-Данилыч! Ульяна дома ли?- окликнула Комариха деда, курившего на завалинке с Полукарпычем.
-Нету Нюр. До кумы побегла. Кума с городу, небось, цельный подол небылиц насбирала. Таперя немного Ульянке отсыплет.
-Да чё ты тако плетёшь-то!- сердито хлопнув калиткой, зашумела на деда бабушка.- Я у ей о Лизавете справлялась. Бабы у сельпо гуторили, будто Лизавету в суд тягают.
-Осподи!- запричитали старушки, сидевшие у забора на лавочке,- За чё ж в суд-то?
-А вы будто не знаете,- ехидно усмехнулся Полукарпыч.- За колдовство!
-Простое Нюр. Сказывают - ведьма ваша товарка-то. Будто в Михайловке скотину спортила. Бабы тамошние таперича не знают, чё с той скотиной делать.
-Да кто жа эт набрехал тобе?- удивилась Бедраниха.- Не сам жа ты эт придумал!
-Да, поди, Ясень Пень наплёл,- махнула рукой Комариха.- Он горазд на таки побрехушки.
-И ничё не Ясень Пень! И неча мужика позорить!- взвился Полукарпыч. Потом успокоился и важно пояснил:
-Мне михайловски всё обсказали. Оно ведь как? Лизавета скотину спортила? Спортила. Вот бабы и решили, чё её по энтому делу и в суд вызвали - судить за порчу чужого имущества! А старухи михайловски супротив этой порчи даж молебен отцу Фёдору заказали.
- А молебен-то накой?- удивился дедушка.
-Дак скотина-то заговорила! Я так понимаю - бабы спужались, чё коровы да козы таперича обо всех их грехах мужикам обскажут. И то! Кто боле всех о бабьих грехах знат да помалкиват? Скотина.
-Ой, окаянный! С тобой толковать, чё солому жевать - враз поперхнёшься,- завопила Комариха.- Да рази тако колдовство быват? Эт жа брехня!
-Погодь, Нюрка. Можа и не брехня,- подумав, заметила Бедраниха.- Колдовство - оно разное. У Лизаветы-то в роду ведьма была. Думашь ей колдовство не передалось? Конечно, передалось. Вот вспомни хоть деда Лапшёва.
-Эт Якова Иваныча?- усмехнулся дедушка.
-Ну да, Миш, его. Это жа из-за Лизаветиной бабки Гапки его черти по мари зимой крутили.
-Ох, крутили, крутили!- закрестилась Комариха.- Ведь чуть не замёрз! Маманя сказывала - дед-то Яков по-молодости озорной был. Язык у его за вроде рашпиля - враз обдерёт бывалыча! Вот, как-то в святки, на гулянке, михайловски девки над им созорничали. Он им в отместку - обидну частушку сыграл. Разобидел до слёз, особливо Гапку. Так она его за энту надсмешку к бесам болотным завлекла.
-Да чё ты, Нюр, сказывашь?!- изумилась баба Дуня.- Эт чиста брехня. Гапка обнакновенна девка была. А Яшка на Горелу Марь сам забрёл и чертей сам накликал. Потому - не поминай нечистого в святки, а не то и впрямь придёт.
-Я Дунь тож так слыхал,- кивнул дед.- Моя бабка завсегда эт говорила.
-Известно,- подтвердил Полукарпыч,- чё в святки вся нечисть по земле невозбранно гуляет.
-Вот-вот, Яшка-то в самый сочельник через чёртову марь да в ночь пошёл. Да там и идтить-то было всего ничего! Деревни ране друг на дружку глядели, и дороги возами хорошо накатали.
Кабы не пурга - быстро бы добёг. Пурга его закрутила.
-Эт не пурга, Миш, а бесы его крутили,- убеждённо молвила баба Дуня.- Сказывают, Яшка выпимши был, и так от снежной круговерти устал, чё, не подумавши, ляпнул:
-Хоть бы, какой чёрт подвёз!
Они тут враз и подкатили.
-Господи! Не уж, Дунь, черти?!- закрестилась баба Паша.
-Черти, Парань, черти - токмо парнями они прикинулись. Разодетые, разряженные, рожи сажей вымазаны. Вмиг Яшку в сани втащили. Обнимаются. Счас, мол, Яшка мы тя покатаем. И с гиканьем, посвистом понеслись. Яшку ажно пот прошиб. Он треух снял - утереться, а они ему полну шапку пряников насыпали - угощайся!
И, слава богу, он за энти гостинцы, благодарствуя - Спаси Христос!- сказал.
И чё тут началося! Кони заржали дико, сани перевернулись, хлопцы пропали, а он в беспамятство впал.
