Душа отца Иоанна болела, как незажившая рана. Душа жаждала исцеления. Иерей вернулся к своему прежнему молитвенному правилу. Сегодня, в субботу, накануне праздника Входа Господня в Иерусалим, батюшка наметил исповедаться у благочинного, а в Вербное воскресенье принять Святое Причастие.
Пока священнослужитель молитвенного дома был болен, отец благочинный Александр взял под своё духовное окормление его приход. Отец Иоанн мог бы исповедаться и в Вербное воскресенье перед Божественной Литургией, но что-то влекло его в дом Господень сегодня. Ещё вечером в пятницу он позвонил благочинному и испросил благословения исповедаться у него на заутрени.
Утром, зажигая лампадку и становясь перед ликом Спасителя, отец Иоанн, положив несколько поклонов, начал обычное молитвословие: "Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе". Затем, с умилением глядя на сизый, вытягивающийся кверху огонёк лампадки, как на свой дух, устремляющийся к небесным вершинам, неспешно, с благоговением, вникая в каждое слово, нараспев читал молитву Святому Духу.
- Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, - слёзы начинали блестеть в глазах иерея, - Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, - призывно произносил он, - и очисти ны от всякия скверны и спаси, Блаже, души наша. - Иерей чувствовал всю свою скверну, отчего сердце сжималось, и он страстно желал душевной чистоты.
Читая "Отче наш", отец Иоанн плакал, благодушно предавая в руки Господа свою участь. Слёзы крупными прозрачными бусинками катились по гладковыбритой щеке священника, то падая на пол, когда батюшка делал поясные поклоны, то застревая в жидкой рыжеватой бородке, то соскальзывая вниз с податливых волос бородки и оставляя след на светлой рубашке.
Так же неспешно и внимательно перечитывал он толкования святых отцов Церкви, и прежние чувства и мысли, жившие в нём более десяти лет назад, когда он бесповоротно решил стать священником, посвятить свою жизнь служению Богу, снова вырывались из глубин души. Он с упоением думал: "Господь всегда с нами. Он терпеливо ждёт, когда каждый оступившийся человек покается. Только исполняя Божью волю, мы можем спасти нашу душу".
Священник подумал о прихожанах и тут же вспомнил проповедь епархиального духовника, произнесённую им для священников несколько лет назад во время Великого поста: "Что такое грех? Такая тоненькая, почти никому незаметная тенётка! Только дотронетесь до этой тенёты, и уже вы в её объятиях. Попробуете вырваться - а она вас и совсем туго-натуго опеленала. Поэтому смотрите в оба глаза, куда ногу ставите!"
"Вот и я запутался в тенёте, - печалился отец Иоанн. - И раньше это понимал, но ничего не менял в своей жизни. Вот как её изменить? Как по-настоящему изменить, без прикрас, да чтобы матушке и деткам не навредить?"
Иерею нелегко было отстоять службу: организм ещё не окреп после операции, но, наслаждаясь поставленным голосом благочинного, он испытывал воодушевление, придавшее ему сил.
После заутрени , когда основная масса молящихся покинула молитвенный дом, прислужница, памятуя указание своего батюшки, отца Иоанна, выключила паникадило , чтобы оставшиеся на исповедь прихожане не отвлекались (экономия электроэнергии тоже была немаловажна). Робкий свет апрельского вечера несмело заглядывал с улицы через маленькие оконца дома Господня. Сияющие тёплым золотом огни свечей помогали освещать маленькое уютное помещение. Голубые огоньки лампад выхватывали из полутемноты стен лики Божьей Матери и святых угодников. Длинные нечёткие тени от высоких подсвечников растянулись на полу. В этой торжественной атмосфере лики святых на высоком иконостасе представлялись более взыскательными к греховной человеческой жизни, а смотревшие на верующих Спаситель и Божья Матерь с икон, расположенных по обе стороны Царских врат, казалось, ждали истинного раскаяния своих слабых чад.
Кроме отца Иоанна, на исповедь остались крепкий на вид мужчина с проседью, несколько скромно одетых женщин в зрелом возрасте, две, ещё бодрящиеся бабушки в цветастых полушалках и еле передвигавшая ноги горбатая старушка с отдутловатым морщинистым лицом, похожим на иссохшееся от долгого лежания яблоко.
Отец Иоанн и отец благочинный Александр, стоя у аналоя, наклонились друг к другу. Высокий статный иерей молитвенного дома в мирской одежде поверял свои грехи протоиерею, полному духовнику в чёрной рясе с епитрахилью на груди. Склонив голову, благочинный внимательно слушал исповедника и только один раз что-то спросил. Минут через пять он решительно накрыл голову иерея епитрахилью и спокойно прочитал краткую разрешительную молитву. Иерей поклонился, попросил благословения, а затем удалился в алтарь.
