Аннотация: Рассказ на тему скандинавской истории и мифологии.
Проклятие Скальда.
Над холодной равниной носится стылый осенний ветер.
Посреди равнины вокруг еще дымящегося угольями обширного кострища лежат страшно изуродованные тела. Числом двенадцать, они привязаны к вбитым в землю колышкам, и, кажется, все мертвы. Все кроме одного, владелец которого в данный момент очень завидует своим собратьям по несчастью. Но умирать ему пока рано, он еще не закончил всех своих дел.
Скальд выкрикивал в небо слова тут же сочиняемых вис. Его голос охрип и в любой момент был готов сорваться, а сам он почти обезумел от боли и сверхусилий. Кровавая пелена застилала взор, а слабое сознанье одно за другим подсовывало спасительные видения: мертвые друзья уговаривали отступиться, доказывая, что жертва его не нужна и напрасна. Но Скальд лишь пел громче и яростнее, и ветер завывал яростнее и громче, вторя его усилиям.
В небе абсолютно безмолвно кружились две темные точки. Два ворона чернее ночи пытались спуститься к желанной добыче - изломанным куклам, гостеприимно разложенным на земле. Но ветер раз за разом отшвыривал их, мешая полакомиться.
Скальд давно потерял счет времени. Секунды-минуты-часы-дни. В какой-то момент время просто перестало для него что-либо значить. Это была своего рода вечность. Вечность, в которой остались лишь безумие, видения, песня и его воля. И воля все же оказалась сильнее.
Скальду показалось, что прошли века, когда один из воронов не выдержал. С громким и сварливым, но одновременно каким-то отчаянным карканьем, он отвалился в сторону и, широко загребая воздух крылами, унесся прочь. Вторая птица продолжала кружить в небе, но что-то в ней изменилось
Когда оставшийся ворон испустил пронзительный грай, и это прозвучало скорее как вопрос, Скальд понял, что победил. Он замолчал, и ветер замолчал вместе с ним. Ворон осторожно начал снижаться.
Птица тяжело опустилась на грудь человека. Большая, черная, не здешняя.
Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Карие цвета ночи глаза птицы и серый глаз человека, напоминающий своей глубиной и холодом студеное зимнее море.
А затем ворон кивнул, будь-то соглашаясь. Жест этот так напоминал человеческий, что Скальд рассмеялся, но силы почти оставили его и смех вышел больше похожим на хриплый вороний грай.
"Ты согласен?" - спросил человек, и ворон вновь кивнул. А затем высоко запрокинул вверх голову - в зрачках его было все милосердие мира, и еще немного уважения - и резко опустил вниз хищно загнутый клюв.
С неба, медленно кружась, падала мерзлая игольчатая крупа. Необыкновенно ранний в этом году снег белым саваном укрывал истоптанное поле и разбросанные по нему трупы.
Север знал немало попыток объединения. Это неудивительно в краях, где каждый вождь возводил свой род к богам, а значит, имел священное право претендовать на земли двух-трех ближайших соседей. Правда, если он пытался идти дальше морские короли объединялись и в крайне жестокой форме осаживали нахала. Но в этот раз хевдинги оказались слишком заняты междоусобной грызней и заморскими походами и прозевали момент, когда еще можно было что-либо сделать.
Харальд Прекрасноволосый, которого враги гораздо чаще называли Косматым, получил после смерти отца, Хальвдана Черного, значительные земли в Эстланде. Его владения были обширны и богаты, но конунг был жаден. А еще конунг был удачлив и вскоре сумел подчинить себе весь Эстланд. Затем после череды интриг и военных столкновений ему присягнул на верность владыка Трендалега. На пути к полной власти над Северным путем лежал Вестланд.
Эти земли не были плодородными, и, пожалуй, единственным их богатством являлись люди. Они знали и любили море, и оно отвечало им взаимностью. Негостеприимный край сотни лет рожал лучших моряков на свете.
