Аннотация: В желтом пламени догорающей спички глаза успели срисовать волнующие очертания спины...
НАДЕЖДА ФЕДОРОВНА
Усталость смежает веки. Сквозь дремоту глухо просачиваются сухие слова теледиктора. Пожар...село Ореховка...Харьковская область...сгорел дом...погибли два человека.
Приподнимаю голову. Услужливая память переносит меня в это село, в то далекое время.
Работа, Надя - Надежда Федоровна, Алина, молодость... несбывшиеся мечты.
Работать будем аккуратно! Владимир Владимирович медленно опустил ксерокопию жалобы на мой стол.
Резолюция начальника категорична: "Срочно проверить, доложить, подготовить ответ обкому партии".
Когда едем, Александр Владимирович?
Завтра.
Пыльный и жаркий "Икарус" медленно выехал за город. Владимир Владимирович, мой напарник, дремлет, слегка запрокинув голову на подголовник автобусного кресла. Меня, молодого экономиста, руководство управления направило на проверку нарушений, сообщенных в письме обкому партии анонимом. Неизвестный писал о хищениях в подсобном хозяйстве нашей организации, о приписках, "мертвых душах", аморальном поведении директора, халатностях и недоработках администрации.
Невысокий, поджарый, некрасивый с въедливо-хитроватым лицом, Владимир Владимирович выглядел старше своих тридцати пяти. Ревизором в одной из наших подотчетных организаций он работал недавно, но уже неплохо проявил себя. Частая совместная работа сблизила нас, я просил руководство привлечь его для ускорения проверки жалобы.
Раскинувшись удобнее в автобусном кресле, я еще раз перечитал анонимку. Кривые неровные каракули дополняли бесконечные слова-паразиты: "вот", "так сказать", "значит так". Скорее всего, писали левой рукой: "...свою любовницу, Крастнову Надежду, директор, значит так, устроил работать в бухгалтерию, а она и писать, так сказать, толком не умеет, вот, значит так...".
Дорогу в любое свиноводческое хозяйство можно безошибочно определить по запаху. Кислым зловонием свиного навоза пропитано все, что имеет отношение к свиноводству, и дорога и стены конторы и грязные кабинетики специалистов, их одежда, обувь - бессменные резиновые сапоги, и особенно волосы, они так хорошо впитывают запахи. Каждый зоотехник и ветеринар хранят в своих сейфах неизменный одеколон. Анекдот о влюбленном ассенизаторе, идущем на свидание, здесь знают все.
Петр Илларионович, директор подсобного хозяйства, встретил нас настороженно и в меру гостеприимно. Черноволосый, средних лет, с узким загорелым лицом и небольшими живыми глазами, он старался держаться надменно и независимо.
- Чушь, клевета, интриги , сплошная ложь, - его реакция на содержание письма была резкой и немного театральной, - никаких шашней с подчиненными я не завожу, махинациями не занимаюсь. Проверяйте, мне скрывать нечего. Вы к нам надолго?
- Денька на два-три.
- Располагайтесь в комнате для приезжих, окажу любое содействие.
Неожиданно его загорелое вытянутое лицо растянулось в хитрой улыбке. Острые глазки сверкнули осенившей мыслью.
Он осторожно подошел к телефону и медленно набрал номер.
- Дорогая, у меня проверяющие по жалобе обкома из управления. Сегодня не жди. Ночевать буду с ними в конторе.
- Я предупредил жену, сегодня ночую с вами, - объяснил он.
Я и Володя переглянулись.
- Хитрит Петя, что-то задумал, откуда у него такая забота о нас? - подумал я.
Глаза моего напарника говорили о том же.
В своем кабинете директор подошел к едва заметной, заклеенной обоями, двери и открыл ее ключом. Это была комната для приезжих специалистов.
- Располагайтесь, - директор протянул мне ключи.
Три облезлые металлические койки стояли по периметру комнаты, пара перекошенных стульев, стол и занавеска на давно не мытом окне дополняли знакомый интерьер.
- Предупреждаю, сегодня ночью вместе с зоотехником я зайду на кормокухню, поступают сигналы - рабочие воруют комбикорм. Мы их на горячем и накроем. Ночевать буду с вами, а около трех часов уйду на "дело", - пояснил директор.
