Сначала скрестились взгляды, затем настало звенящее время клинков, а его сменило кровавое время смерти.
Мы были учениками одного учителя. Вернее, Рахх-д"халан был учеником - а я... Я была ученицей. В Семибашенной Аль-Рассайле не очень-то принято, чтобы девицы из благородных семейств упражнялись в искусстве владения клинком, но это и не запрещалось. Мне было пятнадцать лет, и я думала, что почти вся жизнь уже прожита, а все, что мне осталось - навеки угодить в гарем какого-нибудь жирного старика. В гарем не хотелось - я мечтала стать легендарной воительницей, спасти свою страну и прославиться в веках.
Нашим учителем, кстати, как раз и был жирный старик. Толстяк Рахман. Он с одинаковой легкостью пил вино, слагал и читал вслух стихи и рубился кривым джайранским мечом. А когда все вышеперечисленное Рахман делал одновременно... О, тогда тем, кому посчастливилось узреть это, грезилось, что на землю сошел некий бог древних скзаний.
Но не об этом речь.
Итак, я и Рахх-д"халан. Молодой, красивый, умный, из благородной и древней семьи - что еще надо, чтобы в него влюбиться? Я влюбилась, и он говорил мне, что любит меня. Мы гуляли вечерами по набережной, он читал мне стихи о любви, начиналась весна, все вокруг цвело.
- Мы могли бы пожениться, - иногда говорила я, мечтательно глядя на Рахх-д"халана.
Он мрачнел, порой даже отворачивался и долго смотрел на заходящее солнце.
А потом говорил:
- Боюсь, этого никогда не случится. Наши родители никогда не позволят. Ведь ты - человек, а я...
Рахх-д"халан не был человеком, он был лх"хайром.
Люди не любили лх"хайров, а лх"хайры не любили людей, так повелось с давних пор. Почему? Не знаю. Наверное, никто не знает, только издревле мы рассказываем сказки о том, как лх"хайры воруют из колыбелей грудных младенцев и пьют их кровь, а лх"хайры рассказывают такие же сказки, только там люди пьют кровь их младенцев.
Хотя люди и лх"хайры очень похожи, внешне почти не отличить, особенно в темноте. У лх"хайров зеленоватый цвет кожи, слегка раскосые глаза с поперечными черточками узких зрачков - все это очень легко скрыть под одеждой, прикрыть маской.
Лх"хайры кочевали где-то на юге, но однажды их вожди пришли к правителю Аль-Рассайлы и испросили разрешения поселиться у реки Аршад, где земли были не очень плодородными, и практически не было людских деревень. Султан Аль-Рассайлы семь дней и семь ночей говорил со своими советниками, а затем дал ответ.
Лх"хайрам было позволено поселиться на тех землях, но они должны были заплатить.
Плата была нелегкой.
По золотой монете с каждого, вне зависимости от возраста. По серебряной монете за каждую голову скота. И по медной - за каждую повозку.
Но самым тяжелым было то, что городской колдун взял у каждого лх"хайра по капле крови и омыл в той крови рубин, нареченный позже Камнем Смерти. Три дня и три ночи творил он заклятья, и к исходу третьего дня камень приобрел такую силу, что если бы разбил его любой человек, то все лх"хайры, принесшие клятву верности Аль-Рассайле, и даже все их родичи, а также потомки, мгновенно умерли бы на месте.
Но если бы тот камень разбил лх"хайр, заклятье должно было разрушиться. И потому денно и нощно стояла у камня стража и бдительно хранила рубин не только от лх"хайров, ибо в самой Аль-Рассайле их, почитай, что и не было (лишь изредка приезжали к нам их торговцы, да раз в год лх"хайры привозили султану налоги), но и от людей, которым могло бы взбрести в голову разбить Камень Смерти. Я знала о Камне почти все, потому что мой отец Айдар был тем самым колдуном, а Камень лежал в нашем саду, на низком мраморном столике. Семь лучших воинов султана Аль-Рассайлы сторожили его, хотя толстяк Рахман и говаривал порой, что, если он того пожелает, все семеро разом не смогут справиться с ним.
