Гречин Борис Сергеевич : другие произведения.

Путеводитель по Германии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Этот крошечный цикл рассказов, написанных на настроение, был высоко - может быть, незаслуженно высоко - оценен небезызвестным русским поэтом и почти неизвестным эссеистом Виктором Кривулиным, умершим в марте 2001 года в пожилом возрасте от рака горла.
  М А Л Е Н Ь К И Й П У Т Е В О Д И Т Е Л Ь П О Г Е Р М А Н И И
  
   ВУППЕРТАЛЬ
  
  - Вертербрюкке, следующая - Вильмштрассе.
  Рейнхольд достиг единственного свободного места и, благополучно свалившись на него, закрыл глаза. Боженька милый...
  Все было мерзко в этой Германии: чистой, вылизанной, раздобревшей суке, что так давно позабыла уже о холодных утрах Гретхен и голодных бетховенских вечерах...
  Подвесной вагончик города Вупперталя - "безопаснейший транспорт во всем мире" - заскрипел на повороте по-особому натужно, выражая явное желание бултыхнуться в речку и потопить в ней с десяток-другой Германских сынов.
  Рейнхольд открыл глаза и увидел одного из Германских Сынов: тоскливо-подглуповатого астенического юношу с колечком в ухе и хищным "ежиком". Юноша недоуменно покосился на Рейнхольда: белый воротничок. Рейнхольд явил на свет расческу и дразняще-манерно провел по долгим кудрям. Юноша испуганно тронул ежик и отвернулся. Рейнхольд, закусив губу, оставил растягиваться улыбке и вновь закрыл глаза.
  Рейнхольд не был человеком искусства и даже не находил должным относить себя к т. н. Интеллигентным людям. Равным образом не будучи и математиком по призванию, он с нарочитой и презрительной легкостью каждый день в гимназии Макса Планка доказывал своим соученичкам, что ни черта не могут баварские пивные боровы смыслить в древней этой благородной науке, а одевался на фоне светлого демократического поколения уже откровенно-чопорно - и с видимым удовольствием.
  Рейнхольд открыл глаза. Малый в ежике смотрел на него все так же диковато. Рейнхольд показал ему язык.
  Собственно, разве боится он их, беспечных Beer-бурдюков или астенических юношей, всех этих подонков с развитым социальным чувством и футбольным мячиком вместо головы...
  Германский Сын и еще парочка рядом стоящих воззрились на него безумными глазами. Рейнхольд демонстративно достал Пауля Целана и раскрыл наугад.
  Он кстати, и правда был романтиком - оправдывая прошловековое свое имя - итак, романтиком в классическом литературном смысле. Целана - все 8 крохотных томиков - он выкрал из какой-то библиотеки - в гигантском собрании либерального его папеньки из авангарда была только ультрамодерновая бредятинка с душком Russkoj Fenji - выкрал с полным и радостным сознанием преступления против развитого европейского государства - и с тех пор использовал по прямому назначению красной тряпки в моменты особо острых приступов общественной сознательности...
  Вагончик впустил на Вильмштрассе нового Германского Сына, с более сложным ежиком - причудливой елочкой - который, поприветствовав предыдущего минимальными признаками узнавания, завыл с ним светскую беседу.
  - Следующая - Тиргартен.
  Вагончик мурлыкнул на повороте - в окна хлынуло чистое и злое закатное солнце.
  Рейнхольд перевернул страницу и вспомнил гениальную строчку.
   - П е й з а ж с у р н о г о л о в ы м и, - объявил он на весь салон, наблюдая за двумя . Никакой реакции.
   - Р а з г о в о р ы,
   О т к у р я щ е г о р т а и к к у р я щ е м у р т у... - так? - продолжил нежданно рядом нежно-насмешливый голос
  Рейнхольд поднял глаза и увидел девушку.
  Она стояла, прикусив губку, держась за поручень, и, как недавно он сам, позволяла растягиваться улыбке. Девушка в белом пиджачке, накинутом на плечи, и с такого же цвета синтетической совершенно роскошной и неправдоподобной гривой - но поразила его в глазах пластмассовой куколки удивительно теплая и живая искорка.
  - Да вы, кажется, образованы, государыня любезная?
  - Что-то есть, - сказала государыня любезная. - Можно приземлиться?
  - Да, пожалуйста - Рейнхольд поднялся, чтобы освободить место
  - Ему позволяется сидеть рядом, - сказала девушка насмешливо - в прошлом веке вельможные особы употребляли это "он" вместо "ты", она смеется над его ученостью, но, кстати, обычные немецкие девчонки давно уже не знают таких филологических тонкостей - ах, что за горячий этот шальной милый-милый-милый-дьявольски милый огонек! А место справа и впрямь оказалось свободным - вот уж правда, как не заметил?
  - И как же ее могут звать? - спросил Рейнхольд, подлаживаясь под тон. Девчонка фыркнула так задорно, что он и сам не удержался
  - Меня? Звать? - переспросила она с радостным изумлением - а затем доверительно и негромко выговорила, - Сильва.
