К утру следующего дня дачный поселок Недоделкино недосчитался пятерых своих жителей, еще двадцать три человека оказались в больнице с переломами и ушибами различной степени тяжести. Таким образом, прогнозы Александра Белых относительно последствий штурма оказались несколько преувеличенными.
Из тех пятерых несчастных, которым не повезло, не все пали в результате давки, некоторые лишились возможности выпить традиционный утренний кофе по злой воле своих обезумевших сограждан. Одного зарезал перочинным ножиком пьяный приятель, которому не понравилось, что на него вылили пиво, а второму свернули шею из-за толстого бумажника. Оставшихся троих, среди которых была одна "роковушка-сороковушка", действительно просто задавили.
Концерт, разумеется, закончился на первой же песне Полутора Звезд. В течение следующего часа добровольцы-дружинники из числа ушедших на покой спецназовцев пытались утихомирить толпу, за что толпа отплатила им выбитыми зубами и разорванными куртками. Кроме того, разгоряченные пивом и контрабандной водкой граждане свалили несколько флагов, выломали десяток скамеек на трибунах и разбили стекло в домике администрации стадиона. Народный гнев был не объясним ни с каких точек зрения: обычно мирный и вполне довольный жизнью городок вздрогнул, словно дремавший в люльке младенец, который проснулся от стука двери и тут же обкакался.
Каким-то чудом народ успел вовремя остановиться. К десяти часам вечера оставшиеся на стадионе полторы тысячи человек отряхнули штаны и направились к выходу, оставив после себя следы детской неожиданности. На улицах городка, растекаясь ручьями по своим кварталам, они мрачно переговаривались, боялись смеяться и уже не перебрасывались анекдотами и не договаривались о завтрашней культурной программе. Идиллия не восстановилась, и здесь не помог бы и праздничный фейерверк.
Сергей Николаевич Кунц посетил стадион рано утром, сопровождали его Женя Туркменский и Саша Белых. Все трое шли по беговой дорожке, то и дело натыкаясь на кучки дерьма, пустые пластиковые стаканы и бутылки. Бригада рабочих в синих комбинезонах в это время разбирала сцену и грузила световое оборудование в подъехавшую ночью машину.
- Да, Саша, не в очень добрый час ты решил искать у нас убежища, - сказал Хозяин. - Представляю, что ты сейчас думаешь. Жалеешь, наверно, что вообще сюда сунулся?
- Нет, почему же, - ответил журналист, зевая; он неважно выглядел сегодня утром, поскольку практически не спал, ломая голову над случившимся. - Я думаю, пока не стоит делать поспешные выводы. Всякое бывает.
- Оптимист. Уважаю, - кивнул Кунц.
Туркменский был мрачен и напоминал преступника-насильника, которого ведут на следственный эксперимент. Для полноты ощущений ему не хватало только браслетов на запястьях и конвоира с автоматом, и Женя был очень рад, что Кунц не захватил с собой Пса.
Они поравнялись со сценой. Рекламный щит "Агаты", закрывавший гримерку, уже сняли, и теперь комната, в которой пили коньяк Полторы Звезды, была обдуваема всеми ветрами. Столик стоял на месте, зеркало отражало восходящее солнце, на диване были свалены в кучу шнуры, микрофоны и прочая мелкая техника. Кунц посмотрел на комнату, потом перевел взгляд на то место, где во время концерта стоял пивной фургон, и недоверчиво покачал головой.
- Ты попал в него с такого расстояния?
- Угу, - сказал Туркменский.
- И ты стрелял вслепую?!
- Угу.
Хозяин еще раз проследил взглядом за примерной траекторией полета пули и снова покачал головой.
- Ты, брат Пушкин, даже не сукин сын, ты гораздо хуже, чем я о тебе думал.
Он оставил своих сопровождающих и поднялся по ступенькам в разоренную гримерку. Походил там, осмотрел пол, пнул пустой бокал. Судя по тому, как меняется выражение его лица, Саша понял, что Хозяин почувствовал приближение своей скорой отставки или, хуже того, полной заморозки.
- Через два часа жду всех в конференц-зале в администрации, - изрек Кунц после недолгого молчания. - Женя, приведи себя в порядок, на тебе лица нет.
- А что у меня вместо него?
- Печать Каина.
Туркменский сжал губы, воюя с желанием ответить на вызов. Саша явственно слышал грохот канонады в его голове, и всей душой желал, чтобы неприятель хотя бы временно отступило. Но, увы, проиграл Женя.
- Ты сам давно смотрел на себя в зеркало? - спросил Туркменский, вскинув голову. - Посмотри, посмотри, там печати ставить уже некуда.
Кунц застыл на месте, прищурился. Взгляды антагонистов встретились на середине пути, высекли сноп искр. Пожалуй, оба в эти секунды поняли, что вместе им на одной территории больше не пастись и сочную травку не жевать.
- Я готов тебя выслушать, - сказал Хозяин, - но не здесь и не сейчас.
- Отлично! Право выбирать оружие предоставляется мне как ветерану. Надеюсь, ты не будешь с этим спорить?
- Валяй, выбирай.
Туркменский взял Сашу за локоть и повел прочь со стадиона.
- Что ты делаешь? - спросил журналист, когда они были уже спиной к Хозяину и могли не опасаться, что их услышат. - Решил объявить ему войну?
- Да. Он никогда мне не нравился. Он превратил мой город в фабрику попкорна, а я эту гадость с детства терпеть не могу.
