Аннотация: Лекция 5 из романа "Русское зазеркалье", которую Элис Флоренски читает студентам Колледжа современной музыки в Лондоне.
"Ветер перемен"
Лекция 5 из романа "Русское зазеркалье"
Уважаемые студенты, я осознаю, что мои лекции заслужили сомнительную славу "слишком общих". Вы можете заподозрить меня в том, что если бы, скажем, я решила прочитать лекцию про детские песни, я бы, вероятно, начала со следующих вопросов: Что такое дети? Чем они отличаются от взрослых? Как воспитывать ребёнка? Собираюсь оправдать ваши подозрения и сделать именно это. Сегодня я поговорю о русских песнях для детей и, прежде чем мы разберём одну из них, займусь этими возмутительно общими вопросами.
Чтобы сметь задавать общие вопросы, в человеке, воистину, должно быть что-то от ребёнка. Вновь хочу вам напомнить об Агнеш Геллер, ныне живущем венгерском философе, что определённо утверждает: философия всегда поднимала именно детские вопросы. А почему дети вообще задают детские вопросы? Мой ответ таков: потому что они, в отличие от нас, не в полной мере осознают скрытые и явные механизмы нашей жизни, жизни, которая во всех своих частностях, включая их собственные игрушки, игры или школьные занятия, определяется не ими, а взрослыми. Иначе говоря, они пока ещё не чувствуют себя здесь на земле "как дома". Им всё ещё предстоит научиться, как справляться с рутинными и не вполне рутинными действиями нашей повседневной и общественной жизни, от покупки продуктов до общения с девушкой, и от прохождения собеседования при приёме на работу до руководства фирмой. Эти действия определённо отличаются в разных культурах - даже сейчас, когда мир стал таким утомительно однообразным, - и именно поэтому туристы, эмигранты или беженцы порой производят очень беспомощное впечатление, очень "детское" впечатление, я бы сказала: им тоже только предстоит выяснить, чем общение с девушкой в Руанде отличается от общения с девушкой в североатлантических странах. (Одна из великих ошибок современности, замечу в скобках, состоит в том, чтобы ошибочно принимать беспомощность беженца за его невинность: эти слова - вовсе не синонимы и никогда не были ими.)
(И ещё одно замечание: я также задаюсь вопросом, почему детские вопросы задают философы, и буду рада вашим догадкам на этот счёт.)
Всё вышесказанное было попыткой ответить на первый вопрос нашей лекции, а именно вопрос о том, чем являются дети. Они - люди, очень непохожие на нас, существа, не знающие, как делать очень земные вещи, необходимые для жизни в качестве взрослого человека. А ведь и мы можем поучиться у них: тому, как вести себя в духовных областях, которые, образно выражаясь, были страной их отправления перед тем, как они прибыли к нам. Безусловно, моё последнее замечание будет верным для вас лишь в том случае, если вы вообще допускаете существование этих духовных областей. Если же, с другой стороны, вы твёрдо верите, что наше сознание - следствие материальных причин и условий вроде химических процессов в нашем мозгу, моя последняя мысль немедленно оказывается полностью абсурдной - как и любое священное писание любой религии, каковое писание атеист обычно воспринимает в качестве образчика хорошей - или плохой - художественной литературы. Но это уже совсем другая история.
Детям требуется ещё очень многое изучить, и они делают это, подражая тому, что делаем мы, взрослые. Именно так трёх- или пятилетний ребёнок, кроме прочего, заучивает слова родного языка. Никакое подражание не является совершенным, по крайней мере, в своём начале, и поэтому детям требуется право ошибаться: у них должно быть "безопасное пространство", где им не придётся отвечать за свои ошибки. Всякая культура предоставляет или раньше предоставляла им такое. Игры в частности и детство вообще считались раньше "зелёной зоной", защищённой областью, жителям которой не приходилось (всерьёз) отвечать за всё сказанное или сделанное.
