Старик недоверчиво вскинул бровь и смерил меня взглядом:
- Ты что?.. Издеваешься? - сказал он это без обиды и злобы, но стало немного не по себе.
- Да что ты! Я серьезно! Просто выпить охота... тебе нет?
- Да охота, что уж тут, - старик благоговейно посмотрел куда-то вверх.
- Пошли в кабак. Вот он. Дешево там, а деньги у меня есть, - я вынул из кармана пару пятихаток. - Угощаю! Идем?..
- Ну что ж, добрый человек, грех отказаться.
Мы вошли в ближайшую пивную и взяли по кружке. Старик все еще как-то хитро улыбался и смотрел мне прямо в глаза.
- Ну что? Будем! - хохотнул он, поднимая пиво.
- Будем, - я выложил на стол пачку Мальборо. - Угощайся, куришь?
- Да у меня свои есть, - мотнул косматой головой старик, стирая рукой пену с бороды и усов. Он достал из кармана беломорину, помял и закурил.
- Ты, - говорю. - Не обращай внимания, что вот так с ничего вдруг тебя выпить позвал. Просто приятно иногда встретить случайного человека, пообщаться нормально. Знакомые все сейчас по работам, да и знаю я их, как облупленных, и тем для разговора с каждым днем будто меньше. И хрен еще вытащишь кого. У всех жены, дети, быт, карьера... Ну ты меня понимаешь.
- Да понимаю, не первый день живу. А ты что, не работаешь что ли? По случаю перебиваешься?
- Работаю. Сейчас отпуск взял. Все летом берут, а я осенью взял.
- Ха... а на хер?
- А от офиса отдохнуть. Я ездить по югам не люблю, да и денег сейчас на это нет. Так, на дачу, да и там особо делать нечего.
- Чудак ты человек, - усмехнулся старик. - На юга не любишь... я только в детстве помню в Крым разок выбрался. До сих пор иногда море снится, а лет прошло уже сорок, наверное.
- Да ну! Я думал тебе за семдесят.
- Нет. Мне вот только недавно пятьдесят два стукнуло. Это я так хорошо сохранился просто, - ухмыльнулся он желтыми зубами и тер морщины на лице.
- Жизнь так потрепала?
- Она самая, а кто же еще. И еще потреплет, если ей надо будет и тебе, может, наподдаст. Она такая.
- Слушай, я вот на что внимание обратил. У меня разные знакомые есть и у большинства все хорошо. Ну, грех жаловаться! И работа денежная, и барахло не с рынка, и квартиры с иномарками, а такие они понурые постоянно. Ну, знаешь, как будто устали от жизни, унылые, ничего им не надо. В глазах у них все это, в глазах. Как стекло... а вот тебя встретил. Ты стоишь, мелочь просишь, одет не по сезону, но живой ты. Живее этих даже. Не то чтобы радостный, конечно, но без уныния. Глаза будто улыбаются.
Старик выслушал все серьезно и, закурив следующую папиросу, ответил:
- Ясное дело. А почему, знаешь? Когда все есть, когда пресыщен человек, он себе может позволить это. Хотя не должен. А у меня... ни то, чтобы прямо ничего нет, но мало. Я себе позволить уныние не могу, да и не хочу. Я если сейчас унывать начну, к вечеру уже копыта где-нибудь под забором откину. Когда всего полно, да все не то, дурь начинает в башку лезть. С жиру беситься начинаем. А, вообще, скажу я тебе, все это от нас самих!
Одним мощным глотком он допил остатки пива.
- Эх... все в нас. Главное же ведь, как мудрые люди писали, ни что есть наша жизнь, а как мы ее воспринимаем. Сообразил?
- Сообразил, сообразил. - я ответил, глядя в окно.
- Ты ведь пойми, можно и от иномарок, как ты сказал, и от квартир, от югов, от всяких бирюлек и роскошных бытовых благ не испытывать той большой радости, которую испытываешь, когда видишь рассвет и росу на листьях, отражающую лучи. Или, когда ребенок, заглядывает прямо в глаза и просто, доверчиво, без особой причины улыбается тебе. Дело, вообще, в главном и приходящем. Как ты их разделяешь, что для тебя есть одно и другое. Какие вещи ты в первую категорию ставишь, какие во вторую.
