Волчица чуть выдвинула голову из куста, навострила уши. К сидящим у костра людям подошло еще двое.
- Бог в помощь, орлы, - донеслось до неё. - Что ж не с остальными казаками вечеруете? Забижают, чи шо?
- Спасибо, Евпатич. Вечер добрый, Батя... - ответили молодые ребята вразнобой. - Не, ништо. Всё ладно.
- А что тогда?
Голос второго подошедшего был скрипуч и вкрадчив, как от ворот, потревоженных конокрадом.
- Дык, молоды мы со старыми казаками на ровне пока.
Второй из пришедших с сомнением хмыкнул, а вот первый, которого назвали Евпатич, жестко ответил:
- Ослобони от глупости! В последней рубке вы все показали, что со старыми казаками в ровне. А може, делиться турятиной не хотите? Вона как на вертеле пошипивает.
- Да... Да что ж это? Да как можно? Да мы завсегда. Да мы никогда! - Парни, пусть и в шутку, заподозренные в жадности, не находили слов. Наконец один совладал с чувствами и полез, обжигаясь и оттого чертыхаясь сквозь зубы, отрезать кусок с вертела, чоб угостить подошедших и отмести все наветы.
Батя с Евпатичем сдерженно (и одобрительно) засмеялись.
- Так что парни, не за говядиной мы подошли... Атаман наш таки отдал Богу душу. Как Батя не пользовал его, как атаман не цеплялся за жизнь, а прибрал его Бог... Достойный был казак.
Все встали, чинно перекрестились, склонили головы, помолчали. Костёр играл алыми рукавами по скорбным лицам, обдавая их жаром, как порывами ветра.
- Вот... Так что я? Завта с утра выбирать нового атамана будем. И может, кого из вас и выберем.
- Не обманывай, Евпатич. - Проскрипел Батя и снова звучала в его голосое угроза неясная. - Кого-то из них и выберем.
Тишина повисла над полянкой. Наконец, кто-то из парней не выдержал:
- А что это "из вас"? Мы ж только-только в отряде. Да и не знаем мы тольком что и как.
Батя вздохнул лишь, Евпатич пояснил:
- Тут ить какое дело? Атаманом быть никто не хочет. Если что случись не так, то кто виноват? Атаман. Батя, он что? Ну, обратился к богам предков. Ну, прирезал там петуха или козлёнка... На кишки животины глянул. Сказал, где турки корабль спрятали, чтоб нам мимо пройти. Или куда завтреча ветер дуть будет. А решение принимать атаману. Не подул ветер, то это ж не Батя виноват. Верно? Ну, вот. Атаман виноватым станет. А если все будет хорошо, то что?
- Что? - спросили парни.
- А вот что... Вы за свой первый этот поход что получили? По кошелю монет, да? А атаман ничего.
- Как это? - похоже, ребята не поверили.
- А вот так! Атаман ничего не получает. Совсем. Добыча меж казаками, ему - шиш. Наказать или наградить, тут он вправе. А сваво у него ничего нет. Так принято. И других не обжулит в пользу свою, и намеренья даже такого не будет, ибо всё по чести да совести. Зато каши может есть вволю. Не как все остальные. И пить от пуза. Атаман всё ж, верно? Вот, чего хошь бери. Если надо, конечно. Саблю, одёжу, сапожки красной замши ... Надо? Бери! А вот денег нельзя. Ну и продавать добро отряда тоже никто не позволит, конечно. Так что атаман - живи на всём готовом и ни о чем не думай.
Подал голос Батя:
- Этот атаман не худой был. Мы с ним три лета к берегам турецким ходили.
- А это... Отказаться можно? Я-то ради денег в казаки подался.
Вопрос остался без ответа.
- Мне в лагерь. Витя, проводи меня...
Тут же Евпатич:
- Савва, где тут рос отдник? Сходим?
Волчица замялась: остаться и наблюдать дальше, пойти к роднику, или к лагерю... Но приняла решение и на полусогнутых лапах, тенью, поскользила за Батей и Витей.
