Ярок Григорий : другие произведения.

Узник рая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Нельзя запретить думать", - говорил мне отец. "Но невозможно и заставить...", - могу добавить я, почти сравнявшись с ним годами. Памяти моего отца посвящается.
  
  Узник рая
  (Правда о Каине и Авеле - свидетельства очевидцев)
  
  
  
  
  
  'Нельзя запретить думать', - говорил мне отец.
  'Но невозможно и заставить...', - могу добавить я, почти сравнявшись с ним годами.
  Памяти моего отца посвящается.
  
  
  
  
  
  
  
  Книга первая
  
  Преступление
  
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.1
  
  Я вижу, как время, подобно ветру, шевелит знакомые до последнего листка ветви Едемского сада. Улитка уже сто лет ползет по седой от слизи травинке. Солнце уже тысячу лет не удлиняет теней...
  Минуты, попав в сироп вечности, растягиваются в месяцы. Секунды потеряли всякий вес и смысл. Сколько я уже здесь - несколько дней или тысячелетия?
  Я давно сбился со счета. Да и какая разница: считай не считай - у вечности нет конца, как нет конца моему наказанию ею.
  Пытка временем сильнее страха смерти. Что смерть? Я уже не боюсь ее и давно ищу, но она ускользает от меня, подобно пугливой девственнице. Я устал от одиночества и готов разделить его с ней. Я заслужил ее, я достоин смерти. Это я привёл ее к людям, так почему она избегает своего первого супруга?..
  Ей нельзя появляться здесь, в этом игрушечном мире: Создатель запретил ей визиты в райские кущи. Лев, прищурясь, сыто зевает, не обращая внимания на отбившуюся от стада антилопу. И трава, съеденная этой антилопой, тут же вырастает, будто с ней ничего не случилось.
  Здесь всё вечно и незыблемо, словно красная скала в центре сада. Я пробовал хоть что-то изменить, как мне удавалось когда-то на земле, но это бессмысленней усилий муравья сдвинуть ту же скалу. Или попытки комара укусить вечность.
  Что вы, смертные, можете знать о ней? Чтобы понять муку непрерывного удовольствия, нужно располагать временем, а вам его отведено слишком мало.
  Ваша короткая жизнь - бегство от страдания к наслаждению, упрямая погоня за ускользающим горизонтом. Вы боитесь не успеть - страх умереть подгоняет вас. Я знаю, что говорю, - я сам был как вы. Вы не представляете, какое это счастье - знать, что всему есть предел. Смерть есть избавление от любой боли. Я лишен этой надежды, потому что неподвластен той, которой вы так боитесь. Мое бессрочное заточение в раю - злая шутка Создателя. Два тяжелых витых рога у меня на лбу постоянно напоминают мне о пролитой крови и не дают поднять глаза. Но я не сожалею о содеянном, хотя и любил своего младшего брата до последней его минуты...
  
  Я, Каин сын Адама, появился на свет в безвидных и безводных землях Едема, граничащих на востоке с зеленым чудом Едемского сада, откуда с позором были изгнаны мои отец и мать, куда так стремитесь вы и откуда никогда не выйду я - единственный узник рая.
  Путь в тенистый плен охраняет Херувим с мечом обращающимся.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.1
  
  Беспощадное ближневосточное солнце бьёт раскалёнными лучами в сталь клинка. Отраженная вспышка небесного гнева улетает в пустыню. Я даже не пробую дотронуться до лезвия - оно пышет жаром. Зато рукоять, искусно украшенная орнаментом из золота и кипарисового дерева, приятно прохладна на ощупь. Я сижу на выбеленной временем и злым светилом скале. Подбородок упирается в руки, держащие огненный меч.
  Ни ветерка. Зной противно заползает под рваный хитон и стекает липкой струйкой между моих обтрёпанных и пыльных крыльев - в них копошится какая-то насекомая живность. Щекотно. Расправляю затекшие крылья и взмахиваю ими, как перед полетом. Так полегче. Оставляю правое приподнятым, чтобы хоть как-то защититься от слепящего жара. Крыло отбрасывает тень, но не дает прохлады.
  Прищурившись, провожаю тонкую белую полосу, которой делит небо самолёт.
  В нём куда-то летят вечноспешащие люди. Я не вижу их, и они не видят ни меня, ни Едемский сад, который я поставлен охранять - оптическая иллюзия, придуманная Создателем. На самом деле во мне здесь нет особой надобности: любой человек обойдет весь сад вдоль и поперёк и не разглядит даже листочка, не почувствует аромата Едемских цветов и плодов... Я-то вижу весь райский оазис как на ладони. Первые поколения людей тоже видели его во всей красе. Сколько человеческой крови впитали за века песок и камни вокруг золотой клетки, куда рвались обратно толпы потомков Адама, замученные отведённой им Создателем долей! Мой меч тоже запятнан кровавой ржавчиной, хотя я начищаю его до зеркального блеска. Я никогда не сплю - я не нуждаюсь во сне, но стоит закрыть глаза, вижу эти лица, слышу крики, проклятья, плач детей...
  Бессонница убийцы страшнее ночных кошмаров безвинных людей - воспоминания зудят, словно укусы клещей, живущих среди моих перьев...
  Впрочем, солдату Творца не пристало роптать. Я создан, чтобы убивать. Я исполняю высшую волю, я только карающая рука, а голова, отдающая приказы, за пределами человечьего суда. Всё это так, но чувство вины, как пыль, наполняет все мои поры. Сострадание - этот аппендикс восприятия, не удалённый Создателем за тысячелетия моего служения Ему, переполнен и вот-вот лопнет. Невидимый людскому глазу рай окружен со всех сторон осязаемой ненавистью и убийством. Как из ящика Пандоры, их выпустили в этот мир Авель и Каин. Кто из них более виновен? Один из них мертв, другой заточён навеки здесь, в саду Едемском. Я не судья, я - воин, ставший тюремщиком наказанному бессмертием братоубийце.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.2
  
  Руки мои были в крови Авеля, чьи мёртвые глаза ещё дерзко смотрели в небо. Я взглянул туда же, и ужас обуял меня. Я начал заваливать белыми от гнева камнями непокорное лицо младшего брата. Скоро на месте тела вырос холмик, на котором тёмными пятнами осталась его кровь, впитавшаяся с моих обагрённых рук. Воздух задрожал и стал как зеркало. В нём я увидел себя, только в богатом пурпурном хитоне. И сияние!!! Такое, что слезы сами собой потекли по моему лицу. Я прикрылся ладонью от немилосердного света.
  ― Брат твой Авель скрылся от лица моего. Где он?!! - знакомый Голос звучал, как гром небесный, и качнуло меня, как от бури.
  ― Не знаю. Он пастырь стаду своему, я же не сторож ему...― прошептал я и невольно оглянулся на свежий курган.
  ― Что ты наделал, Каин!!!!! - прорыдал ветер. - Голос крови брата твоего вопиет мне с этих камней!!!!!
  Рука указала на булыжники в бурых отметинах. Пламя окружило меня, и не видел я ничего, кроме слепящего жара его. Голос, в сто крат сильнее громов небесных и камнепада от трясения земли, словно вбивал мне раскалёнными гвоздями в кровоточащие уши страшные слова:
  ― Руки твои в крови брата твоего. Ты отверз бездну и впустил в мир смерть. Отныне проклят ты от земли, которую напоил кровью Авеля. Никогда больше не будет она родить для тебя, сколько ты ее ни возделывай. Скитальцем и изгнанником будешь ты на земле!!!...
  ― Отче! Наказание мое больше, нежели преступление мое! - я упал на колени и распростёрся на камнях. - Невыносим груз, который ты возлагаешь на плечи мои. Убей меня сейчас, смешай с прахом, но не мучай ожиданием неминуемой смерти! Ибо теперь, когда изгоняешь меня с лица земли и от лица своего, каждый, кто встретит изгоя и странника, убьёт меня, - я уже знал, как хрупка оболочка бессмертной души.
  ― Любому, кто убьёт тебя, отомстится всемеро!!! На муки вечные обрекаю тебя. Смерть будет обходить тебя стороной, ибо несмываемой печатью отмечу тебя!!! - пообещал Голос, и страшный удар отшвырнул мою голову в невообразимое далёко...
  Стервятник зацепил гнилостным клювом мою бессильную ногу и вырвал кусок мяса. Я закричал, и этим вспугнул его. Птица отпрыгнула в сторону и замерла, уставившись на меня немигающим глазом.
  Я перевязал рану и добрел до ближайшего колодца. Зачерпнув в ладони воду, я увидел внизу свое отражение и ужаснулся: на лбу моем громоздились рога, как у овнов из стада Авелева, которое осталось без своего пастуха.
  
  
  Диалоги Каина с Херувимом
  
  ― Каково истинное лицо Его?
  ― Истины не существует. Лицо же только маска души. А душа переменчива.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.2
  
  Я из первой когорты Созданий Творца и присутствовал при всех последующих деяниях Его, ибо был начальником Его личной охраны.
  Переменчиво лицо Господа. Истинного и я не видел, ибо страшно оно и убийственно, необъяснимо и непознаваемо. Как и дела Его и помыслы Его. Одной рукой дарует, другой - наказует.
  Я не знаю, зачем посадил Он в саду Едемском два древа: одно - Жизни, другое - Познания Добра и Зла. Наверное, для соблазна двух нестойких душ, которые им же и созданы. Ибо под страхом смерти запретил Адаму и жене его брать от плодов тех.
  А были они оба наги и не стыдились. Молоды, красивы и счастливы - ибо не знали ни в чём нужды, а нужды их были минимальны: поесть, попить и слиться в сладком единении подобно всем тварям земным.
  Протягивал Адам руку - и падал в неё плод дерева - и новый вырастал на его месте. Звал косулю - та шла на зов, и вкушали Адам с женой его от молока из сосцов её, встречал пчёл - и те безропотно отдавали свой мёд, впитавший сонный дурман причудливых цветов и тёплый аромат трав, которые служили юной паре шелковистым ложем для любовных утех и укрепляющего сна.
  И длилось бы это вечно, если бы не вмешательство Люцифера, падшего Чёрного Ангела...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.1
  
  Винить во всём своё же отраженье - любимое занятие Творца.
  Я Им был создан, чтобы тенью следовать за Ним и оттенять своими минусами плюсы.
  Без тени был бы мир нечётким, плоским и скучным, разумеется.
  Я полная противоположность вашему Творцу, Его я негатив: где Он жесток - я милосерден, где Он забывчив - я всё помню, где неразборчив Он - достойного отмечу.
  Меня же, как и вас, Он вылепил от скуки. Вы - пешки, я - Его партнер в игре, соперник за доской, а вне её - приятель-собеседник.
  Вы верите проклятьям, которыми мы за игрою обменялись. Наивные созданья. Политики, друг друга поливая грязью и обвиняя в смертных всех грехах, свою исполнив роль, назавтра за коктейлем беседуют спокойно и смеются над вашей верой в это лицедейство.
  
  Так я и Он. Враги мы лишь для вас. Как может ссориться с рукою голова, печенка с сердцем, а глаза с ушами?
  Вы видете картинку черно-белой, как бедные дальтоники-собаки, а мир богаче на цвета настолько, что радуга в нём - серая полоска.
  Вы - мухи, глаза которых лишь в движении предметы различают, а если скорость очень велика или, наоборот, мала, не видят ничего, что происходит и под самым носом. Бедные слепцы.
  Вы в вере ищете очки или бинокль, через которые яснее будет суть, а это лишь повязка на бельмо, чтоб скрыть от зрячих вашу слепоту.
  За веру вы и убивать готовы. Уж лучше б вы не верили в меня иль в моего соперника! Когда бы ваши силы направить к созиданию, так нет - без крови и страданий скучна вам пьеса.
  Длинное вступленье. И всё лишь для того, чтоб сняли обвинение с меня за рай, который потеряли вы, а может - обрели, того не осознав.
  Всё это домыслы, что я под видом Змея наивной женщине всучил запретный плод.
  Но я свидетель этим всем событьям, не понаслышке знаю все детали: всегда свои и замыслы, и планы Творец мне доверял, хоть с Ним у нас порой случались стычки. Приятель мой всегда на лесть был падок, в свой адрес обожает славословья, готов в обмен простить любую гадость.
  Хотя и мне Он вроде как Отец, как все поэты, его я не жалел, превыше ставя слово: из слова вышли - в слово и уйдём.
  Так слово за слово и приключилась ссора: высокомерен, как любой творец, меня за ровню не считал Отец. И я восстал. Была такая буча! На стороне моей вся гвардия была, не вынесшая царского презренья. Мятеж подавлен был. Творец сорвал с нас крылья и регалии и в ссылку вечную изгнал на землю с неба меня и всех союзников моих.
  Так стал я Князем Тьмы, невхожим ко двору, был удален от светлого престола и проклят до скончания веков. Но века не прошло, и Он меня позвал с Ним партию сыграть: наскучили льстецы - они способны только в поддавки схлестнуться. Да, без достойного соперника игра теряет смысл.
  Я помню как сейчас: ещё я был при крыльях, играли мы в создание земли: Он был порядок, я же - хаос. Когда б не я, Он землю бы благоустроил и населил за день, за два, а так ушла неделя на борьбу со мной. Зато всё вышло совершенней. Выбившись из сил, в священный день седьмой мы лени предавались и смаковали подвиги свои в безумном хвастовстве друг перед другом.
  Да, милые деньки...
  Отвлёкся я. Давайте по порядку. Рай создан был как доброе зерно, которое взойдя, собой покроет всю землю целиком. Всё ради человека по имени Адам. Род его, плодясь и размножаясь, сначала должен был освоить сад Едемский, затем весь мир.
  Идиллия наскучила Творцу довольно быстро, хотя Он сам писал сценарий, но вышло пресно. День за днём всё те же чмоки, взгляды, вздохи - как в мыльной опере, которую жуют домохозяйки своими недалёкими мозгами.
  Ещё нюанс. Как тот Пигмалион, в свое творение Создатель наш влюбился. Жена Адама вышла совершенной. Не дурой, нет. Мечтою наяву.
  Я, усмехаясь про себя, ловил нескромные завистливые взгляды, которые тайком бросал Создатель на тело гладкое Адамовой жены. Как Он в лице менялся, слыша стоны, которые она сдержать не в силах была от сладкой муки. Мучался и Он, словно ревнивый муж, застав супругу милую с другим.
  Но и спуститься с высоты гордыни к своей фантазии не смел. Похоже, Он страдал. Вот вам и беспристрастность самой высшей пробы!.. Кому Он мог открыться? Отраженью. То есть мне. Я дал совет.
  И вот наш Режиссёр добавил в действо проходную роль. Роль соблазнителя, извилистого гада, чтоб отравил тот счастье безмятежной паре.
  От страсти вспыхнувшей все принципы умрут. Так было и с Создателем заветов. Он Змея так сыграл, что я захлопал, сидя на галерке, Его таланту, убедительности, пылу. Великий погибает в Нём актер!!! Ах, как Он льстил, как полз, как извивался, как разжигал в прекрасной любопытство, как праздную скучающую душу Он загонял в любовные силки, пока её пылающее лоно не приняло в себя, как гостя, Змея...
  А ведь она вкусила от плода Добра и Зла, постигла стыд, сомнения и страхи. Но их переступила. Тем значимей победа, которой Он, настойчивый, достиг.
  Та, что теперь звалася Ева, что значит жизнь, разумно поняла: что ей добро, то и для мужа благо. И рогоносцу первому скормила остатки от волшебного плода. Коварный ход, но очень эффективный: ведь тоже преступил Адам запрет, а значит грех её с ним пополам разделен.
  Но на беду в змеином семени такая скрыта мощь, что Ева в своём чреве понесла запретный плод свой запретной страсти. Раскаянье в ней слабо шевелилось под сердцем, а Творец - тот больше сожалел, что не сдержался. Финал все знают: разгневанный своею же виною, Он пару юную изгнал в пустыню, с глаз долой...
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.3
  
  Адам с женою, как нашкодившие дети, ожидающие слов прощения от строгого родителя, удаляясь, поминутно оглядывались на затворённые мною у них за спиной литые ворота и, будто ослеплённые их золотым сиянием, раз за разом проводили изнеженными ладонями по потухшим глазам. Но никто не окликнул их, только нежданный порыв ветра вздохнул в листве за резной оградой и зашуршал прочь по поникшим кронам.
  Когда их лица почти растворились в полуденном зное, мужская фигурка развернулась и устремилась к зелёной прохладе Едема, но Ева догнала бросившего её мужа и, прижав его вздрагивающую голову к своей груди, гладила вьющиеся светлые волосы, то ли шепча, то ли напевая что-то в Адамово ухо...
  Успокоив мальчика-мужа с поистине материнской нежностью, она взяла его за руку и повела вслед за падающим солцем. Их удлиняющиеся с каждым шагом тени рвались обратно, но они сами больше ни разу не посмотрели назад...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.3
  
  Мама рассказывала, что они шли по потрескавшейся земле, пока солнце не разбилось о край земли, окропив своей сумеречной кровью черный силуэт недостижимого Едемского сада у них за спиной.
  Всю ночь они с отцом проплакали, уткнувшись друг другу в плечо и сберегая в тесных объятиях выдуваемое колючим суховеем тепло. Им было страшно, их мучила жажда и голод, - и всё это пока не имело названия, потому что отец ещё не подобрал подходящие им звуки...
  'Это не рай', - только и сказал он на рассвете, вытирая последние слёзы, которые кто-либо видел с тех пор у него. Мальчик, беззаботно игравший словами в заповедном саду Создателя, в одну ночь стал мужчиной.
  Как животные, родители слизывали обильную утреннюю росу друг с друга, с камней и желтой ломкой травы, чахлыми пучками торчавшей кое-где.
  Облизав растрескавшиеся губы, отец прошептал шершавое слово: 'Жажда'. Задумался, но не нашёл ничего подходящего для нового ощущения, улыбнулся и добавил: ' А теперь жажды нет'...
  
  Потом они опять шли и шли неизвестно куда и зачем, пока не набрели на несколько пальм в окружении колючих кустов.
  ― Здесь должна быть вода, - обнадёжил маму отец и полез в заросли.
  Через какое-то время он выбрался обратно исцарапанный и ободранный: кожаные одежды не спасли его от острых шипов. Он отрицательно покачал пыльной головой.
  ― Жди меня здесь. Я пойду дальше и найду воду, а ты пока отдохни в тени.
  ― Я не хочу оставаться одна, - сказала мама, - лучше я пойду с тобой.
  ― Не спорь, ты устала. Становится всё жарче.
  Но мама боялась, что отец покинет её: она винила себя во всём, что случилось с ними. 'Я была такая глупая... Поверила говорящему змею. Я так виновата перед всеми вами', - мама всегда словно извинялась, рассказывая нам, детям, об изгнании из Едема. Иногда она даже плакала, не знаю почему, ведь отец ни разу не упрекнул её за это. Но мама всю жизнь сомневалась в искренности отца.
  ― Ты вернёшься ко мне? - спросила она, пряча глаза.
  ― Обязательно. Постарайся уснуть, Ева.
  
  Отец возвратился затемно: он принёс маме горсть сморщенных жёлтых плодов и зелёный стебель, истекавший сладким соком. Это было как нельзя вовремя: мама уже смирилась с будущим одиночеством и, оплакивая свою горькую долю, морщась, жевала не менее горький корень, который откопала непривычными руками из твёрдой, как камень, земли, отчего под обведёнными чёрным ногтями открылось кровоточащее мясо.
  Мама продолжала всхлипывать, даже когда отец целовал ей израненные пальцы...
  
  Той лунной ночью родители пришли в рощу, где потом родился я.
  Это место отец нарёк Око Вод: он любил давать красивые названия обычным вещам - на самом деле это была мутная лужица, на дне которой сочился спасительной влагой немощный родничок.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.4
  
  Я помню первое слово, сказанное Адамом. Вернее, их было сразу два.
  Адам первое время молчал. Он бродил по Едемскому саду, удивлённо округлив голубые наивные глаза от обилия трав, деревьев и зверей, с опаской и любопытством трогал листья и цветы, камни и плоды, холодную кожу ползучих гадов и вздрагивающую от его прикосновений мягкую шерсть животных. То, что ему нравилось, он пытался попробовать на вкус, ибо был как неразумное дитя...
  Около красной скалы Адам набрёл на озеро, из которого вытекал ручей, дающий начало четырём великим рекам. Имя одной было Фисон: она обтекала всю землю Хавила, ту, где золото. Имя второй реки Гихон: она обтекала всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель: она протекала пред Ассириею. Четвёртая река Евфрат.
  Адам зашёл по пояс в прозрачные воды. Пятки ему приятно щекотали мохнатые водоросли, по ногам скользили прохладные разноцветные рыбки.
  Через озеро семицветным мостом перекинулась радуга.
  От тёплой земли поднимался пар и превращался под радугой в тяжёлые редкие капли и те, падая, морщили водную гладь, в которой отражались небеса.
  Поражённый этой картиной, Адам зачерпнул пригоршней воду вместе с отражением неба, откуда к нему донёсся голос Творца:
  ― Что это там у тебя?
  С уст Адама словно сорвало печать молчания и он, смеясь, ответил:
  ― Небеса в воде и воды в небесах!
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.2
  
  Поэт - он и рождается поэтом, что с первых слов Адам нам доказал:
  Есть небеса в воде и воды в небесах!
  Какая глубина таится в фразе этой!
  Как смело юный мальчик зачерпнул в ладони зазевавшееся небо! Я сам поэт, но голову склоню пред первым человеческим поэтом, который вашим скудным языком так много выразил с похвальным лаконизмом.
  Для нас, для Первосозданных, людская ваша речь - как детский лепет, что в себе несёт пародию на разговоры взрослых. Её забавно слушать и понять легко, но суть вещей она так искажает, что эта суть порой теряет смысл.
  Ведь в нашем языке и пауза меж слов таит такую бездну содержанья, что вам не передать и миллионом фраз. У нас слова - лишь продолженье мысли, у вас - одежда ей, чтобы убогость скрыть.
  Взять вашу демократию - её назвать бы олигархией вернее, прикрытой лишь иллюзией свободы: смешно, как добровольные рабы из двух равновеликих зол усердно выбирают господина.
  Беда не в том, что раб по жизни раб, а то, что не желает в том признаться и самому себе, и потому охотно верит в сказки о равенстве возможностей для всех.
  Так за словами прячете вы ложь, пороки, страхи, лень и заблужденья, порой не сознавая, что творите. Но я вас не сужу, на то вам Б-г судья, а я - ваш адвокат: берусь уладить всё в обмен на ваши души.
  Мне подпишите дарственную, я ж - взыщу с Создателя всю долю от наследства.
  Когда Творец вдохнул в безжизненное тело Адама частицу малую от самого себя, тот посчитал, что связана с дыханьем та сущность, что позднее назовёт - 'душа'.
  И не дыша быть можно ближе к Б-гу, а без души - что стоит человек? Когда бы мне добавить ваши души - я бы с Творцом на равных говорил!
  Вы ж в повседневной жизни так бездушны, что не заметите отсутствия её! А я куплю!
  Для вас двадцать четыре часа в сутки открыта линия - спешите, жду звонка!
  Прошу простить за скрытую рекламу, такие уж настали времена, что без неё и дьявольский мой бренд у потребителей не пользуется спросом.
  Как в бизнесе моём чертята говорят: 'Вернёмся-ка, друзья, к нашим адамам!'
  Такой вот вышел, к чёрту, каламбур...
  Шлю извинения излишне нервным дамам!
  То, что Адам - поэт на все века, создатель человечьей устной речи, сомнений нет - за то ему хвала! Он заслужил признательности вечной!..
  Но нет об этом в книгах ничего, в истории людей он занял место как первый человек, как Евин муж-простак, а больше о нём толком не известно.
  Явился в мир, родил детей, питался скорбью, обливался потом, чтоб прокормить семью, пока не постарел. И умер. Вероятно, от работы...
  Две даты. Между них пробел - его б восполнить я хотел.
  
  Вооружившись посохом-дубиной, Адам и дни, и ночи проводил себе и Еве добывая пищу, чтобы, насытившись, забыться кратким сном - и снова в путь за скудным пропитаньем.
  Земля Едема - не Едемский сад: ни райского обилия плодов, ни вод глубоких, ни звериных стад, послушных этому царю земли, который на царя не походил, скорее на голодного раба, готового от лучшего куска дать долю, чтоб задобрить господина.
  Так поступал Адам: на каменном холме, который был, конечно, ближе к небу, Создателю он щедро оставлял от скромной трапезы почти что половину.
  Наивный мальчик! Он, как верный пёс, нёс для хозяина задавленную крысу, но вместо одобренья и похвал не удостаивался даже порицанья.
  Ни разу с ним Творец не говорил, хоть видел неуклюжие попытки вернуть расположение Своё...
  Хотя бы, Жесткосердный, объяснил наивному и слабому созданью, как страшно и сурово скроен мир, где только сила даст ему права, где когти и клыки даны не для забавы от голода ревущим плотоядным, которые в раю миролюбивы не по своей природе: там по семь раз на дню их пичкает сухим собачьим кормом с высоким содержаньем витаминов невидная, неслышная прислуга из херувимов низшего звена - так, им благодаря, пока ещё все овцы целы и не загажен заповедный сад.
  Вам доводилось, верно, замечать: рай держится на чьих-нибудь плечах...
  
  Адам и Ева жили в шалаше: довольно неказистая жилплощадь в сравнении с Едемским кантри-клабом.
  Хозяйственная Ева, как могла, латала крышу свежею листвою, вплетала ветки в дыры шатких стен, пол устилала мягкою травою и добавляла тут и там цветы для услажденья глаз своих и носа.
  Адам же был далёк от красоты, как путник заблудившийся от дома. Нет музыки в названьях той поры, а лишь усталость, горечь и тревога вдруг ставшего добытчиком поэта.
  Всё возраставший Евин аппетит Адама гнал на поиски съестного. Он, похудевший, выбился из сил, а Ева растолстела как корова, капризами сводя его с ума - причина, я надеюсь, вам ясна...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.4
  
  Мама рассказывала, что хотя я был очень крупным, она родила меня легко. Ожидание обещанных Творцом мук притупило реальную боль.
  Когда отец вернулся с пригоршней ягод и убитой им куропаткой, я уже вовсю сосал грудь, пиная ногой мамин бок.
  Сплошь покрытый чёрным жёстким волосом, я был больше похож на зверёныша, чем на своих гладкокожих родителей.
  Отец долго отказывался поверить, что я вышел из мамы.
  Только после того, как она показала ему перегрызенную ею пуповину, он с отвращением дотронулся до меня.
  ― Какой волосатый! - пробормотал он и удалился отдохнуть.
  
  Сколько себя помню, отец всегда уходил куда-нибудь, когда у мамы начинались родовые схватки: он не выносил её страданий и криков, вида крови и покрытых слизью младенцев.
  Отец вообще не очень любил окружающий его мир, пугающий своим несовершенством и опасностями. Он тосковал по идеальному устройству Едемского сада, по спокойной уверенности в завтрашнем дне, постоянной сытости и голосу Создателя, нашептывающего ему прекрасные названия окружающим вещам.
  Помешанный на чистоте, он брезгливо относился к любой грязи, тем более, что от неё у него на теле появлялась мелкая розовая сыпь, а естественные надобности считал неприличными и постыдными. Он приучил всех нас ходить на окраину рощи Ока Вод и обязательно закапывать испражнения, как это делают дикие кошки.
  Хорошо видя связь явлений, предметов и событий, отец не умел извлечь из этого никакой практической пользы. Он наблюдал, строил красивые умозаключения, но не более того.
  Взять, к примеру, его объяснения грому и молнии: огромная гремучая змея на небе предупреждает о нападении, а потом атакует. Молния - это её раздвоенный язык, который отравляет всё вокруг своим обжигающим ядом. Признаюсь, мы, дети, открыв рты, слушали отцовские сказки.
  Мама же, не интересуясь происхождением небесного огня, приблизилась однажды к охваченному пламенем дереву и грелась около него в ту холодную ночь, о чём утром со смехом поведала возмущённому её безрассудством отцу.
  Так было и с его наблюдением, что некоторые животные роют норы, чтобы спастись от врагов, солнца, дождя и пыльных бурь. Мама сказала, что эти звери умнее нас, и не успокоилась, пока не выкопала небольшую землянку, где мы потом укрывались от непогоды.
  По-моему, ещё неизвестно, кто кого поддерживал в наших невзгодах: отец маму или мама отца. Ясно только, что поодиночке они бы не выжили.
  
  ― Найди нашему сыну имя, - попросила мама отца, когда тот смирился с моим существованием.
  ― Это непросто, - ответил отец и несколько дней бродил вокруг Ока Вод.
  Наконец, он подошёл ко мне, засыпающему на руках у мамы, положил руку на мою голову и торжественно произнёс:
  ― Нарекаю сему имя Каин, ибо будет он сильным на земле!..
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.3
  
  Слукавил наш поэт, давая имя сыну, к нему не чувствуя родительской любви. Адаму Каин был свидетельством живым утерянного рая и покоя, соперником, в чём и себе признаться не хотел.
  Рождённый женщиной, был первенец его предвестником грядущей новой расы: от плоти плоть, а не из праха плоть. Земной по сути и земле родной был призван Каин править той землёй. Видна была в нём сила, сила зверя, и чёрный волос был по цвету глаз.
  Адам в своё отцовство не поверил, себя в младенце не узнав.
  Сомнения тотчас в Адаме поселились, источая душу, как черви наливной и сочный плод... И ревность многоглазая проснулась... И ненависть ко змею... Ибо ползучий гад виновен был во всём!.. Мир для двоих теперь делить втроём: с неверной, но любимою женой и пасынком, в ком чёрной кровью змея его, Адама, вытравлено семя...
  Боль спрятав в потайной карман души, Адам себя не выдал. Долго имя змеиному отродью подбирал и, наконец, нашёл: 'Сын обезьяний змея, плод скорби и греха, кровавый дикий зверь, отвергнутый людьми, отторгнутый землёю корень, чей путь многострадален... Вот имя найдено: сей наречён мной Каин!'
  Не принятый одним и проклятый другим, кем стать бы мог любимый Евин сын? Лишь тем, кем стал...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.5
  
  Мне было около года, я уже мог стоять, но ещё не ходил. Я лежал на спине в нашем жилище среди душистой увядшей травы и играл двумя камнями, ударяя их друг об друга и радостно смеясь.
  Мама углубляла землянку. Дело шло медленно. Она приходила, кормила меня своим вкусным молоком, закусив нижнюю губу (у меня уже был полон рот зубов) и возвращалась к начатому.
  Видимо, своей работой мама потревожила змеиное гнездо, потому что (это я отчётливо помню) в шалаш вползла огромная змея, приподнялась, раскачиваясь на хвосте, и уставилась на меня немигающими жёлтыми глазами. Она загремела своей трещоткой и отвела голову назад. Я в испуге выронил камни. Змея напала на меня, целясь в голову, но я, словно опытный змеелов, перехватил левой рукой ей горло и замкнул захват правой... Я закричал, когда её чешуйчатый хвост уже перестал биться в конвульсиях...
  Прибежала мама и, плача, стала отбирать у меня новую игрушку, но долго ещё не могла разжать мои побелевшие пальцы...
  
  ― Молодец, герой! - отец погладил мои чёрные лохмы и первый раз за всё это время улыбнулся мне...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.4
  
  Увидев труп поверженного гада, обидчика, ползучего врага, Адам смягчился к Каину и впредь в нём видел сына, не пасынка, хотя любил не так, как всех своих детей - настороже: возможно, опасаясь его силы, а может быть, заглаживая зло, которое вложил сам в гневе в имя, способное менять судьбу того, кто назван им.
  Не подозреваете вы, люди, что за мощь таится в череде обычных звуков!
  Оружия на свете нет страшней, чем слово.
  Им уничтожишь запросто страну, не то что человека, но вы бросаетесь словами так легко, как будто слово не имеет веса, хотя в нём есть по крайней мере девять грамм, иное весит больше мегатонны и разрушительней дурацких ваших бомб.
  Оно, поверьте, столь же материально, как ваши вещи, мысли и тела - из тех же состоит частиц и, как и вы, живёт и умирает. Случается, что убивает вас, но это спишут на несчастный случай иль новую болезнь... А это сила слова, умноженная полем тёмных чувств.
  Вы излучаете гораздо больше злобы, чем снисхожденья, жалости, любви...
  Ваш болен мир, поскольку вы больны...
  