- Хорошие мысли у тебя... еще по одной?
- Конечно, так не я это все придумал, ты и сам это понимаешь. Но сказать-то правильно легко, а сделать...
- Это уже другое дело.
- Да, это сложнее. Трындеть мы все мастера, причем в масштабах глобуса, а на деле... Унывать нельзя никому. Я однажды подумал, что вот уныние - это медленное самоубийство, если из него человек не выходит и не пытается выйти. Моральное самоубийство... Какие-то левые философские темы пошли.
- Да хорошо пошли, что ты... - я успокоил его.
- Ты не смотри, что, мол, вот я на улице стою, попрошайничаю... сам я не свят, сам и унывал, и спивался. Сейчас вроде все путем, но с работой сложно.
- Что так?
- В трудовой много всякого добра понаписано. Условных несколько у меня, да и морда пропитая, красная. Перегаром разит, уже и не знаю, как вывести.
- Трудовую подделать можно.
- Я в такие мутки лезть не хочу, хрен с ними со всеми. Я тут в переходе в одном место имею. Ну, я же, по части саксофона музыкальное закончил.
- Ух, ты! Джазмен прям...
- Ну, не знаю. В общем, играю там, нормально накидывают. Крыше, конечно, хочешь или нет, а плати. Свято место пусто не бывает... Сейчас правда вот инструмент в ремонте, пока не заменят там кое-какие штуки, буду жить на что придется.
- Бывает...
- Но, как сам видишь, не унываю. А у тебя как с унынием дела обстоят?
- Да более или менее, раньше часто, почти постоянно, а сейчас в порядке. Как появляется тоска, я ее из себя вышибать пытаюсь.
- Даст Бог!.. Вечереет.
- Спешишь?
- Нет, но пиво выпито.
- Еще будем или хорош?
- Буду, если ты будешь, - со спокойной улыбкой ответил он.
- Буду-буду, что-то слабое. Не дает совсем.
- Ага, разбавляют гады, небось.
- Два еще повторите, - кликнул я официантку.
Она скорчила угрюмую физиономию и удалилась. Они в этой рыгаловке все такие, но лучше чем улыбка за деньги.
- Ты знаешь, - задумчиво произнес старик. - Я уже детей своих лет 10 не видел.
- Печально.
- Да уж... свалили куда-то. Ни ответа, ни привета. Хотя разумно, плохим отцом я был.
- Да то, что был, думаю, уже немаловажно.
- Сам-то ты при детях, при семье?
- Нет пока. Не уверен, что и буду.
- Да ты знаешь, у меня отец, - продолжил он, пуская клубы дыма в потолок. - Тоже хреновый был. Я много лет, пока рос, взрослел, думал, никогда таким не буду. А нет! Вот пришло время и стал сам папашей, сначала радость, туда-сюда. А потом приелось все... Обернулся назад и понял, что стал ничуть не лучше, если не хуже. А ты, это... к семье с пренебрежением не относись. Она многое дает. Когда все по уму в доме и по совести. Но это редкость. Взгляни, как большинство живет.
- Хреновая картинка иногда вырисовывается...
- Ну, ты давай без грусти только. Все это они. А ты это ты, со своим сердцем и головой, радостями и печалями. И отвечаешь сам за себя. По совести. Говорю же, по ней по самой старайся жить. Чем больше так жить учишься, тем больше гармонии в себе хранишь.
- Мне раньше от этого покоя очень погано становилось.
- Нет! Это не покой, а равнодушие значит было. Как поэт один писал, что счастья в жизни нет, а в жизни есть покой и воля... - засмеялся он.
- Ты живешь-то сам где?
- В коммуналке. Комнатка пять на пять.
- Не тесно?
- Одному-то? Нет.
- Ладно, я допил. Думаю, пора идти.
- Ну, как скомандуешь! - проглотив последние капли, радостно хлопнул себя старик по груди. - За пиво спасибо. За компанию - особо.
- Не за что.
Мы сжали руки на секунду и разошлись по разные стороны уже сумрачной окраины.
* * *
Шел дворами, петляя мимо пятиэтажек, сурового наследия Хрущева.
