Аннотация: Издано. Остальное, как обычно, через некоторое время после выхода книги в бумаге...
Глава 1. Бельвард из Увераша.
Четвертый день второй десятины второго травника.
Черноволосая хохотушка по имени то ли Шейра, то ли Шейла, купленная в 'Рваном бредне' вместе с двухведерным бурдюком скарского , не закрывала рот ни на мгновение: истории из ее жизни сменялись историями из жизни ее многочисленных подружек, и практически каждая заставляла Бельварда либо улыбаться, либо ржать во весь голос. Видимо, поэтому, увидев, что Слизень сворачивает к чем-то знакомый переулок, он не сразу сообразил, что они уже добрались, и некоторое время оглядывался по сторонам, пытаясь понять, где именно оказался. Впрочем, услышав надсадный кашель соседа и увидев его сгорбленную спину, мелькнувшую в щели покосившегося плетня, радостно ухмыльнулся и решительно вошел в предупредительно распахнутую Серым калитку.
Подниматься по неосвещенной лестнице, держась за Шейру и пытаясь ущипнуть ее за задницу, было весело - под руки попадало то бедро, то икры, то талия. Поэтому первое, что он сделал, вломившись в гостиную - это притиснул девку к стене и запустил руку ей под юбки.
Роза захихикала, услужливо развела колени и хрипло поинтересовалась, не нальет ли он ей глоток-другой вина.
Идея показалась здравой - Бельвард, ненадолго оставив в покое женские прелести, повернулся к покачивающемуся вправо-влево столу, нашел глазами свой кубок и рявкнул на всю Ремесленную слободу:
- Н-наливай!!!
Слизень, непонятно как возникнув из ниоткуда прямо в центре комнаты, снял с плеча бурдюк, повозился с завязками, а через мгновение вдруг оказался стоящим перед Бельвардом, да еще и с двумя полными кубками в руках.
Такая услужливость требовала вознаграждения, поэтому юноша, как раз вцепившийся в плечо Шейлы чтобы не упасть, сорвал с пояса кошель, нащупал в нем первую попавшуюся под руку монету и кинул ее Серому:
- Де-... держи, зас-служил!
Слизень расплылся в алчной улыбке, очень пылко поблагодарил и, кажется, помог повесить кошель на место, так как в следующий момент левая рука Бельварда оказалась на талии розы, а правая - в вырезе ее платья.
Шейра не протестовала. Наоборот, почувствовав, что шнуровка режет ему запястье, она свела плечики и изящным движением пальчиков опустила платье почти до пояса!
- И ты зас-служила... - облизав враз пересохшие губы, выдохнул Бельвард и потянулся к дерзко торчащим соскам.
Девушка хихикнула, рванула за какую-то ленточку - и платье, зашуршав, вдруг упало к ее ногам:
- Ваш-мл-сть, вы брали ее, чтобы она вас веселила!!! - зачем-то напомнил Слизень. - То есть смешила и отвлекала от грустных мыслей...
- А я что делаю? - удивилась Шейла и, чтобы придать своим словам больший вес, повела плечами, отчего ее груди забавно заколыхались.
Бельвард хихикнул, поймал одну из них и деловито кивнул:
- О-отвлекает... П-причем не-еплохо!
Хохотушка показала Серому язык, танцующей походкой прошла к столу, сдвинула в сторону все, что на нем стояло, уселась на столешницу и бесстыже развела колени:
- Вот она, я, ваш-мл-сть!
То, что она - 'вот', Бельвард не столько увидел, сколько ощутил. Через миг, когда оказался стоящим вплотную к розе, а его правая рука, скользнув по молочно-белому бедру, ткнулась в теплый и мягкий живот.
- Какой вы сильный!!! - восхищенно выдохнула Шейра. - И высоченный!!!
Панические нотки, прозвучавшие в голосе Слизня, внезапно вывели юношу из себя:
- Выйди вон... Ты мне ме-... мешаешь...
- Правильно! - хихикнула роза и, обвив руками шею Бельварда, прогнулась в пояснице.
Намек был понятен, и Бельвард, ногой подтянув к себе табурет, сел и уткнулся носом в ее грудь.
- Ваша милость!!! - очередной раз взвыл Серый. - Вы что, не поняли? Там...
- Заткнись!!! - раздраженно рявкнул юноша, с наслаждением вдохнул терпкий запах пота сидящей перед ним женщины и застонал от предвкушения...
- Это... это что за коряга, Слизень?! А?!!!
- Ваша светлость, это... это... Его милость нанял ее, чтобы она его смешила!
Униженный лепет Серого, отвлекающий от ощупывания ягодиц, заставил Бельварда разозлиться - он недовольно нахмурил брови и не поворачиваясь к двери, повелительно махнул рукой:
- Все - вон! Живо!!!
В комнате тут же стало тихо. А через мгновение эту тишину разорвал хлесткий, как удар бича, рык:
- Бер?!
В то же мгновение что-то передавило горло, мешая дышать; угодливо прогибающееся в пояснице женское тело провалилось куда-то вниз, и Бельвард с изумлением понял, что висит в воздухе, не касаясь ногами пола!
Захрипел. Попытался вцепиться в ворот камзола и, оцарапав ногтями собственную шею, мысленно взвыл от ужаса - просунуть пальцы между воротником и собственным горлом оказалось невозможно! Рванулся, чтобы оттолкнуться ногами от стола - безуспешно! Сообразил, что можно вцепиться в руку того, кто его держит, и подтянуться - не смог: стоило его пальцам дотронуться до твердого, как камень, предплечья, как захват на шее ослаб, и Бельвард полетел вниз...
...Падение продолжалось целую вечность. Потом пол больно ударил в стопы, закачался, как палуба корабля в шторм, и замер. Кажется, одновременно с болезненным толчком в спину. Или сразу после него.
