Белый дом "Панорамы"... Мой непосредственный начальник, сейчас, очевидно, активно потеющий в спортзале, как-то обмолвился, что хотел бы в этом доме жить. Что ж, губа у него не дура, вкус есть, вид из окон, наверное, красивый: на предместье и на реку, в которой отражаются огни проспекта.
Минск вообще город ничего, Илье нравится... Хотелось бы написать книгу о своем городе, что-нибудь в духе Гиляровского, которого не читал, и который написал книгу "Москва и москвичи". А то вот ведь досада, у Питера есть своя легенда, у Москвы есть, а у Минска вроде как и нет... Что? - тоже столица...
А Питер, ну что Питер - был я там, серый, грязный, унылый, неудивительно, что Башлачев именно там в штопор из оконца ушел... Да и Москва, понтовая, торгашеская, зажравшаяся - не лучше...
Надо бы написать, надо бы, но что? - что я такого могу написать о тебе, что могу нарисовать кроме микромира, в котором вращаюсь сам - малоинтересного мирка, состоящего из студенточек, любительниц потусоваться, поколбаситься на дискотеках, и студентиков, которым только в "Контр-стрейк" играть... Круассаны и кофе... Семинар по гражданскому праву... Микромир, насекомые...
Илья затягивается, затягивается что есть сил, запрокидывает вихрастую голову, сейчас оно придет, головокружение, взорваться бы, бля, раскрыться созревшим бутоном, вырваться из тесной тюрьмы собственного сознания, вот так, вода уже доходит до рта, а надо мной вплотную - бетон, потолок - взломать его собственным лбом, раскровенить, и в небо, с птицами, обозреть, постичь, чтобы дух захватило, чтобы можно было действительно написать о чем-то стоящем...
Ф-фух! И впрямь голова закружилась... К черту такие затяжки.
Щелчок - и окурок летит вниз, туда, где ретиво так приседает экскаватор с протянутым ковшом. Сделаем этих "Раджерсов"!..
О Минске, говоришь, написать бы...
О Минске и минчанах?..
И чтобы обязательно хорошо?..
Да зачем тебе, чтобы хорошо? - Есть путь попроще: скажем, стусоваться с какими-нибудь белорусскими уря-патриотиками, взять псевдоним типа там Кастусь Корэнь и начать строчить на родной мове, глядишь и станешь национальным писателем, со временем повесють на твой дом мемориальную доску и откроют дом-музей...
Я в соломенной шляпе... с висячими усами... М-да...
Илья смотрит на часы: до встречи с Наташкой осталось полчаса, пора двигать. Маленькая мерзавка, он знает, что рассчитывать особенно не на что, но кто знает... Кто знает, может когда-нибудь это свидание станет сценой знаменитой книги, автора которой выдвинут на получение Нобелевской...
Как бы его описать, чтобы читалось...
Как мы гульяли, как кормьили утьок, хотя какие сейчас утьки, ну пусть будут, ничего, шли мы берегом реки, по течению вниз, свернули на улицу Контрескарп, пообедали в каком-то там славном кафе, потом занимались любовью в нашей уютной, потом ели мандарины и бросали корки в пылающий камин... Хотя стоп-стоп-стоп, чё-то такое уже было, какой-то бардуль меня опередил, нельзя, нельзя, только подозрение одно в плагиате - и этого хватит, чтобы остаться без Нобелевской... Илья поднял воротник и спрыгнул с тротуара на проезжую часть... Какой удар со стороны классика... Наташка... Маленькая дрянь...
Вечер
Пошел дождь... Застелил улицы чёрными зеркалами...
Шуршащие мимо машины повыплёвывали на них свою расплавленную желчь...
Хрупкие кольца в хрустальных лужах...
Илья поднимает воротник... Мое разбитое тело... Усталость от хорошо сделанной работы... Здравствуйте, зеленый человечек... Это перекресток Немиги и Романовской Слободы.
Он переходит дорогу, идет мимо жарких витрин "МакДональдса", у дверей - этот кретинский клоун, зайти что ли, посидеть у плачущего окна, глядя на перекресток, нет, слишком людно, надышали наверняка, душно у них там, и какого-такого-раскакого, жральня для лохов, сидят, чавкают, в пальцах расползаются "биг-маки", Илья идет мимо.