Домой не тянуло. Пусто дома. Прав старик про семью, пожалуй. Надо, надо... пора уже и мне лишится муторной свободы холостяцкой неприкаянности. Да только не все так просто. Можно и так жениться, что в гроб через год ляжешь и даже с улыбкой. В тихом омуте черти водятся, недаром говорят. И к лешему все эти мысли. Как все сложится, так и сложится. Все равно, хорошо там, где нас нет.
Прохладно. Сел в одном из двориков на лавку с бутылкой портвейна. Какой урод придумал этот закон, что, мол, распивать на улице нельзя? На Европу все равняемся, да только не в том, в чем надо... а в чем надо? Не думай, лучше за движением вокруг следи. Менты часто появляются как нечистая сила: внезапно и когда совсем не нужно.
Сидел я и вел размеренно с собой бессвязный разговор, пока небо становилось все темнее. А все-таки хорошо иногда на пару часов заболтаться с кем-то, а потом его, возможно, никогда больше не увидеть. Оно, может, и к лучшему. Это все убийство времени, наверное, самое обыкновенное и нехватка общения.
На свою недолгую жизнь иногда обернешься и думаешь, все-таки так просто люди приходят и уходят. Сколько общих проблем и радостей, сколько дружеских клятв и высокопарных слов, сколько приключений позади. А что толку? Все равно пути слишком часто расходятся. Кто-то предал, кого ты подвел и объясни потом ему, что не по подлости, а из-за того, что сил не рассчитал. Кто просто умер, кто просто по другой плоскости стал ходить и говорит при случайной встрече теперь, ну, мол, рад был видеть, еще, может, столкнемся. Бывай, я полетел! Гусь, одно слово, я понимаю, свинье не товарищ.
А старик мне про какие-то семейные дела. Если уж друзья испытанные из жизни выходят из-за того, что время все перетирает, что уж тут о женщинах.
Как по сигналу, справа из-за угла выплыла фигура. Помяни черта к ночи. Невысокая, худая. Что тут забыла? Места неспокойные и темень уже.
- Добрый вечер, я присяду с Вами, отдохну.
- ...садитесь. Поздно уже на лавочке отдыхать. Пусто, никого.
- Пугаете?
- Да что Вы!.. Я тут пью, вы уж простите.
- Не надо только в интеллигента играть...
Она села рядом. Странная, загадочная и в словах ни капли иронии или кокетства. Только прямота и усталость. А я молчу, будто так и сижу один, а рядом просто декорация. Или картина. Старая такая картина, а, может и новая, но изображено на ней старомодное. Старомодная женщина. Очки темные в пол лица в какой-то толстой оправе да еще свитер бежевый, черные крупные бусы вокруг шеи.
- А зачем Вам эти очки?
- Простите?..
- Говорю, зачем очки темные?
- А! - удивилась она театрально. - Да я привыкла, все нормально.
- Ясно. Извините за навязчивость. Я так...
- Говорю Вам, не стройте из себя благовоспитанного гражданина. Лучше дайте сигарету.
- Прошу.
Она закурила, и в свете огня я разглядел немного острые и тонкие черты ее лица. Вдруг, как-то странно, как мороз по коже пробежал. Сижу, уставившись в окно, что на третьем этаже светится зеленым. Открыто и шторы колышутся. Просто и красиво. Все в целом сейчас было красиво. Не отнять, не прибавить. И где-то, как в детстве по ночам, я слышал стук поездов на близлежащей железной дороге.
Светло и печально. Будто нет тебя. Будто ты в мир, как сахар в чашку, упал и растворился. Или как на белом облачке поднялся надо всем.
- Я спросила, как Вам кажется, страшно ли умирать?
- Ну... я не знаю. Так, сходу не ответить. Я в глаза смерти толком не смотрел. Был бы я на войне, наверное, что-то сказал, а так.
- Ясно...
- Ну, это же все равно значения не имеет? В смысле, очень индивидуально это все. Каждый по-разному...
- Да, понимаю, понимаю... - она раздавила окурок о край лавки. - А я вот, знаете, думаю, что НЕ УМИРАТЬ страшно. Это, правда, страшно.
- В смысле?.. Жить? А! Бессмертие?.. Я от портвешка плохо думаю.