Обрадованный своим спасением, Бельвард облегченно перевел дух и икнул. То ли от радости, то ли из-за пережитого страха.
- Ты пьян!!! - возмущенно воскликнул женский голос. Кажется, принадлежащий не розе.
Отрицать очевидное было глупо, поэтому юноша утвердительно кивнул:
- Угу...
- Слизень?!
- Да, ваша светлость?
- Ведро воды! Живо!!!
- Уже бегу...
...Бегал Серый быстро. Даже очень - Бельвард не успел сообразить, зачем тут вода, если есть вино, как на его голову обрушился ледяной водопад.
Первые пару мгновений после этого юноша не мог ни дышать, ни говорить - горло перехватило словно удавкой, а заколотившееся сердце чуть было не выломало грудную клетку, а потом из его горла вырвался возмущенный крик:
- Сгною!!!
- Бер?!
Чудовищный удар, пришедшийся в затылок, бросил Бельварда на пол. В безобразную лужу, растекающуюся по грязным половицам. И вернул ему способность соображать:
- Маменька?
- Встань!!! - вместо ответа рявкнула леди Марзия. - Ну!!!
...Как ни странно, по поводу того, что он напился, как свинья, маменька не сказала почти ничего - понюхала полупустой кубок, едва заметно поморщилась и посоветовала покупать что-нибудь подороже. Приблизительно так же она среагировала и на царящий в комнате беспорядок - лишь только поинтересовалась, морили ли они тут хоть раз насекомых. А вот состояние одежды Бельварда и то ли Шейру, то ли Шейлу не проигнорировала.
Первый разнос - из-за одежды - длился всего минуты две. Но за это время маменька успела ткнуть его носом в каждое грязное пятно, потертость или дырку на одежде и обуви, прошлась по неровным строчкам и мятым кружевам. Заставила оценить состояние воротника камзола и обшлагов рукавов. Ну, и в завершении всего, распустив шнуровку, вытащила на свет краешек несвежей нижней рубашки, принюхалась и понимающе кивнула в сторону розы:
- Теперь я понимаю, почему ты выбрал именно ее: все остальные тобой побрезговали!!!
Красный от стыда, Бельвард кинул взгляд на Шейру и онемел - женщина, успевшая сползти со стола, выглядела, как оживший скелет!!!
Увидев ужас в его глазах, маменька не успокоилась - подошла к розе почти вплотную, брезгливо ткнула рукой, затянутой в белоснежную перчатку, до одного из все еще торчащих сосков и желчно поинтересовалась:
- С каких это пор тебе нравятся старые и больные клячи?
Юноша непонимающе нахмурился. Зря - маменька, почему-то решив, что сдвинутые брови - это признак недовольства, вышла из себя и, не стесняясь в выражениях, крайне подробно объяснила, почему стоящее перед ней создание нельзя считать женщиной.
В принципе, теперь, на трезвую голову, Бельвард и сам мог назвать причин пять-шесть - не самый юный возраст, нездоровый цвет лица, болезненная худоба, искривленный позвоночник, безобразные ноги и оспины. Но оказалось, что маменька видит не 'пять-шесть', а чуть ли не сотню! Большинство из которых касается не столько красоты, сколько здоровья.
Например, бесцветные, редкие, 'как у плешивой собаки' и слишком ломкие волосы на пару со слоящимися ногтями указывали на то, что их хозяйка, скорее всего, страдает от болезней почек. Выпуклые, блестящие, чуть желтоватые глаза говорили о проблемах с печенью и атрамом . Прыщи на лице - о проблемах с желудком и запорах.
Кстати, описывая 'прелести' трясущейся, как осиновый лист, розы, маменька расчетливо вызывала в Бельварде чувство омерзения. Причем не только к Шейре, но и к самому себе. Именно поэтому она заставила его внимательно рассмотреть ее маленькую, но при этому до ужаса дряблую и обвисшую грудь, ткнула пальцем чуть ли не в каждую бородавку, в каждое грязно-коричневое пятно на животе и ногах. Потом показала расчесанные до крови укусы на ее голове, спросила, не искал ли он там какую-нибудь живность, и рассказала о причинах, из-за которых у продажных женщин начинает 'вот так' шелушиться кожа. Ну, и в самом конце осмотра попросила Бера открыть Шейре рот.
Один взгляд на обломанные черные пеньки, окруженные воспаленными деснами - и Бельварда, живо представившего себе поцелуй в губы, вывернуло наизнанку. Слава Вседержителю... и Беру, вовремя развернувшему и подтолкнувшему его к окну, не на платье маменьки, а на улицу.
Видимо, леди Марзия дожидалась именно этой реакции, так как после того, как Бельвард привел себя в порядок и виновато посмотрел на нее, она демонстративно приподняла юбки и насмешливо поинтересовалась:
- Так что, оставить вас наедине?
- Н-нет! Я был пьян и ничего не соображал!!!
- Что ж, надеюсь, это станет тебе хорошим уроком...
- Станет, маменька! Спасибо!
- Одним 'спасибом' не отделаешься... - ухмыльнулась леди Марзия, потом посерьезнела, не оглядываясь на Мельена, шевельнула пальцами, дождалась, пока тот выставит из комнаты и Слизня, и пунцовую от пережитого унижения розу, а потом поинтересовалась, достаточно ли Бельвард протрезвел, чтобы понимать серьезные вещи.
Туман, путавший мысли и чувства, стал намного реже. Кроме того, начала побаливать голова. Но признаваться в этом было равносильно самоубийству, поэтому Бельвард утвердительно кивнул. И удостоился снисходительной улыбки:
- Что ж, тогда можешь радоваться - твое ожидание закончилось: баронесса Мэйнария и ее Бездушный находятся в Шаргайле!
