Стоящая на подиуме кукла, сжав маленькие пальчики в жёсткие кулачки, осеклась и посмотрела на замерших внизу. Слово, которое должно было вырваться на свободу, застыло у неё в горле.
Собравшиеся серой толпой куклы и куколки этого огромного, обветшавшего театра замерли в ожидании неотвратимого. На их плохо раскрашенных личиках можно было разглядеть целую палитру чувств.
Среди общей бесцветной массы яркими вкраплениями выделялись те немногие, кто выражал неподдельный восторг; от радостного возбуждения они, вытянув вверх тонкие шейки, блестели слезливыми глазками, истекали тягучей, смоляной слюной и подмачивали бумажные штанишки.
То там, то тут можно было заметить и таких, кто, втянув голову в узенькие шарнирные плечики и потешно сдвигая кустистые бровки, хмурился. Они периодически, как по команде взвизгивали и потешно трясли вздёрнутыми вверх кулачками; этим досталась такая роль: быть в неудовольствии.
Достаточно было и тех, кто заголял уже не раз поротые задницы, наперёд зная, что может для них лично за этим, застывшим в воздухе словом, последовать.
Несколько в стороне от столпившегося плебса, за высоким металлическим забором, небольшой озабоченной группкой стояли, потирая увлажнённые липкие ладошки, те, кто в уме подсчитывал барыши. Их час настал. Ведь они всей душой, но ещё больше деньгами, поддерживали ту, на которую сейчас смотрели снизу, а верность надо оплачивать.
И, как во всём театральном мире, подавляющее безликое большинство ничего не выражало. Им, как всегда, было абсолютно безразлично, как дальше будут развиваться события в этой хоть и новой, но до боли знакомой, переделанной под современную трактовку, пьесы.
А чтобы сомнения, что пьеса будет развиваться так, как надо, ни у кого не возникали, между всеми стоящими порхали куклы из отделения театра теней. Они заглядывали своим собратьям в глаза и, легко вздыхая, с чувством выполненного долга что-то записывали в свои засекреченные блокнотики.
Совсем недавно, всего несколько сезонов назад, этим кукольным театром руководил кукловод; вся труппа это знала, роли были расписаны и коллективная жизнь протекала просто и понятно. Если и случалось что-то из рук вон выходящее, то винили, естественно, кукловода, если случалось что-то незапланированно хорошее, все считали, что он это сделал для того, чтобы набить свои карманы. В этом была известная доля правды, ведь все думали, что он ставит свои постановки исключительно ради наживы. На самом деле это было не главное. Ему важней был спектакль, как таковой. Но не просто абы какая пошленькая пьеска на потеху зрителей, а такая, которую он собственноручно распишет, лично отрежессирует и проведёт так, чтобы ему же и было интересно. При этом действие будет развиваться, и куколок по сцене он будет водить, оставаясь за ширмой и стараясь не высовываться. Ему нужна была сама игра, в которой он раздаст роли, и в которой все будут делать то, что им предписано. И, как в каждом спектакле, - кукольные не исключение, - всегда есть главный герой, тот на кого все равняются, и который чётко следует предназначенной ему роли. И основное - это, чтобы во время спектакля ни было никаких отклонений, никакой отсебятины, никакой самостоятельности - всё это может только сорвать спектакль, в котором сами зрители и есть исполнители.
И всё было бы хорошо, но пришла пора менять главного героя. Одряхлел старик, совсем опустился, выпивать стал, не слушаться, ерундить, бухтеть во время спектакля что-то своё глупое и никому не нужное. А рыба-то с головы гниёт! Во всём театре начались брожения, недовольство, развал. Все играли, что хотели, пусти - повалюсь, кто в лес, кто по дрова. Это уже стало похоже на балаган. Недовольство нарастало. Доходило даже до мордобоя. Отдельные элементы вообще грозились выйти из состава труппы и даже начали организовывать свои представления на шатких подмостках. Не театр, а бардак, что ни в чьи планы не входило. В общем отыграл своёглавный герой пора и на заслуженный отдых. Вот кукловод и решил подобрать новую куклу на эту роль и желательно провести её из пешек в ферзи.
Решено - сделано! Титаническую работу провёл кукловод. Он перепробовал огромное количество претендентов на исполнение, становившейся в скором времени вакантной, главной роли, но все они не соответствовали его ожиданиям. Одни были чересчур честолюбивы, другие чересчур самостоятельны, третьи чересчур глупы или чересчур доверчиво прислушивались к мнениям других кукловодов. Ну, знаете, тех, которые руководят такими же кукольными театрами, стоящими по соседству. А зачем это нашему кукловоду? Он хоть и сам без "усам", но способен на блестящее представление. По его правильному мнению: в каждом театре должен идти свой собственный, с другими не сравнимый, спектакль.
Много времени было потрачено на поиски подходящей кандидатуры на роль будущего главного героя, и совсем было кукловод отчаялся, как вдруг, на самом дне пронафталиненного сундука он обраружил то, что ему было необходимо. Вот она - кукла без лица, без собственного мнения, без каких-либо стремлений, вот она - готовая примерить любое платье, принять любую позу, высказать любую фразу, вот она - та, в чьих глазах написана готовность исполнить любое желание кукловода. Совершенно невзрачная на вид, безликая. Мимо таких проходишь каждый день и не видишь их. И даже если случайно в транспорте такую заденешь, буркнешь себе под нос: "Извините," - и двигаешься дальше, не заметив толком, кто это был. Такие куклы вроде есть, и их вроде нет. Они приходят в этот театр и уходят из него, не оставляя за собой ничего.
- Какой ты никакой, - в восхищении сказал кукловод, гладя куклу по гладковыструганной голове.