  - Райн-хоольд, - пропел он с восточной интонацией - и вновь блеснул ему лукавый огонек.
  - Ach, Rein-hold, - протянула она с той светлой насмешкой, какую способно имя это вызвать у просвещенного человека в наше время, - милый юноша...
   Девушка смотрела прямо на него.
  - О г о н ь т в о и х р е с н и ц, о с в е щ а й м н е п у т ь, - сказал он тихо, строчкой из целановсокго "Поврота дыхания" - и она поняла, и казалась вдруг странно-смущенной, и - отраженным светом опалена, готова была тоже зардеться - и они рассмеялись здесь оба девически-звонким, неуместно чистым смехом.
  Бюргеры начали оглядываться.
   П р о с т о г о в о р и т ь - у ж е п о ч т и к а к п р е с т у п л е н и е,
   Ч т о ж е з а н е с ч а с т н ы е н а с т а л и в р е м е н а? -
  вопросил Рейнхольд во всеуслышание. Никто ему не ответил.
  Девушка сощурилась и лукаво завершила целановскую цитату:
  - Ну да...
   П о т о м у ч т о с о д е р ж а т е л ь н ы е л ю д и - в о з м у т и т е л и с п о к о й с т в и я.
  Рейнхольд с восхищением взглянул на свою соседку - та благодарно возвратила взгляд -они вдруг оба расхохотались: вот бедная страна! сошлись два еще не вымерших любителя поэзии и разговаривают на доисторическом языке - грустное зрелище! Девушка посерьезнела и сказала грустно и нежно:
  - Ведь он совсем недавно умер, господи, ведь их больше не будет...
  - Огненный дух, - отозвался Рейнгольд. Сильва кивнула.
  Огненный дух - это синоним для гения на немецком, но можно понять и в первом значении:
  - Да-а, а вот ... - начала она лукаво, в глазах ее снова блеснула искринка.
  - А вот ты - воздушный! - закончил Рейнгольд мысль, глядя на нее.
  Сильва тряхнула своими волосами - разлетающимся во все стороны синтетическим белым облачком - с польщенной улыбкой и хлопнула в ладоши .
  - Я эльф, - сообщила она загадочным шепотом.
  И они опять расхохотались.
   Мимо прошествовала, неприязненно скосившись, одна из Германских Дев. Была бы она абсолютно похожа на Сильву, не кажись притязания прически ее на воздушность чуть проволочными, а глазки - стеклянными. Рейнгольд проследил ее глазами и подмигнул своей знакомой.
  -А вот тоже любопытная зверушка... - сказал он плутовато.
  Девушка гялнула на него вопросительно-улыбчиво - он пояснил в который раз двумя строчками из мудрого Целана:
   Ф а р ф о р о в ы е к у к о л к и - о н и,
   По н и м а е т е л и , н е г о р я т.
  Медленнно и отчетливо она хлопнула в ладоши три раза в совершенном восхищении.
   Затем - с глубокой проникающей серьезностью, дежурной насмешкой маскируемой - тронула тихо:
  - Что же, сударь любезный, вы и меня, пожалуй, держите за куколку?
  - Ах, вздор!.. - возразил Рейнхольд досадливо.
  - Ну? - Девушка поднялась - солнце зажгло облачко закатным светом. - Я выхожу.
  Вагончик остановился.
  - Вон как... Н а р у ж у к х о л о д н ы м л ю д я м? - вопросил он снова стихотворной цитатой с отчаянным несчастным мужеством филолога.
  - Да, - ответила она, улыбаясь. - И что-то он еще писал в этом стихе, что снова стал актуален бедный тоскующий Петрарка.
   Рейнхольд откинулся на спинку и прижал пальцы к глазам. Ах вы чертовы духовые богатства, на кой ляд вы все нужны, возвращайтесь-ка вы все назад к чертовому батюшке...
  - Всего хоро-ошего, мой добрый грустный романтик... - и ее тонкий голосок тут дрогнул.
   Рейнхольд открыл глаза - она стояла еще рядом и смотрела на него.
  В конце двадцатого века в жирном Фатерлянде ему встречается единственное милое существо. И оно выйдет сейчас из пузатенького этого безвкусненького буржуазненького вагончика, и все перестанет иметь значение. Они поняли это одномоментно.
  - Вот что мне пришло в голову, - первый заговорил Рейнхольд:
   П о ч е м у ж е , с к а ж и , с в е т л я ч о к,
   Ч т о в о т ь м е ...
   - ты помнишь это? - спросил он нежно и горько.
  Девушка долго-долго посмотрела на него. Она помнила.
   Ч т о в о т ь м е о г о н е к в д р у г з а м е т и л , б о и т с я... - ты это имеешь в виду? - спросила она тихоньким чистым голосочком.
  Рейнгольд кивнул улыбчиво, она тоже улыбалась, он смотрел на нее, еще не вышедшую, и ему вдруг слезы подошли к глазам. Рейнгольд умел читать стихи - и он произнес последнюю строчку так же ласково, как молодой Гейне:
   О н б о и т с я п о б л и ж е л е т е т ь - т ы с к а ж и , п о ч е м у?...