Конференц-зал в администрации поселка знавал разные времена. До конца восьмидесятых в этом просторном и светлом помещении с длинным закругленным столом, грифельной доской и телевизором рабочие и колхозницы проводили заседания Актива, заливали водкой многовековую тоску по счастью. В начале девяностых на высоких спинках стульев висели малиновые пиджаки, а их хозяева орали в трубки мобильных телефонов приказы "убрать к чертовой матери!" или "взять под любой процент!". А во времена царствования Кунца, этого "крепкого хозяйственника", который, казалось, не носил ничего, кроме белых штанов и такого же цвета рубашки, в конференц-зале шли исключительно производственные совещания: столько-то расследованных убийств, вылитых женских слез, размазанных по щекам соплей и прочего трэша. Пожалуй, сегодня было первое за много лет совещание, посвященное чрезвычайной ситуации: городок, в котором никогда не было стихийных бедствий и солнце по утрам беспечно "золотило купола храма", вдруг проснулся со страшной головной болью, и огуречного рассола, как назло, под рукой не оказалось.
За полукруглым столом расселись все "блатные": от Маши Перфильевой до Пса. Настроение Бешеного сегодня было окрашено в самые мрачные тона, которым позавидовал бы Малевич. Он непрерывно курил и постоянно прислушивался к тому, что звучало у него в наушниках. Временами он улыбался и походил в эти минуты на голодного крокодила, увидевшего жертву, но в основном покусывал губы. Никто не решался спросить, что с ним происходит, настолько он был страшен.
Саша Белых, пристроившийся в углу комнаты у самого входа (личная скромность и отсутствие больших успехов за последние три дня не позволили ему усесться за общий стол), заметил новое лицо. Это был лысый мужчина лет шестидесяти, сидящий у дальнего конца стола, прилично одетый, но изрядно потрепанный жизнью, если судить по глубоким впадинам морщин и нездоровому цвету лица. Он постоянно вздыхал и барабанил пальцами по сверкающей глади стола. Никто из присутствующих на него не обращал особого внимания, только поздоровались при встрече, и все.
- Н-да, вот ведь казус, - произнес лысый мужчина, и, собственно, с этой фразы и начался разбор полетов.
Во главе стола возвысился сам Сергей Николаевич Кунц. Он поднялся во весь свой немалый рост, уперся в стол кулаками и обвел собравшихся взглядом весом в тонну.
- Доброе утро, господа активисты, хотя слово "доброе", как вы понимаете, не совсем адекватно передает сложившуюся обстановку. Как вы знаете, вчера вечером благодаря одному нашему товарищу (тут Хозяин зыркнул на Туркменского) на городском стадионе произошли беспорядки, которые повлекли за собой человеческие жертвы...
- Чуть раньше этих беспорядков случилось убийство, - подал голос Женя, - убийство нашего коллеги, третье по счету. Смею вам напомнить, что первые два трупа в рабочем порядке отправлены в Холодильник без особых разбирательств, и к тому же...
- Может быть, ты закроешь рот и дашь мне закончить?! - взорвался Кунц, ударив костяшками пальцев по столу. На лице Туркменского при этом не дрогнул ни один мускул. - Спасибо, родной! Итак, господа...
Хозяин начал нервничать. Конструктивный и обстоятельный диалог, который он планировал, не клеился с самого начала.
- ...итак, господа детективы, должен констатировать прискорбный факт: мы столкнулись с одной из самых серьезных проблем за всю историю нашего преуспевающего поселения. "Преуспевающего" в кавычках, ибо выяснилось, что ни один из вас, признанных профессионалов и мастеров своего дела, увешанных регалиями и званиями, оказался не в состоянии противостоять реальной угрозе собственной жизни и безопасности. Как справедливо заметил товарищ Туркменский (он снова зыркнул на Женю), за прошедшее после первых убийств время не появилось ни одной зацепки, позволяющей нам понять, что происходит. К сожалению, единственного ценного свидетеля уже упомянутый мной товарищ...
- Все товарищи - в Северной Корее, - вставил Женя, но на сей раз его реплика осталась без ответа.
- ...упомянутый мной товарищ уничтожил ценного свидетеля. Я поставлю в известность наших дам и господина Пандорова: Ваня Кукушкин был убит вчера на концерте Полторашек выстрелом из снайперской винтовки. Стрелял из-за кулис, судя по всему, Виктор Степанцов, управляющий ресторана "Агата" и организатор концерта. Он был еще жив, когда его попытались допросить, но вразумительного ответа он так и не дал.
Хозяин сделал паузу - тут надо было передать слово непосредственным участникам драмы, но ему уже не хотелось слышать паскудный голос Туркменского.
- Николаич, я не гордый, возьму слово сам. - Женя вальяжно развалился на своем стуле, закурил. - Короче, ребята, мизансцена такая: Витя был либо обкуренный, либо лепил горбатого - "я не я, ружье не мое, ничего не знаю, меня заставили"... бла-бла-бла. Из этого лично я вывожу две версии: его вынудили стрелять, и при этом он не очень-то сопротивлялся, или стрелял не он, а кто-то другой, подставив, таким образом, милейшего парня Степанцова. Если верна вторая версия, то выходит, что я болван и напрасно истратил две обоймы.
- Ты не болван, Женя, ты кретин, - отметил Пандоров. - Свидетель в любом случае нужен был живым, и ты это знал не хуже меня.
- Я это знаю, Пандус, но я точно так же знаю, что не люблю, когда по моему лбу бегает красная лазерная букашка. Если бы я не открыл огонь, Степанцов - или кто там был вместо него - мог следующим завалить меня или вон Сашку.
- Ты не мог рисковать жизнями гражданских, - настаивал Пандоров, и при этом все три его лица причудливым образом перемешивались, производя довольно отталкивающее впечатление. - Ты как старый "важняк" мог подставить под пулю свой лоб, и тогда тебе воздвигли бы памятник со звездой и каждый год пионеры клали бы на тебя гвоздики, но ты не должен был палить направо и налево, рискуя положить мирных жителей.
- Он их и положил, - вставила Маша Перфильева. - Пятерых.
Туркменский перестал изображать из себя вальяжного барина Подколесина. Видя, что довольно значительная часть команды настроена против него, он серьезно забеспокоился.
- Этих пятерых положил не я! Их положила толпа!...
