Человек строит Башню, - обычную башню, выходящую на крышу, и как он утверждает, - для наблюдения за звездами.
Регулярно устраивая встречи со своими самыми близкими друзьями ( трое?...нет, четверо -по числу стен Башни) он постоянно провоцирует их на "выход из себя".
Разбиваются бильярдные шары, мебель, бутылки....... Встречи превращаются в череду событий, во время которых его друзья выплескивают отрицательную энергию.
Зачем, ради чего делается все это?
Он считает, что эмоциональные, агрессивные поступки, когда ответ на раздражение, во много раз превосходит обычное желание защититься, способны "вытянуть" из человека максимум отрицательной энергии.
Аесли направить ее на конкретный предмет, то она перейдетот человека к предмету.
Смысл? Предметы можно собрать, и, пока все еще сконцентрировано в них - изолировать. Но быстро! Иначе все вернется обратно.
Ну, хорошо. Вот он нашел способ, создал определенную ситуацию, вызвал выход эмоций, собрал предметы и?Как изолировать? Куда спрятать? Не на грядке же закапывать? Это должно быть рядом, доступно в любой момент, так как времени в обрез. А лучше, если такие места будут подготовлены заранее.
Башня? Да! В ее стенах должно быть подготовлено нечто, куда можно спрятать предметы - капсулы, ниши, ящики...
Но какая сила может удержать в них негатив?
Должна ли она быть универсальной и общепризнанной или возникнуть от прикосновения к чему-то? Что ближе и естественнее в его случае?
Пока не знаю Ладно, додумается потом.
Во всяком случае, эта сила должна стать не менее сильным противовесом.
И, конечно, с другим знаком.
Решено.
Он собирает эти "эмоциональные осколки", прячет в капсулы и строит Башню.
- 1 -
Пора класть третий венец. Два первых уже связаны углами, и теперь ничто не сдвинет их с места. Но сначала надо приготовить пропитку, и пока она набирает силу, отшлифовать балки - четыре струганных бруса с углублениями для капсул.
Потом целый день, слой за слоем наносить ее на древесину, пока она впитается и придаст дереву серебристый оттенок, которым будут отливать стены Башни.
Рано или поздно Башня поднимется над крышей и внутри закрутится винтовая лестница с площадкой на самом верху, где не будет ничего, кроме стеклянного купола и места для наблюдающего за звездами.
Верхний этаж дома, откуда должна начаться Башня, когда-то был обычным чердаком и только спустя несколько лет по мере того, как дом обживался, становился теплым и уютным, чердак превращался в комнату. Вначале появился ровный пол, потом наклонный потолок и низкие стены, к которым пришлось придвинуть мебель, чтобы не ударяться головой. Потом еще был бежевый палас и выходящая на лестницу стена с окошками. В них разместились вазочки, раковина с Кубы, подаренная тестем и пара сухих веток.
Уже дважды я собирал своих друзей, уговаривая так долго и настойчиво, что ни о каком отказе не могло быть и речи. Они не понимали, почему для меня это было так важно, но бросали дела, переносили встречи и приходили.
Поначалу я и сам не понимал, откуда во мне возникает та сила, с которой я убеждал, уговаривал их, а иногда даже требовал, шантажировал, умолял.
Но после одной такой встречи, ничем не примечательной вечеринки, я с удивлением обнаружил, что помню не только все разговоры, не только все взгляды, повороты головы, интонации, но и вижу нечто, что существует в каждом из них тайно, невидимо для других. Внешне это выглядело как смутное беспокойство и мне очень хотелось помочь им избавиться от него.
Вначале я не догадывался, что это каким-то образом будет связано с Башней.
Кто они, его друзья? Сильные личности? Вряд ли. Скорее, он
просто любит их. Почему, за что? Как они появились в его жизни? Это важно.
Может быть, он выбирал их по какому-то критерию? Да, именно выбирал!
Они похожи на людей из его прошлой жизни, перед которыми осталась вина или сохранились нежные чувства.
Тогда объяснимо, зачем эти "эмоциональные" эксперименты.
Вытянуть негатив, эмоциональную "гадость" и помочь своим друзьям здесь, в настоящем. Человек не смог сделать этого в прошлом, но осталась память о тех людях и она должна помочь ему в задуманном. Чего он ждет - прощения, искупления?...Или спасения? Нет, скорее, защиты, помощи в изоляции предметов. И ею должна стать память.