  Да все равно двери уже закрывались... Она сделала маленький шажок навстречу - и он уже обнял ее, прикасаясь шекой к ее щеке, славной, милой, единственной оставшейся в живых в конце века чудесной девушке...
  
  Он отпустил ее, лишь когда вагончик летел над городским парком.
  - Я опаздываю, милый мальчик мой... - пропела она жалостливо.
  - Вот сейчас, по крайней мере, никуда ты не убежишь...
  - Полно! - Oна счастливо улыбнулась и, прильнув, стиснула еще раз в объятиях крепко, что нельзя было дышать - затем, не оглядываясь, пошла к выходу и щелкнула аварийным рычажком. Он видел, как расходятся в стороны двери, как роняет она заурядный пиджачок с плеч и, бросившись вперед, разворачивает жарким пламенем на солнце вспыхнувшие легкиe свои стрекозьи крылья -
  
   МЮНХЕН
  
  И впрямь, что можно успеть за один день до возвращения?
  Он вытянулся в кресле и закрыл глаза.
  Был июнь 1991 года - недавно пала Великая Советская Империя и "мир стал доступен гражданину свободной России"... Хахаха. Да, мир был вполне доступен гражданину свободной страны, если гражданин не хлопнулся в обморок в трехдневной очереди за визой и если еще оный гражданин не забывал шекспировский совет набить потуже кошелек - эти две недели обошлись бы ему иначе в полугодовую зарплату родителей. Да. И все же он сидел здесь на своем семнадцатом году жизни, в этом роскошном, усыпляющем креслице, и жрал швейцарский шоколад, в качестве переводчика для номенклатурных детишечек, бесценных его одноклассничков, милых чад, разряженных все как один "под настоящую Европу" ( т. е. под Азию - только мы азиаты умеем это делать так дорого и безвкусно), в комнате ожидания мюнхенского публичного дома.
  Он открыл глаза. На очереди!
  Под многими взорами он поднялся и подошел к кассе.
  - Молодой человек желает освежиться? - спрошено было по-английски.
  Пожилая и порядком страшненькая грымзочка смотрела на него из-за стекла кассы с европейской любезностью, да чуть ли не кокетливо - м о л о д о й ч е л о в е к ж е л а е т о с в е ж и т ь с я? - ох, как это все мерзко!
   Собственно, он ведь сам предложил - нечего и говорить, что все "памятники церковной и гражданской архитектуры" этим славным ребятам опостылели давно до чертиков ( "чёрт бы побрал всю Германию со всею церковною и гражданскою архитектурою!" ), так что после парочки заседаний в местной достопри-мечательности - пивной под открытым небом - они изрядно уже скучали - он сам предложил - 8 часов до отъезда - то ли в шутку, то ли в издевку - посетить заведение такого рода. Принято было с восторгом. Они собрались в путь - мысль их забавляла донельзя - и двинулись к "Фрау Гизеле" - скромному бордельчику для студентов и заезжих на Нойхаузер Штрассе - и веселье начало уже ощутимо спадать - то, чем он теперь думал забавляться всю дорогу - здесь они сидели тихими мышками - но ни один до сей поры не отказался от идеи - а он как единственный, кто путно говорит по-немецки, должен сейчас представить этим чистеньким мальчикам всю последовательность действий- фантастиш!
  - Обойдемся без иностранщины, - сказал он возможно прохладней, - я отлично понимаю немецкий. Сколько?
  - О! - девушка за стеклом решительно была оскорблена в лучших чувствах. - Время?
  - Часа хватит с избытком.
  - 5 Марок, пожалуйста, - она уже выписывала чек. - Ждать у второго массажного кабинета, у занавеса.
  - Сколько-сколько ?
  - Сотня, - сказала она шепотом. - Остальное - у девочек.
  Что же, 100 марок за час - ангельские цены, господа мои!
  - Покорнейше обя-язан, - протянул он осклабившись - та же не поняла насмешки и немедленно явила - как хороший работник социальной сферы - такую же тугонатянутую улыбочку.
   Он вернулся назад и плюхнулся в одиноко стоящее кресло по ту сторону стола - здесь новоприбывший должен был ожидать своей порции нежной страсти.
   Чистенькие мальчики зашевелились.
  - Ну, что? - спросил один тихо.
  - Хундерт марк фюр айне штунде! - возопил он во всеуслышанье - уж это они поймут! Спрашивающий к великому его наслаждению отпрянул, озираясь по сторонам - но другие позволили себе, переглянувшись, робко улыбнуться: 100 марок - какие пустяки!
   Боженька милый, когда же это кончится?!
   Он сгреб в горсть оставшиеся на подносе конфеты (те лежали, кстати, отнюдь не в светлом изобилии - никакого излишнего роскошества, милый мой, за твои сто марок!) и начал верным своим товарищам хрустеть глазурью. Когда те кончились (конфеты: товарищи все сидели с постным видом), он бесцеремонно залез в кресло с ногами, обхватил спинку и устало положил голову на рукав пиджака.
