С уважением к тем, кто не увидит того, чего здесь нет.
Такса
Не то, что бы она была хороша собой, - меня тронула ее похожесть на Аню.
Это я определил, любуясь ее носом. Он был такой же крупный, начинался высоко и особенно
выдавался в профиль.
Но если Аня с ее носом напоминала афганскую борзую, то эта - скорее таксу.
У Ани во всем была плавность, вытянутость, но не стремительность, а у нее тело было похоже на комаринное жало, отчего представлялось хрупким и не очень привлекательным.
Её ноги росли от краев бедер, оставляя незаполненной верхнюю часть, и смыкались
только у пяток. Когда она наклонялась на пляже, казалось, что в эту самую верхнюю часть можно просунуть кулак и мне постоянно хотелось это сделать.
Но оказалось, что кулак для этого чуть великоват.
Она дождалась, пока уснет дочка, и тихонько поскребла в дверь.
Так она и стояла в коридоре, - склонив голову к плечу, улыбаясь и засунув пальцы рук за пояс.
Ах, нетерпеливая природа..... Ты и здесь оказалась права!
Сука
Надо сказать, что турецкие бани - величайшее (после пороха, конечно) изобретение человечества.
Когда я вошел в зал, ей только что закончили делать пилинг.
Она стояла перед мраморной чашей и медленно поливала себя из плошки.
Ну и я, конечно, предложил ей помощь.
То ли расслабленность сделала свое дело, то ли привиделось ей что-то во время
пилинга - чередующихся жестких и мягких прикосновений к коже, но я легко уложил ее на теплую каменную скамью, взбил шампунь и медленно повел вдоль тела щекочущую пену.
Она не вздрагивала, не морщилась, и я был уверен, что ей эта процедура приятна и близка.
Отставив плошку, я наклонился к шее и кончиком языка, раздвигая пену, повел дорожку через впадину между ключицами, живот и, обойдя пупок, потянулся обратно.
Проплывая над грудью, я нечаянно царапнул ее дневной щетиной и почувствовал, а вернее увидел по вздрогнувшим пузырькам пены, как та отозвалась.
Дойдя до подбородка, я двинулся обратно, но уже не развернулся, а скользнул так низко, насколько позволили сжатые ноги.
Несколько раз я сильно вжал язык в ткань, пытаясь передать давление еще глубже.
То, что мне это удалось, я узнал секундами позже, возвращаясь, и, уже намеренно,
коснувшись затвердевшего соска.
Она схватила меня за голову, прижала к себе так, что от неожиданности я хрюкнул и выдохнула в ухо: "Я умру, если ты сейчас же меня не трахнешь!"
Собака Сорокина
Ну, я уж очень откровенно уставился на нее в баре, когда лысый пошел за выпивкой.
"Вить, - сказал я другу, - смотри, бля, как повезло лысому!"
А она только зыркала своими глазищами, да изредка поправляла подобие юбки.
Нет, это был, конечно, полный пиздец, когда она дефилировала через весь зал во время ужина, неся тарелку со жрачкой почти на уровне своего офигенного бюста! Я думаю, в это время немало мужиков были пинаемы под столом своими супружницами. Я же мысленно менял местами то, что было на тарелке и то, что было на ее уровне.
Ах, как аппетитно лежали эти половинки с пьяной вишней наверху, как колыхалась их масса, притягивая к себе все, что двигалось, смотрело, ощущало и сжимало.
Я добавлю только кусочек хлеба - белого, воздушного, впитывающего сок или соус, который останется на тарелке, когда я поглощу это великоление.
Одними только покусывающими зубами начну я трапезу.
Сдавив вишню, но не сильно, а только до капельки крови - я дождусь, когда та поползет, увеличивая скорость, растворяясь на тончайшей шагрени кожи .....и поймаю ее у самого дна.
А потом потащу на вершину, слизывая кровавую трещину.
Теперь можно взять вишню губами, покатать ее на привязи тонкого черенка и сдавить несколько раз - до ощущения косточки.
Пока она не размякла от удовольствия, я откушу и проглочу ее, а хобот губ опущу внутрь полусферы.
Я дам почувствовать ей Внутреннее Касание. Сила этого чувства в том, что от него невозможно избавиться: ни смахнуть, как щекочущую каплю, ни вытащить, как соринку из глаза.
Ему можно только Внутренне Отдаться.
И она сделает это.
Вобрав Внутреннюю Сладость, я еще увижу из-под опущенных век, как опадает тончайшая оболочка, и, ложась невесомыми складками у ее ног, стягивается в каплю росы.
Здесь бы мне и пригодился тот кусочек хлеба, который я до сих пор держу в руке.
Щенок
Кажется, уже с первого дня между нами установилась какая-то таинственная связь.
Мы переглядывались, встречаясь в ресторане, на пляже, в холле гостиницы, а однажды, в тренажерном зале она даже спросила у меня о чем-то.....
Она была очень разная: в вечернем платье и коротких спортивных шортах.
В платье она распускала волосы, и они струились по ее, чуть широковатой спине, красиво оттеняя загорелые плечи, черные бретельки на них и блестки материи.
На пляже или на тренажерах она выглядела девочкой-подростком со своим туго стянутым пучком волос, трогательной полоской открытого тела и маленькой, мягкой даже на вид, округлостью под майкой.
У нее была такая вызывающая походка! Как будто она раскачивалась из стороны в сторону и говорила всем телом: поймай меня, если я упаду!
Можно не верить, но когда я сидел за столиком в холле гостиницы и писал эти строки, она пришла со своим спутником и села за соседний. У меня зашевелились волосы на голове, думаю, у нее тоже - они быстро встали и ушли.
Небольшой рот с яркими губами, чуть впалые глаза - это доставляло им невероятной глубины - и резко очерченные скулы завершают ее портрет.
А рассказывать об остальном уже не имеет смысла.
Она оказалось именно такой: вызывающей, мягкой, загорелой......
Девочкой-подростком с глазами невероятной глубины.