Красная куртка, поднятые плечи... Что вас интересует?.. Глядю на твой стенд и - нет, ничего, спасибо... Попса одна, из нормальных вещей одна "Земфира", и та исключительно как дань привычке, нет, спасибо, нич-чего, ничего хорошего у тебя нет, цветочницы сворачивают свою работу...
Колонны, колонны, тесаный камень, желтый тоннель, слева витрины, справа темень, а в ней дождь и машины, машины, машины...
Паша просил зайти... Просил настоятельно, что-то у него случилось... Но разве не подождет оно до завтра? Подождет, я устал сегодня, такой день нужно заканчивать на диване, расслабленно потягивая чай, глядеть по ящику что-нибудь легкое, типа "В джазе только девушки", а не вникать в чьи-то придуманные проблемы... Хотя позвонить нужно будет... да, позвоню, друг всё-таки...
Предательство, оно так и начинается, вызревает медленно, мелкие отговорки, лень, но ведь требовать от нас самоотречения полного - это же тоже эгоизм, какие же они все эгоисты, наши друзья, нет, Илья точно никуда сегодня не поедет, путь его - это путь домой, к дивану и чаю, к девушкам, которые в джазе, к пледу клетчатому и вишневой трубке.
К смакованию прошедшего дня: еще раз обнять ее сзади, почувствовать под руками полушария ее грудей... уронить на кровать, погрузиться лицом во влажное ее межножье, чувствуя, как сладкие постанывания стекают к нему, текут по нему, пьяня его, превращая в Диониса, не меньше... А Паше он позвонит, может быть... и завтра заедет.
Паша
Глупо осуждать человека за мудрое решение, но в это самое время Паша Илью осуждал. Это не было осуждение продуманное или выверенное, скорее это было отчаяние, которое накатывало особенно сильно, когда взгляд останавливался на циферблате часов или Черной Дыре окна. Паша был один, тетка ушла в гости, дергать его было некому, но это и было плохо - уж очень тихо было в доме, склеп, галдеж телевизора не спасает.
Проблема, породившая такой сильный депрессняк, свалилась на Павла не сегодня, началось все где-то неделю назад, но поначалу он отнесся к неприятностям достаточно трезво и спокойно.
Как-то раз сидя перед телевизором, он почувствовал чертовски неприятный зуд в паху, зуд, переходящий в боль. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на доблестном его члене вскочили две язвы достаточно зловещего вида, кожа покраснела и распухла. Перебрав в голове события прошедшего месяца, Паша вспомнил лярву, которую снял на дискотеке, и которую имел потом на протяжении всей ночи с разных позиций, причем всегда без презерватива. Он вспомнил, что звали ее... вроде Леной, и была она блондиниста, атлетична, с аппетитной задницей и золотыми дынями сисек.
Он вспомнил еще, что утром обратил внимание на обстоятельство, не замеченное им ввиду сильного опьянения накануне вечером: ее белье, даже при воспоминании об этом Паша сразу скривился, оно было грязным, в каких-то гнусных коричневатых подтеках. Ладно, подумал он тогда, направляясь в ванную, бог не выдаст, свинья не съест, чего уж теперь-то дергаться. Девку ту он тогда спровадил и попытался побыстрее забыть о неприятном случае. И вот теперь она вернулась к нему в виде двух медалей на хую, привет! - две медали за доблесть и дурость.
На следующее утро он проснулся в шесть часов, сам, безо всякого будильника, и сразу поехал в венеричку. По дороге он пытался воображать себя Бодлером или Гогеном, но быстро понял, что такое вот сходство с двумя гениями его не радует совершенно. За ночь краснота расползлась по всей крайней плоти, все горело, пришлось остужать причиндалы холодной водой, и эта процедура опять-таки удовольствия ему не доставила. Спокойно, старик, сказал он себе, лишь бы не СПИД, приятного мало, но непоправимого ничего нет. Такие проблемы сейчас решаются элементарно.
Решаются? - Решаются, конечно, вон Танька рассказывала, как Костян припер домой какую-то заразу, так им сделали по парочке прививок, этим все и закончилось.
Перед венеричкой Паша остановился. Будучи все же несколько взвинчен, он достал сигарету и закурил. Все нормально. Ничего запредельного. Фигня.
В канцелярию больницы Паша вошел в тревожно-бодром настроении, с видом человека, не предающего проблеме, приведшей его сюда, никакого особенного значения. Говорю же, фигня!