Протоиерей пригласил следующего для исповеди. Подошёл мужчина с проседью. Он прослезился, открывая пастырю свои грехи, и это порадовало благочинного - значит, человек осознал свою скверну и сознательно покаялся.
Исповедуя первую из бодрящихся бабушек, отец благочинный несколько раз вздохнул.
- Вы должны обличать свои грехи, а не оправдывать себя. Брат или сват послужили Вашему падению, а виноваты Вы, потому что Вы принимали решение, - твёрдо сказал духовный пастырь. - Они же сами ответят за свои грехи. Называйте СВОИ грехи, в чём Вы сами виноваты.
- Не знаю, - недовольно ответила бабушка, - никаких грехов у меня больше нет.
- Как же нет? - удивился пастырь. - Вы же только что говорили, как...
- А что я говорила? - с упрёком прервала пастыря бабушка. - Это они виноваты передо мной, хотела с их души грех снять, пока не умерла.
- Надо со своей души грех снимать, пока ещё живы, - мягко настаивал на своём духовник.
Бабушка гордо выпрямилась, перекрестилась перед Евангелием и, не поклонившись, пошла прочь, оставив в недоумении благочинного. Вторая бабушка, стоя в отдалении и ожидая своей очереди, слышала некоторые слова исповедовавшего батюшки. Внутренний голос нашёптывал, что и её исповедь может быть отвергнута, поэтому она оставила очередь и пошла вслед за разочарованной приятельницей. Отец Александр только покачал головой.
Разочарованные старые прихожанки подошли к скамье для отдыха, на которой лежала их одежда.
- Наш батюшка, бывало, накроет фартуком , - злилась первая бабушка, набрасывая на голову полушалок, - и всё: прощаются грехи. А этот, прИшлый... - нагнула она голову, чтобы завязать узлом концы полушалка.
- Яковлевна, ну, а что этот, - интересовалась вторая, - не стал прощать?
- Да ну его, Васильевна! - отмахнулась обиженная Яковлевна, опустив глаза. - У своего батюшки потом исповедуюсь, - неохотно пояснила она, надевая утеплённую балоневую куртку.
- Наш, небось, тока после Пасхи выйдет, а пока этот батюшка будет служить, - усмехнулась Васильевна, одеваясь. Недоверчиво посмотрела в сторону дремавшей горбатой старушки. Та вполоборота прислонилась к высокой спинке скамьи, оперевшись одной рукой на подлокотник. Васильевна беспокойно всунула руки в карманы куртки: кошелёк был на своём месте, в правом кармане.
- Ну и ладно, - фыркнула расстроенная приятельница, застёгивая молнию куртки. - Чего ты, Васильевна, за меня беспокоишься? А сама ты чего не стала исповедоваться?
- Вот то-то ж, Яковлевна, забеспокоилась я. А теперь думаю: надо было бы всё-таки подойти. Может, мне бы отпустил грехи батюшка?
- Ну, а чего ты сиганула за мной, как ошпаренная?
Васильевна тихо засмеялась и указала на дверь:
- Ну, что, пойдём?
- Пойдём, - направляясь к двери, отрывисто сказала Яковлевна. - Во, зачем приходили в церковь? Чтоб только на службе постоять?
Весь этот разговор невольно подслушала прислужница. Она сидела в тесной свечной лавке, расположившейся по правую сторону от входной двери, напротив деревянной скамьи, стоявшей от входа по левую сторону. Ей хотелось остановить старых прихожанок, сказать им, что они ведут себя, как подростки. Чтобы не вводить себя в грех, церковная прислужница промолчала и занялась задуванием свечей на левой стороне молитвенного дома. Она торопливо подходила к каждому подсвечнику, удаляла из ячеек огарки свечей и складывала их в маленькую железную тарелку.
Благочинный не прислушивался к тому, что происходило около скамьи, но дважды посмотрел в ту сторону. Он сосредоточился на исповеди остальных кающихся прихожанок. Подошедшие женщины средних лет слабо понимали, как надо исповедоваться. Отец Александр объяснил им, как в следующий раз нужно правильно подготовиться к покаянию в грехах, какую литературу почитать. Он неохотно накрывал епитрахилью голову каждой из кающихся и, вздыхая, читал разрешительную молитву.
"Что ж у него прихожанки не знают, как готовиться к исповеди? - подумал об отце Иоанне благочинный. - Не учит, что ли? Надо ему напомнить об этом".