В виде чего? Каких-то вещей? Нет....... Ихслишком много. Воспоминания?
Записки, письма.....Так...Тексты! Вот! У него должны остаться с тех времен рукописи.
Листы рукописи - сила, которая сможет защитить.
- 2 -
Я и дружил с ними оттого, что нашел сходство.
У одних это был голос, у других - черты лица, манера спорить, улыбаться.
Николай, например, никогда не брал кусок курицы в руку. Он обходился исключительно с помощью ножа и вилки. Как отец.
Лена любила свободную одежду - все такое разлетающееся, пестрое, скрывающее ее рост и природную угловатость. А еще она улыбалась как Ванда - одними глазами.
Я долго не мог найти женщину, похожую на Аню. А когда нашел, оказалось, что они совсем не похожи. И все же это была самая настоящая Аня, только звали ее иначе.
И, наконец, Вовка,- крупноголовый и немного глуповатый, любитель выпить, гульнуть, нежно любящий двух своих дочек - совсем как опер райотдела милиции, спившийся и похороненный где-то под Харьковом - Вовка Некрасов, друг детства.
И когда я нашел их, когда привык, полюбил, когда понял, как и чем смогу помочь, я начал строить Башню.
Итак, рукописи.
Это правильное решение. Сам факт, что из книги нужно вырывать листы,- несимпатичен, это как разрушение.
Но он должен прийти к пониманию этого не сразу......не сразу...
- 3 -
Какую из книг выбрать? Какие слова и то, что скрыто за ними могут создать непроницаемую оболочку? Какой из книг я могу довериться настолько, что моя уверенность станет убежденностью?
Я встал из-за стола, подошел к шкафу, уставленному книгами до самого потолка, и медленно повел безымянным по корешкам.
Одни скользили под пальцем, не оставляя никаких ощущений, кроме мелькнувшего холодка коленкора, другие поскрипывали буквами, выдавленными на коже,а третьи, которые стояли точно солдаты в одинаковых пилотках, казалось, жужжали или звенели на одной ноте.
Попадались и такие, которые кололись, обжигали. В иных пальцы увязали, как в меду или становились белыми, словно от школьного мела. В верхнем ряду, где-то на уровне виска пальцы дрогнули, и мелко-мелко задрожал нерв. А когда уже не хватало роста, а книг еще было и было, к запястью скатилась капля, похожая на дождь. Я повернул ладонь, стараясь поймать ее, скользившую по коже, и она потекла, превращаясь в тонкую струйку щекочущих пузырьков по линии Жизни и там, где та пересекается с линией Судьбы, исчезла едва заметной дымкой.
И тогда созрело простое и неожиданное решение. Оно пришло как вспышка и как облегчение. Стало спокойно, даже как-то вяло и очень-очень тихо. Я подошел к столу и достал папку со своими рукописями.
Из капсул , спрятанных в балках, образуется специфический каркас Башни.
Четыре стены, четыре человека, четыре души и четыре истории.
Каждая история,- воспоминание, каждый текст - эмоциональный слепок настроения, состояния, отношения, а значит и самого человека.
- 4 -
Николая я не искал. Он подошел ко мне на какой-то выставке в ЦДХ и заговорил о Чюрлёнисе. Так увлеченно, интересно и понятно о нем рассказывал только отец.
Сам он не был большим художником. Рисовал, ходил на этюды, копировал с открыток, а большей частью занимался оформительством.
Картины его, - большей частью пейзажи или портреты ветеранов.
И только одна из них, на которой река, заросшая камышом, тускнеющий закат и покосившийся дом на дальнем берегу вызывала во мне чувство невероятной правдивости.
Я так и не смог потом найти эту картину.
А Николай стал другом.
Смерть.
Мне совсем не жалко его. Он лежит сейчас там, один, в этом гробу...и я знаю, что сам захотел так. Сыночек, я когда-нибудь расскажу тебе все.
У нас тут были выборы, пошла я голосовать и увидела эту гадину, эту проститутку, прости меня господи! Как же он нас всех опозорил....
Эти краски, которые ты ему дарил, все тратил на нее. Я пока не увидела картины, думала, что опять с открыток немецких рисует, а он ее все рисовал и прятал.
