Прохожие и гуляющие по Священной дороге римляне удивленно прислушивались: из богатого особняка, принадлежавшего Юнию Силану, неслись женские вопли, и можно было предположить, что издает их ни кто иная, как супруга Силана Сервилия. Удивляться было чему: Сервилию знали как матрону достойную и сдержанную, не склонную к семейным скандалам. Видимо, случилось что-то из ряда вон выходящее.
- Как ты меня доста-ааал! - орала Сервилия не своим голосом, - Позор семьи-иии!
- Да я не из вашей семьи-то! - отозвался угрюмый мужской голос. Не Силана.
- И слава великим богам!!!
- Уй, осторожнее!
- Терпи, скотина безрогая! Терпи, козлище упрямое!! Для тебя же стараюсь, мудило гороховое!!!
- Гороховое - это Цицерон...
- Я тебе дам Цицерона!.. Хоть с него бы пример брал, недоносок несчастный!!!
- Мне прадедушкиного примера достаточно!
- Шли бы вы вместе с прадедушкой к Харону! А впрочем, он уже там... А ты, если будешь продолжать так себя вести, скоро с ним увидишься!
- Не трожь прадедушку, дура!!
- Я дура?! Я?! А ну извинился, говнюк!
- Не буду!
- Не будешь?!
- Я всегда говорю правду!!!
- Вот твоя правда - на харе у тебя! И поделом!!!
Слушая это с улицы, вполне можно было подумать, что в доме происходит серьезное побоище. На самом же деле ничего подобного не было и в помине - наоборот... эффект побоища достигался тем, что его участники орали друг на друга. А вообще-то матрона Сервилия занималась тем, что мокрой тряпицей вытирала кровь с физиономии некоего несуразного создания, сидящего у ее ног, и делала это очень бережно. Создание хмурилось и кривилось.
Было ему на вид чуть больше двадцати лет, и выглядело оно отнюдь не как родственник Сервилии. Скорей, как бродяжка из Субуры, проигравший в кости рубаху и пропивший башмаки. Темная мятая тога на голое тело, босые ноги по колено в засохшей грязи, встрепанные волосы и горящие покрасневшие глаза - именно так выглядел сводный братец Сервилии Марк Порций Катон, только что в очередной раз побитый согражданами. И за дело. Ибо Катон положительно утомил уже весь Рим, отстаивая древнюю добродетель и чистоту нравов. За добродетель и били. Уж такая она была противная в его изложении... Ну и опять же, кто же будет любить человека, который всегда говорит правду - даже тогда, когда никто его об этом не просит?..
Закончив протирание Катоновой разбитой физии, Сервилия поглядела на нее, разукрашенную синяками и ссадинами, и издала горестный бабий вздох. Все же ей было жаль непутевого братца. Молодой. Глупый...
- Марк, - сказала она, - что же ты дурачок такой, а? Ведь седьмой раз за неделю колотят!
- Восьмой! - гордо поправил Катон.
- Тебе что, нравится, что ли, это?!
- Я же не просто так... я за древнюю добродетель страдаю!
- Ей твои страдания не нужны. Ибо ее нету.
- Есть, сестра моя! Знаю я, что большинство сограждан предпочло бы только пороки, но я не дам им забыть о добродетели!
- А они, в качестве ответной любезности, не дадут тебе забыть о синяках и шишках...
- Пусть! Я готов! Я готов руку сжечь, как Сцевола!
-Ногу сожги, дубина... будешь даже круче Сцеволы.
- А это мысль, спасибо, сестра!!!
- Тьфу!! Катон, ты чокнутый, что ли? Не вздумай, я пошутила!
- Не шутят такими вещами! Это порочно!
- О да. Я знаю, что я порочна. У тебя все порочны, один ты у нас весталка... - вздохнула Сервилия. И задумчиво произнесла:
- А не в этом ли дело-то все?..
- Чего? - насторожился Катон.
Сервилия проникновенно поглядела в его бешеные глаза и мягко спросила:
- Марк, скажи честно - ты с женщинами живешь?
- Это порочно!!!
- Может, с парнями? - неосторожно поинтересовалась она.
Катон взвился, как раненый олень, от возмущения у него не получилось даже выругаться - он издал какое-то дикое бульканье и поглядел на сестру так, словно она обвинила его в сожительстве с козами. Он забегал по атрию и чуть не сшиб статую Афродиты.