  Свидетельство от Каина. Гл.6
  
  Отец всегда был ко мне строг и холоден, зато мама прощала мне все мои шалости и своей нежностью пыталась компенсировать отцовскую сдержанность.
  Я рано начал помогать ей, вечно беременной очередной моей сестрой.
  Мама целовала меня и повторяла: 'Спасибо тебе, сынок, вижу, приобрела я человека от Господа в твоём лице, сильного, доброго и умного, помощника и опору в трудах моих'.
  Она гордилась, что я быстро всему учился и умел извлекать из предметов скрытые в них полезные свойства. В восемь лет я уже был достаточно крепким, чтобы собирать камни для укрепления стен землянки и молодые ветви - мы с мамой сдирали с них свежую кору, нарезали и плели из них верёвки и корзинки...
  Ещё я мог добраться до самого недоступного гнезда и спуститься, не разбив ни одного из яиц, украденных мною у безутешных птиц.
  За сёстрами я начал присматривать лет с четырёх: тогда это были Малка и Ана, потом ещё родились Ада, Айя и Яфа, мама же носила в себе Дину и Ноему.
  Той зимой выпало много дождей, всё отсырело, а ветер выдувал из тебя последнее тепло, поэтому мы, прижавшись друг к другу, дрожали в землянке. Началась гроза. Одна из молний попала в дерево совсем близко от нас, оно вспыхнуло. Мама вывела нас погреться у огня, наши волосы дымились от жара, а спины мёрзли из-за ветра. Малышки плакали, подвывая ему.
  В землянке оставалась куча веток, которые я натаскал вчера. Я сунул одну из них в пламя - и она загорелась! С огнем в руке я побежал обратно, угостил его сухой корой - и с тех пор он поселился у нас.
  Прожорливого зверя надо было постоянно кормить, иначе он начинал кашлять дымом и умирать, зато с этой зимы мы уже не мёрзли. Мама, Малка, Ана и я, сменяя друг друга, не оставляли его без еды даже ночью, для этого днём я должен был найти достаточно дров.
  Мне нравилось бродить в поисках хвороста по роще и окрестностям, но ещё больше я любил ночные часы у костра. Я смотрел на мерцающее пламя и поражался его причудливой изменчивости. Каждый раз я узнавал о нём что-нибудь новое: что огонь не питается камнями, но передаёт им свою силу, не давая взять в руки, что сухую траву он глотает сразу, от сырой - отплёвывается белым едким дымом, а дерево медленно обгладывает, смакуя...
  Если вытащить палкой раскалённые булыжники и плеснуть на них холодной водой, некоторые растрескаются, другие - выпустят из себя влажное облако тумана.
  Ещё огонь всеяден и опасен: влетевшие в него бабочки вспыхивают и исчезают вместе с искрами, а от чадящей змеиной кожи остаётся чуть-чуть углей и пепла - верных знаков умирающего пламени.
  Когда я обнаружил, что глина от его жара становится твёрдой, как скала, то начал лепить из неё фигурки птиц и зверей и обжигать их. Играя с ними, я всегда расстраивался, что они не превращаются в настоящих, живых. Выходит, я что-то делал неправильно, если Творцу удалось это проделать с отцом, которого он создал из того же самого материала.
  Я спросил об этом маму, она рассмеялась и ответила, что на свете не может быть двух Творцов, но если я хочу им стать, то должен сотворить свой, принадлежащий только мне и подчиняющийся только моим законам и желаниям, мир. Я думаю, она пошутила надо мной, но с тех пор я пытался изменять всё, до чего мог дотянуться, чтобы заставить служить мне, в надежде сделаться властелином этого обновлённого мира, который был пока далёк от совершенства Едемского сада.
  Возможно, сам того не осознавая, я хотел превратить всю землю в рай, как и было предначертано Создателем.
  
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.5
  
  Изгнание из рая - это план или отсутствие какого-либо плана? Импровизация великого ума, стечение случайностей иль гениальный ход в многоходовой комбинации Творца?
  От самого Него не слышал я ответа, хотя со мной Создатель откровенней иногда, чем сам с собою.
  Возможно, сад Едемский - эталон, недостижимый образец сынам Адама, который, как далёкий горизонт, зовёт к себе, маня и ускользая, тем самым вам давая в жизни цель. Ведь жизнь без цели - это та же смерть, которая растянута на годы. Ленивым мертвецам не осознать: чтоб жить в раю, его построить надо.
  Адам, останься он в саду Едема и с Евой там потомство наплодив, мог навсегда остаться инфантильным, как тот сорокалетний холостяк, живущий с мамою, покуда та жива, а схоронив её, сидит растерянный в неприбранной квартире и сам не знает: быть или не быть?..
  Создатель за Адама сделал выбор, лишив его родных привычных стен и выставив на улицу, пока тот был способен на решенья и не привык к бездействию, раз делается всё само собой и кто-то свыше правит все ошибки...
  Родительская мудрость иногда жестокой выглядит в глазах детей, покуда сами детей не заведут.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.7
  
  Всего лишь раз отец поднял на меня руку. Тогда я поклялся себе, что когда вырасту, отплачу ему тем же. Теперь я понимаю, что отец хотел уберечь меня от страшной опасности, в которую я отказывался верить и упрямо навлекал на себя. Я благодарен ему за это, хотя предпочёл бы умереть тогда, нежели сейчас молить о смерти из своей тюрьмы.
  После рождения близняшек Дины и Ноемы мои походы за дровами стали продолжительней: приходилось всё дальше удаляться от Ока Вод, чтобы их набралось достаточно.
  Так я дошёл до Едемского сада.
  Я сразу узнал его по золотым воротам и резной ограде. До него было рукой подать. От аромата плодов и цветов кружилась голова, глаза отказывались верить в реальность праздничных ярких красок, трели птиц и крики зверей звучали как странные песни, которые напевал, приходя с добычей, отец...
  Я сел на землю и любовался великолепием Сада, пока не сгустились сумерки.
  Тут я понял, что совсем забыл о пище для огня, а значит - наш очаг вскоре будет холодным. Я похолодел. Из-за меня мы опять начнём мерзнуть и есть жёсткое сырое мясо. Наказания я не боялся, но возвращение к прежним лишениям уже само по себе было наказанием.
  
  Я видел ветви райских деревьев, свисающие за сверкающую границу Сада и усыпанные диковинными плодами, и как преграду к этому манящему изобилию исполинскую фигуру Херувима.
  Думаю, он заметил меня давно, потому что при моём появлении расправил крылья и взял меч двумя руками, хотя до этого опирался на него, как на посох. Он стоял, готовый воспарить, держа своё оружие наизготовку - неподвижный, пугающий - и не сводил с меня своих немигающих птичьих глаз.
  Я встал и пошёл назад, к Оку Вод. На самом деле это была уловка, призванная обмануть сурового стража. Я обогнул Сад, подкрался к нему с другой стороны и отломил выступающую плодоносящую ветвь. На её месте, о чудо, тут же выросла такая же...
  Очень скоро я, нагруженный драгоценной ношей, бодро шагал в сторону дома, жуя на ходу полный сочных красных зёрен плод и думая, что мои родители трусливы и глупы...
  А они уже волновались, что меня нет так долго, но вовсе не обрадовались ни охапке ветвей, ни плодам на них.
  ― Где ты это взял? - со страхом спросила мама и, обняв, ощупывала мои плечи и голову, убеждаясь, что я цел.
  ― Там, - неопределённо махнул рукой я, помня о запрете приближаться к Саду.
  ― Ты лжёшь, Каин, - отец строго нахмурил брови. - Это гранаты из Едемского сада. Ты повстречал Херувима?
  ― Да, ну и что? Он бестолковый, вы зря боитесь его. Сторожит свои ворота, не ведая, что твориться у него за спиной.
  ― Сегодня тебе повезло, но в следующий раз всё может быть совсем по-другому... Я даже думать не хочу, чем это могло закончиться, - мама ещё сильнее прижала меня к себе:
  ― Обещай, что ты никогда больше не пойдёшь туда!
  ― Мама, я всегда смогу обмануть этого крылатого недоумка, - ухмыльнулся я.
  ― Не смей порочить других, Каин! - я ни разу не видел отца в таком бешенстве. - Я запрещаю тебе даже смотреть в сторону Сада! Ты понял?!!
  ― Да, - кивнул я, твёрдо зная, что завтра опять буду там...
  
  Убедившись, что недремлющий Херувим на своём посту, я обошёл Сад с тыла и наломал целую кучу веток (в сущности, это была одна и та же ветка, вырастающая вновь и вновь). Плоды я спрятал, листья оборвал, а голые палки связал и принёс в наше жилище, гордясь своею храбростью и умом.
  Так продолжалось несколько дней, пока, уже возвращаясь с огромной вязанкой, я не наткнулся на отца. Ни слова не говоря, он отвесил мне затрещину, перемешавшую в голове все мысли, схватил за руку и потащил обратно, к Едемскому саду.
  Не дойдя до встрепенувшегося Херувима сотню шагов, отец остановился и обратился к хранителю рая:
  ― Покажи ему. Этот ребёнок ничего не принимает на веру.
  Херувим, соглашаясь, чуть качнул патлатой головой, поднял огромный валун у своих ног, легко подбросил его в воздух и, прежде чем тот коснулся земли, сам резко взмыл над ним и неуловимым движением сверкнувшего меча рассёк его надвое.
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.5
  
  Я помню Каина ещё ребенком. Крупный, со смышлённым взглядом, он казался взрослее, несмотря на мальчишескую бесшабашность и дерзость. Всех вокруг он, разумеется, считал недалёкими, примитивными существами, не способными раскусить его хитрости.
  Когда он, просидев целый день напротив меня с открытым от изумления ртом и вытаращенными восторженными очами, пробрался вечером к Саду с противоположной стороны, я наблюдал с высоты, как он ворует гранаты. Он же, занятый своим делом, не удосужился взглянуть на небо, в котором я бесшумно парил у него над головой.
  Если бы он пересёк границу Едемского сада, мне пришлось бы убить его, несмотря на симпатию к отважному сорванцу. Поскольку о торчащих наружу ветках я не получил от Создателя чётких указаний, то позволил ему безнаказанно воспользоваться райскими дарами.
  Он приходил ещё не раз, пока Адам не попросил меня преподать ему урок. Наблюдая за Каином, я понял, что Творец одарил род людской свойством, которого не было у ангельского племени: полной свободой выбора.
  Для нас запрет - стена, а для них - закрытая дверь, к которой можно подобрать ключ, взломать или вышибить. У каждого человека своя точка отсчёта, у нас же на всех единая система координат, в которой отсутствуют отрицательные величины.
  Способность людей совершать зло, заблуждаться и исправлять свои ошибки всегда поражала меня.
  Проведя в заточении первый десяток лет, Каин решил выйти из Едемского сада живым или мёртвым. Он смело пошёл на мой меч и мне пришлось применить его, чтобы остановить беглеца.
  Когда разрубленное пополам тело Каина соединилось, как будто его целостность никогда не нарушалась, разочарованный узник издал крик отчаянья и совершил ещё одну попытку, подставив под удар свою шею. В чёрных глазах отлетевшей головы мелькнуло и погасло торжество, когда, повинуясь неведомой силе, она вернулась на могучую шею мятежного гиганта. До этого Каин прыгал с вершины красной скалы, нырял в глубины озера, глотал ядовитых гусениц - всё тщетно. Надежда, что моё оружие победит его бессмертие, была последней.
  Мой подопечный успокоился, но не смирился, так же, как и в детстве, когда, несмотря на демонстрацию карающего меча, Каин продолжал красть райские плоды, когда был уверен, что отец не следит за ним.
  
  
  Диалоги Каина с Херувимом
  
  ― В человеке заложена тяга ко злу?
  ― Зло, как и добро, относительны и взаимозаменяемы. Когда мама спросила меня, четырёхлетнего, почему я плохо себя веду, я ответил ей, что быть всегда хорошим скучно. Разве это не так?
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 6
  
  Плохой, хороший - что за ерунда! Мне интересна в человеке личность, способность на поступок! На любой! Кто я такой, чтоб создавать запреты? По этой части есть специалист. Он хочет, чтоб вы жили по уставу, чтоб в ногу шли, куда вас поведут.
  Ведь ваше большинство - такие же бараны, как старый наш вояка Херувим, служаки, исполнители приказов, чья жизнь расписана по пунктам, под копирку, чьё мнение зависит от того, что им расскажут в свежих новостях.
  Идёте вы за тем, чья шире власть иль глотка и сокрушительней кулак иль кошелёк, и виноватых ищете - причину никчёмности и слабости своей.
  Вы, разучившись принимать решенья сами, доверились системе, и она диктует вам, что есть, что надевать, куда смотреть, как думать и о чём мечтать, кого любить, кого вам ненавидеть и с кем и почему вам воевать.
  Неудивительно, что видит только скопом Творец свои потешные войска, ведь он стратег и цель его ясна: в батальных сценах положить массовку, оставить главного героя на приплод, а чтоб смыть кровь, слить вниз второй потоп.
  Я не таков: глобальные проблемы не занимают моего ума, мне интересна жизнь сама в её особенных и частных проявленьях. Не в силах судьбы мира изменить, жизнь одного могу! Вам стоит позвонить!
  А сразу же после рекламного блока, Каин вас позабавит рассказом немного.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.8
  
  Едва мне минуло четырнадцать лет, в мои сны, в которых я входил в сияющие ворота Едемского сада и бродил там, наслаждаясь своим превосходством над всеми живыми тварями, начала являться прекрасная рыжеволосая женщина с золотыми, слегка косящими глазами. Она выглядывала из-за стволов деревьев или дымки кустов, призывно махала рукой и, хохоча, убегала.
  Я бросался следом за ней, боясь упустить из вида её ослепительно белое тело, которого мне почему-то непреодолимо хотелось коснуться. Я преследовал её, бесстыже-нагую, обдирая руки об терновник, впадал в отчаянье, когда она ускользала, но снова находил её по эху дразнящего смеха и наконец настигал. Иногда я успевал дотронуться до неё прежде, чем просыпался, иногда нет.
  Я стеснялся таких пробуждений и, осторожно освободившись от обьятий младших сестёр, бежал совершить омовение к колодцу, который я выкопал и обложил камнем на месте мутной лужи, давшей название нашей роще. Вот сейчас это и впрямь было Око Вод - сквозь ледяную прозрачность просматривалось скалистое дно.
  Теперь я проводил больше времени в полях с отцом, преследуя дичь, хотя предпочёл бы передавать часть своей души мертворождённым предметам, заставляя их служить мне.
  
  В тот день я загнал под удар отцовского посоха беременную дикую козу: её передние ноги подломились, и она рухнула наземь, вереща от боли. Отец хотел добить её, чтоб не мучилась, но я остановил его.
  Я взвалил брыкающееся животное на плечи, и мы начали спускаться со скал к Оку Вод. Упавшая с неба тьма застала нас на полпути, и мы с отцом решили заночевать под звёздами на лугу, усыпанном ими же - это, источая сладко-терпкий запах, цвела жёлтым какая-то сочная трава.
  Раненая коза, лёжа на вздувшемся боку, косила страдальческими мокрыми очами, дочиста обгладывая зелень, до которой могла дотянуться. Я прижался щекой к её нервно вздымающейся тёплой шерсти. Отец расположился рядом. Он долго молчал, не зная, как приступить к давно вынашиваемому им разговору. Отец кашлянул, прочистил горло и начал издалека, как всегда:
  ― Каин, тебя не тревожат странные мысли или сны?
  ― О чём, отец? - потянувшись, поинтересовался я.
  ― О женщинах, например, - не сразу отозвался он.
  ― О каких женщинах? - смутился я: неужели отец подсмотрел мои сны?
  ― О твоих сёстрах. А может, о матери? - с деланым безразличием спросил отец.
  ― Нет, - выдохнул я, успокоившись. - Мне часто снится, как Херувим распахивает предо мной врата Едемского сада и я гуляю там, рву плоды...
  ― Один? - изумился отец.
  ― Да, а разве кто-то ещё нужен? - слукавил я, скрывая за недоумением постыдную тайну о моей ночной мучительнице.
  ― Знаешь, Каин, место бывшее раем для двоих, может стать адом для одного, - печально произнёс отец. Как он оказался прав, будто предвидел мою судьбу!
  В сущности, отец нередко бывал прав, но я ещё не был готов к его правде.
  ― Тебе нравится кто-нибудь из сестёр?
  ― Я их всех люблю, отец.
  ― Может, кого-то из них ты особенно любишь? - упорствовал отец.
  ― Мне нравится Айя, она такая милая и добрая. Ты знаешь, отец, она выходила выпавшего из гнезда птенца, кормила его, поила, но он подрос и улетел. А Айя плакала...
  ― У неё хорошее сердце, но она ещё маленькая, - отмахнулся отец.
  ― Айя ростом чуть ниже Малки, а ведь она младше её на четыре года, - не согласился я.
  ― Айя совсем девочка, она ещё не способна к деторождению, а тебе пора продолжить свой род, ты уже мужчина на голову выше меня. И Малка уже созрела. Ты должен взять её в жёны и произвести младенцев мужского пола, а то твоя мама рожает мне одних девочек.
  ― Только не Малку, отец, - взмолился я.
  У Малки было плавное мягкое тело и острый язычок. Щуря удлинённые серые глаза, она с тонкогубой улыбкой бросала мне обидные слова при каждом удобном случае.
  ― Она постоянно насмехается надо мной. Я лучше возьму в жёны Ану.
  ― Бери и Ану, но и к её старшей сестре войди. Помнишь основной завет?
  ― Что мне до заветов того, кто отказывается говорить с тобой?!! Я же знаю, ты до сих пор оставляешь ему на высотах мирные жертвы. Он хоть раз принял их? Подал знак?
  ― Не упоминай Имени Его всуе, Каин, ибо Он всевидящ и слышит каждое твоё слово, - изменился в лице отец (наивный, он всё ещё надеялся на прощение).
  ― Грех мой тяжек, и я не жду скорой милости от Создателя... Ослушание - страшное преступление...
  Я спрятал наметившуюся было улыбку: знал бы отец, сколько раз я преступал его наказы.
  ― Ты готов, Каин?
  ― Я подчинюсь твоей воле, отец, а сейчас я хочу спать.
  Мне ничего не приснилось, как всегда на ночлеге в поле, то ли от усталости, то ли от отсутствия рядом горячих тел Малки и Аны, но в эту ночь солнечная женщина не играла со мной в догонялки. Мне только показалось, что я слышал на рассвете её смех.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.6
  
  Я видел эту рыжеволосую, слегка косящую, красавицу наяву.
  Это Лилит, первая жена Адама. Она была создана из праха, как и её муж, и Творец первой вдунул в лице её дыхание жизни, а уже потом Адаму.
  Лилит открыла свои колдовские золотые глазищи на мгновение раньше своего супруга. В них было что-то такое, что все присутствующие при сотворении херувимы, ангелы и даже архангелы смутились, хотя нам это не свойственно. Некоторые даже прикрылись крылом. Чёрный Ангел, зовущийся ныне Люцифер, улыбнулся и подмигнул ей, чем вызвал сильное неудовольствие Создателя, точнее одного из ликов Его: благообразного седобородого старца.
  У них состоялся нелицеприятный приватный разговор: мы, Первосозданные, отвернулись и заткнули уши, чтобы не оглохнуть от громогласного гнева Владыки, Адам пал ниц и, подражая нам, обхватил руками голову, но Лилит осталась стоять, пока крайнее возмущение Творца не сбило дерзкую с ног.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.7
  
  Про чувство юмора Создателя молчу, Ему оно, как видно, не знакомо, не помешало бы сходить Ему к врачу, определиться до конца в вопросах пола. Настолько близко мне знаком больной, асексуал и чёрный меланхолик, что хочется сказать: 'О, Боже мой! Да Ты ещё к тому же параноик!'
  Да, подмигнул девице, ну и что? За мною шлейф тянулся ловеласа с десятка первых черновых миров, зачёркнутых в созвездье Волопаса.
  Всегда меня манил прекрасный пол, а тут красавица лежит, мечта поэта. Какой Гомер бы мимо тут прошёл, когда она до естества раздета?
  Обойму молний за обычный флирт во гневе в меня выпустил Создатель, ожог на пятке до сих пор болит... За что? Я же не вор и не предатель!!!
  В присутствии всей свиты наорал! Мне каково пред кучей подчинённых?!! Тут Отче наш нарвался на скандал с защитником всех в мире угнетённых!
  Причину катаклизмов социальных в контрреволюции я вижу сексуальной.
  Я разуму предпочитаю чувство, а ремеслу - высокое искусство...
  За должность не держался никогда: что мне чины, пустое славословье?..
  Но за любовь готов я всё отдать - жизнь вечную, железное здоровье.
  И даже власть, в сравненье - ерунда, а обладать Лилит - вот это да!..
  
  Неукротима в гневе, точно буря, через минуту - ласковей воды. Чуть не по ней - из солнца тучей хмурой вмиг обернётся в сполохах беды. Что гром и молния? Из преисподней лава живое всё вокруг испепелит! Одной рукою бьёт, другою - гладит, чтоб раны эти тут же исцелить. Вся из приливов и отливов, может ветром взъерошить листья или лес свалить. Непредсказуема. Искать причину тщетно, что заставляет всех её любить. Красива? Да. Умна? Неоспоримо. Но с чем сравнить её несносный нрав? Во всём ей правой быть необходимо, и сам Создатель был всегда неправ...
  
  Из всех созданий, мною соблазнённых и брошенных, когда утешат плоть, Лилит - луна средь звёзд! Я, по уши влюблённый, влеченья к ней не в силах побороть, пошёл ва-банк, нарушив все приказы, о чём не сожалел ещё ни разу: с ней вечность разделю я до конца, коль есть предел терпению Творца...
  Из-за неё я был отринут в бездну, утратил крылья, нимб и небеса, но я там вместе с ней и, если честно, я счастлив. Истина проста: я без Лилит, ваш это видит Б-г, как Он бы оставался одинок.
  А с ней, моей царицей ночи, безудержной и жадной до любви, которая вам голову морочит, в обмен на рай я не расстался бы... Лилит мне много больше, чем супруга, в душе мы будто копии друг друга: жизнь без запретов, страха и стыда, свободная от Б-жьего суда.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.7
  
  Но суд состоялся. Потом.
  А пока своевольная жена Адама, великолепная Лилит, обследовала Едемский сад в сопровождении восхищённого мужа, служивщего ей послушным инструментом познания самой себя.
  Язык тела заменял влюблённой паре слова.
  Лилит была любознательна, хотя её интерес к окружающему был избирательным: всё, что не могло доставить ей удовольствия, мало трогало её.
  Но получать наслаждение Лилит могла от многого.
  Можно было бесконечно наблюдать за её лицом, когда она, прикрыв длинными ресницами дерзкие глаза, смаковала истекающий сладким соком плод или, погружалась в прохладу вод, предавалась ленивой праздности, подставив тонкую белоснежную кожу утреннему ветерку, или своей неистовостью утомляла Адама.
  Даже в гневе она оставалась прекрасна. Любая мелочь могла вывести Лилит из себя, и миролюбивый Адам недоумевал от внезапных перемен её настроения. Он не любил ссор и не был силён в спорах, и потому охотно уступал своей вспыльчивой жене во всём, что не касалось слов - здесь Адам оставался твёрд, отстаивая своё исключительное право давать имена всему окружающему. Но на этот случай у Лилит имелось испытанное оружие: она подолгу не разговаривала с мужем или вовсе прогоняла его. Это становилось для Адама нестерпимой мукой, зато ей одиночество никак не мешало. В конце концов измученный Адам сдавался, и торжествующая Лилит снисходила до отвергнутого мужа, предваряя жаркое примирение ледяным напоминанием:
  ― Никто не будет указывать мне, что делать или говорить! Ни Он, - Лилит втыкала указательный палец в небо, - ни тем более ты!..
  После этих слов Адам каждый раз собирался гордо уйти прочь от жестокой красавицы, но вместо этого опять оказывался у её ног... И это немудрено: Лилит светилась чувственностью и соблазном, которые смущали даже ангелов.
  Она, как пчелиная королева, влекла к себе летучую братию.
  Даже искушенный в любовных делах Чёрный Ангел попал под её чары.
  Я полагаю, это он указал ей местоположение запретных древ, ибо Творец не упоминал о них.
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.8
  
  Да, это я открыл Лилит секрет бессмертья, ей рассказал про вкус Добра и Зла и показал ей тайные плоды, в чьей мякоти есть некий компонент, с которым люди станут вечны, словно боги, и прозорливо, как они, мудры.
  Я так хотел всегда с Лилит быть рядом, что даже мысль о смертности её меня ввергала в чёрное унынье: познав огонь её случайных ласк, о ней одной я только мог и думать.
  Творцу нас выдал тайный соглядатай, соперник мой в делах дворцовой службы, безгрешный и честнейший Херувим, застав Лилит со мной под Древом Жизни, в то время как она в руке держала надкушенный, дарящий вечность, плод.
  А гнев Создателя - тот не имел предела: в обход Его бессмертье обретя, Лилит теперь во всём была нам ровней.
  А что касается Добра и Зла, их пониманье - женщине обуза, мешающее женщиной ей быть.
  Ни доводов моих, ни объяснений Творец не принял и обратно в прах Он обратил Лилит прекрасной тело, её мятежный дух отринул в вечный мрак, покрывши несмываемым проклятьем.
  Меня же Он простил, хотя и наказал пометкой чёрной в личном деле...
  Что мне Его прощенье без Лилит?!!
  Я поднял бунт, каких не видел свет: со мной мои товарищи из тех, которым дорога свобода слова и право выбора любого из существ, и красота, разрушенная грубо.
  Взрывались звёзды, небеса трясло, царил повсюду вызванный мной хаос. Но силы были слишком не равны, я был пленён с друзьями по оружью, разжалован и сослан, как они, на дикую, без благ небесных землю...
  В учебниках истории о нас иль ничего, иль клевета, что пишет победитель...
  Как и Адам, оставшись без Лилит, себе не находил успокоенья, так мучился и я.
  Как он, и я сполна познал боль одиночества и горький привкус слова в лечебной смеси из созвучных сердцу фраз.
  Но мой соперник был меня счастливей: Лилит ему являлась в царстве снов, а мне туда заказана дорога бессонницей бессмертных, как замком.
  
  Свидетельство от Каина. Гл.9
  
  Сны... Они были так реальны, что, когда я просыпался, явь казалась мне сновидением.
  Я с трудом представлял себе, как войду к Малке и Ане, которых колотил в детстве, из покрытой цыпками кожи которых извлёк тысячи заноз, к которым одно время дико ревновал маму, особенно когда та расчёсывала им спутавшиеся волосы, шепча в маленькие ушки нежные скороговорки.
  Сёстры были частью Ока Вод, привычные и знакомые до последней ссадины на округлившихся телах. Они, как и я, пахли впитавшими дым слежавшимися травами. Из-за них у меня никогда не проваливалось в опустевший живот зачастившее неуёмной дробью сердце, как в моих беспокойных снах, не пропадало удивлённое дыхание, как при виде недостижимого великолепия Едемского сада.
  Ничто в моих будущих жёнах не было для меня тайной: ни неистребимая неряшливость Малки, ни её эгоизм, сравнимый по величине с грудью, ни любовь к всяческим украшениям: блестящим камешкам, пёстрым пёрышкам и вплетённым в волосы цветам, ни то, что за робкой покорностью Аны прятались мелочная жадность и завистливая расчётливость. Ещё обе они были ленивы и болтливы.
  Поэтому я всячески оттягивал тот момент, когда буду вынужден разделить с ними супружеское ложе. Я уговорил отца дать мне время поставить просторный дом, куда я введу обеих жен.
  Малка с Аной полагали, что я это делаю из-за любви к ним и заботы о будущем потомстве. Позабыв о лени, они с радостью помогали мне: носили из колодца воду, месили глину и обмазывали ею растущие стены. Обе были веселы и довольны, шептались о чём-то с мамой, невпопад смеялись, Малка даже перестала грубить мне.
  Стройка шла быстро: не успела одноглазая луна трижды прищуриться, как всё было готово, кроме крыши: для неё требовалось много прочной кожи, поэтому мы с отцом охотились каждый день.
  Пока мы отсыпались, мама с сёстрами свежевали наши трофеи, вымачивали шкуры и вялили оставшееся от обильного пиршества мясо.
  Так продолжалось до тех пор, пока какой-то хищник не разогнал всю дичь в округе. Четвертый раз подряд мы возвратились после ночной вылазки с пустыми руками. Мои невесты занервничали: уж очень им не терпелось поскорее войти хозяйками в наш новый дом. Обе начали нудно докучать родителям, требуя пустить на шкуры пасущихся в загоне хромую козу и подросшего козлёнка, за которыми, как за малыми детьми, ухаживала превратившаяся за лето из мосластой девчонки в длинноногую девушку Айя.
  Она прибежала ко мне просить защиты.
  Уткнувшись мне в грудь мокрым лицом, Айя, давясь слезами и словами, рассказала, что отец согласился забить её питомцев: она сама слышала, как он поддался на уговоры настырной Малки.
  Я, ещё сонный, выскочил из землянки - и вовремя: угрюмый глава семейства, покачивая узловатым посохом, приближался к отчаянно блеющим жертвам - те словно чуяли смерть, которую он нёс перед собой. Я молча преградил ему путь, а тихая Айя повисла на его жилистых руках, всхлипывая:
  ― Не надо, отец! Умоляю тебя, не надо!..
  ― Ну же, убей их! - в один голос завизжали Малка и Ана, отрывая от него упирающуюся Айю:
  ― Не слушай её! Ей эти зверушки дороже сестёр!..
  На шум появилась мама. Рассудительная и дальновидная, она всегда знала нужные доводы, которые подействуют на упрямого мужа сильнее криков и слёз:
  ― Подожди, наступит время - и тебе не придётся скакать по горам, Адам. Имей терпение. Когда у нас наплодится целое стадо ручных коз, мясо всегда будет у нас под боком... И ещё молоко...
  Мечтательная улыбка мелькнула и исчезла, оставив легкую рябь морщин возле мальчишьих глаз отца, и он опустил своё оружие. Рядом в голос зарыдала Айя, представив печальную судьбу своих любимцев.
  Малка капризно надула злые губы, а Ана, смиренно потупившись, исподтишка жалила младшую сестру сочившимся едкой ненавистью взглядом...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.9
  
  Чем люди ближе, тем сильнее чувства: сплошные крайности, и середины нет, а если кто-то вызвал равнодушье - не обольщайтесь, как это ни грустно, он вам чужой и вам он так же нужен, как новости из выцветших газет...
  Ведь безразличие - удел больных и мёртвых.
  Нет, только чувствами жив в мире человек: убейте их - и вот вам труп холодный, которому весь мир - что прошлогодний снег...
  Тоска не свойственна ни камню, ни огню, воде по туче незачем скучать, мы ж вспоминали женщину одну: я и Адам, я - сотню раз на дню, а первый муж - в утерянном раю, который засыпая, посещал...
  Мы оба были живы и мертвы: её небытием убиты, тоской по ней - воскрешены, чтоб на земле влачить, увы, не жизнь - разлукой пытку вдали от отнятой жены...
  
  Царица снов, мне путь к тебе закрыт. Зачем другому ты являешься, Лилит?..
  Твоё присутствие сильнее в полнолунье, но даже в полдень, знаю, что ты рядом: бесплотной тенью ты лежишь, шалунья, в моих ногах, меня лаская взглядом. Я слышу твои мысли и дыханье, дыханье - вряд ли, это всё же ветер...
  Ты и без плоти до того желанна, что у тебя родиться могут дети...
  Не от меня. От смертных. От их снов. Где изольётся в твоё лоно семя мужей производительных годов, имеющих супругу. Но покорённых силой твоих чар, за чудо принявших твой изощрённый дар и не способных вырваться из круга безумных ласк с той силой притяженья, что кажется ожившим отраженье.
  Едва познает кто из них жену до истеченья дня седьмого, и дочь твою во чреве понесёт та, что с тобою даже не знакома. Ты, словно кукушка, в чужое гнездо подбросишь, поверь мне, яйцо не одно: проклятью назло от других матерей немеряно в мир народишь дочерей.
  Покорные жёны и скромные девы, будут соперничать дочери Евы всё время, пока этот мир простоит, со своенравными дочерями Лилит.
  Кто победит? Ты знаешь сама: солнце - знак Евы, а твой знак - луна. Полнолуние манит и сводит с ума. Все мужчины - твои! Ты такая - одна!.. Тот, кто видел тебя, будет вечно скучать: не соперница Ева тебе по ночам. Считай: из рождённых семи дочерей одну мать по праву считает своей. Остальные - твои, ведь всё дело в любви: я знаю, о каком Едеме Адам тоскует - там не сыщешь Евы, и даже, когда поэт наш не спит, он грезит наяву лишь о тебе, Лилит...
  Я не ревную, разве что чуть-чуть... Я начал забывать твои глаза и грудь...
  И если так иллюзия сильна, жить больше не хочу без сна...
  