Ты знаешь, несколько раз приходил домой уже утром и ничего мне не говорил, сколько я не добивалась. Сыночек, я убитьегобыла готова!
А еще ляжет, тихо так ляжет, неслышно и вдруг вздохнет тяжело, горько: "Эх...".
Я спрашиваю, что с тобой, Андрей, а он только повернется на бок и молчит. Он сам хотел так, я знаю, сам этого хотел!
Недели за две что-то нарисовал для лесхоза, так привезли машину дров. Хлопцы соседские попилили и порубили, а то как я зиму переживу?
И еще, - как чувствовал, продал "Москвича" своего. Тот уже и не ездил совсем, помнишь, егокупили, когда ты в институт поступил. Прямо в этот день и продал. Пришел, отдал деньги, попили чаю и стали копать эту чертову картошку.....
Сашенька, как же мне плохо......... сыночек мой, родненький.....
- 5 -
Ничего странного, что Вовка встретился мне на вокзале, в буфете, пропитанном запахом шпал и тем особым вокзальным духом, который не спутаешь ни с чем.
-Хряпнешь, - сказал он, и, не дожидаясь ответа, подвинул мне помятый пластиковый стакан.
-Вот такие дела, старик. Уехала супруга. Взяла детей, и уехала. А я не могу дома с ней сидеть, понимаешь!!!! Я сюда раз в два года приезжаю, я погулять хочуууууу......
Не прерывая этого "ууууууууу", он влил остатки водки в себя и молча побрел к выходу.
Мы прошли больницу, автостанцию, завернули к кинотеатру и уже миновали серебристого Ленина перед зданием милиции, когда я спросил его: "Как тебя зовут?" Хотя, если честно, уже не сомневался в ответе.
Якорь Монтевидео.
Слово, или, вернее, название города Монтевидео все произносят с буквой "э".
Никому не придет в голову сказать Монте-Видео, по образу М-Видео.
Красивый сувенир в форме якоря и с таинственными словами лежал в его руке, коричневой от "загара сварщика" и с желтыми, прокуренными пальцами.
- Смотри, Вовка, - сказал он, - это мне Жорик привез. Видел Жорика? Ооооо! Вот это человек! Капитан дальнего плавания. Фуражка с кокардой, трубка, ексель-моксель, китель....Настоящий капитан!
Мы с Вовкой слушали, разинув рты, и представляли себе ослепительного Жорика на капитанском мостике с трубкой в зубах и словом "Монтевидео" в левой руке.
Правой он то крутил штурвал, то подносил ко рту рупор, то просто опирался на перила мостика.
Капитанский мостик виделся нам чем-то вроде балкона на одном здании в центре города, под которым мы дважды в год - на Первомай и седьмое ноября проходили всем классом. Поэтому Жорик получался таким же важным, как тот дядька в длинном пальто и шляпе, - всегда хмурый и прячущий руки за спиной.
Мы знали, что когда родители и их друзья собирались после демонстрации за столом и говорили "Василь Василич", - это было о нем.
......А Жорик летел над волнами на своем мостике-балконе, курил трубку, всматривался вдаль, что-то кричал матросам и крепко держал в левой руке золотой якорь Монтевидео для дяди Коли Некрасова.
Сейчас я уже не помню, удалось ли нам увидеть Жорика, но по несколько раз в день мыбегали с Вовкой к дому его родителей. Иногда нам встречался дед с палочкой - его отец. Он ходил в "город" - так мы называли центр, где были все магазины,- и каждый раз возвращался с авоськой, набитой пачками "Примы".
Странным образом якорь Монтевидео вспомнился мне в Египте, спустя много-много лет.
Вернее, то, как на второй или третий день вдруг отвалилась одна из лап. Наверное, кто-то неудачно стукнул, бросил или пытался подогнуть хрупкий металл.
Я и сейчас хорошо помню алюминиево-белый излом и дядю Колю, нервно гоняющего губами потухшую папиросу.
"Ты не состаришься, пока живы те, кто помнит тебя молодым".
- 6 -
Аню я впервые увидел в метро.
....Она сидела напротив, закрыв глаза, сцепив пальцы, и была удивительно похожа на одну из тех, которых я хотел встретить.
Но это была не та, - со смеющимися складочками под глазами, и не та, - у которой темно-русые волосы, стянутые на затылке в тугой пучок.