- Марк! Успокойся! - рявкнула Сервилия.
- Ты порочная женщина, сестра!
- Да слышала я это уже! Сто раз! Порочная, не порочная, но сестра, которая хочет тебе помочь!
- В чем помочь? - озадаченно вопросил Катон.
- Я хочу, чтоб тебе было полегче жить на свете, мальчик!
- Я не ищу легких путей!
- "И трахаюсь сидя на заборе..." Впрочем, ты вообще не трахаешься, в чем вся и беда.
- Я сохраню себя в чистоте до свадьбы!!! Все прочее - порочно!
- Да какая дура за тебя пойдет?! Ты на себя посмотри, чумичка немытая, дикая и несимпатичная!!! - выведенная из терпения Сервилия вскочила, схватила Катона за локоть и поволокла к зеркалу. - Ты посмотри на себя! Посмотри!!! Взгляд как у бешеного осла, тогу торчком поставить можно, ноги мыл в прошлом году! Да еще синяки эти! Да тебя любая девица испугается до икоты! Ты в баню когда ходил?!
- Это порочно!!!
- Что?! В баню ходить?! Мыться?! В чистоте себя держать?!
- Меня там Цезарь за задницу хватает, - горько пожаловался Катон. - Мне не нравится.
- И что он нашел в твоей костлявой заднице, прости меня боги?...Ладно! Нет, ты скажи: то, что я о тебе говорю - это правда? Гляди в зеркало и отвечай!
- Правда, - прошептал Катон. И по угрюмой его физиономии видно было, что ему очень обидно это признавать, хотя с виду-то он плевал на чье угодно мнение о своей внешности и манерах.
- Кажется, в дверь стучат, - вдруг сказала Сервилия. - И кто же... Ах ты боги мои, я совсем забыла с тобой, что Квинт зайти обещал...
Катон мрачно засопел. Во всем Риме был только один тип, которого очень часто называли без родового имени, и типа этого Катон стеснялся до невозможности.
Вошел раб, доложил о госте.
- Давай его сюда, - потребовала Сервилия.
"О, нет", - подумал Катон.
- Что у тебя за дела с этим хлыщом? - прошипел он.
- Трахаемся, - невозмутимо отозвалась Сервилия. - Это порочно.
Катон только рот разинул. Он очень часто не понимал чужих шуток. Тем более таких, что касались эротической стороны жизни - ибо не имел о ней никакого представления, кроме того, что это порочно.
- Привет, Сервилия. О, кто тут у нас! Катон, что я вижу - ты стоишь перед зеркалом?! Мне это снится?!
Катон повернулся к зеркалу спиной.
- В отличие от тебя я не торчу у зеркала часами, Квинт Гортензий, - буркнул он.
- По тебе и заметно, - широко улыбнулся тот.
Сервилия тоже не удержалась от улыбки - больно уж разительный контраст представляли ее братец и ее приятель. Длинное, худющее, неряшливое пугало смотрелось еще более пугающе рядом с Квинтом, который был красавчик, чистюля и любитель одеться лучше всех. Его тога из белейшей тарентской шерсти выглядела так, словно он не шел в толпе по римской улице, а летел над ней.
- Между прочим, уличные зеваки мне доложили, что у вас тут была драка, - сообщил Квинт. - Судя по твоей физиономии, Катон, ты сильно вывел свою сестру?
- Да это не она меня так...
- А жаль. А кто?..
- Порочные сограждане! Вроде тебя! - рыкнул Катон.
- Вроде меня?!. Ну извини, я бы просто побрезговал тебя коснуться. Потом ведь руки мыть придется...
- Так, так его, Квинт, - усмехнулась Сервилия. - А зеваки почти правы. Драка не драка, но война тут у нас... местного значения.
- Ну ты еще ему все расскажи! - взбрыкнул Катон, - Он же трепло!!!
- Я не трепло, я оратор. Трепло - это ты, за это тебя и бьют.
- Да что рассказывать-то? - сказала Сервилия, - Тебя, Марк Порций, весь Рим уже знает...
- Ага, знаю я тебя, - гнул свое Катон, - ты щас возьмешь да и расскажешь этому вот, что я с женщинами не живу...