Мы согласились.
Пасечница, немолодая высокая женщина с загорелым крестьянским лицом, робко вошла в кабинет.
- В-в-вы-зывали?
- Да, присаживайтесь.
Ее грубые крестьянские руки и иссушенные губы нервно дрожали. Казалось, что голос ей не принадлежал, он постоянно срывался.
- Татьяна Степановна, мне нужно провести ревизию пасеки, сверить отчетное и фактическое наличие ульев и пчелосемей, проверить документацию движения меда за год, - сухо сказал я. - Вы принесли акт весенней ревизии пасеки?
Ужас сковал ее лицо. По всему было видно - пасеку никто никогда не проверял. Ее тело нервно качнулось.
- Успокойтесь, - я налил ей воды из графина, - все хорошо, это обычная плановая проверка.
Испуганная женщина тупо и обречено смотрела на стол. Ее непослушные пальцы дрожали и пытались перевернуть страницу в каком-то ее документе.
- Давайте пройдем на пасеку, - предложил я.
Она молча кивнула головой и мы вышли из здания конторы, захватив с собой работницу бухгалтерии.
Сорок ульев пасеки были огорожены невысоким забором. Пьянящие запахи торжествующего лета, волшебный дурман трав, аромат меда, жужжание пчел, стрекотня кузнечиков в один миг опьянили мою городскую душу.
Пасечница немного успокоилась, она медленно открутила проволоку на калитке и отворила ее.
- Проходите, Александр В-В-Владимирович!
Я сделал первый шаг на территорию пчелиного заповедника, но, ключи от этого маленького земного рая в этот день, видимо, не были переданы мне свыше. Со звонким лаем из-под ближайшего улья выбежала дворняжка, она дважды больно укусила меня за ногу и скрылась под ульем.
Загорелое лицо пасечницы побледнело. Рукой она придерживалась за открытую калитку и пыталась мне что-то сказать. Ее губы посинели, спазмы сдавили грудь. Я не мог понять ни единого слова, невеселые мысли заполонили голову.
Алина, молодая быстрая фельдшерица поднесла вату с нашатырным спиртом к лицу Степановны. Пасечница медленно приходила в себя.
- Все будет хорошо, - успокоила меня красавица-фельдшерица, - я провожу Татьяну Степановну домой, ей нужен покой. А Вы, Александр Владимирович, подождите меня в кабинете, я скоро вернусь.
- Галина Викторовна, - я обратился к главному бухгалтеру подхоза, - помогите, Алине проводить Степановну. А затем возвращайтесь в контору, я зайду в бухгалтерию немного позднее.
Прибежавшую в фельдшерский пункт главную бухгалтершу с бледным встревоженным лицом нужно было также немного успокоить. Женщины осторожно взяли пасечницу под руки и не спеша вывели из фельдшерского кабинета.
Боль в забинтованной ноге понемногу стихала, воспоминания от прикосновений ласковых рук медработницы растревоженными пчелами кружились в моей голове. Алина! Каждая гласная ее мягкого призывного имени сладким ядом сочилась в мое сердце. Шальные мысли рисовали медовые перспективы и невольно возвращались к чертам ее красивого лица, к пикантностям девичьего тела. Память, словно опытная искусительница, рисовала глаза - два огромных зеркала июля, руки - тонкие длинные пальцы украсили бы даже не графиню, а Великую княжну. Что делать этим пальцам здесь? Чьи губы их будут целовать?
Дверь кабинета открылась. Белоснежная мечта в халате присела на медицинский топчан рядом со мной.
- Александр Владимирович! Собаку поймали, сегодня же ее отвезут в район на анализ. Открытых ран и ссадин у Вас нет. Только ушибы и небольшая гематома от зубов. Думаю, что курс прививок Вам проходить не обязательно, приходите ко мне ежедневно для обработки гематомы.
- Да, да, конечно, - со счастливой улыбкой выдавил я.
Алина сделала запись в своем журнале и, попросив меня поставить мою подпись, предложила свою ручку. Я нескладно протянул руку, мои пальцы прикоснулись к ее ладони. Наши глаза встретились, ее детские щечки покраснели.