Но не только это: всякая культура постепенно вовлекает или раньше вовлекала детей в "жёлтую зону", например, в выполнение домашних обязанностей или, может быть, в работу их родителей, проще говоря, давала им всё более и более взрослые задачи, при выполнении которых они учились делать взрослые выборы - и отвечать за них. Не могу не вспомнить очаровательную, но недобрую Бекки Шарп, героиню "Ярмарки тщеславия" У. М. Теккерея, которая начинает работать в качестве младшего учителя ещё до того, как выпускается из школы, или - более тревожный образ - Петю Ростова в "Войне и мире" Льва Толстого, который, будучи кавалерийским офицером, погибает на поле боя в пятнадцать лет. (Разумеется, его пример - крайний: это - пример юноши, помещённого в "красную зону", то есть зону, в которой свободы и обязанности подростка полностью совпадают со свободами и обязанностями взрослого человека, в которой выборы и решения юноши таким образом оказываются "смертельно серьёзными", в его случае дословно.)
Ваш скромный лектор рассматривает две первых зоны как обязательные условия воспитания ребёнка, превращения его в полностью ответственного за свои поступки взрослого человека. Грустная данность нашей культуры состоит в том, что мы более не знаем, как эти зоны создать.
Детям сегодняшнего дня не даётся безопасной области, где они могли бы от души радоваться своим наивным, самостоятельно придуманным играм. Книга вроде "Лев, колдунья и платяной шкаф" не могла бы быть написана в наши дни: не осталось шкафов, в которые можно залезть, не осталось старых домов, по которым дети могли бы полазать без надзора взрослых. Вместо этого нашим детям приходится взаимодействовать с хитроумными механизмами компьютерных игр, которые никогда не поощряют их собственной фантазии и которые, фактически, воспринимают игроков в качестве маленьких взрослых - "маленьких взрослых потребителей", если быть более точным. Компьютерные игры, вместо того чтобы питать воображение или иные творческие силы ребёнка, принуждают его следовать заранее одобренному шаблону очень прагматического, очень рационального поведения. Например, в классическом "шутере" вы стреляете по "врагам" и собираете бонусы, а иначе вашего героя самого застрелят, и игра закончится. Никакого третьего варианта не предусмотрено, и саму необходимость убийства ваших "врагов" или, в конце концов, восприятия их в качестве таковых совершенно не получается поставить под вопрос, ведь квази-реальность компьютерной игры буквально не имеет ни одного персонажа или алгоритма, которые могли бы на такой вопрос ответить. Вообще, можно было бы сказать, что механизмы, лежащие в основе компьютерных игр, и политические процедуры современности в своей основе тождественны, что нам в нашем качестве политических марионеток предоставляют те же самые ограниченные выборы из двух вариантов, ложно описываемых как подлинно различные, что предусматриваемая компьютерными играми выработка примитивных социальных рефлексов, подобная дрессировке собачек Павлова, таким образом, глубоко оправдана. Но это увело бы нас слишком далеко в сторону от предмета нашего разговора. Кроме прочего, нам никогда не стоит забывать, что всякий человек, проходящий этот примитивный тренинг собственных рефлексов, подвергается колоссальному психологическому давлению, которое полностью исключает компьютерные игры из числа "защищённых областей". Именно это я в первую очередь и хотела сказать, начав говорить о них.