- Да ты сам... и рассказал... - выдавил Квинт, икая от смеха. Сервилия же ржала самым неприличным образом. Катон побурел, как свекла... и вот сейчас было очень видно, как он молод. И как несчастен. Существо, ухитряющееся разбивать в кровь кулаки, даже воюя с призраками...
- Квинт, - сказала Сервилия, - вот скажи, что с ним делать, а?
- Для начала я бы посоветовал вымыть, причесать и переодеть...
- Это понятно. Я вообще спрашиваю.
- Вообще?... Знаешь, Катон, - Квинт говорил серьезно и доверительно, пригасив лукавую искорку в глазах, - Тебе бы не помешало влюбиться.
- Зачем это?!
- Если б ты влюбился, ты бы старался выглядеть поприличнее. И вести себя тоже.
- Согласна, - прошелестела Сервилия. - Слушай умного человека, Марк Порций... коли я у тебя дура порочная...
Квинт мягко улыбался Катону.
- Марк Порций, тебе сколько, двадцать один или двадцать два?
- Второе, а что?
- И ты в таком возрасте никого не любишь?
- Брата, - сказал Катон. И, подумав, добавил:
- И прадедушку.
- О боги! Я спрашивал тебя не о живых и мертвых родственниках, мальчик!
- Ну эту еще, дуру порочную. Иногда.
- Ну спасибо, - вздохнула Сервилия.
- Однако, тяжелый случай. А как насчет девушек?
- Это порочно.
- Про парней я уже не спрашиваю, - вздохнул Квинт.
- И что вы все про парней спрашиваете?! - возмутился Катон. - То Сервилия, то ты! Уж тебе-то это совсем не идет, про такое спрашивать!!
- Может, ты коз любишь? - невинно осведомился Квинт и едва успел увернуться от Катонова кулака, едва не влетевшего ему в нос. Сервилия взвизгнула - в первый раз от испуга, а во второй от радости: зрелище предстало неописуемое. Квинт, пониже ростом и более хрупкий, чем Катон, тряс молодого придурка за шкирку, выражая явное намерение долбануть его тупой башкой об статую Венеры.
- Немедленно. Извинился. Засранец. Понял. Или. Нет?! Иначе. Отпечаток. Венериной. Сиськи. Будет. У тебя. На лбу!
- Статую... пожалей... - прохрипел Катон.
- Ни хрена ей не будет, она бронзовая!!! Впрочем, твоя башка, наверно, тоже... Извиняйся, сказал!
- Не буду! Ты первый меня оскорбил, между прочим!! Козы... какие-то...
Глаза у Сервилии полезли на лоб: Катон вдруг всхлипнул... Если бы он на их глазах превратился в Аполлона, это было бы менее удивительно... Вышибить из Катона слезу не удавалось никому и никогда, даже когда он был совсем маленьким.
Квинт, пораженный не менее, чем Сервилия, тут же отпустил его. Виновато глядя на сестру маленького чудовища, он пробормотал:
- Я же не делал ему больно...
А Катон... Катон нелепо осел на пол и отчаянно разрыдался, закрыв руками лицо. Уши у него полыхали от стыда, но, видно, сдержаться в этот раз у него не получилось...
Квинт и Сервилия, переглянувшись, принялись гладить его по взъерошенному немытому затылку и называть Катончиком, отчего Катон завыл еще громче.
- Что вы все... надо мной... издева-аетесь... - булькал он, - за что-о... вы меня... так не любите...
Сервилия и Квинт принялись на два голоса убеждать его в том, что не издеваются и любят. Просто он сам никого не любит, никого не слушает и вообще...
Постепенно Катон затих и тщательно вытер мокрое лицо своей грязной тогой и мрачно запыхтел.
Сервилия с Квинтом с облегчением выдохнули. Катон подозрительно сверкнул на них глазами.
- Ладно, - сказал он мрачно. - Вы умные, я дурак. Вам хорошо живется, мне не очень, тут вы правы. Вы хотите мне помочь, как я понял.
- Ну да, - дуэтом отозвалисьдонельзя удивленные порочная женщина и хлыщ.
- Я согласен. - Катон поднялся и криво улыбнулся. - Помогайте. Посмотрим, что из этого выйдет. Что я должен делать?
- Квинта слушай, - умирающим голосом произнесла Сервилия. - Делай что он скажет.