Когда эти два человека отошли от костра достаточно долеко, старший проскрипел:
- Вить, так ты знаешь, чем я занимаюсь?
- Казаки гутарили...
- Тады, не удивишься. Что вчерась тут с бабой приключилось, говори.
И встал. Остановился и Витя, и волчица, что следовала в недалеке следом.
- Ну, в общем...Ну, так было. Мы пришли, сам-четрёртый, стали костёр класть. Тут вдруг баба. Молодая, черноглазая. Беловолосая. Оксаной назвалась. Хочу, говорит, мужика. И чтоб со всеми вами. А Ванька с Митькой брезгливые. ну, и договорились, мы с Савкой пойдем вдвоём, а кто свободится, того они и заменят.
- Дальше.
- Ну, вот мы сюда и пошли. Дальше нет, не пошли. Ну,чтоб быстрей... Да вот, где-то здесь как раз... И тут она на меня как прыгнет! Руками за плечи обхватила, ногами обвила. Я прям на ходу начал шаровары стягивать... А они никак: этот же встал, мешает. А она меня в губы целовать... Я и упал. И мы покатились.
- Где это было?
- Да как понять? Темно же было... Где-то тут, а вот где именно...
Волчица не видела людей, но обострённый слух позволял ей различать даже движение рук, а не только шаги и дыхание.
- А тут что-то есть. Ну-то, погодь, паренёк, - сказал Батя с яным интересом. И победно уже: - Ага! Ишь ты...
Батя сделал пять быстрых шагов в сторону, нагнулся, пошарил в траве...
- Так, что дальше было, покатились, говоришь, и?
Витя начал причмокивать, будто хочет что сказать, а слова никак на язык нейдут.
- Да смелей, смелей, чего уж, дело-то прошлое.- Подбодрил Батя.
И Витя как в воду:
- Оборотнем она была. Прям в моих руках в собаку перекинась. И тут же убёгла.
- Ну, да. Бывает, не переживай. А вот то, что закон нарушили "в походе никаких баб", это плохо. Да ты не дёргайся, я же сказал, дело прошлое. Потому и не сказывай никому про то, да и забудь сам. Нут-ка, посмотри мне в глаза. Да и не баба это была, а колдунья, смекаешь?
Витя не смекнул, но счел за благо согласится:
- Ага.
- Да и вообще, причудилось всё это тебе... Приснилось с усталости. Ну, вот. Дальше я уж сам, а ты давай к костру... И помни, что завтра выбираем атамана.
Витя отправился обратно.
А Батя, подождав, пока молодой казак уйдёт достаточно далеко, тихонько свистнул
- Фьить-фьить! Оксана, ко мне! Хватит в пряталки играть. Ты теперь моя, деточка. Я же в травке ножичек нашел. А не будешь слушаться, сломаю его к такой-то матери... К ноге! Кому я сказал?! К ноге, стерва!
Волчица нехотя выбралась из укрытия, вышла на тропу и покорно улеглась у сапог Бати.
- Вот и умничка... Хорошая собачка. Послужишь мне, а потом я тебя отпущу. Нож в зубы - и беги с богом.
Волчица заскулила.
- И не жалься! Ишь как оно ить, не свезло тебе. Ну, видать, судьбину тебе такую боги слепили. Что? Думай четче, плохо читаю тебя. Ах, вот что. А я тут при чем? Нет, Окса, это боги. Я лишь бич в их руках. Ну, пойдем, что ли? Хотя, постой, дай-ка я тебе тряпичку вокруг шеи повяжу. На собачку будешь похожа. И хвостиком махать учись. Ну, что тяжело, это я знаю. Ну, теперь пошли, нам еще выборы атамана устраивать. А кто у нас завтра станет атаманом? Думай четче! Хе-хе. Правильно. Умница. Именно что он. И как же ты, которая может видеть будущее, так обделалась? Эх ты, Окся... Идём уже.
