Дождь стучится в большое окно моей пустой квартиры. Я смотрю в него и вижу суету городской жизни: люди, спешащие куда-то, машины, едущие в определённом направлении. Это извечный механизм движения вперёд. Скорее всего, это хорошо - идти дальше, чем видишь. Человек - винтик двигателя жизни. А если один вылетит? Наверное, ничего страшного не случится. И так же как за окном женщину с чёрным зонтом в жёлтый цветочек сменила другая, без зонта, в двигателе жизни один человек заменит другого.
Я перестаю разглядывать прохожих и смотрю на капли дождя. Они разбиваются об оконное стекло на миллионы серебряных брызг, отражаясь в моих глазах. Они разбиваются подобно надеждам и чаяниям, становясь невозвратимым мгновением. Я сжимаю руки, чувствуя, как они окрепли за время постоянной борьбы с собой, с людьми, с жизнью. Мои руки устали от этой холодной войны... Внутри себя я рыдаю, воспоминания подкатывают к горлу, подтверждая, что скоро моя скорбь о собственной жизни вырвется наружу.
Я поднимаюсь с кресла и иду в ванную. Смотрю на себя в зеркало. Никогда прежде я не видела себя так отчётливо. Молодая, но постаревшая, красивая, но обычная, сильная, но хрупкая. Мои волосы так же как раньше лежат на плечах пышными волнами, но они не такие как прежде. Мои глаза смотрят на мир так же как и раньше, но что-то неуловимо изменилось в них, отражая, что я не чувствую спокойствия. Я постарела, став бледной тенью ранней себя.
Когда-то я была пианисткой. Я играла в больших залах и чёрные пиджаки и вечерние платья аплодировали мне стоя. Мне дарили цветы и улыбки. Но это было так давно, что уже мало походит на правду.
Всё, что у меня есть - мой прекрасный старый рояль. Когда мы впервые встретились, он был одинок, разбит и готов к смерти. Преданный шаловливыми студентами и степенными педагогами местной консерватории, он печально ждал известной участи среди объедков и разного хлама на обычной городской помойке.
И я была прекрасна в своём одиночестве: разбита и готова к смерти. Я ждала её весь день, всю ночь и весь вечер и всё то утро, пока не встретилась с ним.
А потом я ждала его выздоровления. Он приехал домой красивый и полный сил. И тогда в этой квартире впервые зазвучала музыка. Кружась, она танцевала и одаривала радостью всё, что встречалось на её пути. Хрупкая красота мелодии окутывала меня своей нежностью, и я играла.
Я молча открываю крышку и кончиками пальцев касаюсь чёрно-белых клавиш. Присаживаюсь и сначала правой рукой начинаю играть грустную мелодию. Потом обеими руками. Мои глаза закрыты, а тело принадлежит волне звука, которая плавно меня качает.
Я так беззащитна сейчас. И тогда. Всегда.
Но мне до этого нет дела, как и до слёз, неловко стекающих по лицу.
Каждый раз, когда я играю, мелодия всегда приобретает знакомые очертания, превращаясь в то или иное известное произведение кого-то из великих и незыблемых классиков фортепианного искусства. Изгибами тела, плавными движениями рук, наклоном головы и отсутствием взгляда я пытаюсь показать пустоте и одиночеству, что мне кто-то нужен. Я призываю этого магического кого-то. Но он не приходит.
Мне вспоминаются далёкие дни, когда чьи-то сильные руки нежно укутывали мои плечи мягкой и тёплой шалью, и любимый человек стоял в дверном проёме, тихо курил и молча слушал.
Он понимал моё предчувствие непостоянства и его беспокойство нарушало миг моей очарованности музыкой - он размеренно шёл по дощатому полу, присаживался рядом со мной на второй чёрный стул у рояля, брал мою руку в свою, смотрел в глаза, и свободным взмахом кисти правой руки продолжал играть то, что я хотела слышать.
Я не знаю, чувствовал ли он то же, что и я. Я была преданна музыке, но не ему.
Внезапно он прикасался ко мне, и мелодия срывалась и тихим эхом таяла там, где были мы, тёплый августовский вечер в домике на морском побережье и никого кроме.
Он высушивал губами мои слёзы и нежно шептал на ухо, что ничего не случится, пока мы вместе. Я забывалась в его руках и ни на минуту не сомневалась в правдивости его слов.
Тогда я была безрассудно счастлива. Так, как мечтает быть счастлива каждая женщина. Не думать ни о чём и парить в невесомости.
Мегаполис подарил мне овации, до которых я была столь жадна. Взамен я получила новую жизнь - для людей, которым ты нужен как одноразовая посуда - для однократного использования.
Я приняла правила этой жизни. И играю по ним без обмана.
Музыка, став любимым делом моей жизни, поглотила меня без остатка. Она ревниво отгораживала меня от лишнего общения, и я была ей верна, как собака.
И так уж получилось, что старость подкрадывается незаметно и не приветствует одиночества. Мой случай не станет частным и именно поэтому моя осанка всё так же горделива.
Играя теперь только себе, я растворяюсь в потоках прохладного ветра, того самого, гуляющего в полях и стремящегося в тёмное небо и вечную ночь. И он уносит меня с собой. Туда, где волны захлёстывают друг друга, и воздух будто кем-то подсолен. Туда, где домик у моря и уже холодной и многозвёздной августовской ночью немолодой мужчина неторопливо перебирает чёрно-белые клавиши старого расстроенного рояля. Он молчалив и задумчив. Его тревожит лишь лёгкое дуновение ветерка - это я обнимаю его сутулые загорелые плечи и нежно целую в небритую щёку.