- Слушаю тебя, Квинт.
- Квинт, - бормотнула Сервилия, - не вздумай упустить такой случай!
Квинт размышлял о чем-то, глядя на статую Венеры. И наконец перевел свои ясные лукавые глаза на Катона.
- Точно будешь слушаться?
- Буду, сказал же.
- Отлично. Какая твоя любимая фраза?
- Хм?
- Я спрашиваю - какую фразу ты произносишь по поводу и без повода по сто раз в день?
- Хм...
- Нет, не "хм". Вспоминай. Что ты мне сказал, когда я спросил тебя про девушек?
- Это порочно!
- Вот именно. В смысле, не с девушками спать, а в том смысле, что это твоя любимая фраза. Так вот, Катон. С сегодняшнего дня ты вместо "это порочно" будешь говорить "гав-гав".
- Чегооо?!
- Что слышал. Ты обещал слушаться. А еще мы с тобой сегодня вечером пойдем в Субуру. Познакомишься с одной недурной девицей.
- Это по... ГАВ-ГАВ!! По-моему, в Субуре живут как раз дурные девицы!!! Они все поро... гавкнутые!!
- Ты делаешь успехи, - усмехнулся Квинт. Сервилия тихо погибала от смеха, очень стараясь, чтоб Катон не обратил на нее внимания.
- Но учти, - сказал Квинт, - с тобой таким я вообще никуда не пойду. Если только в баню.
- Не пойду в баню! Там Цезарь! Хватает меня за жопу! Это гав-гав-гав!!!
- О, насчет Цезаря ты прав, гав-гав полнейший...
- Да ладно, - сказала Сервилия, - что он, здесь не вымоется? Сейчас прикажу рабам налить ванну. И оденем мы его... что, у моего мужа тряпок мало? И башмаки найдем... у них, похоже, копыто одинаковое...
И все завертелось вокруг обалдевшего от такого насилия над личностью Катона...
Спустя несколько часов перед Сервилией и Квинтом, которые нетерпеливо ждали, предстало нечто, настолько похожее на приличного человека, что в это трудно было поверить. Вымытый, причесанный, в свежей белой тунике с пурпурною полосой, в белой тоге и в башмаках Катон походил на что угодно, но только не на себя.
Сервилия ахнула. Квинт аж присвистнул - сию невоспитанность он позволял себе очень редко, лишь тогда, когда его что-то поражало.
- Катон! Да на тебя, оказывается, можно смотреть без ужаса! Ты даже не такой уж уродец...
- У меня нос очень длинный, - смущенно пробормотал Катон, зардевшись.
- Отличный у тебя нос! Фамильный! От прадедушки! Таким носом надо гордиться! Выше нос, Катон! Так... урок следующий. Ты улыбаться умеешь?
От улыбки Катона Квинт в ужасе подскочил.
- Катон! Я сказал улыбаться, а не скалиться, как римская волчица! Прикрой пасть и попробуй еще раз!.. Боги!.. Ты лимон жуешь?.. Улыбнись по-человечески!.. Ладно, это требует практики... научишься еще. Ну что, идем к девушке?..
Катон опустил голову и стал похож на упрямого теленка.
- Я не могу.
- Чего не можешь?!
- Я... стесняюсь.
У Квинта засверкали глаза - Катон окончательно довел его до ручки.
- Стесняешься?! Ах ты гаденыш, я тебя отучу стесняться-то! Ругаться умеешь?
- Это...гав-гав!!
- Ты обещал меня слушаться? Быстро сказал: "Я блядь!"
- Я не...
- Неважно! Сказал быстро!
- Но при женщине!..
- Вот именно! Не беспокойся, Сервилия уже слышала это слово!
Катон зажмурился и пробормотал неразборчивое.
- Не слышу! - рявкнул Квинт.
- Я... блядь, - сказал Катон. И от дикого смущения... улыбнулся. И это была совершенно человеческая улыбка - улыбка смущенного двадцатилетнего парнишки...
- Квинт, - прошептала Сервилия, - ты колдун.
- Такой же, как Катон - блядь... Ну что, горе луковое, пошли... Сервилия, не беспокойся, если он напьется, я его провожу до дома...
Когда они шли к Субуре через Аргилет, Катон вдруг дернул Квинта за рукав.