Работники бухгалтерии встретили меня сочувственно и с нескрываемым любопытством. Мое появление прервало их оживленный разговор. Я попросил принести нужные для проверки документы. В дверь моего временного кабинета осторожно постучали.
- Да-да, входите.
Вошла молодая женщина лет тридцати. Она аккуратно положила на стол потрепанные папки.
Я вспомнил проверенный опытом совет Владимира Владимировича: все разговоры с молодыми женщинами на проверках обязательно проводить при открытых дверях.
- Надя, в кабинете душно, приоткрой, пожалуйста, дверь и присаживайся.
Медовая груша ее тела мягко опустилась на стул. В метре от меня сидела переполненная женскими соками самка. Два сверкающих антрацита ее больших черных глаз были опущены долу. Высокая грудь взволнованно дышала. Стул тихо поскрипывал при каждом движении ее притягивающего взгляд зада. Она напоминала плененную восточную царевну - тихую, покорную, желанную. Округлое лицо было немного печально. Никакого жеманства и кокетливости. И только уголки слегка ироничных губ как бы говорили: "Я читаю твои мысли, я чувствую тебя, не прикидывайся...", да еще во взгляде читалась какая-то скрытая твердость.
О любовных связях Надежды и директора знали все.
Да и чем можно объяснить сегодняшнюю должность Надежды? Метаморфоза работницы свиноводческой фермы в бухгалтера, Нади в Надежду Федоровну растянулась только на один день. Из построенных в последнее время пяти домов для своих работников самый лучший достался, конечно же, ей. Впрочем, Надежда не злоупотребляла расположением директора, в служебные интриги никогда не вступала. Говорили, что из Мордовии ее привез местный демобилизованный солдатик, дома он почти не бывал, годами находился на заработках в Сибири, там же пропивал все заработанные деньги, потом возвращался к Надежде и пропивал ее деньги. Сыну в лучшем случае привозил немного леденцов. Однажды я видел его - невысокий, худой, угрюмый, с уставшими, но умными глазами.
Я перелистывал принесенные документы.
- Почему нет ведомости расхода комбикормов за май?
Надежда наклонилась, нервно листая содержимое папок. Сквозь небольшое декольте тонкого платья абрикосовыми пятнами сияли окошки ее грудей. Я отвел глаза и покосился на приоткрытую дверь, она словно шептала мне: "Ничего лишнего, только документы..."
Прошло около часа. Наконец, я задал Надежде прямой вопрос.
- Надя, в письме упоминается твое имя, твои внеслужебные отношения с Петром Илларионовичем. Это правда?
- Александр Владимирович, - она долго и с трудом произнесла мое отчество, - Вы же знаете, это неправда, - как по писаному ответила она слегка грубоватым грудным голосом.
В кабинет вошел Володя, рабочий день заканчивался.
- Спасибо, Надежда Федоровна! До завтра. Прикрой, пожалуйста, дверь, - сказал я, помогая собрать ее документы.
Надежда ушла.
- Ядреная баба! Глаза так и горят! - изрек Володя, энергично жестикулируя руками. - Заканчивайте с бумагами, Петя намекает на ужин.
Вечерело, незаметно приближалась украинская ночь, так поэтично воспетая Гоголем. Петр Илларионович предложил поужинать в его кабинете. Бутылочки коньячка, вынутой по случаю из сейфа, оказалось недостаточно. Я знал о прижимистости директора, в ход пошла бутылка водки, купленная нами еще в Харькове. Владимир Владимирович неуверенной рукой разливал ее остатки, повторяя, что две бутылки водки лучше одной бутылки коньяка. Директор намек не понял.
Разговоры о перестройке, Горбачеве, состоянии дел в сельском хозяйстве растянулись до полуночи. Наконец, Петр Илларионович вспомнил о предстоящем ночном рейде. Как проснуться в три часа ночи? Будильника не было.
Я похвастался своими недавно купленными электронными часами и продемонстрировал их работу. Встроенный будильник звонил слабо. Немного "уставший" мужик, конечно, такой сигнал ночью не услышит. После нескольких экспериментов, я завел будильник и положил часы в пустой оцинкованый таз, который мы поставили на стул возле койки Петра Илларионовича. Он остался доволен. Выпив по последней, мы, наконец, улеглись.