- Вы уверены? - чуть не завопив от счастья, спросил юноша.
- Более чем! Могу сказать больше - они в сарти рода Аттарк. И будут там еще некоторое время...
- Я выезжаю! Прямо сейчас!!! - воскликнул Бельвард и, заметив, что его кошель почему-то лежит на столешнице, торопливо повесил его на пояс.
- Спешить смысла нет... - хмуро бросила леди Марзия. - Бездушный тяжело ранен и вставать не в состоянии, значит, в ближайшее время из дому не выйдет. А сарти, стоящий в центре города, штурмом не возьмешь...
'И не в центре - тоже...' - мрачно подумал юноша. - 'При первом же ударе тревожного колокола к атакуемому дому соберется все население Шаргайла. А это не сто-двести человек , а несколько тысяч!'
Увы, маменька этого не понимала, так как поморщилась и принялась раздраженно вертеть на пальце родовое кольцо:
- Что самое отвратительное, после недавнего похищения жены Ваги Крыла Бури въезд не-хейсаров в Шаргайл строго-настрого запрещен! Кстати, я отказываюсь понимать, как можно запретить въезд в город, лежащий в горах! Ведь там десятки троп, как обычных, так и звериных, ущелья, перевалы, пещеры...
Собравшись с духом, Бельвард робко попробовал объяснить, чем отличаются горы от леса и, как ни странно, преуспел - выслушав его объяснения, маменька благосклонно кивнула и даже потрепала его по волосам:
- А если заплатить Серым? Неужели они не провезут человека-другого в какой-нибудь повозке с двойным дном?
- Простите, маменька, но в Шаргайле Серых не было и нет... - всеми силами демонстрируя почтение, еле слышно выдохнул Бельвард.
- Как это?
- Его милость прав... - подал голос Бер. - Их там давят, как крыс. Вот они и не заводятся...
Видимо, слышать о городе, в котором нет Пепельного братства, леди Марзии еще не приходилось - она недоверчиво прищурилась и посмотрела на дверь, за которой скрылся Слизень. Но звать не стала - махнула рукой и принялась задумчиво наматывать локоны на указательный палец.
Чем чреваты попытки помешать маменьке думать, Бельвард знал, как никто другой, поэтому застыл в неподвижности. И стоял минуты две, пока на ее губах не заиграла кривая улыбка:
- Получается, что брать их надо за пределами Шаргайла. Так?
- Да, маменька!
- В Шарвар они не пойдут - во-первых, слишком далеко от Тиррена, а во-вторых, там нет никаких гарантий личной безопасности. Значит, имеет смысл расставить людей на дорогах и тропах, ведущих в Вейнар и Скар. И, естественно, предупредить Серых, дабы они искали не по всему Горготу, а на подступах к Шаргайлу...
Бельвард кивнул - все, что говорила маменька, было понятно и так.
- Тебе понадобятся деньги... - леди Марзия шевельнула пальцами, и Бер, до этого подпиравший стену рядом с входной дверью, скользнул к столу и положил на него совсем небольшой кошель. - Тут - камни. На тысячу желтков. Думаю, хватит...
- Хватит!
- Не вздумай экономить! Нанимай лучших - тех, кто знает, с какой стороны браться за меч, кто умеет держать язык за зубами...
- ...и от кого ты сможешь избавиться... - в унисон ей добавил Мельен.
- Именно! - злобно оскалилась маменька. - Найми пару пятерок для особого дела и проследи, чтобы после того, как ты возьмешь кровь за кровь и отправишь эту тварь д'Атерн ко мне, они разобрались с теми, кто слишком много знает...
- Хорошо... Сделаю так, как вы сказали... - склонил голову Бельвард.
- И еще: если к тебе вдруг обратится некий Орман по прозвищу Кот, то сделай все, что он попросит...
Глава 2. Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя.
Пятый день второй десятины второго травника.
...На лбу и крыльях носа брата Рона, скользнувшего в кабинет, поблескивали капельки пота, волосы - слиплись и приклеились ко лбу, а сутана выглядела так, как будто на нее вылили ведро воды.
'Бежал. Наверное, с голубятни...' - мысленно отметил Ансельм и подобрался - чтобы бегать в такую жару, надо было иметь очень серьезные основания.
Так оно, собственно, и оказалось - переведя дух и поздоровавшись, Рон подошел к столу и с поклоном положил на него скомканный кусочек пергамента:
- Письмо из Каравата , ваше преподобие!
Вчитываться в слишком мелкий и на редкость неразборчивый почерк лазутчика не было ни времени, ни желания, поэтому глава Ордена Вседержителя поморщился и неопределенно повел рукой.
Объяснять смысл этого жеста не пришлось - иерарх вытянулся в струнку, еле заметно вздохнул и несколькими рублеными фразами пересказал содержание письма:
- Жене Ваги Крыла Бури не удалось отравить Латирдана - она погибла еще до 'побега'. Скорее всего, во время захвата хейсарами 'Королевской Охоты'. Юлай Подсвечник и Негзар Мышь схвачены, допрошены и посажены на кол. Брат Годрим успел принять яд и умереть...
- И почему это я не удивлен? - с сарказмом поинтересовался Ансельм, потом осторожно встал из-за стола, подошел к окну и уставился на площадку перед исповедальней, на которой толклись ожидающие своей очереди братья.
'Здорово быть братом-клинком...' - мелькнуло в голове. - 'Ни покушений, ни интриг, ни ответственности - только служба, тренировки да сон. Вот о чем они сейчас думают? О скором ужине? О всенощном бдении? О жаре?'