  В своем черном пиджаке он выглядит, кстати, если и не "под настоящую Европу", то, по крайней, мере, истинно во старогерманском вкусе... (недавно, между прочим, он в своей немножко книжной речи обозначил свой же пиджак старинным словом "сюртук" - и господа германцы его высмеяли...- да полно, что ему с того?..
  И правда, что ему с того, ему, сокровенному романтику в блоковском смысле, трепетно готовому преклониться перед всякою девушкой, с этого грязненького "домика увеселений"? Он сейчас встанет и пойдет отсюда.
  Или нет, минутку... Он останется. ("В конце концов, это неплохой опыт", - заползает мыслишка - о да, в самом деле, неплохой опыт!) Он останется. А потом посмотрит на это стадо белых овечек, этих пухленьких мальчиков - захочется им еще сладенького? (какой он, однако, греховодник! коварный соблазнитель, черт побери...
  Спать! Он должен сейчас немножко вздремнуть. А в автобусе будет читать "Песнь о нибелунгах"
  В конце концов, если это примет самые омерзительные формы, он просто уйдет - дерзости у него хватит... он же не пухленькая овечка в шкурке "под настоящую Европу"...
  
  *
  
  Занавес с шумом пошел в сторону - он вскочил.
  Вошли две девочки - кстати, и впрямь еще девочки, его не старше. Одна была особенно хороша, он невольно загляделся: эта тонкая фигура, этот египетский разрез глаз и этот плутовато вздернутый носик... Держи карман шире! она тут же скользнула в боковую дверь.
  Он подошел ближе и протянул второй несчастный свой измятый клочок кассовой бумаги. Мельком взглянув, она оставила тот порхать вниз и, схватив за руку, затащила его без многих церемоний в массажный кабинет.
   "Оставь одежду всяк сюда входящий..." - подумал он мимоходом - нет, право, это забавно!
  - Как? - тебя? - зовут? - спросила она с жадным полузвериным любопытством, стараясь выговаривать немецкие слова как можно четче. Типичная баварская шлюшка, чуть полненькая, чуть вульгарненько размалеванная, с чуть уже подзавядшим личиком... По крайней мере, ей не больше 18, и, по крайней мере, она весело настроена.
  - Александер, - ответил он, преобразовав имя на европейский манер, как делал наш император, и опять-таки чуть кисленько поморщившись. - Ты спокойно можешь оставить свою отчетливую артикуляцию: я не полуглухой Бетховен.
  Бетховен - тот решительно не стал бы писать никакой Ode an das Freudenmаеdchen, никакой "Оды к девушке для радостного времяпровождения".. Что ему, однако, за чушь лезет в голову!
  - Ну? - она окинула его взглядом скептически и будто разочарованно. - Дурацкий акцент у тебя, парнишка... австриец?
  - Русский.
  - А-га! - ну что стоишь, русский? Раздевайся! - воскликнула она с чудной грубоватой непосредственностью.
  Он пожал плечами, снял "сюртук", рубашку - удивительно он был худ и бледен - лег на скамью для массажа, что-то вроде операционного стола - превосходный сервис, разве нет? Девушка начала свои штучки: пощипывания, поглаживания... Он лежал никакой - она приказала ему перевернуться на спину и принялась заново. При этом она сбросила рабочий халатик (превосходный сервис, разве нет? дело в том, что в Баварии "девушки для радостного времяпровождения", как их называют, есть обычные работники сферы обслуживания, поэтому носят короткие фирменные халатики) и осталась в нижнем белье - надо думать, более привычной рабочей одежде. Девушка была совсем, между прочим, не безобразна, пожалуй., что и хорошо сложена - к своему смущению он почувствовал, что свое дело она знает отменно - да впрочем, что ему до его плоти, до его Fleisch, до мяса, как писали остроносые и хитрые германские церковники, до мяса - вышло, что он так и остался лежать бревно бревном.
  - Да что с тобой, мальчик? Ты сюда зачем пришел, скажи-ка?
  - Я?
  Он сел на край своего ложа.
  - Знаешь ли, это долгая история... Мои драгоценные попутчики захотели попробовать все типично немецкие удовольствия, включая типично немецкий бордель - вот я и пошел первым: кому же отдуваться, как не руководителю группы?
  - Серь-езно? - он кивнул.
   Она уставилась на него широко открытыми глазами. Затем расхохоталась. Сначала он пробовал изобразить пораненную гордость, да потом и сам рассмеялся...
  - Ну-ну... - она села рядом с ним.
  - Откуда ты, скажи-ка-а?.. - спросила она напевно.
  - Минутку... - ему было неудобно сидеть так - он набросил рубашку на плечи. Она сделала то же его пиджаком - в мгновенье ока она снова сидела рядом, доверительно болтая ногами.
  - Я из Петербурга - это такой, понимаешь ли, город на Севере...
  - Да знаю я... - вставила она иронически.
  - Неужто? - они опять рассмеялись.
  - Скажи-ка, Александер, что ты поделываешь дома?
  - ?
  - То есть - это значит примерно: чем ты занимаешься в свободное время? Всякие веселые вечеринки или... - ну, ты понимаешь! Мне, понимаешь ли, всегда было интересно, что могут русские молодые люди делать в свободное...