Последняя прихожанка покинула храм. На мгновение в молитвенном доме стало тихо, только в правой стороне храма слышалось слабое потрескивание оставшихся свечей. Торопливые шаги благочинного, направляющегося в алтарь, нарушили тишину.
Церковная прислужница пошла к свечной лавке, рядом с которой находился выключатель: нужно включить свет в молитвенном доме перед тем, как она затушит последнюю свечу. Боковое зрение выхватило какой-то тёмный предмет на скамье. "Неужели эти две бабки ушли раздетыми?" - подумала женщина и, тихо ступая, пошла к скамье забрать одежду.
Подойдя ближе, прислужница обмерла. На скамье у стены, свободной от икон, сидела боком и дремала очень старая, горбатая, но кроткая женщина. Она доверчиво прислонила к стене голову. Прислужница легонько потрясла её за плечо, затем ещё раз, посильнее, заглядывая в лицо. "Жива ли она? Наверно, умерла", - ещё больше испугалась работница.
- Что ж это я? Заснула. Все ушли. А как же теперь исповедаться? - в темноте протянула несчастная трясущиеся руки к прислужнице. - Как же я теперь?
- Как ты, бабулечка, тут оказалась одна? - оправившись от страха, спросила прислужница. - Неужели не слышала, как люди расходятся?
Горбатая старушка по-детски смотрела на неё маленькими глазками, как будто не понимала человеческой речи.
- Что ты говоришь, милая? Не расслышала я, - виновато улыбнулась старушка, как будто извинялась за причинённые неудобства.
Церковная служительница оставила старушку, расторопно включила паникадило и быстрым шагом пошла к амвону: в алтаре горел свет, там ещё находились её батюшка и благочинный.
- Отец благочинный Александр, отец Иоанн, - позвала она, стоя у амвона. Когда из алтаря вышли священники, прислужница, показывая рукой назад, кратко сказала: - Тут женщина старая...
- Кто?! - воскликнул благочинный. - Служба закончилась, - сделал он категоричный жест рукой.
- Что с ней делать? Старенькая совсем, заснула. Да ещё глухая. - На лице прислужницы отразилась жалость.
- Пойдёмте, - первым нашёлся отец Иоанн.
Благочинный всплеснул руками: как же он просмотрел старенькую прихожанку - нехорошо получилось.
Все трое приблизились к одиноко сидящей старушке.
- Бабушка, Вы исповедаться хотели? - громко спросил отец Иоанн.
- Да, батюшка, - ответила старушка не отцу Иоанну в мирской одежде, а благочинному, который больше соответствовал её представлению о священнике. Благочинный уже был без епитрахили. - Я ещё не совсем глухая.
- А Вы постились? - поинтересовался протоиерей.
Старушка смотрела маленькими бесцветными глазками на полного священника с выделяющимся под поясом животом и улыбалась ниткой обескровленных губ.
- Хотя бы три дня постились? - переспросил протоиерей.
- А как же без этого? Я порядок помню, - важно сказала старушка.
- Ну, тогда пойдёмте.
- А раздеться? Как же перед Богом в пальте стоять? - остановила благочинного старая прихожанка. - Грех непростительный, - кивнула головой старушка, - так ещё отец мой с матерью говорили.
Подняли старушку на кривые, выгнутые дугой, худенькие ножки. Она медленно начала стягивать с себя старенькое тёмно-коричневое пальтишко.
- Валентина Дмитриевна, - обратился отец Иоанн к работнице свечной лавки, - помогите бабушке.
Священники с замиранием сердца смотрели на старушку, поработавшую в жизни, видимо, немало и привыкшую жить, не желая быть никому обузой.
Худая, горбатая старушонка самостоятельно попыталась слабыми крючковатыми пальцами развязать узелки шали, но не смогла. Освободившись с помощью церковной служительницы от изъеденной молью тёмно-серой шали, осталась в белом хлопчатобумажном платке, ещё новом, но с жёлтыми пятнами от долгого хранения.
- Вот, из смертного достала, - дрожащей рукой старушка убирала под платок выбившиеся реденькие седые волосы. - Давно купила, а всё живу, никак не умру.
- Живите, - вставил отец Иоанн.
- Нет, хватит - пожила на свете, - сказала, как отрезала, старушка. Мне уже девяносто два года. Куда ж больше жить? Молодые умирают, а я, старуха, живу. Уже высохла вся.
Старушка повернула голову к иерею и взгляды их встретились. Священник увидел в серых глазах этой женщины застаревшую печаль, но в то же время эти глаза не молили о помощи - в них светилась надежда.