Ответ пришел сам собой. И почему-то совсем не порадовал: большая часть братьев наверняка думала не о будущей исповеди, а о том, как подсидеть товарища, стать десятником или как пробиться в ряды тех, кто пойдет учиться на надзирателя. А меньшая, самая изворотливая, размышляла о том, как обратить на себя внимание кого-нибудь из иерархов.
'Нет, чтобы жить в тишине и спокойствии?' - хмуро подумал он, усилием воли отогнал мысли о том, что когда-то думал о том же самом, повернулся к Рону: - Ты уверен в том, что брат Годрим погиб?
- Нет, ваше преподобие, не уверен... - угрюмо буркнул иерарх. - Лазутчик из Каравата пересказывает слухи...
- То есть Годрима могли взять и расколоть?
- Могли... - кивнул брат Рон. - Но, честно говоря, я в это не верю: чтобы задавать правильные вопросы, надо представлять, о чем спрашивать, а о способностях братьев-надзирающих Неддар не знает и знать не может!
- Пожалуй, соглашусь... - с трудом сдерживая желание почесать раззудевшуюся рану на ягодице, буркнул Ансельм. - Чем дольше они об этом не узнают - тем лучше!
- Сделаю все, что смогу... - приняв пожелание, как руководство к действию, воскликнул иерарх. И вернулся к обсуждаемой теме: - Увы, после допроса Юлая Подсвечника в Шаргайле не осталось ни одного брата во Свете! И не только братьев - хейсары нашли и вырезали всех, кто имел хоть какое-то отношение к Ордену...
- Значит, в ближайшее время мы будем вынуждены верить слухам... - поморщился Ансельм и ткнул пальцем в лежащее на столе письмо: - И, как видишь, уже начали...
- Ну... их всегда можно проверить! Скажем, я точно знаю, что Латирдан жив и здоров - по сообщениям из Аверона, во дворце уже начали готовиться к его возвращению...
- Мда...
- Кстати, ваше преподобие, мне иногда кажется, что Неддару ворожат Боги... - негромко буркнул брат Рон. - Схрон в 'Охоте', который обнаружили его люди, делали белогорцы! И я был уверен, что его невозможно найти!
- Чушь! - раздраженно воскликнул Ансельм. - Найти можно все, что угодно - было бы желание и возможности! А насчет Латирдана - если бы ему ворожили Боги, то нам бы не удалось устранить его первого министра...
- Ну да, пожалуй, вы правы, ваше преподобие!
- Не 'пожалуй', а прав! Кстати, я бы, на твоем месте, вспомнил слова Игенора Мудрого: 'Путь к Власти - это игра, в которой бывают и победы, и поражения. Тому, кто страшится последних, этот Путь не по зубам...'
Брат Рон задумчиво свел брови к переносице и зашевелил губами, проговаривая цитату про себя.
- Ты что, не читал трактат 'О Власти и обо всем, что ждет на пути к ней'? - удивленно спросил Ансельм.
- Н-нет...
'Может, поэтому-то ты мне и верен...' - хмуро подумал глава Ордена Вседержителя и, пожалев, что озвучил название труда, криво усмехнулся: - Ладно, Двуликий с ним, с Шаргайлом! Давай решим, что нам делать дальше...
...В возможность устранения Неддара Латирдана руками его собственного повара Ансельм верил слабо - да, тому удалось отравить графа Грасса и не привлечь к себе внимания. Но это еще ни о чем не говорило - тех, кто готовил пищу первому министру, не контролировал никто, а над головой поваров, готовящих для короля, неотлучно стояли люди Арзая Белой Смерти; то, что ставилось на стол Грассу, ел только он сам, а еду Неддара обязательно пробовали специально обученные слуги; первое отравление Черным Льдом могли принять за удар, а второе - уже нет. Поэтому, дав Рону кое-какие указания по поводу того, что и как должен сделать повар, глава Ордена Вседержителя сосредоточился на задумке, которую обдумывал уже целую десятину:
- Значит, так: завтра утром ты отправишься в Парамскую Обитель...
- Проверять готовность метателей и их обслуги? - понимающе кивнул иерарх, наткнулся на гневный взгляд Ансельма и побледнел: - Простите, что перебил, ваше преподобие!!!
- Два десятка повторений 'Смирения' и три - 'Покаяния'! После того, как мы закончим, и... в присутствии брата Бенора!
- Как прикажете, ваше преподобие... - смиренно склонив голову, выдохнул брат Рон и затих.
- О чем я говорил? - жалея, что не может видеть глаза иерарха, рыкнул Ансельм, вернулся к столу и осторожно сел.
- О том, что завтра я отправлюсь в Парамскую Обитель...
- Да! Так вот, твоя задача - как можно быстрее отобрать шесть самых подготовленных десятков и проконтролировать, чтобы они были в состоянии собирать и разбирать свои метатели на скорость и с завязанными глазами, а так же назначить человека, ответственного за их уничтожение!
- Э-э-э... простите, не понял?
- Мне надо, чтобы в случае чего метатели сгорели. Быстро и, по возможности, бесследно. Если не назначить ответственного, то в бою каждый из братьев обслуги будет заниматься тем, что считает более важным и, тем самым, может подставить под удар сам факт наличия у нас этого преимущества...
- Логично...
- Да ты что?! - язвительно усмехнулся Ансельм, потом заставил себя успокоиться и продолжил: - После того, как ты таких назначишь, проведи несколько тренировок и убедись, что они знают, куда прикреплять сосуд с 'Огнем Веры' и в состоянии вовремя его поджечь...
- Хорошо...
- Когда ты решишь, что обслуга готова, отправь их с хорошей охраной в Бочаги и Туманный Овраг...
- По три в каждую деревню?
- Да...
- В разобранном виде?
- Естественно!!!