  Ах, вот что!
  Он улыбнулся.
  - Холодно, холодно. Нет у меня свободного времени.
  - Как та-ак? А выходные?
  - У нас шестидневная школа, и по воскресеньям мне тоже нужно много учить.
   Она состроила рожицу.
  - Ну что ты говоришь, как кис-ло... Скажи-ка, Александер: никаких дискотек, никаких Party, ничего? - рarty она произнесла почти жалобно.
  Он подобрал губы, чтобы не выдать улыбку.
  - Нет-нет! Иногда я друзьями закатываю превосходные оргии...
  - О! - она сощурила глаза от восхищения.
  - Только не радуйся раньше времени: оргии по-нашему - это питье нарзана и рассуждения о классической философии.
  - Как-как? Повтори, пожалуйста: классической фи-ло-софии?.. - она расхохоталась заново.
  - Да что же здесь смешного?
  - Ох, прости... - она немножко наклонилась, чтобы спрятать улыбку за поднятым воротником. "Как фигура Уты в Наумбургском соборе", - подумал он внезапно, и так же мгновенно был мучительно тронут этим видением.
  - Мне кажется невозможным, что я сижу здесь и болтаю с тобой так доверительно, - сказал он тихо.
  - Не поня-ла? Нет, правда, я тебя не понимаю.
  - Именно то, что ты меня не понимаешь и не можешь понимать. Ты - существо другого мира: вашей легкости, вашей веселой живости, вашей праздности, вашей, в конце концов, роскоши - мы этого не знаем...
  - Ох! советское воспитание, представляю себе... - она склонила головку влево и шаловливо глянула искоса. - Бедный ты мальчик.. скажи-ка: у тебя есть дома девушка?
  Что за дело может быть до того баварской девке?
  Он пожал плечами вновь.
  - Какое дело тебе, право? У меня есть та, которую я счастлив только видеть...
  - Ах, старая песенка! А она, которую ты счастлив только видеть - она что, хотя вполовину такая же, как ты, красивая?
  Что она опять несет за чушь?!
  - Бедный мальчишечка... -девушка казалась в одно мгновение задумчивой, близко к загрустившей - тут же она обняла его и сердечно поцеловала в щеку, что вновь его странно тронуло и примирило. - Ну-ка! видишь вот это? - она показала ему свое колечко - собственно, не колечко даже, а маленькую блестяшку на крылышке носа. - Вы все с вашей нелегкостью и вашим Lenin! - имя она выговорила с презабавным акцентом и презабавно же сморщив носик, - можно у вас сделать нечто подобное?
  - Да ты и Ленина знаешь? - он протянул руку, чтобы коснуться блестяшки.
  - Да, вот это! - подтвердила она задорно.
  Они услышали вдруг, как дверь отворяют и кто-то проходит по комнате - не успев еще оглянуться, он ощутил спиной жгучий, хлесткий удар - фрау Гизела уже выходила...
  В некоторых немецких публичных домах, и хороших публичных домах, принято по сию пору, что фрау содержательница собственноручно контролирует работу персонала - вот таким неласковым образом...
  Обмерев, они молча смотрели друг на друга.
  Она опомнилась наконец и сорвала с него рубашку: на спине была еще заметна розовая полоска.
  - Ох ты бедный ты мой... больно?
  Нужно сказать, что баварские проститутки такие пустяки не принимают обычно близко к сердцу.
  - Да нет, - ответил он, и здесь поджав губы. - Тоже, в конце концов, н е п л о х о й о п ы т...
  - Ты!..
  Она быстро спрятала лицо в ладони, будто снова хотела скрыть улыбку, и пробормотала - он едва понял:
  - Фрау Гизела нас перепутала - это меня нужно было вытянуть разочек, что я тут сижу бездельничаю, вместо того чтобы -
  - ...Работать?
   Она решительно бросила руки.
  - Да! Ну, уж теперь-то я тебя долго ждать не заставлю, солнышко мое!.. - она спрыгнула и, ухватив его за руку, скоро втянула в соседнюю комнатку - к массажному залу примыкало много таких комнаток: одна кровать - вся мебель. Он и не подумал противиться, совершенно сбит с толку.
  Дверь прищелкнула язычком засова - ох уж эти претенциозные европейские дверные ручки!
  - Я исправлюсь, честное слово - мы сейчас быстренько все исправим... - она взяла его за плечи и посмотрела в глаза - нежно, проникновенно. - Миленький мой! Ты слишком долго общался с яйцеголовыми, миленький мой, они тебя заморозили - так вот, простая баварская девочка тебя немножечко отогреет...
  Коль на то пошло, в последнее время он общался много больше с кошелькоголовыми... Внезапно она прильнула к нему - прижала к себе со всей своей силой.
  - Любименький! Скажи: был когда на свете такой умный, такой красивый, хорошенький такой, такой ми-лый маль-чик?