- Квинт, слушай... а вдруг у меня ничего не выйдет?..
- Выйдет, - уверенно отозвался тот. - Я намерен заплатить столько, чтоб вышло, не беспокойся.
- Кому заплатить?!
- Ну не тебе же! Девице...
- А она тут при чем?..
- Катон, я не хочу ржать на улице. Помолчи.
Катон окончательно зашугался, поняв, что девица-то знакомая. Это была танцовщица Дионисия, исполнявшая такие танцы, на которые Катон стеснялся смотреть - зато не стеснялся поливать сограждан, которые смотрели. Один раз его побили, защищая сомнительную честь этой девицы... и теперь он боялся, что она узнает его. Мог бы не беспокоиться - в таком виде его родная мать не узнала бы.
Дионисия обрадовалась гостям - точней, Квинту, конечно же. Видно было, что знакомы они давно и... очень близко.
- Нет, моя радость, сегодня ты не со мной, - виновато пробормотал Квинт, - но ты же не откажешь моему... младшему братишке?
- Если он так же хорош на ложе, как ты, то не откажу, - Дионисия смерила Катона оцнивающим взглядом, - Братишка, говоришь? Не видала более непохожих братишек...
- Мы двоюродные. Слушай, Марк, отойди-ка, мне надо сказать Дионисии пару слов.
Катон послушно отошел.
А Квинт проникновенно уставился девушке в глаза и тихо сказал:
- Во-первых, он еще девственник. Пожалуйста, радость моя, помоги ему почувствовать себя мужчиной...
- Если есть "во-первых", значит, есть и "во-вторых", - усмехнулась Дионисия.
- Есть, моя радость. Понимаешь, Марк в детстве упал с крыльца... и малость стукнулся головой...
- С сумасшедшими не сплю!!!
- Он не сумасшедший. Просто немного странный. Он очень любит собачек... не в том смысле любит... Просто любит. И иногда воображает себя тоже собакой... и...гавкает.
- Повезло тебе с братишкой, Квинт...
- Ну что ж поделаешь... А вообще он очень милый...
- Он хотя бы не кусается?
- Нет-нет.
- Только ради тебя, Квинт, я лягу с парнем, который воображает себя собакой и гавкает!
- Поверь, я могу это оценить.
- Нет, это я буду оценивать, дружок. И, возможно, оценю высоко.
- Не думай о деньгах, Дионисия.
- Это ты можешь о них не думать. А мне, бедной девушке...
- Я сказал: не думай о деньгах, пока ты со мной. И свистни мне какую-нибудь свою подружку поумнее, чтоб мне не было скучно.
- Вот еще!
- Я сказал "поумнее", а не "поебливее". Не собираюсь я ее трахать. Просто вина выпить и поболтать. Что мне, одному тут сидеть, как дураку?..
Квинт очень мило провел несколько часов, болтая с красоткой Орифией. А та и рада была, что ее позвали не лежать под мужиком, а беседовать с ним. Нечасто случается. К тому же ей льстил его откровенно восхищенный взор - Квинт любил красивых женщин...
Через несколько часов из комнатушки, где Дионисия принимала гостей определенного рода, раздалось что-то вроде слабого царапанья... словно кто-то, совершенно обессиленный, пытался открыть дверь...
Это была Дионисия. Ее шатало. Глаза у нее были затуманены. Она подошла к столу, рухнула на ложе и залпом хватанула чашу цекубского, отобрав ее у Квинта.
- Знаешь, - хрипло сказала она, - это неплохо - что он воображает себя собакой... Заездил, кобелище...
- А лаял? - поинтересовался Квинт.
- О, так свирепо!.. Это так заводит... Зверррюга... - мечтательно прошептала Дионисия. - Приводи его еще...
- Сам прибежит, не маленький. Уже.
Сервилию разбудил почти под утро взволнованный раб, сообщивший, что стучат в дверь. Сервилия тут же встала - она поняла, что это означает.
Разумеется, то был Квинт, держащий за шиворот совершенно пьяного Катона.
- Забирай сокровище, - сказал он, - Субурские девки под впечатлением.
- Неужели?! - удивилась Сервилия.
- А то! Ладно, куда его переть? Он на ногах не стоит!
Катона уложили в комнате для гостей. Он улыбался. Сервилия умиленно смотрела на его лицо. И даже погладила по голове.