Оптимизма поубавилось, когда в очереди он увидел типа с жуткой рожей и забинтованными руками. Ужас вполз в него мгновенно, похерив весь напускной оптимизм: боже мой, а ведь вот Это тоже когда-то было человеком! Тоже, наверное, полагал, что фигня!..
Жуткий тип сидел в надвинутой на глаза кепке, большие очки-капли закрывали большую часть лица, но они все равно не могли скрыть его непоправимого безобразия. Люди, сидевшие рядом с сифилитиком, были чертовски напряжены, Паша кожей чувствовал, как они внутри своих скорлупок пытались прибиться к дальним стеночкам, оставляя между собой и больным буфер из пустой ткани, в которой еще секунду назад были руки, бока и плечи. Да, точно так - они сожгут эту одежду!..
Видение этого субъекта потом еще долго его преследовало, но напряженнее всего он думал о нем, когда зашел в кабинет врача, и тот достаточно неприветливо, голосом громким и неделикатным - "Ну что там у тебя, показывай!" поставил Павла перед прямой необходимостью прикасаться к зудящему члену руками, которые только что брались за ручку двери, сечете? - за ту самую ручку, которую трогал этот блядский прокаженный.
А можно мне руки помыть? - не чувствуя глупости произносимых слов, спросил Павел.
Врач оторвался от своих бумажек и воззрился на него с каким-то неприязненным любопытством, нет, ну это надо же, какого деликатного юношу занесло в нашу деревню, руки, бля, помыть, раньше, раньше нужно было чистоплюйствовать.
Ну, помой. - сказал он с недоброй усмешкой. Как только попадают сюда такие фрукты? И сколько их еще будет сегодня, небось опять с утра полный коридор набился.
Брезгливость сквозила во всех его жестах, и когда он осматривал язвы, и когда, через бумажку, проверял лимфоузлы в паху, один из которых, кстати, распух и торчал болезненным желваком, и даже тогда, когда он, бросив сухое "одевайся", уселся что-то строчить в карточке.
Сейчас сдашь анализы, вот направления, придешь через два дня. А пока делай ванночки с марганцовкой... Свободен. - и, повернувшись к сестре, сказал: - давайте следующего.
А дальше навалилась на Павла вся мерзость больничных коридоров, процедурных, смотровых, мерзость брезгливости и равнодушия, боль и ужас небрежного и неохотного даже лечебного процесса, ужас несоответствия между его, все ухудшающимся, состоянием и отношением врачей, которые только что на хуй не посылали, и чего ты сюда ходишь, анализы дали отрицательный результат, значит, само пройдет. Но он знал, что не пройдет, пошло нагноение, язвы влипали в белье, причиняя чудовищные страдания, он истекал гноем, менял трусы по два раза на день, и все равно чувствовал собственный смрад. Мочиться тоже было больно, потому как жгло немилосердно, его Крайняя Плоть была постоянно в огне, ему казалось, что на член надели раскаленное кольцо, которое не снять.
Так вы можете сказать, что со мной? - Ну, механическое повреждение, видимо... имело место... плюс какое-то вторичное заражение...
Гады! - Все нормально, да, ничего страшного, да? Так может, я его в твою доченьку засуну!..
А вы можете сказать, что это? - Ну, может быть, герпес-вирус. Да не парься... Сам не парься, пошел на хуй вообще, мразь...
Это шанкровая пеадермия - что? - дермопедрия, короче, педерастия и дерьмо!
Паша просыпается, оттого, что средоточие его существа пылает адским пламенем. Страшно включить свет и посмотреть. Живот горячий, все, точно, у него жар... Фенька жгет запястье, от мокрых волос вспыхивают лоб и плечи... Простыня облепила ноги...
Ну сделайте мне какой-нибудь укол, введите антибиотики! - Оплачивайте в кассу...
Илья, ты можешь ко мне заехать? - Да что случилось-то? - Проблемы у меня!!!
Илья смотрит на недопитый чай, в телевизоре Тони Кэртис тиранит Джека Леммона. Дымится трубка вишневого дерева...
- Проблемы у меня!!!..
В дамский туалет, милочка! - Скоро мне только это и останется... Клетчатый плед, и дождь барабанит в окно... Тащиться аж в Малиновку...
- Ладно, сейчас приеду...
Наташа
Примерно в это же время, на другом конце города Наталья, блондинистая и симпатичная студентка-второкурсница, в белой атласной пижаме, заканчивает перед зеркалом свой вечерний туалет.
