-Ну вот, таперича до темноты митинговать будут,- забурчал дед.
-Да у их, Данилыч, тема счас больно антиресная, -встрял Полукарпыч.- Они ить третий день о суде энтом галдят. И в магазине, и у колодца. Даж телевизер не смотрят.
-Поди ж ты, как всё получилось! Мужикам-то обоим что ль штраф присудили?
-Обоим Мишь, обоим. Вот токмо никак я не пойму, почему обоим? Ну, скажем, Стёпка Натаху иконой огрел... Это - ясен день! А Иван? Он, бедолага, сам ить пострадамши. Его-то за чё судили? Дмитрий-то ваш, чё говорит?
-Дак он ещё ничего не знат. Токмо утром прибыл.
-Что произошло-то?- спросил я.- О чём вы говорите?
- Да о Костюковских мужиках,- ответил Полукарпыч.- Они, вишь, в переплёт угодили из-за своих баб. Эт бабы ихи всё и сотворили, а мужиков - под суд! Они ж без вины виноватые!
-Ну, конечно!- сердито сказала бабушка, выходя из избы.- У вас завсегда бабы во всём виноватые!
-Нюр, подь во двор, чё у забора-то стоять!- позвала она Комариху.- Вон и Дуня с Параней идут, счас чаю попьём.
-Чё, девки, небось, всё о суде толкуете?- съехидничал дед Семён.
-Чё спрашивашь-то, коль знашь? Поди сам не мене нас антиресуешся.
-Не буду зря говорить, антиресуюсь. Событие это из ряда вон,- согласился Полукарпыч.- Вот только никак в толк не возьму, как их угораздило?
-Да во хмелю были, пояснила баба Дуня.- Если б тверёзые, рази поверили бы в небывальщину?
-А я думаю, чё эт во всём стара Никодимиха виноватая. Эт её бы судить-то надо!- заявил дед Семён.
-Как это Никодимиха? Причём тут Никодимиха? Это ж Любка Ивана-то пугала. Её и судить бы надо,- не согласилась баба Дуня.
-Эт котора Любка?
-Да Стёпкиной жены сестра младшая.
-Дак она вроде в городе проживат?
-Да возвернулась ужо. В материной избе таперича живёт. Ох, и бедовая девка!
-То-то бедовая! Вот из-за её этой бедовости всё и случилося. Иван-то с перепугу к ворожее бегал. А коды прознал, чё всё пустое - то и осерчал.
-Осерчал он! Чё было во всяки глупости верить! Голова на чё дадена? Не токмо чтоб шапку носить. Думать напредки надобно.
-Господи, Нюр! Скажешь тож - думать! Когда ж они думают?
-Постой бабы, постой,- решительно остановил старушек дед.- Давай сказывайте по порядку, как в суде. А то ничего не понятно. И сказывайте кто-нибудь один. Хоша бы, Дуня, ты!
-Да Миш об чём сказывать-то?- начала баба Дуня.- Иван со Стёпкой соседи. А жёны ихи, Верка с Натахой, ещё и подруги. Стёпка-то - он нашенский. Токмо обженился на Верке Курицыной из Костюковки.
-Ну, эт я знаю.
-А у Верки сеструха младшая - Любка.
-И Любку я знаю,- кивнул дед и засмеялся.- Она, забодай её комар, вся в бабку свою уродилась. Ту тож Любкой звали. Ох, и озорница была! Как, бывало, отмочит чё-нибудь, хоть святых выноси. Вот было...
-Угомонись! Потом повспоминаешь,- прервала его бабушка. -Чё Дунь Любка сотворила-то?
-Так ведь Наташку от Ивана защитить хотела. Они ить втроём дружат - Натаха, Ванькина жена, и Верка с Любкой. Иван-то, мужик вроде неплохой, работящий. Худого про его никто не говорит, окромя Наташки, конечно. Та завсегда Верке на его жалилась. Как выпьет, мол, так дуреет - ругается, даж порой гоняет её по дому.
-Ой, эт Натаха сама язва!- зашумела баба Нюра.- Ванька ей слово, а она ему десять! А рази с хмельным мужиком так можно? Поэтому и брёх.
-Да Нюр. Можа так, а можа и эдак! Хто их разберёт. Токмо Наташка как с Иваном полается, так к Верке жалобиться бежит. Плакалась, вишь, на свою долю горемычну.