Очнулся Яшка - пурги, как не бывало. Вокруг тихо-тихо, вызвездило. Лежит он в сугробе, шапку к груди прижимат. Встал, отряхнулся, смотрит - место незнакомое. Глянул в шапку, а она полна конского навозу. Отшвырнул он шапку, перекрестился, да и побёг по дороге. Цельну ночь бёг, токмо к утру до дому добралси.
-Куды ж его занесло-то?
-А к самой Пожиге. Пришёл он, значит, домой и навалилась на его хворь.
-Известно, бесовско наважденье за так-то не проходит!
-То-то и оно! Кабы не бабушка Данилыча, Маланья, пропал бы парень.
-Ну, Дунь, ты тоже скажешь! При чём тут она?
-А при том, Миш. Это она ведь с его бесовску порчу сняла. Сколь зорь, сказывают, святую молитву шептала.
-Зачем шептала-то?- удивился Полукарпыч.
-Ну, ни чё ты не знашь!- вздохнула баба Нюра.- Чёб порчу бесовску снять, молитву в голос не читают, токмо шёпотом. И не кажный эт могёт, а токмо бабушки-шептуньи. Эт редкий дар! А у Маланьи он был, царствие ей небесное.
-А счас таки шептуньи есть?
-Откуль! Ясновидицы, провидицы, гадалки есть, и то каки-то лядящи - одно недоразумение. Возьми хоть Антонину с хутора. Чё она умеет-то? Ни чё. А туда жа!
-Эт точно! Провидица, а корову не углядела.
-Чью корову-то?
-Да не знаю, Семён, чью! А тольки она её намеднись забодала.
-Забодала, девоньки, забодала!- подтвердила баба Паша.- Помяла сильно, так Тоньку в район возили к дохтору. Там она про суд Лизаветин и вызнала.
-И за чё ж така напасть?- сокрушённо вздохнула баба Паша.
-А мы счас, Парань, у самой Лизаветы спросим,- сказал дед.- Вона она к нам сюды топает.
-Господи, Лизавета, за чё в суд-то? Неужто за колдовство? Чё, и вправду скотина заговорила?!- ахнула Комариха.
-Да, господь с тобой, Нюр!- удивилась баба Лиза.- Кто эт вам тако наплёл?
-Тараканиха принесла,- усмехнулся Полукарпыч.
-Во дурна бабка. У нас всю деревню перебаламутила и до вас добралася. И надо ж таку нелепицу выдумать.
-А чё, Лиз, случилося на сам деле?
-Да смех и грех. Навязался тут идол один на мою седую голову!
-Кто Лиз?
-Да, зять богоданный.
-Чё, Прошка прибыл? Во бисова душа.
-Да нет, Семён. Прохор сколь лет глаз не кажет. Эт Милка, внучка моя, Веркина дочка, прикатила, не спросясь, со своим новым мужиком. Василием кличут.
-Мужик-то, Лиз, справный?
-Справный, Семён, справный. Сытый такой, гладкий, как боров осенний - хоть счас под нож. Господи! Прости грех мой!
-Дак, Лиз, чем ты не довольная? Ить эт хорошо, чё здоровый. Помощник в дому завсегда нужён.
-Да какой с его помощник? Лодырь он первостатейный, зашибает крепко. Ну, и - вечером-то болеет, а утром-то хворает! Милка измучилась вконец, а мать ей и скажи - поезжай, мол, в деревню к бабке, она, мол, знахарка - мужиков от запоев снадобьями да заговорами лечит. Милка и прискакала ко мне со своим идолом. Пристала, как банный лист, слёзно просит - дай да дай ей заговорена зелья. Я и не сдержалася - обещала.
-Чё за зелье-то, Лиз?
-Самогонка эт, обнакновенна самогонка, токмо настоянная на грибках особенных да травках горьких. Я ить, девоньки, всё делаю точь в точь, как бабонька меня учила. Так вот, коли этим зельем да с молитвой, да с заговором запойного мужика месяц поить - он, ежели леченье выдюжит, спиртного боле никогда в рот не возьмёт. Его ить не то, чё от запаха, даж от вида самогонки выворачивать станет.
-Эт, Лизавета, леченье-то какое... Не кажный и согласиться.
-Так я и не неволю. Не хошь - не лечись!
-А самогонку-то сама гонишь, аль у кого берёшь?- поинтересовался Полукарпыч.
-У Тараканихи и беру. У ей и аппарат имеется. Участковый всё грозится забрать, но покаместь не забрал, токмо бидон первача унёс.
-А самогонка-то крепкая аль так себе?- продолжал интересоваться Полукарпыч.
-А тобе, Семён, эт накой?- не выдержала баба Дуня.
-Прям и спросить нельзя!- обиделся Полукарпыч.- Я можа прострел и ревматизьму лечить буду. Лизавета мне вон ране растирку давала - враз хворь из спины выгонят.