   Она расстегнула лиф и отбросила его - с непонятной, совсем непрофессиональной поспешностью - прильнула к нему снова - прижала снова к себе со всей своей силой - он стоял опять полным бревном - девушка взволновала его несказанно - девушка! женское существо, горячею женскою благодарностью переполненное существо - кожа у нее горела, он чувствовал, он чувствовал ее стучащее сердце - пойманной, сдавленной птицей трепещущее сердечко - там, на левой груди - Господь сохрани его!! чтобы баварская проститутка...
  Он оттолкнул ее от себя
  - Поди прочь, девка!
  Она покорно отступила и смотрела на него безмолвно - только подняла руку, чтобы закрыть грудь - чтобы прижать ладонь к бешено стучащему сердечку.
  - Что, - шепотом, - что я тебе сделала?
   Was - was hab ich dir denn angethan?
  Она гляделась, она подняла с полу его сюртук, набросила, застегнула - высоко, до самого горла - она села на кровать и начала, кажется, всхлипывать - плечи ее вздрагивали - тихонько, неслышно. Господа святого ради, она не имеет права! она не имеет права, она на работе, в конце концов!! она на работе, черт бы побрал все ваши европейские просвещенные бордели...- она -
  Он сел рядом и обнял ее - неназойливо, так мягко, как он только мог. Потом позволил ей перебраться к себе на колени и стал ее качать - они сидели так верных 5 минут. Он не знал, что шептал ей; не знал, почему шептал по-русски - все утешающие, все ласковые, все самые задушевные слова, которые он знал...
  - Знаешь ли?
  - Да?
  Она освободилась от объятья, лишь чтобы положить головку ему на грудь.
  - Мне тут вдруг вспомнился случай с одним русским поэтом - его звали тоже как тебя: Александер...
  - Кого ты имеешь в виду?
  - Александер Блок.
  Настал черед ему замереть в изумлении. Немецкая девчонка - конечно, никакого понятия о всяких там Шиллерах и Гете, что вы! - и вдруг знает о милом Блоке!
  Она рассмеялась счастливо.
  - Не подумай, пожалуйста, я тоже из породы яйцеголовых или уж... - не-ет! - просто фрау Гизела нам рассказывала...
  - Ну!
  - Так вот, этот Блок тоже хотел как-то взять себе ... - она запнулась, - девушку для развлечения...
  - Зачем же ты запинаешься? - он обнял ее чуть крепче.
  - Ах ты! ах... - ну вот - он взял одну - уличную, кажется - с большой такой улицы, с Newski Pros-pekt - ох, еле выговорила! - при этом он выглядел так благородно, что ли, что она уж подумала, музыкант какой или вообще иностранец... - он почувствовал по голосу и по натянувшейся на щеке коже, что она улыбается. - И тоже у него были такие симпатичные кудряшки... - она протянула руку к его височному завитку. - Ну вот, значит, так: они пришли в номер, он крикнул горничную принести чаю, а она вошла в комнату - то есть она, а не горничная - прилегла на диванчик - и заснула.
  - То есть такая же, как ты, непрофессионалка.
  - Что-ты-что-ты!..
  Они любовно прижались друг к другу.
  - Ну вот: она просыпается и видит, как он на нее смотрит - у нее даже холодок по спине пошел. Ну она, конечно, извиняется и все такое прочее - а он берет ее на колени и начинает качать как маленького ребенка...
  Он легонько подкачнул ее на коленях.
  - Дак вот: она опять задремала, а проснулась - глядит: его нет, а на столе он оставил крупную денежку...
  - Тонкий намек на толстые обстоятельства, как у нас говорят, - он достал 100 марок из кармана - собственно, из ее кармана, то есть из пиджака - и положил их рядом.
  - Ты, мальчишка! - она с шалой резвостью попыталась его поцеловать - он, улыбнувшись, не хотел защищаться - только вдруг отвернулся, чтобы спрятать слезинку: так странно взволновала его эта история, история о нежном ангелическом Блоке, рассказанная заурядной баварской шлюшкой!
  Неожиданно он крепко стиснул ее в объятьях.
  - Ты пойдешь со мной?
  Она испуганно и горестно распахнула глаза.
  Он уже встал и ходил взад-вперед, застегивая рубашку (ее девушка должна была прихватить с собой из массажного зала, так как тот немедленно занимался вновь - система работала без сучка без задоринки, что и говорить...)
  - Дай мне, пожалуйста, мой сюртук и одевайся, - сказал он возможно мягче, чтобы это не прозвучало в приказном духе. - Деньги ты возьми, а то фрау Гизела будет сердиться. - Он замер, набирая дыхание. - Через 7 часов я уезжаю. Ты пойдешь со мной?
  Это чистой воды бессмыслица, что он говорит: как она пойдет с ним? Все места в автобусе бронируются. А сколько стоит поездка? А она сама - она-то что будет делать в его больной стране? Займется опять своей древней профессией? Она, безымянная шлюшка - он даже имени ее не знает... Она его, кстати, тут же бросит, здесь и думать нечего...
  Но он здесь не останется, он не может остаться, он и не хотел бы, по сути говоря - Господи светлый, не приведи! - нет, здесь он не останется...
  - Ты!
