Квинт Цецилий Метелл по прозвищу Верный был весьма озадачен.
Озадачить его умудрился самнитский воин в битве у Коллинских ворот.
Поняв, что нарвался на самого Метелла, самнит, очевидно, заранее простился с жизнью - но помирать просто так, не оскорбив противника, не пожелал. А посему заорал:
- Прощай, подстилка Суллы!
Метелл моргнул. Но тем не менее кротко ответил:
- Ты бы мечом работал, а не языком...
- Против тебя не стою, - пробурчал самнит, вяло отмахиваясь мечом. - Больно хорошо дерешься... для подстилки.
- Что ты заладил, в самом деле - почему подстилка-то?!
- Потому что Сулла всех вас перееб, об этом же все знают! Так что поменьше гордитесь собой, римские квириты! Вы не квириты, а какие-то, не побоюсь этого слова, похотливые греки! Спартанцы!! Катамиты!!!
Этого Метелл уже не стерпел - самнитский солдат отправился ругаться с Хароном.
- Только его не обзывай катамитом, - посоветовал Метелл отлетевшей самнитской душе.
А потом крепко задумался... Легче всего было поверить, что солдатик просто хотел сильно задеть его - вот и измыслил такое серьезное оскорбление. Ну а если он говорил правду - и какие-то "все" действительно говорят о полководцах Феликса - а значит, и о Метелле - такие гадости?!
Когда все было кончено и сулланцы вошли наконец в Рим, Метелл единственный вроде бы не радовался победе. Феликс заметил это.
- Чтой-то мы такие мрачные?.. Жопу седлом натер, что ли?
Ну вот! Сразу про жопу!
- Меня самнит очень гадко обозвал, - нехотя признался Квинт Цецилий.
- На самнитов не обижаются! Тем более он покойник. Ты позаботился о том, чтоб он с его поганым языком стал покойником?
- Лучше бы я позаботился об этом до знакомства с его гадским языком...
- Квинт Цецилий! Ты что, девочка тринадцатилетняя, обижаться не пойми на что?
Ну вот! "Девочка..." Что-то, кажется, самнит не зря такое говорил про Феликса, не зря!
Квинт Цецилий, серьезный, как никогда, со своей осунувшейся после всех боев и тревог физиономией и коротким солдатским ежиком волос, в потрепанной кожаной лорике и линялом палудаменте, меньше всего на свете походил на девочку и в общем-то сам догадывался об этом. А посему посчитал наилучшим задать Феликсу честный, прямой вопрос.
- Феликс! Скажи мне ради всех богов - почему болтают о том, что ты спишь со своими командирами?!
Феликс засиял - и вопрос, и сердитая физиономия Метелла доставили ему неимоверное удовольствие. Ай да самнит... не то чтобы сломил боевой дух Метелла - но изрядно разбередил ему достойную квиритскую душу!
- Лучше просто дай... - Феликс мечтательно возвел зенки к небу. - Я ведь тебя люблю, Метеллушка...
Метелл отчаянно покраснел. И буркнул:
- Я тебя тоже люблю.
- Да, знаю. Как друга. Как боевого товарища. Это так мало!
- Тебе всю жизнь всего мало, - заявил Метелл. - И по морде ты мало получал! С этим могу помочь. Обращайся. Кстати, ты успел совратить кого-то одного из наших или уже нескольких?
- Да всех, - хихикнул Феликс.
- Да не пизди.
- Да сам разбирайся. Что я буду сплетничать и трепать чужую честь.
Феликсу стоило большого труда сдержать так и прущее из него хихиканье: он не сомневался, что нехорошо заинтригованный Метелл действительно попытается узнать, кто же из парней не устоял перед Феликсом. Следовало предупредить парней. Шутка получалась знатная...
Вскоре Метелл уже бормотал: "Нет, это не армия, это лупанар..." Да и то: Феликс всячески способствовал тому, чтоб бедный Квинт Цецилий убедился именно в этом. Помпей сперва не соглашался "строить из себя шлюху с яйцами", но Феликс убедил его в том, что это очень смешно. Помпей подумал и решил, что действительно смешно - неужели Метелл поверит, что он, Помпей Великий, тоже из таких?..
Метелл же спросил его об этом вполне прямо. Римский нобиль не испытывал особого уважения к молодому провинциальному выскочке, а потому и не шибко церемонился с ним.
- Слышь, Помпей, а ты с Феликсом спал?
