Тот, еще не страшный, влажно поблескивающий, маняще-прекрасный лед. Гладкий и сверкающий. Родной и привычный. Под прозрачной поверхностью клубятся белесые облачка, словно туман застыл, а не вода. Шагни навстречу туману, и станешь птицей. Начнется твой полет, когда есть лишь ты, лед и музыка, когда ветер в лицо, и крыльями бьются широкие рукава рубашки, и на развороте брызжет из-под ног снежная стружка. И он шагает, и становится самим ветром, и - поехали: оллер в волчок, каскад, дуга, каскад, петля, бильман...
Ш-шшххххх! - рассекает лед лезвие конька.
Пф-ффф! - разлетается в стороны ледяная пыль.
Он скользит, разворачивается и взлетает в воздух, чтобы, выезжая из прыжка, легко войти в пируэт...
И вспоминает, что это лишь сон.
И снова оказывается перед открытой дверцей.
Лед зовет - только шагни.
Ему нестерпимо хочется сделать этот шаг, его скручивает от желания - но никуда не денешься от памяти, она, стерва услужливая, подсказывает: помнишь, как это было?
Будет снова.
...Предатель лед уходит из-под ног, и подгибаются колени, и отвратительный комок поднимается к горлу, и скручивает тебя уже от страха, ты покрываешься холодной испариной, и вцепляешься в бортик, чтобы не упасть - так кружится голова. И Саныч орет:
- Да что с тобой, в конце концов, такое творится?!
Со мной творится.
Да.
Он проснулся с мокрым от слез лицом. Протянул руку - бутылка с ромом теперь всегда была где-то рядом, - плеснул темную жидкость в широкий стакан и вылил в рот.
Телефон запиликал.
- Пьешь, Князь, - как обычно, пропуская вопросительный знак, заявили по ту сторону трубки.
- Н-н-н...
- Да ладно врать, пьешь. Я зайду.
- Не надо.
- Поздно, - усмехнулись в трубке, - я уже у твоего подъезда. Ключ потерял, так что буду здесь стоять, пока не впустишь. Могу и окаменеть. Будешь каждый день бегать в магазин мимо статуи "Писающий мальчик".
- Тоже мне, мальчик.
- Ну... большой писающий мальчик, - парировал телефон.
- Можно подумать, ты окаменеешь именно в этот момент, - проворчал он, стараясь не выдать голосом улыбку.
- Я постараюсь, - пообещал собеседник.
Он медленно поднялся и выглянул в окно. Радька действительно стоял у подъезда, слегка приплясывая - не то от холода, не то ему и вправду уже не терпелось. Олег дошлепал до коридора, вдавил кнопку, открывающую кодовый замок внизу, и снял цепочку с двери.
- Садюга, - просипел гость, проскальзывая мимо хозяина в туалет.
***
- Тебе от Саныча привет, - сообщил Радька, прихлебывая свой любимый бергамотовый чай - жуткое пойло, по мнению Олега.
- Не прошло, - сухо ответил он. - Пусть забудет. Лучше скажи, как Европа?
- Еду.
- Порви там всех.
- Ну а то, - Радька немного стесняется, ему неудобно хвалиться перед Князем, но ведь похвалиться так хочется. И Олег рад за него. Хотя и не сможет посмотреть, как будет покорять судей и зрителей его "младший". Он ведь не может видеть лед. Его морозит от одного этого слова. Стоит только услышать "шшшххх-пфффф" - и в желудке начинает шевелиться тошнотворный комок, который может растопить только черный ром.
Олег сделал глоток из горлышка. Кажется, полегчало.
- А ты зря все время пиццу жрешь, - поспешно перевел разговор на другую тему тактичный Радька. - Станешь толстый, противный, девушки тебя любить не будут.
- Они меня и так не любят, - отрезал Олег. - Жалеют. Ах, какая сложная судьба, с такой высоты - и в грязь, можно сказать.
Радька иронически хмыкнул.
- И ты жалеешь, - продолжил Олег.
- Перетопчешься, - фыркнул гость. - Чего тебя жалеть-то. Подумаешь, связки порвал... и с катушек съехал.
- Чего ж ты тогда ко мне таскаешься?
- С тобой весело...
Радька протянул руку к бутылке, понюхал содержимое и, сморщившись, мрачно добавил:
- Было.
Да, было, наверное. Недаром до того, как стать Князем, Олег долго носил прозвище Зажигалка - у него никогда не было плохого настроения, а хмурым его видели, только если случалось что-то и впрямь серьезное. Теперь... теперь, если Князь смеется - значит, это сон.
Радька смотрит в сторону, хмурится. Наконец, решившись, произносит:
- Знаешь... Тебе бы полечиться...