Иерарх кивнул, задумчиво поскреб подбородок и неуверенно поинтересовался:
- Может, имеет смысл везти их с купеческими обозами? Если раскидать отдельные части по разным повозкам, то ни один, даже самый дотошный, солдат не поймет, что именно мы везем! Опять же, перевозка по большим трактам позволит нам выиграть время...
Его предложение было не лишено смысла, поэтому Ансельм утвердительно кивнул:
- Отправляй. Только имей в виду, что на месте они должны быть не позже, чем к середине второй десятины третьего травника...
- Будут, ваше преподобие! И намного раньше!
- И последнее - пока метатели будут в дороге, займись подчисткой следов...
- Простите?
- Мне надо, чтобы Арзай Белая Смерть случайно узнал о том, что граф Ильмар потратил пять тысяч золотых неизвестно на что!
- А зачем, ваше преподобие?
- Узнаешь. Когда придет время...
Глава 3. Кром Меченый.
Шестой день второй десятины второго травника.
...Край кровати больно врезается в ребро. Вт уже целую вечность. Но я не шевелюсь - любое мое шевеление прервет ее сон. И снова бросит в бездну невыносимой боли.
Она спит... Уже, наверное, целый час... И изредка улыбается... Во сне... Той самой полузабытой улыбкой, которой нам с Ларкой так не хватает последние лиственя четыре...
Нет, не той самой - тогда, в далеком прошлом, когда маму еще не терзала Черная Немочь, ее губы были алыми, словно сок земляники, лицо - круглым и полным жизни, а глаза, синие, как небо в середине травника, лучились ярким светом, словно два маленьких, но очень теплых солнышка. Поэтому тогда улыбка получалась совсем другой - доброй, мягкой и такой счастливой, что от ощущения безграничного счастья у меня обрывалось сердце.
Оно обрывается и сейчас. Но уже не от счастья, а от горя: губы мамы давно потеряли цвет и становятся красными только тогда, когда она прокусывает их от нестерпимой боли. Лицо осунулось и похудело, а глаза поблекли и превратились в два черных колодца, в которых безвылазно живут боль и тьма...
...До рези в глазах вглядываюсь в ее лицо, и на какое-то время перестаю видеть черные круги под воспаленными глазами, глубокие морщины вокруг рта, между бровей и на лбу, запавшие щеки, капельки пота на крыльях носа и влажные, спутанные волосы. Смотрю - и мысленно благодарю Вседержителя за то, что он, смилостивившись, подарил ей несколько минут забвения.
Благодарю... Истово и долго... Потом едва заметно вздрагивают пальцы, так и лежащие на моей голове, и я с трудом сглатываю подкативший к горлу ком: это шевеление лишь только похоже на ласку! И то первое, коротенькое, почти неощутимое прикосновение к волосам, на которое она потратила все имеющиеся силы, тоже лишь похоже - когда-то она их трепала...
Сжимаю зубы. Изо всех сил. Стараясь не думать о прошлом. Соскальзываю взглядом ниже - сначала на болезненно-тонкую шею, сквозь кожу которой просвечивают синие нити жил, потом - на хрупкие щепочки ключиц, торчащие из-под ночной рубашки, и, наконец, упираюсь взглядом в кисть ее левой руки, лежащую на одеяле. С болью смотрю на вздувшиеся суставы, безобразные черные пятна, испещрившие когда-то белую кожу, и на изломанные, похожие на звериные когти, ногти. И таращу глаза, чтобы удержать навернувшиеся на глаза слезы.
Но не удерживаю - обжигающе-горячие капли скатываются сначала по правой, а потом и по левой щеке...
- Плачешь? Почему? - не открывая глаз, внезапно спрашивает мама.
- Я не хочу, чтобы ты уходила... - думаю я. Или говорю?
Видимо, все-таки говорю, так как она грустно вздыхает и едва заметно пожимает плечами:
- Все уходят... Кто-то рано, кто-то поздно... И никуда от этого не деться...
- Я не хочу!!!
- Никто не хочет. Только вот Богам наше мнение не указ...
Я вскидываю взгляд к потолку и с ненавистью смотрю сквозь потрескавшиеся доски, пытаясь углядеть хотя бы тень тех, кто создал этот мир и решает, кому жить, а кому умереть.
Мама слабо усмехается:
- Злишься? Зря: они подарили нам жизнь и способность радоваться тому, что нас окружает. Увы, немногие из нас действительно ценят эти дары - мы живем либо прошлым, либо будущим, а о тех, кто нам дорог, вспоминаем только тогда, когда становится слишком поздно...
Внезапно понимаю, что она говорит не так, как обычно - не подбирает слова, не задыхается через слово и не тянет окончания. Встревоженно вглядываюсь в ее глаза, пытаясь увидеть в них хотя бы намек на то, что ее устами говорят Боги, потом осторожно сжимаю ее руку, лежащую на одеяле, и просыпаюсь...
Сердце колотилось часто-часто. Так, как будто я присел несколько сотен раз с человеком на плечах. Или взбежал на вершину Ан'гри. Сон не отпускал - перед моими глазами все еще белело изможденное лицо мамы, а в ушах звучали ее последние слова: '...мы живем либо прошлым, либо будущим, а о тех, кто нам дорог, вспоминаем только тогда, когда становится слишком поздно...'
Хотя нет, не звучали - они словно въедались мне в душу. И обостряли чувства, заставляя думать о настоящем.
Как? Да очень просто - в какой-то момент прошлое вдруг ухнуло куда-то далеко-далеко, а я почувствовал Мэй чуть ли не каждой пядью своего тела: ее волосы, щекочущие мое плечо, шею, лежащую на сгибе локтя, ладошку, покоящуюся у меня на груди, локоть, упирающийся в бок. А еще грудь, живот, бедро, голень.