Но сила в любой момент грозила обернуться слабостью. Гордые вестландцы, что называли себя королями севера и жили в основном военными походами не пошли бы на союз даже перед лицом смертельной угрозы. Харальд понимал это, также как понимал, что убедить их подчиниться не удастся никакими посулами, а выкуривать из прибрежных крепостей уйдут годы, если не десятилетия. И Харальд решил запугать. Уничтожить двух-трех, если потребуется десяток видных вождей: в Эстланде эта тактика себя хорошо оправдала. Причем уничтожить так, чтобы у вестландцев, открыто насмехающихся над его претензиями на власть, пропало всякое желание смеяться.
Первой жертвой должен был стать Агнар. Конунг молодой, но древний родом и уже успевший стать знаменитым благодаря собственным делам, он, по сведениям, Харальда как раз возвращался из Ирландии с богатой добычей.
Позже Скальд вспоминал, что дурных предзнаменований на их пути хватало, но они предпочли не обращать на них внимания.
Они подходили к дому на трех драккарах. Почти сотня бойцов. Корабли низко сидели в воде, и стылые брызги осеннего моря летели от весел и осами жалили обветренные лица, но близость дома грела не хуже крепкого вина. При входе во фьорд возникла заминка. Когда вождь приказал снять носовые фигуры - дракона, козла и орла, с драконом возились очень долго: резная морда на длинной шее упорно отказывалась выходить из паза. Но голос Агнара перекрыл взволнованный шепот хирдманнов: "Змею битвы всегда не хватало крови, особенно такой жидкой как кровь ирландцев". И Скальд смеялся вместе со всеми. Смеяться было легко, он вырос вместе с Агнаром, да и остальных знал с раннего детства. Он был счастлив - они возвращались домой.
Но дома у них больше не было. По пепелищу городка бродили и тоскливо выли, уставив морды в серое небо, собаки. А жители, включая женщин и детей, были повешены в священной роще неподалеку. Воины как потерянные бродили среди развалин. У Скальда не было семьи кроме хирда, но он разделял горе тех, кто, потеряв близких, сейчас подобно псам выл, задрав к небу морду-лицо. А затем во фьорд вошли корабли. Косматый рассчитал все верно: Агнар не стал искать спасения, да и люди его после такого не позволили бы ему бежать.
Был бой. Рати сошлись на обширном лугу, где еще недавно пасся скот. Солнце, будь-то ради этого зрелища, вылезло из-за туч, заливая место битвы ярко-алым цветом. Харальд не считал себя обязанным играть с вестландцами честно и привел с собой в несколько раз больше бойцов. Но ненависть тоже сила, и воины Косматого в тот день щедро оросили кровью землю, прежде чем сумели взломать противостоящую стену щитов. Даже тогда хирдманны Агнара не стали бежать: началась свалка, а затем, когда бойцы Харальда смогли наконец-то навалиться всей массой, резня.
Скальд был среди ближников, защищавших Агнара. Они были последними, кто держался, и каждую секунду смерть забирала одного из них. Пал с разрубленной головой Бьорн. Отбросив разваливающийся щит, Ульф с одним мечом в руках исчез в кровавой мешанине, чтобы через мгновенья взмыть над толпой распластанным на копьях. Их становилось все меньше и меньше. Молодой парнишка, непонятно как протянувший так долго племянник вождя, схватился за вонзившееся в горло копье и начал падать, увлекая за собой стяг с вышитым морским драконом - символом их рода. Скальд обежал вокруг мутным взглядом: рядом не осталось почти никого. И тогда, подхватив падающее знамя и занеся меч, он шагнул вперед.
Скальд очнулся от сильного удара по ребрам: над ним стояли, ухмыляясь из под полумасок шлемов, несколько незнакомых воинов. Удары посыпались градом. Когда мучители насытились, а Скальд почти вновь потерял сознание, его подхватили под руки и оттащили к группе других воинов Агнара. Пленных было чуть больше двух десятков, все жестоко изранены и измучены.