От удивления Олег чуть не роняет бутылку.
- Полечиться? Ты считаешь, что я алкоголик?
- Я считаю, что ты немного не в себе, - огрызается Радька. - И тебя пора отправить в психушку, нарядить в смирительную рубашку и поставить на коньки, чтобы ты перестал трагически страдать. Тоже мне, падший ангел.
Олег вздрагивает. "Падший ангел" - так и назывался тот его номер. Именно так. Очень подходящее название. Цветы, восхищение, овации, медали, пьедестал. Травма. Больницы. Операции. Одна, другая... Долгий, невыносимо долгий перерыв. И - внезапно поселившийся в нем липкий страх. Боязнь льда - самого главного, что у него было. Даже главнее Наташки, которая, кстати, очень быстро вернулась к своему Юрику. Психотерапевты. Антидепрессанты. Новые и новые попытки выйти на лед, всегда заканчивающиеся одинаково: головокружение, бортик, и на подгибающихся ногах - вон, подальше от застывших молочных облачков, подальше от ш-шххх - пффффф, от растерянных глаз Саныча. И несколько шрамов на запястьях - Радька не вовремя явился, вызвал неотложку, откачали... Зачем, спрашивается?
Радька сует руку в карман рубашки. Белая с серебряными искрами визитка матово поблескивает в его пальцах. "Как жемчуг", - торопливо подбирает Олег другое сравнение, чтобы отогнать то, что первым приходит в голову.
- Сходи... к ним.
Это "к ним" он произносит осторожно - так, будто сомневается, что его правильно поймут. Да, про "них" всегда что-то странное говорят. Какие-то необыкновенные врачи, исцеляющие все что угодно. Не то посланцы инопланетян, не то гости из другого измерения - ерунда, конечно, просто мастера со своей методикой... если только такие вообще существуют. "Истинная любовь - как привидение, - вспомнилось ему. - Все о ней говорят, но никто ее не видел". О "них" тоже говорят все. Но что-то ему ни разу не случалось встретить человека, который у них побывал... и от них вернулся. А Радька вот притащил визитку. Живой.
Он осторожно взял из напряженных пальцев "младшего" кусочек картона. "Bi-ZONE. Клиника экспериментальной медицины". Улица Акунина... что-то знакомое... старая такая, булыжником вымощенная. Исторический квартал.
- Сам сделал?
- Любовь к идиотским розыгрышам - это твоя милая особенность, а не моя, - обиделся гость.
- Это... они? Откуда у тебя карточка?
- Шел мимо, - пожал плечами Радька. - Смотрю - вывеска. Дай, думаю, зайду... а то есть у меня друг, больной на голову. Для этих - самый подходящий случай. Ну и... зашел.
- И...
- Чего "и"? Обычная клиника, вроде ничего особенного. Но у них же, говорят, какие-то особые методы. Вот я и подумал - может, тебе помогут.
- Как ты их нашел?
- Да я ж говорю - гулял, увидел случайно. Сходи к ним, а?
- Зачем?
- Ну, мало ли... Вдруг правда помогут.
- Я все равно уже не выйду на лед, - безразлично сказал Олег.
- Зато хоть перестанешь шарахаться от каждой замерзшей лужи, - проворчал Радька.
***
Клиника удивительно напоминала старый католический храм, в котором во времена его детства размещался планетарий: тихая улочка взбирается на вершину холма, с которого виден весь небольшой городок; дворик, засеянный мелкой кудрявой травкой; окна с витражами. В такой они бегали после тренировок, смотреть северное сияние - фальшивое, конечно, нарисованное. Но все равно загадочное и чарующее. Откуда такой винтаж появился почти в центре столицы - загадка, но встреча с детством оказалась приятной. Олег толкнул массивную дверь, ожидая и внутри увидеть все ту же картину из прошлого - пол из мраморной крошки, на нем - цветные солнечные блики, лепные украшения на стенах, обитые бархатом кресла под куполом, превращающимся в звездное небо. Но здесь все оказалось не так. Здесь были высокие потолки, длинные коридоры - как только помещаются в небольшом на первый взгляд здании, - и стойка ресепшена.
Подойти к стойке и признаться, что тебе нужна помощь. Это не так уж трудно, он же решился войти, не сбегать же теперь, в самом деле.
- Как вас представить? - за стойкой чистый ангел, губки бантиком, кудряшки суперблонд.
- Князев, Олег Артурович.
Удивленный взгляд ангела.
Растянутые в дежурной резиновой улыбке губы. Да-да, тот самый Олег Князев, звезда, которая взошла и быстро погасла. Очень приятно. Даже не представляете, насколько.
- Станис Николаевич, у нас гость.
