Ох, и красивый хлопец Иван, высокий, косая сажень в плечах. А глаза какие, голубые - голубые, веселые, бездонные. Глянет дивчина в них и тонет счастливая.
Сейчас уж глаза другие, пустые и холодные. Когда село татары разорили, людям сделался свет немил. Мужиков зарубили, девок захватили, дома спалили и пошли дальше гулять ветром по степи. Невесту забрали, а, что забрали, что зарубили, не вернется. Мысли все больше у парня стали грустные, путанные, странные. Что не сможет простить ей чести потерянной девичьей, что самоубийство грех, что не защитил, что ничего она изменить не могла, а виновна все равно.
Вечером на хуторе было краше: сожженных дворов не видно, тишина только. В безмолвии каждый свое слышал. Кто может и ждал наречия чужого, тюркского, а кто на казаков надеялся.
В уцелевших хатах люди решали, как жить дальше. В каждой семье была своя трагедия, а горе общее. В одном из домов Иван обсуждал свой жизненный путь со старым казаком, которого все звали просто - Старик.
- Уезжал бы ты, Иван, а то сидишь сиднем, или, что, зря я всему полку хвалился, что ты в первой Киевской академии учишься?
- Послушай Старик, мне теперь моя жизнь не нужна, я до казаков уйду.
- Сложить голову в бою хочешь. Тебе жизнь дарована, чтобы пользу людям нести, а ты даром своим швыряться вздумал. Сопляк! Грех это!
- Да постой, не кричи. Вот ты про смысл жизни говоришь, а в чем польза от человека?
- Может и про смысл, да только нет такого смысла жизнь терять. В Киев тебе путь. И не перечь мне, зелен еще. Смысл такой, что ты, родства не помнящий, как сын мне стал.
Сказал, как отрезал, решил, что спор закончил, образумил парня, слово последнее за ним осталось. Не решался он сделать казака из Ивана, жизнь ему сохранить хотел. Не желал подталкивать сироту жизнью рисковать. Надеялся, что через пару лет в сытом городе станет пустым и далеким поиск смысла жизни для нового мещанина.
Корни вырвать и на Сечь уйти, голову отчаянную нужно иметь, там волю выше жизни ставили, человека по деньгам не ценили, другие ценности у казаков.
Раньше и сам Старик был хорошим казаком, лихо рубил головы ляхам и бусурманам . День каждый как последний проживал. Не спрашивал он молодой никого о цели жизни и его никто не спрашивал. Спросили б, сказал: "Цель одна - выжить". А сейчас не хотел кривить душой, изменил мнение, сам и не поменялся вроде, ибо не станет яблоня грушей, чем не поливай. Мудрее стал. Понял, что смысл не просто выжить, еще и пользу людям нужно принести. Кому может просто выжить, как скоту. Так скот в стойле уставший и есть хочет, мысли о жизненных ценностях его не посещают.
Себе не врал старый казак, он знал, что нужно уходить, не будет житья селу, то поляки с литовцами, то османы с татарами. Не было его дома, когда напали бусурмане. Ездил за Иваном в Киев. На зависть всем, устроил учиться его, через дружка своего старинного, и не в бурсу, не в семинарию, а к самому Могиле в коллегию. Привез погостевать, да только нет уже села, спалили нехристи.
- Что за жизнь да такая, - думал он,- делят враги со всех сторон народ как добро, а старшина казацкая все за булаву воюет, грызется за власть да жизнь безбедную, продает по частям земли, кто Речи Посполитой, кто Османской империи, кто Русскому царству. Одно слово Руина. Много людей погибло. Народ не просто уничтожали, а каждая собака в душу хотела залезть, кто в веру латинян - католиков перейдет, тот и паном может стать, а примешь веру бусурман, так и свой народ резать разрешат. К себе в слуги переманивали сначала, а кто не согласен тех уж...
- Истосковался народ по справедливости. Только у казаков в низовом войске Запорожском и остался дух вольный. Отвезу парня в Киев, а сам до гетмана Сирка пойду, - решил Старик, - правильный это атаман.
Утром Иван с упрямым выражением лица продолжил свой разговор со Стариком.
- Я многое знаю, о чем в старых книжках написано, да профессорами поведано, поверь, не смерти я ищу, а справедливости.
- Слыхал я эти рассказы. Казак запорожский, уж умнее любого профессора, а если кто не согласен, так я готов свое мнение саблей доказать. Учитель твой - царь молдавский , трон отца не отвоевал и в Киев сбежал. Может и гарна людына была, но, что значат его тысячи умных слов против крепкой руки.
- Не тревожь память ректора нашего. Еще долго свет знаний Академии Киевской сиять людям будет.
- Свет знаний, - передразнил казак парня. - Про князя Олега ты говорил, мол, великий воин, Царьград взял. А рассказали тебе учителя какие мы с Сагайдачным и братьями города брали? Про бои в Варне, Синопе, Константинополе, Кафе, Очакове, Ярославле или Трапезунде слыхал?
Удивился Иван, представив расстояния, пройденные войском казацким, но виду не подал.
- Или знаешь ты, что мы с королями христианскими тоже договорились Царьград освободить?
- Неужто мало нечисти по нашей земле ходит, что гетман Сагайдачный в чужой стороне повоевать захотел?