Итак, лх"хайры поселились у реки Аршад, и лишь один лх"хайр жил в Аль-Рассайле с самого младенчества - Рахх-д"халан, сын вождя лххайров Танар-ах"хана. Султан решил, что волшебства Камня Смерти ему мало для того, чтобы быть уверенным в верности лх"хайров, и потребовал у них заложника. Но, хотя Рахх-д"халан и был заложником, его воспитывали со всеми подобающими почестями, обучая и наставляя во всех приличествующих благородному мужу умениях и искусствах.
И потому, что он был заложником, мы гуляли по набережной лишь под бдительным присмотром стражников.
Впрочем, со временем - а он прожил в Аль-Рассайле уже четырнадцать лет - к нему привыкли. Сам Толстяк Рахман как-то признался мне, что он привязался к Рахх-д"халану.
- Из вас неплохая пара вышла бы, - сказал он, утирая с могучей бычьей шеи пот, - да не поймут этого. Ни люди не поймут, ни зеленомордые. А так - хороший парень, нравится мне его учить.
Зеленомордые - звали их в народе, именно так. Некоторые - потому, что привыкли, и, называя лх"хайров зеленомордыми, даже не думали, что как-то задевают их. Но были и другие. Смутные слухи ходили в городе о том, что есть в Аль-Рассайле люди, которые одевались в черные балахоны и ночами нападали на тех лх"хайров, что неосмотрительно покидали свой дом в одиночку. Вождь Танар-ах"хан не раз уже подавал султану жалобы, однако султан ничего не мог поделать с этим. Или делал вид, что не мог.
А в самой Аль-Рассайле все было спокойно, начиналась весна.
Когда с севера, от далекого моря дует прохладный ветер, так не похожий на свирепые черные ветры южных и западных пустынь, что несут с собой лишь горячий песок, когда наступает месяц дахмар, в Аль-Рассайле случается праздник. Три дня и три ночи люди веселятся по всему городу, в эти дни принято носить маски, пить вино без всяческих ограничений, и любоваться небесными огнями, которыми славятся мастера Аль-Рассайлы. Но самое главное в Дни Северного Ветра - конечно же, любовь. Потому что даже сама пустыня расцветает, когда касается ее своим дыханием ветер, несущий живительную влагу северных морей. И пусть мимолетно это цветение, пусть через три десятка дней юг и запад вновь отвоевывают пустыню, все равно, в эти дни можно верить, что вечна жизнь, и любовь непобедима.
Потому в Дни Северного Ветра любой мужчина может соблазнить любую женщину, любая женщина может отдаться любому мужчине, есть лишь одно правило - не снимать масок.
Все ближе было время праздника, все более мрачнел Рахх-д"халан. Он знал, что Дни Северного Ветра - праздник для всех, кроме лх"хайра-заложника, ибо он будет заперт в своих покоях, а у дверей будет стоять стражник.
Все годы своей жизни в Аль-Рассайле Рахх-д"халан видел Дни Северного Ветра лишь из окна. Но, по крайней мере, ему хотя бы удавалось насладиться небесным огнем.
- Хочешь, я буду приходить к тебе каждый день? - спросила я.
Он улыбнулся и покачал головой.
- Зачем тебе это? Сидеть в душных комнатах с зеленомордым уродом вместо того, чтобы веселиться, подставляя лицо северному ветру, а губы - поцелуям первых красавцев города?
- Не говори так! Ты же знаешь, я люблю тебя и только тебя. На что сдались мне все мужчины Аль-Рассайлы, если я не могу быть с тобой.
В тот вечер мы говорили долго, сначала мы чуть было не поссорились, но вовремя одумались и попросили прощения друг у друга.
И я предложила попробовать вывести Рахх-д"халана из его покоев на улицы Аль-Рассайлы.
Поначалу он испугался. Он сказал:
- А если что-нибудь случится? Ты понимаешь, ведь от меня на самом деле зависит судьба моего народа. Что будет с ним, если вдруг кто-нибудь обнаружит, что я покинул свои комнаты?