Появляется Станис, сухой, длинный, в дымчатых очках. Прошу, проходите, желаете сигару? Ах, не курите, похвально, похвально. Присядем здесь, я немного расскажу вам о процедуре. Знаете ли, мы очень уважаем тех, кто к нам обращается. Мы доверяем им полностью и хотим, чтобы они доверяли нам тоже, поэтому для нас очень важно, чтобы гости - не будем называть их пациентами - чувствовали себя хорошо. Даже здание клиники напоминает каждому о чем-то хорошем. Иллюзия, конечно, но настрой дает прекрасно. Методика наша прозрачна: вы будете лечить себя сами, ибо никто лучше самого человека не способен разобраться в переплетениях его судьбы. Но рядом непременно будет наш специалист, чтобы направлять и поддерживать вас. Первый этап - диагностика. Всякая болезнь начинается не вдруг, у нее есть причина, есть момент начала. Его нужно увидеть, и мы поможем вам это сделать. А когда найдется ключевой момент, можно будет немного изменить ситуацию. Подтолкнуть судьбу в другом направлении - и болезнь пройдет мимо.
Голос Станиса журчал, переливался, и Олегу пришлось приложить усилие, чтобы вырваться из уносящего его потока.
- Вы что, будете меня гипнотизировать?
- Мы отправим вас в прошлое. Как наблюдателя. Вы найдете причину своих проблем, а потом и уничтожите ее. Уйдет причина - уйдет проблема.
- Но прошлое нельзя менять...
- А оно и не изменится. Ваша жизнь не встанет с ног на голову, перерыв никуда не исчезнет, девушка не появится рядом из пустоты, друзья не превратятся во врагов без причины, которую вы не смогли бы вспомнить. Было бы слишком рискованно позволять людям менять свое прошлое. Да это и не нужно. Ничего кардинально не изменится. Просто здесь вы станете здоровы, и все. А что делать дальше - решите сами.
- И где ваша машина времени?
- Сейчас придет. Марк, будь добр, подойди, тебя ждет наш гость.
Марк оказался флегматичным брюнетом лет на пять старше Олега, и тоже в дымчатых очках.
- Этот человек будет вашим ситтером, - сказал доктор. - И вашей машиной времени. Сейчас вы с ним немного выпьете... Что предпочитаете? Ром? Значит, выпьете рому. А потом... потом увидите. Желаю приятного путешествия, - с суховатой улыбкой доктор удалился, аккуратно прикрыв дверь.
- Я полечу в прошлое на бутылке? - попытался пошутить Олег.
- Алкоголь - просто чтобы расслабиться, - ответил Марк, наливая темную жидкость в стакан. - Ты должен расслабиться и доверять мне. Ничего, что я тыкаю? Ситтеру с клиентом нужно иметь минимальную дистанцию. Лед?
- Не надо, - он быстро отодвинул стакан. - А вы... ты не будешь?
- У меня дури и так хватает, - хмыкнул Марк, сразу став неуловимо похожим на Радьку. - И я должен быть трезвым, чтобы вести тебя.
Олег глотнул. Нервозность действительно слегка поутихла. Потом он глотнул еще. За полчаса беседы с ситтером дистанция между ними сократилась до предела.
- Ладно, хватит болтать, - наконец сказал Марк. - Поехали.
- А машинка-то где?
- Машинка - это я, - сказал Марк, снимая очки. - Просто смотри мне в глаза. Ты будешь слышать меня там, и уж будь добр, делай то, что я тебе буду говорить.
Глаза у Марка были самые обыкновенные. Светло-серые, с зеленоватыми прожилками. Но внезапно прожилки начали дрожать, дробиться, и радужка ситтера стала похожа на картинку в калейдоскопе: мелкие стеклышки пересыпались, смешивались, складывались в причудливые узоры. Олег с минуту посмотрел на эту странную игру ... и поплыл.
Боль пронзила его сразу в двух местах. Невыносимо ныла спина, а ногу просто раздирало. Он открыл глаза и задохнулся: перед глазами плавало мутно-белое отвратительное нечто, будто запертое за искромсанным коньками прозрачным стеклом, и готовое вот-вот вырваться наружу, легко проломив его вдоль царапины.
Он судорожно вдохнул.
- Промахнулись, - услышал он голос Марка. - Не так смотришь, выходи, смотри со стороны. Выходи!
Олег радостно рванулся прочь, оставив далеко внизу себя самого, пытающегося подняться, ставший непереносимо отвратительным лед и несколько тысяч свидетелей своего позора. Чаша ледового зала оказалась перед его глазами целиком - блюдечко катка в центре и разноцветное шевелящееся человеческое море вокруг.
- Закрой глаза, откорректируем вход, - подсказывал ситтер. - Нам нужен момент пораньше.