Она расчесывает волосы, они потрескивают от электричества, она любуется на себя в фас, потом поворачивает боковые створки трюмо, чтобы увидеть еще и свой профиль - хороша!
Задумчиво склонив к плечу белокурую голову, она расстегивает пижамную рубашку и спускает ее с плеч, обнажая упругие свеженькие сиськи. Она берет их руками, поглаживая медленно и меланхолично, словно стараясь уловить ощущения, которые просыпались в ней, когда к ее телу прикасался Илья. Соски медленно твердеют, все случившееся как будто оживает снова - и его приход, и чай на кухне, и рассматривание ее дурацкого фотоальбома, он стоял у стеллажей, глядел на ее книги, пустоватые разговоры, уже и неловко как-то и темы исчерпаны, и снова чай, господи, сколько можно пить, конечно, ему приспичило в туалет, а она пошла мыть посуду, и слышала, как он зашел в ванную, и он не шел долго, а потом вдруг вошел стремительно, словно боялся, что она повернется и все испортит, или успеет что-то сказать, прямо влетел на кухню и схватил ее. И хотя я давно ждала чего-нибуль вот такого и даже злилась уже, что он ни черта не делает - ну давай рожай же что-нибудь! - а все равно это произошло неожиданно, и у меня перехватило дыханье.
В прихожей загорается свет, и она поспешно набрасывает пижаму на плечи. Нужно относиться как к должному, но все равно это раздражает - мамочка идет желать спокойной ночи. Не читай долго! - Хорошо, мама. Чмок-чмок... Ой, предки-предки... Наталья покусывает заусенец, глядя в зеркало на свою близняшку. Потом садится к компьютеру и начинает щелкать клавишами.
"Этот дурачок готов был сделать все и на кухонном столе, пришлось его успокаивать, чтобы не спешил. Ну ты знаешь, как это делается: т-сс! - и палец к его губам, смотреть прямо в глаза, пойдем со мной, а он и идет, как теленок, сердце колотится, и - сейчас же набросится! - закрой дверь! - и веду его к мамочкиной кроватке, пусть будет что-то от преступления..."
Наталья покусывает заусенец. Хочется написать что-то действительно вызывающее, бесстыдное и невинное одновременно, но она словно не решается, словно пугают те непосредственность и легкость, с которыми она поверяет монитору все случившееся, ее подруги увидят это, на лице появляется легкий румянец.
Это мой интимный дневник.
Нет, это мой... порнографический дневник.
"... мне снова пришлось сказать ему, чтобы он не спешил, что я все сделаю сама..."
Она снова отрывается от экрана, закатывает глаза...
Да, я была амазонкой.
А эта растерянность, что-то вроде радостного удивления, которое промелькнуло в его глазах, когда я опустилась перед ним на колени и расстегнула его брюки.
"Я делала с ним, что хотела, он стонал, и плоть его наливалась все сильнее, пока он вдруг не выкрикнул "Наташка!" и не поднял мою голову... Я поняла, что конец близок, опрокинула его на спину, запустила руки под халат и сняла трусики. Он все пытался достать презерватив (смешной, да? - но все равно приятно), но я, не раздеваясь, взгромоздилась на него сверху, и кончили мы одновременно через каких-нибудь тридцать секунд..."
Наталья забирается в постель, включает торшер. У изголовья кровати мерцает зеленым светом аквариум. Лениво пошевеливают хвостами сонные рыбы. Серебрится вертикальный столбик из пузырьков. Воровато глянув в сторону коридора, она достает из тумбочки тонкие сигареты. Подумав, встает и открывает форточку. Сырая и мятежная свежесть врывается в комнату. Она слышит, как за окном шумят деревья.
Чип-и-Дейл спешит на помощь
Маленькая стандартная кухня (семь метров, не больше). Лампочка без торшера - сильная, слепит глаза.
На кухне сидят двое парней: один, одетый в домашнее, с длинными волосами, феньками на худых руках - Павел, нервно курит, пепельница перед ним полна бычков; второй в мокрой куртке, высокий и сутулый, сидит, опираясь локтями о колени, медленно перебирая в руках четки. Это Илья.
Закипающий чайник начинает пронзительно свистеть. Павел долго давит бычок, долго, чересчур даже старательно, и, в конце концов, Илья отрывается от своих четок и отрывисто бросает: - Хорош херней страдать.