  Тебя ж вернуть хотя б на время в тело, пусть смертное, но всё-таки твоё - уже совсем запутанное дело, и тут уже условье не одно...
  Отбить у дщери Евы мужа, который любит и в ответ любим, но в ужасе другую обнаружил в распутных снах - сопротивляясь им, бессонницей с тобой бороться будет, ночами не смыкая красных век, но соблазнится - и себя осудит... Перед мечтой бессилен человек!..
  Но ты ему мерещиться должна, когда с ним возлежит его жена, чтоб он решил, что наяву - с тобой и прошептал 'Мгновение, постой!..'
  Когда у них родится дочь - то это будешь ты, точь-в-точь...
  То ли в сердце, то ли где в мозгу - где-то там, где иногда болит, прозвучал ответ моей Лилит, её голос спутать не могу - от него дыхание свело - голос шёл из тонких дальних сфер: 'Жди меня и я вернусь, мой Люцифер! Всем Его проклятиям назло!..'
  
  Свидетельство от Лилит. Гл.1
  
  Да, я вернусь! Не всё мне жить во снах воспоминаньем о себе былой. Не буду я довольствоваться бледным отраженьем безжалостно разбитой красоты и страдать страстями ампутированного тела с фантомной болью в области груди.
  Какая пытка: жаждать и не пить! От голода сходить с ума, не будучи голодной! Всей кожей чувствовать, а кожи-то и нет!.. Есть от чего здесь впасть в шизофрению...
  Я словно голливудская звезда, мечта ночная сотен миллионов, которую закрыли в тесной клетке двумерного экрана. Пусть я не умерла, чтоб жить среди теней, да Режиссер обратно не пускает в мир.
  Меня лишил Он напрочь глубины, отрезал в злобе третье измеренье, а я не плоская: взгляните-ка на грудь, на совершенной формы ягодицы! Я - ягодка в соку, попавшая под пресс мужского эго! Я - жертва тирании и глупой ревности! Не создана я чьей-то быть! Не удержать в кармане бурю! Всегда за мною выбор! Я скуки не терплю и любопытна к новому! Об этом ли не знать Тому, кто вылепил меня такою! Ни кнут Добра, ни пряник Зла меня в своей узде не держат, не на ту напал! Я создана дарить и получать!
  Что в наслаждении плохого? Кому я этим причинила боль? А если да, то что плохого в боли? Я вот сейчас не чувствую её, от этого не сделалась счастливей, свою бесчувственность готова обменять на самые ужасные страданья, чтоб мне вернулись запахи и вкус, и трепет от прикосновенья...
  Свою я в фильме ненавижу роль, но, уж поверьте, так её сыграю, что даже импотента соблазню и тем себе верну упругое и молодое тело. Когда завянет - новое найду. Я буду умирать и возрождаться, всегда прекрасней тысяч Ев вокруг, как свежая весенняя листва, чья зелень нежная так всем ласкает взор.
  Да, я вернусь!..
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.10
  
  Она вернулась ко мне, когда обе, и Малка, и Ана, с нескрываемой женской гордостью несли торчащие вперёд животы, впадая то в задумчивую мечтательность, то в неуёмную сварливость, не переставая ревниво соперничать за моё внимание и власть в новом доме.
  Она преследовала меня в Едемском саду, куда я входил в своих сновидениях, но не один, а держа за узкую мягкую ладонь ласковую Айю. Золотоглазая красавица завораживала меня своим совершенным обнажённым телом, дразня настолько соблазнительными позами, что я терял нить разговора, забывая накопившиеся слова, которые наяву не смел сказать любимой сестре...
  Одинокий ты и в раю, как в одиночной камере, но и с двумя женщинами рай уже не рай. Я разрывался между нахлынувшей похотью к одной и усиливающейся нежностью к другой.
  Обычно всё заканчивалось кошмаром: рассвирепевшая от неудачного соперничества златовласка превращалась в ужасную полуженщину-полуптицу и налетала на испуганную Айю, норовя выклевать ей глаза и вырвать кривыми когтями густые, спадающие ниже талии каштановые волосы.
  Я вставал у чудовища на пути и возвращался к действительности от сокрушительного удара клювом, от которого потом весь день гудела голова...
  
  И в этот раз я проснулся с ощущением, что череп треснул пополам. В ушах ещё звенел звериный рык птицы-оборотня. Лежавшие с обоих боков беременные жены сидели, недоуменно озираясь и протирая осоловелые глаза. Неужели я кричал во сне и разбудил их? Рёв повторился. Он шёл снаружи. Я узнал низкий львиный тембр - его обладатель разогнал этим летом всю дичь.
  Я схватил лежавшую у изголовья дубинку и в два прыжка очутился вне стен.
  То, что я увидел, напоминало недавний кошмар: у загона с козами полуодетая Айя отмахивалась горящей ветвью от огромного оскалившегося зверя. Лев, как кошка, присел на задние лапы, отстраняясь от летящих искр, но не отступал.
  Пламя выбросило жаркий жёлтый язык и вдруг погасло. Лев с трубным звуком раззявил бескрайнюю пасть и лёгким движением тяжёлой лапы смёл Айю с дороги как досадную помеху. Она улетела в сторону, не успев даже вскрикнуть.
  Чёрная ярость разлилась во мне дикой силой. Я не помню, как сломал дубину о широкий бугристый, в шрамах, лоб зверя, как рвал его залитые кровавой пеной челюсти голыми руками, пока он бездыханной грудой мышц не рухнул к моим ногам...
  Айя стонала, лёжа на спине, и солёные ручейки вытекали из её распахнутых от боли серых озёр к вискам, а потом дальше вниз, чтобы влиться в море утренней росы, покрывшей собой всю землю, а её лоб - холодной испариной. Лев порвал Айе своими кинжальными когтями правое бедро. Из раны с торчавшей белой костью толчками выходила густая кровь... Как потерявшая птенца сова, глухо рыдала мама, как встревоженные птахи, носились и верещали сёстры...
  Девять дней провалявшаяся в беспамятстве Айя пыталась выбраться из тёмных лабиринтов смерти. Очнувшись, она слабым севшим голосом рассказывала о своих блужданиях в какой-то пещере, где она сильно мёрзла, хотя на самом деле всё это время она металась в жару, выкрикивая бессвязные и бессмысленные слова. В кромешной тьме она однажды увидела яркий белый свет, обрадовалась, что наконец-то выйдет на поверхность, но свет внезапно исчез, будто кто-то огромный заслонил его собой. И тут она услышала голос, зовущий её. Айя утверждала, что это был мой голос...
  Кость срасталась ещё долго, и я навещал скучающую в землянке больную при каждой возможности. Чтобы развлечь её, я выследил волчье логово и выкрал оттуда отчаянно кусавшегося щенка. Айя назвала его Шомер и возилась с ним целыми днями, отгоняя печальные мысли.
  Малка с Аной по очереди ухаживали за сестрой, с лицемерным сочувствием поддерживая и утешая, а дома шёпотом злорадствовали между собой:
  ― Нечего было защищать этих вонючих животин: не будь их, лев бы не объявился.
  ― Дурочка - она дурочка и есть. Кому она теперь нужна?
  Мне. Зря они радовались...
  
  Изуродованная зверем нога стала заметно короче, превратив летящую походку Айи в утиное ковыляние, но не испортила её лёгкий и весёлый характер.
  Как ни в чём не бывало, она кормила коз, убирала за ними, возилась с привязавшимся к ней Шомером, который больше никого не подпускал к себе.
  И только со мной она вела себя как волчонок: когда я обнял её и попытался поцеловать, она стряхнула мою руку с опущенного плеча и отстранилась:
  ― Не надо меня жалеть, Каин!..
  Если бы я сказал Айе до несчастия, приключившегося с ней, всё то, что смог произнести только во сне, она бы не дичилась меня сейчас и не принимала бы мою любовь за сочувствие к калеке.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл.2
  
  Мне ли соперничать с застенчивой хромой? Да у меня в мизинце больше страсти, чем спрятано в её неискушённом теле! Похоже, это Каина страшило, раз он неразделённою любовью, словно щитом, укрылся от меня.
  Мужчины в большинстве своём - такие трусы! Их в женщине пугает красота, и ум, и независимый характер - всё, чем она их может превзойти. Или привлечь другого, что ещё ужасней.
  Двуличные созданья, чьи головы полны фантазий, словно рот слюной, овладевают мысленно любой, которая попала в поле зренья. На деле же легко их отпугнуть, всего лишь сделав первый шаг навстречу.
  По их законам не должна добыча на охотника бросаться, иначе те меняются ролями. Мужчине ж не пристало жертвой быть и в предложении склоняться в женском роде.
  В мужской грамматике на это наложено строжайшее табу.
  Вот потому я потерпела пораженье от хромоногой девочки: моя настойчивость к ней Каина толкнула. Настало время тактику сменить: мне стоит подождать, пока она из ярких снов переберётся на супружеское ложе и перестанет быть его мечтой, освобождая место для другой...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.11
  
  Только через пять лет Айя согласилась стать моей женой. И все эти годы каждый день мне приходилось доказывать, что моя любовь к ней не имеет ничего общего ни с братской привязанностью, ни с состраданием к её увечью, ни с непонятной блажью. Её упрямая гордость только распаляла меня, а быстрый ум и доброта притягивали не меньше, чем высокая грудь и трогательные ямочки озорной улыбки. За разговорами и неторопливыми прогулками с ней я, если честно, проводил больше времени, чем со своими детьми и их матерями.
  
  Надо сказать, что Ана к вечной зависти Малки родила мне первенца Каинана, смуглого молчаливого бутуза, и с той поры терпела притеснения от старшей сестры, от которой у меня один за другим появились на свет Фирас, Мелек и Агидай.
  У Аны же родились Цилла и Хана, у родителей - Фрида и Батшева, а у моих новых жён Ады и Яфы - сыновья Звулон и Арий.
  Четыре женщины интриговали и ссорились из-за лишней ночи со мной, а я думал только об Айе.
  После спёртого воздуха дома, ставшего невыносимо тесным от обилия склок и детей, каждая встреча с ней была как отдушина.
  Мы говорили и не могли наговориться.
  Мы молчали, и это не тяготило нас.
  От одежд Айи остро пахло домашними животными, а от тонкой кожи и волнистых волос поднимался пьянящий аромат цветов и трав.
  Шаг за шагом я приручал недоверчивую дикарку, как она - своих бессловесных скотов. Я помню каждое прикосновение, взгляд, улыбку, пожатие руки и первый невесомый поцелуй...
  Айя подпускала меня всё ближе и ближе, пока наконец желание моего тела не передалось ей, чтобы не дать нам уснуть до рассвета. Она приподняла голову с моей груди, в её глазах клубился серый туман:
  ― Теперь сёстры ещё сильнее возненавидят меня... Я не смогу жить с ними под одной крышей...
  Так, не ответив ни 'да', ни 'нет' на мой вопрос, Айя дала мне понять, что согласна.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл.3
  
  Всегда претил мне Евин прагматизм, наследуемый прочно дочерями.
  Им соловей ещё не спел и трели первой своей брачной песни, а эти птички - сразу о гнезде! В их маленьких головках даже мысли нет о брачных танцах, брачных хитрых играх, нет - только о птенцах! Снеси сперва яйцо, а уж потом кудахтай как наседка...
  Самцов чем охмуряют квочки эти? В них ни фантазии, ни пыла - сущий лёд, да хоть и есть огонь - на первом месте дети... Мудрей кукушка, что гнезда не вьёт. Пусть гнёзда строят глупые самцы своим наседкам, а таким, как я - дворцы!..
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.10
  
  Чтобы одной-единственной царице от скуки маяться в дворце, придётся тысячам кухарок и поварих, и бабок Бабарих ютиться в хижинах - таков закон природы, закон всемирный сохраненья благ: коль где убудет, скопится убыток излишком, но уже в других руках.
  Ни справедливости, ни равенства не ждите: уже с рожденья люди не равны заложенной в них силой и умом или отсутствием того или другого, а иногда - другого и того. От разности потенциалов, как жизни ток, рождается прогресс. Слепи вас всех Творец по одному шаблону, как некий человечий идеал - и ваше общество в застойное болото заилилось бы, высохнув до дна.
  Всё, к счастию, не так. От вашей разности покоя в мире нет. Беда лишь в том, что движущую силу вы черпаете в ненависти с завистью - из них извлечь энергию и проще и быстрее, чем заниматься синтезом любви.
  Сей элемент настолько неустойчив, подвержен перепадам настроенья и средних годовых температур, что запросто меняет свой заряд от плюса к минусу...
  А ненависть обратно расщепить к исходным двум продуктам: любви и тёмной взвеси из обид - не сможет самый гениальный химик. И ядерщику тут не подступиться. Нет химии, а значит - нет любви. Физический процесс рождает синтетическое чувство: фактура дерева так явственно видна на глянцевой поверхности пластмассы, она не тонет и, как дерево, горит, но дым её так ядовит ужасно, что не согреть способен, а убить.
  Вновь со своей учёностью я влез, не думаю, что вас интересует псевдонаучный многолетний труд, который я цитирую некстати. Но без любви как Каин в одиночку смог построить город в столь короткий срок без механизмов, без рабов, без сна? Мне кажется, причина здесь одна...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.12
  
  Любовь... Она дала мне силы, когда жёны ополчились на меня из-за Айи, которую иначе, как хромой ведьмой и колченогой шлюхой, не называли. Они демонстративно отворачивались от неё, не разговаривали и отказывались делить с ней трапезу. Если бы не верный Шомер, они бы давно выцарапали ей бесстыжие глаза, а так ограничивались мелкими пакостями, вроде подброшенного репейника и чертополоха, якобы случайных толчков и щипков и нечаяной порчи одежд. Исподтишка они шептали ей гадости и в конце концов довели до того, что Айя, несмотря на уговоры обеспокоенной и недоумевающей мамы, целыми днями не покидала землянку, словно была нечиста, и только далеко за полночь выходила под звёзды осушить свежим ветром дневные слёзы и проведать скучающее по ней стадо.
  Я старался быть рядом, но у меня не всегда получалось: жёны требовали по заведённому порядку ложиться с ними каждую ночь. Но не ласкали, как прежде, а будто мстили, утомляя и изматывая, чтобы у меня не осталось сил даже обнять проклятую разлучницу. Обычно они преуспевали в этом, потому что с зари до зари я возводил дома для родителей и жён, а те даже пальцем не желали пошевелить, чтобы помочь - так глубока была их обида.
  И всё-таки меньше, чем за пятнадцать лун я закончил свою работу и даже окружил Око Вод каменной стеной высотой в семь локтей, чтобы впредь никакой зверь никогда не пробрался к нам.
  Наконец-то я назвал Айю законной женой. Мы поселились в новом жилище в стороне от остальных, и я мог засыпать под Айино ровное дыхание: теперь я не оставался на всю ночь под другим кровом даже у Аны - матери моего первенца.
  Но наше счастье было неполным, как тающая раз за разом в безучастном небе луна: чрево Айи словно затворили сестринские проклятия, сменившиеся насмешками и презрением к бесплодной хромоножке.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл.4
  
  Не глупо ли соперницу жалеть? Со мной, похоже, что-то не в порядке: с недавних пор сочувствую хромой бедняжке, хотя та встала на моём пути и впору ей завидовать: и любит, и любима... Мне это состояние знакомо: всё, что вокруг творится, значенья не имеет для тебя: ни ревность обделённых, ни злословье, ни смутное предчувствие беды, ни сами беды... Но это для меня... А эта... эта Айя... одно злосчастие пережила, а вот второе - нет!..
  Ведь даже охромев, не ощущала и на йоту себя несчастною, как чувствует теперь. Бездетность - не горе ли для той, чьей жизни цель одна - плодоносить?
  Мне вот не снятся крохотные ручки, что теребят утратившую былую форму и упругость грудь... А талия, а бёдра?.. Иметь такое тело и разодрать его для чьей-то новой жизни? Какой идиотизм!..
  Но всё же безутешность горемыки и меня вгоняет в грусть... пусть по другой причине: та Евина единственная дочь, в чьём чреве я могла бы возродиться - на деле не способна и зачать!..
  
  Свидетельство от Каина. Гл.13
  
  За зиму не выпало ни капли дождя. Мёртвая земля в старческих глубоких морщинах не произвела ничего, кроме терниев и волчцов.
  Айя, казалось, тоже выплакала все слёзы, как и смирившиеся с безоблачностью небеса. Она сидела, прислонясь спиной к стене нашего дома, вытянув искалеченную ногу и обхватив руками здоровую, согнутую в колене, на которое опёрлась упрямым подбородком, и наблюдала за бестолковыми и шумными сборами нашего большого семейства.
  Почувствовав, что я рядом, Айя слегка повернула голову и исподлобья взглянула на меня снизу вверх.
  ― Я остаюсь, - в голосе слышалась непреклонная твёрдость, которая всегда её отличала.
  ― Одна ты погибнешь, как всходы на засеянном тобой поле. Что осталось от них? Жёлтая пыль... Нет, ты пойдёшь вместе со всеми.
  ― Пойду? - встрепенулась Айя:
  ― Ты издеваешься?! Твой младший сын Арий ползает быстрее, чем я ковыляю!.. Иди, Каин, иди! Ты нужен детям... Ты всем нужен... А я буду только обузой: кочевая жизнь не для хромоногой...
  ― Айя, пойми, на два перехода вокруг не осталось даже травинки. То, что не выжгло солнце, обглодали наши козы. Запасы на исходе, родник почти иссяк. Надо уходить!..
  ― Иди, я тебя не держу...
  ― Ты же знаешь: я не смогу без тебя, Айя!.. Если ты устанешь, я понесу тебя...
  ― Я уже устала, как выхолощенная засухой земля, которую ты покидаешь. Ты не дождёшься урожая... Оставь меня. Иди!
  ― Хорошо, но я вернусь, не сомневайся... Береги себя, Айя!
  ― А ты себя, - в её сухих губах не было ни страсти, ни нежности...
  
  Когда отягощённые скарбом и детьми мы вышли из ворот брошенного города, я оглядывался до тех пор, пока стройная женская фигура с волком у ног не слились в едва различимую чёрную точку, которая растворилась в стеклянном мареве, восходящем от белых камней.
  Та дорога, которую в поисках новых пастбищ я и отец прошли со стадом за пять дней, теперь заняла в два раза больше времени из-за частых остановок для отдыха. Дети капризничали, их матери жаловались и ссорились из-за любой ерунды. Наконец я привёл всех к прячущемуся среди кустов и тростника ручью, который брал начало в саду Едемском и где-то за горизонтом превращался в великую реку Хиддекель.
  На зелёном берегу мы разбили шатры, в одном из которых вскорости появился на свет мой младший брат Авель вместе с сестрой-близнецом по имени Зои.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл.5
  
  То была я...
  Какое чудо вернуться из мира опостылевших теней в младенческое розовое тельце и чувствовать во рту своём сосок, сочащийся сладчайшей материнской влагой, дышать и плакать, и, устав, уснуть!!!
  Что может быть нежнее материнских рук и голоса, который убаюкал тебя наивной колыбельной, экспромтом сочинённой для тебя...
  Какое это счастье: просто быть и быть рабой своих простых желаний!..
  Как это странно: взрослому уму смотреть на вещи детскими глазами...
  Я помню, было всё наоборот: душа младенца, но во взрослом теле... Я и Адам, блуждаем мы в раю, как два потерянных испуганных ребёнка, которых оглушило зовом плоти и бесконечной сменой впечатлений, которым позавидует Коро, Мане, Моне и иже с ними...
  Мне МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН рука напишет на воротах Сада, и душу лёгкую от тела отделит, и обречёт на вечную разлуку...
  Воистину, Создателя десница тяжела!.. Да только не в ходу Его законы здесь, на земле. Возлюбленный мой князь нашёл лазейку в них и заменил условным наказаньем суровый беспричинный приговор: амнистию несовершеннолетним душам Творец сам подписал своею беспощадной дланью, да только позабыл, а адвокат мой - нет!
  И вот я на свободе! Насытившись, срыгнула молоко на маму Еву... Какой круговорот! Моя соперница себе же на беду меня самозабвенно нянчит и души не чает в своей малышке: настолько я мила и ангельски красива! А красота, как всем известно, страшное оружье! Его умею к месту применить, вот потому-то я непобедима!
  Адама соблазнить в его тревожных снах мне удалось до неприличья просто: кто позабудет первую любовь?
  Он именем моим назвал жену на брачном ложе, смутился и меня тотчас прогнал из грешных мыслей, чтоб клясться Еве тыщу раз в любви. Двуличное созданье! А впрочем, все мужчины таковы...
  Таким же был зачат мой братец Авель, который даже в материнском чреве держал меня за пятку... Вот так и был рождён он на погибель всех на свете жён...
  
  Свидетельство от Каина. Гл.14
  
  Оставил я жён своих и детей своих и возвратился в Око Вод к Айе, чтобы прилепиться к ней.
  Город же пришёл в запустение и любимая моя была едва жива, питаясь редкой добычей, которой с ней делился приручённый волк.
  Я оставил за спиной полные еды и детского смеха шатры на зелёном берегу Хиддекеля, чтобы вернуть славу и процветание Оку Вод.
  ― Семь дней и ночей в течение каждого месяца останусь с вами, чтобы не забыли жёны мужа, а дети - отца, - объявил я за праздничной трапезой. - Остальное время буду с Айей, чтобы не умерла она без меня...
  Родители не отговаривали меня: мама сама тяжело переживала разлуку с невезучей дочерью, правда отец проворчал, что я пренебрегаю своим родительским долгом ради неплодной супруги, которую надо было силой увести из города, а не потакать её глупым капризам. Зато Ада и Яфа плакали и умоляли остаться, а взбешённые Малка и Ана на пару выкрикивали проклятья, которые прежде бормотали вслед Айе.
  Её серые глаза, и без того большие, теперь, казалось, разлились на поллица, а с моим появлением разразилось настоящее наводнение. Айя обнимала меня тонкими руками, прижималась исхудавшей грудью и целовала прозрачными губами с таким жаром, что и отсыревшие дрова вспыхнули бы как сухие. Соприкоснувшись, наши тела породили ту искру, которая возникает при ударе друг об друга двух камней, таящих в себе скрытый огонь. Ни с кем мне не было так хорошо, даже с прекрасной мучительницей из снов.
  
  Я много и тяжело работал, чтобы превратить Око Вод в подобие Едемского сада. Неблагодарен труд земледельца, проклятый Творцом: ты копаешь колодцы и канавы, отводящие воду на поля, собираешь камни, выкорчёвываешь цепкие корни, рыхлишь тонкий плодородный слой, сеешь, поливаешь, вырываешь сорные травы, опять поливаешь и вырываешь - и так каждый день, а когда приходит время жатвы, то саранча с небес упадёт, то зной, то град, то испепеляющая молния, то бесконечные дожди - и всё насмарку, и ты остаёшься ни с чем...
  Но у меня была Айя, и это примиряло меня и с утренними судорогами в неразжимающихся, твёрдых до боли мышцах, и со скудной пищей, и с преследующими меня неудачами.
  Иногда я буквально валился с ног от нечеловеческих усилий и внезапных приступов отчаяния, вызывающих общую слабость и вялость мыслей.
  Лёжа на спине, я смотрел в небо, на которое за работой не поднимал глаз.
  Меж облаков едва различимой царапиной темнел зависший орёл.
  Интересно, видит ли он меня?
  Даже если нет, то плоды моих трудов - наверняка...
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.8
  
  Когда паришь выше всех птиц небесных, не удивительно, что ползущие по своим муравьиным делам люди принимают тебя за орла.
  Наше заблуждение взаимно: расстояние искажает истинный облик, но я - вовсе не дальнозоркий пернатый разбойник, а Каин - далеко не муравей, ибо деяния его не под силу маленькому упрямому насекомому, которое в одиночку не выживет, а уж тем более не возведёт гигантский муравейник, названный городом.
  За городскими стенами, разделённые узкими каналами, зеленели поля и виноградники.
  То, что создал на земле Каин, не было Едемским садом, но и не походило на окружавшую рай пустыню.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.11
  
  Вам звание создателей пустынь заслуженно присвоено прогрессом: где сад шумел - асфальтовый пустырь на почву давит многотонным прессом.
  Покрытая ожогами войны и ранами от полчищ механизмов, земля едва жива и не родит и отторгает вас всем организмом. Вы - раковая опухоль. От вас уже агонизирует планета, а вас волнуют деньги, кровь и власть...
  Вы все ещё поплатитесь за это...
  Вы властвовать хотите целым миром, не научившись властвовать собой...
  Всё контролировать... И в этом вам кумиром всевидящий Создатель с бородой...
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.9
  
  Поставленный главным стражем над Едемским садом, был я и всевидящим оком Творца. Ежедневно являясь пред лице Его с докладом о происходящем на земле, по едким замечаниям Всевышнего я понимал, что не являюсь единственным наблюдателем.
  Воистину всеведущ Создатель наш и взор Его лишён преград: как будто даже стены - Ему глаза и уши. Он знал такие детали о рождённых в шатрах, коими являлись близнецы Зои и Авель, что я ощутил свою некомпетентность.
  Владыка же едва сдерживал гнев.
  Хитроумная Лилит опять обвела Его вокруг пальца, обретя тело.
  Её цепкий брат Авель, появившийся следом за ней, удивительным образом заполучил лисий цвет волос и веснушки, коими помечены все дщери Лилит, словно был одной крови с её проклятым племенем.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.12
  
  Младенец Авель - чисто Купидон. Для полноты картины лишь не хватало крыльев и лука с колчаном, что полон острых стрел, которые сердца разят любовью.
  А впрочем, даже безоружным Авель у всех такие чувства вызывал, что пухленького мальчика хотелось потискать каждому. Забыв своих детей, его наперебой чужие матери прижать к груди спешили, чтоб в кругленькие щёчки целовать, баюкать, баловать и нянчиться как с куклой.
  Кто в целом свете смог бы устоять пред рыже-конопатым обаяшкой?!!
  Когда б товары для младенцев через рекламное агенство наш симпатяга Авель представлял, на памперсы сменило бы трусы всё населенье взрослое планеты!
  Представили картину?
  Так это ерунда в сравнении с той силой, которую в себе таит его сестра!..
  
  Свидетельство от Каина. Гл.15
  
  Близнецы сразу очаровали меня: даже к своим детям (вероятно, из-за их несносных матерей) я не испытывал такого умиления. Авель был мне как сын, которого мне не могла родить Айя.
  Помню, я склонился над ним, нескольких месяцев от роду, протянул указательные пальцы и он ухватился за них с такой силой, что я смог поднять радостно смеющегося бутуза над собой.
  А как он смешно гукал, словно песни пел!..
  Мало того, что малыш был уморителен, он был ещё и очень смышлён: усвоив, что крик его невыносим для окружающих (а глотка у него была - будь здоров!) маленький деспот плачем добивался исполнения любого каприза.
  Однажды Авель и мой сын Арий (оба пока передвигались только на четвереньках) не поделили сделанную из перьев фазана игрушку. Как два бычка, они бодались в траве у шатров, упрямо сопя. Взрослые и дети подбадривали обоих, давясь от хохота. Арий, на полгода старше и заметно крупнее, оттеснил своего дядю от предмета спора, а когда рыжик попытался оползти его с фланга, взмахнул тяжёлой ладошкой. Ухо Авеля покраснело.
  Он сел на задницу и заревел. Все бросились успокаивать несчастного, а Яфа отняла у победителя заслуженный трофей и отдала проигравшему. Теперь рыдал от обиды и несправедливости Арий. Авель подполз к нему и милостливо протянул добычу. Когда племянник ухватился за неё, мстительный дядя влепил ему затрещину и спрятался за ногами матери, зажав в цепких пальцах половину перьев...
  Все подобные выходки сходили моему братцу с рук: невозможно было долго сердиться на улыбчивого шалуна. Даже суровый отец, непреклонный к непослушанию, смягчался, глядя на него, а что уж говорить об остальных?..
  
  Зои тоже была всеобщей любимицей, но меня она чем-то смущала, я даже испытывал какой-то необъяснимый страх перед ней. Она никогда не плакала, как другие младенцы, только требовательно орала и загадочно улыбалась. Когда она смотрела на меня своими разноцветными глазами (правый был таким же наивным, как у зелёноглазого Авеля, зато левый, золотой, таил насмешку и мудрость), я ощущал себя абсолютно голым, словно она видит меня насквозь, различая всё, что творится у меня в голове, и знает обо мне больше, чем я - о себе...
  Как-то раз, не прекращая что-то лопотать на своём детском языке, она поманила меня крохотным пальчиком и подмигнула левым, взрослым, глазом. Ужас обуял меня, ужас от собственных мыслей, и я отпрянул от неё и бежал, провожаемый недоуменными взглядами родных, к Оку Вод.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл.6
  
  Забавно видеть Каина испуг: он, льву пасть порвавший голыми руками, боится мне взглянуть в глаза и в панике бежит сам от себя, преследуемый снами.
  Каков герой! Младенца устрашась, забился в норку. Он, разумеется, тотчас меня узнал, хоть я заключена в невинном детском теле, как прежде в сновидениях ночных, грозящих наяву настичь его кошмаром. Он в рыжей Зои угадал Лилит, и это до смерти гиганта напугало: несоответствие незавершённой формы с её, бесспорно, совершенным содержаньем...
  Какой конфуз! Зато какая страсть! Нет, Каин не забыл меня и до сих пор по мне в душе страдает! Перед бесплотной тенью устоял, посмотрим, устоит ли перед телом, когда его неразвитый бутон распустится в прекраснейшую розу! Прикроется ли он хромой женой, как в прошлый раз, иль станет мне трофеем? Покажет время новый козырь мой: я расцвету, его жена завянет. К кому тогда наш Каин побежит?
  
  Свидетельство от Каина. Гл.16
  
  Айя сразу почувствовала, что со мной стряслось что-то неладное, когда я вернулся домой раньше времени. Погладив меня по щеке лёгкими пальцами, она попыталась заглянуть мне в глаза, но я отвёл их.
  ― Что с тобой, Каин?
  ― Ничего. Я просто соскучился по тебе.
  Но провести Айю было нелегко. Она пожала плечами и отвернулась:
  ― Не хочешь, не говори, но я знаю: что-то случилось... Ведь случилось?..
  ― Как там детишки? - продолжила она, не дождавшись ответа.
  Я понимал, как тяжело Айе говорить о них, ведь сёстры не разрешали ей даже приближаться к племянникам, а её тянуло к ним, а их - к ней: дети, как и животные, чувствуют, кто их любит. Со временем мои жёны пресекли эту тягу, взбучками и клеветой настроив старших против колченогой зловредной тётки. Всё же, когда мои жёны не видели, Айе иногда удавалось понянчиться с малышами, которые пока не впитали лживых слов, но с тех пор, как семейство перебралось к Хиддекелю, она лишилась и этих редких моментов, дававших ей возможность излить на кого-то неизрасходованное материнское тепло.
  