Также и школу сегодняшнего дня не приходится считать безопасной зоной. Говоря это, я даже не имею в виду многочисленные случаи травли в школе или злоупотребления полномочиями со стороны педагога. Я в большей мере говорю о том, что современная школа - то самое место, где учащийся должен преуспевать, соревнуясь с другими учениками, а вовсе не место, где ваши ошибки легко извинят и тем более спокойно обсудят так, чтобы это обсуждение было плодотворным. Это верно и для родителей, а не только для детей, и для родителей, может быть, в большей степени. Всякий родитель, можно сказать, чувствует, что его неспособность выбрать "хорошую" школу окажется фатальной для карьеры его ребёнка, даже если он или она при этом понятия не имеет, чтó, собственно, такое - "хорошая" школа. Но послушайте, если мы начинаем рассматривать школьное образование только в свете будущих карьерных успехов учащихся, самое разумное - это насытить их расписание "реалистичной" и "готовящей к профессии" учебной и внеучебной работой, которая, конечно, вовсе не будет "зелёной", если использовать предложенные ранее термины. Разумеется, не будет такая учебная работа и "жёлтой": она будет серой, как будни офисного клерка.
Есть и другая чувствительная тема, которой я хотела бы коснуться. "Безопасное пространство" для меня, полностью взрослой женщины, - это такое пространство, где никто не будет меня тревожить требованием совершать потребительские выборы самого разного вида, в том числе и сексуальные выборы. (Пожалуйста, примите очевидную идею о том, что любой сексуальный контакт, не предполагающий долгосрочных отношений и связанных с ними обязательств, становится всего-навсего маленьким "потребительским приключением" и ничем больше.) Мы, взрослые, можем себе позволить и иногда позволяем себе роскошь быть оставленными в покое. А вот нашим детям, которым это нужно больше, чем любому из нас, мы не позволяем этой роскоши. Мы насильственно обращаем их взор на современные реалии половой жизни, мы буквально заставляем их совершать выборы, которые мы, взрослые, часто рады не совершать, мы пренебрегаем тем, что последствия некоторых из этих выборов, к совершению которых был принуждён юный человек, неспособный увидеть весь спектр всех этих последствий, будет невозможно исправить в дальнейшем. Школа, что делает это, по моему скромному разумению является чем угодно, но не зелёной зоной.
К сожалению, быть жёлтой зоной у неё тоже не получается. Мы не позволяем детям быть детьми в подлинном смысле этого слова, ведь создание пространства для их самостоятельной игры - дело "беспечное" и "безответственное" в свете соревновательного рынка труда сегодняшнего дня. И в то же время мы не позволяем им быть взрослыми, потому что мы и сами по сути разучились быть ими. На тот случай, если вам нужна метафора: мы никогда не дадим юному Пете пойти на войну, потому что и сами давно забыли, как наточить саблю. В мире, из которого успешно упразднена опасность, в котором не требуется совершать суровых выборов, в мире, в котором нам, взрослым, больше не нужно быть взрослыми, продлить подростковые годы наших детей на как можно больший срок становится самой разумной стратегией поведения.
Все эти мысли, по сути, мои - но я была очень рада наткнуться на них в "Утраченных иконах", книге, написанной дост. Роуэном Уильямсом, который был Архиепископом Кентерберийским в течение десяти лет. Ему пришлось оставить этот пост в 2012 году, потому что он в свою бытность главой Англиканской церкви задавал множество "детских" вопросов, каковое поведение никогда не одобряется для клирика в столь высоком чине. Книга была написана в 1997 году и до сих пор, на мой взгляд, крайне полезна для чтения - вас неприятно поразит, как современно всё, написанное в ней. Личное замечание: в какой-то момент моего долгого пребывания в Британии у меня появилось мучительно-сильное желание вновь прикоснуться к своей родной культуре, и, конечно, книга под названием "Утраченные иконы" показалась мне превосходным способом это сделать. Само собой, доктор Уильямс говорит об "иконах" в более широком смысле (хоть и находит пару слов для знаменитой "Троицы" Андрея Рублёва) и стремится рассматривать в качестве икон те значимые части нашей культуры, которые, кажется, мы безвозвратно потеряли. "Детство" - одна из таких частей.