Ощущения были... непривычными: в них был только Свет - радость, нежность, счастье. А вот Тьмы - страха за ее будущее, сомнений в правильности выбранного мною Пути и неуверенности в себе - не было совсем! Поэтому, повернувшись лицом к своей гард'эйт, я, не задумавшись ни на мгновение, легонечко прикоснулся губами к ее губам, дождался, пока она откроет глаза, и еле слышно прошептал:
- Как же здорово, что ты у меня есть...
...Страха не было. И ощущения какой-то неправильности - тоже: я ЗНАЛ, что все, что я делаю - правильно. Что Мэй по-настоящему моя. И что каждая минута промедления вырывает из оставшегося нам кусочка жизни что-то безумно важное. Поэтому, почти не думая, поцеловал ее в губы... Не прикоснулся, а именно поцеловал - так, как мечтал все время, пока заживали мои раны. И прервал поцелуй только тогда, когда почувствовал, что вот-вот задохнусь.
Отодвинулся. На одно коротенькое мгновение. Перевел дух, увидел ее пьяный от желания взгляд и припал губами к ее груди...
...Ее руки жили своей жизнью - то ласкали мои волосы, шею, плечи и спину подушечками пальцев, то легонечко царапали их же ноготками, то направляли мои губы туда, куда хотелось Мэй. И эти чувственные до безумия прикосновения сводили меня с ума намного сильнее, чем мои прикосновения к ней.
Впрочем, нет, не так - сводили с ума не прикосновения, а эмоции, которые в это время испытывали мы оба: нежность, желание дарить радость и счастье от ощущения единения душ и тел.
Последнее было настолько сильным, что в какой-то момент я перестал понимать, где заканчивается мое тело и начинается ее, и... словно растворился в наших общих ощущениях: я чувствовал каждое ее движение, понимал, какие ласки вызывают в ней самые сильные ощущения, знал, чего и когда ей хочется. И отдавал, отдавал, отдавал.
Она делала то же самое - дарила мне тепло, нежность, ласку, себя - от восхитительно-мягких губ и до крошечных пальчиков на ногах, и с каждым мгновением все сильнее и сильнее прорастала в мою душу...
...В какой-то момент, почувствовав, что настолько переполнен счастьем, что вот-вот сойду с ума, я открыл глаза и понял, что лежу на спине поперек кровати, положив голову на живот Мэй, накручиваю на палец левой руки огненно-рыжую прядь и таю от прикосновений ее рук к своим волосам.
У меня тут же перехватило дух от безумного, ни с чем не сравнимого счастья, а с губ сорвался то ли всхлип, то ли стон:
- Мэ-э-эй...
- Я тебя люблю... - ласково прикоснувшись к шраму на моей щеке, выдохнула Мэй. - И буду любить до последнего мига нашей жизни...
Удивительно, но даже в этот момент, подумав об ожидающем нас с ней Темном Посмертии и о жалких шести десятинах, оставшихся до ухода, я не почувствовал ни малейшего страха - вспомнил недавний сон и внезапно понял, как именно ДОЛЖНО звучать это предложение:
- Я буду любить тебя каждый миг из тех, которые нам остались...
Мэй оценила - вывернулась из-под меня, переползла так, чтобы видеть мои глаза, обняла за шею и утвердительно кивнула:
- Да, именно так: каждый миг. До последнего вздоха...
Потом вдруг обиженно выпятила нижнюю губу и сокрушенно вздохнула:
- Только кто нам даст? Из комнаты надо выходить... Хоть иногда...
...Вопреки моим опасениям, ощущение единения душ никуда не делось даже тогда, когда сарти начал просыпаться: стоило мне выбраться из кровати и начать разминаться, как Мэй оказалась рядом. И с явным удовольствием принялась повторять мои движения. Причем чувствовала ошибки раньше, чем я о них говорил! Чуть позже, когда она, приведя себя в порядок, заплетя магас и одевшись, принялась заваривать себе отвар ясноцвета , я стоял с ней рядом и с наслаждением вдыхал терпкий аромат засушенных корешков. Понимая, что и зачем она делает!
Правда, для того, чтобы ощущения были острее, требовалось чувствовать ее тело - прикасаться к плечу, спине или бедру, зарываться носом в ее волосы или прижиматься щекой к щеке.
Видимо, она испытывала то же самое, так как, подогрев оставшееся с вечера мясо, уселась ко мне на здоровую ногу. И сообщила, что будет завтракать только так и никак иначе...
Кормить друг друга, отвлекаясь на ласки и поцелуи, оказалось так здорово, что мы перестали следить за временем и пришли в себя только тогда, когда за дверью раздался визгливый голос гейри Килии:
- Я говорю голосом дари Иттиры! К вам можно?
Вскочив с моей ноги, Мэй кинула взгляд на все еще разобранную кровать и... спокойно пошла к двери. Даже не подумав прикрыть простыню, перемазанную кровью!
Я растерянно посмотрел ей вслед, вскочил на ноги, метнулся к одеялу и, скорее почувствовав, чем увидев жест, запрещающий ее прикрывать, вернулся к столу.
Благодарно улыбнувшись, Мэй толкнула от себя створку, учтиво поздоровалась и сделала шаг в сторону, чтобы впустить Иттиру с помощницами внутрь.
Те вошли. Но вместо того, чтобы уставиться на кровать, вытаращились на Мэй!
Первой пришла в себя дари:
- Да минует его неназываемое, ро'иара !
- Да продлятся ваши дни вечно... - с небольшой заминкой подхватила Килия и посмотрела на Мэйнарию с самым настоящим сочувствием!
Тем временем лекарка раздула ноздри, пристально посмотрела на кровать, по-старчески пошамкала губами, потом подошла ко мне и, не говоря ни слова, взялась за мои запястья.