Рывок. Он не может удержаться и снова оказывается внутри.
Стоит перед выходом и всем телом внимает - музыке, шуму Ледового Дворца, прохладе льда и напряженному звону воздуха.
- Аккуратней, Князь, - быстро говорит тренер, пока он открывается льду и ловит настроение зала. - Что-то падёж начался - давно такого не было.
Олег кивает. Падёж действительно редкий... то есть слишком частый. Шестеро завалились, причем один - дважды и почти на ровном месте. Но Князь как раз должен упасть. Они репетировали ночью, и лишь в последний момент, чтобы не выдать тайны, заменили фонограмму. Фальшивую, под которую он тренировался - на настоящую, с наложенным звуком выстрела. Кульминация в музыке - кульминация в программе: Князь прервет прыжок и рухнет на лед... Обожающие зрители ахнут в один голос, и кто-то схватится за сердце, увидев невозможное. Но пауза закончится, в мертвую тишину снова осторожно вплетется музыка, Князь поднимется и продолжит выступление. Выполнив тот самый прыжок - как всегда, с блеском, как всегда, безупречно, как всегда, мастерски... и в прыжке будет на один оборот больше. Никто не знает, что он должен упасть. И он сам сейчас, готовясь, не знает точно, что будет дальше.
Он упадет, как и было задумано. Только вот подняться не сможет.
- Давай, - хлопает его Саныч по плечу. - Сделай их, Князь.
- А то, - лихо отвечает он.
- Выходи, - шепчет ситтер, - нам не нужен ты, нужно другое.
Другое так другое. Только вот что? Что тут может иметь значение, кроме льда и трибун?
Цветное шумящее море, из которого то и дело выныривают знакомые лица.
Радька сегодня здесь, на трибунах. Он свое вчера откатал, и откатал здорово, молодчина. Его "Пьеро" не скоро забудется.
Вон молоденькая журналистка, так волновалась, задавая вопросы, как будто от этого интервью зависит вся ее жизнь. В конце попросила автограф, ушла счастливая, теперь вот ждет, когда герой ее статьи снова отчебучит что-нибудь этакое, в своем духе.
Охранник, делает вид, что разглядывает толпу, а сам косится на лед. Фотоаппарат приготовил, снимать собирается. Надо будет попросить у него пару снимков, сделать мужику приятное.
Наташка - счастливая, взволнованная. Сидит, улыбается, а сама переживает, наверное - вдруг кто-нибудь окажется лучше Князя? А за ее спиной...
Белые скулы, прищуренные глаза, сжатые губы. Джур. Юрику, помнится, нравилось, когда его называли именно так. Неужели она его не чувствует? Джур тоже переживает, да только не за Князя. Аж челюсти свело, так переживает. А Наташка о нем и думать забыла.
- Ничего, смотри дальше. Внимательно смотри, не упусти ничего.
Музыка движется. Неумолимо приближается момент, который они отрабатывали так долго и держали в строжайшем секрете. Мелодия набирает обороты, взвивается штопором, вместе с ней взлетает в воздух Князь... Выстрел. Он резко прогибается и падает на лед. Десятитысячный зал ахает в один голос. Что ж, у них получилось даже лучше, чем задумывалось. Натуральнее. Не зря старались. Вот только отчего-то никак не подняться... И эта странная боль в спине, где-то между лопаток, от которой он рухнул как подкошенный... Откуда? Почему? Там расплывается багровый кровоподтек, он помнит, но не может понять, отчего...
- Ты смотрел мимо, - шепчет ситтер. - Гляди на бизона, только на бизона. Еще раз. Давай, ты сможешь.
Он снова взмывает под самый потолок, к прожекторам и перекрытиям. Находит взглядом... Нет, не взглядом - чутьем находит Наташку. Она смотрит, как он катается, млеет от аплодисментов публики и тихо улыбается, когда зал взвывает от восторга. Джур зол, Джур мрачен, Джур готов на все.
- Правильно, правильно смотришь, не упускай его, - подсказывает ситтер.
Мелодия подбирается к опасному месту. Где-то там, внизу, глупый Князь дразнит зал, заводит зал, повелевает залом, делает с ним что хочет и думает, что так будет всегда. А здесь, среди ликующей толпы, сидит бизон нижнего слоя, и у него свои планы.