- А недавно, батюшка, - обратилась она уже к отцу Иоанну, - я видела во сне своего мужа. Он давно уже помер. Как будто он ещё молодой, красивый, и я молодая, - растянулись губы старушки в детской улыбке. - Приехал он на тройке, лошади игривые, копытами бьют, и говорит: "Я за тобой приехал. Садись, поехали". Я села к нему, - радостно и по-детски просто сказала старая женщина. - Он как хлестнул плёткой, лошади взвились, - медленно приподняла она руки вверх, - и мы унеслись с ним. На этом я и проснулась. Помирать мне скоро, батюшка, - заключила старушка. - Вот и решила грехи снять с души. Ох, бабка я старая, задержала вас, - словно опомнившись, заволновалась старушка.
- А что же Вы, бабушка, одна? - спросила Валентина Дмитриевна. - Сами пришли, без помощи?
- А кто мне нужен в помощники? - наивно, как маленький ребёнок, улыбнулась старушка.
- Вы с детьми живёте?
- С детьми, милая, - погрустнела она. - Да они мне не велят в церковь ходить. Вот тайком от них пришла. ЗатЕялась вчера к ним с разговором, попросила меня помыть в ванне. В церковь, к Богу, надо чистой идти. Соседкина племянница ещё позавчера помогла на бумажку грехи записать. Ох, бумажка в кармане осталась, надо достать, - спохватилась старушка.
- Бабушка, когда Вы последний раз исповедовались? - спросил благочинный.
- Ох, а, наверно, лет десять назад. Давно, батюшка.
Оставив у скамьи суковатую палку, подхваченная под руки старушка не спеша пересекла четверик , с шумом выдыхая из себя воздух.
Отец Иоанн остановился около аналоя, где до болезни и сам проводил исповедь. Прислужница Валентина Дмитриевна поддерживала старенькую бабушку.
Благочинный вновь надел на себя епитрахиль и вернулся к аналою. Спросил имя старушки, попросил её трижды осенить себя крестным знамением перед крестом и Евангелием. Развернув тетрадный листок, он зачитывал грехи, а старушка повторяла только одно слово: "Каюсь". Повторяла невнятно: томившаяся в застенках греха душа вырвалась слезами на волю, как шумные весенние воды запруженной реки прорывают плотину. И невозможно было немощному телу удержать эту силу.
Закончив называть грехи, священник бережно наклонил голову уставшей бабушки, осторожно накрыл её епитрахилью и разрешил грехи. Старушка, вся в слезах, пыталась перекреститься, но руки её не слушались, голова тряслась. Отец Иоанн подумал, что сейчас бабушка упадёт, и поспешил поддержать её с другой стороны. Старая женщина с большим трудом поцеловала крест, Евангелие. После благословения благочинный поздравил её. Она с облегчением вздохнула, но сил улыбнуться не было.
Душа иерея была неспокойна: то брала верх радость за очистившуюся душу готовой к смерти старушки, то жалостливое томление от расставания с ней.
Эта немощная женщина потрясла отца Иоанна. Как торжественно, достойно она готовилась встретить смерть! Никакого страха, никаких упрёков, жалоб. Только желание очиститься перед встречей с Богом, прийти к Нему чистой.
Священника вдруг осенило: "Вот он путь, который указал мне сегодня Господь. Человеку нужны лишь простота, смирение и настоящая вера в Христа. Всё остальное - суета сует".
Стукнула входная дверь. В молитвенный дом вошла старая женщина, трижды быстро перекрестилась, поклонилась и сделала несколько шагов к стоявшим у аналоя.
- Здравствуйте. Лексевна, я за тобой! - выдохнула она. - Твои уже хватились тебя. Что ты так долго, дорогая моя?
- Бабушка неважно себя чувствует, - участливо проговорила прислужница, не отпуская старушку. - Только что её исповедали. Она здесь заснула на скамейке.
- О-о, - покачала головой только что прибывшая. - Я соседка, живём в одном подъезде.
- Вы заберёте бабушку? - обрадовался отец Иоанн.
- А как же? Конечно, - подтвердила соседка. - Я на четвёртом этаже живу, а Марья Лексевна с внучкой на втором. Так что доведу до самой квартиры. - Затем обратилась к старушке: - Ко мне Ленка приходила, думала, что ты у меня. А я не призналась, сказала, что не знаю, где ты. - Старушка еле заметно улыбнулась и моргнула в знак благодарности. - А то ещё скандал устроит бабушке, - пояснила соседка церковной работнице.
Возвращался домой иерей с душевным умиротворением. Теперь собственная жизнь виделась ему в другом свете.