-У Тараканихи первач самолучший - дюже крепкий,- авторитетно объяснила баба Лиза.- Я на все снадобья да растирки завсегда токмо у ей и беру.
-Ну и как?- спросила баба Паша.- Вылечила зятя?
-Как сказать,- вздохнула баба Лиза.- Я-то всё сготовила, бутылку Милке отдала и сказала:
-Пусть неделю настаивается до готовности.
Она бутылку-то на полке спрятала, а идол-то её углядел и, кады мы за ягодой ушли, зелье-то испробовал. Да испробовал-то всю бутылку, с других склянок добавил и окосел так, чё даж себя потом не вспомнил. На дворе к Борману, кобелю мому, вязаться стал, знакомиться да дружиться с им схотел.
-Борман, Лиз, у тебя кобель сурьёзный. Мог и подрать.
-Ага. Сурьёзный. Он пьяных не уважат. Ну, и начал Васю по двору гонять. Зад ему шибко попортил. Вася от его в сарайку спряталси. Да, спьяну, не в свою, а в соседску, к Тараканихе влез, идол. И там задрых.
-Ну, и чё с того?
-А то! У Тараканихи жа в сарайке боров и тож Васькой кличут. Вот она на ночь сарайку-то и закрыла вместях с нашим Васей. Видать сослепу не заприметила.
Мы с Милкой вечером, как с ягодой пришли, так его, окаянного, обыскались. Думали - не утонул ли спьяну?
А утром,- баба Лиза звонко рассмеялась,- пришла Тараканиха борова свого кормить. Сарайку открыла. Лохань с похлёбкой поставила и зовёт:
-Вася, Вася!
А Вася не идёт, токмо хрюкает. Она опять зовёт - нейдёт!
А как ему выйти, кады наш Вася ему дорогу перегородил.
Она опять:
-Вася, Вася! Поть, поть!
А из сарайки вдруг Вася отвечат:
-Хрю, хрю! Отстань!
Тараканиха так в лохань с похлёбкой и рухнула. Сидит, крестится.
Тут Кузменчиха как раз к ей заявилась. Увидала её в лохани и спрашиват:
-Ты чё, Моть, в лохань уселась?
А Тараканиха молчит, токмо руками машет.
Та опять удивляется:
-Чё, Моть, изделалось?
А Тараканиха пальцем в сарайку тычет:
-Боров говорит!
Кузменчиха поначалу хохотать.
А Тараканиха объяснят:
-Боров в сарайке. Окромя там никого. Я дверю открыла, зову, а он ругается. Вот сама смотри!
Из лохани выползла и зовёт:
-Вась, Вась! Поть, поть, поть!
А из сарайки:
-Хрю, хрю! Отстань, старая!
Тут уж и Кузменчиха спужалась:
-Чур, меня! Чур! Сглазили!- и с криком - Оборотень! Оборотень!- побегла по деревне. И Тараканиха за ей.
-И чё,- удивился дед,- даж в сарайку не глянули?
-Не, не, Данилыч, не глянули.
Ну, вы жа знаете, как Тараканиха завсегда сглазу боялась. Она и борова чужим людям не казала, опасалась - кабы не сглазили!
-А он чё - редкой породы?- поинтересовался Полукарпыч.
-Да нет. Боров, как боров. Здоровый такой.
- А тады, чё она боится?- удивилась баба Дуня.- Боров эт не корова. Та, конечно, от сглазу может молока не дать, аль бодаться зачнёт.
-Да вы, бабы, все сглазу боитесь. Как чё, плюётесь и кукиш кажете. Темнота!- хохотнул Полукарпыч.
-А ты больно светел!- оборвала его баба Нюра.- Сам вчерась через лево плечо плевал, кады меня с пустым ведром встрел.
-Так я, ядрён корень, шутковал. Не уж думашь взаправду спужалси? Вы ить по темноте своей и в сглаз, и в приметы, и в колдовство верите. А в городе...
-Чё в городе? В городе они боле нас таперича верят.- Баба Нюра даже раскраснелась с досады.- А то бы стали городские к Разумейчихе в Костюковку ездить!
-Эт чё, к Варьке?!- изумилась баба Дуня.
-К ей. Она жа таперя ясновидяща.
-Во, холера ясна!- удивился Полукарпыч.- Эт с её-то косыми гляделками?
-Вот и дивись. И домовой у их в городе есть. Токмо городские его не по-нашему кличут,- баба Нюра потёрла лоб, - нет, не скажу как.
-Дима!- окликнула меня бабушка,- чё там в городе за домовой? Как его кличут?
-Поди, Кузя,- хмыкнул дед.
-Сам ты, Кузя,- обиделась бабушка.- Дим! Как он у их прозывается-то?
-Полтергейст,- ответил я.