-Ну, эт завсегда вы, бабы, к товаркам бегите жалобиться. Даже, если мужик и не виноватый, - заметил Полукарпыч.- Эт у вас натура такая.
-А у вас какая натура?- взвилась баба Нюра.- Мы выходит нехороши! А вы выходит святые? Вы никому на баб своих не жалобитесь и друг дружке, чё ни попадя, не плетёте?
-Ну, бывает порой, кто спорит?
-Да ты и споришь!
-Постой Нюра, уймись,- остановила её бабушка.- Дай Дуня дале обскажет. А то я совсем запуталась. Ну, Иван с Натахой ругались... А Любка-то причём?
-От непонятливая,- пробурчал дед,- табе ж сказали - она Натаху защитить хотела.
-Верно Миш,- подтвердила баба Дуня.- Натаха-то, как с Иваном полается, так бегит к Верке жалиться на мужа-супостата. Прибежит и плачется, клянёт свою долю горемычну. А Любка-то, проста душа, слухает и верит. Наташку жалеет, утешает.
Вот как-то случилось. Прибегла Натаха к Верке, а у той в гостях Любка да стара Никодимиха. Наташка плачет. Любка и скажи - неча, мол, терпеть, к ответу Ваньку призвать надоть, в суд на его заявить.
А Никодимиха, даром чё глухая, тем разом услыхала и советует:
-Ты, вот чё девка, на мужика свово пожалься Птице-девице. Я тобе и заговор тайнай на энтот случай дам. Птица эта ведь бабам нашим завсегда наипервейшая заступница. Она с мужика твово за все обиды спросит. Он, раб божий, враз уймётся. Ну и рассказала она девкам рассказку.
-А чё, - задумчиво произнесла бабуля,- я ведь тож про Птицу-девицу слыхала. Вроде она в стары времена и в сам деле прилетала. Я вот помню, бывало моя баушка как зачнёт дядьку, материного брата, ругать, так непременно скажет:
-Мотри шалай, не уймёшси - Птица-девица с тобе ужо спросит!
Дядька тож во хмелю бесноватый был. Гонял жену почём зря.
-Ну, эт Ульяна в стары времена во что только не верили,- усмехнулся дед.- Народ, вишь, тёмен был.
-А счас прям просветлел!
-Ну, как сказать...
-А так и говори: чё тады, чё счас - ничегошеньки не изменилось.
-Ой, да кто ж её видел-то эту птицу?- вздохнула баба Паша.
-Должно кто и видал. Ведь сказывают - помогала!
-Эт от веры зависит,- авторитетно заметил Полукарпыч.- Ежели во что поверишь, непременно то и увидишь. Эт как дело обставить.
-Вот и Иван тож, выходит, поверил. Степан-то ему все бабьи разговоры передал. И про Птицу-девицу тож. Посмеялись мужики и, думалось, забыли. Ан нет.
Как раз под Троицу,- перекрестилась баба Дуня,- почитай заполночь, опять полаялись Иван с Натахой. Иван-то крепко навеселе пришёл.
-Господи! В такой-то день, такой праздник,- вздохнула баба Паша.- Грех-то какой!
-Вот Любка услыхала их брёх и побегла подругу выручать.
Подходит к избе. Глядит, а на ихом заборе большуща рогата птица сидит и глазами ворочат.
Любка про Никодимихину рассказку враз вспомнила.
-Вот,- думает,- и расплата тебе Ваня! Счас ты у нас за всё ответишь. Шасть к окну. А темень, свет сквозь занавески чуть пробивается. Вот она, озорница, по стеклу-то стук-стук, стук-стук, быдто клювом. Потом заклекотала да не своим голосом кричит:
-Иван! Иван!
А тут и птица, чё на заборе сидела, тож заухала, захохотала. Да так громко да страшно, аж жуть.
Иван во двор без порток выскочил и обомлел. Враз Стёпкины рассказы вспомнил:
-Выходит не врала Никодимиха-то. Всё одно к одному. Птица-то вот она - на заборе сидит да ухает, грозится.
Тут птица поднялась и за дом полетела. А из-за угла вроде девица появилась, в темноте маячит, грозит ему глухим голосом:
-Смотри, дождёшься у меня!
Ему спьяну-то в темноте почудилось, что девица-то крылата и росту агромадного.
Он в избу опрометью бросился, о порог запнулся, упал да и обеспамятел. Утром очухался - Натахе ни слова не сказал.