- А чо? - отозвался тот, даже не краснея.
- Да "ничо", - передразнил его Квинт Цецилий. - Поганенькое любопытство, знаешь, замучило...
- А чо, - повторил Помпей безмятежно, - вон этот, Ахиллес, тоже с Гектором спал, чо. А такие герои, чо!
- С ПАТРОКЛОМ, дура деревенская! - рявкнул Метелл, свирепо глядя в сияющую румяную рожу юного героя.
- Но ведь спал же? И это, я имел в виду - Гектора он тоже выебал, чо... Опустил типа. А с Патроклом любовь была, чо. И этот, Александр-то Македонский... - тут Помпей прямо-таки вдохновенно воззрился на Метелла. Все знали, что Македонский - его личный образец для подражания.
- Македонский-то - с Гефестионом тоже, - заявил Помпей.
- Далеко тебе до Македонского, - вздохнул Метелл, поняв, что имеет дело с придурковатым, - Македонский-то у нас, выходит, Феликс. А ты всего лишь Гефестион... Не ты же его трахал? А он тебя?
- Да мы по очереди, чо...
Метелл схватился за голову, странно посмотрел на Помпея и счел за лучшее замолчать на эту тему совсем.
- Как успехи? - поинтересовался у него Феликс несколько позже.
- Ну с Помпеем все ясно... чего с дурака взять... Но, Феликс, неужели и остальные?.. И КРАСС тоже? Я не верю!!!
- Ма-арк Лициний! - взвыл Феликс.
- Что?..
- Дашь мне?
- Не! Еще чего!
- Вот, - обрадовался Метелл, - хоть кто-то...
- Погоди, - отмахнулся Феликс и продолжал:
- Марк! А если не бесплатно?
- А за сколько?..
- ТЬФУ!!! - взревел Метелл. - Помпей - Гефестион, а этот вообще за деньги!!! И одно утешает - никто не спит с тобой, Феликс, просто по любви! Один по дури, другой из жадности...
- А насчет любви - это ты у брата своего спроси, - туманно ответствовал Феликс.
- У которого? - тупо спросил Метелл, - У меня их...много.
- Ну, у Лукулла, наверное?..
Квинт Цецилий несколько позеленел. Ему было совершенно наплевать на мужскую честь Красса и уж тем более Помпея, они, к счастью, не приходились ему братьями. А вот Лукулл, к несчастью, приходился...
Спрашивать у него Метелл ничего не стал. Просто некоторое время полюбовался на то, как тот изящно встряхивает каштановой гривой, после чего подошел и от души залепил Лукуллу в глаз.
- Братик... ты чего? - заскулил тот, подымаясь с земли. - За что? Почему?!
- Потому что тебя зовут Луций Лициний Лукулл.
- Э?..
- А звали бы Цецилий Метелл - вообще убил бы...
- Да что я сделал?!
- А вот будешь знать, как с Феликсом спать... по любви...
Тут Лукулл вспомнил, что Феликс предупреждал его об этом розыгрыше (правда, фонарь под глазом как-то не предусматривался), и вопросил:
Он еще раз вздохнул - глубоко и горько - и, слегка ссутулившись, куда-то побрел. Похоже, морально готовить себя к братоубийству.
Феликс радостно заржал, когда Лукулл поведал ему о происхождении роскошного синего украшения под глазом.
- Между прочим, не смешно, - сказал Лукулл. - Он ведь правда был того... в расстроенных чувствах. Или ты думаешь, Квинт Цецилий имеет привычку чуть что бить морды своим родным?!
- О боги, - простонал Феликс, - как я его обожаю... Он такой умница, но почему, почему такой серьезный?! Но бросать эту шутку на середине мне жалко...
- Ничего себе на середине! Ты убедил его, что спал с Помпеем, с Крассом и со мной - тебе мало?!
- Мне, как он же и сказал, всегда всего мало. Ты не забыл, что все вы сегодня приглашены ко мне на обед?
- Не забыл. Ну так и что?
- Не только вы.
- А кто еще?
- А Катилина.
- О боги, - застонал Лукулл, - в то, что ты спал с Катилиной, даже я могу поверить! Потому что у Катилины бывает такая морда, словно он с Марсом Воителем только что переспал... Бедный мой братик!
- Так это еще не все.
- Кто еще? Только не говори мне, что это...
- ...Квинт Гортензий.