Всё это было введением - долгим введением, соглашусь - в тему песен для детей. В наши дни Россия стала частью глобальных социальных и экономических процессов, и это означает столкновение наших детей с теми же проблемами, которые значимы для детей во всём мире. Дети [и их родители] в России тоже испытывают давление со стороны рынка труда; им, как и их сверстникам в других странах, взрослые тоже не дают настоящих образчиков ответственного поведения или особого пространства для раскрытия их творческих сил; они, как и везде, подвергаются преждевременной сексуализации, хоть школьное образование в России в этом и не участвует. Для любого, рождённого в Советском Союзе, положение дел было совершенно иным.
Кто-то из вас, вероятно, знаком с "Рашнс", песней, темой которой являются угрозы ядерной войны и политическая истерия по обе стороны "железного занавеса". Песня была сочинена Стингом в 1985 году; в 2019 году мы вновь, без всякого удовольствия, осознаём её актуальность. Но, возможно, вы не знаете истории её написания. Музыканта вдохновила советская телепередача для детей - думаю, это была "Спокойной ночи, малыши!". Позвольте мне процитировать, что сам Стинг сказал по этому поводу.
"У меня в университете был друг, который сообразил, как можно перехватить спутниковый сигнал русского [то есть советского] телевидения. Обычно мы, взяв пару банок пива, забирались по узкой лесенке [на чердак], чтобы поглядеть русские передачи. В это время ночи показывали только детские программы, их аналог "Улицы Сезам". Я был впечатлён заботой и вниманием, с которым они относились к передачам для детей. Я огорчён тем, что наши теперешние противники не руководствуются той же этикой".
Именно эта забота, внимание и деликатность вдохновили его написать, что "русские тоже любят своих детей", знаменитую строчку, которой заканчивается каждый из трёх куплетов его песни.
Советское телевидение никогда не могло похвастаться особой занимательностью, но всё же советские дети наслаждались при этом богатым разнообразием очень хороших передач для детей, мультфильмов, художественных фильмов и сериалов, созданных именно для них, и ни один из этих телепродуктов нельзя было назвать плохим - напротив, они в смысле своей художественной ценности соперничали с фильмами для взрослых. Не забудем о настольных играх для детей, журналах для детей и детских книгах, начиная со всяких считалочек для малышей и заканчивая настоящими романами. Говоря "романы", я вовсе не имею в виду "графические романы" [то есть комиксы] с их дешёвой сенсационностью и плоскими как стол характерами. Вы знаете, что "Незнайка на Луне", знаменитая детская книга советского периода, написанная Николаем Носовым в 1965 году, имеет примерно столько же слов, сколько средний роман Джейн Остин? Эта книга писалась для того, чтобы её читали, а не чтобы в ней разглядывали картинки. Поверьте мне, если я скажу вам, что "Незнайка на Луне", созданный в качестве сатиры на западный капитализм, - это очень хороший роман. Советские писатели никогда не занижали планку понимания для юных читателей, они никогда не разговаривали с теми снисходительно, никогда не взывали к потребительским инстинктам ребёнка (не могли бы вы порассуждать о том, почему они не делали этого всего?). Забыла сказать о разнообразных внешкольных занятиях, доступных или в каждой школе, или в специальных учреждениях под названием "дома пионеров". Советский Союз можно критиковать за недостаток политических свобод, за регулярные перебои с самыми важными товарами, за то, как легко и быстро государство расправлялось с диссидентами, Бог знает за что ещё, но совершенно невозможно порицать за то, чтó в Советском Союзе делалось для детей. Советская Россия превосходно умела и создать, и поддерживать существование и зелёной, и жёлтой зоны детства - так и хочется сказать "нашего детства". В наши дни в России так же, как и в Великобритании, эти зоны всё больше видятся частью прошлого, "утраченными иконами" нашей культуры, которые мы не в состоянии реставрировать, хоть отдельные люди всё ещё могут понять, чтó именно - и как многое - было утрачено.