Казачье вече бурлило долго. Почитай, с самого раннего утра и почти до времени есть кашу. Кричали то одного казака, то другого, но как-то вразнобой. То один вскакивал на большую, двадцативедёрную бочку-катуш, то другй. Но никто из предложенных на должность атамана одобрения общества не получал. Когда все выговились да подустали, слово наконец-то взял Евпатич.
- Грустно мне, казаки! Грустно, что нет промеж нас такого доброго казака, про которого бы мы все сказали: вот он, атаман! Вот он, и только он, ему только и быть атаманом. Грустно... А почему его нет? Да потому что атамана надо ростить с младых ногтей. И вот какая у меня задумка. Есть у нас казаки, которые лишь только-только прибились к нашему отряду. Совсем молодые, это да. Может, кто их и желторотыми считает, но в бою уже себя показали. Предлагаю в атаманы - Савву!
И с разных сторон раздались крики: "Савву! Хотим Савву! Где Савва?"
Евпатич спрыгул с бочки-катуша, на неё тут же взобрался юркий жилистый казак с плутоватыми маленькими глазами:
- Савву хотим! Давайте его сюда! Савва, выходь к людям! Держи ответ перед опчеством!
Савва вышел к бочке из толпы, сорвал шапку, и, как учили его ночью у родника, отвечал громко и учтиво:
- Казаки! За доверие благодарю. Однако, поскольку сомневаюсь в собственных силах, молод, неучен, неразумен, и уверен, что не совладаю с булавой атамана, то отказываюсь.
С бочки-катуша казак переспросил:
-Отказываешься? Не учен, не умён? А на кой ты такой нам нужОн?
Юркий казак слетел с катушки, и одним движением и вытащил саблю, и
отмахнул парню голову.
Витя недоуменно смотрел на содрагающееся в конвульсиях тело и уткнувшуюся в молодую траву носом голову и ничего не понимал. В себя его привели толчки. Его почему-то пихали к бочке-катушке. Прямо туда, где лежал обезглавленный Савва.
И только уже подойдя, вплотную, он понял, что совсем ничего не слышал всё это время. А было что слышать. Точно как двести шагов назад толпа орала "Савва", теперь в одно горло бушевал крик:
- Витька! Витька!
На бочке-катушке стоял Батя, улыбался, на травке - в теньке бочки, лежала большая серая псина с красным ошейником. И ритмично била хвостом-поленом о землю. Кажется, она улыбалась. Язык её был красным. Может, успела лизнуть крови.
Витя сорвал шапку и неожиданно высоким голосом, крикнул в наступившую тишину: - Спасибо, казаки! Я согласный! Я справлюсь!
- Урррааа!!! - грянуло вече.
Витька посадили на катушку, на голову надели золоченый шелом, а в руки дали символы власти атамановой: безмен и мерную шарообразную кружку. И начали праздновать. А Витька сидел на бочке и боялся смотреть на Савву, который так и лежал обезглавленным.
Когда Евпатич подошел и на полном серьёзе спросил, каким будет первый приказ атамана, думая, что Витя попросит еды или выпивки, то старый казак ошибся.
- Закопать.
Евпатич сунул пальцы в рот, свистнул громко, обращая чьё-то внимание, помахал руками, объясняя знаками, что хочет. Прибежали трое, двое за ноги, третий за волосы - утащили споро.
- Ты, атаман, по Савке не горюй. Батя сказал, что гнилой он был. Я с ним погутарил у родника, и согласился с Батей. Оченно он деньги любил... Да и наш закон, Батя сказал, нарушил. А Бате много открыто. Ты Бате верь, как мне. Или не верь, но делай как говорят. Ты теперь у нас молодой медведь. А медведь в силу с годами входит. Так-то, атаман.
Волчица, успешно притворяющаяся собакой, была довольна. Один из тех, из-за кого она попала в переплёт, мёртв. Осталось отомстить двум другим. С этим, который нынче атаман, она разберётся потом. Когда вернёт себе человеческое тело. А там и до Бати очередь дойдёт...