-Вот-вот о чём я и гуторю,- сказал Полукарпыч.- Во хмелю чё только не помститься.
-Это конечно. Однако, Иван с того разу расхворалси. Всё молчит. К ворожее зачастил.
-Вот Любка! Вот охламонка. Да рази так можно над мужиком мудровать!- возмутилась баба Нюра.
-Да при чём тут. Был бы умный да тверёзый не испугался бы, враз сообразил бы чё к чему. А то цельну неделю хворал. И всё главно молчком. Даж сама Натаха спужалась, к Трофимовне его идтить уговаривала.
Тут он, правда, поправился. И надо сказать, как подменили мужика. Натаха орёт бывало, а он знай помалкивает. Мир да лад наступил. Так некоторо время и жили.
И всё бы хорошо, кабы не один случай.
Возвращался как-то Иван с рейсу и запозднилси. По темноте уже к дому подъехал. Глядь, а на тыне опять птица рогатая сидит. Мать честная! Чё за наваждение! Опять она прилетела. Правда не кричит, не грозится, всё вроде тихо.
Он из машины вылез и быстрей в избу.
А Наташка-то после бани в одной сорочке сидит весёлая, волосы распущены, чай пьёт.
-Ты чё Ваня,- спрашивает,- на тебе ить лица нет?
-Да так себе...
-Чё так, говори ужо.
Ну, он и брякнул про птицу.
Тут Наташка давай хохотать. Ага, мол, поверил, испужался!
Ну и рассказала, как Любка его пугала.
-Вот дура баба,- сокрушённо заметил Полукарпыч,- да рази так можно, лучше бы смолчала.
Иван, как всё понял, разозлился ужасть.
-Ах ты, зараза!- кричит.- Я тебя счас за эту пакость на клочки порву! Ты у меня сама этой птицей полетишь!
Схватил он квашню с тестом, чё на блины Натаха поставила, и на неё опрокинул. Потом на голову ей корзину с перьями нахлобучил и из избы вытолкал.
Бедна Натаха опомниться не успела, как уже посреди двора этаким чудищем стоит - почитай голая, вся в тесте и перьях.
-Чё делать? Куда податься?
Видит у Верки в окне свет. Ну и побегла к ей.
-Ну, конечно! Жалобиться побегла,- осудил Полукарпыч.- Смотрите, мол, люди добрые на её бедную, чё с ей изверг муж исделал. А виновата-то сама!
-Сама Семён, сама,- согласилась баба Дуня.
-Ну вот, прибегла она к Верке, вошла в сенцы и шарится там в темноте. Степан в те поры с бабкой в горнице телевизер смотрели. А Верка прикорнула после бани.
Тут слышит - ктой-то скребётся в сенях. Думала - кошка.
Встала, дверь приоткрыла... Святые угодники! В сенях-то страшилище, лохмато чудовище! А она-то с дрёму.
Испугалась, попятилась, о половик, как на грех, запнулась да и грохнулась. Лежит - память потеряла.
А Натаха-то увидала, чё Верка убилась, к ей бросилась - вопит дурным голосом.
На шум Степан выбег из горницы, за им бабка. Увидали чудище и Верку без чувств. Бабка караул кричать, а голосу со страху нет - один писк. Икону Пресвятой богородицы с божницы схватила и Стёпке в руки суёт. А он-то не понял, для чё икона. Ну и причастил чудище по башке богородицей. Тут чудище тож рядом с Веркой грохнулось.
Свет зажгли, поглядели... Боже ты мой! Да это ж Натаха!
На крик да шум соседи прибегли.
Обоих девок в Малиновску больницу свезли. Иван и свёз.
Они там цельну неделю отлёживались.
Ну, а дале дело ясное - милиция. Потом вот суд штраф определил за драку, фулюганство да нарушение общего спокойствия.
-Это ж надо, каку беду себе накликали! Таперича ещё и штраф плати!
-А как жа! Чтоб неповадно было. Статочно ли дело: Иван жену в срамном виде в ночь из избы выгнал, а Стёпка и вовсе - Натаху чуть богородицей не убил!
-Эх! Будь моя воля, я б Ваньке за глупость ещё како-нибудь наказание добавил. Не верь в небывальщину!- сокрушённо заметил Полукарпыч.
-А что это за история про Птицу-девицу?- спросил я.