  Я рассказал Айе о первых шагах её белобрысого любимчика Ария, о том, что Звулон всё ещё помнит о ней и каждый раз, когда его поят козьим молоком, тычет в плошку пальчиком и повторяет её имя, о чудесных близнецах, которых она никогда не видела, но обязательно бы полюбила.
  Лицо Айи просветлело, и по нему скользнула печальная улыбка.
  Разумеется, я ни словом не обмолвился о том страхе, который внушила мне Зои: нельзя было разумно объяснить его причину и самому себе... Возможно, я увидел дурной сон наяву, но теперь, когда я проснулся, навеянный больным воображением кошмар развеялся, и я надеялся - навсегда.
  Айя сняла с углей бурлящую пузырями и аппетитным паром похлёбку, в которой, кроме зелени и зерна, в этот раз варился тук овцы, которую я привёл с собой, и негромко выдохнула наболевшее:
  ― Как бы я хотела подержать на руках хоть кого-нибудь из них...
  Я обнял жену, а чуткий Шомер, как бы утешая, уткнулся в её покалеченное бедро умной узкой мордой.
  
  Явившись в следующий раз к откочевавшиму выше по течению Хиддекеля семейству, я после пиршества, устроенного в мою честь, отозвал маму в сторону от костра, возле которого возлежали мои сытые и подобревшие жёны, предкушавшие скорое утоление голода иного рода, от которого томилась их жадная плоть. Я поведал моей родительнице о желании Айи увидеть рождённых в шатрах близнецов, и она согласилась навестить нас, присоединившись ко мне на обратном пути.
  Целую неделю жёны терзали меня своей любовью, пока наконец мы не тронулись в дорогу: мама несла Зои, я же с посохом в одной руке подгонял козу и овцу одинаковой грязно-серой масти, другой прижимая к себе весело гукающего Авеля.
  
  Давно я не видел Айю такой счастливой - даже хромота её стала неприметной - она словно летала, разрываясь между двумя малышами. Какая несправедливость, подумалось мне: для моих похотливых жён дети лишь дополнительное оружие в непрекращающейся войне за обладание мной, а для Айи - смысл жизни, но именно её жизнь и лишена этого смысла.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.13
  
  Любая жизнь имеет скрытый смысл, но так его упорно люди ищут, что забывают жить, а жизнь важней любого смысла нелепостью своей.
  Когда б ячмень, как вы, пытался выяснить своё предназначенье, то не видать вам хлеба бы вовек - кто много думает о том, зачем цвести, как правило, уже не созревает.
  Те счастливы из вас, кто не решает вечные вопросы: ест, пьёт и спит, и словно бы во сне свои проводит дни. Их мысли словно пух. И даже думая, задумаются вряд ли - и потому живётся им легко...
  Счастливей всех животные и дети, и этим делают счастливыми других...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.17
  
  Всё хорошее когда-нибудь кончается. Нам с мамой пришло время возвращаться, а Айя никак не могла оторваться от малышей, словно у неё отнимали её собственных детей...
  
  Через долгие две недели я вернулся в Око Вод, но моя любимая жена не бросилась мне на шею, как обычно: её нигде не было видно, хотя прежде она всегда сидела и ждала у ворот, высматривая меня среди дальних холмов, боясь пропустить. В нашем доме её тоже не оказалось.
  Я нашёл Айю в землянке, где она когда-то пряталась от третировавших её сестёр. Она лежала, отвернувшись к стене, переплетя руки на груди, словно прижимала к себе несуществующего младенца. Она даже не повернула головы, когда я позвал её. Судя по отсутствию пепла в очаге, она уже много дней не разжигала огня. Я лёг рядом и развернул Айю к себе. Похоже, она всё это время ничего не ела: её исхудавшее тело было невесомо, как пушинка одуванчика, а осунувшееся лицо не выражало ничего, кроме болезненной апатии.
  ― Айя, родная, что с тобой? - я погладил её по сбившимся в неряшливые космы роскошным волосам. Трудно было поверить, что эта безучастная женщина, остро пахнущая немытой плотью, и есть моя любимая жена.
  Айя молчала, глядя сквозь меня, будто меня нет, не осознавая или не слыша вопроса. Постепенно, как неспешно освобождающееся на рассвете от объятий земли солнце, её пустые глаза обрели осмысленность и тут же вытекла двумя солёными ручейками.
  ― Зачем мне такая жизнь? За что? Чем я прогневила Всевышнего?!!
  Не помню всего того, что я говорил Айе, пытаясь утешить, прекрасно понимая, что никакие слова не могут заменить ей крошечного живого комочка, ни разу не сотрясавшего её затворённое чрево.
  Я взял высохшую, как умершая трава, Айю на руки и понёс к источнику. Там я омыл колодезной водой её вялое тело цвета пепла, укрыл шкурой её обидчика льва и силой заставил отпить из глиняной чаши приготовленное по-быстрому варево.
  Выхаживая утратившую ко всему интерес больную, которую нельзя было оставить одну, я отложил свой визит в хиддекелевские шатры.
  
  Обеспокоенные, как мне вначале показалось, моим отсутствием, нежданно-негаданно в Око Вод заявились разъярённые Малка и Ана. Но ими двигало совсем иное чувство: не согласные лишиться положенной им доли супружеских ласк, они не поленились проделать утомительный и опасный путь, чтобы вымотать ими меня.
  Бедственное состояние сестры их интересовало меньше всего: между собой они опять злорадствовали над её горем. Я случайно услышал окончание их беседы.
  ― Вот к чему приводит зависть, - прошипела Ане Малка, сама ослеплённая ею и потому не верящая в чью-то бескорыстную любовь.
  Помогать мне, работая в поле, ни одна, ни вторая, конечно, не собирались, зато в ожидании вечера обе прихорашивались в доме Малки, готовили праздничные кушанья, чтобы, укрывшись темнотою вместо сброшенных одежд, затащить меня на ложе, которое без капли стеснения одновременно делили со мной. Не скажу, что это не возбуждало меня, но, выходя от них, я не мог прикоснуться к Айе, а шёл к колодцу и яростно тёр себя пахучими травами, омывал водой и снова тёр, но ночная грязь была не той, которая въедается в поры кожи, а той, что заполняет твои сны и мысли. Я бы с удовольствием избавился и от этих мыслей, и от нежеланных жён, навязанных мне отцом, который сам не разрывался между любовью и долгом, как приходилось мне. Всё, чего я хотел, - это быть с Айей и только с ней... С прежней... А для этого требовалось вернуть ей выплаканную вместе с последней надеждой улыбку.
  Только мама могла помочь мне в этом, но она была далеко, и чтобы уговорить её, пришлось бы оставить Айю одну или, что ещё хуже, со старшими сестрицами. Единственным способом избежать этих двух неприемлемых вариантов было пойти на соглашение с Малкой и Аной, сыграв на их природной женской слабости. В обмен на несколько блестящих камешков и выторгованных с присущим им обеим лукавством внеочередных супружеских ночей, они возвратились к Хиддекелю и привели оттуда по-настоящему обеспокоенную маму вместе с безмятежными Зои и Авелем.
  Всё ещё слабая Айя, услышав детские голоса, сильнее обычного приволакивая увечную ногу, поспешила наружу, хотя до этого никакие уговоры не могли заставить её даже пошевелиться. Остановившись около копошившихся на земле близнецов, она, будто силы разом оставили её, неловко опустилась к ним. Она закрыла глаза, прижала малышей к себе и закачалась, как финиковая пальма на ветру, слизывая кончиком белого языка солёные капли с некрасиво искривившихся губ. Даже у моих жестокосердных жён равнодушные зрачки заблестели сочувственной влагой, а мама начала всхлипывать, словно перед слёзной бурей. Радостные гримаски Авеля и Зои сменились недоумением, они завертели головами, словно измеряя на глаз степень огорчения каждой из женщин. Детские подбородки начали подрагивать, предвещая скорое увеличение числа плачущих. Я увлёк маму в ближайший дом, лишив близнецов рыдающего примера для подражания.
  ― Ты видишь, что творится с Айей?
  Мама часто-часто закивала и брызги с её мокрого лица полетели на моё.
  ― Ей нужен кто-нибудь, кто бы нуждался в ней, иначе жизнь её пуста. Предоставь Авеля заботам Айи, пусть она его вырастит, как ты меня. Из неё получится хорошая мать...
  ― Я знаю, - мама шмыгнула распухшим носом и вытерла покрасневшие глаза.
  ― Отец не разрешит. Он в Авеле души не чает... - Мама осеклась, сообразив, что сказанное ею никогда не относилось ко мне, и попыталась исправиться:
  ― К младенцам он всегда так... Да и не только в отце дело... Авель ещё не отстал от груди, как я его оставлю?
  ― А как я оставлю Айю одну? Нельзя ей одной. Помнишь, как она дала Авелю грудь в надежде, что из неё вдруг польётся молоко? А вместо него пошла кровь... Почему бы вам не пожить пока здесь? Нельзя же вечно в шатрах ютиться... А с отцом я поговорю... Согласна?..
  
  Мама с малышами поселилась в нашем доме. Из незнакомой, пугающе равнодушной Айи, как из кокона бабочка, постепенно выбиралась прежняя: добрая, смешливая и неунывающая...
  То ли вправду соскучившись по брошенным на попечение Ады и Яфы детям, то ли не в силах лицезреть хромоножку такой счастливой, две завистливых сестрицы засобирались обратно. Я сопровождал их к стану.
  Отца там не оказалось, он вместе с моим первенцем Каинаном пас стадо у подножия Лысой горы. Пока я нашёл их, луна уже сменила на посту солнце. Мой родитель растянулся у костра, напевая заунывную мелодия без слов, Каинан, завернувшись в шкуры, спал. Отец кивнул мне, продолжая наводить тоску своей песней.
  Наконец он умолк, будто звуки внутри его иссякли. В мерцающей тишине лишь пугающие гримасы появлялись и исчезали на его невозмутимом лице в ответ на кривляния оранжевого пламени. Он, не перебивая, выслушал мой рассказ о страданиях Айи, толкающих её во тьму безумия. Тени сочувствия и понимания, казалось, мелькнули в жёстких складках отцовского рта, а может меня обманула жульническая игра огня с порывистым ветром, в конце концов выдувшем из отцовского молчания сухие слова:
  ― Хорошо. Пусть Авель и Зои пока поживут с вами, а там посмотрим...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.14
  
  Я подтверждаю: Каину как сын был младший брат, который звался Авель. И я не в силах был предугадать трагический финал их братской дружбы и истинно отеческой любви, которую питал к мальчишке Каин...
  История двух братьев - детектив, закрученный, поверьте, очень круто - знакома вам, но как судебный очерк о самой первой в мире бытовухе на почве зависти...
  Какая чепуха!.. Вам не известны все аспекты дела, а следствие велось нечистоплотно, и факты подтасовывались так, как будто отношение к Творцу сыграло роль в межбратском сём конфликте, хотя Создатель был там не при чём. Насколько помню, Каин никогда ни мирных жертв, ни прочих подношений Всевышнему при мне не предлагал. Скрыв от присяжных подлинный мотив за ложной версией случившихся событий, ввело всех в заблужденье обвиненье...
  Манипулировать умами так легко, когда умы собою легковесны...
  Вы слепо внемлете напыщенным речам и всяким хитроумным объясненьям, которыми вас кормит поводырь. Его признавши пастырем своим, себя вы признаёте стадом - об этом ли Создатель ваш мечтал, вас наделивший волей и душою?..
  Задумайтесь, задействуйте мозги - и шевелите ими, не ушами!..
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.18
  
  Не каждый, кто пасёт овец - пастух. Отец им никогда и не был, он всегда оставался рассеяным поэтом, погружённым в бесконечные размышления о вещах, мало связанных с его практической деятельностью.
  В отличие от него Авель, будучи ещё ребёнком и помогая отцу в его трудах, вёл стадо, а не следовал за ним, хотя и унаследовал отцовский талант, коим я был обделён: сплетать обычные, казалось бы, слова в сладкозвучные мелодии. В моём младшем брате странным образом сочетались крайняя чувствительность, преклонение перед красотой окружающего нас сурового мира и обыденная жестокость, с которой он перерезал горло ягнёнку и свежевал агонизирующее тельце.
  Невысокий и жилистый, как и отец, он временами впадал в глубокую задумчивость, словно вслушиваясь в звучащую внутри себя музыку, которую был способен извлечь из самых неожиданных предметов. Под его чуткими длинными пальцами полый стебель речного тростника, продырявленный в нужных местах, пел голосами птиц и ветра, а натянутые на палку сухожилия заставляли слушателей то плакать, то смеяться.
  Не обладая особой силой, Авель был чрезвычайно ловок и смышлён: в детстве я тоже охотился на птиц, швыряя в них камни, но именно он придумал метать их с помощью пращи, которую сам же смастерил. Раскрутив её над головой, мой братик, случалось, сбивал и летящего фазана, а уж неподвижного поражал с поистине невероятной точностью. Я как-то пробовал повторить его движения, но у меня ничего не вышло: простота и меткость бросков достигалась долгими тренировками. Чего-чего, а упрямства Авелю было не занимать. Он никогда не просил прощения, даже когда был виноват, не менял своих решений и не признавал ошибок и поражений. Несмотря на его жестокие шалости и грубые шутки, все любили конопатого мальчишку за весёлый независимый нрав и незлопамятное шедрое сердце. Ему же ближе всех была Зои, а ей - Авель, что неудивительно, ведь близнецы были неразлучны ещё в утробе матери, любовь к которой поровну делили с глубокой привязанностью к Айе, практически заменившей им её в первые годы.
  Все семь засушливых лет, начало которых предшествовало их рождению, Авель и Зои провели под присмотром моей любимой жены, лишь изредка навещая кочуещее вдоль берега Хиддекеля семейство. Даже ненадолго оставаясь без детей, Айя не находила себе места, словно птица у разоренного гнезда, а скучающие по ним отец и мама всегда находили повод оставить стада и внуков на моих нерадивых жён, чтобы погостить у нас и побаловать всеобщих любимчиков. Помню, как-то раз наш родитель, весь опухший от пчелиных укусов так, что не было видно глаз, принёс истекающие мёдом соты и через узкие щелки между веками наблюдал, с трудом улыбаясь, как маленькие проказники уплетают сладкий гостинец...
  Авель всегда больше тянулся к отцу, видимо сказывалось родство душ, но относился к миру, где был рождён, без опаски и предубеждения, поскольку не был отравлен воспоминаниями о беззаботном существовании в Едеме. Принимая всё как есть, мой брат никогда не стремился что-то изменить вокруг, пребывая в какой-то удивительной гармонии с природой и собой, разве что всегда был обуреваем любопытством и уверенностью, что где-то за горами скрывается ещё один райский сад, не охраняемый Херувимом. Эта врождённая любознательность однажды чуть не свела бедную Айю с ума.
  Авель только-только начал ходить, а шустрая Зои постоянно норовила улизнуть от своей хромоногой няни. Когда Айя поймала беглянку и вернулась к дому, малыша там не оказалось. С девочкой на руках жена в панике обошла Око Вод, зовя Авеля. Верный Шомер, на чью помощь она могла бы рассчитывать, тоже не откликался - последнее время волк вечно куда-то исчезал. Айя поспешила в поля и, вырывая пучки волос и сотрясаясь от рыданий, путанно поведала мне об исчезновении малыша.
  Я отвёл её и Зои в город, успокаивая тем, что Авель не мог уйти далеко, а значит, скоро найдётся. Я обшарил все углы, заглянул в колодец, несколько раз обежал стены Ока Вод, но мои сумбурные поиски не дали ничего. Мальчишка будто провалился сквозь землю. Три дня я рыскал по округе, не смыкая глаз, как и почерневшая от горя и чувства вины Айя. Тщетно. Мы не представляли себе, как расскажем о несчастье отцу и матери.
  Как сейчас помню, в полдень разноглазая Зои, сидящая у порога, вскинула пухлую ручку и, лопоча: 'Шомер, Шомер!', указала на волка, вылезающего из-под каменного забора. Я подбежал к нему, но зверь угрожающе оскалил клыки и глухо зарычал, не подпуская меня к неприметному узкому лазу. Прежде он никогда не бросался на меня, а тут загнал на самый верх стены - я не хотел причинять вреда Айиному любимцу. Но и подоспевшей хозяйке, прижимавшей к себе довольную своей зоркостью Зои, разъярённый Шомер не давал приблизится к норе, откуда раздавалось разноголосое ворчание. Сверху я заметил, как из запасного, выходяшего в поля выхода поджарая волчица вынесла в зубах своего щенка и скрылась с ним в зарослях. Я спрыгнул вниз и с трудом протиснулся в щель между двумя валунами, откуда выскочила мать со своим детёнышем. В тёмном логове я разглядел Авеля в окружении четырёх волчат, схватил его за руку и выволок на свет. Мой братик захныкал, не желая покидать новых родственников - похоже, всё это время он вместе с ними питался от сосцов матери-волчицы, усыновившей его, и которая теперь вернулась на его плач. Мне пришлось снова забраться повыше, тем более что из норы показалась морда Шомера, бросившегося на помощь своей подруге. Надо было видеть лицо Айи, когда она узрела живого и невредимого Авеля, которого я держал под мышкой!..
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл.7
  
  Сказать по-правде, мне безразличны равно все и вся, но Авель в этом списке - исключенье. Так крепко он держался за меня ещё в утробе, что пальцы чувствую его я до сих пор на собственной пяте, и это пуповиной вяжет нас. Какая-то мистическая связь!.. Мне боль его и радость всегда передавались в эту часть стопы: щекочет - к смеху, ноет - быть слезам, нога немеет - мой близнец не рядом, и это вызывает дискомфорт: какая-то на сердце пустота, как будто мне чего-то не хватает, как будто разделилась пополам и мучаюсь в зеркальном раздвоенье...
  Всегда я Авеля любила, как себя, но иногда мне становилось душно от этого обилия меня и даже страшно от такого дубля: то он мои озвучивает мысли, то слышу в голове своей - его. Мы с Авелем во многом были схожи помимо внешности: была дана нам власть над чувствами других, а нет игры забавней, чем дёргать ниточки податливой души.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.15
  
  О души, души, как вы обмельчали, как низко пал с момента сотворенья обменный курс важнейшей из валют. Цена вам всем - две дюжины за грош. Хранилище в моём подземном банке забито до отказа мелочёвкой, а сейфы - кучей ваших закладных, полученных под адские проценты за сущую, подумать, ерунду: за ложное сознанье превосходства, которое столь зыбко, как мираж, за выдуманный вами же успех, вслед за которым следует забвенье, а также за сомнительное право судить и грабить, чтоб повелевать - не важно чем: народами, страною, всемирной корпорацией, а кто-то довольствуется лавкой скобяной, ларьком или почтовым отделеньем - у каждого на это свой масштаб, зато один диагноз: сыпь от амбиций, запущенный до язв на языке и ниже карьеризм и комплекс карлика - на голову залезть другим, чтобы казаться выше.
  Когда б мне удалось заполучить Адама нерастраченную душу, я мог бы со спокойною душой послать к чертям поднадоевший бизнес и мирно удалиться на покой, а так я ныне попросту банкрот, скупивший по дешёвке миллионы и вам самим не нужных мёртвых душ. И их убили вы!..
  Свои же вы обходите законы, но есть такие, что и мне не обмануть, поскольку они писаны не нами - всеобщие законы сохраненья. Как и количество энергии или добра и зла, духовной массы сумма неизменна. Секрет открою: есть душа во всём, что создано Творцом, не только в вас. Из всех вещей могли бы вы её извлечь, но вы им сами отдаёте душу. А право выбора зачем Творец вам дал? Чтоб вместо животов растили ваши души, и светом наполняли пустоту... Таков был план Его... Каков же результат? Ростки души, как будто сорняки, прополоты - и зря Создатель ждёт на ниве душ обильных урожаев! На миллиарды расплодившиеся вас распределилась так неравномерно всего лишь пара первозданных душ, когда-то Им отмеренные щедро. А я предупреждал!!! Вам души ни к чему!
  Стабилен спрос на них, да предложенья нет...
  От этой девальвации глобальной до кризиса одной рукой подать, предвосхищая страшные события, я брокерам своим велел не покупать так называемые души без покрытья. Вы с ног на голову перевернули мир, который обещал быть совершенным, ради десятка мнимых величин, среди которых первым - самомнение, оно передалось вам от Отца, которого не мучают сомнения - известно, что от своего Творца не далеко уйдут его творения.
  Мой пафос обличительный иссяк, по опыту скажу, клиент, конечно, прав, своё желая получить всегда, - и вами обустроена земля под ваш эгоистичный нрав. Всегда так было и пребудет так.
  
  Свидетельство от Каина. Гл.19
  
  Мои труды не прошли даром: после первой же обильной дождями зимы Око Вод превратилось в подобие Едемского сада, правда, окружённое вместо золотой узорчатой ограды грубой каменной стеной и зелёным кольцом из полей и виноградников. Отяжелённые плодами ветви клонились к земле. Воздух пропитался цветочными ароматами и жужжанием насекомых. В пустое небо вернулись облака и птицы, чьи трели Авель вплетал в свою музыку. Словно привлечённые ею, мои жены оставили успевшие стать им родными шатры, чтобы расжечь огонь в остывших очагах брошенных домов и выгнать из них накопившуюся сырость и тишину. Ты ещё не видел города, а неясный гул, сплетённый из детских воплей и смеха, бессильной ругани их матерей, мычания и блеянья скота, издалека просачивался в уши, указывая верное направление утомлённым долгой дорогой ногам.
  На берегах Хиддекеля остались лишь отец с неразговорчивым Каинаном, которые перегоняли от пастбища к пастбищу расплодившиеся стада. Сбылось мамино предсказание: чтобы прокормиться, уже не надо было днями и ночами преследовать диких зверей или искать годные в пищу растения, еды всегда было вдоволь и это окончательно примирило отца с потерей райского изобилия, одарив сытой уверенностью и покоем. Конечно, он продолжал сжигать приношения Создателю на подходящих, по его мнению, возвышенных местах, но скорее по привычке, чем в надежде на запоздалое прощение. Кроме атак ночных хищников на отбившуюся от товарок овцу, ничто не нарушало ровное течение мыслей отца, привыкшего к монотонности пастушьего бытия, а когда к нему присоединялся Авель в сопровождении своих молочных серых братьев, которых превратил в беспощадных сторожевых псов, даже эта опасность отступала. Волки беспрекословно подчинялись мальчишке, но это право он завоевал, доказав кто вожак в их маленькой стае. Если Айя покоряла животных лаской, то Авель полагался только на страх - похоже, за три дня, проведённые с ними, он усвоил жестокие правила звериной жизни. Когда волки первый раз столкнулись с отцовским стадом, от доступности невероятного количества свежего мяса на них напал такой охотничий азарт, что за считанные мгновенья они задрали с десяток овец, игнорируя запрещающие крики Авеля. С окровавленными оскаленными мордами, опьянев от убийства, недавние друзья терзали бьющуюся в конвульсиях добычу. Неуловимым движением брат выхватил свою пращу и с невероятной скоростью послал в них град камней. Заскулив и поджав хвосты, четверо из них отбежали и встали поодаль, исподлобья наблюдая за пятым, продолжающим вгрызаться в растерзанную тушку. Авель позвал бросившего ему вызов волка, но тот лишь угрожающе зарычал в ответ. Рыжеволосый мальчик в гневе прищурил потемневшие глаза и просвистевший в воздухе булыжник проломил волчий череп. Затем Авель скормил труп ослушника присмиревшим соплеменникам, которые отныне не смели перечить хозяину, питаясь только из его рук.
  Если моему младшему брату свобода и скудный быт кочевья были в радость, то изнеженную Зои частые сборы и утомительные переходы тяготили, и она, ценя устроенность городской жизни, неохотно покидала стены Ока Вод. Избалованная опекой Айи и обожанием остальных членов семейства, всеобщая любимица росла мало приспособленной к повседневным женским трудам: разжечь огонь у неё не хватало терпения, мясо подгорало, зёрна разваривались в клейкую кашу, посуда билась, от прополки сорняков болели руки и облезала покрасневшая на солнце белая тонкая кожа. Зои не была бестолковой или ленивой, тем, что ей нравилось, она могла заниматься бесконечно: плести венки из полевых цветов, мастерить изысканные украшения, чтобы потом раздарить их сёстрам и племянницам, часами любоваться своим отражением в прозрачных водах колодца, петь чистым волнующим голосом отцовские грустные песни или на ходу сочинять слова к весёлым мелодиям Авеля, раскачиваясь и извиваясь в такт им в неподражаемом танце. Её взрослые рассуждения как-то не вязались с обликом худенькой большеглазой девочки, а откровенное кокетство умиляло и смешило всех, особенно Айю, которая уверяла, что Зои родилась настоящей женщиной, с младенчества владеющей всеми тайными уловками своих товарок. От моей наблюдательной жены не ускользнуло, как неразлучная со своим братом-близнецом Зои испытывала на нём свои чары: то ласкалась, то дулась, то возлежала перед ним, разметав по шкурам длинные золотые волосы и округлив неведомо откуда взявшееся у шестилетней малышки бедро, то учила целоваться с опытностью маленькой шлюшки. Похоже, ей нравилось дразнить Авеля, вызывая у него попеременно то любовную эйфорию, то разочарование, то преклонение, то ненависть. Когда в Оке Вод появились мальчики постарше, юная кокетка переключилась на них, строя им глазки и повергая Авеля в глубокое уныние. Не в силах ничего изменить, он молча страдал, мучая флейту заунывными звуками, пока Зои не выбрала в качестве новой жертвы его голубоглазого друга Ария, добродушного великана, простившего своему коварному дяде былые обиды. Будучи совершенно несведущ в любовных играх, наивный племянник не разделял овладевшую Зои страсть к уединению и настаивал на присутствии Авеля, чтобы тот не скучал, на что жестокая девочка резонно отвечала, что это всё испортит. Терзаемый ревностью близнец ходил за свежеиспечённой парой по пятам, мешая Зои соблазнить недотёпу-соперника. В конце концов, чуть не плача от унижения и обиды, Авель бросился на Ария с кулаками и, хотя силы были не равны, победил опешившего от такого предательства друга. Мой сын долго допытывался у своей матери о причине произошедшего, и Яфа, смущаясь, путанно разъяснила ему суровые законы любви, где третий всегда лишний. Миролюбивый Арий, предупреждая дальнейшие ссоры, предложил, чтобы у каждого было по подруге, и со своей стороны отказался от всяческих претензий на Зои, чем страшно разочаровал и разозлил её. Она, как нашкодившая кошка, вернулась к Авелю, и хотя гордый влюблённый не желал её видеть и попытался прогнать, Зои не уходила. Несколько часов они безмолвно сидели, каждый в своём углу, разделённые угасшим очагом и коварной изменой. Удолетворившись покорностью и раскаянием прекрасной предательницы, Авель подошёл к ней и буркнул:
  ― Я тебя прощаю...
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 8
  
  Любви все возрасты покорны, как правильно сказал один поэт, в ней знавший толк: и в юные лета из-за неё кипят порою страсти совсем не детские, и в мальчике видны уже черты грядущего мужчины, так часто недостойного её.
  Любовь есть битва за желанный приз, и тот, кто убегает с поля боя, как малодушный трус и дезертир, пусть даже не мечтает о победе. Какая дурочка такому сдастся в плен? Лишь та, что не нужна мужскому войску иль ищет пентюха, чтоб слабым помыкать.
  Любовь по сути дела обладанье: 'мой' и 'моя' недаром говорят влюблённые предмету обожанья, а кто позволит сей предмет украсть, тому неведома сжигающая страсть. Как и во всём, здесь бойтесь равнодушных, расчётливому разуму послушных, от вас всегда готовых отказаться, чтобы самим в беде не оказаться, бесчувственных, как тот инертный газ, в котором бы лесной пожар угас. Когда ж почти разрушит тело старость и жить воспоминаньями осталось, кусая локти, вспоминают нас все упустившие любовью данный шанс.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.10
  
  Бывают дни, когда мной овладевает чувство, несвойственное Первозданным и непростительное им - болезненная зависть, которая обычно проявляется, когда старые изношенные перья осыпаются с меня, как отжившие своё листья, освобождая место для новых, возвращающих моим крыльям былую мощь. В это время, когда я прикован к земле, как обычный смертный, меня посещают постыдные мысли о бренности бытия и бесполезности моей безупречной службы Создателю, а ведь она является единственным предназначением моего существования, лишённого без неё всяческого смысла. Не способный взлететь, я не могу исполнять свои обязанности тюремщика и брожу, не находя себе места, по Едемскому саду, роняя в траву редеющее оперение, пока подменяющая меня когорта ангелов кружит в небе на боевом дежурстве, будто караулит не только нашего узника, но и меня тоже. Крамольные вещи, достойные самого Люцифера, закрадываются в мою раскалываемую приступами жестокой мигрени голову: Каин, по крайней мере, заслужил своё наказание, а за какие грехи я, безгрешный Херувим, делю с ним его участь? Я ни разу не ослушался Творца, всегда был Ему опорой и хранил Ему верность. Я прошёл с Ним все войны, которые Он начинал, а их было больше тридцати двух, и ни одну из них Он не проиграл, в отличие от нелюдимого колумбийского полковника. Только почему после всех наших побед я чувствую себя побеждённым, оставаясь в плену воспоминаний, которые хотел бы забыть, но не могу, ибо память никогда не подводит нас, бессмертных. Что я имею за мою преданность? Бесконечное одиночество? Я чётко следовал приказам и уставам Всевышнего, а в награду получил то же, что Каин - в наказание? В Смутные времена, когда многие мои однополчане, покорённые красотой жён человеческих, входили к ним, я устоял перед соблазном, ибо не сумел позабыть дерзкий взгляд бесстыжей Лилит, беспутной, но прекрасной. Почему она выбрала именно Чёрного Ангела? Я снова и снова спрашиваю себя, хотя знаю ответ, который хотел бы не знать: за безрассудство, ибо не убоялся он гнева Создателя, полюбив её, и за отчаяние, с которым сражался за неё, потеряв...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.16
  
  С тех пор, как обрела моя Лилит обличье новое орущего младенца, терпенье потеряв, я время тороплю, чтоб поскорей её увидеть прежней.
  Когда в твоём распоряженье вечность, тебе, казалось бы, уж некуда спешить: ты можешь погрузиться в созерцанье сезонной смены лета и зимы, чтобы укрывшись пледом в старом кресле, читать по звёздам будущие дни или пока не изданные книги, чьи авторы ещё не рождены, иль, наслаждаясь музыкой природы, разгадывать большой кроссворд судьбы, судьбы всех занесённых в списки жизни и в списки смерти вписанных, увы...
  Но плед не греет, время не течёт, а маленькими каплями сочится, не вижу на страницах ничего, глаза, похоже, начали слезиться. Чем ни займусь - все мысли о Лилит, бросаю всё, чтоб навестить малышку. Какая кроха! Как она кричит!.. Но прибавляет в весе слабо слишком...
  Вдруг нападёт внезапно, как икота, охота к частой перемене мест - полно миров, куда открыт мне въезд без визы канцелярии небес... Из путешествия вернуться буду рад, как в дом родной, на Землю или в ад. Что вижу я, проделав долгий путь? Лилит моя немного подросла, в аду ж скопились срочные дела. Ждёт доработки бизнес-план по душам на минимум шесть тысяч лет вперёд...
  По выходным опять беседа с Сущим - сыграть партейку в шахматы зовёт...
  
  Диалоги Каина с Херувимом
  
  ― Если суббота освящена Создателем, почему же ты в день седьмой не отдыхаешь, как Он, а сторожишь меня?
  ― Не я один, таких нас - легион, что тут попишешь, Каин, служба...
  ― Называй своё рабство как хочешь, свободой оно от этого не станет. В чём разница между тобой и мелким бесом, слугою Люцифера?
  ― Я служу Творцу добровольно, а бес - презренный раб, склонившийся из страха...
  ― А кто-то видит картину с точностью наоборот...
  ― Кто?
  ― Тот же бес - ему Хозяин Ада такими Небеса изобразил - и он поверил, так же как и ты...
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл.17
  
  Художника творение любое - всегда автопортрет, замаскированный порой под натюрморт, но есть секрет - необходим вам код, чтоб за набором из цветов и линий увидеть личность, чья рука водила волшебной кистию по мёртвому холсту...
  В вас хорошо мне видно личность ту. В себе несёте вы, как глиняный сосуд, следы умелых и искусных рук, которыми вас вылепил Гончар, вдохнувший в глину боль свою и дар... Про то, что нечего на зеркало пенять, Творцу я повторяю постоянно, когда Он начинает вспоминать все ваши преступленья и изъяны...
  Любое творчество внутри заражено бациллою эксгибиционизма, но вы из ложных идеалов гуманизма недугом не считаете его, чтобы своих больных не обижать, предпочитаете политкорректно звать, ему присвоив статус достижения поблагозвучней: самовыражение! Вам эти оправдания нужны, ведь поголовно вы поражены болезнью этой хоть в малейшей мере, что я проиллюстрирую на небольшом примере: писатели, актёры, музыканты, учёные и прочие таланты, используя всяк свой мудрёный шифр, хотят собою удивить весь мир. На деле же мудрее те из вас, кто выбирает инструментом власть - лишь с ней одной, презрев чужое мнение, добиться можно самоутверждения. Любая власть, как ни мала, привносит в нас частицу зла, и всяк, кто властвует, - злодей, что у богов, что у людей. И сам я, первый анархист, от зла вселенского не чист. Тиран, рабам желая благ, свободе самый первый враг. Так все мы, Сущего творенья, обречены на повторенье Его невольных заблуждений на протяженье поколений.
  