К ним вышел высокий статный воин с гривой светлых, спадающих до пояса волос. По его приказу, сопровождаемому указующим тычком, группу уменьшили до двенадцати человек, в число которых попал и Скальд. Остальных отвели чуть в сторону и, не церемонясь, перерезали глотки.
Светловолосый заговорил с оставшимися: "Я Харальд, о короли севера. Или бывшие короли. А еще вернее, мертвые короли. Мне жаль, что ваш вождь погиб. Я бы очень хотел, чтобы он был здесь, среди вас. Скоро вы умрете. Но не так просто как остальные. Вы убили много моих людей, мне будет трудно без них. Я хочу обменять ваши жизни на свою удачу".
Харальд сжег тела своих павших на большом костре, и его воины колотили оружием по щитам, желая братьям лучшей жизни на небе.
А затем светловолосый пронзил копьем одного из пленных, и воткнул древко острием вверх в центр еще дымящегося пепелища. И начались пытки. Пленных по одному выводили к копью и медленно с чувством пытали на глазах у остальных. Их резали, жгли, им отрубали конечности и вспарывали животы, но обязательно не до смерти. У Харальда были хорошие специалисты по этой части. А потом то, что когда-то было людьми, привязывали к вбитым в землю колышкам вокруг потухшего костра.
Когда настал черед Скальда, его решили ослепить. Раскаленное лезвие прижалось к веку, выжигая зрачок, Скальд зашипел от боли, вырвался из сжимающих рук и вцепился палачу зубами в горло. Его долго не могли оттащить от уже мертвого тела: не помогали не пинки, ни удары тупыми концами копий. Наконец кто-то догадался разжать зубы Скальда ножом.
Конунг, кажется, нашел произошедшее весьма забавным: "Одину будет приятен такой дар, сейчас ты чем-то похож на него. Считай, что в награду за храбрость я дарую тебе второй глаз". Он рассмеялся, и добавил, другим тоном, обращаясь уже к палачам: "А чтобы он не уполз, сломайте ему хребет". Почти потерявшего к происходящему интерес Скальда швырнули на колени и широко развели руки в стороны. Бородатый детина с размаху опустил обух топора на его позвоночник.
И наступила тьма.
Конунг умирал на широком ложе в просторной комнате своего дворца. Окна выходили на высокий скалистый берег, о который мерно бились соленые волны. Из-за плотно запертых дверей доносился шум, то пировала созванная им дружина. Именно так он и хотел умереть, слушая шелест волн, под заздравные крики хирда. Конунг добился в жизни многого: богатство, женщины, слава: все было у его ног. Воины боготворили его. Ему бешено, невероятно везло. Он десятки раз водил в сечи полки и ни разу не был ранен. А в небе над ним кружился ворон. Хирдманны верили, что это посланец небес, и конунг приказал вышить изображение ворона на своем стяге.
Объединитель севера не жалел о прожитой жизни. Он получил от нее все, о чем мечтал. Он умирает в своей постели, а за дверью пируют его сыновья. Почему же на сердце так беспокойно?
Конунг скрывал ответ даже от себя. Кошмары. В последнее время они, не переставая, терзали его. Он погружался в реки крови, подсвеченные заревом пожаров, задыхаясь от жуткого холода, а сверху его накрывала черная тень. Утром же он почти ничего не помнил, только холод и страх.
Харальд открыл глаза от внезапного смутного чувства чьего-то присутствия. На скамейке около кровати сидел человек, одетый в простые дорожные одежды. Низко опущенный синий капюшон почти полностью скрывал лицо, но конунг мог поклясться, что скрытые под капюшоном глаза внимательно, будь-то стараясь впитать каждую черточку лица, изучают его. От этого Харальду почему-то сделалось жутко. Неприятное и малознакомое чувство. Но Харальд не стал бы правителем севера, если бы не умел подавлять свой страх.
-Кто ты? - голос конунга был тверд.
Ответом ему была тишина. Казалось, пришелец так поглощен своим занятием, что просто не слышит его.