Мелодия начинает разгон. Князь одним движением срывает рубашку и отправляет ее в зрительные ряды. Публика неистовствует. Наташка замирает. Губы Джура начинают шевелиться. Он что-то говорит, слова срываются с его губ быстрее и быстрее, и Олег с удивлением видит, как из джуровых слов, из джуровой ненависти раздувается стеклянистый пузырь... Или что-то на него похожее. Мелодия вдруг становится вязкой, густой, вместе с ней обреченный Князь медленно вкручивается в воздух, отрываясь ото льда - один оборот, другой, третий, - и когда начинает звучать выстрел, Джур коротко выдыхает. Пузырь мгновенно срывается с его губ и отправляется в молниеносное путешествие, с точностью самонаводящейся ракеты врезаясь в спину Князя. Как раз где-то между лопаток. Выстрел, взрыв боли, падение, лед. Разорванные от неудачного падения связки. И вползающий в тело страх.
- Ты все видел, - говорит Марк. - Возвращайся.
Вернуться оказалось труднее, чем попасть на несколько лет назад. Какое-то время он сидел в кресле, озираясь и не понимая, как оказался в этой комнате. Потом привык - и к тишине, и к белесому освещению. Марк потирал подбородок, соображая.
- Бизон нижнего слоя... Надо же... - задумчиво повторил ситтер.
- Что это еще за ерунда?
- Название клиники не с потолка взято. Би-зон, или бизон, если проще - человек, который принадлежит двум мирам сразу. Поэтому может сюда тащить способности оттуда. Я бизон, и Стас бизон, все мы тут бизоны, - рассмеялся Марк. - Бизоны верхнего слоя лечат, бизоны нижнего - как правило, убивают. Но этот, похоже, хотел, чтобы ты хорошенько помучался. Какой творческий подход...
- То есть вы...
- Мы ходим в верхний. Можем принести в этот мир то, чего в нем не существует и не может существовать - не укладывается в его законы. Творим, так сказать, добрые чудеса, по крайней мере, здесь считается, что это именно так. Правда, сидеть со своими чудесами нам приходится тихо, не высовываясь, чтобы не наделать большого шума. Поэтому и находят нас только те, кому это очень нужно... или такие же, как мы. А твой... Как его - Джур? Твой Джур прочно поселился внизу. Там тоже много интересного, вот только это "интересное" - совсем другого плана. И меняет бизона нижний слой сильнее, чем верхний. Особенно, если использовать его подарки для тех, кого ненавидишь. Так что зверь в нем сейчас куда сильней человека. Ну что, оставим все как есть? Или лечиться будем?
- Как?
И Марк объяснил ему - как.
И Олег пожал ему руку и ушел домой. Дома он напился "в тулуп" и решил забыть о бизонах. И о верхних, и о нижних. И заодно о клинике экспериментальной медицины. Шло бы оно, такое лечение.
Но через два дня Князь вернулся - ему снова приснился лед.
***
- Знакомься - Радислав, - бросил Саныч, подъезжая к Олегу, оттачивавшему прыжок в пируэт. - Очень талантливый мальчик. Как и ты, начинал с акробатики.
Тощий Радислав во все глаза уставился на него - уже известного тогда Князя, который устойчиво укрепился на юниорском пьедестале. Олег протянул мальчишке руку. Тот нерешительно подал свою. По краешку княжеских губ промелькнула улыбка. Одно движение - и парень, мгновенно сообразивший, чего от него хотят, с места исполнил сальто, опираясь на руку чемпиона. Приземление было бы не слишком удачным, если бы не поддержка Олега, который так и не отпустил его руку.
- Ребята-а-а... - протянул тренер, - это гениально. Мы сделаем нечто...
И они сделали нечто. Зал стонал. Зал был в шоке и одновременно в восторге. Скандализованное жюри - в полнейшем недоумении. Как можно оценивать парное катание, если пара состоит из одиночников, да к тому же одного пола? Дисквалификация? Если бы они допустили хотя бы маленькую ошибку... Но с техникой все было в порядке - катались негодяи превосходно. Их "Танго не для всех" было не то тягучим дразнящим танцем, не то акробатическим этюдом. По ходу этого странного танца, от которого нервы начинали звенеть, как струны, они то в прыжке передавали друг другу зажженную сигарету, то кружились в невероятном тодесе с розой в зубах. Младший делал стойку на плечах - на плечах у старшего, по серпантину объезжавшего площадку. Старший подбрасывал младшего в лутц-шпагат, они вращались, сцепившись коньками, крутили сальто и отрывались вовсю. Синхронно взлетали в воздух их челки - светлая и темная, синхронно надувались парусами расстегнутые клетчатые рубашки. Они становились мальчиками из подворотни, застывали трагическими фигурами, а в следующий миг превращались в лихих клоунов, и непонятно было - то ли необычная пара всерьез играет любовников, то ли просто смеется над публикой, что было вполне в духе Князя с Санычем. Радька чувствовал лед идеально, а об Олеге и говорить не приходилось. Это был триумф.
После триумфа к нему и подошел Джур.
- Классно сработано, Зажигалка, - сказал он.