- Не знаю, можно ли это назвать так.
- Эх, бессмертие... а некоторые о нем мечтают.
- А некоторые люди есть конченные. Вы разве не знаете? Это те, кто бессмертия добились, я думаю. Причем нехотя.
- А почему мы с Вами все на "Вы"?
- Хм... да потому что я так хочу, а что?
- Нет, ничего. Не имеет значения.
- Не имело бы значения, Вы бы не спросили, - она впервые за все время улыбнулась мне. - Разве я не права?
Я промолчал и машинально приложился к полупустой бутылке портвейна.
Что ей нужно? А мне?.. прийти домой, принять душ, догнаться. Я пока не знаю точной последовательности этих трех составляющих.
- Если Вы хотите сидеть здесь дальше, я бы посоветовал накинуть мою куртку. Посмотрите, даже пар изо рта идет. Вы только в свитере.
- Не стоит. Мне, правда, не холодно.
- Нет?
- Нет. И не больно, и не страшно, и никак.
- М... плохо?
- Нет, не плохо.
- Вам виднее, что сказать...
- И не хорошо. Пожалуй, это и есть, быть конченым человеком?.. Как Вы думаете?
- Я стараюсь судейский молоток в руки не брать. Это уже Вам решать за себя и для себя. Ну, а я? Я пью часто и что? Я тоже себя кончаю помаленьку.
- Да не о том я! Это не то. Пьете?.. Пьют все почти, но вы же умереть можете?
- Я, честно говоря, не проверял, но скорее всего да, чем нет...
- И не проверяйте, - она схватила меня за плечо так резко, что бутылка выскочила из рук. - Не стоит...
- Да не собираюсь, - осторожно высвободил свое плече.
- Да, обещайте. Никогда. Я попробовала и что теперь?..
- В смысле?
- В прямом.
- Я так понял, что неудачно? Да?
- Удачно. В смысле последствия не те, что хотелось, а так - удачно... Да. И теперь ничего нет. Понимаете?! Ничего!
- Я не совсем понимаю, вернее ни хрена не понимаю.
- А и не надо. Просто не спешите, и все будет хорошо. Иначе, станет страшно и пусто. Мне теперь очень страшно.
- Вы же только, что сказали, что не страшно, не больно...
- Потому и страшно! Страшно, потому что страха нет и нет ничего. Отсутствие страха еще не бесстрашие... это глубже. Страшно от того, что умереть не можешь. Каламбур?
- Бардак полный...
Фонарь, как дурной, качался над моей головой и через пару минут зажегся. За ним последовал и остальной эшелон лампочек во дворе. По щеке от виска женщины сочилась кровь из маленькой аккуратной ранки.
Стало холодно до самых костей и тесно рваным мыслям. И пьяный вроде не сильно, а голова болит, и курю одну за одной.
Все это понять не смогу даже, если подберу бутылку и допью остатки портвейна. Ни первого, ни второго, вообще, мне не надо.
- Вы испугались?
- Да я пока не понял ничего... Вам платок дать?
- Нет-нет, в порядке.
- Сегодня я пил со случайным человеком. Он сказал мне, что уныние похоже на медленное моральное самоубийство.
- Да он философ... ну-ну.
- Я так и не понял, что он... музыкант, философ, бомж или...
- А почему все эти три не могут сочетаться в одном? - усмехнулась она.
- Могут, даже очень. Много чего может сочетаться в нашем больном мире и нас самих. Да только, как это вот...
- Не бойтесь.
- А рука у Вас теплая...
- Я знаю. Я могу Вам сказать, почему так случилось. Повод банальный. Глупый повод. Несчастная любовь эксцентричной юности.
- Но Вы, как живая.
- Да я живая! Я умереть не могу. Поняли?
- Нет.
- Неважно, не берите в голову.
- Хорошо, не возьму. Но это правда зря.
- Я знаю, знаю. Все это бред. А за бред мы часто платим втройне... Вообще, не привязывайтесь ни к кому. Я Вам советую.
- Я стараюсь.
- Старайтесь. Все эти порывы, охи-ахи, громкие слова, пафос и прочее... романтика одним словом. А ждет Вас среднестатистический семейный быт, или одиночество. Все приедается...