-Кто ты и как посмел войти сюда!? - конунг поневоле повысил голос.
-Ты можешь называть меня Гостем, - и вновь тишина. Тяжелая и гнетущая.
-Во имя Всеотца! Что тебе нужно от меня! - только сейчас Харальд задумался, как пришелец прошел через пиршественный зал и его сыновей.
-Ты мне должен. Но сначала мы кое-кого подождем. Ты с ним знаком. Сегодня наш общий друг что-то задерживается. Кстати, он знается с Одноглазым и может передать ему привет от тебя. Хотя, мне кажется, у него есть свои причины этого не делать. Ага, вот и он.
На подоконник узкого стрельчатого окна опустился ворон. Огромная черная птица с видимым интересом принялась разглядывать конунга.
Да конунг был знаком с ним. Узнавание было подобно ушату ледяной воды за шиворот. Этот ворон кружил над ним во время походов и битв, ему поклонялись воины, и его Харальд приказал вышить на своем стяге. А еще он снился Харальду ночами в кошмарах, которые конунг старательно скрывал даже от себя самого. Кошмарах, полных боли, в которых, он, Харальд конунг, тонул в чем-то холодном и мерзком, а ворон с карканьем-смехом кружился над ним. Сейчас этот самый ворон с каким-то нездоровым интересом разглядывал его. Птица поворачивала голову то одним боком то другим, словно представляя что-то очень приятное.
Сдержанное покашливание прервало становящийся тягостным обмен взглядами. Ворон как по сигналу повернулся в сторону Гостя, всем видом показывая, что пока полностью признает его право занимать внимание конунга.
-Как я уже говорил, мы встречались, и ты мне кое-что задолжал.
Когда незнакомец откинул капюшон, Харальд все-таки не смог сдержать вскрик. Вместо глазниц была пустота. Рваные раны еще кровоточили, и конунг не дал бы им более четверти часа.
-Помнишь Агнара?! Помнишь его людей и круг павших?!! Помнишь пытки и палача?!! Ты помнишь, Харальд конунг, повелитель севера?!! Помнишь человека, которого по твоему приказу лишили глаза?!!! - Непроницаемо спокойный до этого гость почти кричал. - Ты кое-что задолжал мне конунг! Мне и моему другу!
Это было странно, но вместо страха конунг лишь рассверипел:
-Иди туда, откуда вышел! Возвращайся в Хелль, Тролль! Я не боюсь ни тебя, ни твоего дружка падальщика! Я избранник Одина! Я король севера! Я буду пировать в Вальхалле, а ты исчезнешь с первыми лучами солнца!
-Возможно. - Гость снова был спокоен. - Правда, насчет Вальхаллы. Знаешь, Харальд, мне кажется, ты несколько торопишь события. Ты кое-что забыл. Ты умрешь в постели. Ты убивал, ты жег, ты пытал. По твоему приказу гибли люди. Как чужие, так и близкие тебе. Понимаешь, нельзя убивать просто так. Да, в Вальхаллу попадают герои, но герои сами познавшие то, что они столь усердно несли в этот мир. Даже у христиан есть что-то подобное: "Живущие мечом от меча и погибнут". Кажется так. Хотя не совсем то, но смысл один. Одину не нужны убийцы, поэтому воины, избранные им, умирают в бою и становятся героями. Это, по крайней мере, справедливо. Но даже Один не способен за всем уследить, и ты умрешь в своей постели. В свое время я многое за это отдал. Иногда кажется, что слишком многое.
Ладно, конунг, мне пора. Я так долго ждал этого момента, что почти не способен получать удовольствие от происходящего. Сегодня ты умрешь, и я уверяю: тебя ждет отнюдь не Вальхалла. Скорее это будет нечто холодное и мерзкое, совсем как твои кошмары. И еще, Харальд конунг - повелитель Севера. Я не могу тебе обещать, что это будет вечно. В этом мире вообще все слишком быстро меняется, и хаос когда-нибудь вырвется наружу. Тем более что ты, я и подобные нам активно этот момент приближают. Но уверяю, муки, которые тебе предстоят, продлятся долго, очень-очень долго. Да ладно, все там будем. Прощай.