Большое число советских мультфильмов для детей имели тот или иной "шлягер", песню, которая, впервые появившись в мультфильме, дальше существовала сама по себе. В знаменитом мультипликационном мини-сериале про Чебурашку, сказочного зверька, созданного Эдуардом Успенским, имелось два таких шлягера, а именно "Голубой вагон" и "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам". Оба они являются частью русской бытовой культуры: так, второй пели или поют в группе детского сада, когда отмечается чей-то день рождения. Моим первым желанием было разобрать "Голубой вагон", поскольку существует английская версия этой песни. Хоть она и простенькая, в ней содержится определённая философия, в рамках которой обычная поездка на поезде видится метафорой нашей жизни, горьким напоминанием о том, что "и это тоже пройдёт" (персидский афоризм, появляющийся где-то в Ветхом Завете). Поразмыслив, я решила, что вы сумеете проанализировать эту песню и без моей помощи (пожалуйста, рассматривайте это как одно из заданий ко второй части нашего занятия). А после я вспомнила другую песню, которая тоже достойна обсуждения. Она называется "Ветер перемен" и впервые появляется в "Мэри Поппинс, до свиданья", двухсерийном фильме-мюзикле, вышедшем на экраны в 1984 году и основанном на историях о Мэри Поппинс австралийско-британской писательницы Памелы Линдон Трэверс. Музыку песни сочинил Максим Дунаевский, а слова - Николай Олев.
Должна отметить, что советская экранизация, о которой идёт речь, содержит в себе всё, что должен иметь хороший фильм для детей. Она не пытается пробудить дешёвые эмоции, которые так легко разбудить и в детях, и во взрослых, или играть на нервах зрителя; в ней содержатся явные нравственные посылы, а не просто развлечение для аудитории; её герои - убедительные личности; она не упрощает реальность до такой степени, что та становится уродливой карикатурой на саму себя; она продолжает быть интересна и для взрослого. Другими словами, она "невозможно скучна и бесстыдно старомодна" для детей в 2019 году. (Что заставляет меня говорить так? Почему современные создатели развлекательного контента не обращаются к нашим детям в той же достойной, ответственной и уважительной манере, в которой с ними говорили советские фильмы? Что делать с этим - если, конечно, с этим можно что-то сделать? Пожалуйста, пометьте эти вопросы для семинарской части.)
А вот и сама песня - или, может быть, здесь будет показан фрагмент видео, если меня не подведёт техника. Сумели бы вы понять, что это - песня для детей, если судить только по мелодии? Честно говоря, песня балансирует между двумя возрастами, как балансирует она между светской и религиозной философией или, скорей, мировоззрением, если "философия" в этом случае кажется вам слишком тяжеловесным словом.
Первая строфа песни начинается с описания Земли, на которой в течение веков дуют ветра наших личных утрат. Про эти злые ветра говорится, что они бесчисленны. Они закрадываются в наши сердца, срывают двери наших домов, крушат наши надежды и внушают страх. Они всегда возвращаются; всё это происходит на протяжении сотен и сотен лет; так было всегда; это так же неизбежно, как вращение Земли вокруг своей оси.
Так и хочется сказать: что за мрачная картина - и насколько точная! Как далека она от того, что мы обычно понимаем под поэзией для детей! Как опасно близок этот образ мира к образу, рисуемому любой мировой религией, будь это буддизм, видящий круговерть жизни в качестве области страдания, или средневековое христианство с его склонностью подозревать зло везде вокруг нас и особенно в нас самих! (Мне совершенно не нравятся эти три восклицательных знака подряд, я и вообще считаю их чертой дурного стиля, но здесь просто не могла от них удержаться.) Очевидно, что авторы "Ветра перемен" отказываются говорить со своей аудиторией тем же языком, которым авторы Хеллоу Китти и других подобных персонажей разговаривают со своей. Грустный парадокс - в том, что иные советские песни для детей были более серьёзными, чем колонки в глянцевых журналах для взрослых в наши дни. Настойчиво рекомендую "Инфантилизацию западной культуры", статью за авторством Саймона Готшалка, опубликованную в "Зэ Конверсейшн" 1 августа 2018 года, в качестве дополнительного чтения по этой проблеме. Цвет первой строфы не зелёный, если использовать предложенную ранее терминологию; это - жёлтый, а может быть, и красный.