-Да уж! Конечно, в городе-то всё не по-нашему...
-Да погоди ты!- остановил бабушку дед.
-Ты, Лизавета,- попросил он, всё жа доскажи, чё дале-то с зятем сталось?
-Ну, чё. Как крик-то началси, Милка враз поняла, где свово Васю искать. Покамест бабы по деревне бегали, голосили, она его из соседской сарайки выволокла и в нашу затолкала.
-Лежи, окоянный, отсыпайся!
Вот бабы гуртом возвернулись, в сарайку глянули, а там и вправду, как Тараканиха и сказывала, окромя борова, никого нет. Токмо он и хрюкает.
Пошумели и разошлись. Но старухи, всё одно, шептаться стали, чё, мол, должно в деревне ведьма скотину портит. Ага! Кошичиха тут враз вспомнила, чё у ей намедни всё молоко ни с того ни с сего скисло; Настасьевна пожалилась, чё у ей корова-нетеля; Васильевна побожилась, чё у ей утресь курица петухом пела. А тут ещё пастух наш, Ясень Пень, наплёл, чё он своими глазами видел, токмо сказать ране боялся, как коровы на выгоне хоровод водили и меж собой по-бабьи считалися. Стали гадать - кто ведьма-то? Тараканиха на меня грешила. Всем нашептывала, чё эт, непременно я. Она, мол, сама, ненароком, своими ушами слышала, как я Милке говорила, чё у меня сила колдовская в косе.
-А у тебя, Лизавета, в молоды-то годы и впрямь колдовская коса была. Сколь ты парней-то присушила!- посмеиваясь, сказал дед.
-Была, Данилыч, была, зарумянилась баба Лиза.- Да токмо давно от её ничё не осталося. Так - три волосинки, жиденька косица. Како уж тут колдовство!
-Ну, тады я ничё уж не понимаю!- пробурчал Полукарпыч.- Ты скажи ясно - Тараканиха слыхала, как ты о косе с Милкой гуторила, ай нет?
-Должно слыхала, слыхала. Так и ты тож послушай! Мы, как зятя-то отмыли, в бане отпарили, так он вроде бы отрезвел. Однако, всё одно - какой-то очумелый был. Ага. Ну, Милка ругалась на его шибко.
-Чтоб ты, ирод, пропал!- кричит.- Видать нет такого колдовского зелья, чёб тя от пьянки отучить!
А я и встрянь.
-Есть,- сказываю,- у меня ещё одно средство. Можно попробовать. В косе оно. Коса у меня волшебная, в ей сила колдовская таится. Коса могёт его человеком исделать!
Я Милке эт сказываю, гляжу - зять-то ушки навострил, даж в глазах осмысленность появилась. И чё он удумал, девоньки, чё утворил! Он, дурак, ночью втихаря подкралси и овечьими ножницами мне косицу-то и отчекрыжил. Эт, значит, чёб меня силы колдовской лишить.
-Господи, вот идол!- зашумели старушки.- И ты, Лиз, стерпела?!
-Да, нет. Я жа чутко сплю. Враз проснулась и поучила его, окаянного сковородкой. Да, со сна, как на грех, сильно поучила. Пришлось нам с Милкой его потом цельный день отхаживать, примочки ставить. А опосля Милка его в город, от греха, спровадила.
А он, чё учудил! Бес, а не мужик! Иск на меня учинил.
-Какой иск-то, Лиз?
-Какой, какой! Стыдно сказать - за побои. Вот за эт меня в суд-то и таскали.
-Ну, и чё в суде-то?
-Знамо, чё! Я там всё как есть обсказала. Меня и отпустили, с богом, домой. Зять-то,- говорю,- меня ночью остриг. На люди стыдно без платка выйти. Фулюган он!
Баба Лиза сняла с головы беленький платочек.
-Ни в чём,- говорю, я не виноватая. Накой он со мной, старухой тако сотворил?! Эт жа...
-Постой, Лиз!- перебила её Комариха.- С зятем-то твоим всё понятно. Он жа колдовства твого спужалси. Ты лучше обскажи, не таись, о какой косе ты гуторила?
Баба Лиза звонко рассмеялась.
-Ой, Нюр! Да какая колдовская коса? Эт я о литовке говорила. Покос жа на носу. Я про литовку и подумала, траву косить. Думала - побегат он по мари с неделю аль две с косой-то, можа в себя придёт, человеком станет.
Старушки удивлённо переглянулись
-А на суде ты тож о литовке сказывала?
-Конечно, сказывала. Бабы-то михайловски на суде поначалу тож про колдовску косу талдычили.
-Во, неудельные!- засмеялась баба Дуня.- Вечно они всю округу перебаламутят из-за непоняток.
-Эт точно!- подтвердил дед.- У Михайловских завсегда много шума из ничего.