- Глуп ты, прости Господи, хоть и в академии учишься. Думаешь, что умнее гетмана моего старого. Да его сам Кирилл Лукарис в Острожской школе учил.
- Неужто сам патриарх Константинопольский гетмана Сагайдачного обучал? - снова удивился Иван.
- Учил, учил. И рассказал, что пока не освободим мы Константинополь, не будет православным покоя на Руси. Мы с гетманом заезжали в гости к патриарху, да силенок не хватило, - засмеялся казак, вспомнив свой морской поход на Константинополь.
- Так, что мало знаешь еще, езжай, учись, ума набирайся! Как выучишься жду, - отмахнулся Старик.
И потеряла бы история казака, а получила чиновника, жизнь свою сытно прожившего. Думалось вроде так, но не судилось. Ненависть осталась у парня в душе, как чистая энергия пришла она с пепелища села, в Иване поселилась, а выход искала. Ненависть крепко сжимала его и еще бессилие. Но клокочущая в груди ненависть росла быстрее, росла днем, росла ночью, поднялась и заполонила собой каждую клеточку молодого тела, каждую каплю его крови. Да так въелась, что как потомки затем не разбавляли кровь предка, а боль Ивана чувствовали.
Ушел парень на Сечь, стал славным казаком, а ученость добавила ему уважения товарищей. И хоть ворчал Старик, да выбрал Ивану в начальники настоящих людей, проверенных. Таких, что за золото не продадут, честь на жизнь не променяют, хоть железом их жги, хоть на крюк повесь, только в глаза рассмеются. Так свободу полной грудью хватают, что мало им жизни.
Понравилось слушать казакам истории да былины парня, часто они помогали скоротать невзгоды суровых походов. А живой ум рисовал им картинки будущей счастливой жизни, дарил надежду.
- Так, что говоришь, Иван, поп твой рассказывал, что казаки от Иафета, раньше всех произошли? - в который раз затевали веселый разговор товарищи, - а латинцы всякие, германцы с ляхами вроде братья наши?
Смеялись казаки, развлекал их парень рассказами своими мудреными.
- Так я родич королям французским, где мой трон? Слышь Сирко, ты чего королем не стал как во Франции был?
- А ему молдавское царство милее, народ нашей веры, ехать далеко не надо, еще и царь тамошний сам свое царство отдал.
- Кочубей, татарская твоя морда. Дед твой, зачем к нам пришел и православие принял, Нифет твой родич али нет?
- Тихо, вы сучьи дети, над чем смеетесь? Меру знайте. Наш Кочубей славный казак. Кто веры правильной, кто стоит за землю русскую, тот и брат наш! - раздался властный голос атамана.
Слово Сирком сказанное было тяжелое. Поэтому казаки сначала притихли, но зная справедливый нрав атамана, попросили Ивана продолжать.
- Братья! Когда мы Каффу взяли, я письма добыл, написанные в 1450 году иерархом Константинопольским. Писал он, что боится бусурман и отправляет имущество церковное, что собрать смог, в город Мангуп , последнюю византийскую колонию. Чтоб деньги на святое дело пошли, чтоб надежно схоронили православные скарб до часа праведного. Не зря боялся поп, в 1453 году взял бусурман Константинополь, да только потом, в 1475 году, захватил и столицу Феодоро Мангуп и Кафу. Знайте товарищи, когда освободим Крым, будет нас там ждать помощь на борьбу нашу святую.
Никто из казаков не подумал деньги церковные в богатство себе добыть. Вольная душа в золоте не нуждается. Верили в справедливые сказания они. Знали конечно, что Иван Безбородко прихвастнуть может, а слушать все -равно любили.
- Иван, а говорил кто, когда закончат нас бусурмане, да шляхта воевать?
- Много земель православных бусурманин завоевал и нас хотел поневолить покориться. А князья наши разжирели, с королями да императорами породнились, не было им супротивника по силе. Между собой войны начали вести за города русские. Каждый хотел быть первым среди равных. Уж и враг за воротами, а все равно каждый князь за себя стоял, ибо считал, что нет еще силы такой, чтобы Русь победить. Так и жгла нечисть города наши по одному. Кто смерть принял, кто решил чужинцам покориться. И пока слабли мы, в спину нам другая напасть полезла, хитростью, подкупом, силой, женитьбой, захватывала шляхта земли наши. Одно всегда помогало русскому человеку - вера. Не оставит тебя Господь раз за правое дело стоишь и никогда не будут на русских землях править чужеземцы пока сильна вера в душе человека. Те, кто веру терял, шли войной на братьев. Вера и еще правда. Жить нужно верой и правдой. Наш Царьград, душу православную, сначала латинцы разрушили, потом захватили османы и оттуда правят басурманами. Уж давно сидят, а все равно знают, что будет свободным великий Город. Ведь не успокоятся православные, пока не освободят свою святыню.
- Может и жиды свои земли вернут, он наш корчмарь, чем не воин? - все веселились братья.
- Каждому народу нужна вера, придет время и возвратят себе иудеи свою душу, Иерусалим.
- Ух, и складно поешь ты Иван, прям в попы тебе надо, про предка своего шляхтича польского тоже прибренькал поди?
- А может и прибренькал, а может и правда, а только каждый православный должен хранить веру в себе и знать, где правда. Бороться нужно братья за освобождение святого Города, Константинополя. Если мы не успеем, пусть потомки наши его освободят.