Вопрос о том, допустим ли красный в нравственном воспитании детей, напрашивается сам собой. Допустимо ли рассказывать детям о подлинном характере общественных процессов, как мы сами их воспринимаем? Можем ли мы - если и нечасто - просить детей принять полную ответственность за то, что требуется сделать, или совершить нечто за гранью их возможностей (если нет больше никого, кто мог бы с этим справиться), или - в самом крайнем случае - пожертвовать своей жизнью ради жизни других людей? Советская литература для детей склонялась к положительным ответам на эти вопросы - стóит прибавить, что к концу советского периода это происходило всё реже и реже, - даже если и соглашалась с тем, что подросток "в красной зоне" является нежелательным отклонением от естественного порядка вещей, допустимым лишь в крайних обстоятельствах, тогда, например, когда на кону стоит физическое выживание целого народа. Буду рада узнать ваши собственные ответы на эти вопросы примерно через полчаса.
Но, продолжает второй куплет, имеется другой ветер, ветер перемен. Он явится и устранит все злые ветра. Он положит конец нашим изменам, нашим разлукам с любимыми, нашим мелочным обидам. Цвет переключается на зелёный, и вы в качестве ответственного родителя можете выдохнуть. Вы не можете, впрочем, этого сделать, если вы - один из моих студентов, который собирается подумать о смысле этой песни, а не просто эмоционально согласиться или не согласиться с ней.
Что такое ветер перемен, который обещает нам песня? Политическое прочтение метафоры, само собой, очень соблазнительно: параллель с Wind of Change, знаменитой балладой группы Scorpions, написанной в 1990 и радующейся закату Советского Союза, очевидна. На краткий миг человеческой истории нам всем показалось, что противоречия между российской и североатлантической культурами сняты и забыты. Позвольте напомнить вам знаменитый риторический вопрос, которым задаются Scorpions.
Мог бы помечать,
Что будем мы близки - как братья?
Но счастливого слияния двух культур в одну, "конца истории", пользуясь выражением Йошиширо Фрэнсиса Фукуямы, ныне живущего американского писателя и политолога, не случилось, и мне крайне интересно узнать, кто, по вашему мнению, ответственен за то, что этого слияния не произошло.
Должна заметить, впрочем, что такое упрощённое прочтение второго куплета плохо согласуется со смыслом первого, да и с общей атмосферой фильма. Да, иные советские фильмы действительно посылали своим зрителям политические сигналы, но, думаю, "Мэри Поппинс, до свиданья" можно смело исключить из их числа. Такое поверхностное прочтение заставляет меня вспомнить известный Интернет-мем с лошадью, зад которой прорисован очень тщательно, а голова - схемообразно, даже по-детски. Советские детские авторы, чем бы ни занимались, не "гнали порожняка".
Так что же такое - ветер перемен? Это, если использовать "непростительно устаревшую терминологию", - второе пришествие Христа: единичное событие в человеческой истории, после которого мир "переменится физически". Сомнительное истолкование песни для детей, скажете вы, - но не невозможное, если принять во внимание, что "ветер перемен" ещё ни разу не приходил, что его явление навсегда положит конец злу нашей жизни. Этот новый ветер предсказан как однократное пришествие, а не как что-то повторяющееся. Единственное, что повторяется в веках, - это злые ветра наших потерь: они есть сейчас, они были всегда, но с какого-то мига их больше не будет.