- Спасибо, - Князь хорошо помнил свое удивление. Но Джур еще не закончил, он продолжал:
- Вы с мальчиком здорово смотритесь вместе. Вот им и занимайся. А девушек оставь в покое. Особенно - чужих девушек.
И он хлопнул Олега по спине. Легонько припечатал холодную ладонь между княжеских лопаток.
Этот момент ситтер и выбрал для "лечения". Но Олег никак не мог решиться на то, что ему предстояло сделать. Потому что, как ни крути, все это очень походило на убийство.
- Успокойся, это просто операция, - терпеливо втолковывал ему Марк. - Ты защищаешь себя. Бизон уже оставил метку. Так он сможет достать тебя в любую секунду, не во время выступления, так в любое другое. Он тебя ненавидит, у него есть на это причины, и у него есть возможность раздавить тебя одной левой, да что левой - одним словом. Теперь единственный способ остановить бизона - сделать его человеком. Ты должен попасть ему под сердце, прямо под сердце, тогда второй уйдет.
- Это убийство... - упорствовал Олег.
- Операция. Хирургическая операция. Зверь погибает, человек остается. Все с твоим Джуром будет в порядке, хотя впредь ему придется обходиться обычными здешними методами.
- Это неправильно. Стас говорил - ничего не изменится. А меняется слишком многое.
- Тогда мы еще не знали, с чем имеем дело. Если человек ломает ногу на старой лестнице, мы поможем ему обойти опасное место - не такое уж серьезное изменение. И то неизвестно, чего он натворит за тот месяц, что просидел бы дома с гипсом; благо, обычно люди ничего особенного не совершают - по-настоящему важных событий в их жизни немного. Но если в болезни замешан другой... мы меняем не только жизнь того, кому помогаем, но и жизнь другого. Последствия будут. Смирись.
- Попробую.
- И запомни хорошо: под сердце. Постарайся не промахнуться.
- Постараюсь, - без особой надежды согласился он.
- Поехали.
Калейдоскоп вращается, пересыпаются цветные стеклышки, и его снова затягивает туда, где он еще ничего не боялся.
- Вот им и занимайся. А девушек оставь в покое, - снова говорит Джур, как тогда.
Тогда Князь только рассмеялся в ответ. Сейчас он должен поступить по-другому. И ему никто не помешает, ситтер внушил охране уверенность в полной безопасности их подопечного, и охрана где-то в гримерке режется в нарды.
- Что ты сказал? - голос - презрительней некуда: звезда капризничает. Звезда ухмыляется свысока, глядя прямо в лицо тому, от кого ушла к звезде подружка. В лицо, но не в глаза, чуть повыше, туда, где сходятся темные джуровы брови, или пониже, чтобы продемонстрировать превосходство. Никогда не любил это слово - звезда - но ею приходиться стать, чтобы бизон рассвирепел окончательно. Благо, артистизма хватает.
- Я говорю...
Джур не успевает закончить фразу, Князь выбрасывает кулак вперед, удар приходится в побелевшую джурову скулу. Этого Юрик, конечно же, спускать не собирается. Чтобы какой-то плясунчик - и ему, Джуру, по физиономии?! Бизон издает боевой рык. Они сшибаются, вцепляются друг в друга, падают и катятся по полу. Джур спасает свою любовь, Князь готов зубами вырвать у него свою жизнь - такую, какой она была раньше.
Они бьются беззвучно, в лучшем случае шипя или цедя проклятья сквозь сжатые зубы. Ни одному, ни другому не хочется, чтобы на шум явилась охрана. Лишние люди здесь совсем некстати. Удар. Еще удар. Переворот.
Под сердце. Легко сказать - под сердце; чем?
Боковым зрением - на расстоянии вытянутой руки - колышек, деревянный, но остро заточенный, откуда и взялся-то здесь, ладно, потом подумаешь, откуда, главное - очень вовремя... Как раз то, что нужно, надо только дотянуться, и он дотягивается, будто колышек сам въезжает ему в руку. Он замахивается...
Нет, не могу, я не могу!
Он бросает деревяшку - та отъезжает к стене.
- Никто не сделает этого за тебя.
- Тогда пусть ничего не будет. Я отпущу его, и все останется как есть.
- Уже не останется. Ты перешел дорогу бизону нижнего слоя, они не прощают. А сейчас мы подлили масла в огонь, так что теперь нужно доводить дело до конца. Хочешь посмотреть, что будет, если ты сейчас отступишь? Смотри.