- С тобой можно будет работать. Ты станешь моим героем,
закатывая глаза, говорил он кукле, но больше сам себе, примеряя на своего избранника то одно, то другое одеяние.
- Я назову тебя Боба и поведу на вершину. Видишь? Вон она там, где больше всего яркого света и воздуха.
- Что я должен сделать, хозяин?
Услужливо открывая небольшие узкопосаженные солдатские глазки-пуговички, спросил Боба.
- Всё что ты должен делать, это выполнять то, что я тебе буду говорить. Понял?
Боба с готовностью кивнул кругленькой прилизанной головкой.
- Умничка! Как хорошо, что я тебя всё-таки нашёл,
сказал кукловод, прижимая куклу к своей груди.
Бедный, глупый кукловод, он даже не представлял в этот момент, что подписал приговор не только себе и своему спектаклю, но всему театру в целом.
Нет, врать не буду, поначалу всё шло так, как и предполагалось. Появляясь перед кукловодом, подвешенный на ниточках Боба всегда, услужливо кланяясь и заглядывая в глаза, спрашивал одно и тоже:
- Что я сегодня должен делать, хозяин?
И хозяин, благодушно попивая коньяк, направлял Бобу решать какие-то второстепенные задачи то в одно действие пьесы, то в другое, постоянно при этом повышая его кукольный статус и, вместе с тем, усложняя уровень заданий.
Боба справлялся со всеми поручениями и, что самое главное для кукловода, он никогда не усомнился в правильности поставленной задачи. Сказано сделать, делает.
Спектакль проходил на Ура! И кукловод при этом был вполне доволен собой.
Прошло время. Кукловод всё также оставался за ширмой, а Боба всё чаще и чаще мелькал на сцене, на виду у публики, которой он всё больше и больше нравился. Ну скажите мне, как может не нравиться тот, кто по сравнению с тобой сущее ничто? Ты смотришь на его успехи и думаешь:
- Это этот-то, а что бы сделал я, будь на его месте,
Но в том то и дело, что ты не на его месте и никогда на этом месте не будешь.
Так, постепенно получая всё более ответственные роли, Боба дорос и до главной вспомогательной роли.
Кукловод потирал руки: мало того, что спектакль становился всё более и более интересным, публика валила валом, шёл хороший навар от продажи билетов, так ещё и события полностью им контролировались. Вместе с кукловодом радовалась и вся кукольная труппа. Ещё бы! Ведь вспомогательный герой обещал, со слов кукловода конечно, навести порядок в театре. Обещал восстановить полуразрушенное представление и привести его в прежний виде. Лишь очень немногие из труппы замечали, что за невзрачной личностью Бобы скрывается коварное, злобное и мстительное существо. Не замечал этого, усыплённый вечной готовностью фаворитаслужить своему патрону, и сам кукловод.
Некоторые куклы пытались ему намекать, но он только усмехался и спрашивал:
- Кто, мой Боба? Да он же никакой. Вы его просто не знаете. Он всегда будет делать то, что я ему говорю.
К тому же, лучшего кандидата на освобождающееся место у кукловода не было, да и не могло быть. Он ведь для того и тащил это ничтожество наверх, чтобы затем использовать в главной роли, вот и подошло это время.
Театр ожил. Ещё бы, старого, доставшего всех, главного героя выбросили на задворки, а вместо него в свете рампы блистал некогда никакой, а теперь вон какой новый главный герой Боба.
- Жить будете лучше, спектакль станет интересней. Я здесь, если не навсегда, то надолго. А всех, кому это не нравится, - он замялся на минуту и вдруг, неожиданно для всех, добавил, - к ногтю!
- Это какая-то отсебятина, - подумал кукловод, но не успел ничего предпринять, потому что он-то как раз и был первый, кого, под улюлюкание и аплодисменты кукол, прижали "к ногтю."
Следом за ним "к ногтю" начали давить всех тех, кто хоть как-то мог пробраться наверх, к яркому свету. Туда, где, к счастью одних и к ужасу других, воцарился Боба. Одних отправляли пинком под зад в другой театр, других - в кованый железом с решётчатыми окнами сундук, ну а самыхстроптивых и на самом деле того - к ногтю, чтобы не выпендривались слишком.
По-немногу всё установилось. Роли для всех теперь расписывал Боба. И куклы заиграли то, что им предписано. В театр вернулась однообразная и крайне привычная жизнь.
Недовольных становилось всё меньше и меньше, они куда-то странным образом исчезали. Вроде только что были здесь вместе со всеми, только что что-то яростно доказывали соседям и друзьям, бешенно представляли, сидя нелепыми перчатками на чьих-то руках и вдруг раз и нету. Ни их, ни рук, на которых они пыжились. За кулисами поговоривали, что их видели висящими то на одном гвоздике, то на другом. А на робкие попытки отдельных актёров выяснить, почему всё вернулось туда, откуда в своё время вышло, Боба отвечал коротко, но ясно:
- Вы ведь сами так хотели. В конце концов, решаете же вы.
А куклы из театра теней на всякий случай записывали имена этих чересчур любопытствующих дурачков, которые до сих пор ничего не поняли, в свои невидимые блокнотики.
Так в театре, ко всеобщему удовольствию, восстановилось равновесие и стоящий сейчас на подиуме Боба, хитро прищурившись и распрямив ладошки, помахал кукольному народцу, в душе потешаясь над ним.
- Зачем, в самом деле, будоражить этих рабов тем, о чём они и лишь подспудно могут догадываться. Пусть грезят о том, будто от них когда-нибудь будет что-то зависеть,
улыбаясь, подумал он и увесисто плюхнулся деревянным тощим задом на мягкое сиденье высокого, - так и хочется сказать - Трона, но!!! Как Боба не сказал вслух, кем себя считает, так и автор ограничится лишь, - кресла.