Она не походила ни на стройную блондинку из рекламы, ни на девочку, мелькнувшую на Киевском вокзале, и это не она приснилась мне однажды, вызвав утром жгучую, до слез, печаль.
На Ане был длинный кожаный плащ и такие же темные кожаные брюки.....
Когда вагон покачивало на рельсах, ее голова двигалась в такт: взад-вперед, взад-вперед. Так двигается голова женщины, когда стоя занимаешься с ней любовью. Я невольно улыбнулся и отвел глаза, но встретился с отражением, увеличенным кривизной бокового стекла и от этого она оказалась совсем близко.
А голова двигалась, двигалась, и это было так просто и приятно.
В соседнем вагоне ехала пожилая женщина в черном траурном платке и смотрела прямо перед собой. Казалось, она не видела ничего, кроме темноты за окном.
А еще была в ней странная и совершенно удивительная неподвижность. Как будто женщина не сидела, а висела в воздухе, глубоко безразличная к любому движению.
Казалось, Аня спала....и пальцы ее рук с розовыми перламутровыми ноготками вызывающе торчали над черным плащом.
Там, наверху, шел дождь и ее голова, соглашаясь со мной, кивала: да-да-да..
Та, которая была непохожа на нее, сейчас передо мной. Ее фотография однажды появилась на столе, да так и осталась.
"....пролетая над вашей территорией"
27 декабря 2000 г. 13:00
Тема: ....письмо о любви
.....даже, если ты точно уверена, что дорога в Сингапур не длиннее твоих возможностей вынести восемнадцатичасовой гул двигателей, влажную жару и медлительность белых тюрбанов на пересадке в Дубаи, густой и пряный аромат Востока в гадюшнике-аэропорту Дели, уже не спасающий от жары ледяной апельсиновый сок, сигареты в салоне третьего класса и извечные пьяные рожицы наших "новых", галдящих у бара......
....даже, если хрустальный куб "Амаретто ди Саронне", купленный в DutyFree аэропорта "Чанги", измеряемый ежевечерним бокалом впечатлений, покрывается к твоему возвращению в гостиницу тоненькой сетью испарины, а первый глоток стекает внутрь, как струя холодного воздуха из кондиционера, приближая к концу эту ненасытность...
...даже, если бродя увлеченно среди кричащих лавочек китайского квартала, турецких кож, индийских травяных лепешек или плетеной мебели малазийских умельцев, ты увидишь, не поверив своим глазам, православный крест на маковке, выглядывающей из-за супермаркета......
...даже, если попав случайно в кафе "Тайбэй", где красавицы-трансы - бывшие мужчины,
завлекая прохожих невероятной крутизной бедер и всем, на что так падки европейцы, дымят томно длинными черными сигаретами, навевая Вертинского,и заставляют
оглянуться....
даже, если ты никогда не видела Сингапура...
ты уже не скажешь "никогда"....потому что это не так.....
А мои губы пахнут черным соусом, который подают к рыбе-гураупе в
ресторанчике старого Фатти у восточного входа в Sim Lim Square.
27 декабря 2000 г. 14:01
Тема: RE:....письмо о любви
У меня никогда не было таких подарков, спасибо Санечка!
А теперь моя очередь. Сегодня поймала себя на мысли, что уже несколько дней испытываю странное чувство, оно непривычное, сладкое и немного грустное..... оно было неосознанным и непонятным, я искала ответ и сегодня нашла его: я по тебе скучаю!
Саня, из всего этого круговорота друзей, подруг, а ,может быть, просто людей я скучаю только по тебе, потому что с тобой хорошо!
Ты добрый и нежный, веселый и заботливый! Спасибо тебе!
*****
--
Аня, я звоню с самолета, ради Бога, не бросай трубку...ты где сейчас?
--
Я дома, в Москве.....Так странно, что ты позвонил...я не ждала.
--
Это неважно...ты можешь взять паспорт и приехать во Внуково?
--
Зачем? Я никуда не собиралась лететь. Только что вернулась из Австрии,- ты же знаешь, я без лыж не могу. Как ты? Как живешь?
--
Об этом потом. Я не сказал....это мой самолет. Мы подлетаем к Москве, и я хочу забрать тебя...и увезти....
--
Ты шутишь?...Прекрати...хотя это очень мило, спасибо. Знаешь, а у меня девочка...два годика...Настенька...ну и...Денис.