Сон ко мне пришел быстро... Харьков. Детство. Лысая Гора. Рыжая дворняжка Пальма медленно показывается из норы в сложенных штабелями старых досках. Я кормлю ее щенков котлетой, взятой без спроса с кухонного стола. Пальма благодарно лижет мою ногу. Я глажу ее голову ладонью. Где-то рядом пацаны бросают куски шифера в костер, он с грохотом раскалывается на части. Шум, звон, трескотня. Высокая морщинистая женщина с пчелой в седых волосах треплет меня по плечу.
- Александр Владимирович! Александр Владимирович! Саша!
Я просыпаюсь. Передо мной лицо Владимира Владимировича.
- Володя, что случилось?
- Александр Владимирович, Вы ничего не видели и не слышали? - спросил он.
- Нет, а в чем дело?
- Ну, Вы и спите! - удивился он и начал свой рассказ.
- Когда Вы с Петей уже тихонько похрапывали, я все еще не мог уснуть. Вдруг я услышал чьи-то тихие шаги. Кто-то осторожно открыл дверь ключом. В комнате появилась тень с фонариком в руке. Его луч осветил сначала Ваше, а потом мое лицо. Я замер и приготовился к худшему. Луч дрогнул и зигзагом скользнул по телу Петра. Темная фигура подошла к его койке. Я немного шире приоткрыл глаза. В полумраке я узнал ее.
- Володя, не томи, кто это был?
- Надежда Крастнова.
- Вот это да! - удивился я, - Неужели она?
- Она, - продолжал Владимир Владимирович, - Надежда трясла спящего директора. Наконец он стал медленно просыпаться.
- Сколько тебя можно ждать? - шептала она ему. - Напился с этими мудаками, а мне сиди и жди тебя. Сын давно уснул, черт ты пьяный. Так я тебе нужна! Быстро оделся и бегом ко мне.
Петя схватил со стула штаны, вскочил рывком и с силой зацепил стоявший рядом таз. Он с грохотом упал на деревянный пол. Надежда проворно забрала вещи и почти нагишом вытолкнула его из комнаты.
Да-а! - вырвалось у меня. - Один пункт жалобы доказан полностью.
Мы включили свет и осмотрели место ночного приключения. Испуганная мышь маятником металась по оконному карнизу. Оцинкованный таз лежал на полу рядом с моими часами. Они показывали около четырех утра. Сигнала будильника так никто и не услышал.
Рассветало, наступал новый день.
Мы оделись и через запасную дверь вышли на улицу. Володя закурил, присев на вкопанную в землю автопокрышку - ограждение цветочной клумбы.
- Да, жаркий сегодня предстоит денек, - медленно проговорил мой напарник, - нам нужно распределить обязанности. Я пойду в свинарники на пересчет поголовья, а ты, Александр Владимирович, будешь присутствовать на складе концкормов. Их ревизию нужно окончить сегодня. Не возражаешь? Вчера плотники сколотили два мерных ящика в виде носилок, мы с Галиной Викторовной и грузчиками перемерили насыпом почти половину комбикормов. Склад я вчера опечатал.
- Володя, а что будем делать, если расхождение между фактическими и учетными данными будет слишком большими?
- Видишь ли, Александр Владимирович, - Володя поочередно называл меня то на "ты", то на "Вы", - негласная задача ревизора состоит в том, чтобы не обнаружить нарушения, а грамотно их скрыть. От этого всем будет хорошо. Деньги здесь делаются только на кормах. Оборот мяса от вынужденного убоя очень мал, его с трудом хватает только на своих рабочих и специалистов. А корма - это другое дело. Мешок комбикорма на селе открывает любую дверь. Знаешь, ревизия кормов, которую мы проводим насыпом в ящики, - это блеф. Любой суд даже не станет рассматривать это дело, принимаются только данные, полученные при взвешивании кормов, но для этого нам нужно торчать здесь не меньше недели. Так, что большого несоответствия по комбикормам быть не должно. Припугнем Петю, а то он демонстративно показывает, как он нас не боится. Наверняка, кто-то прикрывает его в райкоме. Ходит гоголем, любовницу завел. Думаю даже, что и не одну. С поварихой Любой, из столовой, они так откровенно переглядываются. Наверняка, на кухню не просто так определил. Чувствую, Надя локотки покусывает. Как она тебе сегодня ночью?