   Она ступила перед ним вновь с той же детской беззащитностью, опустилась на колени и начала целовать его руки.
  - Т ы р у с с к и й п о э т ! т ы м о й п р е к р а с н ы й р у с с к и й п о э т...
   Поэтом, между прочим, он тоже был, и редким поэтом: "Нева" и "Современник" уже хвалили его стихи...
   Здесь он не умел защищаться, он только попробовал унять дрожь в руках - и, если ему это не очень хорошо удалось, его ли в том была вина?
   Она подняла к нему лицо - чудное лицо, лик.
  - Я пойду с тобой. Я пойду с тобой, миленький мой... - кажется, и ей стоял соленый комок в горле. - Мне еще только 2 часика осталось только до моей смены... - она запнулась.
  Это чушь какая-то, что она говорит: как она пойдет? В самолетах теперь сплошная бронь. А что она будет делать в его ужасной стране? Работать валютной проституткой? Конечно, дорогая моя! а что ты краснеешь, как девочка? будто тебе впервой... Она, безымянная шлюшка - он даже имени ее не знает... Он-то, кстати, ее бросит тут же: он слишком хорош для нее, она уже чувствует, он ее когда-нибудь оставит...
  И все же - неужто ему сейчас, так вот просто уйти? - боженька светлый, ну еще только десять минуточек!..
  Он осторожно поднял ее с колен.
  - Не беспокойся, милая девушка: два часика выдержит еще кошелек бедного русского поэта...
  У него ровно 200 марок и сколько-то мелочи - и нужна будет марка на метро. Марку на метро он выбъет со своих похотливых овечек, как законную плату старого паяца.
  Он вынул кошелек и протянул ей 200 марок.
  
   ХАЛЛЕ
  
   Шины были туги до твердости - одна атмосфера - такие почти не касаются асфальта. Цепь скользила бесшумно и чутко. Рама породистых очертаний чуть подрагивала, как молодая лошадь, вытянувшаяся на скаку в струночку - несмотря на ливень и дорожные лампы, он упрямо разгонял велосипед.
   Нет, дело здесь не в том даже, что все вышло в результате вот так вот сумбурно, и немножко нелепо, и совершенно непонятно.
   Его могучие непокоримые расческе кудри, его рыжая грива превратилась в неприглядные лохметочки, и по лбу тек непрерывно то ли пот, то ли дождь - он же не уставая все гнал велосипед и гнал сильным сердцем воздух через ноздри, широкие нозри, чертовы твои крепкие немецкие ноздри, пролетая с шумными брызгами мимо бюргеров на остановках и уличных автоматов-торговцев презервативами. Нате вам!..
  ... И не в том дело, что он все равно не сумеет читать эту варварскую кириллицу, и все равно не напишет правильно адрес, и письмо затеряется на бескрайних просторах у ямщика в медвежьей дохе...
   Он свернул с красной велосипедной дорожки, вообще, конечно, не дело так ездить, и понесся по обочине Брахвицер Штрассе навстречу транспорту - кстати, уже снова двоих задавили на этой неделе, сумасшедший год, все газеты кричат.
  ... И не в том, что на вокзале, при прощаньи, вертя в руках эту несчастную белую астрочку, когда он, крепко сжав ее руку, говорил, какая это счастливая, волшебная встреча, и ему почему-то казалось, что это именно очень по-русски, очень a la Dostojewsky, она отклонилась в сторону, несчастно улыбнулась - поезд уже объявили, вокзал беспечно шумел вокруг, воскресенье, вечерний поезд, займите места, господа - сказала "Вот ведь глупость" - и вдруг разрыдалась, как маленький ребенок, у нее текли слезы по кофточке, откуда они все взялись, она все никак, никак не могла успокоиться, он сам ничего не мог сделать, ему тоже сдавило так внутри, что в голове стал белый дым - он только обнимал ее неумело, из рук вся сила вдруг ушла, и лепетал такие же неумелые утещающие, нежные слова на своем убогом гимназическом Russkom Jasyke - господи, боже, боже!..
   Он передвинул на крайнюю отметку рычажок на руле, и, налегая на педали, стал выжимать из доблестного буржуйского механизма все его свинячьи силы.
   И совсем не в этой астрочке - когда он, решившись, наконец, достал скрипку из заплечного рюкзака, свою "Луизу Манчини" - нет, не подумайте, не именную, не на заказ, просто он очень полюбил это заводское поленце - и, встав у подножия памятника Генделю и откинув с каменных ступеней банку "Колы", начал играть один из паганиньевских каприсов -- ох, это было самое то - играть на таком лютом холодище! самый горячий, самый искристый, снизу по телу сразу пошел электрический ток и помог ему согреться - а потом перешел на тему из Рахманинова, из виолончельной сонаты - слышал однажды эту сонату, и плевать ему было, что его герр учитель мемечет о большом даровании, и плевать ему, Дитриху Герцу, было на весь этот сонный средненемецкий городишко и толстого бронзового старика Генделя... - она стояла завороженная и прохожие, захваченные ее фигурою, тоже на минутку приостанавливались и бросали ему под ноги монетки, они очень смеялись над этими монетками, бог ты мой, как хорошо было смеяться! и он вдруг купил ей этот дохлый цветочек у цветочницы - на большее не хватило - и они все смеялись - о н а, перестав смеяться, пробовала долго объяснить ему на своем смешном немецком - очень серьезно: да! Она...