-А неужто я тебе, Димушка, её не сказывала?- удивилась баба Дуня.- Нет?
Так послушай. Я тебе обскажу так, как тётка моя, Маланья, сказывала.
-Погоди Дуня,- сказала бабушка.- Самовар вскипел. Пойдёмте в избу чай с мёдом пить. Я уж и липовый цвет заварила. За столом и расскажешь про Птицу-девицу.
Как только мы уселись на свои любимые места, и бабушка разлила по чашкам ароматный чай, баба Дуня начала свой рассказ.
-В давни времена жила в здешней деревне в бедной семье сиротка. Работяща была да приветлива. По дому чё делает - песни поёт. В лес по грибы-ягоды пойдёт - с птицами пересвистывается. Очень она птиц любила, особливо ласточек, что на их избе гнёзда слепили. Всё бывало с ими о чём-то щебечет. И они тож её не опасались.
В те времена девки из родительской воли не смели выйти.
Вот и эту девушку, как сполнилось ей пятнадцать годков, отец с мачехой выдали за богатого вдовца. Увёз он её на чужу сторону.
Мужик уж в летах был, бездетен, ндравом суров, ревнив.
В доме, окромя старой бабки да горбатого работника - никого.
Молодой жене наказал, чтоб со двора - ни ногой.
Сам часто в отъездах бывал - торговлей занимался. Бывало уедет, жене работу определит таку, что впятером не осилить. А приедет, ежели что не так - сразу начинает вожжами молоду жену учить уму-разуму.
С такой жизни она за год скукожилась.
Одна токмо радость у ей была - ласточки. Уж как они её сыскали - неведомо. А только прилетели, гнёзд налепили и вместо подруг ей стали - пересвистывались с ей с утра до вечера.
Так и промучилась она беспросветно года два или три.
И вот однажды вечером, как раз под Троицу, испекла она хлебы. Вдруг слышит - ктой-то в калитку стучит, да так робко. Пошла открыть. Смотрит - у ворот бабушка, стара нищенка, стоит.
Просит:
-Подай хлебца кусочек Христа ради.
Ну, она добрая была. Вынесла старушке цельный каравай:
-Ешь на здоровье!
Та каравай взяла, поклонилась и спрашивает:
-А чё ты, милая, в такой праздник дома одна сидишь, грустишь, к подругам нейдёшь?
Вздохнула молодка и говорит:
-Муж у меня больно суров. Совсем извёл, радости лишил.
-А о чём ты, девонька, думаешь, чё желаешь?
-Да чё желать-то...
А сама думает:
-Крылья бы мне, чтоб на волю вырваться, чтоб мужа постылого век не видать.
Бабушка на её посмотрела и говорит:
-Ну что же, будь по- твоему. Всё, что пожелала, - сполнится.
И ушла.
А молодка во двор вошла, видит - кот хочет слётыша словить.
-Ах, ты, усатый-полосатый!- веником его огрела. Слётыша подняла, села, крылышки ему расправлят.
Тут в ворота стучат-барабанят. Это мужик её домой раньше времени возвернулси.
-Эт чё тако!- кричит.- Сидишь без дела, с птенчиком забавляешси!
И за вожжи.
Токмо замахнулси - гром грянул. В глазах у его потемнело, вожжи из рук выпали.
И слышит он голос:
-Запомни и другим передай - негоже своих баб ни за что мытарить!
Он глаза-то продрал, смотрит, а у жены крылья за спиной трепещутся. Взмахнула она ими, обернулась птицей и исчезла.
Мужик от страха без памяти свалился. На другой день только и очухалси, рассказал, как дело было.
А жена его пропала.
Думали - можа домой вернулась? Приезжали к её отцу да не нашли.
А по деревням среди баб слух пошёл, чё в тайге дивна птица объявилась. Птица-девица - бабья заступница.
-Ну бабы, ну выдумщицы!- рассмеялся Полукарпыч.- Это ж надо такому быть, чтобы себе в заступницы птицу определить! Дак как жа она может мужиков наказывать?
-Как? Да очень даже просто, - ответила баба Дуня.- Она их мущинской силы лишает. Даром что ли Иван спужалси и к ворожее бегал?
-Иди ты!- ахнул Полукарпыч и троекратно перекрестился.
Что ещё он сказал, я не расслышал, потому что все остальные его слова потонули в общем хохоте.
ОСТАВЛЯЙТЕ ОТЗЫВЫ