударив - что Аминта испуганно вскрикнула, а вояка-неудачник аж врезался спиной в колонну портика, локтем в другую - и застыл в нелепой позе, оглушенный болью.
  
  - Ты знал, что как ты, делать нельзя, - все так же спокойно сказал Гортензий. - И все равно сделал.
  
  - А так, как ты, можно?! - взревела Аминта, которая уже считала Цицерона другом. А позволить кому-то бить своего друга... еще чего!
  
  Гортензий словно только что заметил ее. Ростом она была едва ему по грудь.
  
  - А убивать - можно?! - рычала девочка, словно маленькая львица.
  
  - Да он вроде очень даже живой... Цицерон, хватит корчиться, не пугай ребенка.
  
  - А моя мама?! Где она? В колодце лежит?!
  
  - Дитя. От кого ты наслушалась этого бреда - от него? Значит, получил он сейчас за дело. Потому что это называется клевета, и этого делать тем более нельзя. И он это тоже знал.
  
  - Аминта.. успокойся... я... первый начал угрожать... и совершать насильственные действия... а он не ударил меня, просто оттолкнул... - в глазах у Цицерона стояли слезы от боли, стыда и той боли, которая пострашней, чем от ушибленного локтя - душевной. Он уже вообще ничего не понимал.
  
  - Демон - это ты? - простонал он.
  
  - Какой демон?! Демоны, какие-то мамы в колодцах... Цицерон, тебя страшные сны, что ли, мучают - а ты их за явь принимаешь?
  
  Цицерон, стараясь не двигать ушибленной рукой, выпрямился.
  
  - Аминта, покажи ему письмо... Вот это мне тоже приснилось, скажи?..
  
  Гортензий всмотрелся в написанное и усмехнулся:
  
  - Ах, вот какой Демон-то... Да, это я. А мамы в колодцах - это про что вообще?
  
  - Слушай, я же назвал имена, а ты всегда помнишь, что тебе говорят...
  
  - А, это. А это уж я должен вам объяснить. Пойдемте-ка со мною.
  
  - Куда это?..
  
  - В кабак. Я туда и шел, собственно. Да тут недалеко, пошли.
  
  
  Цицерон не знал этого кабака - около храма Диоскуров. Но он вообще никаких кабаков не знал.
  
  Таберна называлась - видимо, по храму - "Близняшки в шапке". Гортензий вошел туда первым и чуть отступил в сторону. А Цицерона едва опять не приложило - на этот раз об косяк, потому что Аминта сунулась в дверь чуть раньше его...и завопила:
  
  - МА-ААМА!!!
  
  За одним из столов в обнимку сидели... Флора и Канулей.
  
  Когда стих шквал материнско-дочерних поцелуев с объятьями, Гортензий постучал костяшками пальцев по столешнице:
  
  - Эй, там, в дверях. Это - стол. За ним сидят. Это лавка. Сидят на ней! Цицерон!! Да ты там умер, что ли?..
  
  - По-моему, да, - ответил тот. - И хорошо, что в этой истории умер я один. Да и то от стыда. За дурость свою...
  
  - Нечего тебе стыдиться! - возмутилась Аминта. - Мамочка, он сразу согласился мне помочь! Он помогал мне тебя искать! Ну как ты могла так... ты что, забыла, что я уже еду домой? Я думала, тебя убили!
  
  - Девочка моя! Но я же не знала точно, я ждала тебя, по нашим расчетам, на неделю позже! И.. кто это мог меня убить? Ну кому это нужно?!
  
  - Мы решили, что вот эти двое.
  
  - Кто-о? Человек, который меня давным-давно любит, и я его тоже - убьет меня? - и Флора нежно взъерошила пегие вихры Марка Канулея. - И человек, с которым мы тоже когда-то давно друг друга очень любили, мой хороший друг - убьет меня?! - теперь досталось вороному чубу Гортензия.
  
  - Ну да, мы решили, что им нужна наша вилла!
  
  - А кто мне объяснит, зачем и кому понадобилось это судебное дело? - тихо спросил Цицерон. - Которое всю кашу и заварило? А?!
  
  - Освободите лавку, это я лягу и помру на ней... от стыда за свою дурость! - сказала Флора.
  
  - Не сможешь, потому что уже лежишь в колодце, - заметил Гортензий.
  
  - Смогу... Вот как было дело. Этот вот дурила, Марк, я про тебя - просто как-то не знал, что я... ну на все готова, чтоб ты, девочка моя, после моей смерти никогда не знала нужды. Мы говорили с ним о свадьбе, а он возьми и спроси: может, объединим тогда наши земли? Ну, я и взвилась... немножко, пригрозила ему судом. Он не поверил. И тогда я, как когда-то в юности дразнила влюбленных в меня мужчин, решила поглядеть, как он будет себя вести, если я действительно выполню свою угрозу. Ну, поехала в Рим и сделала это. И тут Марк меня, признаюсь, переиграл. Узнав о том, что я подала в суд, он поехал к Квинту и обратился к нему за защитой. Разумеется, объяснив, что это я... пошутила. Ну, Квинт же знает меня... Он согласился стать адвокатом Марка - тоже шутки ради. И вот сижу это я и думаю: да что ж я натворила-то? Села Квинту письмо писать, сама думаю: да делу-то могут и ход дать до того, как Квинт письмо получит! Как стыдно мне стало. И перед Марком, который никакого зла не хотел, и перед Квинтом, который должен будет принародно нашу... семейную ссору разбирать... Собралась как можно быстрее, и в Город - отозвать свое обвинение...
  