- Парень, который строит глазки даже мраморным колоннам!!! Юпииииитер!!!!!!
- Нет, Юпитера я не приглашал... Его - в следующий раз...
Катилина, как всегда, явился полупьяный, плохо выбритый и с мечом на поясе. Метелл аж вздрогнул: Феликс, увидев это создание, расплылся в нежнейшей улыбке:
- Здра-авствуй, милашка!
В ответ милашка оскалилась, как Капитолийская волчица, и отозвалась в том же духе:
- Здра-авствуй, старый веселый ебунчик!
Прелестно, подумал Квинт Цецилий. Ебунчик. Одни ебунчики кругом. Мало им было превратить армию в лупанар - они и в Рим его с собой притащили. Где мы - там лупанар. А я что здесь делаю?.. И кто у Феликса все-таки самая любимая жена в гареме? Или он еще не определился?..
Из тягостных раздумий Метелла вырвал очередной вопль Феликса:
- Квинт Гортензий, душа моя!!! На тебя ж смотреть тошно! Так бы и выебал - так ведь не даст!
Феликсова душа вскинула тонкие брови:
- Что-то, Феликс, не понял я ваш сегодняшний дискурс...
- Иди ко мне, я тебе его покажу - сразу поймешь! Он же прямо-таки выпирает...
- Фу, какие вы все пьяные, - оратор, по своему обыкновению, принялся выкобениваться, - с вами даже пить противно. Один Метелл похож на человека, владеющего дискурсом...
- Э, э, у меня ничего не выпирает! - испугался Квинт Цецилий. - Ты обо мне так не думай!
- Солдатня дремучая, - скорбно вздохнул оратор, присевши на метеллово ложе, - Что такое дискурс?
- Хуй по-умному?
- Метелл сказал слово "хуй"!!! - возрадовался Феликс.
- Я тебя имел в виду, - огрызнулся Метелл. - Гортензий, отвали со своим дискурсом. Только об одном все ваши мысли.
- Да ну? - удивился Квинт Гортензий. - Разве? Вон Красс, по-моему, опять что-то считает...
- Прибыль подсчитывает. От торговли жопой.
- Мда? Как интересно... А Лукулл вон, например, жрет.
- Тоску заедает. Он не самая любимая жена в гареме.
- Квинт Цецилий, - Гортензий положил ладошку ему на лоб, - по-моему, ты себя не очень хорошо чувствуешь. У тебя жара нету?..
- Убери лапы!!! - сдавленно прошипел Квинт Цецилий. - Знаю я вас... сперва с лапами, потом с дискурсом... а я порядочный квирит!!!
Гортензий хлопнул глазами... До него начало доходить, что дело нечисто: Феликс трясся от подавляемого хихиканья, на румяной морде Помпея было написано отчетливое "гыгы", Лукулл с синяком под глазом стеснительно порозовел, но ухмылялся, а по Крассу было очень видно, что все тут с крепостной стены упали на голову, один он здоров и занят делом. Катилина же имел вид столь загадочный, что это выглядело даже и непристойно.
"Кажется, дураков тут только двое - Квинт Цецилий и я, - подумал Гортензий, - Не-не-не! Я так не хочу!"
Оратор страшно не любил быть дураком. Он сам про себя прекрасно знал, что умный. Умнее некоторых. Да и Квинта Цецилия за дурака совсем не держал. И чего это они тут с ним делают, а? У Гортензия взыграло чувство справедливости. Он пока еще не знал, куда его вывезет, но пронзительно глянул на всех и вопросил:
- Ээээ, мальчики, а что это мы сегодня без девок?..
- Как без девок? - удивился Феликс, - Девки есть.
- А-а! И кто у нас тут дева? Помпей, ты, что ли?
- Чего это я?! - возмутился тот.
- А ты самый молодой, - Гортензий умело надавил на воинские понятия, которые Помпей только и понимал.
- И красивый, - гаркнул Катилина. Гортензий его просто обожал за это - Луций Сергий всегда сходу улавливал правила любой его глумливой игры.
- Чего красивый-то? - смутился Помпей.
- А что, - спросил Гортензий, - разве нет? Может, ты считаешь, я в красоте ничего не понимаю?.. Феликс! Понимаю я в красоте или не понимаю?
- Квинт Гортензий все понимает в красоте! - заявил Феликс. - В статуях, картинах, бабах, мужиках и Помпее! Никто лучше него в этом не понимает.