  
  Диалоги Каина с Херувимом
  
  ― Отчего же после Смутных времён ни один небожитель больше не покушался на жён человеческих? Неужто они стали менее красивы?
  ― Наоборот, ещё прекрасней, но нас это перестало волновать...
  ― Если так, мне вас жаль... Но почему?..
  ― Всевышний избавил нас от соблазна, лишив плотских желаний.
  ― Это жестоко.
  ― Нет, ведь взамен мы обрели просветление...
  ― Тебе не кажется, что вы потеряли больше, чем обрели? Когда вору отрубают руку, он уже никогда не сможет не только украсть, но и работать.
  ― Зато другой, возможно, побоится брать чужое.
  ― Того, кто рождён вором, не остановит и угроза лишиться головы. Такова человеческая порода.
  ― Это точно. Любой запрет вас только подзадорит.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл.11
  
  Как когда-то Каин, однажды в полдень около Едемского сада объявился Авель. Он направлялся к Адамовым стадам, но отклонился от своего пути, привлечённый разноголосьем райских птиц, которое выплёскивалось за резную ограду в неподвижный воздух и докатывалось сладкозвучной волной до самых дальних гор. Рыжий мальчик устремился было к сверкающим воротам, но заметив меня, остановился, изучая.
  ― Ты Херувим?
  Я кивнул.
  ― Ты не умеешь говорить? - продолжая рассматривать меня и мой меч, Авель протянул к нему усеянную мелкими веснушками руку.
  ― Нельзя, - я мягко отстранил его ладонь.
  ― Что нельзя? Разговаривать или коснуться тебя? - ухмыльнулся маленький нахал. - Да ты не такой страшный, как рассказывал мой брат... Каин - мой брат, а меня зовут Авель, запомнил?
  ― Тебе лучше идти куда шёл, - сказал я как можно строже и отвернулся.
  ― Я послушаю птиц и пойду, - Авель отступил на три шага и растянулся на камнях, как маленькая юркая ящерка. Солнечные лучи отскакивали от его белозубой счастливой улыбки и улетали в небо. В зелёных глазах сиял восторг. Скоро он уже подпевал пернатым певцам, раскачиваясь из стороны в сторону.
  Когда земля облачилась в сумерки, Авель нехотя поднялся, потянулся, буркнул мне: 'Прощай!' и, оглядываясь, побрёл к Хиддекелю. Шагов через двадцать он, видимо, передумал и вернулся назад.
  ― Послушай, Херувим, покажи мне, как ты напугал Каина.
  ― В следующий раз, - попытался я отделаться от него, но не тут-то было.
  ― Ну, пожалуйста, пожалуйста, - канючил Авель до тех пор, пока я не повторил трюк с камнем.
  ― Ого! Здорово! - восхищённо заорал маленький приставала.
  ― Можно потрогать? - младший брат Каина уважительно указал на меч обращающийся.
  ― Нет, - ответил я и устало махнул крылом: - Иди, тебе пора...
  Авель нырнул в темноту. Что-то в его лице напомнило мне его старшего брата и, чтобы проверить свои подозрения, я мягко взмыл к ущербной жёлтой луне. Я не ошибся. Сверху мне было прекрасно видно, как рыжий мальчишка крадётся к ограде. Мне было интересно, на что он решится, и я не стал выдавать себя раньше времени, неслышно кружа прямо над его хитроумной головой. Авель вскарабкался до середины ограды. Больше медлить было нельзя, как коршун я упал с небес, ухватил его за кожаные одежды и перенёс на скалу, где я сижу сейчас и на которую взбирается без всякой страховки какой-то чокнутый израильтянин в оранжевой драной футболке без рукавов и в усыпанных карманами и пятнами серых шортах. Скалолаз мог надеяться только на свою силу и цепкость, а их у него было в избытке: вот он повис над бездной на левой руке, окуная правую в мешочек с тальком на поясе. Меня он, конечно, не видит и продолжает подъём по отвесной стене, нащупывая её мельчайшие неровности, не доступные глазу, как и я. Этому мускулистому парню, похоже, нравится играть со смертью без посторонних, один на один. В отличие от многих тщеславных представителей его рода, он пытается что-то доказать самому себе, а не праздной толпе: его победа останется никем не замеченной, а поражение затеряется в сводках происшествий или, если других новостей будет немного, разрастётся в обширную статью, вроде развёрнутого некролога, откуда окружающие узнают, какого человека они потеряли, чтобы пожать плечами и назавтра забыть. Пока я размышляю о людской суетности и равнодушии, нога экстремала соскальзывает с выступа и он повисает на одной руке уже без прежней лихости, другой судорожно пытаясь ухватиться за гладкую поверхность, кончики пальцев белеют, жилы набухают, стук его сердца слышен, наверное, и на другой планете. Кажется, сегодня не его день. За мгновение до того, как смельчак сорвётся в пропасть, я простираю под ним своё крыло. Нога изумлённого израильтянина упирается в уплотнившийся воздух, и он, обретя опору, подтягивается и прилипает к скале. Отдышавшись, он благодарит в молитве Всевышнего, который хотя и не подозревает о случившемся, но если слышит, ничуть не поражён и принимает хвалу как должное: всё хорошее и плохое, приключившееся с ними, люди приписывают Ему.
  Вернёмся к Авелю. В наказание я оставил его на всю ночь на неприступной вершине, поглядывая, чтобы он не свалился оттуда. На рассвете я вернул несносного мальчишку на землю.
  ― Ещё раз увижу тебя здесь, тебе не поздоровится. А теперь уходи.
  ― Я хочу ещё полетать с тобой, - пропустив моё предостережение мимо ушей, капризно заявил Авель.
  ― Ты, по-моему, не понял. В другой раз я познакомлю тебя со своим мечом. Я не шучу. Проваливай.
  ― А я думал, мы с тобой друзья... Мы так хорошо играли... - обиделся малыш и пошёл прочь.
  Я подумал, что Авель ещё совсем ребёнок и я зря наорал на него, когда что-то просвистело в воздухе и, если бы я инстинктивно не заслонился крылом, камень, поломавший несколько маховых перьев, раскроил бы мне череп. Коварный мальчик захохотал и задал стрекача, только быстрые пятки засверкали.
  Каково же было моё удивление, когда на обратном пути маленький наглец опять свернул к Едемскому саду и как ни в чём не бывало окликнул меня. Едва шевеля крыльями, я блаженствовал в восходящих потоках воздушных течений.
  ― Эй, Херувим! Спускайся!
  Я игнорировал его крики, Авель не унимался, ибо избалованное дитя ни в чём не знало отказа.
  ― Смотри, я сейчас войду в ваш чёртов рай! - любимый сын Адама дёрнул запертые ворота.
  Я спикировал на нарушителя спокойствия, ухватил его за шиворот и приподнял метра на два.
  ― Выше! Давай выше! - восторженно заорал он.
  Я чуть спустился и скинул сорванца вниз на траву. Он тут же вскочил на ноги, потирая ушибленное колено.
  ― Ах, ты так! - Авель выхватил свою пращу, но не успел раскрутить её, как я вырвал у него опасное оружие.
  ― Отдай! Это не твоё! - злился он, подпрыгивая и пытаясь дотянуться до зажатых в моей руке кожаных полос. Его негодование было так забавно, что удерживаясь в воздухе одним крылом, вторым я, как веером, прикрыл улыбку.
  В конце концов мы заключили перемирие. Я пообещал, что если он будет хорошо себя вести, когда-нибудь я подниму его так высоко, что он увидит далёкие моря, в ответ он недоверчиво покачал головой, усомнившись в существовании такого невероятного количества воды. Потом мы облетели Едемский сад, и я показал любопытному мальчишке те самые деревья, из-за которых его родителей изгнали отсюда.
  Впоследствии Авель часто навещал меня и со временем мы подружились: старый рубака, уставший от воспоминаний, и юный пастух без прошлого, пока ещё не знакомый с усталостью.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.20
  
  Авель ещё ребёнком поражал меня своей фантазией, да и не только меня. В своих песнях он часто пел о далёких прекрасных землях, истекающих молоком и мёдом, о высоких горах, чьи белые вершины уходят за облака, о синих морях, в которых царят злобные чудовища размером с наше Око Вод, выбрасывающие в небо струи из воды и пара. Немудрено, что заворожённые волшебными сказками девочки, девушки и женщины не давали прохода обладателю ангельского голоса и зелёных глаз ещё до достижения им окончательной зрелости. А когда на красивом лице Авеля начала робко пробиваться рыжеватая щетина, тут уж все, облачающиеся в юбки, просто-напросто посходили с ума. Каждая норовила под любым предлогом заговорить с разрушителем женских сердец, чтобы сообщить томным голосом какую-нибудь незначительную ерунду, коснуться его, как бы невзначай, дрожащими пальцами или якобы случайно оказаться с неотразимым красавчиком наедине. Сохнувшие по нему претендентки, чтобы привлечь его внимание, превращали свои волосы в настоящее произведение искусства, украшая их мелкими косичками с вплетёнными в них разноцветными цветами и камешками, или венчали свои легкомысленные головки причудливыми венками, источающими волнующий терпкий аромат, подводили чёрной краской брови и горящие глаза, а красной - подчёркивали готовность нетерпеливых губ. Их платья соревновались между собой смелыми вырезами, фантастическими узорами и вычурными орнаментами, а их хозяйки - не менее смелым и вызывающим поведением. Но главный приз оставался равнодушен к соискательницам.
  Сердце Авеля принадлежало прекрасной Зои, которая расцвела двумя годами раньше, растревожив и лишив сна не только моих сыновей, но и меня. Я сразу узнал рыжий огонь, тлевший до поры в её кошачих зрачках, а теперь выжигающий разум всех мужчин, на беду заглянувших в них. Куда бы ни следовала Зои, её сопровождали запорошенные пеплом обманутых ожиданий взгляды, вспыхивающие синими угольками ревности и жёлтыми искрами последней надежды, которую она, как опытная мучительница, ни в ком не гасила до конца, то раздувая в них любовное пламя, то безжалостно остужая его жар небрежно оброненным нелестным словом. Удивительно, но ни сёстры, ни их дочери не завидовали Зои, смиренно признавая её превосходство и безуспешно подражая царственному безразличию, с которым она принимала всеобщее преклонение и обожание. Только Айя, которая никогда не ревновала меня к остальным жёнам, почувствовав, что я поддался всеобщему умопомрачению, вдруг переменилась к нашей повзрослевшей воспитанице, хотя всеми силами пыталась скрыть эту перемену. Она по-прежнему была ласкова с Зои, зато между нами теперь случались ссоры, которых раньше никогда не было. Поводы находились самые разные, но истинная причина была только одна: любое внимание, которое я проявлял к юной красавице. Я всё понимал, но ничего не мог с собой поделать: трудно смотреть глазами отца или брата на приснившуюся тебе первую любовь, которая обрела вдруг кровь и плоть. И какую плоть! Невозможно описать совершенную красоту! Каждый изгиб её тела, каждая чёрточка ещё сохранившего детскую наивность лица останавливали тебе дыхание и делали кровь такой густой, что ты изнемогал от любви.
  Отец остался единственным мужчиной, устоявшим перед чарами Зои. Меня переполняла жгучая ревность, когда она, как любящая дочь, ластилась к нему, но, к моей радости и недоумению, любые проявления нежности со стороны повзрослевшей Зои отца страшно злили, и он бывал непростительно груб, освобождаясь из объятий, в которые я мечтал попасть. Конечно, Зои бывала непочтительна и непослушна, оспаривая его повеления и высмеивая слабости, но, по-моему, её юная непосредственность заслуживала снисхождения. Однако самолюбие отца было задето, и именно тогда он провозгласил новый закон, запрещающий любое неуважение к родителям. Уважение для отца было важнее любви.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 9
  
  Самолюбивый трус! Уже давно он знал, что я вернулась в Зоином обличье. Родительской заботою скрывал былую страсть, но струсил, как обычно. Адам - ханжа, каких не видел свет, сбежал, чтоб не остаться тет-а-тет.
  Всегда боялся с женщиной на равных быть этот моложавый патриарх, ещё в Едеме стать стремился главным, чтоб спрятать неуверенность и страх! Послушный раб, меня не защитил он от гнева бессердечного Творца, живёт и любит, жалуясь, вполсилы, и ищет виноватых без конца. Когда-то мне Адам казался милым, но всё прошло, забуду подлеца...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 18
  
  Как жало, женщины разгневанной язык, досада насыщает речи ядом. Кто к вспышкам ярости любимой не привык, не может оставаться с нею рядом. Особенно с такою, как Лилит - она ни в чём не признаёт отказа и никому попытки не простит - ей отдавать не сердце, а приказы. Адам не пара ей, он чужд страстям, которые бурлят в моей любимой, глупец не понимает сам, какое чудо пролетело мимо, когда, держа в своих руках синицу, он упустил прекрасную жар-птицу - она его когда-то обожгла, но горд поэт и не прощает зла. Свои любовь и боль до смерти самой он изливал тоскливыми стихами...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 21
  
  Отец нашёл меня в полях и, как когда-то, наш разговор с глазу на глаз начался с его туманных намёков.
  ― Каин, я должен тебя предостеречь...
  ― О чём ты, отец?
  ― Красота обманчива, ты знаешь? Влекущий зеленью и прохладой луг может оказаться болотом, чья лживо-надёжная твердь таит в себе смертельную бездну.
  Мне стало смешно от этой высокопарной речи.
  ― Если несколько твоих глупых овечек сгинули в трясине, при чём здесь я? Я редко брожу среди заводей Хиддекеля, а про коварство зыбучих песков у Чёрного камня ты повторяешь мне с самого детства.
  Отец нахмурился.
  ― Каин, не притворяйся дураком! Ты всё отлично понял!
  ― Да, я догадываюсь, о чём ты. Это мама подослала тебя? Ничего не выйдет! Однажды ты уже решил всё за меня, когда навязал мне Малку и Ану! В этот раз я разберусь сам!..
  Отец дотронулся до моего плеча и спросил с каким-то отчаянием в треснувшем голосе:
  ― Разве она не пугает тебя иногда?
  ― Кто? Малка?
  ― Зои. Наша великолепная и неподражаемая Зои.
  ― Нет, - я отвёл свой взгляд от отцовского. - А почему ты заговорил о ней со мной? Все добиваются её, и ты в том числе.
  ― Я?!! - вскипел отец от моей наглой лжи. - Да я... Ты... Поступай, как знаешь... Только не забудь, что я тебя предупреждал... Не послушаешь, хлебнёшь с ней горя. Она любит только себя... В ней живёт зло... Хочешь, чтобы она оборвала тебе крылья, как пойманному мотыльку? Для неё это просто игра... А тебе будет больно, как и...
  Отец умолк. Красные пятна расползались по его побелевшему лицу. Заметив мою ухмылку, он махнул рукой.
  ― Бесполезно взывать к барану во время гона...
  
  Мама не стала ходить вокруг да около. Убедившись, что нас никто не слышит, она начала с главного:
  ― Пожалей мою девочку, сынок! Айе и так не сладко живётся. Я вижу, она сама не своя из-за твоих ухаживаний за Зои. Ты - это всё, что есть у бедняжки. Не отнимай у неё этого. Ты же по-прежнему любишь Айю, сынок?
  ― Да, мама, люблю... Но с Зои - это другое...
  ― Не объясняй. Просто подумай, что будет с Айей... А Зои и без тебя одна не останется, оставь её, сынок. Ты обещаешь?
  Чтобы остановить мамины слёзы, я согласился, но обещания своего я не сдержал.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 19
  
  Кто верит обещаниям людским, отчаянно желает обмануться. Даёте слово вы себе самим, что в понедельник сможете проснуться, всё изменить и с чистого листа переписать наброски черновые никчёмной жизни, что была пуста, но смысла вдруг исполнится отныне. Кто врёт себе, солжёт и остальным - трудней всего с собой остаться честным... Клятв пламенных клубится белый дым, словно туман, а что в нём - неизвестно...
  Как знать, возможно, там дымит один из бросивших курить...
  Адам зарёкся вспоминать Лилит, но преступил им данные обеты и каждой своей строчкою скулит о ней одной, хоть отрицает это. С упрямым Каином расставшись, всю дорогу он бормотал под нос, глотая слоги:
  ― Запретный плод - он поначалу сладок, потом оскомина тебе искривит рот, а следом - горечь... Вкус настолько гадок, что эту горечь мёд не перебьёт. Но если горечь на двоих поделишь - противный привкус чувствуешь слабей. Когда ты, как себе, кому-то веришь, и ночь безлунная становится светлей. Во тьме один очутишься, коль предан любимым человеком за спиной. Кто эту боль коварную изведал, тот никогда не будет сам собой. Запретный плод загнил, и гнилью этой отравится отведавший любой...
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 10
  
  Предательство? Коварство? Что за бред? Я с первых дней была с Адамом честной: 'Не пара мы с тобою, дурачок'.
  Поют, летают ангелы вокруг, и сам Всевышний прямо в ухо дышит - вот личности масштаба моего! А кто такой Адам?
  Поэт?.. При мне и слова он не мог сказать, вздыхал и ревновал к всему, чего касалась, и день и ночь преследовал меня - куда бы ни пошла... Своей потребностью всегда быть где-то рядом, держась за руку, чтоб не потерять, а может самому не потеряться, меня он поначалу забавлял, но вскоре предсказуемость приелась... Ни гордости, ни силы, ни ума - герой-любовник из него не вышел. Не верится, что вылепили нас с Адамом из одной и той же глины!.. Невыразительный, ничтожный, жалкий тип!.. Неудивительно, что даже в глупой Еве какой-то змей вмиг похоть разбудил. Хотя мы с нею и вкусили различные запретные плоды, но одинаково приобретённый опыт учит: ползучим гадом для мужчины лучше быть, чем правильным и безнадёжно скучным...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.22
  
  Я знал, что поступаю неправильно по отношению к Айе, но неудержимая, как камнепад, страсть влекла меня к Зои, сметая редкие сомнения и жалкие остатки совести. При этом, как ни странно, я продолжал любить мою ставшую неулыбчивой жену и постоянно говорил ей об этом, а она в ответ смотрела на меня так, словно я опять ухожу со всеми к Хиддекелю и бросаю её одну... Я ощущал себя предателем, но стоило мне увидеть Зои - и чувство вины испарялось, как роса в лучах дневного светила. Даже то, что надменная красавица открыто издевалась над моими неловкими ухаживаниями с присущим ей безжалостным остроумием, казалось мне милыми выходками взбалмошного ребёнка. Я прощал Зои всё, как и остальные её воздыхатели, и, как все, мучился ревностью, впадая в отчаяние, когда она заигрывала с другим - в эти минуты я её ненавидел, но стоило ей проявить благосклонность к тебе - и ты снова грезил наяву. В редкие моменты пробуждения, отогнав исходящий от Зои дурманящий морок, я понимал, что она играет мной и всеми остальными, а на самом деле не может полюбить никого, потому что безнадёжно влюблена в себя саму... Скучающая обманщица! Но стоило ей одарить тебя поощряющим взглядом - и наваждение возвращалось...
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 11
  
  Какое зеркало способно заменить глаза влюблённого мужчины? В них и дурнушка выглядит богиней, а я собою вовсе не дурна, да что скрывать, я ослепительна, как горный снег на солнце, да нет, как солнце, что взошло в горах. И всяк, кто взглянет на меня - ослепнет, и я слепца за руку поведу, куда я захочу: к вершине или в пропасть - как упоительна над сильным полом власть, когда его лишает зренья страсть. Забавно быть поводырём колонны из мужчин незрячих: сшибать их лбами, ложным эхом звать, водить их, глупых, сотый раз по кругу, чтоб закружить и бросить на краю испуганных, кричащих - беспомощно стоять и нервно шарить в пустоте руками...
  Невозмутимый, верный, мудрый Каин - и тот не избежал моих волшебных чар и, как не знавший женской ласки мальчик, краснел и заикался, не находя, что мне сказать при встрече. Дарил он мне подарки и цветы, тем Айю доводя до исступленья. Мне жаль её, была она всегда добра ко мне, её гиганта я могла б отвадить, но вот беда: из тех мужчин, что есть, он больше всех пришёлся мне по вкусу и будет мой, тут я не уступлю, а брошенной жене советую поплакать и с долею смириться - остальных: бедняжки сроду не были любимы, а ей хотя бы есть, что вспоминать...
  Кого люблю, как самое себя, - так это мой сладкоголосый Авель. Мы вместе с ним единый организм, на женщину с мужчиной разделённый. Беда лишь в том, что мальчик он пока и, думаю, останется им вечно, уж больно на Адама брат похож и никогда, как он, не повзрослеет, скитаясь за несбыточной мечтой, за синею пугливой птицей счастья, поверив в им же выдуманный мир, неотличимый от ночных фантазий. Ценя, как я, свободу, мой близнец самолюбиво ревновал мой выбор, не в силах справиться с мужской своей гордыней, за собственность свою меня считал, а я - ничья, и мне пастух не нужен, сама я знаю, где сочней трава.
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 12
  
  Как-то Авель пришёл проведать меня потерянный и злой. Я ни о чём не стал распрашивать, а он присел в тени скалы, достал свирель и начал мучить её своими быстрыми и гибкими пальцами. Я заслушался, преисполнясь его тоской, из-за которой умолкли птицы и спряталось расстроенное солнце, а печальный музыкант всё играл и играл, разрывая мне душу. Сопровождающие его волки подвывали, сопереживая хозяину, пока их вой не разбудил на небе любопытную луну. В её тусклом свете мрачное лицо Авеля бледнело всё больше и больше. Внезапно он резко оборвал щемящую мелодию и сжал бамбуковую дудку в кулаках, словно собирался разломать её пополам. Опустив голову, Авель спросил меня изменившимся голосом:
  ― Скажи, почему она предпочла мне Каина ?..
  Мне был известен ответ, но что я мог сказать? Хотя оскорблённый юноша избегал называть по имени ту, что отвергла его любовь, я понял о ком речь. О Зои, точнее, о Лилит.
  
  Я сразу узнал её, когда Авель первый раз привёл сестру к вратам, чтобы поразить великолепием Едемского сада и похвастаться дружбой со мной. Простодушный мальчик и не подозревал, что райские кущи знакомы рыжеволосой девочке не только снаружи, но и изнутри. Поскольку у него самого никогда не было от неё секретов, он и предположить не мог, сколько тайн кроется за ангельской внешностью Зои и, разумеется, недоумевал, отчего при виде самого чудесного места на свете у его весёлой подружки выступили слёзы. Он утешал её тем, что когда-нибудь обязательно найдёт сад ещё лучший, чем этот, где на входе не будет стражи - он указал на меня и добавил:
  ― Ты не бойся его. Херувим хороший. Он пустил бы нас, но не может нарушить приказ...
  Лилит посмотрела на меня с такой ненавистью, будто во всех её бедах виноват только я, и одними губами чётко произнесла: 'Предатель'. На самом деле это она предала меня, как сегодня Авеля, когда пренебрегла моим невысказанным обожанием, избрав заносчивого выскочку Люцифера в тайные любовники. Одно воспоминание об этом пронзает меня неутихающей болью...
  Впоследствии Зои избегала визитов сюда, лишь изредка поддаваясь на уговоры Авеля составить ему компанию. Каждым своим появлением она всё сильнее уязвляла меня созревающей красотой, пока не превратилась в точную копию Лилит, отличную от прежней лишь зеленью правого глаза.
  
  Авель в сердцах отшвырнул свирель:
  ― Что ты молчишь?.. Объясни, чем я хуже?..
  ― Ничем.
  ― Тогда почему?
  ― Чтобы понять женщину, надо ею родиться. Думаю, сам Создатель не подозревает, что творится в её прекрасной головке.
  Мой сердитый гость согласился:
  ― Вот-вот. В детстве она ссорила меня с лучшим другом, а сейчас повторяет эти фокусы с Каином, а он мне почти как отец... Знаешь, я с неё пылинки сдувал, и вот она - благодарность... А ведь мы созданы друг для друга! Кто ещё может угадать каждое её желание, почувствовать её печаль и боль как свою? Когда обезумевший от неразделённой страсти Каинан восстал на неё и захотел взять силой, кто остановил покрытого чёрной шерстью угрюмого великана? Моё счастье, что он так испугался собственной крови, иначе бы мне несдобровать. Пока несостоявшийся насильник верещал, как заяц, вытаскивая из ягодицы нож, она обнимала и целовала меня, глотая слёзы и слова любви... И чем она мне в конце концов отплатила? 'Мы слишком одинаковы, чтобы быть вместе, поверь, ничего хорошего из этого не выйдет... Скоро ты поймёшь, почему...'
  Вряд ли я сумею... Завтра счастливчик Каин назовёт её своею женой, все соберутся у свадебного костра, будут обжираться и плясать, опьянённые перебродившим соком винограда, и требовать от меня новых песен... А мне уже сейчас хочется выть...
  Не тебе одному, Авель...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 23
  
  Наша с Зои свадьба вышла самой пышной из всех когда-либо сыгранных в Оке Вод. Иначе и быть не могло: моя прекрасная и капризная невеста обожала всё самое-самое.
  Высотой с небольшую гору праздничный костёр жадно лизал длинными оранжевыми языками украшенное звёздами и разлетающимися искрами небо. Дюжина освежёванных, без единого изъяна, овец, нанизанные целиком каждая на свой вертел, подставляли пламени истекающие янтарным шипящим жиром бока и покрывались аппетитной золотистой корочкой. В углях запекались прямо вместе с перьями замурованные в глину фазаны, куропатки и прочая мелкая дичь. В десятках кувшинов пенилось молодое вино, а наваленные на пальмовые листья плоды всех оттенков и форм и ещё дымящиеся лепёшки утопали в цветах, как и всё вокруг.
  Разнаряженные женщины, ни одна из которых, конечно, не могла сравниться с блистательной Зои, танцевали, зазывно извивая гибкие станы, под бешено-радостный бой барабанов из сушёных тыкв, по которым самозабвенно колотили хохочущие и орущие дети. Среди плясуний не было только Айи, впившейся восхищённо-презрительным взором в покоряющую пластикой дикой кошки фигуру своей юной соперницы, чьи разноцветные газельи глаза сияли восторгом победы: она была центром торжества, да что там - центром Вселенной!
  Я смотрел на неё и не мог оторваться, я изнывал от желания, и не только я: Зои, казалось, купалась в волнах мужской похоти, накатывающих на неё со всех сторон - это было написано на всех лицах, на которых пробились хотя бы первые мягкие волосы взросления.
  Как была восхитительна вернувшаяся во плоти владычица моих отроческих снов! Белый царственный лик в багряных вспышках огня и смеха! Развевающееся рыжее сияние густых прядей и платья в узорах красной охры! Ожившее пламя! Пламя, опаляющее любовью! Дикая, непредсказуемая и опасная, как лесной пожар, но завораживающе красивая! Неистовая, как всепожирающая страсть, вырвавшаяся на волю из моей тесной груди!
  Вдруг я ненароком окунулся пылающим взором в серую Айину стынь. Она тут же спряталась за ресницами, как Хиддекель за камышами. Мне стало жаль её, такую гордую и такую несчастную. Я причинял ей боль, это было видно, но не мог избавиться от идиотской самодовольной улыбки. Зои - моя! Туманные Айины намёки о ней казались мне местью обиженной женщины, да и, честно говоря, мне было плевать на все предостережения. Я вообще сомневаюсь, думал ли я в последнее время о чём-либо, кроме одурманившей меня златовласки.
  Нет, я не забыл тот необъяснимый страх, который иногда холодил мне живот в присутствии разноглазой сестрички, но я не хотел верить, что женщина-оборотень из моих полночных кошмаров как-то связана с непосредственной и чистой, как дитя, Зои. Они просто поразительно схожи, но разве бесплотные порождения царства теней способны вырваться оттуда в реальный мир? Ерунда! Я наполнил чащу вином и осушил до дна, не почувствовав вкуса. Весёлая лёгкость вернулась, разогнав кровь и мрачные мысли. Я захлопал в ладоши, подбадривая наших танцовщиц вместе с остальными мужчинами и юношами, возлежащими за свадебной трапезой. Один Авель, чьё ложе было справа от меня, не выглядел особенно радостным. Одной рукой он перебирал неслышные в праздничном шуме струны гуслей, другой подносил к скорбному рту пустеющий кубок. Бедный мальчик! Неужели его чувства к единоутробной сестре переросли братскую любовь? Их детская привязанность друг к другу казалась такой естественной для близнецов, а нешуточные страсти, разгоравшиеся из-за непостоянства юной кокетки, напоминали игру во взрослых и вызывали лишь улыбку. Как оказалось, всё было всерьёз, судя по неподдельному горю нашего музыканта. Опустив рыжую голову, Авель опять приложился к вину, не притронувшись к аппетитным кушаньям, в обилии лежавшим перед ним.
  Усталые и возбуждённые женщины покинули круг и вернулись к еде.
  ― Авель, спой нам! Мы все просим тебя! - разгорячённые танцами и перебродившим виноградным соком, тормошили они непривычно тихого певца.
  Песня, которую затянул Авель своим сильным проникновенным голосом, скорее походила на плач, а её слова - на жалобу засыхающего без спасительного дождя кипариса к улетевшей со злым суховеем неверной туче.
  Неотзвучавший женский смех сменили слёзы.
  Словно забавляясь над погрустневшими слушателями и мокроглазыми слушательницами, Авель без всякого перехода запел что-то до того озорное и непотребное, что мама даже покраснела.
  Поразительно, как быстро сохнут женские слёзы!
  Вот уже недавние плакальщицы повторяют за братом бесстыжий припев, сопровождая свои визги и вопли недвусмысленными движениями.
  ― Ещё! Ещё! - неслось со всех сторон, едва Авель умолкал. Поначалу он с вымученной улыбкой отмахивался от разошедшихся поклонниц его небесного дара, но понемногу вино и музыка вернули ему обычную дерзкую жизнерадостность. Похоже, он уже искренне получал удовольствие от своих смелых импровизаций и того всеобщего восторга, который они вызывали: в них его фантазии о несуществующих землях и животных причудливо переплетались с едкими насмешками над присутствующими, чьи характеры, привычки и оплошности он так зорко подмечал. Досталось и моей нечёсаной бороде, и легендарному упрямству, и сохранившемуся с детства увлечению глиняными фигурками. От хохота многие катались по траве и, не в силах больше смеяться, только всхлипывали: 'Хватит, хватит...', но отдышавшись, умоляли: 'Ещё!'
  Когда разрумянившаяся от смеха и движения Зои вытянула Авеля на середину и завела с ним остроумную и мелодичную перебранку, ревность кривым шипом уколола меня слева между рёбрами. Стройные и красивые, они выглядели идеальной парой, не уступая друг другу ни в колкости языка, ни во врождённой звериной грации юных тел.
  Я ощутил себя неуклюжим, глупым и старым. Я не силён в речах, и голос мой груб, моим толстым негнущимся пальцам никогда не извлечь из дырочек или струн затаившуюся в них музыку. Конечно, я вижу скрытую суть различных вещей и могу заставить их служить мне, но кто считает это чудом?
  Вот Зои, она настоящее чудо, достойное поклонения и любви. Любит ли она меня, как я её? Или я очередная прихоть, одна из многих тысяч, которые внезапно посещают эту легкомысленную прекрасную головку, увенчанную сейчас белыми лилиями? Я должен был немедленно убедиться в обратном.
  Я встал, вошёл в круг и взял огненную богиню за локоть:
  ― Пойдём домой! (Я построил ей дом на три локтя выше остальных, в котором установил её глиняную статую в полный рост, оживлённую охрой, как стены - её любимым орнаментом).
  ― Куда ты спешишь? - плавя меня своей улыбкой, Зои всматривалась снизу вверх в моё хмурое лицо: - Здесь так весело! И это моя свадьба! Я хочу ещё танцевать!
  Я прошептал ей на ушко, что изнемогаю от любви. Она рассмеялась:
  ― Я тоже! Потерпи...
  Я потерпел, сколько смог. Второй раз Зои выразилась яснее:
  ― Ты не видишь, я веселюсь, а ты мешаешь! Если тебе скучно, жди меня дома!..
  Мне хотелось схватить её и силой отнести к супружескому ложу, но что-то во вспыхнувших жёлтым глазах говорило, что это стало бы моей самой большой ошибкой. Невероятно, какую власть надо мной взяла эта девчонка, но я послушно отправился туда, где её молчаливое изваяние насмешливо наблюдало, как под скрежет зубовный по моим скулам перекатываются желваки.
  Время остановилось, как в моём нынешнем одиночестве в саду Едемском. Чтобы отвлечься от жалости и презрения к себе и своей слабости, которые холодным ознобом стекали от затылка к пяткам от каждого порыва сквозняка, приносящего снаружи радостный гомон, я взялся растирать краски. Я ещё не знал, зачем. Вдруг я понял, что буду сейчас рисовать Зои: её безразлично-счастливое лицо до сих пор заслоняло мне свет, прерывистый рыжий свет очага, где смоляными слезами потрескивало пламя.
  Я так увлёкся, что не услышал наступившую тишину - верный знак завершившегося праздника. Со стены на меня, ухмыляясь, смотрел Зоин лик, а сама она, живая, тёплая и желанная, не спешила явиться ко мне. Меня тянуло тут же броситься искать её, но почему-то казалось, что стоит мне выйти, она сразу зайдёт следом и будет очень огорчена, что я её не дождался. А если и она решит искать меня? Мы опять разминёмся, и будем вечно бродить в поисках друг друга? Нет, она не будет за мной бегать, слишком она горда для этого. Свою же гордость я забросил в угол вместе со свадебным венком и отправился кружить по опустевшему сонному Оку Вод. Зои нигде не было. Звёзды гасли одна за другой под серым пеплом небес. На востоке уже разгорался новый огонь. Я вернулся обратно к двум подобиям Зои, проклиная настоящую, бессердечную, как истукан, и непробиваемую, как стена, на которой была запечатлена.
  Зои появилась на пороге свежая, словно заря, и лучезарная, будто светило. Мгновение назад я готов был свернуть ей голову, как зловредной гадюке, и вот уже таял от одного её присутствия. Она приложила указательный палец к пунцовым губам. Но я не мог не спросить:
  ― Где ты была? Все давно спят.
  ― Но ты же не спишь? - Зои довольно хихикнула: - И молодец!..
  ― Послушай, Зои, я не шучу! - прорычал я, поднимаясь ей навстречу.
  ― И я!.. Что это?!! - она указала на своё изображение на стене, бросилась к нему и начала исступлённо сдирать скребком:
  ― Никогда. Слышишь, никогда не превращай меня в плоскую тень! И не смей задавать мне подобные вопросы! Никогда! Захочу, сама тебе расскажу. А теперь - нет! Ты всё испортил, Каин, - последнюю фразу она сказала уже ласково, но твёрдо, как неразумному ребёнку, и погладила по заросшей щеке мягкой рукой.
  ― Не касайся меня! - моё тело била злая дрожь от противоречивых чувств к моей мучительнице.
  ― Дурачок! - Зои обвила меня своим жарким податливым телом и поймала моё остановившееся дыхание нетерпеливым ртом. Мне хотелось одновременно разорвать её пополам и заласкать до сладких судорог. Зои закричала. К моему недоумению, не от боли, которую я сам того не желая, причинял своим жёнам в первый раз. Теперь я жаждал этой боли как мести за своё унижение и тем непосильнее оказалось разочарование. Я схватил Зои за плечи, оставляя на нежной коже багровые отпечатки пальцев. Я долго тряс её, но в сузившихся зрачках не увидел ни раскаяния, ни испуга.
  ― Отпусти, мне больно...
  ― Ты уже делала это с кем-то?
  ― Конечно. Тебя это удивляет? Ты выглядишь расстроенным, - она с издёвкой сверкнула белыми зубами: - У тебя короткая память, Каин. Я предупреждала, что не создана быть чьей-то. Или ты принял мои слова за кокетство? Ты был согласен на всё, лишь бы я стала твоей женой. Забыл? Или ты думаешь, только я должна делить тебя с другими?
  ― Я люблю тебя, - еле слышно выдохнул я.
  ― Я тебя тоже люблю. Я с тобой. Что тебе ещё надо?
  ― Кто он? - прохрипел я.
  ― Ты его не знаешь. Не делай такое лицо, я пошутила... Если тебе так важно, мой братец Авель... Он был так несчастен...
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 12
  