- Глупый, - смеялась я, уговаривая Рахх-д"халана, - да кому придет в голову что-либо проверять? Это Дни Северного Ветра, в это время весь город теряет голову. Ну, разве что кроме султана, начальника стражи да моего отца. И охраны у Камня Смерти, конечно. Но никто из них не пойдет проверять, сидит ли в своей комнате заложник, который вот уже полтора десятка лет ведет себя самым послушным образом.
В тот вечер я убедила его, я была красноречива как сам демон лжи Аххай-Талик, а когда моего красноречия не хватало, я с лихвой восполняла его поцелуями, и Рахх-д"халан не устоял. Мне оставалось лишь придумать, как обмануть стражника. Однако воистину демон Аххай-Талик вселился в меня, ибо решение я нашла очень быстро.
Когда мастера пламенной забавы расплескали по вечернему небу над Семибашенной Аль-Рассайлой первые праздничные огни, с легкостью затмившие ранние тусклые звездочки, я подошла к мраморному дворцу, в котором жил мой любимый.
Стражник, охранявший его покои, шагнул навстречу, но узнал меня и с улыбкой посторонился.
- Не выпускают твоего милого, - с искренним сочувствием вздохнул он.
Не помню, как звали стражника, помню лишь, что был он высок, смугл, левую щеку бороздил извилистый шрам; шесть лет назад его ранили, когда дерзкие бандиты Лысого Махтаба напали на караван из Шарра чуть ли не под стенами самой Аль-Рассайлы, и наши воины поспешили на выручку погонщикам. После боя мой отец помогал врачевать раненых и своим волшебством зарастил стражнику рану на лице.
- Да и тебе здесь, наверное, грустно, - улыбнулась я.
- Что ж поделать. Такая служба.
- Ну, может, хотя бы так тебе будет не очень обидно.
С этими словами я привстала на цыпочках и чмокнула стражника в губы. Он еще не успел удивиться, а я уже спешила по коридору - туда, где ждал меня мой любимый.
- Ну как, удалось? - спросил он сразу же.
- Думаю, да, - мои губы тронула таинственная улыбка. - Подождем немного, и можно идти.
Когда колокол на ближайшей колокольной башне пробил в очередной раз, мы покинули покои Рахх-д"халана. Стражник, скорчившись в неудобной позе, сладко спал в углу. Шея у него будет болеть, когда он очнется. И, наверное, он так и не поймет, с чего бы его столь неожиданно сморил сон.
- Как ты его усыпила? - полюбопытствовал Рахх-дахалан.
-У женщин Аль-Рассайлы свои тайны, - ответила я. - Вот тебе маска, идем.
Все было просто. Скрыв лицо черной шалью - такие носят женщины-погонщицы - я пришла как-то поздно вечером в дом Рябой Ильзары, старой знахарки, и рассказала ей, что хочу избавиться на ночь от мужа, чтобы сбежать к любовнику. Она дала мне снадобье, которое я нанесла на губы, намазав их предварительно жиром - и когда я поцеловала стражника, тот уснул мертвецким сном. После чего мне оставалось лишь смыть с губ снадобье и жир.
Праздник подхватил нас, закружил и понес по лабиринту узеньких улочек. Мы держались за руки, Рахх-д"халан с восхищением глядел по сторонам, вертел головой - ведь он за свои четырнадцать лет в Аль-Рассайле видел лишь то, что ему разрешали увидеть. Я то показывала ему какие-либо выдающиеся здания города, то бросалась к нему на шею, и мы сливались в поцелуе, пьянея от нашей любви и сладкого северного ветра.
На улице Кожевенников толпа, что несла нас, столкнулась с другой, как будто две реки слились. Кружились, мелькали скрытые разноцветными масками лица, сливались в одно пятно, в глазах рябило от праздничных одеяний. Неожиданно наши с Рахх-д"халаном руки расцепились, нас понесло в разные стороны. Толпа вертела нами как игрушками, мы рвались друг к другу, но ничего не получалось, расстояние между нами все увеличивалось. Мне еще показалось, что я слышу его голос, и вот я стою на углу улиц Кожевенников и Верблюжьей, я совсем одна, какой-то парень попытался меня поцеловать, но я вывернулась, бросилась бежать...