- Ох, как я Вас понимаю... Но все-таки! Бывает и по-разному...
- Бывают чудеса. Но ждать всю жизнь чуда, я бы Вам не посоветовала. Я честно говоря и не знаю чуда.
- Бывают разные люди... счастливые люди.
- Никогда не судите о чужом горе и о чужом счастье. Все равно чужие раны не так глубоки как свои... совсем.
- Да, пожалуй. Я только сегодня думал об этом. Немного не так, но думал.
- О чем именно?
- О семье, будущем, детях, людях...
- Меньше думайте о жизни, больше радуйтесь ей. Может быть, так умные не живут. Не знаю, но так легче и светлей.
- Почему бы нет, - от этих разговоров меня что-то стало клонить в безысходность.
- Рождайтесь и растите без тоски, живите и умирайте без сожалений. Просто... гуляйте по своей светлой полосе и не попадайте в тень.
Хотелось поспорить, но не было никакой нужды или смысла. Гораздо сильнее хотелось уйти.
Сижу и потягиваю кофе. Горячий сука! Холодает день ото дня. Промозглые тиски осени. Скоро зима, белые мелкие пылинки, лужи под настом.
В детстве подобные картины меня очень угнетали. Когда ты мал, а убогая панорама серой окраины реальности тебя делает еще меньше и ущербнее. Тогда начинает казаться, что ты со своим миром катишься куда-то, да и все остальные в глубокой беспросветной жопе. Что хуже и ниже уже скоро будет некуда. Проходят годы, и тебе становится все больше параллельно. А я так и вообще со временем полюбил окраину.
И замечать за собой непроходящую любовь к солнечному свету все же радостно. Оживляет он окружающее, оттеняет, делает объемным. Контраст что ли появляется.
А так все - плоско... Можно, конечно, и в этом что-то найти. В конце-то концов. Всего лишь вид из окна. Завтра там все может быть под другим углом, а сегодня без бухла, и пасмурно на небе, и только кофе, и пасмурно в душе до тошноты. Сегодня день просыхания. Войду еще во вкус, забухаю, а вдруг не вернусь?.. А отпуск кончится, рано ли поздно.
Крыша покрыта голубиным дерьмом и ржавчиной. Я всегда любил забираться на самый верх и смотреть, смотреть, смотреть. Глядишь, и чище на душе становится. Вот и сейчас, чувствую, как дурная пост-алкогольная накипь немного сошла. А выбраться несложно сюда. Где замка просто нет, где ключ можно подобрать. Бывать приходилось на разных крышах. Пяти-, Девяти-, Пятнадцатиэтажных домов.
Еще люди любят писать на крышах. На одной крыше, помнится, было написано "Мы не верим в замки! Никто не отнимет у нас это небо!". Наивная такая надпись с претензией. Но ведь какая-то фишка в этом была, раз в память въелась.
В голову застреляли сентиментальные мысли, но их отогнать с каждой осенью все проще. Утро началось ужасно поздно. Безумно спросонья хотелось воды. От портвейна всегда очень сушит и штормит. Такая сивуха.
Но неприятный осадок даже не от него. Внутри этот осадок, в самом подсознательном... этот старик, та баба в очках. Зачем я с ними говорил? Что мне не жилось? Вроде не я им, не они мне ничего плохого не сделали, но отчего-то внутри как струна. Тянет противно. Вчера. Что это было? Белочка уже проклевываться стала?.. Может, просто воображение разыгралось, может, не тот портвешок попался. Черт с ним. Вчера прошло. Забыли.
Быть может, в церковь прийти сегодня. Подумать о главном. Свечей поставить за всех, кого знаю. За друзей, за врагов... Да нет, великодушия и света во мне не хватит за всех. Но все равно, надо сходить. Вот она виднеется родная. Лет двести тут стоит и золотом куполов отражает. Колокол иногда слышу... Когда-то запах ладана был самым приятным и необычным. Понимал меньше, чувствовал больше. Теперь чувствую меньше и, думаю, будто больше стал понимать.