Лед, Наташка, "Падший ангел". Шевелятся губы Джура. Стеклянистый пузырь наполняется антрацитовым туманом. Выстрел. Врезается между лопатками джурово произведение, как раз туда, где была оставлена метка. Боль - почему такая сильная, кажется, раньше было не так... А ногу не больно отчего-то. Совсем не больно. Он ее вообще не чувствует. И вторую тоже. Со льда его увозят на носилках: позвонок раздроблен, и уехать сам он не в состоянии - даже опираясь на плечи Радьки и Саныча. Чертова больница, снова она. Корсет, под которым спина невыносимо чешется. Кровать, которую уже ненавидишь. Врач, поперхнувшийся удивлением: "Лед? Помилуйте, какой лед, я даже не могу вам обещать прогулок по парку - разве что в коляске". Луна, которая пялится в окно каждую бессонную ночь, но тут хоть глаза закрыть можно, а уши не закроешь - даже сквозь ладони слышен Наташкин голос, злой, срывающийся: "Я хотела, чтобы он поревновал! С чего ты вообще решил, что это серьезно? Да, ухожу, и не надо на меня так смотреть - я не собиралась быть сиделкой при том, кто сам себе даже подушку поправить не в силах!" Что-то в этом роде она ему и так говорила, а потом зацокала каблучками вниз по лестнице - попробуй, доскачи за ней на одной ноге... "Как только в зажигалке кончается бензин, ее выбрасывают", - звенит в ушах ледяной голос Джура.
Когда Князь научится вставать, его первым и последним путешествием будут несколько шагов до распахнутого окна. Благо квартиру он в этом варианте поменять не успеет, и вместо второго этажа в развалюхе на окраине - зато никаких катков рядом, - к его услугам все двенадцать: элитный дом, просторные комнаты, высокие потолки, и можно сколько угодно глядеть из окна на ковыряющую зубцами лед малышню...
Нет.
Не так. Только не так.
Колышек снова оказывается в руке.
Это неправильно. Я должен, и я хочу этого... но пусть что-нибудь случится. Пусть мне помешают, черт, я не могу так!
- Не тяни, - жужжит в мозгу проклятый ситтер. - Будет только хуже.
Пусть мне помешают.
Он замахивается. Одновременно слыша цокот каблучков и голос - ее голос:
- А я тебя жду, между прочим!
Кого, интересно, из них?
Джур выкручивается, выворачивается, и ничего хорошего это ему не сулит. Олег пытается удержать бизона, и его рука машинально опускается, вместе с зажатым в ней жалом. Но взгляд притягивается к Наташке - и Князь промахивается.
Зверь умирает вместе с человеком.
...Откуда у нее столько слез?
- Я тебя ненавижу! - кричит она...
Нет.
Давай назад.
Джур вцепляется ему в горло, но Князю удается вырваться и снова отвоевать преимущество.
Слышишь? Я сказал - нет, поищи другую возможность.
Сейчас отступать поздно. Значит, отступить надо раньше. Должна быть еще развилка.
Джур снова оказывается внизу.
- Я тебя ненавижу, - нежно говорит Наташка, пока Олег целует ее. - Если бы не ты, у нас с Юркой все было бы хорошо. Откуда ты свалился на мою голову?
Вот. Вон он, выход. Он не поедет. Он не поедет на то дурацкое шоу, и не окажется в той гостинице. Ведь именно там он и увидел впервые Юркину девушку. Увидел - и понял, что пропадает. Она потом говорила, что чувствовала то же самое. Перенесем вилку туда, ситтер. Я останусь дома, плевать почему, придумаем. Я никогда не встречу ее. Зато у них все будет хорошо, и у меня все будет хорошо.
- Как хочешь. Посмотри только...
Темно. Возвращающийся с поздней тренировки "очень талантливый мальчик" Радислав замирает посреди пустой дороги, увидев на другой стороне улицы знаменитого Олега Князева... ну да, они же еще не знакомы. Олега Князева жрет тоска - не поймешь, по чему он так затосковал, но ему невыносимо захотелось покататься, именно сейчас, почти ночью, а когда Князю чего-то хочется, он всегда это делает, вот и идет он не спеша по темнеющей улице, направляясь к крытому катку.
А на дороге стоит мальчишка и лихорадочно размышляет: подойти, попросить автограф - или ну его, чего дураком выставляться?
А там, за поворотом, за рулем новой машины едет счастливый полупьяный мужик. Едет и напевает. Дорога пуста, да и что ему будет за превышение скорости, если он сам в автоинспекции работает?
И в тот момент, когда Олег Князев скрывается за дверью спорткомплекса - а, фиг с ним, с автографом, - автомобиль и мальчик встречаются. Встреча проходит не в пользу мальчика.
Радьки - не будет?
Это невозможно. Они стали почти братьями.
Даже и не представишь, что этот ехидный засранец может быть где-то далеко. А уж тем более - не быть нигде.