- Да, уж!
- Здесь в подхозе женщины одна хуже другой. Только Надя и Люба ничего, да еще Алина, фельдшерица. А остальные просто ужас. Что за место такое? Не повезло Пете.
Неужели и Алина? - мелькнуло в моей голове. - Нет, этого не может быть. А почему не может? Петя ведь мужик ничего себе. Ухоженный, с красиво вьющимися черными волосами, лукавыми обольстительными глазками. Эдакий местный Дон Жуан. Все женщины его. А я распустил слюни перед Алиной. Мог бы и сообразить, что к чему. Нет, не пойду сегодня на перевязку.
- Здравствуйте, Владимировичи!
Мы оглянулись. Сзади к нам подходил невысокий мужчина средних лет в солдатской застиранной рубашке.
Это был агроном, Карока Николай Иванович. Я знал его довольно плохо, в предыдущие мои приезды два-три раза общался с ним мельком.
- Николай Иванович, располагайтесь.
- Спасибо, я слышал, вы по жалобе приехали, так сказать? - спросил присевший на свободную покрышку агроном.
- Да, анонимку проверяем. Кто-то из ваших пишет, а нам покоя нет.
- Вот сволочи! Отвлекают людей, значит так, от работы, да в такое время, вот уборочная скоро, так сказать, начнется.
Я насторожился. Вспомнились знакомые обороты корявых строк.
Николай Иванович, куда это Вы в такую рань? Планерка-то в семь.
- Тороплюсь в соседний колхоз, просят нашу пасеку, так сказать, возле их люцернового поля поставить. Нужно договориться с председателем, значит так, обустроить нашу пасечницу Татьяну Степановну, так сказать, на месте кочевки пасеки.
- Как Ваша нога, Александр Владимирович? Без прививок, так сказать, обошлись?
- Спасибо, а Вы откуда знаете?
- Степановна - моя соседка, ее вот, так сказать, еле вчера успокоили. За Вас все тревожится.
Сомнений почти не оставалось. Владимир Владимирович мне незаметно подмигнул.
- Николай Иванович, хорошо, что мы Вас встретили. Вернетесь из колхоза, зайдите к нам, пожалуйста.
- А по какому вопросу, так сказать? - насторожился Карока.
- Приходите, узнаете, насупив брови, процедил я.
- Зайду, если приглашаете, не прощаюсь, так сказать.
Через десять минут его фигура в солдатской рубашке промчалась мимо нас на запыленном мотоцикле.
- Что скажешь, Володя? - я посмотрел в лицо Владимира Владимировича.
- Дело не простое. Доложим по телефону начальству об авторе анонимки, но прежде возьмем его на пушку. Попробуем отбить у него охоту писать, хотя бы на некоторое время.
После утреннего туалета мы разошлись по делам.
- Присаживайтесь, Николай Иванович! - я указал Кароке на стул.
Агроном осторожно присел на его край, словно опасаясь, что он упадет.
- Николай Иванович, Вы знаете, кто написал это письмо без подписи? - Володя поднес агроному ксерокопию анонимки.
- Карока надел очки и медленно стал читать жалобу.
- Нет, не знаю.
- А мы знаем. Это письмо написали Вы.
Агроном позеленел. Его лицо по цвету напоминало его рубашку.
- Почему я? - неуверенно спросил Карока.
- В обкоме провели экспертизу почерков всех специалистов хозяйства. Вывод экспертов однозначен - письмо написано Вами, Вашей левой рукой, - убедительно и напористо врал Володя.
- Директор знает? - бледно-зеленое лицо агронома посмотрело на меня.
- Пока еще нет, - ответил я.
- Пожалуйста, не говорите ему. Бес попутал, так сказать. Шипилов ведет себя так, словно царь и бог. Корма ворует, значит так. Привесы свиней приписывает. Любовницу завел. К Надежде Крастновой по ночам шастает. Поверьте, я ведь правду писал.
А мы и проверяем. Если Ваши факты не подтвердятся, то об их источнике мы сообщим администрации. Вы свободны.