- ... которая пришла в движение от твоих выстрелов! - не унимался Пандоров. - Я должен сказать, что в те времена, когда наша держава...
- Ой, не начинай свой фирменный скулеж, Пандус! - воскликнул Женя. - Те времена, когда "солнце золотило купола храма", давно прошли. Ты живешь здесь и сейчас, поэтому не надо строить из себя презерватив в упаковке! Мне твоя стерильность уже начинает действовать на нервы.
- Что ты предлагаешь?
- Я предлагаю оставить в покое вопрос "Кто виноват?" и перейти к вопросу "Что делать?".
- А вот на этот вопрос отвечу я! - сказал Николаич. Чтобы никто не сомневался в серьезности его намерений, он с шумом поставил на стол песочные часы. - Двое суток потребовалось нам для того, чтобы понять: на нас ведется охота. Цель злоумышленников пока не ясна, но уже очевидно, что они добились дестабилизации. Посему постановляю: в ближайшие дни в администрации будет создана рабочая группа, которая будет обязана найти и обезвредить заказчиков и исполнителей убийств. Степанцов - мелкая сошка, он не мог быть автором этого шоу. Авторы здесь посерьезнее, и если мы их найдем, я лично обещаю оторвать хер с яйцами и засунуть им в рот по самые гланды, залить в задницу кипящую смолу, а потом...
- Сергей Николаевич... - пролепетала Евросинька, прикрыв рот рукой, - может, вы остановитесь?
- Только когда оторву им хер с яйцами и засуну...
- Николаич, завязывай! - вскричал Туркменский. - Ты не в кабаке, ты дело говори.
Кунц перевел дыхание. Присутствовавшие здесь дамы редко слышали от Хозяина столь виртуозные речи, и обычно если Кунц начинал выделывать языком кренделя, это значило, что дело и впрямь табак. Сейчас он рассчитывал именно на такой эффект: пусть эти иронические дуры знают, что дело даже не табак, а керосин.
- Итак, - сказал он, успокоившись, - всем без исключения приказываю с сегодняшнего дня принять самые серьезные меры безопасности. На ночь запирать двери и окна, ставить дома на сигнализацию, предупредить всех своих долбаных мопсов, у кого они есть, чтобы сразу поднимали лай при появлении чужого, а то развели, понимаешь, декоративных щенков, которые даже насрать по-собачьи не могут!
Маша с Евросинькой покраснели: мопсы были только у них, и эти собачки действительно могли напугать только грудного ребенка.
- Далее, - продолжил Кунц, - с сегодняшнего дня в темное время суток передвигаться по улицам и сидеть дома только парами. Разбейтесь сами, как вам будет удобно. Кроме того, каждому при себе иметь оружие, у кого нет, обратитесь к Псу, он выдаст.
Евросинька робко подняла руку на уровне плеча.
- Чего тебе?
- Сергей Николаевич, а зачем нам оружие? Мы будем стрелять?
- Да.
- На поражение?
- Угу. Только по возможности не насмерть, так, чтобы мозги с морды не капали, чтобы допросить хотя бы успеть.
Евросинька посерела. Кунц явно с ней забавлялся.
- В чем проблемы, милая? Ты, например, никогда не ела свиные отбивные? Или говядину? Знаешь, через какие страдания проходят животные, чтобы ты могла перекусить хот-догом?
Евросинька снова прикрыла рот рукой, и на этот раз вероятность пищеизвержения была довольно высока.
- Не дрейфь, Синька, - махнул рукой Хозяин. - Лично тебе разрешаю стрелять только в том случае, если посягают на твою честь и достоинство. Когда будут убивать, можешь раскинуть руки-ноги и расслабиться, потому что если тебя решат убить, спасти уже не сможет ничто. Далее, господа детективы, я требую, чтобы...
- Ах ты ж сука ты рыбоглазая!!!! - вдруг заорал Пес, выдернув из уха проводок и бросив на стол радиоприемник Все присутствующие так и подпрыгнули на своих стульях. - Вышел-таки, сволочь!
- Блин, кто куда вышел?! - испугался Хозяин.
- Да этот...абырвалг!...Рахманов, мать его за ногу, вышел в эфир со своими комментариями! Не послушался ведь!
Никто, кроме Кунца, ничего не понял, но все заворожено смотрели, как Пес, не вдаваясь в лишние подробности, вынул из кармана маленькую металлическую коробочку с мигающими светодиодами, положил ее на стол и начал читать какую-то только ему известную молитву. Пробормотав несколько заклинаний, Бешеный нажал на кнопку.
- Что он делает? - поинтересовался Туркменский.
Хозяин не ответил. Пес, тем временем, снова пробормотал какое-то заклинание и тут же убрал коробочку во внутренний карман камуфляжной куртки. Все присутствующие вдруг увидели, что бывшему спецназовцу стало гораздо легче, как будто он, мучившийся с похмелья, только что выпил стакан пива.
- Твою мать, - пробормотал Хозяин. - Пес, ты на самом деле вставил туда бомбу?
Бешеный молча кивнул. Кунцу ничего не оставалось, как снова помянуть чью-то матушку и хлопнуть ладонью по столу.
- Вы можете наконец объяснить, что стряслось? - повторил Туркменский.
- Ничего особенно, - сказал Хозяин, - у нас нарисовался еще один жмурик. Почтим его память вставанием.
Все нехотя поднялись, хотя никто так ничего и не понял. Только пожилой лысый мужчина, сидевший за дальним концом стола, остался на месте.
- Да-а, вот ведь казус, - сказал он, погладив свою сверкающую лысину.
Направленным взрывом, который прогремел в студии "Трэш-FM", напрочь разнесло стол с микшерским пультом, компьютером, микрофонами и прочей большой и маленькой техникой, выбило стекла и опалило обои с портретами "Битлов" и "Лед зеппелин". Вещание, разумеется, тут же прекратилось, как будто Расторгуеву, певшему о Родине, кто-то сзади зажал рот рукой. Все радиоприемники Недоделкино как один хрюкнули и зашипели. Короткий праздник свободы слова закончился, едва начавшись.