Почти у самых дверей Гость обернулся:
-Ах да. Мы с нашим общим другом тут решили, что в каком виде ты уйдешь во тьму, не имеет никакого значения. А у него, знаешь ли, тоже есть свои слабости, хоть он и почти бог. Так что, можно сказать, что в моем случае это был заем.
Дверь захлопнулась.
Ворон тяжело опустился конунгу на грудь. Некоторое время он вглядывался в лицо Харальда, то ли решая с чего лучше начать, то ли пытаясь напоследок получше его запомнить. Птица была необычайно тяжелой и Харальд начал задыхаться и хрипеть, но никак не мог оторвать взгляд от глаз ворона. В них была страсть многолетнего ожидания. Ворон запрокинул голову и резко опустил клюв.
И наступила тьма.
Холодная и липкая.
Пир шел полным ходом. Во главе стола сидели Харальдсоны. Молодые волки, пока еще не готовые вцепиться друг другу в глотку в попытке урвать больший кусок от владений отца, но уже оценивающие шансы пережить эту схватку. Вдаль до самого конца длинного зала волновалось море хирда. В еде недостатка не было, да и пиво лилось рекой. Пиво превращалось в клятвы, больше напоминающие похвальбу, а за похвальбой так же неминуемо следовали потасовки. Шум прекращался лишь на время выступлений скальдов, описывающих харальдовы завоевания и походы. А затем неудачная шутка вновь приводила к разбитым носам и посуде. Ибо такова была воля Харальда - умереть под заздравные песни своего хирда.
И вдруг наступила тишина. Дверь в палаты конунга отворилась, и оттуда вышел человек в дорожной одежде и синем плаще с капюшоном. Рога и кубки застыли, не донесенные до жадных ртов, и с треском опустились на столы. Тишина сменилась утробным рычанием, а руки зашарили по поясам в поисках оружия. Кто-то нарушил покой их умирающего вождя. И как только этот наглец смог проскользнуть мимо них. Но рев вновь сменился звенящей тишиной, когда незнакомец, выскользнувший из-за запертой охраняемой двери, откинул скрывающий лицо синий капюшон, и все увидели, что он одноглаз.
Хирд будь-то взбесился. Скальд ожидал чего-то подобного. Руки рвались к пустым ножнам: не зря во время пиров у хирда отбирали оружие. Но они все равно его убьют. Не то чтобы он был против: он устал от всего этого. Ожидание как червь пожрало удовольствие от мести, превратив ее в обязанность. Но все же, это было бы как-то глупо. Хотя. Он уже все совершил. Он вернул долг и Агнара и свой. И тогда Скальд откинул капюшон и взглянул на врагов своим вновь обретенным глазом.
Стук от падающих обратно на скамьи тел был даже громче, чем треск от посуды до этого. Лишь Харальдсоны остались невозмутимыми. Они сидели, когда вся дружина в жажде крови рвалась к незнакомцу, но сейчас спокойно и с достоинством встали.
Скальд шел по замершему залу, а в голове его кружились мысли. Дальше мести он никогда не загадывал. И они никогда не обсуждали, что будет после окончания сделки. По сути, он уже мертв. Мертв очень давно. Все бессчетные годы службы его господину. Но видимо, Ворон решил на прощание сделать ему подарок. Ворон даже вернул ему глаз. Заледенелое поле истерзанной души белым саваном укутывал снег.
Вот так и рождаются легенды. Сидящие в этом зале будут рассказывать детям и внукам, что сам Один пришел проститься с величайшим конунгом севера. Глупцы. Какие же вы все глупцы. Скальд взглянул на серьезные, торжественные лица Харальдсонов и вдруг неожиданно для себя рассмеялся. Скальд представил лица Харальдсонов, когда они навестят тело отца.
Интересно, существует ли способ вернуть второй глаз?