Сутулясь, с опущенными плечами, Карока медленно вышел из кабинета.
- Владимирович, - с хитроватой улыбкой обратился ко мне Володя, - подозреваю, что виной всему Надя. Карока ревнует ее к Петру, хочет его свалить, а самому сесть в кресло директора. А Надя, - она к этому креслу приложится.
- Возможно, ты и прав, - ответил я, - без шерше ля фам тут точно не обошлось. Удивительно, неужели и здесь, в этой дыре, кипят какие-то страсти и мужчины вырывают женщин друг у друга?
- И здесь и везде, - философски подытожил Владимир Владимирович.
- Володя, а ты заметил, что Карока даже внешне похож на Петю, - такой же черноволосый, такие же глаза, рост, только уверенности поменьше?
- Да, здешним бабам особого разнообразия не предстоит, - отшутился Володя. Впрочем, по мне, чем женщины, так лучше водка.
- А по мне, Володя, водка и колбаса всем хороши, только талии у них нет.
День подходил к концу. Тихий июльский вечер плавно опускал свои декорации. Одинокие нетерпеливые сверчки пробовали первые ноты увертюры ночного концерта. Возбужденные сверчихи прихорашивались в траве, выбирая самцов на ночь, прислушиваясь к их сладким призывным звукам. Вечерний воздух благоухал густым ароматом лета.
Я и Володя сидели на тех же автопокрышках, обсуждали итоги сегодняшнего дня.
- Добрый вечер!
- Здравствуйте, Алина! - это была она.
- Александр Владимирович, почему Вы не пришли на перевязку? У меня рабочий день до четырех. Кабинет уже давно нужно закрывать, я Вас ожидаю, - строго заявила она.
- Извините, Алина! Со временем сложно. Я скоро буду, - промямлил я.
- Хорошо, приходите.
Володя проводил фельдшерицу восхищенным взглядом.
- Ну, ты и даешь, девка сама в руки просится, а ты "со временем сложно". Я бы дал себя льву укусить, лишь бы попасть к ней на перевязку. Значит так, Владимирович, быстро мой ноги и к Алине. Таз у меня под койкой.
Через полчаса я уже сидел на топчане фельдшерского пункта.
- Алина, у Вас такие красивые руки! - я сделал осторожный комплимент, смотря на ловкие умелые движения рук медработницы. - Мамины, наверное?
- Бабушкины, они у нее и сейчас красивые, хотя ей уже за семьдесят.
- Бабушка сделала Вам прекрасный подарок, она, случайно, не дворянка?
- Нет, что Вы, она у меня была медработником, как и я.
Алина закончила перевязку. Мне нужно было уходить. Как поступить дальше? Что сказать этому белоснежному совершенству?
- Алина, Вы здесь давно работаете? - я просто не знал, что еще спросить.
- Да, по распределению от Купянского медучилища. Второй год уже.
- Думаете здесь остаться?
- Еще не определилась, посмотрим, жизнь покажет. Вы когда уезжаете?
- Завтра, около одиннадцати. Директор обещал отвезти нас в Харьков на своем уазике. Ему нужно в город по делам.
- Александр Владимирович, завтра Вы должны непременно утром зайти ко мне.
- Я постараюсь, Алина.
Конечно, мне нужно было сейчас же взять ее за руку, посмотреть в глаза, назначить свидание где-нибудь возле сельского клуба или у пруда, но я не решался. Зачем я ей нужен? У нее таких, как я, десятки. Откажет, скажет, что занята, а потом покатятся сплетни по селу, представляю, как ехидно улыбнется Петя.
Утром следующего дня я переселился в бухгалтерию для ускорения проверки документов. Неожиданно в кабинет влетела повариха Люба.
В один миг кабинет опустел. Только Галина Викторовна с молящими глазами попросила разрешения отлучиться на некоторое время. Коридор наполнился грохотом топота ног. Через полчаса ликующие счетные работницы раскладывали стопки картонных пачек одеколона "Тройной" на старые книжные шкафы. Их лица светились счастьем.
- Александр Владимирович, приехала автолавка, может Вам и Владимиру Владимировичу одеколон купить? - неуверенно спросила Галина Викторовна.