Сева Рахманов видел вспышку из засады. Он спрятался за памятником Иоанны Хмелевской и, сунув в рот большой палец, наблюдал, как осколки оконного стекла усеивают центральную площадь, как немногочисленные горожане, отправившиеся в бутики за покупками, разбегаются в разные стороны, прикрывая головы руками. "Слезайте, приехали", - думал Сева и вздыхал.
Последние новости вышли в записи - хитроумный ведущий записал их десять минут назад, забил в компьютер и сразу покинул студию. У него не было ни малейших сомнений в том, что Пес выполнит свое обещание и разнесет радиостанцию к чертовой матери, как только Сева раскроет рот. Но он пошел на этот шаг сознательно, он не мог поступить иначе, поскольку то, что ему в прошлый раз предложили эти двое упырей, противоречило его принципам.
"Здравствуйте, дорогие недоделанные братья и сестры! - зазвучало десять минут назад из всех городских радиоприемников. - Это Всеволод Рахманов с последней аналитикой. Увы, друзья, вчерашний вечер показал нам с вами, что существующее положение накрылось медным тазом, что мы уже не можем быть уверены в своем завтрашнем дне, что пресловутый Холодильник вновь распахнул железные дверцы, впуская в свои ледяные пещеры самых лучших представителей недоделкинской интеллигенции. Вчера на концерте Полутора Звезд на стадионе "Стрелец" из-за беспорядков, возникших в результате роковых выстрелов, погибли ни в чем не повинные граждане, и власть снова спишет это на"...
В эту секунду и раздался взрыв. Сева только успел пожалеть, что лучший его пассаж остался недослушанным. Впрочем, жалеть уже не о чем, теперь нужно позаботиться о собственной заднице, в которую очень скоро могут влить ведро горящей смолы. Пес очень быстро догадается, что Рахманов вышел в записи (а если не сможет сам, то ему подскажут), а это значит, что Севу будут искать долго и упорно, и когда найдут...
"Прощайте, скалистые горы"! - мысленно пропел бывший ведущий, посмотрев на часы. Пора уходить в подполье. Нет, бежать отсюда впереди своих штанов он не станет - опять же не в его принципах сдаваться, если тебе перекрыли кислород - но какое-то время придется прятаться. Где?
Знамо где - в Высоком Квартале! Только там его поймут, приютят и накормят, и только там ему помогут продолжить борьбу.
Вперед, к Андрею Палычу Кукожину!
Сева поднял воротник куртки и быстро зашагал прочь.
Кукожину велено было задержаться в конференц-зале, и выглядело это почти как знаменитая сцена в кабинете у Мюллера: "А вас, Штирлиц, я попрошу остаться". Детективы столпились у двери, пытаясь услышать хоть словечко, но Пес недвусмысленно погладил ствол автомата Калашникова. Всем лишним пришлось уйти. Последним зал покинул Туркменский, и он, оглянувшись на прощание, успел показать Бешеному кулак.
Кунц проводил его взглядом, и, когда в комнате остались только он со своим оруженосцем и потеющий от волнения лысый мужчина, произнес:
- Андрей Палыч, вы неважно выглядите.
Кукожин улыбнулся, потер ладонью свою сверкающую лысину.
- Сергей Николаевич, я старый гинеколог и мне уже трудно выглядеть лучше. О чем вы хотели меня попросить?
Хозяин и Пес переглянулись.
- С чего вы решили, что я хочу вас о чем-то попросить? У меня это написано на лице?
- На лице у вас написано все, Сергей Николаевич, и вы уж не обижайтесь на старого больного гинеколога, но я не буду играть с вами в "Угадай мелодию". - Кукожин поднялся и подошел к краю стола. - Написано у вас на лице, что вы собираетесь совершить нечто весьма непотребное. Я вижу, вы попали в сложное положение и пытаетесь найти хоть каких-нибудь союзников...
Кунц молчал, не сводя глаз с Андрея Палыча, словно завороженный. Впрочем, было от чего впасть в транс: Кукожин славился умением заговаривать зубы и напускать туман, и даже Пес, страдавший практически полным отсутствием воображения, иногда лишался дара речи, глядя в бездонные глаза старого больного гинеколога.
- Можете не отвечать, - сказал Андрей Палыч. - Из этих ребят, что сейчас вышли из кабинета, союзники получатся неважные. Каждый из них многим вам обязан, и вы также нуждаетесь в них, но развлекательные жанры нашей жизни быстро меняются. То, что вчера было смешным, сегодня может обернуться трагедией, и наоборот. Стало быть, ваши детективы - люди весьма и весьма ненадежные. Вам нужен кто-нибудь из Высокого Квартала?
Кунц смотрел на него исподлобья, прекрасно понимая, что проигрывает этому гиганту сто очков вперед.
- Да, из Высокого Квартала, - буркнул он. - Но мне нужна не поддержка, а гарантии вашего невмешательства.
- Невмешательства во что?
- В то, что... - Кунц замялся.
- Не стесняйтесь, Сережа, говорите прямым текстом.
Кунц молчал. Он надеялся, что Кукожин правильно трактует его молчание, а именно - как отсутствие сколько-нибудь внятного плана выхода из кризиса. И гинеколог его не разочаровал.
- Вы не знаете, что делать дальше, вы растеряны, - сказал Андрей Палыч. - И вы ждете от меня гарантий, что я не воспользуюсь ситуацией, чтобы взять бремя власти на себя.
Кунц кивнул и опустил глаза. Пожалуй, перед Гинекологом ему не нужно было притворяться и строить из себя крутого техасского рейнджера. Это не его легкомысленные любимцы из Элитного Квартала, Кукожин сразу его раскусит, а раскусив - выплюнет.