  Она раскраснелась, разгорячилась, и глаза ее чудно расширились, было что-то настолько - они остановились на площади, ветер был вокруг - было что-то настолько пронизающее, чудно-хорошее в ней, что ему почти стало страшно, он отвел глаза, он не заслужил здесь, вот так, рядом, стоять - она говорила, что он играл сейчас - да, вот сейчас, когда стоял рядом с Генделем в алой венгерке, с этой венгеркой особая история, все панки на нее косятся, плевать, и ветер ему трепал рыжую гриву - с л о в о м , о н б ы л к а к Б е т х о в е н! - какой Б е т х о в е н?, Beethoven, наверное, это так русские произносят Beethoven, старина Beethoven, ты тоже не терпел всю эту буржуйскую шваль; ему вдруг слезы наступили на глаза, с чего бы...
   Oн пролетел перекресток, слыша слева отчаянное гуденье. У в а ж а й т е н е м е ц к и е П р а в и л а Д о р о ж н о г о Д в и ж е н и я с п р е и м у щ е с т в о м в е л о с и п е д а м и у в а ж а й т е Г е р м а н и ю , м а т ь в а ш у !..
   ... И не в ее манере радостно и чутко всему удивляться - какая светлая, умная девушка, как просто, доверчиво отзывчивая! как ребенок - когда трамвайчик вышел из-за поворота и в двух метрах в небо поднялся готический собор - редкая благородная вещь при теперешних дерьмократических архитектурных вкусах, в старом городе, кстати, очень хорошо, осень такая ясная, чего это он рассентиментальничался, дрянной знак - так вот, она припала к стеклу и не могла перевести дыхание, была милая чудесно, так вот... - кстати, потом выяснилось, что она ни разу не была здесь - приемная семья ее не очень-то баловала - и, не соблазни он ее на прогулку по городу вместо кислого прощального дня в постномордой гимназии, гимназии, гимназии, чтоб сдохли панковьи гимназии! так бы она ничего и не увидела... - так вот - к а к , и н т е р е с н о , н а н е е с м о т р е л и э т и п о д о н к и в с е т р и м е с я ц а , с о о т е ч е с т в е н н и ч к и ч е р т о в ы , к р о в ь в с к и п а е т! - так вот, ему не объяснить, что в этой девушке была за тоска, в каждой походке - это от ее родной страны тоска, бедная страна - от такой сердце щемит, даром что Дитрих Герц боров, дыши, дыши, ноздри твои поросячьи, целехонек, сто метров еще пробежишь, не запыхавшись...
   Встречный автобус шарахнулся в сторону, безумно сверкнув фарами, и обдал его кормовою волной. Грязный по уши теперь.
  ...И не в том дело, как они говорили - сначала осторожно, словами-шариками - и не успел он оглянуться, уже хохотали вовсю над своим русско-немецким - и вдруг выяснилось -
   К у д а п р е ш ь , л ы с ы й д е п у т а т и ш к о ?!.
  - и вдруг выяснилось, что они знают друг у друга потаеннейшие уголки сердца, что ему, великовозрастному 17-летнему болвану, первый раз, наверно, в жизни есть с кем поговорить - они прямо в трамвае начали говорить, какое счастье вот так вот!, 17 лет!! 17 лет, Аннет из Нойштадта, потом Штефани, еще какие-то девки, ни одного близкого человека вокруг, блуд, блуд, это всё был сплошной блуд, они иначе не умеют, он тоже не умел - а это была а н г е л - как она смеялась, как - е с л и к т о - т о и з г и м н а з и ст о в е е т р о н у л , е с л и , если ... нет, и даже не в этом дело, и не потому он так гонит сейчас это несчастную породистую железную скотину производства бывшей Фэ-Эр-Гэ, а в том, что обругал ее - когда он утром, летя вот точно так же, выхватил за поворотом светом фонарика от сервопривода девушку в двух шагах, и его спасла только звериная сноровка и ручной тормоз, и он, вытянувшись в стременах (т. е. на педалях) и яростно сверкая полусонными глазищами, покрыл ее сочной бременской сапожной руганью - S i e s c h a w o h l n i x , M a d e l , o d e h a s c h a b l o s s G r a p p e n i m K o p f e ! ? k l o p p t e s m i t d e n - и вдруг замолчал, когда ему стало жутко стыдно, когда понял, что ругает абсолютную Белоснежку и что такие девушки не растут на жирненькой землице городка Халле-на-сале [Саале - река] - а она, распахнув во всю ширь невозможно, невозможно черные глаза, только слушала эту дрянь, не понимала наверняка, а потом ответила трепетно и с какой-то трогательной нeправильностью: "ихь бин дии руссишэ", т. е. что она русская и не знала, что значат красные велосипедные дорожки, и потому совсем не виновата...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"