--
Господи, да какое это имеет значение? Денис был и в прошлой жизни, оставь его там!. Аня, собирайся......я не знал о Насте и, наверное, тебе понадобится больше времени, но все равно - возьми только самое необходимое...на ближайшие 6-8 часов...хорошо?
--
Я не могу понять - это все-таки розыгрыш? Шутка? Да и зачем я тебе, даже если все это правда? Послушай, ты ведь не знаешь обо мне ну ничегошеньки! Я еще тогда удивлялась - почему ты не расспрашиваешь, не интересуешься моей жизнью...как будто тебе все равно.
--
Нет, не все равно! Я все увидел, все понял, все принял, как есть. Мне не нужны были подробности, если ты об этом.
--
Но послушай! Нет...я, кажется, начинаю верить в эту чепуху о самолете ты всегда мог убеждать. Саша.....знаешь.....было такое время, что я хотела все бросить и уйти к тебе, но ты не позвал.....
--
Я знаю, Анечка...милая.....тогда ты бы не нашла того, что ожидала...а я...я не хотел тебя обманывать.....
--
....и я решила, что останусь с Денисом. Помнишь мое последнее письмо о разговоре с ним? С него все и началось.....покой и уверенность. Но я понимаю и тебя,... правда!...И всегда понимала, только виду не показывала. Прости меня...ты очень хороший....добрый, ласковый,...но не мой, понимаешь?
--
Анечка....значит, ты все решила еще тогда? И так окончательно? Что же так отталкивает тебя?
--
Ты выбрал неверное слово....не отталкивает, - наоборот, не притягивает....если честно, то вначале притягивало....очень...... Но ты не переживай, Сашка...мне кажется, что ты чуть позже все равно и сам это понял...
--
Знаешь,...я же читала все твои письма - все, до последнего.....и не отвечала. Сколько раз мне хотелось позвонить тебе или приехать, неожиданно, как ты и хотел...
--
Как же я люблю тебя! Анька..... ты так и не сказала: да или нет? У нас будет куча времени, мы обо всем поговорим, ....решай!
--
.....помнишь, ты писал мне: "....если....засыпая, уставшая и счастливая, ты почувствуешь едва заметное щекотание ....нет...дуновение ..впрочем тоже нет....просто почувствуешь свое сердце, значит это....жил-был Я."....
Я останусь с тобой....в этом сердце.....А теперь извини.....я просто плачу....
--
Шеф, Внуково на приводе....
--
Садимся.......запроси Сингапур и рассчитай маршрут.
--
Но это же 12 часов, заправка, питание. Мы, конечно, выдержим, но зачем, шеф?
--
Знаешь, я давно обещал угостить одну замечательную девушку рыбой гураупой.
--
А лучше всего ее готовят в Сингапуре, в ресторанчике старого Фатти.
--
И вот почему....Когда Фатти был уже таким старым...таким, что уже не мог ходить, его привозили в ресторан на коляске, сажали за самый дальний столик в углу, из-за которого была видна кухня, и он молча наблюдал, как готовят повара.
Никогда не бросай дело, которое ты начал! Вперед!
- 7 -
Я и сейчас помню эту квартирку под самой крышей панельного дома с
застекленными балконами, исписанными стенами подъезда и тусклыми лампочками.
Когда я выходил из лифта, Ванда отодвигала фанерку окошечка, проделанного бдительными соседями в двери тамбура, и, увидев, приотворяла створку настолько, чтобы я смог протиснуться в образовавшуюся щель. Открывать шире было опасно - петли начинали скрипеть, потом визжать, а потом - в обратном порядке.
В прихожей я всегда надевал тапочки, несмотря на какую-то унылую запущенность квартиры, отчего казалось, что пол давно не мыт, на зеркале лежит слой пыли, а обувь, сваленная под вешалкой, пахнет задубевшей кожей и пропотевшими стельками.
И все же это было место, куда я приходил, - как погружался на дно реки, где царит тишина, покой, вялость движений, полумрак и сонно снуют рыбы.
Как тонкая, длинная рыба Ванда сновала из кухни в комнату, принося чай, конфеты, а иногда пыталась накормить меня подгоревшими сырниками.
Мы долго звенели ложечками, размешивая сахар, дули на воду, молчали. Порой я минутами разглядывал календарь с рекламой косметики или ее лоб в веснушках.