- Знаете что, - произнес Андрей Палыч, глядя в окно, - советую вам переговорить со своим Создателем с глазу на глаз и довериться ему, как доверяются дети своим родителям во время вечернего купания.
- У меня нет Создателя.
- Ошибаетесь, милейший Сережа, - рассмеялся Кукожин, - Он есть у всех и каждого. И если у вас нет номера его телефона или же вы просто не можете до него дозвониться, это ничего не значит. Рано или поздно он даст о себе знать, и вот тогда я советую прислушаться. Я знаю, вы являетесь сторонником теории самостоятельных действий, но все же для начала лучше узнать, чего Он хочет от вас. Узнав, вы поймете, что нужно делать. А сейчас позвольте откланяться.
Кукожин кивнул и направился к выходу. Ни Кунц, ни его подвижный оруженосец не двинулись с места, чтобы проводить до двери или хотя бы просто попрощаться. Когда дверь за Гинекологом захлопнулась, Пес пробормотал себе под нос:
- Умник, бля...... абырвалг! Не пойму я, Николаич, чего вы с ними расцеловываетесь? В Холодильник их, этих философов из Высокого Квартала... замораживать кубиками и в виски добавлять!
- Заткнись, - так же тихо ответил Кунц. - Найди лучше Рахманова. И живым, ты понял меня? Живым!
13
Андрей Палыч Кукожин шагал по Экономической улице, ведущей к площади Иоанны Хмелевской. И хотя светило теплое сентябрьское солнце и встречные прохожие приветствовали его улыбками, душу старого профессора разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, катаклизм случился не в его владениях, а в этой непредсказуемой и вечно меняющейся формации молодых нигилистов, и шут бы с ними - кризисом больше, кризисом меньше. С другой стороны, к Недоделкино он прикипел, как уставший странник припадает к живительному роднику, не имея ни сил, ни желания подняться и двигаться дальше по пустыне. Он чувствовал, что уходит целое поколение (или его пытаются "уйти"), и он не в состоянии этому помешать, как не в состоянии помочь Хозяину советом, и грусть наполняла его израненное сердце.
- Вот ведь казус... - снова пробормотал он, погладив лысину.
Профессор шел к себе домой мимо бюстов великих и незаслуженно забытых граждан, мимо лысеющего сквера, в котором когда-то играл духовой оркестр, не нуждавшийся в мощных колонках и звукоусиливающей аппаратуре, мимо старых домов, изменившихся до неузнаваемости под влиянием быстроного и толстожопого времени. Ускользающая красота бередила старые душевные раны. Андрей Палыч уже давно не претендовал ни на что, кроме спокойной старости в этом богом забытом уголке, он сейчас, как Понтий Пилат у Булгакова, сидел бы в старом кресле и думал о вечности, но и эту маленькую радость у него могут отнять. Кунц не успокоится, пока не угробит даже то немногое, что еще можно сохранить. В борьбе с "врагами" он страшен и непоколебим, этот "крепкий хозяйственник", его нюх настроен на поиск золотых месторождений, пролегающих вблизи поверхности земли, но приборы, способные "унюхать" более глубокие залегания, у него давно не работают. Он туп и прямолинеен, он не тонок и уж тем более он никогда не был дипломатом. Пожалуй, то, что происходит сейчас в Недоделкино, не вписывается в его представления о мире, в котором есть только "наши" и "не наши", черное или белое, выгодное или невыгодное. Да, Сережа может наломать дров, и лучше бы ему просить у Кукожина доброго совета, а не "гарантий невмешательства". Дуболом, прости господи!
В этих грустных размышлениях о нынешнем и грядущем добрел Андрей Палыч до дома Антона Муратова. Бывший космический рейнджер после неудачной попытки устроить бархатную революцию в далекой Галактике уединился здесь, на окраине Высокого Квартала, чтобы с макушки своего холма наблюдать, как вечерние сумерки в Городе Преступных Страстей взрываются фонтанами китайской пиротехники. В этом районе Недоделкино жизнь текла тихо и размеренно, как в аквариуме с экзотическими рыбками, здесь люди жили не в коттеджах со смотровыми башнями и переговорными устройствами, а в старых и добрых деревянных особняках Золотого века. Здесь в традиции были чаепития на веранде, чтение утренних газет в креслах-качалках и неторопливый обмен мнениями относительно перспектив внедрения водородного двигателя. Немудрено, что молодежь не торопилась поселиться в этих местах.
Антон Муратов стоял у изгороди и курил трубку. Он заметно сдал после той неудачной экспедиции в подмышку вселенной и в свои неполные пятьдесят выглядел чуть лучше мумифицированного жреца Имхотепа, которого голливудские продюсеры не так давно обнаружили где-то в песках Египта.
- Здравствуй, благородный дон, - поприветствовал его Кукожин, остановившись по другую сторону изгороди.
- Добрый день, Старый Больной Гинеколог, - улыбнулся Антон, вытряхивая содержимое трубки в траву. - Вижу по лицу твоему, что беседа с Хозяином закончилась в лучшем случае ничем.
- Ты правильно видишь. Мне было предложено оставаться здесь и не пытаться как-то повлиять на происходящее.
- Вы согласились?
- Я предложил Сергею заглянуть в самые глубины своей души и впредь не беспокоить старика своими застарелыми фобиями.
Муратов усмехнулся:
- Подозреваю, что совет был брошен в пустоту, как консервная банка в мусоропровод. Душа нашего Хозяина полна всякого хлама, и чтобы добраться до ее глубин, ему нужно закрываться на целую санитарную неделю.
- Аминь. Твои изысканные речи действуют на меня успокаивающе.
Они негромко рассмеялись. Кукожин заметил, что Антон силится задать какой-то вопрос, но, видимо, боится показаться назойливым или некомпетентным.
- Спрашивай, Антоша, - великодушно разрешил Андрей Палыч.