  - Тебе в разведке Метелла Верного служить в Иберии, Флора, - сказал Гортензий. - Ведь ни один твой раб не заметил, как ты из дома смылась! Насколько я понимаю, так и было? Поэтому и потеряли тебя все?
  
  - Да, - в один голос подтвердили Цицерон и Аминта.
  
  - Да спали они все. Да и не хотела я, чтоб они меня задерживали своим кудахтаньем...
  
  - А я ведь все-таки прочитал письмо, которое ты мне... недописала. Верно ты пишешь - не изменилась ты с юных лет. Ночью... на чем ехала-то? На псе Гекаты верхом?
  
  - Верхом. Но на коне...
  
  - Ну, мама... - с восхищеньем протянула Аминта.
  
  - А с обвинением не вышло у меня ничего. Ну и претор! Как его - Корнелий Лентул? Не отдал мне его! Ну я к Квинту... а к кому мне? Тут и Марк в Рим явился...
  
  - Сура он и есть Сура, кабанья его рожа, - брезгливо скривился Квинт. - Вы будете смеяться, но он и мне его не отдал! Вы знаете, что он со мною в школе учился? И тоже мечтал оратором стать? И завидовал мне всю свою поганую жизнь, воришка мелкий! А теперь получил эту свою властишку преторскую - и давай издеваться. Сидит, жрет что-то и тянет этак надменно: "Да ну-у, Квинт, ну что-о это, подали обвинение, забрали... Так не де-елается! Незако-онненько!" Это ему рассуждать, что законно, что нет! И как что делается! Ничего, как-то со временем я ему это припомню...
  
  - Ох, Квинт, - вздохнула Флора, - но что ж теперь делать? Получится, суд этот дурацкий все-таки будет?
  
  - Да уж, сделали вы и из меня дурака. Что ж, одно счастье - процесс совсем короткий будет. А публика будет изрядно разочарована. Потому что едва лишь я получу слово, я встану и скажу, что от защиты отказываюсь, потому что не вижу состава преступления. А ты, Флора, просто прибавишь, что от обвинения Канулея отказываешься, потому что вы пришли к взаимному согласию.
  
  - Самый известный твой процесс будет, - улыбнулся Цицерон.
  
  - Да уж через месяц все позабудут про этот балаган, - улыбнулся Гортензий в ответ.
  
  - Да неплохо бы. Но ты, Квинт, можешь все-таки сказать длинную речь - ну просто из любви к искусству - про то, что любовь творит чудеса.
  
  - Про то, какие чудеса творит людская дурь, я могу еще более длинную речь сказать. Причем прямо сейчас, - небрежно отпарировал Гортензий. - Но скажешь ее ты. Ну-ка изложи ту версию событий, которая была у тебя, когда ты на форуме накинулся на меня, как Сулла на Мария?
  
  - Квинт, - умоляюще воззрился на него Цицерон своими покрасневшими от недавних слез глазами. - Я же сказал, что в этом случае умру от стыда за собственную глупость. А ты умрешь от смеха...
  
  - Излагай, излагай.
  
  И Цицерон изложил. Алея, как горный мак.
  
  Вопреки его ожиданьям, Квинт даже не улыбнулся.
  
  - Это все из-за письма этого чуднОго, с Демоном... И из-за суда дурацкого - мы ведь с Аминтой и не ведали, что Флора и Канулей любят друг друга! Ну кто мог предположить... все это так странно выглядело.
  
  - Настолько странно, что я превратился в твоей голове в хтоническое чудище в людском облике?.. Ты сделал мне очень больно, Марк Туллий. Ты так легко поверил в мою абсолютную подлость?
  
  - Я сделал большую ошибку. В том, что слишком многое построил не на фактах, а на догадках. Но согласись, построил довольно стройно.
  
  - Ага, "Легенды и сказки об ужасном Демоне римского суда"...
  
  - Да его сегодня небось какие-нибудь редкие прохожие вживую наблюдали на Форуме. Не каждый же день увидишь такое представление - ужасный Демон расшибает портики Цицероном... Будем считать это наказанием за мою дурь, ладно?.. Клянусь, что до сих больно... А если б я затылком треснулся? - бурчал Цицерон. - И ведь все из-за тоги твоей проклятой! Я ее когда-нибудь тебе чернилами изрисую. Нарочно.
  
  - А я тебе после этого, клянусь, жопу ремнем изрисую! Чтоб не пакостил, как пацан! И тоже не случайно!
  
  - Квинт, ты Платона не читал?
  
  - Читал, еще когда ты под столом играл в лошадки!!!
  
  - Ну так вот, по Платону и Сократу, ты не демон ужасный, а даймонион - лучшее в человеческой душе! Так вот, лучшее в ней с ремнем не бывает!..
  
  Аминта прижалась к матери и горьким шепотом спросила:
  
  - Мам, как думаешь, они теперь навсегда поссорятся?..
  
  - Дурочка, они уже помирились, - прошептала Флора в ответ. - Любовь творит чудеса...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"