Когда не хотелось говорить, мы не разговаривали, но когда прорывало, мы не замечали этого перехода и часами болтали без умолку лежа на диване.
Почти всегда я отключал телефон, и это только усиливало ощущение оторванности от остального мира, который существовал где-то,- такой реальный, жестокий, насмешливый, робкий, независимый.
Таким становился и я, когда возвращался в него несколькими часами позже.
Уже в салоне автомобиля я подносил руки к лицу, пытаясь уловить запах и тапочек, и чая, и ее тела, и косметики, и слез, намочивших мои ладони, когда она прижимала их к лицу, прощаясь, и шептала "останься "....
Я так и не остался ни разу. Не знаю, жалею ли об этом, но чувство неуверенности приходит ко мне каждый раз, когда Лена замолкает иногда на полуслове и зачем-то смотрит на меня долго и неотрывно.
Лица Ванды.
Я пытался найти отличия между ними в своих воспоминаниях, но как ни старался, их получалось три. Три лица. Все остальные были вариациями, взглядами или ракурсами, а настоящих было три. И на каждом из них были разные губы.
Смеющемуся лицу они достались от рождения дочери, - влажные, чуть бледноватые, в глубоких складках. Они много целовали, улыбались, ловили температуру горячего лба и впитывали пот. Они шептали о помощи, прижимались к щеке и жадно ловили сигарету. Закрытые глаза спрятали губы в свою тень, и сейчас я их совсем не вижу.
Знаю, что они есть, но не вижу. .....
На другом лице главное - глаза и нос, тонкий, длинный, и, кажется, заостренный, как воробьиный клюв. Он стал таким после смерти отчима, нелепо погибшего в поезде где-то под Ленинградом.
Что-то в нем есть и от самой смерти, в этом, туго обтянутом кожей пологом склоне от невидимых губ - к закрытым глазам. Как мост над Стиксом.
Никогда не смыкающиеся брови - вот что получилось из третьего лица, когда я, нагнувшись за упавшей пачкой сигарет, взглянул на него снизу-вверх.
Зрачки катались в выгнутых дугах бровей и смеялись над моей нерешительностью,
когда я, неловко наткнувшись на колено, оказавшееся таким удивительно мягким,
застыл на нем, слушая, как от лица медленно отделяется вуаль морщинок,
слушая глазами, как от лица медленно отделяется вуаль морщинок, я не повернул голову на странный звук от входной двери, напоминающий лязг трамвайных колес, или корабельные склянки, или пустые бутылки на столике ночного вагона.
.....То качались от ветра и касались друг друга коленями, удивляясь, застывая, и оживая, забытые с Нового Года елочные шары.
.......и тогда, когда она вышла из такси, в парке Пушкина, и мы, узнавая, и не узнавая друг друга, жадно ловили лица, доставшиеся нам в долгих спорах, ночных упражнениях ума, телефонных разговорах.......
.......и тогда, когда она вышла из такси, запутавшись в своих широких одеждах, закурила сигарету и мелкими глотками выпила первый бокал коньяка в кафе...
.........и тогда, когда она вышла из такси, шурша листьями каштанов, и мы бесцельно и безразлично брели к выходу, я уже знал, что напишу об этом когда-нибудь.
Что происходит в итоге? Стены Башни образуют двойное окружение: с одной стороны листы книги изолируют все, что в капсулах, а с другой стороны каркас из капсул образует защиту для всего, что находится внутри.
А внутри Башни - он.
Защищать то, что находится внутри каждой капсулы или то, что оказалось внутри пространства, образованного самими капсулами?
Интересно, сконцентрированное зло может изменить свою суть и стать защитой ? Что, если у него две стороны, как и две стороны листа.
Это открытие для него. И теперь он знает, что человек, защищаясь, может окружить себя пороками.
Тонкая грань, не толще листа бумаги, разные стороны которой образуют свой защищенный мир.
- 8 -
Он почувствовал, как последнее уходит из него.
Закрыл глаза, - и это было все, что он еще смог сделать перед тем, как два мира: один его,- внутри, а второй, их - снаружи, сомкнулись двумя сторонами одного листа, образовав границу между временами...границу, у которой нет никакой меры, и все же она существует.
Ну, кто заметит еще одну звезду в небе?
Разве что какой-нибудь чудак, проводящий все вечера в башне для наблюдения за звездами.