Он вспомнил, как однажды на отборочных Радька, совсем пацан еще, вдруг сверзился на двойном тулупе - позорище, - докатал программу кое-как и ушел со льда вразвалочку, с нахальной ухмылкой, бросив на Князя с Санычем вызывающе наглый взгляд. И как Олег потом сорок минут выковыривал его из кабинки туалета, где тот ревел белугой. Как он швырнул в стену раздевалки конек, а Олег пошутил:
- Ну давай, продолжай, это лучший способ самоубийства.
- Почему? - обалдел младший.
- Потому что заедешь мне в морду лезвием, и фанаты тебя тут же на тряпочки разорвут.
Радька сначала засмеялся, а потом сполз на пол и снова заревел.
- Велика беда - завалил отборочные. Эти завалил - на других лучше всех будешь.
Второй ботинок полетел вслед за первым.
- В жизни больше на коньки не встану, - всхлипнул он.
- А куда ты денешься, - усмехнулся Князь.
Куда ты денешься...
- Ладно, фигня война, - сказал тогда Олег, садясь рядом и обнимая его за плечи. - Плюнь. Все закатаем.
Как это здорово, когда можно - закатать. Просто надеть коньки, и - ветер в лицо, взлетают волосы, брызжет снежная стружка, и ничего не остается в голове, ни одной мысли, только шшш-хх - пфф-фф, и стук конька, когда отталкиваешься перед прыжком, и восторг полета, и искры из-под лезвий...
А ты свое горе теперь и закатать не можешь. Умница Джур, все продумал.
Нет. Радьку - не отдам.
- А вариантов больше нет, - голос Марка кажется виноватым.
Нет вариантов.
Губы разбиты, на скуле ссадина, бровь рассечена - кровь заливает глаза; соперник выглядит не лучше. Костяшки сбиты в кровь - не раз удар кулака приходился в бетонный пол, когда противнику удавалось увернуться.
Как странно - драться за ту, про которую уже знаешь: уйдет.
Но он дерется не за нее. Не только за нее. Он дерется за свою жизнь. За лед - тот, что снится ему, заставляя просыпаться в слезах.
Под спиной - холодный бетон. Удар - в затылке боль, перед глазами искры.
Сознание плывет.
Ну уж нет.
Переворот.
Действовать нужно быстро. Прижатый к полу Джур уже что-то пытается пробормотать, и спина между лопатками наливается болью. Повинуясь внезапному порыву, Олег зажимает ему рот ладонью. Быстро, быстро... И не смотреть в глаза... Операция. Это только операция...
- Скальпель, - беззвучно шепчут губы Князя. Пальцы шевелятся, и он чувствует в руке холодную сталь. Холодную и острую, как раз такую, как надо.
Эпилог
- А сейчас - сюрприз! Сейчас здесь появится человек, по которому вы, конечно же, очень скучали! Мне не придется напоминать вам это имя. Его не было слышно давно, но забыть вы его не успели. Такие не забываются. Встречайте - Олег Князев!
Несколько мгновений тишины, когда он показывается на льду - в развевающемся пламенно-алом плаще и пестрой карнавальной маске.
И - восторженный рев, когда маска летит прочь, когда они видят, что перед ними - действительно Князь. Почти не изменившийся - разве что появился небольшой шрам над бровью. Остальное - прежнее: та же падающая на глаза светлая челка, все тот же лукавый взгляд и та же легкость в движениях. Он встряхивает головой, откидывая волосы со лба, выезжает в центр площадки, опускается на колено и проводит по льду рукой. Похлопывает его, здороваясь, как хлопают по плечу старого друга или верного коня. И, поднявшись, щелкает пальцами. Играет "Падший ангел". Тот самый. С выстрелом.
Князь поводит плечами, словно расправляя крылья. И начинается его игра. Начинается его власть. Весь зал снова принадлежит ему, и снова ахает, когда музыку взрывает выстрел и Князь изломанным телом падает на лед, и облегченно выдыхает, когда он поднимается и продолжает - так же легко и отточенно, как будто никогда не расставался с коньками. Лед засыпают букетами, когда он исполняет последнее па и вскидывает руки, ставя точку. Зал беснуется, зал хрипнет, крича "Браво", а в самом центре бури ликования стоит спокойный и счастливый Князь. Стоит и смотрит в ложу, где находится его старый друг. Радька улыбается, сверкая зубами, и машет рукой. И Князь машет в ответ, не отрывая взгляда от радькиных глаз. Ему кажется, что и с такого расстояния он видит, как в этих глазах играет свет, то вспыхивая, то угасая, как мелькают на радужке перемещающиеся фрагменты, будто пересыпаются между зеркальных стенок цветные стеклышки калейдоскопа.