- Спасибо, - покраснел космический рейнджер. - Я только хотел в общих чертах понять, что там происходит. Я в курсе последних событий, но мне интересно узнать, что думаете об этом вы.
Кукожин повернулся в сторону своего дома, который находился в ста метрах ниже по склону холма, потер лысину.
- Я полагаю, Антон, наших соседей из Города Преступных Страстей поразил новый вирус, передающийся отнюдь не воздушно-капельным путем. Нам он, скорее всего, не грозит, но этим ребятам приходится туго.
- Убийцу найдут?
- Не знаю.
- Есть ли вероятность того, что это заговор?
- Не думаю. Кунц был растерян, и таким я его не видел довольно давно.
Антон покивал головой, видимо, получив ответы на свои вопросы.
- Да, трудно быть Хозяином, - заметил он напоследок. - Что будем делать?
- Мы - ничего, друг мой, - развел руками Кукожин. - Это не наша война, и не мы виной тому, что там сейчас происходит. Неустойчивость их системы была заложена изначально, так что... Словом, увидимся вечером, Антоша. Приходите сегодня ко мне, у меня есть чудесный цейлонский чай с натуральным банановым маслом.
- Непременно, Андрей Палыч. Я возьму с собой свое фирменное печенье.
Они уже почти разошлись, но Кукожин вдруг остановился, обернулся и взглянул на своего соседа из-под бровей.
- Кстати, Антон, вы принимаете виферон, как я вам предписывал?
Муратов покраснел, опустил голову и как-то неуверенно кивнул:
- Да, конечно, пью три раза в день.
- Пьете три раза в день? - удивился Старый Гинеколог. - Из ваших слов я делаю вывод, что вы не его принимали.
- Нет, ну отчего же...
- Оттого, друг мой, что виферон - это ректальные суппозитории, попросту говоря, свечи, которые вводятся в задний проход. Не обманывайте меня, благородный дон, и выполняйте предписания на совесть, если хотите снова полететь в космос. Всего хорошего!
Оставив Антона Муратова краснеть и кусать губы, Кукожин начал спускаться по холму к своему жилищу. Сверху ему была видна крыша, покрытая новым шифером, яблоневый сад и бельевая веревка во дворе, увешанная трусами и майками. С тех пор, как Кукожин поселился здесь, ему было некому стирать и гладить, а сам он делал это крайне неумело - даже с вершины холма за сто метров от дома Андрей Палыч видел, что на одной из маек осталось шоколадное пятно.
Войдя во двор своего дома, он сразу понял, что его навестили. Более того, гость все еще был здесь и он явно дожидался хозяина. Кто-то из своих, или "ограниченно своих". Профессор не торопился встретиться с ним, медленно прошагал от калитки к почти пересохшему бассейну, посмотрел на стайку толстых окуней, плавающих на самом дне, окинул грустным взглядом осыпающиеся яблони, вздохнул. Сегодня он впервые ощутил свое одиночество, услышал его дыхание очень близко, будто шел в абсолютно непроницаемой мгле черной комнаты и вдруг почувствовал, что в этой комнате кроме него кто-то есть, и этот человек стоит рядом, всего в двух шагах, и дышит, дышит ему в щеку чесночным перегаром.
Неприятно пахнет одиночество...
Профессор повернулся и поднялся в дом. Он не ошибся - в комнате его ждали. Он услышал шаги, напрягся в мимолетном опасении, что это может быть вор или, хуже того, разыскиваемый убийца, но его опасения тут же развеялись. Одернув бамбуковую занавеску, отделяющую прихожую от большой комнаты, к нему вышел гонимый журналист Всеволод Рахманов.
- Добрый день, Андрей Палыч. Извините, что вломился к вам в дом, но у меня не было выхода.
- Ты жив! - с видимым облегчением воскликнул Кукожин. - А я уж думал, что тебя разнесло вдребезги.
Рахманов махнул рукой, дав понять, что не считает великой доблестью обвести вокруг пальца Бешеного Пса.
- Я цел и невредим, как видите, но мне нельзя оставаться на свободе. Первая мысль была о вас.
Сева улыбнулся, как молодая жена миллиардера.
- Ты можешь переждать здесь какое-то время, - ответил Профессор, - но поселить тебя здесь я не могу. Я только что подписал пакт о ненападении.
Улыбку тут же как ветром сдуло. Такого "предательства" Сева явно не ожидал. Он рассчитывал на помощь Кукожина, поскольку считал его практически духовным наставником обитателей Высокого Квартала, и не мог предположить, что "отец русской демократии местного разлива" окажется банальным приспособленцем.
- Не верю своим ушам, - выдавил Рахманов, припадая на дверной косяк. - Андрея Палыч, если не трудно, повторите еще раз, что вы сделали?
Кукожин вздохнул.
- Всеволод, батенька, пройдемте в комнату, здесь неудобно обсуждать такие вопросы.
Сева нехотя отступил назад. Пройдя в комнату, Профессор указал ему на кресло у стены под торшером, а сам сел на диван. Теперь собеседников разделяло приличное расстояние, ибо комнаты в местных домах по размерам могли сравниться с торговыми площадями среднего магазина.
Кукожин оглядел картины на стенах - дешевые репродукции каких-то авангардных шестидесятников - в сотый раз за сегодняшний день погладил лысину и снова вздохнул.
- Ты что-то спрашивал, Всеволод?
- Да. - Сева уже не хотел повторять свой вопрос. - Как это было, Андрея Палыч? Кунц надавил на вас?
- Никто на меня не давил.
- Тогда что же случилось?
Кукожин уставился в пол на темно-синий ковер. Этот "молодой нигилист" хочет услышать правду, только правду и ничего кроме правды! Господи, что же с ними со всеми происходит? Черное или белое, круглое или квадратное, с нами или против нас... Что за мир они хотят здесь построить?