Несколько мгновений тишины - и она попросила меня поприседать.
Я поймал встревоженный взгляд Мэй, ободряюще улыбнулся, но успокоить ее не смог - по ее мнению, приседать мне было еще слишком рано!
Присел. Десять раз. Кожей чувствуя ее страх за меня. Потом снова подставил запястья дари и вдруг понял, что помощницы Иттиры таращились не на лицо Мэйнарии, а на ее лахти. Вместо привычной мне белой переплетенной небесно-голубой лентой!
Увидев, что я уставился на ее магас, Мэй забавно наморщила носик и улыбнулась. Уголками губ. Потом шевельнула пальчиками - мол, объясню потом - и встревоженно уставилась на дари Иттиру, недовольно сдвинувшую брови и наморщившую лоб.
'Что с ним?!' - явственно услышал я ее перепуганную мысль.
- Кон'ори'рат ... - словно отвечая ей, буркнула лекарка, медленно развернулась к двери и, словно забыв о моем существовании, в сопровождении помощниц поковыляла к выходу.
Угу, как бы не так - поняв, что она собирается уйти, Мэй метнулась ей наперерез и, поймав старуху за руку, заставила ее остановиться:
- Что такое 'кон'ори'рат' и как его лечить?
- Это не лечится... - фыркнула старуха, полюбовалась на стремительно бледнеющее лицо моей Половинки и язвительно усмехнулась: - Раньше надо было беспокоиться! Тогда, когда твой майягард только начал тренироваться, или когда ты предпочла его собственному роду. А сейчас ему эти приседания - как быку хворостина...
- То есть Кром... - пропустив мимо ушей странную фразу про род, Мэй многообещающе посмотрела на меня. - ...здоров?!
- Драться на айге'тта ему пока рановато. Но в моих услугах он уже не нуждается!
- Спасибо, дари! - пылко воскликнула баронесса, шагнула в сторону и... склонилась перед лекаркой в поясном поклоне: - Да подарит тебе Барс долгие годы жизни...
- Себя благодари, ури'ш'та ! - насмешливо фыркнула Иттира, дернула Мэй за лахти, что-то пробормотала себе под нос, шагнула в дверной проем и, не оборачиваясь, добавила: - ...и его ниер'ва . За то, что он научил его выживать!
Что такое 'ниер'ва', я не знал, но догадался. Поэтому прикрыл глаза и мысленно поблагодарил Роланда за науку. А потом вдруг увидел его таким, каким он был в тот день, когда я в первый раз в жизни взял в руки чекан...
...Голова был хмур, как предгрозовое небо: его глаза, гневно сверкающие из-под кустистых бровей, казались раскаленными угольками, сжатые губы выглядели, как побелевший от времени шрам, а глубокие складки, прорезавшие лоб, напоминали кору древнего дуба.
- Как? - односложно поинтересовался он, и кряжистого рыжебородого мужчину, стоявшего перед ним, затрясло мелкой дрожью.
- В-выпили... Многовато... А тут - они... Жига пошутил...
- Назвал их девочками?
- Д-да... Ну и... это... - здоровяк развел руками и тяжело вздохнул: - Э-э-эх...
- Жига начал первым... - мрачно подытожил Круча. - Значит, люди Щепки были в своем праве...
- Они сломали Ведру нос и выбили зубы! И теперь он...
- ...должен радоваться, что отделался малой кровью... - перебил его Роланд. - А вот тебе радоваться не с чего! И знаешь, почему? Потому, что ты - недоумок!!!
Здоровяк набычился, недовольно заворчал, сжал кулаки, подался вперед и... вдруг оказался на полу. А Голова, казалось, не шевельнувший и пальцем, оскалился в звериной ухмылке:
- Я оставил тебя старшим! Так?!
- Д-да...
- Значит, ты обязан был проследить, чтобы Щепка сохранил ясную голову!
- Но ведь лист уже закончен!
- Угу... Но вы пили не в какой-нибудь захудалой таверне на окраине, а в 'Мясном пироге' - на постоялом дворе, в котором останавливаются самые состоятельные купцы! Скажи-ка, кто из них захочет нанять людей, которые не умеют пить, настолько глупы, что ввязываются в драки с городскими стражниками, и при этому не в состоянии защитить даже самих себя?!
Здоровяк потемнел лицом и виновато вздохнул:
- Никто...
- Вот именно! Получается, что ты лишил нас следующего листа... Твой выбор?
Видимо, в последних двух словах был заключен какой-то скрытый смысл, так как рыжебородый приподнялся на локте и изумленно уставился на Голову:
- Круча, ты чего?
- Твой выбор, Кость!
- Да это же обычна-...
- Спрашиваю в последний раз - каким будет твой выбор?!
Здоровяк нехорошо оскалился, поднялся с пола, неторопливо отряхнул испачканную одежду, снял с пояса чекан и... швырнул его на ближайший стол:
- Я выбираю деньги...
- Получишь... Вечером... - презрительно фыркнул Круча, потом посмотрел на меня и взглядом показал на брошенное оружие:
- Бери, первач. Теперь он твой...
- За то, что ты тренировался, когда я отлучалась, получишь... Потом... - скользнув ко мне вплотную, тихонечко шепнула Мэй. - А пока расскажи, каким он был... Я хочу знать... Очень...
Глава 4. Баронесса Мэйнария д'Атерн.
Шестой день второй десятины второго травника.
То, что Кром думает о своем ниер'ва, я догадалась без всяких слов. И вдруг поняла, что безумно хочу знать, каким был человек, который научил его выживать.
Меченый грустно пожал плечами:
- Справедливым, надежным, мудрым...
- А поподробнее?