  Его я не могла не пожалеть, его печаль и мне сдавила сердце, я не скрою, но думаю, страдал бы он стократ, стань я ему неверною женою. Он слишком горд, мой бедный брат-близнец, самолюбив и так эгоистичен, совсем как я, обиды б не стерпел, в вопросах чести он категоричен. А Каин, хоть весьма суров на вид, душою мягок, мягче мокрой глины, - что из него замыслишь, то лепи, и таковы почти что все мужчины. Вот с Авелем совсем наоборот: он кажется по-детски беззащитным, изнеженным и слабым, но внутри - кремень с упрямой силой глыбы монолитной. Невинный лик по сути только маска, к бойцу под ней я отношусь с опаской. Своё он получил, но плата есть за это: впредь не поверит ни за что в любовь и к самой добродетельной на свете холодное презренье затаит. Нет, никогда наш Авель не простит, что отдано другому предпочтенье и будет мстить, и сладкой будет месть, и в мести той не будет исключенья. Чтоб унижать и мучить женский род, он доведёт до совершенства ласки, которым обучила я его, и станет изощрённейшим из всех любовников, которых помнит свет. Искусно ублажая женщин плоть, поработит и искалечит души. Любовь во зло и красота во зло - в сих дисциплинах Авель будет лучшим. Единственная искренняя страсть ему отныне будет власть!
  На первом опыте любви несчастной просто взрастить и пострашнее монстра. Мужчин не сложно для меня понять, они слабы, и в этом вся разгадка, с такой как я не в силах совладать, отсюда их неврозы и нападки. Спокойней с той, что вышла из ребра и к мужу прилепилась, как пиявка, она беспрекословна, как раба, и в ссорах безопасней, чем булавка. Со мной иначе, там, где я - скандал и страсти закипают не на шутку, я из любого сделаю раба - его мне только дайте на минутку. Так почему, опасности презрев, летят ко мне, как бабочки на пламя? Полно вокруг доступных, добрых дев, но всех мужчин ко мне магнитом тянет. Экзамен мой немногим по зубам, наружу вылезают все изъяны: тот трусоват, тот грубиян и хам, а тот - ревнивей старой обезьяны. И лишь бесстрашный Люцифер такой как есть принять меня сумел.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 19
  
  На солнце тоже проступают пятна, взглянуть вокруг: все здесь не без греха, никто не совершенен, всем понятно, и у Лилит есть недостатков тьма, но рядом с нею не вдаюсь в детали; по мне, Лилит - бесспорный идеал, осознаю, что я не идеален, она же всё, о чём всегда мечтал. Да, в чём-то я романтик, в чём-то - циник, но я во всей Вселенной не встречал другой такой, другие мне чужие, любовь к Лилит - начало всех начал. Пусть влюбчива, капризна и порочна, я сам не ангел, а Властитель Тьмы, нас наше сходство связывает прочно в ту общность что зовётся, к счастью, 'мы'. Мне все её интрижки и романы напоминают детскую игру, мужчины - кукол. Как это ни странно, к ним ревновать Лилит я не могу. Невидимый, её сопровождаю на всех этапах сладостных забав, не лишним третьим часто помогаю я утолить ей ненасытный нрав. Мне удовольствие её - уже награда, меня поймёт кто так, как я, любил, когда моя Лилит чему-то рада, я тоже счастлив и парю без крыл.
  Уже предвижу ваши возраженья, что этот путь в трясину заведёт - вы не приемлете любого покушенья на ваше драгоценное 'моё'. Вы, люди, сплошь ханжи и лицемеры, и как от лжи самих вас не мутит? Вы обожаете в решеньях полумеры, которые нашепчет простатит. Трусливые созданья, в сновиденьях, Лилит мне рассказала, вы смелы, боитесь вы чужого осужденья, как мусор очищающей метлы. Любовь оставим, уголок интимный, тут каждый волен быть самим собой, кому-то больше нравится рутина, кому-то праздник, а кому-то - бой.
  Вы на словах желаете свободы, о ней кричите вы на всех углах, тогда её зачем в законов своды замуровали, чтобы скрыть свой страх? Рабы правительств, жён и корпораций, довольны вы объедками свобод и мелкой выгодой своих самокастраций, чтоб сохранить крысиное 'моё'! Кто часто произносит это слово, достоин вечно жариться в аду, из-за него из века в век вы снова танцуете под чью-нибудь дуду. Согнав вас в стадо лживым кличем 'наша' - в религию ли, в партию, в страну, - на вас, как на воловьей паре, пашут те, кто усвоил истину одну: рабу и даром не нужна свобода, ты обеспечь ему грошовый рай, а в ком видна господская порода, тому кусочек власти дай. Что, люди, вам мешает жить как боги, а не молиться на своё ярмо, сойти с не вами выбранной дороги, где что ни шаг - наступите в дерьмо? Быть Б-гом трудно, легче ль человеком? В вас столько страхов, слабостей, что вы свободу выбора считаете помехой и сдались в добровольные рабы.
  Я знаю, толку нет от поучений, но сотрясаю воздух как могу, чтоб пагубных и ложных предпочтений на вас ослабить жёсткую узду. Секрет простой: не быть рабом желаний - умеренным сложнее управлять, тот, кто доволен малым, ему данным, тому на все приказы наплевать.
  
  
  Диалоги Каина с Херувимом
  
  ― Тебе нравится быть тюремщиком?
  ― Нет, но я получил приказ.
  ― А если бы никакого приказа не было?
  ― Меня тоже бы здесь не было.
  ― И что ты сделаешь, если я попытаюсь выйти?
  ― Разрублю тебя пополам. Ты уже забыл? Это не смертельно, но немного больно.
  ― У меня в запасе вечность. Я буду пытаться снова и снова.
  ― Я тоже никуда не спешу, и моя рука не устанет, поэтому лучше давай поговорим...
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 24
  
  ― Хорошо, давай поговорим! Но не приближайся, стой, где стоишь, - сказал мне Авель, показав пращу с вложенным в неё камнем.
  ― Я не собираюсь причинять тебе зла, мальчик мой...
  ― Зачем же ты пришёл?
  ― Зои... она... и ты... - слова застревали у меня в пересохшем горле.
  ― Ты пришёл убить меня?
  ― Я же сказал, что не желаю тебе зла, я только... Зои - моя жена и... - глупее ситуации я не мог себе представить, а поскольку я и так не отличался красноречием, язык плохо слушался меня, а мысли разбегались, словно глупые овцы.
  ― В том-то и дело, что она выбрала тебя... Ты не живёшь в полях, не воняешь стадом... город построил... Говорят, из-за Айи ты разорвал льву пасть голыми руками , а что тогда можешь сделать за Зои? Я бы бился за неё, будь она моей, и с тобой, и с дюжиной львов. Но она твоя, а ты отступаешь. Может, это какая-то хитрость? Я не крал Зои у тебя, она сама... Так что ты хочешь?
  ― Уходи. Уведи свой скот куда-нибудь подальше и не возвращайся подольше.
  ― Я и сам собирался побродить по свету. Земля большая, места хватит всем... Прощай, Каин.
  Отец не хотел отпускать Авеля в неведомые края, да ещё в одиночку, но брат пригрозил, что уйдёт и без его благословения, но тогда уже никогда не вернётся. Авель отделил два десятка коз и овец, свистнул своих волков и, перекинув через плечо торбу с самым необходимым, погнал недовольных скотов от сытого покоя в скудную неизвестность.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 13
  
  Перед своим походом Авель зашёл проститься со мной. Он был угрюм и молчалив.
  ― Сразу огорчу тебя: другого такого сада на земле нет, - напомнил я упрямому пастуху его давнее заблуждение.
  ― Не всегда ищут то, что хотят найти, - загадочно ответствовал Авель.
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 20
  
  Умел он напустить туман, ваш пастушок-софист, но всё же первым философский камень бросит в него пускай тот умник, что в руках хоть раз держал желанный для алхимика булыжник, или признает: поиск, даже с ложной целью - благо! Колумбы ваши это подтвердят. Не найден клад, зато колодец вырыт. У жаждущих спросите, что важней: глоток воды или кувшин со златом? Тут алчные подскажут вам ответ, те, что уже в аду. Как быстро смена климата меняет убежденья и жизненные ценности людей, таких упорных в прошлых заблужденьях!
  Вам никакой я тайны не открыл, куда ни плюнь, везде свои проблемы, у нас проблема - плюнуть, и дело здесь не в уровне культуры, а, так сказать, в отсутствии слюны. Вы, полагаю, в курсе? Подробно всё изложено в буклетах, путеводитель Данте - устарел, но кто читает весь рекламный бред, переполняющий почтовый ящик?
  Почти никто, вот разве только спамер, когда, голубчик, попадает к нам и пожинает что посеял сам. Как видите, везде проник прогресс, подробности о нас найдёте здесь: ToHellWel.com, горячий гарантируем приём, не пожалеете, мы ждём! Вам не захочется назад. Добро пожаловать к нам в ад! На слоган вверху обратите внимание: 'Не парься, теперь ты в хорошей компании!' Только у нас каждого ждёт индивидуальный подход плюс тёплые отношения! Наш клиент всегда прав! Без исключения! Никто ни на кого не переводит стрелки! ToHellWel.com! Welcome!
  Простите за навязчивый пиар непопулярного в Сети ресурса. Такая конкуренция кругом! Тяжёлые настали времена для уловленья человечих душ. Не помогает даже сетевой маркетинг. Глобальный кризис финансовые рушит пирамиды не только с вашей стороны: в потустороннем мире не отменяли принцип домино, и карточные домики у нас имеют тот же ленточный фундамент из кредитов и зону среза в области банкротств. Когда всё на продажу, продают и души - по тыще раз заложены они у ваших перекупщиков за меченую цифрами и водяными знаками бумагу. Кому душа бумажная нужна? Куда девались золотые души? Инфляция... Работает станок и подменяет дешёвою бумажкой золотник, который хоть и мал, да дорог был...
  Я разорён. Спасите ваши души! Но глушит SOS эфирная попса! Ковчег идёт ко дну, ковчег разрушен, но крыс волнует только колбаса. Я сомневаюсь в том, что капитаны, с шампанским своих рябчиков жуя, вдруг вывернут с пиастрами карманы, чтоб звон не заглушал заботы дня! Они уверены: они-то не утонут, их круг спасательный из золота отлит, то неудачники испуганные стонут, а им самим та участь не грозит. Слепые штурманы с 'Летучего Голландца' компАсом кассовый назвали аппарат, и кораблю до суши не добраться - не ведают, безумцы, что творят!..
  Чего я кипячусь? Уже кипит планета и плавит лёд обоих полюсов... Вам с Вавилонской башни наплевать на это, а значит - будет вами ад спасён! Вас в пекло не зову на ПМЖ - вы на земле создали ад уже!..
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 25
  
  Изо дня в день я пытался превратить безвидные земли Едема в рай, соревнуясь с мстительным Творцом в изобретательности. Кое в чём, мне кажется, я даже превзошёл своего учителя. Моя виноградная лоза несла больше гроздьев, и ягоды были крупнее и слаще, колосья на полях - обильнее, зёрна - тучнее, а скот - жирнее. Не помню, чтобы в Саду у родителей было жильё. Конечно, там оно и без надобности, но всё-таки разве деяния рук моих менее поразительны, чем хаотичные нагромождения скал? Ведь дело не в размерах, а в красоте и целесообразности. Прекрасное в понимании Создателя всегда ассиметрично, неупорядоченно и зачастую бессмысленно, а мой мир будет чётче и разумнее.
  Так я утешал себя, находя в изнуряющих трудах спасение от сумбурных и надоедливых, как мошкара, дум, от чьих ядовитых укусов голова, казалось, вздулась изнутри зудящими волдырями.
  Зачем я прогнал Авеля, когда должен был избавиться от Зои? Если бы я мог! Рядом с ней было тяжело, а без неё - невозможно.
  Уста возлюбленной жены моей были как мёд, а язык - как пчелиное жало. Руки её - две белых змеи, что обвились вкруг кедра. Похожи на изгибы холмов были бёдра возлюбленной моей. Серной скакала она по равнине ложа, и груди её были как два солнца, прогнавшие ночь. Гранатом и корицей благоухала кожа её, а лоно - чистый колодезь, обрамлённый лилиями - ароматом спелой мандрагоры...
  Страсть влекла меня к Зои и ради кратковременной иллюзии взаимности я сносил столько унижений, что по-настоящему нас объединяла только моя ненависть к самому себе и к этой чужой и жестокой, но ужасно притягательной юной женщине. Стоило ей только поманить меня пальцем - и недавняя ненависть камнем тонула во вновь нахлынувшей любви. Я обожал её и жутко ревновал. Постоянное незримое присутствие неведомого третьего сводило меня с ума. Он был неутомим, как моя ненасытная жена, ему не требовалось подкрепляться вином и освежаться яблоками, чтобы вновь и вновь радовать её. Это звучит как бред, но это правда: опустошённый, я наблюдал, как Зои занимается любовью с воздухом, исступлённо обнимая и целуя моего невидимого соперника.
  Мне оставалось только скрипеть зубами. Расспросы и претензии были под запретом, если же я выходил из себя, мне грозили долгие дни отчуждения. Раскаявшись, я, конечно, не сидел сложа руки и пытался всячески усластить царицу ночей моих неловкими льстивыми речами и щедрыми подарками. В их числе вызвавший удивление и восторг у всех, кроме неё, бассейн для купания, дно и стены которого украшала разноцветная мозаика, а проточная, как в Хиддекеле, вода втекала, повинуясь закону перепада высот, из ближнего колодца по вырубленной в камне и спрятанной под плитами канаве, чтобы через другую излиться избытком в поля. Несмотря на безразличие, с которым Зои, брезгливо отставив нижнюю губу, вошла в прозрачную прохладу купальни, пользоваться ею она не позволяла никому, нежась там часами, пока убийственное полуденное солнце высасывало из всего живого последнюю влагу. Бассейн помещался внутри боковой пристройки, куда я прорубил из дома дверь на месте окна, и прятался в вечной тени, зимой же вода в нём нагревалась до приятной теплоты пламенем очага. Разумеется, этот огонь поддерживала не Зои. Она оставалась никудышной хозяйкой и, если бы не многочисленные помощницы, готовые за одну её небрежную улыбку или неискреннее ласковое слово таскать дрова, готовить пищу и наводить чистоту - её прекрасный дворец давно бы выглядел как загаженная скопищем летучих мышей пещера.
  Среди её добровольной прислуги, как это ни странно, первенствовали не отличающиеся особым трудолюбием Малка и Ана. Проку в хозяйстве от них было немного, зато от них Зои узнавала все свежие сплетни и новости. Она не поощряла сестёр-злопыхательниц, но и не пресекала, снисходительно внимая наветам и домыслам, которыми обе пытались завоевать её расположение. Время от времени Зои одаривала своих фавориток надоевшими безделушками, которые, надо признать, изготовляла с отменным вкусом: её не приспособленные к тяжёлой или монотонной работе изнеженные пальчики в делах изящных и деликатных не знали себе равных. С таким же искусством, с каким она нанизывала на шнурок перламутровые ракушки и блестящие камешки, Зои умела привязать к себе самых разных людей. Даже дети, которых она не слишком жаловала, тянулись к высокомерной красавице, а что уж говорить об обласканных ею сестрицах - их благодарность и преданность не знали границ.
  Из всего нашего многочисленного семейства только Айя стряхнула с себя Зоины чары и всячески избегала ту, которую когда-то любила до самозабвения. Мне она тоже не простила предательства, ведь, кроме меня, у неё не было никого, с кем разделить беспросветность одиночества, а я долгие месяцы не мог оторваться от Зои даже в мыслях. Остальные мои жёны безропотно стерпели моё затянувшееся пренебрежение ими, но не Айя. Завидев меня, она отворачивала непроницаемое бледное лицо и куталась в упрямое молчание. Однажды, устав от бесконечной борьбы с непредсказуемой Зои, я вошёл в стоявший на отшибе дом, чей мирный уют потянул меня к себе, как когда-то.
  Айя, возившаяся у очага, оглянулась через плечо и вернулась к своим делам, словно никто не стоял у неё за спиной.
  ― Я соскучился по тебе, Айя, - сказал я, и это было правдой.
  ― Уходи, - из множества слов она нашла именно это.
  Я развернул её к себе и что-то долго объяснял в своё оправдание, умолял о прощении. Айя безмолвствовала, изломав рот в презрительной ухмылке, будто подражая Зои, но я не испытывал ни унижения, ни стыда, а скорее некое спасительное облегчение, выплеснув из себя накопившуюся мутную подлость к той, что любила меня таким, каков я есть.
  ― Уходи, - повторила она неприветливыми жесткими губами. - Я не несчастна, как ты думаешь... и передай от меня спасибо Зои, она поймёт, за что...
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 13
  
  Мне благодарность дурочки блаженной - загадка, и её не разгадать. Я ей бы не простила пораженья, а ей на эти тонкости плевать. Быть нелюдимой просто неприлично, нет чтобы в гости поболтать зайти. Она горда? умна? хрома? - отлично! С такой подружкой мне не по пути...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 21
  
  Лилит не злая и не добрая, она - ещё дитя, и ей неведомы этические нормы и чёткие границы, которыми очерчено 'нельзя'. Её нельзя винить, как бурю или тьму. Она как невоспитанный ребёнок, в чьём поведении, как в зеркале, видны родительские грубые ошибки, отсутствие внимания, а чаще - всё дозволяющая сильная любовь... или с жестокостью граничащая строгость... как например, Творца... За что Он к ней суров? Когда бы знаний плод успела надкусить... была бы в классе лучшей ученицей... но нет, не суждено...
  Довольно ныть: что есть - то есть, и так тому и быть...
  Вы замечали, как порою зло, вам причинённое, выходит вдруг во благо? Так и Лилит, не ведая того, вернула Айе то, чего не отнимала: сочувствие сестёр из клуба нелюбимых жён, а для изгоя быть как все - немало, ведь повод к зависти отныне исключён, когда из первой враз последней стала. Бесплодную хромую пожалели по-женски даже те, кто не терпели, и, искупая гадости, что причиняли ей, отдали под присмотр своих детей. Для бедной Айи это ли не счастье: стать многодетной мамой в одночасье?
  И остальным в том выгода прямая - есть время посидеть с Лилит, болтая.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 14
  
  Покрыта лепестками роз вода, ласкает грудь мою с неспешностью она, а в ухо квохчут мне наивные несушки, в подруги записавшие кукушку. Я не гоню их, чтоб прогнали скуку, которая несносней, чем они. Под эти надоедливые звуки проходят нескончаемые дни. Свои секреты и чужие тайны вверяют мне без капельки стыда и этой откровенностью похвальной, конечно, развлекают иногда.
  ...У Фираса и Фриды снова дочка, такая милая и белая с лица, малышка невысокого росточка и рыжая - ну явно не в отца. С ехидцей Ана от себя добавила: мол, девочки черты - точь в точь как Авеля. Обидно Малке стало до того за первенца - вот-вот, казалось, и сестрице в косы вцепится, но вместо выдирания волос, как в спину нож, вогнала ей вопрос: твой буйный Каинан нашёл себе жену? Дикарь доволен, словно не одну... всех замуж звал - все дружно отказали, ему же не прибавилось печали... кидался раньше он на всех подряд, сейчас притих и вроде очень рад... роди он сына, сына как назвать?.. не братом ли, о любящая мать?.. Тут, оскорбившись, Ана даже взвыла: не ты ль племянника сама и соблазнила, когда наш славный муж нас позабыл, да так, что мальчик выбился из сил ?..
  Друг другу в волосы готовые вцепиться, сестрицы порешили отступиться и, прошипев сквозь зубы 'погоди...', вновь дружно принялись судить других.
  Взять Дину, ведь ни кожи и ни рожи, а перед Авелем давай вертеть хвостом и брови редкие свои чернить углём, как будто это чем-то ей поможет. Когда красавец наш засобирался - и что заставило его оставить нас? - рыдала Дина в голос целый час - когда бы слышал, вот бы посмеялся!.. Девицы, те совсем сошли с ума!.. я слышала, шептались Хана с Циллой, хихикая, как дядю проводили и девство потеряли без стыда... какой позор! Ты помолчала б, Малка, и дочек не порочила моих!.. ты сплетница!.. - Ты сводня и нахалка, в тебе пороков хватит на двоих!..
  Опять подруги на пороге драки, да милые лишь тешатся, бранясь - известно, что брехливые собаки для лая только разевают пасть.
  На язычок попалась сёстрам Ева: мол, не следит ни капли за собой, а эта дрянь, занудная Батшева, присвоила браслетик золотой, который был в приданное за Фридой, а скажешь слово - слёзы и обиды... Всем косточки сегодня перемыли, а если и кого-то позабыли, то надо полагать, что не со зла - не завязали памяткой узла!
  Какие страсти вкруг кипят под спудом, и Авель мой - отличный ученик, гордилась им, горжусь, гордиться буду: науку обольщения постиг! Скорей бы возвращался он обратно, скучаю по нему невероятно...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 26
  
  Авель покидал нас юношей, а вернулся настоящим мужчиной. Он раздался в плечах, хотя почти не прибавил в росте, под загрубевшей кожей странника перекатывались тугие комки мышц, а повзрослевшее обветренное лицо обрамляла ухоженная рыжая борода.
  Задолго до его появления земля мелко затряслась, издавая тревожный плотный гул, а на горизонте выросла пыльная туча, из глубины которой суховей приносил невероятную смесь запахов и голосов тысяч приближающихся животных. Испуганные дети прижались к матерям, кто-то плакал. Око Вод огласилось тревожным шумом. У дома Айи завыл ослепший от старости Шомер. Неизвестное всегда таит в себе опасность, а на нас надвигалось что-то громадное и непонятное. Я созвал всех, кто трудился со мной в полях, и отвёл за городскую стену. Присмотревшись, я различил в клубах пыли морды и ноги необозримого стада. Это конец, они вытопчут все посевы и виноградники...
  Но живая волна, не докатившись до беззащитной зелени, погрузила жадные рты в крайний арык, толкаясь и шумно втягивая воду. Среди блеющих коз и овец, как горы над долиной, возвышались невиданные нами доселе создания: длинношеие, голенастые, с несуразно горбатыми спинами коричневые образины, мычащие мощные чёрные чудовища с огромными прямыми рогами и серые ушастые существа поменьше, наводящие ужас пронзительными криками. Когда напряжение среди нас достигло предела, вперёд выступил смеющийся, довольный произведённым впечатлением Авель в сопровождении своих свирепых волков, которых он ласково называл 'Мои верные псы'. Женщины завизжали от восторга и наперегонки бросились к усталому путешественнику, забыв про детей своих и мужей своих, но только те, у кого были те или другие, а остальные всего лишь откинули мешавшую стыдливость и скромность, распихивая друг друга на пути к Авелю, как обезумевший от жажды скот, рвущийся к вожделенной влаге. Наперебой обнимали и целовали они возмужавшего красавца, а он искал кого-то глазами и не находил. Та, которую он высматривал в толпе, невозмутимо блаженствовала в прохладе бассейна, одинаково безучастная к недавней панике и к воцарившейся радости.
  Тут Авель споткнулся взглядом об меня, и его зрачки расширились тревогой. Он нерешительно махнул рукой и сверкнул не присущей ему кривой виноватой улыбкой. Брат напрасно опасался моего гнева - гнев давно растворился в сожалении о том, что я не сумел сдержаться и отправил влюблённого мальчика навстречу немыслимым лишениям и неведомым опасностям. Я скучал по нему, и не было дня, когда бы я не корил себя за горячность. Я шагнул к Авелю и заключил его в свои объятия:
  ― Я рад тебя видеть, брат!
  ― Я тоже, - с облегчением выдохнул он, пряча лицо где-то у моего сердца.
  ― Ты знаешь, Зои не раз снилось, что ты вернулся. Пойдём к ней. Она давно ждёт тебя.
  ― Да, конечно, идём. Спасибо тебе, Каин.
  ― За что? - я недоуменно пожал плечами.
  ― За то, что ты добр ко мне. И ещё за то, что прогнал меня. Я увидел мир. Он прекрасен и необъятен. Я много думал, и это тоже благодаря тебе.
  ― И до чего же ты додумался? - не смог не съязвить я.
  ― Вот ты тут всё время пытаешься исправить то, чего не создавал, а менять как раз ничего и не надо, разве только в себе самом. Когда ты принимаешь мир таким, как он есть, он тоже снисходителен к твоим недостаткам, полюби его, и он ответит взаимностью, - запнувшись, Авель смутился
  ― Возможно, тебе мои слова покажутся полнейшей глупостью, но поверь, я никогда не был так счастлив, как наедине с бесконечной дорогой и бескрайними просторами, хвала Творцу за них! Я пел вместе с птицами на рассвете, провожал до края небес пугливые облака, вслушивался в шёпот листвы и звёзд, передразнивал голосом свирели журчание ручьёв и стрекот цикад. А горы? Настоящие горы, чьи белые вершины выше облаков - ты видел когда-нибудь такую красоту? Ничего больше не нужно! Уже за это можно возблагодарить Создателя!
  ― За семь голодных лет тоже? Ты был ещё мал и, возможно, плохо помнишь Его милость.
  Не успел я произнести это, как встрепенулись листья и травы, словно небо вздохнуло, и на нём вспыхнули пёстрыми дугами две радуги - одна над другой.
  И из голубой, без единого изъяна, выси непонятно откуда пролился ливень. Его струи били только вкруг Авеля, а я стоял рядом - и ни капли, но и брат мой удивительным образом оставался сух, только земля под ним расцвела огненными маками, но пламя их не обжигало и от дождя не гасло. Вдруг откуда-то свыше раздался Голос, от которого сорвало листья у целой тутовой рощи и птицы, пролетавшие над ней и гнездящиеся в ветвях её - пали оземь, маслины осыпались с дерев, пшеница полегла, скотина взревела и стельные из неё - выкинули, я и все, кто был вблизи нас, были сбиты с ног и отброшены в разные стороны от Авеля, который единственный устоял:
  ― Благословен сын благодарный!
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 22
  
  Дешёвый трюк, но впечатляет, да? К эффектам ваш Творец неравнодушен, эстрадные приёмчики в крови: то солнце остановит в небесах, то тьмой египетской люд тёмный припугнёт, со смехом главный вырубив рубильник, то саранчу, то мух, то гнус нашлёт, то разведёт в болотах жаб без меры, то градом крупным урожай побьёт, то в кровь окрасит реки и моря, истратив все запасы марганцовки, чтоб нечем было язвы прижигать и промывать зловонные нарывы, а на десерт всех первенцев убьёт, хихикая над этим трагифарсом, когда в живых остался старший сын у жёнами обманутых мужей и тайное внезапно стало явным, напоминая старый анекдот по вечному, как жизнь сама, сюжету.
  Творит Создатель это не со зла, а шутки ради, чтоб развеять скуку. Он добрый, без сомнения, но строг, когда заходит речь о послушании, а впрочем все родители строги и не приемлют детские упрёки, особенно в вопросах воспитания - вам этот пунктик, думаю, знаком и служит Ему веским оправданием. Как Он сказал в беседе мне приватной: 'Быть критика должна творцу приятной, художника обидеть может всяк, вменив в вину какой-нибудь пустяк. Так прежде, чем других критиковать, хоть что-то путное попробуйте создать! В несовершенстве обвиняя мир, задумайтесь, а совершенны ль вы?'
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 27
  
  Я нашёл свою совершенную жену совершенно невменяемой: она забилась в дальний от входа угол и что-то невнятно бормотала, сотрясаемая мелкой дрожью. Я прижал Зои к себе и, успокаивая, гладил огненно-рыжие волосы. Я поведал ей о возвращении Авеля и о том, что он вот-вот должен посетить её, но она, похоже, не слышала меня. Я побрызгал её водой, насильно влил несколько глотков сквозь стиснутые зубы, но и это не привело бедняжку в чувство. Я отнес её в купальню и погрузил в бассейн, придерживая под ознобную голову. Сознание постепенно возвращалось к Зои, и её слова стали осмысленнее, хотя она явно ещё была не в себе:
  ― Что это было ?.. Я не хочу назад... Он пришёл за мной... Он ещё там?..
  ― Кто он?
  Зои молчала, до крови кусая нижнюю губу.
  ― Успокойся. Это Создатель соизволил вмешаться в нашу с Авелем беседу. Долго же Он отмалчивался. Хотя с таким голосом это немудрено. От разговоров с Ним - одни убытки и разрушения.
  ― Это точно... - печально согласилась Зои и вдруг встрепенулась:
  ― Так значит, Авель уже здесь?
  ― Я тебе это уже который раз повторяю. Мы только собирались к тебе, а тут одно за другим... - я рассказал Зои о всех чудесах, выпавших на нашу долю.
  ― Ну и где же мой братик? Я вижу, он не спешит... - к ней вновь вернулись сварливые нотки придирчивой и своенравной красавицы.
  ― Вместе с отцом устанавливает жертвенник...
  ― Я хочу посмотреть...
  