- Вот! - Гортензий пересел на ложе Помпея и прихватил его за подбородок, - Ты прекрасен, дитя мое! Ты похож на Александра Македонского. Который пару раз падал с коня на голову. Но красоты это не портит, я тебя уверяю. Готов ли ты?..
- К чему?! - испугался Помпей.
- Он спрашивает: к чему? Други, он спрашивает - к чему! К любви, конечно! Посмотри, как глядит на тебя твой старший товарищ Метелл! - Гортензий успел втихушку подмигнуть Квинту Цецилию, - Он глядит на тебя, как доблестные воины Спарты на юных товарищей, только что взявших в руки... оружие. Ну да, оружие.
- Пусть не глядит!!! - взвизгнул Помпей, - Не буду я брать в руки его... оружие!
- То есть как это не будешь? - спросил Катилина. - А если приказ?!
- Я...я... я его приказам не подчиняюсь, я сам командир, у меня свои легионы!!!
- Нет такого закону, - произнес вдруг Метелл, - чтоб тебе свои легионы иметь.
Гортензий чуть не подпрыгнул на ложе: ура, кажется, Метеллушка проникся наконец!
- Поскольку ты, Помпей, есть салага, - продолжал Метелл сухим тоном главнокомандующего, - то где твое право на легионы? Я тебе скажу, где право твое. На тумбочке стоять твое право. Есть у тебя в лагере тумбочка? Нету тумбочки? По уставу караульной службы нарушаешь, ну это ничего, у МЕНЯ в лагере есть тумбочка. И на ней всякий день стоит вот такой помпей, учится родину любить. Ты кому, дух, не подчиняесся? Мне не подчиняесся? Мне, то есть проконсулу волею сената и народа Рима, не подчиняесся ты? Ты подчиняесся даже Гортензию, ибо он есть военный трибун, а ты звания не имеешь никакого и нет у тебя никакого звания...
Гортензий внимал с наслаждением: ТАКОЕ нести он, хоть и военный трибун, но по сути человек совершенно не служивый, просто не умел. Для того, чтоб пороть такое, надо было отслужить с двадцатилетнего возраста до обеда... то есть тьфу, до нынешнего года. Феликс с Лукуллом тоже замерли в совершенном эстетическом восторге. Катилина аж зажмурился от удовольствия.
- Что ты прибурел, боец?! - грозно вопросил Квинт Цецилий у Помпея, который действительно... прибурел: лучше описать выражение его рожи было просто нельзя. - Ты буреешь, боец, а служба идет, враги не дремлют. Пока ты буреешь. Буреть ты знаешь где будешь?
- На тумбочке?.. - пролепетал Помпей.
- Буреть ты на границе у меня будешь, с Нумидией будешь, понял, боец?!
- Нуми...дия? - икнул Помпей. - Это в Африке которая?.. За что?!
- Это которая в Африке, да! Ты допиздишься, боец, царь Сифакс насрет тебе в сапоги...
Перспектива насратия в калиги окончательно выбила Помпея из колеи, он задрожал.
- Сифа-акс... - Феликс хотел что-то сказать, но вместо того сполз с ложа в корчах.
- О боги, - тихонько ухмыльнулся Гортензий, - Помпеюшка вообще кроме "ать-два" че-нибудь знает? Сифакса еще Сципион Африканский разбил же... Даже я знаю, - скромно добавил он.
- Бери, короче, оружие, - рявкнул Катилина на Помпея, - а то Сифакс, сам понимаешь!
- Куда брать? - покраснел Помпей.
- Куда брать, боец? - завел Квинт Цецилий снова, - В легионе служишь и не знаешь, куда берут пилум?! В жопу берут пилум, такие как ты бойцы, позор легиона, да!
- Ты попал, Помпей, - вздохнул Лукулл, - у Метелла знаешь какой там пилум?..
- А ты вон смотрю хорошо знаешь, да? - заверещал Помпей в отчаянии.
- А че ж, он же брат мой. Да и в лагере в одну латрину ссать ходили, знаю, конечно.
- Ну че, Помпей, БЕРИ! - настаивал Катилина.
- У меня не надо, - сказал Метелл, - ты, боец, не заслужил еще трогать пилум главнокомандующего. И у Феликса, таким образом, не бери.
- А у кого?.. - растерялся Помпей.
- У Катилины бери. Он твой брат, рядовой! Или там у Гортензия. Он трибун, что означает, что он тебе почти отец! Офицер есть отец солдатам, да!