...Спрашивать, зачем мне это надо, он не стал - почувствовал, что этот вопрос - лишь вершок , а корешок - мое желание узнать его настолько хорошо, насколько это возможно. Поэтому дождался, пока я перестелю постель и лягу, устроился рядом со мной, зарылся носом в мои волосы и заговорил.
Удивительно, но я явственно видела все, что он рассказывает: его первую встречу с Роландом Кручей и первый лист, показавшийся бесконечным. Выматывающие тренировки, начинающиеся еще до рассвета и заканчивающиеся после заката, и ночные бдения в карауле. Дождливый жолтень , проведенный на каком-то постоялом дворе неподалеку от границы с Алатом и бесконечный снежень , во время которого он объездил чуть ли не весь Горгот.
Жить его жизнью было жутковато: там, в прошлом, он смотрел на окружающий мир так, как будто не видел в нем ни одной светлой черты - равнодушно заступал в караул, равнодушно сменялся, равнодушно тратил заработанные деньги на оплату тренировок, еду и одежду. Да, именно в таком порядке: в промежутках между листами он находил мастеров, способных дать ему хотя бы одно движение, и покупал столько занятий, на сколько хватало денег; ел для того, чтобы выдерживать нагрузки, а вещи покупал только тогда, когда об этом напоминал Голова. Кстати, о том, что тренироваться надо не у одного Мастера Чекана, а у всех, у кого есть возможность, ему сказал именно Круча. И он же оплатил первую такую тренировку:
...- Собирайся! - в голосе Кручи звенит радость. Яркая, как солнце в середине травника. Кром равнодушно оглядывает его с ног до головы и нехотя встает: пергамента, в котором отмечаются условия листа, не видать. Значит, радость Головы вызвана не заключением нового договора.
- Бери чекан и пошли! - приказывает Роланд и по-дружески тыкает кулаком в плечо.
Кром привычно уворачивается и вопросительно выгибает бровь.
Круча морщится - видимо, еще не привык к тому, что его первач предпочитает молчать. Потом дергает себя за ус и кивает в сторону двери:
- Я договорился с мэтром Орчером, чтобы он на тебя посмотрел. Если ты ему понравишься, то он тебя погоняет десятины три-четыре...
- Зачем? - нехотя спрашивает Меченый.
- Ты - лучший ученик, который у меня когда-либо был... - объясняет Голова. - А мэтр Орчер - один из сильнейших Мастеров Чекана на всем Горготе. Он способен дать тебе несравнимо больше, чем я...
- А лист?
- Пойдешь в следующий. Или через один - тогда, когда Мастер сочтет, что выполнил наш договор...
Кром хмурит брови:
- Это, должно быть, дорого...
- Деньги приходят и уходят... - отмахивается Голова. - А друг, защищающий спину, остается...
Вообще, насколько я поняла, Голова относился к Крому, как к сыну - учил всему, что знал сам, заставлял привыкать к ответственности, и оказывался рядом именно тогда, когда тому требовалась помощь:
...На крыльях носа и лбу стоящего перед Кромом купца - капельки пота. Лицо - багровое, как закатное солнце. На шее - вздувшиеся вены и снующий вверх-вниз кадык. Пальцы правой руки, сжимающие кнутовище, мелко-мелко дрожат, а левая шарит по поясу, раз за разом ощупывая края ремешков, на которых еще недавно болтался кошель.
- Ты проклянешь миг, когда появился на свет! И ту, кто тебя родила...
Кром дергает левый кулак вместе с намотанной на нем косой на себя и вбивает правый в дергающуюся куцую черную бороденку.
Хрустят ломающиеся кости. В глазах купца вспыхивает боль. А через мгновение гаснет. Вместе с его сознанием.
- Ты - труп, парень! - шипит дородная баба, стоявшая одесную от чернобородого, набирает в грудь воздуха и начинает верещать на всю рыночную площадь: - Грабят!!! Убивают!!! Стража!!!
Толпа мгновенно раздается в стороны и ощетинивается всем, что попадает под руку.
Меченый равнодушно оглядывается, натыкается взглядом на троицу широких, будто наковальня, дядек, от которых знакомо пахнет кузней, всматривается в их опаленные огнем лица, разводит руками, чтобы показать, что в них нет никакого кошелька, видит, как они сжимают кулаки и мысленно усмехается - они верят не ему, а тетке!
Со стороны кожевенных рядов доносится стук сапог и отрывистые вопли 'дорогу!' и 'разойдись!'.
Кром вглядывается в море людских голов, видит несущихся к нему стражников и криво усмехается - поход за бурдюками определенно удался...
В это время толпа, стоящая ошую от него, раздается, и перед ним возникает слегка подвыпивший Роланд:
- Купил?
Меченый отрицательно мотает головой и показывает взглядом на лежащее у его ног тело.
Круча мгновенно трезвеет:
- Ты?
Кром кивает. И снова разводит руками, чтобы показать, что не виноват.
Голова прищуривается, одним взглядом охватывает болтающийся на левой кнут, алую полосу, перечеркнувшую лицо, и поворачивается к продолжающей орать тетке:
- Кто! Посмел! Ударить! Моего! Первача?!
Тетка прерывается на полуслове, непонимающе смотрит сначала на Крома, потом на Кручу и багровеет от возмущения:
- Он срезал у мужа кошель, а потом пытался юркнуть в толпу!!!
- Юркнуть?! Он?! - переспрашивает Роланд и начинает хохотать: - Уа-ха-ха! Юркнуть!! В толпу!!!
- Что тут смешного?! - возмущенно шипит тетка. - Я...
Тут к хохоту Кручи присоединяется сначала один из кузнецов, затем какой-то пожилой ворон , а через несколько ударов сердца смеется уже вся площадь.