Диск крутится. Потребность в никотине. Сигарету к огню. Негромкая музыка: "All you love... All you love". По асфальту в коричневом пальто едет на велосипеде слабоумный мальчик Иван. Неспешно крутятся педали старого "Аиста" и Ваня с глупой широкой улыбкой, как птица, совершает резкие движения вперед-назад своей худой шеей. Вот уже скрывается за углом моего дома. Через несколько секунд я снова увижу его. Бывает, мальчик кружит так часами, пока мать не начнет вопить ему в окно, что пора, уже вечер. Ее голос хриплый и дурной.
Как-то раз, помню, стоял на балконе, курил и увидел его, того самого Ваньку, градом камней закидывает толпа каких-то малолеток. Тот не плакал, не кричал. Я что-то крикнул им, но без смысла. Они в своем азарте ничего не замечали. Спустился, стал их разгонять, крыть матом. Откуда ни возьмись, пришли местные мужики. Закатывают рукава, под ноги мне плюют:
- Тебе какого хера от пацанов надо?
Я отвечал им:
- Вы чё, не видите?! Они кучей на одного. На слабоумного. Камнями...
- Ты, что? Герой у нас что ли?! Сами разберутся... их дело.
- Но он же отсталый.
- Вот, кажись, ум у него может и прорежется. Хочет жить, пусть вертится. Тут у нас один такой дефективный женщину изнасиловал. Тридцать пять лет. Сопли до пупка, мозгов с грецкий орех. И что? С него просить нечего, его не посадишь. Так, для проформы в дурку и все дела. А бабе той как? Она жена, может, кому-то. А, может, мать.
Я их глубокой логики тогда не уловил, но понял, они считают, что секут в справедливости и дворовых понятиях. Ну, Бог с ними! Их четверо, я один. Что на рожон лезть? Да и шпана эта мелкая уже разбежалась. Только Ванька остался. Не боли, не обиды, не слез. Одна испуганная глупая улыбка, сидит на корточках, ладонями трет ушибы и смотрит на меня, как на шутку природы:
- Дядь... Не надо их, дядь... Они друзья мои, они хорошие... Мы играем.
- ...Во что?
- В войну, дядя.
- Ты ему сам-то кто? - один из мужиков меня дернул.
- Никто. Увидел, что бьют его и...
- Ну и топай отсюда тогда!.. А тебя, убогий, чтоб я вообще тут не видел, понял?
Ванька, будто застеснявшись, отпустил глаза, выпрямился на своих худых длинных ногах и вприпрыжку побежал вдоль стены. Ушел и я. Долго потом сидел на кухне, курил и думал. Как-то такие живут, но как. Не укладывалось. И не может уложиться. Никто не знает, какого так, а они не расскажут. Страшно или наоборот. Ясно только, что их мир никогда не повзрослеет. Против многих вещей у взрослых есть оборона, но не у них.
С тех пор, как его увидел, прошло года три-четыре. Ваня повзрослел, лицо стало грубее, на щеках плешивая щетина, но мимика и глаза - не изменились. Вот уже девятый круг делает, и останавливаться не собирается, как будто меня гипнотизирует.
Перевожу глаза на детскую площадку, что через дорогу и все наполняется внутри каким-то нелепым счастьем от того, что родился вменяемым. Дети тем временем резвились за забором. Говорят, невинные. Почему? Не ведают, что творят? Да не поверю! Они, мне кажется, порой больше взрослых понимают. И часто они завистливы, жестоки, злопамятны. Но даже это в них вроде как свято... Наверное, потому что неприкрыто, откровенно это в них.
Меняю диск. Наливаю еще кофе. Еще сигарета. В окошках свет начали зажигать. Серое перетекло в темное. Вот и вечер. Как быстро. Странное ощущение посетило. Будто и жизнь, и мир, и время. Вся красота этого мира сегодня прошла мимо меня. Зачем я взял этот отпуск? Зачем эта крыша? Зачем эти мысли?
Лучше просто прогнать все из головы, иначе изоляция от окружающего продлится. Хоть травки дунуть, чтобы штиль наступил, а то вопросами "зачем" себя и до дурки, и до петли люди доводили. Всего надо в меру, но где ж дураку эту меру взять? Ту самую меру, в которую ему надо всего.