Чай, кофе? - Павел встает, начинает доставать чашки-плошки.
- Чай. Лимон есть?
- Есть.
- С лимоном.
- Сахара скока?
- Две.
Чай пьется в молчании. Илья щурится, морщит лоб - то ли лампа ему мешает, то ли прикидывает что-то.
- С предками не пробовал обсудить?
- Ты чё, шутишь? Не поймут! Да и денег у них ни хера нету!
- Надо много?
- Ну, много не много, а у них нету. А и были бы - я бы не попросил...
- Сколько?
Павел криво усмехается, берет ручку, накручивает на журнале с кроссвордами каракули цифр и придвигает к Илье.
Тот смотрит... неопределенное движение бровей, пальцы снова начинают перебирать чётки...
- Когда надо?
- Чем быстрее, тем лучше.
Чем быстрее, тем лучше... Илья щурится, лампа эта ебаная, что он тут, сотку что ли повесил?.. В принципе, вот-вот должна быть зарплата... Ну понятно, что самому нужна, но ведь друг все-таки... Хоть и мудила, а все-таки друг... Я-то перебьюсь как-нибудь...
Он шумно вздыхает.
- Послезавтра, ну на крайняк в конце недели деньги у тебя будут, должны меня рассчитать по последней поставке...
- Спасибо, старик... Ты это... может, не напрягайся сильно, может, я еще где найду...
- Где ты найдешь, сиди, не суетись.
- Лады... спасибо, старый...
- Ай, брось...
Илья поднимается. Взгляд падает на оконное стекло, и глазам предстает неожиданно внушительная мрачная фигура, громоздкая и исполненная силы. Она громоздится как скала над маленьким, сгорбившимся отражением Павла.
- Короче, ты не парься. - спокойно и неторопливо говорит Внушительный Оконный Илья. - делай пока все эти физиопроцедуры и не психуй. Если вопрос только в деньгах, мы его на раз-два закроем...
Он спрыгивает со сцены и идет между рядами зрителей. Звуки шагов гулко и мощно наполняют притихший зал. Перед выходом Внушительный Илья оборачивается - Паша на сцене кажется уж совсем маленьким - взмах четок в сторону лампы: - Светило смени...
Свет гаснет, и в наступившей темноте деликатный голос вкрадчиво говорит: - Антракт.
Друг познается в биде
В любой истории рано или поздно приходится ставить точку.
Как ставится точка в истории любви? По-разному. Но есть и общие симптомы, например, длинные гудки в телефонной трубке. Твой номер определился, соответственно, трубку на другом конце провода не поднимают.
Сигарета в руке медленно превращается в кривую пепельную палочку.
Илья ползет в душ, подставляет под тёплую струю всклокоченную голову.
Как долго я отсутствовал на этой планете?.. В комнате бардак, на полу рукописи, плюс зубочистки, плюс тарелки в разводах окаменевшего кетчупа, плюс джинсы со свитерами...
Пустая биллиардная... Лишь несколько столов заняты...
Вобрав голову в плечи, я меряю город шагами, снег под ногами хлюпает и чавкает, плещется в моей голове чёрная вода... Река Свислочь... Сволочь... Можно сходить в Интернет-кафе... В Минске есть протоптанная мною ветвистая тропа, если шагать по ней, можно очутиться в "Букинистической книге" или в славном кафе напротив, где подают свежие круассаны...
Ну, привет! Вот нежданная встреча! - в углу столик, за которым сидят Наталья и Павел.
Мне показалось, или они и впрямь держались за руки?..
Неуклюже улыбаясь, Илья наклоняется к Наталье, и натыкается на холодную щеку.
Павел усердно размешивает кофе.
Милая встреча милых друзей, и что-то удерживает Илью от того, чтобы протянуть приятелю краба...
Я сяду? - садится, не дожидаясь ответа, расстегивает куртку.
За окном мальчишка в комбинезоне тянет за руку маму, которая прочно вросла в землю, остановившись поболтать с подругой. Ма-ам, ну пойдё-ом... И со мной так было... маленький страдалец...
Снег заметно реже...
Что происходит вообще? - надо поворачивать голову, возвращаться с улицы назад в кафе, но тут что-то не то; тяжело как-то, и как-то глупо, и неприятно.