Как мне найти Рахх-д"халана в городе, охваченном праздником? Куда он пойдет, как он сможет найти дорогу? Как так получилось, что мы с ним потеряли друг друга?
Ужасная мысль пришла мне в голову. Настолько ужасная, что мне поначалу захотелось ударить себя - настолько это показалось отвратительным. Ныне я даже понять не могу, почему подумала об этом..
Что, если... Нет, на самом деле - что, если Рахх-д"халан все это спланировал? Что, если он сам задумал бежать от меня во время праздника, тогда, когда в городе проще всего затеряться. Тогда, когда никто не обратит внимания на лицо, скрытое маской.
Тогда - куда может пойти Рахх-д"халан, что может стать его целью? Неужели? Неужели его цель - наш сад, сад, в котором на низком мраморном столике под охраной семи лучших бойцов Аль-Рассайлы лежит рубин, что зовется Камнем Смерти?
Я мчалась по улицам города, рвалась сквозь веселившуюся толпу, отпихивая с дороги особенно назойливых мужчин - они что-то кричали вслед, но я не слышала их.
Лишь бы не опоздать - это была одна мысль, терзавшая меня.
Как он мог - мучала меня другая мысль. Как он мог, как он мог предать меня, как мог он лгать, говоря мне о любви?
Конечно, самое веселье творилось там, где больше было кабаков и домов с доступными женщинами. Когда я миновала эти кварталы, бежать стало легче
Вот и мой дом. Ворота сада распахнуты, стражи возле них не видно.
Первый труп лежал сразу за воротами. Стражник не успел даже вынуть меча из ножен, и я подумала, что Рахман не льстил Рахх-д"халану, когда хвалил его во время занятий. Лишь на мгновенье задержавшись, чтобы взять оружие, я бросилась дальше, неслышно ступая по мощеной дорожке ногами в шелковых туфельках.
Один за другим, семь мертвых стражников как семь ужасных знамений Последнего Дня, отмечали мой путь по знакомому с детства саду.
На круглой полянке, где росла ровно подстриженная трава из далекого Вешмира, стоял кто-то в маске. Черный плащ скрывал его. Неужели это и на самом деле был Рахх-д"халан?
В тот момент, когда я, задыхаясь от усталости, выбежала на полянку, он занес навершие меча над рубином, что лежал на низком мраморном столике и звался Камнем Смерти...
- Нееет!!! - закричала я
... навершие опустилось, разбивая камень в мелкую рубиновую пыль. Человек повернулся ко мне и снял маску.
- Почему? - только и смогла беспомощно выговорить я.
Я поняла, что Толстяк Рахман не лгал, когда говорил, что способен победить всю стражу Камня. Ибо именно он, наш учитель, стоял посреди поляны.
- Почему?
- Потому что если дать зеленомордым время, они поработят нас. Видишь, всего один зеленомордый у нас в городе - и уже нашлась девчонка, которая без ума от него. И не просто девчонка, а дочь городского колдуна. Завтра сын султана возьмет в жены зеленомордую, а послезавтра они будут повсюду.
- Я не верю тебе! Как ты можешь так думать о них?
Рахман рассмеялся.
- Видишь, твои глаза и уши уже обмануты их ложью. Наверное, твой зеленомордый милый околдовал тебя, ведь все они - колдуны. Его смерть могла бы снять заклятье, но тебе это не поможет - мне придется убить тебя, ведь ты видела, кто на самом деле разбил камень. Потом мы найдем тело твоего дружка, бросим его в саду - и пусть люди гадают, как же все было на самом деле, и почему дочь колдуна Айдара решила убить и своего возлюбленного, и весь его народ.
- Так когда ты говорил мне, что привязался к Рахх-д"халану, - выкрикнула я, - ты врал мне?
- Да, - спокойно ответил Толстяк Рахман.
И тогда...
Сначала скрестились взгляды, затем настало звенящее время клинков, а его сменило кровавое время смерти.