Взгляд снова пал на церковь, стоявшую неподалеку. В груди, как цемент застыл. Забыл сходить, уже поздно. Службу пропустил. Эх... Совсем стемнело и стихло. Иван горестно катит "Аист" в свой двор, понурив голову.
К убогим всегда относился с брезгливостью и опаской. Как-то неловко себя я чувствовал себя, когда сталкивался с ним на улице. Но почему-то я всегда был уверен, что он, именно он, никогда никому ничего черного не сделает. Или просто хотелось в это верить. Не доконали бы его тут... Хотя похожи часто и те и другие. Кому-то колесо работы и труда, кому-то кольцо асфальта вокруг дома. И перерыв, чтобы прийти в свой дом. Весь день на крыше. Несколько часов подряд сам с собой. Сели батарейки. Music is over.
***
Дверь открылась почти сразу.
- ...это ты?
- Привет, - я невольно улыбнулся.
Повисла пауза.
- Я думал, ты меня не узнаешь.
- Нет... нет-нет, я узнала, - Марго попыталась улыбнуться в ответ. За эти несколько лет, что не виделись, почти не изменилась. - Как ты вспомнил адрес?
- А я его и не забывал. Я вообще по делу к тебе. Много времени не займу... не от чего не отвлек? Если тебе сейчас неудобно.
- Да все хорошо! - засмеялась она в ответ. От этого неестественного смеха, который к тому же был не в кассу, стало слегка тревожно. - А что за дело такое?
- Я тебе еще давно его дал. Хотел тут намедни пересмотреть, а нету. Вспомнил, что у тебя он... ну если заиграла, то ничего страшного. На Горбе куплю новый.
- А! Помню! Конечно, оставила. Что ты!.. Его только найти надо.
- Тебе так не холодно? - я кивнул на ее экстравагантный халат из шелка. - Вообще, стильно.
Марго вдруг раскрыла широкий тонкий рот, будто что-то хотела сказать, но только жестом попросила подождать и прикрыла дверь.
Я постоял, подымил сигаретой с минуту. Что-то наверняка надумала, я ее знаю... удивилась. Не мудрено. Я б тоже удивился. Другой конец города. Будний день. Звонок в дверь без предупреждения.
Марго вышла, но с пустыми руками и одетая уже в черные атласные брюки и странную перламутровую водолазку.
- А сапоги ты зачем надела?
- Ну, с тапочками это все не очень сочетается...
- Ты извини, что без предупреждения. Я просто...
- Да-да! - состроила Марго лукавую гримасу. - Скажи еще, телефон забыл мой. Адрес помнишь, а телефон из семи знаков... смешной ты.
- Ну... что ж, посмейся. Не ты одна меня смешным считаешь. Это хроническое, видать. С детства.
- Да это комплемент! Проходи... проходи-проходи! Будем искать вместе. Он точно был здесь, но в этой куче хлама я его сама не найду.
- Ладно...
Мы вошли. За спиной щелкнул замок, а в нос ударил запах корицы и каких-то масел, а, может, трав. Квартира, конечно, преобразилась. Прямо ателье искусств.
- Как тебе? - она улыбнулась, обводя беглым взглядом помещение.
- Ремонт творит чудеса, - я произнес многозначительно. - Смотрю, сколько всяких декоративных фенек прикупила!
- Ну что за выражения?
- Прости?..
- Прощаю-прощаю. И не так уж много покупала, многое своими руками.
- Ясно... ну что? Искать будем?
- Да-да, конечно! Пошли.
Искать пришлось не так уж долго. Квартира была не столь огромна, повадки Марго я знал неплохо. Ничего на своих местах долго не залеживалось. Тут стоило работать от противного. Диск стоял в стопке маленьких книг на самом верху шкафа.
- Да ты даже лучше меня ориентируешься в этом пространстве. Браво.
- Бывает и такое... ну, спасибо, что сохранила. Я пойду...
- Торопишься?
- Да нет, а что?
- Как что? Раз уж зашел, давай выпьем немного, поговорим, - ее радушие обычно было не очень продолжительно и не очень искренне, но магическое слово "выпить" заставило меня притормозить с уходом.
- Ну что ж, - вдохнул я полной грудью. - Если предлагаешь.
- А что такого? Тебе совсем не обязательно бежать, как с тонущего корабля.