Непонятно, что делать - все как всегда, но что-то совершенно очевидно изменилось, главное - не накручиваться, не тупить, остаться умной побитой собакой - привычная, в общем роль... Унести домой больку свою сладкую, а вдруг напрасны подозрения... Ждать, когда она позвонит...
Или все-таки...
Ребят, а что тут происходит вообще? - улыбка моя отчаянная, широкая и требовательная. Я пытливыми глазами
поймать пытаюсь их глаза...
Вы прямо как два врача! Можно? - он берет с его тарелочки круассан и впивается в него зубами - на свитер сыплются крошки. - Типа есть у нас безнадежный пациент, а как сказать ему - не знаем!
Илья!.. - Павел поднимает глаза от кружки.
Что, дружище? - Илья улыбается. (Что, родной? Ты ждешь, когда я интеллигентно и тихо сам все пойму?..)
Павел молчит. А взгляд его, ага, полон досады и устремлен, неумолимый, в стену...
- Я кофейку отхлебну у тебя?
Он доедает круассан. Напротив две статУи. В лучах заката.
Ладно, Паш, без дураков! Рад, что тебя встретил! - Илья Лучезарный протягивает через стол руку. - Отличный кофе! Я твой должник. Наташ, собирайся, поедем! У меня сюрприз для тебя, зайчик!
Он снова наклоняется, чтобы поцеловать ее, но тут она срывается молча, сдергивает со спинки сумочку и кидается мимо него к выходу. Илья хватает ее за руку. Она останавливается, откидывает со лба волосы: - Руку отпусти!
Вот так. А то позову полисмена. Прошмандель паршивая. Уходит стремительно, демонстративно хлопнув дверью.
Сердится чего-то, зараза! - Илья поворачивается к Павлу. - Смотри, старик, как подлечишь свой стручок и начнешь личную жизнь устраивать, не вздумай влюбиться в такую вот бешеную поблядушку!
Я уже выздоровел, спасибо! - Павел темнеет тучкой; как-то само собой получается, что они уже стоят друг напротив друга. Коротенькая очередь начинает присматриваться к ним, парниша за прилавком - тревожно постреливать глазками.
- Ну так я рад за тебя! Ты, бля, настоящий герой, бля! Так, бля?
- Илья, я хотел тебе сказать...
- Скажи мне, ты своим многострадальным ее до оргазма доводишь?
- Послушай...
- Вы друг друга связываете?
- Илья, хватит уже тоже, блядь! Не перегибай палку!..
- Палку? Моя палка не гнется, друг! Кстати, знаешь поговорку, что друг познается в биде?
- Слушай, что ты хочешь?! Я тебе хотел по-человечески все объяснить! И не надо про дружбу, да! - на вот тебе твои деньги, я тебе ничего не должен, понял? Ничего!
- Да не тычь мне свою зелень в лицо, пакостник ты мелкий!
- Илья!.. Я тебя предупреждаю...
За стеклянным прилавком начинает храбриться бармен: - Ну вы оба! Если хотите драться, идите на улицу! Я щас! Я щас милицию!..
Поздняк метаться! - мальчик за витриной больше не скучает - там, в кафе, один дядя хватает другого за фейс и бросает в угол. Начинается какая-то веселая игра, звенит стекло, падают стулья...
...Илья выскакивает на улицу. Блин, перчатки оставил!.. Скоты... Иду быстро, на бег не срываюсь, но иду быстро, перед ЦУМом налево, дворами, скользя в мокрой каше, суки, а?!
Здесь не видят, можно, можно бежать... Все за спиной, суки, все втихаря...
Глотайте холод, авось заболеете... Дворы, подъезды... Да можно уже не спешить... Кладбище - чугунные оградки... Илья выныривает на ул.Козлова, ровненько к трамвайной остановке... Чёрт, и шапку где-то посеял... Там же, наверное... Впрочем, не холодно...
...Забыл купить чаю... Ай, к черту, водка есть... Начальник непосредственный, рекомендовал употреблять с лимоном и мёдом... Лимон есть... И мёд есть, спасибо предкам...
Оттряслись пальцы и оттикали часы...
расхотелось плакать...
Ритуал набивания и раскуривания трубки всегда меня успокаивал, если честно, вот и сегодня...
Переключаю каналы...
Интересно, какие-нибудь последствия будут?.. А круто я выступил, правда?.. Интересно, этот говнюк поведал зазнобе о своем венерическом прошлом? Наверняка подстраховался, не рассчитывая на мое джентльменство...