  На месте, куда пролился чудесный дождь, возвышалась горка из камней высотой в четыре локтя. Авель назвал его Эль-дин, ибо Всевышний тут рассудил нас, пояснил он. Когда Зои повисла у него на шее, целуя как мужа, а не брата, моё сердце на мгновенье остановилось, и стало нечем дышать. Неужели опять я должен был пройти через это унижение? Я не выдержу... Я... убью их обоих... Но второй Каин, живущий в моей голове, мягкотелый и жалкий, маленький, как белый фруктовый червячок, и так же привязанный к своему червивому яблочку, шёпотом успокаивал меня, призывая терпеть.
  
  Фирас увёл Авелево стадо на луга к югу от Ока Вод, чтобы уберечь наши цветущие поля от потравы, а все остальные усиленно готовились к пиршеству в честь моего младшего брата, не только отважного, но и хитроумного: два осла, так он назвал длинноухих упрямых животных, ни в какую не хотели стронуться с места - ни волчье рычание, ни удары посоха - ничто не помогало, пока Авель не привязал к двум палкам по моркови, а те в свою очередь к спинам этих зверей так, что их любимое лакомство оказалось у них перед носом и, пытаясь дотянуться до оранжевого соблазна, они пошли за своей сладкой мечтой, ни на шаг не приближаясь к ней. Довольный отец обнял Авеля:
  ― У тебя моя голова... но я бы никогда до такого не додумался... Сынок, я тобой горжусь!
  Пир удался на славу. Пенилось вино, дымилось мясо, звучали славословия нашему герою и его песни о далёких землях. Авель рассказывал, как во время странствий постепенно приручал повстречавшихся ему диких животных, известных и незнакомых нам, как отбивался от хищников, как чуть не утонул во время переправы через горную реку, когда его нога соскользнула с гладкого валуна. Оказывается, он со своими волками отделяли тельную самку или детеныша, или самку с детёнышем от остальных, выматывали до изнеможения непрерывным гоном, постепенно подводя пленников к стаду, принуждая их влиться в скопище привыкшего к подневольной жизни скота, от чьей безмятежности они быстро успокаивались и смирялись со своей несвободой, как и все остальные. 'Пример окружающих заразителен', - посмеивась, добавил мудрый пастух, повествуя об этом. Не всё было так гладко, иногда новообращённые, обычно взрослые особи, пытались сбежать, хотя мать, конечно, редко оставляет своё беспомощное дитя - тогда начиналась жестокая травля, а если и это не помогало, Авель давал приказ своим псам растерзать жертву на глазах у оцепеневшего и притихшего большинства, опускающего равнодушные морды к земле, чтобы, жуя свою жратву, заглушить страх и не привлекать лишнего внимания вошедших в раж убийц. 'Кровь - поистине универсальное успокаивающее средство', - хохотнул брат и продолжил: управлять стадом - это искусство, тут необходим дар не меньше, чем у стихотворца. Сложнее всего с самцами - эти в любом видят соперника. Опять же пока ятра есть, а чик ножом - и куда непокорность и буйство подевались? Одного из всех, конечно, надо оставить в целости - на приплод, самого яростного и крепкого. Убедившись, что никто больше не претендует на его роль вожака, и все самки - его, и он - единственный из мужеского пола, он тоже с удовольствием подчинится, да ещё и благодарен будет хозяину...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 23
  
  Малыш усвоил правила игры: кто управляет стадом, уж людьми - подавно. Властитель, царь всея земли, он разобрался в самом-самом главном: мани толпу несбыточной мечтой - свободою, как сочною морковью, взбрыкнётся кто - недрогнувшей рукой карай, чтоб тот залился кровью. Бей слабого, а сильного - приблизь и ослепи иллюзиею власти, ослабь его соперников, принизь - и вот твой ставленник уже мычит от счастья. Будь окружён всё время сворой псов, безжалостных и преданных до смерти, но даже с ними будь всегда суров и никому не верь! Обманут, черти!
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 15
  
  А мой близнец заметно повзрослел, но холоден со мной - и это ранит, ко мне не мог так быстро охладеть, меня его бесстрастность не обманет. Но вдруг он, как Адам, его отец, меня который явно избегает, решил опасным играм положить конец? Угрюмость Каина неужто так пугает? Нет, я не сдамся, как любовник он и Люцифера враз заткнёт за пояс. Не смеет так он поступать со мной! Откажет мне - заплачу и расстроюсь! Уловок есть богатый арсенал, чтоб он в мои объятия попал.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 28
  
  Праздник закончился, когда звёзды, как веснушки на побелевшем от гнева лице Зои, исчезли с бледного неба. Причиной её злости, как ни странно, был не я, а Авель, возле которого она увивалась с вечера, как пчела вокруг упрямого цветка, прикрывшего лепестками путь к желанному нектару. Не знаю как, но в конце концов она добилась своего и сразу повеселела.
  ― Каин, я хочу, чтобы Авель немного побыл со мной. Ты оставишь нас, чтобы мы смогли поболтать? Не обижайся, хорошо? - когда Зои было что-нибудь нужно, она становилась приторной, как мёд, и ласковой, как мамина рука: - Ты же не сердишься?
  Авель, стоявший чуть сбоку у неё за спиной, отвёл тревожные глаза и отрицательно покачал головой, но я знал, что если не соглашусь, Зои всё равно сделает по-своему, попутно обвинив меня во всех грехах. Словно подслушав мои мысли, Зои нетерпеливо топнула маленькой ножкой:
  ― Ну?
  ― Поступай, как хочешь... - я развернулся и вышел из её постылого дворца.
  Ноги сами привели меня к Айе.
  ― Зачем ты здесь? - услышал я усталый родной голос.
  ― Позволь мне переночевать у тебя.
  ― Тебе больше негде приклонить голову?
  ― Я не могу никого видеть. Не гони меня.
  ― Оставайся, это и твой дом, но не приближайся ко мне и даже не разговаривай. Собрался спать, так спи.
  Я расположился поближе к входу, но сон не шёл. Я ворочался и вздыхал. Айя тоже не спала, я знал это по её дыханию.
  ― Тварь, - слетела с моего языка не дававшая покоя мысль.
  ― Что ты сказал? - встрепенулась Айя.
  ― Ничего. Просто думаю вслух.
  ― Она опять тебя выгнала? - Айя избегала называть Зои по имени.
  ― Можно сказать и так... Она сейчас с Авелем... Сама понимаешь...
  ― Тебе плохо? - мне показалось, я уловил в её вопросе нотки жалости.
  Я не ответил. Она тоже молчала. За последние шесть лет это был самый длинный разговор между нами. Я вздохнул и едва слышно проронил наболевшее:
  ― Мне не хватает тебя...
  ― Я тоже скучаю по тебе... - застенчиво призналась Айя осевшим от волнения голосом...
  
  И всё стало, как прежде: у меня снова был дом, где меня ждала женщина, любившая меня больше, чем самоё себя, умевшая прощать и ценить любовь, а у Айи опять был я. Но вместе с хорошим в нашу жизнь вернулось и плохое: застарелая, вспыхнувшая с новой силой, женская вражда к Айе. В этот раз против неё ополчились не только мои жёны, но и все остальные. Они нанесли ей удар в самую болезненную точку: отняв детей, которых она воспитывала, изводили постоянными напоминаниями о её неплодности, вдвойне обидными из-за показного сочувствия.
  За изощрёнными притеснениями и издёвками, конечно, стояла уязвлённая гордость Зои. Сама она, как в насмешку, тоже была бездетна, но даже кичилась этим и ставила себе в заслугу, а остальные участницы травли, ослеплённые обожанием одной и неприязнью к другой, словно не замечали всей двусмысленности ситуации. Надменная красавица всё ещё надеялась, что я не выдержу и приползу обратно на брюхе, поскуливая, как провинившийся Авелев пёс, и буду вымаливать милость, валяясь у неё в ногах. Осознавая свою силу надо мной, Зои была недалека от истины: временами меня так тянуло к ней, что несмотря на память о прошлых унижениях, я готов был бежать к ней, забыв обо всём, и только присутствие Айи отгоняло опасное наваждение. Вероятно, это Зои подослала ко мне маму, которая была всецело на стороне якобы брошенной жены и уговаривала меня помириться с нею. Все были на стороне Зои, хотя она не скрываясь, принимала у себя Авеля, который, надо отдать ему должное, нечасто покидал стойбище, не доверяя своё стадо никому. Остальные жёны тоже роптали, не в силах смириться с привилегированным положением Айи.
  Вдобавок ко всем горестным обстоятельствам умер верный Шомер. Айя была неутешна, всю ночь прорыдав над его телом. На протяжении многих лет она ухаживала за одряхлевшим другом, как за младенцем, одной своей заботой вдвое продлив отведённые волку годы.
  ― Я не хочу, чтобы его труп терзали стервятники, - сказала Айя и залилась слезами. Поглощённая своей скорбью, она обложила тело принесёнными мною каменьями и украсила могильный холм цветами.
  Её затянувшийся траур завершился нежданной радостью.
  Айя смущённо улыбнулась, не веря своему счастью:
  ― Я беременна.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 16
  
  Сбылась мечта соперницы хромой, не обошлось тут без подмоги свыше. Да, ловкий ход, но Каин всё же мой, пусть мамочка себе другого ищет. За мужа не окончена борьба, теперь в сто крат мне Каин стал желанней. Я к бедной Айе до сих пор была добра, но хватит, не прощу сердечной раны! Меня, меня! - на что он променял?!! На бессловесность дурочки покорной?!! Я закачу ему такой скандал! Осыплю ласками! Он будет мой, бесспорно! Достаточно мне действовать вполсилы, я вижу, он с характером, мой милый!
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 29
  
  Не дождавшись, что я приду с повинной, в один из вечеров Зои заявилась к нам сама.
  ― Я вижу, вы не рады гостям? - опередила она наше удивление.
  ― Не беспокойтесь, я не задержусь надолго. Только возьму то, что мне причитается, и удалюсь, - стройная и цветущая, она упёрлась маленькими кулачками в бёдра, всем видом выражая безудержную дружескую радость, но внутри, я знаю, кипела от ярости:
  ― Каин, похоже, ты из всех жён пренебрегаешь только мной! Нехорошо...
  ― Что тебе надо? - спросил я, предвидя ответ.
  ― Тебя. Айя, ты не возражаешь, если я у тебя муженька одолжу на ночку, другую? Только не волнуйся, в твоём положении вредно волноваться, - уколола она скрытой издёвкой побледневшую Айю, лишившуюся, казалось, дара речи.
  ― Как вижу, ты не против.
  ― Не мне решать, - тихо сказала Айя, уколов меня быстрым взглядом из-под ресниц.
  ― Каин, может, я тоже ребёночка хочу. Малюсенького, вот такусенького... Но без тебя я не справлюсь, любовь моя, - глумилась Зои, играя розовым языком с приоткрытыми влажными губами.
  ― Пойдём же, Каин! Или я тебе больше не мила? А может, ты боишься меня? - Зои вызывающе уставилась мне в лицо бесстыжими разноцветными глазищами: - Неужели я не снюсь тебе?
  Я вздрогнул. С тех пор, как я оставил её, она не покидала мои сны.
  ― В своих снах ты гораздо смелее! Ну же! - начала терять терпение Зои.
  ― Оставь меня в покое. Тебе не достаточно Авеля?
  ― Не он, ты - мой муж! Ты - мой! Каин, ты идёшь со мной, или я остаюсь здесь. Выбирай!
  ― Избавь меня от неё, - взмолилась Айя.
  
  Началась моя странная жизнь на два дома: от Зои я возвращался к Айе лишь на следующий день, способный только отсыпаться. Не скажу, что эта жизнь была мне неприятна: после встреч с мстительной красавицей, скорее похожих на страстные ссоры, и визитов к остальным моим жёнам, берущим с неё пример, я нуждался в тихой Айиной заводи. Но несущей округлившийся живот Айе требовалось всё больше заботы, потому я попытался освободиться от Зои, предложив Авелю забрать её себе в супруги, но неожиданно получил отказ:
  ― Это не нужно ни ей, ни мне.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 14
  
  ― ... Она была права, говоря, что мы не пара... Никто не согласен уступить другому, вот в чём дело. Понимаешь, Херувим? - разоткровенничался Авель, навестив меня со всем своим стадом:
  ― Зои не готова отказаться от обустроенности города и привычных ей мелких удобств, а я - от свободы идти куда глаза глядят. Мир так необъятен! Привязать самого себя к одному, пусть самому замечательному, месту, как сделал Каин, быть козой на привязи - это не для меня. Сколько всего удивительного и неизвестного сокрыто где-то там, за зовущей границей между землёй и небом! Моя жизнь - дорога, и не каждая согласится разделить её со мною, да и мне не нужна каждая, - сидящий на корточках пастух поддел посохом приглянувшийся ему камень, повертел в цепких пальцах и отбросил в сторону:
  ― Веришь, они мне все так надоели. У них одно на уме, у этих баб. Сами приходят, не зову. Замучили. И отец тоже донимает: женись да женись. Вот уж нет, я не собираюсь, подобно Каину, тратить свою жизнь на бабские капризы, тем более, любая из них и без свадебных венков согласна, только приласкай её. За ухом почешешь - и уже счастлива, на спину опрокинулась, лапки кверху и животик подставляет - и здесь почеши. Сучья порода. Ни стыда, ни гордости...
  Авель скривился и сплюнул:
  ― Тьфу - вот и вся их сущность... Одна вон от мужа ко мне бегает, каждый раз когда я поблизости, и про ребёнка своего забывает, да ещё и утверждает, что эта девочка - моя. Хочу, плачет, всегда с тобою быть, возьми меня. Зачем она мне? Есть уже такая - таскается везде за мной, отделаться от неё не могу. Гоню, не уходит. Позволь, скулит, лишь возле тебя быть, ноги тебе мыть волосами своими буду, объедками обедов твоих буду сыта, только не прогоняй. Вон она, видишь, около скотины суетится, безответная...
  Рыжий красавец расковырял в каменистой почве ямку и ухмыльнулся.
  ― Нет, они, конечно забавные создания, ласковые. Только приставучие. Спой песню для меня, сочини, Авель. Глупые, все мои песни только об одной, о ней, о Зои, - зелёные глаза поэта на мгновенье затуманились, а губы посуровели, но только на мгновенье, и снова к нему вернулась весёлая бесшабашность:
  ― Но они верят, наивные, думают, я им про свою любовь плачу. Скучно с ними. С девственницей хотя бы будто новый мир открываешь, уголки, где не ступала нога человека, исследуешь или приручаешь дикую буйволицу, учишь её послушанию - всё-таки какое-то разнообразие. А привыкнет нести на себе груз - и уже неинтересно... То ли дело Зои...
  Он загрустил, мой смелый и мудрый друг.
  ― Она мне нужна, а не какая-то другая... Только ей не по силам мой путь... - Авель вздохнул. - Мы такие разные: Зои обожает изысканную роскошь, мне же по нраву простые вещи... А отказаться от того, что любишь, - верный способ стать несчастным. Мы, наверное, и правда не созданы друг для друга! И в то же время... Нет, Херувим, тебе не понять... Это такая мука!..
  Слушая его, я так явственно видел в поступках и мыслях Зои её скрытую сущность, непостижимую и притягательную Лилит, что нечто вроде ревности кольнуло там, где левое крыло выходит из спины. К Авелю опять вернулась его рассудительность:
  ― Впрочем, такая жизнь меня вполне устраивает. Из-за Зои у меня есть причина возвращаться, иначе бы я шёл только вперёд, не оглядываясь...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 30
  
  Долго усидеть на одном месте Авель не мог.
  ― Мне надоело кружить около Ока Вод: нет уже ни единой тропки, камня или деревца, которые бы я не знал, как свои пять пальцев. День за днём кочевать от водопоя к водопою, от колодца к колодцу. От этого недолго спятить. Я ухожу, но не так далеко, как в прошлый раз. Я решил всего лишь увеличивать круги, не отдаляясь от предыдущего более, чем на один день пути. Так, по крайней мере, я смогу хорошо изучить близлежащие земли и увидеть нечто новое. Каждый месяц-два я буду возвращаться и петь о том, что повстречал. А сейчас прощайте, - объявил он к безутешному горю всех своих любовниц. Не показала вида только одна - та, вокруг которой вертелись все его мысли, к которой его так непреодолимо тянуло и из-за которой ему представлялось невыносимым длительное отсутствие.
  Погрузив на верблюдов и ослов нехитрый походный скарб, неугомонный странник погнал их впереди остального скота. Авеля, как обычно, сопровождали псы, неизменная спутница Дина, его служанка и наложница, и увязавшаяся за ним легкомысленная Фрида, оставившая маленькую дочку на попечении беременной бабушки, а мужа Фираса - в глубоком унынии и с горькими думами о женском коварстве и нелёгком выборе новой жены. Когда пыль за уходящими развеялась и они сами превратились в пыльную тучу вдали, только многочисленные следы копыт напоминали, что ещё недавно в окрестностях бродило несметное стадо.
  Жизнь в городе, между тем, текла своим чередом, как неторопливые воды Хиддекеля, попавшие в долину - там река, по рассказам Авеля, разливалась так широко, что теряла противоположный берег. Женщины хлопотали по хозяйству, то враждовали, то мирились, рожали и воспитывали детей, которые тоже то дружили, то ссорились. Мужчины трудились в полях или присматривали за отцовским стадом. Сам отец, уверовав, что Эль-Дин - единственное подходящее место для разговора с Создателем, проводил там большую часть времени, обращаясь к Нему и принося искупительные жертвы.
  Зои и её подруги посмеивались над его верой, но были среди женщин и такие, которые тайком от остальных приходили к жертвеннику со своей хвалой или мольбой. Айя же не скрывалась, присоединяясь к отцу, поскольку считала плод чрева своего не иначе, как чудом и подарком Всевышнего.
  Отец был совершенно искренен в своём заблуждении. Я же полагал тогда и уверен сейчас, что дело не в месте, а в желании Творца вступить в диалог, а вот его-то Всевышний как раз и не изъявлял по Ему одному известной причине.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 24
  
  Причина на поверхности. Её безглазый только не заметит: как должное людскую похвалу Творец самовлюблённый принимает, способны комплименты у него родить самодовольную ухмылку, не более того. Но невнимание уже немного злит: так чувствует себя маститый автор, чей гений незаслуженно забыт капризной публикой ещё при жизни. 'Неблагодарные!' - с обидой буркнет он и погрузится в гордое молчанье: 'Ну с кем тут говорить?!!'. А ваше возмущение и просьбы лишь больно ранят нежный слух Его сокрытым в них неявным недовольством. Не видя всей картины мира в целом, вы по деталям смеете судить о недоступных зренью общих планах, не оценив тех планов громадьё!
  Вот почему Творцу на ваше мненье, как ни печально, просто наплевать. Хвалить хвалите, но критиковать?!! вы разве получили разрешенье?!! Советую вам в тряпочку молчать, Создателю не портить настроенье... Иначе Он не может как кричать, чтоб всех на плац собрать на построенье и гневной речью вас изобличать, растленные и злобные творенья!
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 31
  
  В самый разгар жатвы ячменя мама и Айя в один день родили двух девочек: имя первой - Зива, а долгожданную дочку, свет очей моих, мы так и нарекли - Орли.
  Когда начались схватки у самых дорогих мне женщин, остальные трудились со мной в поле, но услышав крики, побросали серпы свои и побежали в город. Я побежал вместе с ними, хотя мужчинам запрещено присутствовать при муках деторождения - так повелось ещё с моего появления на свет и объяснялось брезгливостью отца, который и установил этот закон. Все до единой они подбежали к родительскому дому и, причитая, толпились снаружи и внутри, но ни одна не поспешила помочь Айе, словно, кроме меня, никто не слышал её душераздирающие вопли, от которых моё лицо корёжило непроизвольными гримасами. Он звала меня, но я не решался войти. Я опустился на землю и, закрыв уши ладонями, раскачивался туда-сюда, почти касаясь лбом вытоптанной у входа травы. Пока я, зажмурившись, прятался от Айиной боли, кто-то неслышно приблизился ко мне и тронул за плечо. Я ожидал увидеть кого угодно, но не её.
  ― Жена мучается, а он качается! Вставай, ты ей нужен! Каин, ты меня слышишь?
  Это была Зои.
  Потом я держал Айю за влажную ладонь, а нежданная помощница на удивление умело помогала изнурённой роженице разрешиться от бремени.
  Роды были тяжёлыми, и не появись Зои, я скорее всего остался бы и без дочери, и без жены. Поэтому, когда посиневшая, полузадушенная пуповиной Орли издала от шлепка нашей спасительницы сдавленный крик, похожий на всхлип, я зарыдал, как истеричная женщина, смутно различая сквозь мутную пелену два счастливых смеющихся лица: одно - избавившееся от рвущей боли и утомлённоё, другое - с испачканными лбом и щекой и довольное, как всегда.
  ― Спасибо, тебе Зои, - еле слышно прошептала Айя, правой рукой прижимая к груди Орли, а левой гладя подрагивающие пальцы непредсказуемой красавицы: - Ты хорошая, Зои... Ты сама не понимаешь, какая ты хорошая...
  ― А ты вообще ничего не понимаешь... - неожиданно зло ответила Зои, стряхнув с себя её прикосновения, и выбежала вон.
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 17
  
  Не жалостью я движима была, став из соперницы умелой повитухой, - чужая боль меня с ума свела, мне раздирая криком оба уха. Чтобы вернуть полудню тишину, я с этой болью, как могла, боролась и тем спасла рожавшую жену, лишь о своём покое беспокоясь. Ещё причину назову одну: проснулась надоедливая совесть - откуда появилась, не пойму, её упрёки для меня - такая новость! Её послушать, есть на мне вина за то, что Айя мучалась одна... Какая чушь! Ну, разве что чуть-чуть... Себя сложней, чем прочих, обмануть... Гордячке хромоногой повезло, что обожаю поступать назло: раз от неё все отвернулись дружно, кому же, как ни мне, быть с нею рядом нужно?..
  Во мне во время родов родилось, чему не подберу пока названья, и это чувство, сильное как злость, по-моему, зовётся состраданье...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 25
  
  Когда заходит речь о состраданье я вспоминаю вашего Творца... Что спрашивать с бесчувственных созданий жестокого и строгого Отца? Когда бы не привычка к виду боли, от состраданья можно умереть, но живы вы, и даже того боле: на боль чужую любите смотреть, чтобы забыть на время про свою: 'Другой упал, а я ещё стою! Как хорошо, что это не со мной! Ты сдохни первый, я же - за тобой!' В вас проявляется оскал звериной сути не за колючкой лагерных заборов - он в каждом дне, в котором вы живёте, и заняты естественным отбором. Естественно, что обираем слабый и побеждает хитрость или сила - тут Ницше прав, и не ошибся Дарвин: горбатого исправит лишь могила! Скорее сквозь игольное ушкО протиснется верблюд, чем ваши души, зверей вы хуже - в этом весь абсурд, которым развлекает себя Сущий: ничуть не сострадательней гиен, стервятников - и тех не милосердней, от скорби прячетесь за квадратурой стен, сожрёте ближнего и молите прощенья. 'Одна слеза ребёнка на земле не стоит Царства Божьего на небе', - сказал не я, но это близко мне, как вам заботы о насущном хлебе. Голодные, способны вы на всё - и мать продать за тридцать хлебных крошек или жаркое сделать из неё... Насытившись, быть можно и хорошим... Зашевелится совесть непременно, что на пустой желудок тихо дремлет. На хищное нутро, чтоб не пугало, набросить можно кисею морали и срочно каяться Всевышнему в грехах, а грех один - неистребимый страх.
  Вы возразите: страх - ещё не грех... Но в нём причина преступлений всех.
  Страх в вас сидит, как корень в глубине, до времени невидим и неслышен, и часа ждёт, пока вам по спине не побежит с мурашками всё выше, чтобы в залитой потом голове взрасти цветком пугающим и пышным, в чьих лепестках раскрылись страхи все, а пестик облепили бесов тыщи и не жужжат, но как пчелиный рой, пылят вокруг тычиночной пыльцой... Про то, что внутренних агентов до черта, я на слово бы верить вам не стал: известна человечая черта во всех грехах винить мой персонал. Над этим мы работаем, бесспорно, но всё ж пороки ваши - из другого корня.
  Возьмём гордыню вашу, например: она в себе скрывает древний ужас утраты своей личности в толпе и страх свою убогость обнаружить. Высокомерием, как будто скорлупой, огородив испуганную сущность, вы кажетесь довольными собой, от мнимого достоинства надувшись.
  Известно, всех размеров пузыри лишь пустотой наполнены внутри.
  Но в тех, кто мельче, как фруктовый червь, из ничего вдруг зависть заведётся ко всем, в ком могут усмотреть хоть толику над ними превосходства. Боязнь оказаться хуже всех гнетёт завистника, как чей-нибудь успех. Кусок не лезет в горло, пропадает аппетит и сон: 'Гляди-ка, как ему попёрло!.. И почему не я, а он?..'
  Наоборот с едою у обжор - от страха нападает на них жор. Они своей боятся пустоты и до отказа пищей набивают больное чрево, вплоть до тошноты, а пустота никак не убывает. Насытить эту бездну не дано рабам неуправляемых желудков: рот снова наполняется слюной - всё оттого, что бедолагам жутко. До верха горла, как голодный спазм, доходит самый первобытный ужас, знакомый почти каждому из вас: себя в зубастой пасти обнаружить. Быть сожранным каким-нибудь зверьём - страшнее не придумаешь кошмара, когда глодают слабого живьём - для жертвы остаётся способ старый: жевать, жевать, не думать ни о чём: пока ты ешь - ты сам ещё не съеден и от ужасных мыслей отвлечён о смерти, что уже идёт по следу.
  Вы не того боитесь, уж поверьте, из вечности мне видно всё ясней: не смерть страшна, а ожиданье смерти, не смерть сама, а муки перед ней.
  Невыносима краткость бытия, которая следов не оставляет - возможность в детях сохранить себя вас, вероятно, в блуде привлекает. В вас похоть распаляет страхов столько, что затрудняюсь все их перечесть: страх одиночества - один из многих только, что вынуждает друг на друга лезть. Страх постоянства, боязнь потери и опасенье что-то упустить зовут совокупляться, словно звери, - по-человечески в сто крат трудней любить...
  Любовь в себе вы заменили злобой, страшась трусливыми и слабыми прослыть.
  Вы в споре опасаетесь особо умерить свою яростную прыть. Из слова снова вышло слово. Гнев порождает гнев. И так тому и быть, поскольку в исступлении упорном противитесь друг другу уступить, как два осла, столкнувшись в узком месте, упёрлись лбами и ревёте вместе. Боитесь уронить авторитет, которого у вас в помине нет, в надежде, будто злость и возмущенье добавят вам немного уваженья.
  Достоин уваженья бережливый, но не скупец, который на краю могилы от алчности свой саван продаёт - не то барыш под землю с ним уйдёт. Заботы жадных для живых скучны, а их тревоги беднякам смешны: потеря прибылей уже грозит нуждой - пугливы скряги, как никто иной.
  Сильней всех страхами терзаемы лентяи - любое действие их просто убивает, усилие для них - смертельный яд, после которого они тревожно спят. Знакома им ответственность одна - не намочить постель во время сна. Священен для бездельников покой, чтоб лишний раз не шевельнуть рукой, они готовы вынуть душу любому, кто его нарушит. Я вспомнил, может быть не к месту, недавний случай интересный. Врачу (а как его назвать?) перчатки было лень менять, стафилококковой рукой коснулся девы молодой во время своего обхода, она летального исхода не избежала - и в гробу, а он - по-прежнему хирург и на ходу жрёт бутерброд, а место тёплое-то ждёт - зарезервировал ему реанимацию в аду.
  Этой теорией своей вас не планировал расстроить, и если не согласны с ней, рискните выводы оспорить. Себя не вам ли лучше знать, жестоковыйные создания? Но чтить своих отца и мать - неужто сложное задание?
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 32
  