Безумным вихрем метался клинок в руках Толстяка Рахмана, лишь краткое мгновение могла я сдерживать его натиск. Ведь он был лучшим бойцом Аль-Рассайлы, а я - лишь ученицей его. Ученицей, которой, как я быстро выяснила, было еще далеко до истинного совершенства. Высверк любимого Рахманом джайранского меча - и я успела лишь отклонить в сторону смертельный удар. Вместо того, чтобы снести мне голову, Рахман рассек мне плечо, из глубокой раны хлынула кровь, я упала, выронив оружие.
Учитель занес надо мной свой клинок, чтобы добить истекающую кровью девчонку, и тут в сад, подобно беспощадному пустынному ветру, ворвался Рахх-д"халан.
Я так и не узнала, как он догадался, что меня нужно искать именно здесь. Скорее всего, когда мы разминулись в праздничной толпе, он подумал, что я могла пойти только домой. И не ошибся. А вот знал ли он, почему я так поступила? Ответ на этот вопрос, увы, навсегда останется загадкой, и, наверное, это даже к лучшему.
Меча у Рахх-д"халана не было, заложнику не полагалось иметь собственное оружие, он получал клинок лишь во время занятий у Рахмана. Но в ту ночь оружия в саду было хоть отбавляй. Рахх-д"халан подхватил клинок одного из мертвых стражников и бросился в бой.
Лишь пару раз успели скреститься их мечи, когда, привлеченный шумом, в сад вышел мой отец. Он был уже стар и в Дни Северного Ветра предпочитал сидеть дома. Что мог он подумать, увидев, что Камень разбит, стражи мертвы, а над телом его дочери бьются на мечах Толстяк Рахман и неведомо как бежавший из-под стражи Рахх-д"халан?
Айдар воздел руку и выкрикнул заклинание. Пусть был он уже стар, и давно поседела его борода, но сила не покинула его. Огненная молния вырвалась из его ладони и ударила в Рахх-д"халана.
В моих глазах плескалась кровавая мутная пелена, сквозь нее я видела, как моего любимого в одно мгновение охватило пламя, и Рахх-д"халан мертвым упал на траву сада. Толстяк Рахман бросил клинок и прикрыл рукой лицо, обожженное близкой вспышкой. И тогда я, обезумев от горя, терзаемая дикой болью в разрубленном плече, левой рукой схватила меч, выпавший из рук учителя, и вонзила клинок в спину Рахмана.
Меня вылечили. По крайней мере, рану на моем плече. Как бы банально это не звучало, рану в душе вылечить не удалось. Я хотела стать воительницей, хотела прославиться, спасая свой город от жестоких врагов, а ныне хочу лишь одного: чтобы мне ночью не снились сны, в которых вновь и вновь я вижу своего любимого, вижу, как мы гуляем с ним по набережной, а в почтительном отдалении идут стражники. Но память не знает пощады, и мне больно вспоминать те дни, когда я любила и знала, что любима.
Ныне я не хочу славы. Я хочу, чтобы про меня забыли.
Когда я излечилась, я поведала султану о Рахмане и его словах. Стражники султана схватили многих сообщников моего бывшего учителя, но даже под пытками они говорили одно: Рахман не должен был разбивать Камень, заговорщики собирались лишь убить Рахх-д"халана, ибо сама мысль о лх"хайре в городе была им ненавистна. Но, видимо, когда Рахман пришел убить своего ученика и обнаружил, что тот исчез, ему пришла в голову другая мысль: разбить Камень и свалить вину на бежавшего заложника. Так ли все было на самом деле - знают лишь демоны, что терзают ныне его душу. Ибо не верю я, что для Рахмана окрылись бы после смерти врата в Сады Праведников.
Почему Рахх-д"халан не умер тогда, когда был разбит Камень? Конечно, в тот момент, когда он появился в саду и бросился в бой, я не успела об этом подумать - после предательства учителя, истекая кровью из раны в плече, уже на пороге смерти, когда меч Рахмана был занесен надо мной. А ответ совершенно прост. На самом деле султан поступил совершенно верно, не решившись целиком и полностью понадеяться на волшебство моего отца. Колдун Айдар не стал создавать чары, под властью которых оказался целый народ, он боялся, пусть невольно, стать убийцей лх"хайров. Так что, в итоге, от его заклятья погиб лишь один лх"хайр. И нет вины моего отца в том, что это был любимый лх"хайр его дочери.