Безусловно, "сомнительная" - ещё слишком мягкий эпитет для моей рискованной попытки нагрузить "ветер перемен" советской песни именно этим смыслом. Само собой, вы можете отбросить моё прочтение второго куплета, как и вообще идею второго пришествия Христа. Но есть маленькая проблемка: отбрасывая эту идею, вы отбрасываете и все надежды на фундаментальное изменение человеческой природы к лучшему - и соглашаетесь быть носимым злыми ветрами мелочных обид во веки веков, пока Земля вертится. В другой книге дост. д-ра Уильямса я наткнулась на место, которое - или мне только кажется так - отлично объясняет то, что я сейчас пытаюсь вам сказать.
Слов нет, роман можно читать и обойтись и без такой ответной реакции; тогда единственное, что остаётся сказать романисту, - это то, что ещё не снят вопрос: какой груз вам по плечу? Ведь вопрос о закреплении ценностей не исчезнет сам по себе потому лишь, что реакция православного (или какого-либо другого) христианства по тем или иным соображениям представляется неубедительной. И отказ от свободно признаваемых парадоксов христианской веры не освобождает от парадокса и борьбы. Если вы не способны жить, испытывая напряжение, так выразительно описываемое Иваном, <...> тогда вам остаётся жить с другого рода напряжением: с сознанием того, что для подлинно человеческой жизни такая ценностная основа незаменима, пусть она одновременно является лишь иллюзией, всецело зависящей от человеческой воли [цит. по: Уильямс, Роуэн. Достоевский: язык, вера, повествование / Р. Уильямс; пер. с англ. Н. М. Пальцева. - М.: Российская политическая энциклопедия, 213. - С. 272-273].
Иван Карамазов имеет многое сказать в своей гневной тираде, и его рвение почти заставляет нас забыть, что гневно отрицает он, говоря о несправедливости Божьего мира, именно вечную гармонию конца времён; говоря иными словами, бунтует он против могучего "ветра перемен", который грядёт исправить все вещи во время истинного конца истории, против Христа Апокалипсиса - и именно Ему "почтительно возвращает билет".
"Видишь ли, Алёша, ведь, может быть, и действительно так случится, что когда я сам доживу до того момента али воскресну, чтобы увидеть его, то и сам я, пожалуй, воскликну со всеми, смотря на мать, обнявшуюся с мучителем её дитяти: "Прав Ты, Господи!", но я не хочу тогда восклицать. Пока ещё есть время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь". [Цит. по: Достоевский, Ф. М. Братья Карамазовы. Кн. 1. - М.: ООО "Издательство АСТ"; Харьков: Фолио, 2000. - С. 254.]
Но если вы, подобно Ивану Карамазову, неспособны жить с этим напряжением, если вы обвиняете "ветер перемен" в том, что он явится слишком поздно, если вы - как истинные атеисты, которым Иван не является - отбрасываете саму мысль об этой окончательной, всё исправляющей силе в качестве невозможной и абсурдной, вам придётся жить с напряжением другого рода, а именно с тем, что единственное, на что вы можете положиться, - это злые ветра человеческих потерь, которые закрадываются в наши сердца, крушат надежды и вне всяких сомнении возвращаются каждый год, каждый месяц, каждый день, пока вертится Земля.
Советская культура, неспособная жить с напряжением, "столь незабываемо описанным Иваном", в значительной мере отказалась от предшествующего ей духовного наследия: она надеялась управиться без всякой религии. Странно видеть, как в своих смелых попытках произвести Нового Человека она создавала её [религии] светский аналог. Если бы священные писания всех вер были разрушены, возможно, их суть удалось бы восстановить из советских песен, включая и песни для детей.
Повторюсь, что моя интерпретация песни может быть сомнительной, и в моём устремлении прочесть этот текст церковными глазами, и в обычной для меня попытке получить от него больше, чем он, возможно, способен дать. Ваши толкования этой песни приветствуются; мы займёмся ими после перемены. Первая часть сегодняшней лекции окончена.