Лукулл безудержно заржал: у Помпея был такой вид, словно его очень затруднил выбор.
- Фе-еликс... - жалобно проскулил он.
- У Гортензия бери, у него красивый, - посоветовал тот безжалостно.
- А у меня больше, - сказал Катилина.
- Хрена, - отозвался Гортензий, - то есть пилума. Ты думаешь, у меня маленький, что ли?..
- А вы померяйтесь, раз такие споры, - подал голос Красс. - Чего проще, взяли и померились.
- Си-ил моих не-ету, - взвыл Лукулл, - я-ааа напишу мемуаааары... и та-ам обязательно будет глава про то, как на обеде у Феликса-императора великий римский оратор Квинт Гортензий и его друг Катилина мерились хуями...
- Пилумами, - поправил Гортензий строго. - Ладно, Сергий, я согласен, что у тебя больше.
- Выкрутился, подлец? - фыркнул тот. - Ну че, Помпей, куда берешь мой самый большой в этом обществе пилум?
- Да тебя переклинило, что ли, - обиженно пробухтел Помпей.
- Да я, может, влюбился в тебя, глупый! Ты на этого, на кого там Гортензий говорил? На Александра Македонского похож. Красив, понимаешь?
- А Гортензий красивее, - попытался увильнуть в сторону Помпей.
- А Гортензий - мой, - заявил Феликс, - я тут главный, самое красивое - мое! Иди сюда, моя прелесть!
Гортензий, невозмутимо улыбаясь, перебрался на его ложе, Феликс обнял его и чмокнул в нежное ухо. Только дурачок Помпей мог поверить, что за этим последует что-то еще, ну так он и поверил.
- Ты не отвлекайся, боец. От задачи отвлекаться - все вы отвлекаться! - рявкнул Метелл. - Я вам дам отвлекаться, три ночи в карауле куковать будете громко с выражением!
- Я лучше куковать!!! - крикнул Помпей с отчаянием. - Чем пилум Катилины в жопу! У меня мать еще жива, если узнает - я ж застрелюсь с такого позора!
- Что значит мать, боец? - сурово сказал Метелл. - У всех мать. Вот буквально, боец, мать у всех. У меня тоже мать. Но мне пред ней не стыдно. И вообще - Рома твоя мать. А ты ее не ценишь, службы не знаешь. Мать у него... а у кого не мать?!
Катилина меж тем, вставши, медленно и эффектно стал приподнимать подол рубахи. Помпей вытаращил глазищи.
- Там не страшно, - успокоил его Луций Сергий. - Там просто много. Правда.
- Ни хуя себе! - взвизгнул Помпей.
- Почему "ни хуя", когда хуя? - обиделся Катилина. - Разве ни хуя? Гортензий, ну?
- Хуя, - подтвердил оратор. Он хихикал - Феликс безобразничал, щекоча ему ухо языком.
Помпей страшно побледнел, но тем не менее твердо произнес:
- Это, которое... Пилум... в жопу нельзя. Не влезет потому что!!!
- В жопу солдата все влезет на службе родины! - возразил Метелл, - На то и солдат, и жопа, что все влезет, когда надо!
... Помпей никогда в жизни не бежал с поля боя. Он не боялся настоящих пилумов, стрел и мечей. Но позорное его бегство из триклиния Феликса, как потом он успокаивал себя, не считалось. Есть же кой-что страшнее, чем любое оружие!
Катилина меж тем опустил подол рубашки, скрыв свой таран от чужих глаз, рухнул на ложе и расхохотался, дико, с подвизгиванием. Лукулл давно уже валялся, как тряпка, обессилев от подавляемого смеха. Красс вытирал слезу в уголке глаза - он очень тихо, но тоже ржал.
- Тьфу, Феликс, ты мне все ухо обслюнявил, - Гортензий потерся ухом об плечо Феликса.
- У тебя самое вкусное ухо на свете, может.
- Может, но оно мне дорого как память, может...
Гортензий поднялся с ложа и ушел. Вернулся быстро. В руках у него была здоровенная белая роза из феликсова палисадника. Он с улыбкой положил ее на ложе Метелла Верного, словно выражая восхищение игрой замечательного актера.
- Это что такое, дурища? - бормотнул Верный беззлобно. - Я вам что, шут гороховый, что ли?..
- Ты потрясающий, - сказал Гортензий. - Я сто лет так не ржал.