- Ничего особенного не случилось, друг мой, - молвил Профессор, не поднимая глаз. - Я уже слишком стар, чтобы вникать в тонкости вашего бытия, я не могу занять ни вашу сторону, ни сторону Сергея, поскольку мне не ясна ваша позиция. Чего вы хотите? С кем вы боретесь, за что боретесь?
Сева был готов разразиться пламенной речью, но Гинеколог остановил его жестом руки.
- Я всю жизнь бился за здоровье простых русских баб, - продолжил он, и голос его постепенно набирал силу. - В то время, когда мой старый друг-генетик боролся с режимом и за светлое будущее русской науки, я залезал между ног к очередной дуре, которая вздумала лечь под нож мясника. Пока вы размахивали знаменами и кричали "Сарынь на кичку!", я обивал пороги самых высоких кабинетов и пытался доказать, что у бабы должен быть выбор. Я устал, молодой человек, устал соперничать с системой, я заслужил покой и не хочу больше ничего, кроме кружки какао на ночь и томика Пушкина на коленях. Вы понимаете меня?
Кукожин посмотрел в глаза своему горячему собеседнику и увидел в них... нет, не осуждение и не гнев, которых ожидал, а холод. Рахманов понял, что ему здесь больше делать нечего.
- Вы будете спокойно смотреть из окна, как нас режут? - устало поинтересовался Сева. - Просто смотреть, потому что вы якобы устали или не понимаете тонкостей нашего бытия? Все, что вам нужно, это кружка какао, - таков ваш "Битлз"?
Кукожин молчал. Губы его задрожали, а глаза наполнились влагой.
- Какая жестокая молодежь, думаете вы? - продолжал давить Сева. - Какие нелепые амбициозные балбесы, верящие в то, что этот мир можно изменить, правда?.. Кстати, чем вам пригрозили? Отобрать имение, осушить бассейн или, упаси боже, лишить поставок какао и аннулировать библиотечный абонемент? Какие сволочи!
Сева поднялся. Он сказал все, что хотел, осталось только еще разок крутануть ножом, засаженным в грудь по самую рукоятку.
- Если я прав относительно угроз, которые вы услышали от Кунца, и вашей реакции на них, то должен отметить, что вы достойный представитель русской интеллигенции. Вы поймите, Андрей Палыч, я огорчен не тем, что мне отказали в ночлеге и вечерней тарелке супа. Меня огорчили вы, господин Профессор. Единственное, за что я могут сказать вам спасибо, так это за то, что вы, по крайней мере, не стали ему помогать. Честь имею!
Он направился к выходу, втайне надеясь, что его окликнут и предложат если и не вечерний суп, то хотя бы чай без сахара, но надеждам не суждено было сбыться. Кукожин даже не посмотрел в его сторону, все так же буравил опустошенным взглядом синеву ковра. Почти как булгаковский Понтий Пилат, думающий о вечности.
14
Сергей Николаевич Кунц опасался не напрасно: жители Недоделкино - в основном те, кто обитал в респектабельных кварталах - начинали размышлять, а это было уже серьезно. Так уж испокон веков повелось, что малоимущие и малопонимающие в жизни люди обычно заняты вопросами выживания, радуются любой косточке, а потому почти никакой угрозы не представляют (если, конечно, не появится умелый вожак), но вот сытое, обеспеченное и довольное жизнью население рано или поздно начинает задаваться вопросом: "А в чем там, собственно дело, господа хорошие?".
После полудня в супермаркете "Сим-Сим" в очереди на кассу только и говорили об убийствах и о том, как отреагирует на них руководство. Большинство жителей успели услышать начало гневной радиопроповеди Всеволода Рахманова, и теперь в умах некоторой части общественности уже забродило вино недовольства.
- Чего ж такое творится? - спрашивала соседку по очереди одна из Иронических Сумасшедших, державшая в руке полную корзину чипсов. - Это же все, о чем говорили в последние годы, все же улетучилось! Радиола, Настя, а теперь вот Ваня Кукушкин - безобидные же ребята, кто ж мог на них покуситься? А следующий кто? И почему же никто ничего не предпринимает?
Соседка по очереди, Офисная Цаца, замученная приставаниями к начальнику, понимающе кивала головой:
- Да, все точно так и есть. Никто здесь нами не занимается, только арендную плату дерут. Вот повалят завтра приезжие, и все - нас начнут выкидывать!
- Да никто вас не выкинет! - вмешался парень в кожаной куртке и бейсболке, сжимавший под мышкой упаковку пива. - Пока вы работаете и пополняете бюджет, будете жить. Вот я вообще здесь еще практически никто. Ехал на прошлой неделе по Тверской на маминой "девятке" и вляпался в задницу джипу, а там сидели какие-то местные воротилы в пиджачках от "Хуго Босса". Вы не представляете, на какие дела мы с мамой попали! Так я пришел к Хозяину, поплакался, и он мне сразу хибарку здесь выделил. Спросил даже, если можешь еще в какую-нибудь такую хреновину вляпаться, я тебе получше домик подыщу.
- И что, ты можешь? - с недоверием поинтересовалась Женщина, Которой Смотрят Вслед, купившая журнал "Космополитен".
- Спрашиваешь! Да вы знаете, сколько таких задниц по Столице рассекает? На наш век хватит! Так что не нойте, бабоньки, прорвемся.
Оптимизма этого молодого оболтуса никто не разделял. "Бабоньки" продолжали вздыхать и жаловаться каждая на свое: Иронических Сумасшедших доконали амнезии, отравления и слишком большая плотность трупов, Офисным надоело искать женихов среди коллег, как кошек в черной комнате, а Женщины, Которым Смотрят Вслед, явно начали тяготиться своей репутацией беременных жемчужинами устриц. При таком раскладе, горевали они, им все труднее зарабатывать и пополнять бюджет Недоделкино, а Николаич, крепкий хозяйственник ("едрит его в дышло, между нами говоря"!), привык стучать по кнопкам калькулятора, и отучить его от этой привычки никто не в силах.