- Спасибо, не нужно, а зачем он вам?
- Как зачем? В селе без него нельзя. Все работы дома и по хозяйству делаются только за самогон и одеколон. Это наша сельская валюта, - ответила главная бухгалтерша.
"Вот оно, что, - подумал я, - понятно, почему за туалетом во дворе свалена куча пустых флаконов из-под "Тройняшки".
Наступало время отъезда. К Алине я так и не зашел, директор долго упрямился, не хотел ставить подпись под актом проверки. Наконец, после некоторых мелочных уступок он его подписал. Мы сели в машину, главбух и Надежда стояли у крыльца конторы, провожая нас.
К конторе быстрыми шагами подходила Алина с небольшим полиэтиленовым пакетом в руках.
- Здравствуйте! - обратилась она ко всем. - Александр Владимирович, Вы так и не пришли. Играетесь со своим здоровьем. Возьмите вот это, - она протянула мне пакет, - здесь перевязочный материал и лекарства, думаю, что Вы разберетесь. Вам еще нужно перевязывать ногу несколько дней.
Длинное лицо Петра Илларионовича еще более вытянулось от удивления. Женщины с любопытством переглянулись.
- Спасибо, Алина, я обещаю Вам, дома я непременно буду делать перевязки.
- Поправляйтесь окончательно, - она протянула мне руку.
Я пожал ее узкую ладонь. Глаза остановились на уровне груди. Боже, какой я дурак. Счастье падало в мои ладони, а я даже не попытался его удержать.
Машина тронулась. Я посмотрел на провожающих женщин. Алина и Надежда стояли рядом и улыбались. Мог ли я тогда представить себе, что пройдет немного времени, и две эти женщины в одну ночь обнаженные будут говорить мне на ухо ласковые слова.
В городе директор с заговорческим видом достал из багажника две трехлитровые банки меда.
- Степановна просила вам передать.
Мы улыбнулись.
Прошло полгода. Продовольственная программа буксовала. С Киева летели грозные бумаги, требующие немедленного увеличения производства мяса и сельхозпродуктов. В управлении готовился большой приказ по работе подсобных хозяйств за год. Моему руководству нужен был негатив. Я снова был отправлен в командировку в Ореховку на три дня.
Директора не было, он болел. Его обязанности исполнял зоотехник, но на самом деле руководила всем Галина Викторовна. Она встретила меня дружелюбно и вручила ключ от комнаты для приезжих. Ее некрасивое лицо улыбалось. Я расспросил о последних новостях.
- Алина уже месяц живет в Харькове и работает в больнице, - Галина Викторовна посчитала эту новость главной для меня.
Замуж вышла? - поинтересовался я.
- Нет, что Вы, Александр Владимирович, за кого здесь выходить? Пьяницы одни. Работу в городе нашла, живет на квартире у какой-то дальней родственницы. А как Ваша нога? Зажила?
- Да, все в порядке. Передайте Степановне, что пасеку проверять в этот раз не будем, - заочно успокоил Степановну я.
Рабочий день в конторе оканчивался рано. Около пяти вечера повариха Люба приносила ужин, и я оставался один. Из развлечений только радио и переносной транзистор "Спорт 2", захваченный мною из дома. Работы было много, вечерами я просматривал бухгалтерские документы. Иногда в директорском кабинете звонил телефон, чтобы каждый раз не открывать двери, я перетащил его в свою комнату, благо шнур позволял. Меня просили отвечать на звонки, это была единственная связь сельчан с миром.
Около восьми вечера кто-то постучался в двери конторы. Я поспешил к двери.
- Александр Владимирович, откройте, это я, Крастнова Надя, - услышал я знакомый голос.
Я открыл дверь, вместе с Надеждой в коридор ввалился клубок сверкающих снежинок. Жуткая метель пьяными голосами завывала в щелях.
- Что случилось, Надя?
- Нужно срочно позвонить Петру Илларионовичу, на кормокухне авария, порвало трубы. Ко мне домой прибежал инженер Цыбуля, просил срочно связаться с директором и вызвать его на утро. Нужна его помощь.
- Ты позвонишь из бухгалтерии или кабинета директора? - спросил я.