Женя Туркменский слушал их стенания молча. Он стоял в самом хвосте очереди с корзиной, в которой находились две бутылки перцовки, упаковка салями, сыр, чипсы и газированная вода, и улыбался. В этой улыбке не было ни скептицизма, ни снисходительности. Женя готов был согласиться с "бабоньками" с небольшой оговоркой: чтобы открыть ворота многочисленным мигрантам, которые могли внести свежую струю в дыхание городка, требовалась коренная перестройка всего уклада жизни, а на такие книксены Хозяин был, скорее всего, уже не способен.
Туркменский рассчитался с кассиром и вышел из магазина. Сощурившись на ярком солнце, он по привычке вынул из кармана брелок с ключами от автомобиля и нажал на кнопку, отпирающую центральный замок. Вспомнив, что машина у него уже давно ржавеет в гараже, Женя убрал брелок и хихикнул
- Рефлекс.
Шагая по Центральной улице в сторону своего Элитного Квартала, Женя не без удивления отмечал, что людей на свежем воздухе стало как будто больше. Обычно мирные горожане выходили на улицу по делам, за покупками или поболтать с соседями, но чтобы вот так, среди бела дня они стали собираться по пять-шесть человек и что-то бурно обсуждать - такого не было никогда на его памяти. "Действительно, забродило, - подумал Женя. - Неровен час крышку отбросит".
Он вынул из кармана сотовый телефон, покрутил его в руке и сразу захлопнул крышку. На фиг его, этого "с-Кунца", пусть сам разбирается!
Самую большую группу людей он увидел на углу Центральной и Экономической улиц. Возле столба, на котором висел безмолвный громкоговоритель, столпились человек пятнадцать - молодых женщин, мужчин и подростков. Они стояли полукругом и слушали какого-то человека, которого не было видно из-за спин. Голос был слышен отчетливо, как и содержание речи:
- ... именно сейчас следует начать долгое и многотрудное возрождение духовности, попранной безвластием и вседозволенностью предыдущего десятилетия! Станем плечом к плечу, братья и сестры, чтобы отразить атаку демонов, ибо...
Женя перестал улыбаться. Перейдя проезжую часть, он оказался на другой стороне улицы и в более удобной обзорной позиции. Он сразу узнал оратора. Это был отец Онуфрий.
- Вот тебе, бабуся, и Юрьев день...
Туркменский все же обратился к помощи своего мобильного телефона, чтобы связаться с Хозяином. Кунц долго не брал трубку, и Женя, слушая длинные гудки, заметил, как один из подростков, пристроившийся к слушателям в заднем ряду, полез в сумочку женщины, стоявшей рядом. Воодушевленная пропагандой дамочка ничего не замечала, и в считанные секунды бритый туземец облегчил ее багаж ровно на вес бумажника. Закончив дело, он даже не пытался скрыться, остался стоять тут же, кивая в знак согласия с преподобным Онуфрием.
"Духовность распускается как хвост павлина, не отходя от кассы", - подумал Туркменский.
- Слушаю тебя! - откликнулся, наконец, Хозяин.
- Николаич, я стою на перекрестке Центральной и Экономической. У тебя появился серьезный конкурент.
- Чего? Не понял ни хрена!
- Онуфрий собрал народ и обещает геенну огненную, если сейчас же не упадем на колени. Тебе это нравится?
Хозяин не ответил, только обдал трубку своим тяжелым дыханием раненного зверя.
- Николаич, ты на проводе? Этот митинг санкционирован?
- Нет.
- А какого лешего он наших язычников окучивает?
- Я порешаю этот вопрос.
- Николаич, я тебя умоляю! - не сдержался Женя. - Порешать можно по бабкам, а это вопрос идеологический! Ты вообще собираешься как-то...
- Я тебе уже сказал! - оборвал его Хозяин. - Оставь это мне и подумай лучше о собственной заднице! Ты с кем сегодня?
- С Александром.
- Глаз с него не спускай, важняк! Не оставляй его ни на минуту, ходи с ним даже в туалет и не позволяй ему зайти к тебе с тыла!
- В туалете - с тыла? Ты за кого меня принимаешь?
- Не шути, дело серьезное!
Туркменский усмехнулся: Николаич часто прикидывается твоим союзником, но простаков с каждым днем становилось все меньше.
- Я догадываюсь, Серега, что таким же манером ты проинструктировал и его. Думаешь, кто-то из нас окрысился?
- Я обо всем думаю...
- Ну, спасибо, блин...
- Все, закончим на этом!
И Хозяин отключился, не прощаясь. Туркменский постоял немного на тротуаре, поглядел на толпу страждущих. Кажется, за время телефонного разговора их прибавилось в количестве.
"Через день их будет еще больше, и еще через день, и еще. А через неделю начнутся погромы. Надо валить отсюда".
Женя поднял воротник куртки и зашагал прочь.
"Бродить" начала не только широкая общественность, но и самая узкая - бизнесмены Недоделкино собрались на свой собственный консилиум, все десять человек, включая короля бензоколонки Синягина с его распутницей женой, которая вдруг решила заняться продажей женских трусиков и колготок, Игоря и всех остальных продавцов-перепродавцов движимого и недвижимого имущества. Они собрались в ресторане "Агата" в закрытом зале, спрятанном в подсобных помещениях и недоступном для обычных посетителей.
Бизнесмены не были гражданами Недоделкино, они являлись всего лишь его налоговыми резидентами - работали и отчисляли процент с прибыли в поселковый бюджет, а прописаны были в других местах. Правда, практически у каждого на территории поселка был свой дачный домик, и то, что происходило в этих краях в последнее время, не могло их не волновать.
Во главе длинного стола, как представитель топливного сектора, восседал Синягин (Ольга пристроилась подле его правой руки), по бокам сидели хозяева бутиков и лавок, Игорек занял другой конец стола. Они с Синягиным постоянно переглядывались сквозь строй бутылок минеральной воды и пива.