- Бухгалтерия под сигнализацией, лучше от директора.
Мы зашли в директорский кабинет, Надежда села в кресло и набрала номер. Петя жил в Купянске, в районном центре, в пятнадцати километрах от села.
Из своей комнаты через полуоткрытую дверь я искоса наблюдал за разговором Надежды.
Впрочем, разговор оказался коротким: приезжайте, авария, как Ваше здоровье?
- Александр Владимирович, - обратилась она ко мне, заглядывая в приоткрытую дверь, - я уже переговорила, Петр Илларионович будет утром. А Вы чем занимаетесь? Документы проверяете? Скучаете, наверное? У нас никаких развлечений нет.
- Да, скучновато у вас, - я посмотрел на тающие снежинки Надеждиной шубы, ее раскрасневшееся лицо, розовую подушечку нижней губы. Впиться бы в нее своим ртом. Извечное мужское желание горячими ручьями вливалось в мою кровь. А! Была не была! Рискну.
- Тут еще книгу забыл, времени дома не хватает, думал здесь почитать получится. Надя, может у тебя найдется какая-нибудь хорошая книжка, она скрасила бы мне вечер.
- Не знаю, какую Вам нужно, у меня книг немного, и все о любви. Вы, наверное, таких и не читаете?
- Надя, можно и про любовь, принесешь какую-нибудь?
- Принесу, только немного позже, где-то часов в десять. Вас устроит? - она смущенно посмотрела на меня.
- Да, конечно.
- Александр Владимирович, - Надя немного замялась, - только у меня будет одна просьба. Откройте для меня заднюю дверь Вашей комнаты, я зайду через нее. Не спрашивайте почему.
- Конечно, конечно, - с напускным пониманием ответил я, - обязательно открою.
Я проводил Надежду к выходу и, потирая руки от удовольствия предстоящей встречи, прошел в свою комнату. Нужно было привести в порядок место нашего свидания.
Ровно в десять старая наружная дверь в сенцах скрипнула. Я подошел к внутренней двери и открыл ее. На порожке стояла Надя с заснеженной книгой в руке.
- Вот, принесла, - сказала она, - Вы такую еще не читали?
Я посмотрел на обложку. Это был роман Жоржи Амаду "Мертвое море".
Это знак, - подумал я. В то время я был увлечен Амаду. Опьяненный его горячим бразильским темпераментом, я запоем читал его книги.
- Нет, не читал, спасибо Надя, - я взял книгу из ее рук и стряхнул еще не растаявшие снежинки. Обязательно прочитаю. А где ты ее приобрела?
- В Купянске, в книжном магазине. Знакомая продавщица сказала, что она очень интересная и про красивую любовь, грустную только.
- А тебе она понравилась?
- Да, очень.
Такой поворот придал мне уверенности. Я решил действовать смелее.
- Надя, ты не откажешь мне в удовольствии поужинать с тобой? У меня есть коньяк. Выпьем немного, поболтаем. Ты не против?
- Как я могу отказать Вам, - неожиданно быстро согласилась она, - только можно мне сделать вот что.
Она подошла к окну и силой задернула занавески, а потом взяла со стола большую канцелярскую скрепку и соединила обе половинки занавески вместе.
- В таком случае прошу к столу, - я снял газету, обнажив заранее приготовленный ужин: сало, жареный картофель с луком, большие куски мяса, толсто нарезанные ломтики хлеба и соленые огурцы - это был принесенный поварихой Любой ужин. В центре красовалась бутылка коньяка и банальные граненые двухсотграммовые стаканы, найденные мною в директорской тумбе.
Я помог Надежде снять шубу. Шелковое голубое платье было ей к лицу, я никогда не видел ее такой красивой. От нее исходил приятный аромат каких-то дорогих духов.
- Надя, где тебе удобнее присесть? - спросил я.
- Здесь, - она села на койку возле стола, спиной к окну. Ее широкий, но аккуратный зад едва поместился между столом и основанием койки.
Я разлил коньяк, каждому по полстакана. Она ничуть не удивилась. Это было так необычно, в управлении, где я работал, в бесчисленные праздники и дни рождения я по привычке наливал женщинам "чисто символически", но часто они не выпивали даже этого.