  К началу следующей осени Айя ещё не отлучила от груди нашу чудесную черноокую Орли и не выпускала из рук гукающую малышку, которая, пуская пузыри, отвечала на ласки счастливой матери беззубой улыбкой - впрочем, нет, зубки у неё тогда уже прорезались, просто мне в память врезалась именно эта умилительная улыбка. Наша дочь, смуглая как и я, пока ещё не рассталась с ослепительно белым цветом волос, которые не могли не потемнеть - все мои дети в младенчестве были белокуры, кроме первенца Каинана, с рождения покрытого густой чёрной растительностью. Мой необузданный и грубый старший сын был иногда непочтителен даже со мной, хотя побаивался моего сурового нрава, а Айю откровенно ненавидел и за глаза презрительно обзывал колченогой наседкой. С ним, единственным из всех моих отпрысков, я не мог найти общего языка. Угрюмый великан был неприветлив и несловоохотлив, зато очень силён. Свою силу он не контролировал, оттого вреда от неё было больше, чем пользы. При всей своей мощи гневливый Каинан был труслив и если получал отпор, сразу терял напускную дерзость и тут же принимался заискивать перед недавним врагом. Вид подобострастного гиганта, в мгновенье ока сменившего грозный рык на масленый голосок, а резкие речи на - слащавую лесть, всегда вызывал у меня отвращение - неужели это плоть от плоти моей? Плоть-то была моя, а вот дух женский, словно мать его Ана приняла мужское обличие. Больше всех Каинан почему-то боялся своего не отличавшегося могучим телосложением дядю Авеля и всегда непроизвольно вздрагивал при его появлении. Так было и в этот раз: к празднику урожая Авель вернулся в город. Каинан, до этого бранивший за что-то юного Надава, сына Ады (он был невыносимо строг к тем, кто хоть немного его опасался), при виде запылённого пастуха словно язык проглотил и как будто стал ниже ростом. Судя по Авелевой ухмылке, эта метаморфоза не ускользнула от него.
  Шла подготовка к пиру. Из-за предпраздничной толчеи Око Вод казалось маленьким и тесным. Да так оно и было: дети рождались, взрослели, сами рожали детей. Около городских стен образовалось целое кольцо из пёстрых шатров, в которых были вынуждены селиться молодые семьи. Я уже подумывал основать для себя и своих жён новое поселение, но затруднялся с выбором подходяшего места, да и оставлять возделанную потом и кровью плодовитую землю было как-то жаль. Этот год выдался особенно удачным: для хранения зерна пришлось вылепить дополнительные горшки, а для вина - кувшины повместительней: виноград нынче уродился вкусом сладок и количеством обилен. Не избыток ли пьянящей влаги виной тому, что случилось потом? Не знаю.
  Празднество удалось на славу: одного сикера выпито было немерено, а вино - то просто лилось рекой. Пресытившись, мы уже не могли смотреть на еду и вместо костей бросали псам нетронутые куски мяса. Пляски и песни не утихали ни на миг, смех, крики и визг распугивали близкие звёзды и улетали к далёким горам. Конечно, как всегда, блистали Авель и Зои - никто не мог сравниться с ними ни в танце, ни в пении, ни в красоте.
  Никто и не заметил, как перепивший на радостях отец, спотыкаясь, удалился в один из шатров и рухнул на разостланные шкуры. Веселье было в самом разгаре. И кому какое было дело до ускользнувших во тьму Малки и Аны? Разгорячённые вином и ритмичными движениями, они замыслили непотребное. Позднее, оправдываясь, обе утверждали, что всё вышло случайно, без предварительного намерения или сговора, и вообще они искали Каинана, когда обнаружили спящего отца. Так или иначе, но проказницы решили немного пошалить и стали его раздевать. Стоило ему приоткрыть глаза, бедовые сестрицы подносили к его губам хмельную чашу, ибо прихватили с собой кувшин с вином. По словам их, хотели они только побаловаться, но сильное желание охватило обеих при виде отцовской наготы, и спали они с ним, пока сон и хмель не овладели и той, и другой.
  Утром вернулся в свой шатёр Звулон и обнаружил ужасное преступление тёток своих, но не стал выставлять деда на всеобщий позор, а вошёл спиною вперёд и прикрыл срам патриарха одеждой его, лицо же Звулона было обращено в сторону от родоначальника, и не видел он наготы деда своего. После этого доброго дела разбудил Звулон двух голых негодниц и погнал пинками на общий суд, криками призывая всех в свидетели. Помятые и не совсем трезвые после вчерашнего, собрались на судилище те, кто имел право голоса.
  Бесстыжие жёны мои стояли пред гневными взглядами и возгласами собравшихся, даже не пытаясь прикрыть срам свой, а только хлопая осоловелыми глазами и глупо хихикая. Подошёл, опустив голову, отец и сел чуть в отдалении. Он не вмешивался в споры и крики о грядущей судьбе своих недостойных дочерей, загородившись вздутой венами ладонью то ли от нестерпимого солнца, то ли от невыносимого стыда. Мама плакала. Возможно, ей было больно за отца, а может быть, её ужаснули призывы самых молодых и горячих: забросать камнями подлых осквернительниц отцовского ложа. Наконец все стихли и устремили вопрошающие взоры на молчащего родителя. Разумеется, решать только ему. Мы почтительно ждали, когда он скажет своё слово, хотя каждый безмолвно мучился вопросом: какое наказание определит развратницам наш справедливый, но оскорблённый отец. Не вставая и не открывая лица, он произнёс тихо, но жёстко:
  ― Прочь с глаз моих, дщери неверные!
  Когда Малка с Аной осознали, что их ждёт, они упали в пыль и, выдирая волосы с голов, поползли на коленях к отцу, завывая и голося.
  ― Пощади, отец! - умоляли они, размазывая грязные слёзы, но он остался глух к их мольбам, как Создатель - к его.
  Под дикое улюлюканье блудных сестёр вытолкали за стены Ока Вод и гнали прочь, пока те не свалились без сил, без одежды, в ссадинах и синяках, и оставили их на съедение злому светилу.
  Каинан тоже был среди мстительной и беспощадной толпы, преследовавщей его мать и любимую тётку. Но той же ночью, дрожа от гнева и страха, он украл из Авелева стада двенадцать овец, двух верблюдов и одного осла, навьючил тягловый скот похищенной провизией и водой и бросился догонять изгнанниц.
  От этих трёх изгоев, бежавших в пустыню, что в горной земле на восток от Едема, которую их потомки назовут Каинан в честь своего родоначальника, произойдут дикие и извращенные племена Каинанеев, многочисленные, как песок, и свирепые, как почуявшая кровь стая шакалов.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 26
  
  Что делать с непослушными детьми? С тех пор, как есть средь вас отцы и дети, решение не найдено людьми - простой вопрос доныне без ответа. Бить иль не бить? - для вас дилемма эта останется важнейшей, может быть, до самого скончанья света. Кнут или пряник? То и это - зря? Дозволено ли всё иль ничего нельзя? Отцам решить, что правильно, не просто, едва сыны их станут выше ростом. Что делать вам?.. И кто в том виноват, что ваш сынок не в меру нагловат?.. Сказал один из ваших мудрецов: 'Грехи детей - ошибки их отцов'. Не смог кто чётко очертить границу, на нарушителя потом напрасно злится, пусть громы с молниями мечет от бессилья, но всуе пропадут его усилья. Не ведает того святая простота, поскольку ваш Творец - сам круглый сирота. Он так же понимает в воспитанье, как в этике голодные пираньи. Все ваши 'я хочу' сдержать десятком 'нет'?!! На что надеется? На свой авторитет?
  Душещипательных бесед Создатель не сторонник, зато любитель всевозможных кар, как обделённый званьем подполковник, чей взгляд орлиный зорче, чем радар.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 33
  
  Создатель не принял искупительные дары, принесённые следующим утром на эль-диновском жертвеннике. Кроме отца и его немногих последовательниц, никто другого и не ожидал. Кое-кто даже посмеивался, слыша обращённые к небу громкие мольбы, а Авель, не сдержавшись, съязвил:
  ― Похоже, наш Создатель глуховат.
  И словно в ответ на прозвучавшую хулу, из чистой глубины небес на дома Малки и Аны, в которых, к счастью, никого не было, сошёл всепожирающий огонь, оставив после себя груду оплавленных чудовищным жаром камней. Ужаснувшись, вострепетали мы и рухнули на землю, ожидая услышать губительный голос Всевышнего, но на Око Вод обрушилась тишина, которую не смели нарушить даже птицы.
  Придя в себя от испуга, все собрались у алтаря, со слезами и плачем умоляя Творца избавить нас от гнева Его. То ли наши вопли прозвучали недостаточно убедительно, то ли раскаяние оказалось неискренним, но главные беды ждали нас впереди.
  Деревья и травы, каждый лист и стебель - всю зелень без исключения поразила чёрная едкая плесень. Всепроникающая пагуба целиком уничтожила собранный богатый урожай, превратив отборное зерно в смердящее гнилостное месиво, а веселившее нас ещё вчера вино - в тухлую кислятину. Скот, съедая окутанный пушистой отравой корм, покрывался гнойными нарывами и сочащимися сукровицей язвами и вскорости в мучениях умирал. Зараженное мясо не годилось в пищу: рядом с разлагающимися тушами скотов валялись вздувшиеся трупы падальщиков, вздумавших полакомиться на этом пиршестве смерти.
  Удушливый смрад и тучи жирных изумрудных мух клубились в горячем воздухе. Вначале мы пытались избавиться от заразы, сжигая гниющее мясо и закапывая обожжённые кости, но когда поголовно полегли все стада, опустили руки - справиться с этим оказалось выше человеческих сил, тем более сил оставалось всё меньше и меньше: усиливающийся голод сделал нас безразличными и вялыми.
  Хуже всего пришлось кормящим матерям: молоко исчезло из их иссохших сосцов, к которым напрасно тянулись охрипшие и измученные младенцы. Настырные мухи, не различающие живых и мёртвых, ползали около опухших глаз и жадно распахнутых детских ртов, а ослабевшие матери даже не пытались согнать облепившую и их самих жужжащую напасть. Мама укачивала всхлипывающую Зиву, а Айя, прижимая к себе беспокойно шевелящуюся Орли, пережёвывала нетронутый чёрной гадостью белый корень в клейкую кашицу и, обмакнув в неё указательный палец, давала его нашей дочери вместо опустевшей груди. Орли причмокивала и кряхтела, вцепившись в Айину ладонь маленькой ручкой.
  ― Это всё, больше ничего нет, - виновато сказала Зои, когда не насытившаяся Орли снова захныкала.
  ― Ты сама-то ела что-нибудь? - участливо поинтересовалась Айя у исхудавшей соперницы.
  ― Конечно, - соврала Зои, которой в этот момент я готов был простить всё за неожиданную для избалованной красавицы способность отдать последнее.
  Сам я только что вернулся с неудачной охоты. Впрочем, удача тут была не при чём, не я один - все, кроме Авеля и Звулона, которые до сих пор не объявились, возвратились с пустыми руками. И звери, и птицы, казалось, покинули проклятые Создателем земли Едема. Долго ли мы протянем на жалких корешках? Не все из них съедобны, но голодные дети тянут в рот всё подряд, что нароют, а потом мучаются поносом и рвотой. Неужели мы все умрём?
  ― На всё воля Всевышнего, - смиренно ответил мне отец.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 15
  
  Я разглядел крадущегося Авеля издалека. Он обошёл меня с фланга и хотел, по-видимому, пробраться к саду с тыла. Я свистнул, давая понять, что обнаружил его. Авель резко поднял голову, распрямился и помахал мне рукой.
  ― Здравствуй, Херувим! Спускайся, поговорим!.. - крикнул он.
  Я спланировал вниз.
  ― Привет, Авель! Зачем ты прячешься, как вор? Я же твой друг, забыл ?..
  Мы обменялись рукопожатием. Осунувшееся лицо оставшегося без стада пастуха выражало одновременно досаду и смущение:
  ― Да, друг... да, конечно... Я присяду, а то у меня от голода что-то кружится голова... Ты вообще понимаешь, что происходит? - Авель указал на четкую границу между убитой чёрной дрянью травой и благоухающим многоцветием Едемского сада.
  ― Создатель разгневан на вас.
  ― Я знаю. Хотел бы я знать, за что.
  ― Вы творите ужасные вещи.
  ― Ты о том, что сделали сёстры отцу? Они уже понесли наказание, а Всевышний почему-то наказывает нас...
  ― То, что вы берётесь судить таких же грешников, как вы сами, по-моему, разозлило Его сильнее.
  ― Что же будет с нами?! - вскричал Авель.
  ― Откуда мне знать? - Я в недоумении повёл крыльями: - Всё в руках Творца.
  ― Ясно, что ничего не ясно... - криво усмехнулся мой удручённый приятель. - Я так голоден, что не могу думать. Херувим, позволь мне сорвать какое-нибудь яблоко или грушу, или гранат - смотри, сколько их на ветвях.
  ― Нельзя.
  ― Тогда сорви сам и дай мне.
  ― Не могу. Это тоже запрещено.
  ― Если бы я был на твоём месте, я бы помог другу, будь уверен, - в голосе Авеля обида боролась с разочарованием.
  ― Поэтому ты на своём месте, а я - на своём...
  ― Понятно, - Авель лег на спину, уперев рыжый затылок в ладони: - Птицы. Я шёл за птицами. Они летят сюда со всей земли.
  ― Им можно.
  ― Хорошо вам, крылатым! Лети куда хочешь, и плевать на тех, кто внизу. Тебе же плевать?
  ― Нет. Но я и не улетаю никуда. Не всё так просто, как хотелось бы... - если бы Авель знал, как тяжело мне было отказать ему, но дисциплина начинается с мелочей: дай послабление только раз - и восторжествует хаос.
  ― Как они поют! Когда слышишь птиц каждый день - привыкаешь. А у нас сейчас тишина, настоящая мёртвая тишина. Они смолкли потому, что мертвы, улетели или убежали, все эти цикады и сверчки, жаворонки и совы, антилопы и леопарды... Неужели смерть везде? - первый раз я услышал отчаяние в речах хладнокровного искателя приключений.
  ― Нет, но чтобы вернуться к жизни, Авель, тебе предстоит длинный путь.
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 34
  
  Ни Авель, ни Звулон тоже не добыли ничего. Усталый Звулон рухнул на ложе и тут же уснул. Вернувшийся последним Авель присел у очага, обхватив голову и вглядываясь в пламя.
  ― Надо уходить отсюда... Чего ждать?..
  Ему никто не ответил. Куда-то идти ?.. У большинства не было сил даже спорить...
  ― Что ж...
  Авель нехотя встал и вышел из родительского дома. Все молчали, обдумывая Авелевы слова. Мухи по-хозяйски основательно исследовали наши тела в предвкушении грядущего пиршества и, возмущённые задержкой, недовольно гудели. Снаружи донёсся негромкий булькающий всхлип, а следом - яростное рычание Авелевых псов. Некоторое время спустя появился и он сам, забрызганный кровью, с двумя большими кусками мяса, на одном из которых болтался клок серой шкуры, оставшийся после торопливого ножа.
  ― Я думаю, мясо лучше отварить, - сказал Авель подскочившим женщинам, отдавая им освежёванную дымящуюся плоть.
  Сладкий запах еды щекотал ноздри и наполнял густой слюной рот. Все оживились и повеселели, отхлёбывая аппетитное варево и дочиста обгрызая каждую косточку. Авель не притронулся к пище и только провожал помутневшими глазами исчезающее в ненасытных ртах тело своего зубастого друга. Скромная трапеза превратилась в настоящий праздник для наших пустых желудков. Сытое блаженство тёплыми до головокружения волнами растекалось по телу и наполняло нас уверенностью, что всё будет хорошо...
  ― А теперь, - Авель прочистил горло, - я снова хочу спросить: кто пойдёт со мной?
  Стало тихо, только за стеной слышалось кляцанье челюстей - это волки Авеля, покончив с внутренностями собрата, вгрызались в его удивлённо оскалившуюся голову. Как первая капля дождя, упало в тишину Динино 'Я', потом 'Я' Надава, а вслед за ними хлынул неудержимый ливень из перебивающих друг друга 'Я' остальных. Увещевания отца утонули в криках желающих спастись во что бы то ни стало.
  ― Создатель желает, чтобы мы оставили это место, - возвысил голос Авель. - Не будем медлить! Он ждёт от нас действий, а не нытья! В путь!
  
  Авель и его последователи оставили Око Вод в тот же день. В городе, за стенами которого разлагались бесчисленные трупы, остались лишь те, кто не мог или не хотел уйти: маленькие дети и их матери (хотя некоторые, например, Фрида и Яфа, предпочли бежать, бросив своих крошек), а из мужчин - отец, я, Арий и согласившийся было Фирас, которого остановила только ненависть к бросившей его жене и её красноречивому любовнику. Зои, как ни умолял её брат-близнец, только покачала головой и поцеловала его на прощанье. Я до сих пор теряюсь в догадках, что заставило её разделить нашу незавидную участь: в пылу споров и суете исхода она не проронила ни слова, а прекрасное высокомерное лицо было, как всегда, непроницаемо.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 18
  
  Не знаю, что вдруг на меня нашло... Я будто раздвоилась в одночасье, душа бессмертная всё делала назло, хотя кричало тело ей: 'Спасайся!'. Мне стало жутко стыдно за других, ради себя легко готовых бросить всех тех, кого должны были любить сильнее жизни... Если кто-то спросит, я объяснить разумно не смогу, зачем осталась среди обречённых, окаменела вся я на бегу, не в силах сдвинуть ног своих точёных. Противна в этот миг себе сама,утратила, казалось, я дар речи... Одну причину можно тут назвать: во мне проснулся дух противоречья. Ужасно глупо это, ну и пусть!.. Но если все бегут, я остаюсь!
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 35
  
  Перед сном все оставшиеся, кроме меня и Зои, собрались у жертвенника Эль-Дин и исступлённо тянули прославляющие милосердие Творца льстивые гимны, сочинённые отцом.
  ― Почему ты не вместе со всеми? - удивилась она.
  ― А ты?
  ― Я первая спросила.
  ― Не выношу петь хором, - отшутился я.
  ― Я серьёзно, Каин...
  ― Того, кто собирается помочь, упрашивать не надо. К тому же, мне думается, Создатель не очень меня любит. Зачем лишний раз Его раздражать? Я ответил, теперь твоя очередь.
  Зои замялась.
  ― Полагаю, меня Он тоже не совсем обожает...
  ― С чего ты взяла?
  ― Не знаю, это трудно объяснить, но чувствую, если я присоединюсь к общим мольбам, Его это только разозлит. Да я и не привыкла просить, ты же знаешь, - бесхитростно улыбнулась Зои. - Я бы лучше чего-нибудь поела...
  ― Не напоминай о еде, пожалуйста... Это не смешно...
  
  Утром радостный и возбуждённый отец объявил, что все наши горести закончились.
  ― Во сне услышал я голос Создателя. Призвал Он меня к алтарю и говорил со мной из охваченного пламенем тернового куста. Куст этот горел, не сгорая, хотя жар огня сего опалил мне бороду, волосы и брови. И сказал мне Сущий: 'Адам, я одождю вам хлеб с неба и пусть народ выходит и собирает ежедневно, сколько нужно на день. И будете сыты'. Мы прощены!
  
  Вечером налетели перепела и покрыли Око Вод.
  Впервые за долгое время мы ели досыта и опьянели от этого, как от вина. Но память о голоде ещё не умерла: каждый припрятал для себя десяток птиц на завтра.
  Но на рассвете завелись в мясе птиц черви, и оно воссмердело. Зато обильная роса легла между домами. Роса поднялась, и вышло на поверхность нечто мелкое, круповидное, как иней на земле.
  ― Что это? - удивлённо вопрошали мы.
  ― Хлеб небесный, манна Всевышнего, - ответил отец. - Не собирайте её больше, чем съесть сможете, иначе случится с ней то же, что и с перепелами.
  Собирать её надо было рано поутру: когда же обогревало солнце, она таяла.
  Была эта манна, как кориандровое семя, белая, а вкусом же как лепёшка с мёдом.
  Настали дни покоя и умиротворения, ибо Создатель заботился о нас.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 27
  
  Чревовещать из-за кустов - совсем не новость, но зрелищем не пахнет тут пока. Во всём видна дешёвая убогость, коль в действо не добавить огонька. Вот это ход! Ход просто гениальный! Достоин Оскара сюжетец огневой! Эффект воздействия огня - феноменальный, в кино его используют давно. А манна с неба - разве не находка?!! Как символично, глубоко, свежо! И юмора, и драматизма сколько! Какой урок для всех мужей и жён! Пришла пора мне зрителю открыться: всех этих сцен я главный режиссёр. Недоумение на ваших вижу лицах, как будто враль я или фантазёр. Не думайте, что авторское право у нас сильнее, чем у вас защищено: на плагиаторов не найдено управы, и повсеместно попрано оно. Вы не поверите, но тьмы идей блестящих присвоены завистливым Творцом, а я, их скромный автор настоящий, пред всеми выставлен и лжецом и подлецом... Оставим склоки. Авторство оставим. Ведь разговор веду я не о том. Я буду откровенен перед вами: Адаму я представился Творцом. Не розыгрыша ради и не в шутку - любимой я своей хотел помочь. Я подчинился сердцу, не рассудку, Творца изображая в эту ночь. Лилит прекрасная, от голода страдая, мной принесённые не приняла плоды: 'Тайком от всех не буду есть одна я! О всех голодных не подумал ты?'. - 'Лилит, - ответил я, - что остальные? Единственная ты мне дорога!' - 'Ну коли так, не приходи отныне, ты стал мне хуже злейшего врага!'. Так в результате этой нашей ссоры глухого шефа лично заменю в благотворительной столовой с небесной манной в скудненьком меню. Друзья, сам дьявол, то бишь я, не устоит перед капризами Лилит!
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 19
  
  Была от Люцифера без ума. Взялась за ум, его я ненавижу! Как раньше я не видела сама, каков он есть, коли взглянуть поближе! Пошёл он к чёрту, самый главный чёрт! В нём я настолько разочаровалась... Нет, никогда меня он не поймёт! Ну разве несущественную малость... И всё ж таких, как он, - наперечёт. Какая жалость, что я не сдержалась... Быть может мне поможет приворот? Одна надежда на него осталась... Приворожу исчадье это зла, ведь он творил добро мне без числа...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 28
  
  Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла, - что ж, я таков, тут прав великий немец, но только в частности, как в частности был прав сэр Ньютон, но всё-таки верней всеобщая теория Эйнштейна - её мне относительность милей своим еврейским вечным дуализмом, а нелинейность русская пространств приятней мне, чем догмы древних греков с их геометрией. Кратчайший путь - прямой? Ей Б-гу, не смешите! Старик Эвклид - такой идеалист, далёкий от реалий этой жизни. Кривая тропка выведет скорей на самые манящие вершины - вам это ли не знать ?..
  Опять же зло - абстракция, псевдонаучный термин, зависящий от тех, кто его дал, и то, что вегетарианство скверно, вам скажет каждый встречный каннибал. Я, как и вы, не добрый и не злой, зависит всё от вашей точки зренья, но в большей степени порой, о Боже мой, от вашего зависит настроенья. Подачку попрошайке кто не дал и тем лишил возможности напиться - уже злодей? Кто ж даром наливал - тот добр и щедр и на него молиться ?..
  Я столько зла на свете сотворил, решив помочь добру, что впредь зарёкся... Я - ангел, пусть и бывший, пусть без крыл, но прошлое-то с нами остаётся...
  Благими помыслами, верно говорят, дорога вымощена в ад...
  Страшнее зла добро, что кулаками пытается исправить это зло. Зло множится, и рушится баланс - мой персонал уже устал от вас! Ад тоже не резиновый, поверьте, он переполнен, это из-за вас без выходных работаем, как черти...
  Я злу служу, но не люблю его, оно мне не призванье, а работа, и, как сказал, отплёвываясь, кто-то: 'Ассенизаторам не нравится дерьмо!..'
  Я - теоретик, но концепция моя идёт вразрез с начальствующим мненьем, и в наказанье должен исполнять работу чёрную, хоть к ней и нет влеченья. Претит мне служба подлая моя в руководимом мною учрежденье, где муки вы вкушаете сполна, чтобы прийти, быть может, к исправленью...
  Я не жесток, я верю в гуманизм, хоть среди вас такие есть уроды, которым не избавиться ни в жизнь от пятен человеческой породы...
  Но к вашим недостаткам и порокам суровый снисходителен Творец, как к сыну младшему бывает добр жестокий, несправедливый к старшему, отец. Вы чуть нашкодили - и просите прощенья, размазывая сопли по щекам, мол, это я коварным наущением вас подтолкнул к немыслимым грехам...
  Пора взрослеть вам, недоросли! Хватит, как провокатора, меня изобличать! За все свои ошибки виноватым самим настало время отвечать...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 36
  
  Отец опять был счастлив, почти как в прежде в саду Едемском. Создатель простил его и снова разговаривал с ним. Помолодевший и полный надежд, мой родитель слагал всё новые и новые песни, восхваляющие доброту Всевышнего. Когда воспоминания о голоде потускнели и сытость стала привычной, многим быстро приелась однообразная пища, но не отцу. Довольный, что отпала необходимость заботиться о хлебе насущном, он, непритязательный к житейским мелочам, целиком погрузился в своё сочинительство и тщательное исполнение им же придуманных ритуалов жертвоприношений суровому, но справедливому Творцу. Единственное, что омрачало отцовскую радость, это тревога за судьбу последовавших за Авелем. Всегда снисходительный к младшему сыну, теперь отец и слышать о нём не хотел.
  ― В Авеле слишком много гордыни. Он думает, что понимает замысел Создателя, и пытается силой взять то, о чём надо просить.
  Говоря это, отец вышел из себя так, что сорвался на крик:
  ― Упрямый мальчишка! Куда он увёл моих детей? Что с ними?
  
  Между тем жизнь текла своим чередом. Земля всё ещё не очистилась от чёрной плесени, от трупов же тех, кого она убила, мы постепенно избавились. Тошнотворная вонь, преследовавшая нас наряду с мухами, исчезла вместе с ними. Носящийся в посвежевшем воздухе ветер пытался развеять безжизненную тишину и горький дым с мёртвых полей, гоняя по засохшей стерне отплёвывающийся трескучими искрами сердитый огонь. У меня что-то больно сжималось в груди, когда я наблюдал, как покрывается пеплом и сажей некогда зелёное и плодоносящее кольцо, взращённое мной вокруг Ока Вод. Надо было всё начинать сначала. Фирасу и Арию, привыкшим к вольготной пастушьей жизни, тяжкий труд землепашца пришёлся не по нраву, и они предпочитали слоняться по округе в тщетной надежде добыть к ужину что-нибудь, кроме опостылевших перепелов, или предаваться расслабляющей праздности в компании женщин и детей.
  Бесполезный плуг, который ещё недавно легко тянула за собой пара подаренных мне Авелем волов, остался в конце одинокой борозды, где его бросили не готовые нести на себе скотское ярмо мои старшие сыновья.
  ― Извини, отец, но то, что ты делаешь, абсолютно бессмысленно, - обратился ко мне Арий, одновременно оправдываясь и нападая, глядя, как я долблю мотыгой неподатливую обожжённую корку.
  ― Что ты собрался сеять?.. Всё зерно сгнило!.. До чего ты упрям, отец! Ты не желаешь признать очевидное и достойно принять своё поражение. Ты упрекаешь нас с Фирасом в лености за то,что мы не боимся смотреть правде в глаза и избегаем напрасных усилий ?.. Если тебе нечем себя занять, лепи своих глиняных истуканов.
  ― Я делаю то, что считаю нужным, и не собираюсь вразумлять вас, но если вы с Фирасом верите, как ваш дед, что Создатель вечно будет кормить нас из своей руки, то я так не думаю. Однажды вместо манны Он может устлать всю землю семенами и, чтобы они упали на благодатную почву, к этому надо быть готовыми.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 29
  
  Готовы вы молиться даже чёрту, лишь бы он вас кормил и одевал. Поступками такого сорта меня не удивить, Создатель же страдал. Людская неразборчивость Творцу, конечно, неприятна и досадна, - я это ясно видел по Его лицу за нашею беседою занятной. Вы зачастую путаете нас, и самолюбие Всевышнего страдает, но на меня Он вовсе не сердит, Его моё искусство забавляет, ты пародист от Б-га, говорит. Творца изобразил я так правдиво, что Он меня похлопал по плечу: да, я такой, ужасно справедливый, и делаю что только захочу... ты молодец, что не забыл о людях и досыта их кормишь каждый день. Их рацион назвать богатым трудно, но как в такую рань вставать тебе не лень?.. Про червячков придумал ты неплохо, чтоб от обжорства не набрали вес... а что касается всего переполоха - не я сгубил поля, скотов и лес... я даже не заметил, если честно, как катастрофа эта началась - был, видно, занят чем-то интересным, иначе применил бы свою власть и эпидемии не дал бы разгуляться... какая кара? Сам я был не рад... откуда ей в краю цветущем взяться? Не на копытах ль Авелевых стад? Что б ни случилось - сразу я виною, во всём усмотрят мой суровый перст, а споры плесени посеяны не мною, они принесены из очень дальних мест... всё на свой счет всегда относят люди... какое самомнение, какой эгоцентризм... уверены, Творец их не забудет, а я - забыл! Смотреть всё время вниз я не обязан, мне ж не доложили, уж всё хотел, узнав, вернуть назад, как было, но раз усердно каются в грехах и дружно прославляют в песнопеньях, решил: пока пусть остаётся так, а там на их посмотрим поведенье!..
  Не претендуя на дословность и на точность, я общий смысл вам передал, как смог, речей Творца, моих же полномочий срок действия пока что не истёк...
  Кормить людей мне надо поутру, чтоб пели те Создателю хвалу!
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 37
  
  Ночь побледнела от страха перед готовым выскочить из засады солнцем. Слева от меня, проснувшись, зашевелилась Айя. Тихо, чтобы не разбудить Орли, сопящую своим маленьким носиком с другого бока, толкнула меня в плечо и позвала:
  ― Пора, Каин, вставай!
  ― Я не пойду... - ещё тише ответил я и отвернулся к безмятежной дочке.
  Айя молча нырнула в разбуженные утренними голосами розовеющие сумерки, чтобы, ползая с негнущейся ногой, наполнить глиняные чашки невесомым и липким небесным хлебом, а потом спрятать его подальше в тень от плавящих лучей восходящего светила. Собирать этот ежедневный урожай приходилось очень быстро, и в этой неестественной спешке было что-то унизительное. Это напоминало мне одну из любимейших прежних забав Зои: подманить пернатую стаю ржаными крошками или горстью зерна и наблюдать, как птицы, отталкивая друг друга, жадно клюют подношение, чтобы в самый разгар этого пиршества хлопнуть в ладоши и заставить обманутых гостей взвиться в небо разноцветной испуганной тучей.
  Кроме меня никто не увидел скрытой в двухразовом кормлении насмешки, наоборот, все твердили о какой-то уверенности в завтрашнем дне и обретении утерянного рая. Даже моя рассудительная Айя восторженно повторяла за отцом его поэтические заблуждения, не слушая моих прозаических доводов против. Лишь Зои разделяла мои сомнения и язвительно посмеивалась над Айей, что не мешало им оставаться лучшими подругами: такие разные, терзаемые ревностью и обидами, с момента рождения Орли они стали очень близки.
  Айе единственной из всех было позволено окунуться в неторопливо текущие, как наши праздные дни, воды купальни. Погружённые в них и свои бесконечные разговоры, журчащие, словно омывающие их невесомые тела прохладные струи, две мои жены проводили ленивые полуденные часы, наблюдая за резвящейся рядом Орли.
  ― Ой, рыбка! Мама, смотри, ещё одна! - радостно лепетала малышка, смешно приседая и хватаясь за голову всякий раз, когда у дна мелькали серебристые тени.
  ― Какая прелесть! - не переставала восхищаться обычно сдержанная Зои неиссякаемому удивлению племянницы.
  ― Похоже, ей никогда не скучно... Немного даже завидно... - и, задумавшись, добавила: - Хотя всё правильно - нельзя скучать по тому, чего не знаешь...
  Неизбалованной впечатлениями Орли любое проявление жизни в нашем опустевшем краю становилось целым событием, а сухие скелеты деревьев не нагоняли тоску. Мои рассказы о зверях и птицах были для неё не более чем чудесными сказками, она отказывалась верить, что её любимые игрушки, глиняные фигурки, только побольше размерами, ещё недавно бегали и летали, рычали, блеяли и пели.
  ― Я тоже могу, как ты! Смотри, кого я слепила! Это семикрыл, а этого зовут голован, - довольная собой Орли вручила мне рождённых её буйной фантазией и маленькими пальчиками двух неведомых чудищ:
  ― Положи их в огонь, папа и они станут сильными, как те, которых сделал ты. А потом будем играть. Ты же поиграешь со мной ?..
  ― ...Кушай, голован, кушай, - копируя Айю, уговаривала Орли своё творение, подвигая к его зубастой пасти плошку с остатками утренней манны.
  ― Уже солнце взошло. Будешь упрямиться, твоя еда растает или её съедят червячки. Будь умницей, а не то я отдам всё вот ему, - пригрозила Орли, погладив змеиную морду чёрного от сажи семикрыла.
  ― ... А теперь сказку!
  Сочинять я не умею и, наверное, в тысячный раз повторил историю изгнания моих родителей из Едемского сада. Орли, как всегда, внимательно слушала, примостившись у меня на плече. Когда я закончил, она обняла меня и чмокнула чуть ниже глаза.
  ― Хорошая сказка, я её так люблю... и тебя я тоже люблю, папа... - моя черноглазая любимица приподнялась на локте и смущённо спросила: - А что означает 'зелёный'? Ты часто говоришь непонятные слова...
  Я огляделся, тщетно ища вокруг исчезнувший цвет:
  ― Завтра я покажу тебе его, обещаю...
  
  Подкрепившись утренней манной, мы с дочкой отправились в противоположную сторону от восходящего солнца. Большую часть пути я нёс её на руках, иначе мы добрались бы до Едемского сада в лучшем случае к ночи.
  ― Что это? - встрепенулась обхватившая мою шею Орли, указывая на едва различимую между небом и землёй изумрудную дымку.
  ― Едемский сад... Нравится?
  ― Как красиво! Пойдём быстрее, папа...
  После мёртвой тишины Ока Вод голоса птиц и зверей уже издалека оглушили нас. Орли тревожно озиралась, теснее прижавшись ко мне.
  Херувим, казалось, ждал нас: занесённый над его головой меч своим сиянием лишал зрения, а бесстрастное лицо подтверждало решимость угрожающей позы.
  ― Не приближайся, Каин! - предупредил страж, не разомкнув крепко сжатые губы: - Правила ужесточились. Введено чрезвычайное положение, и лучше тебе не испытывать судьбу.
  ― Я только хотел показать дочке, что жизнь существует не только в сказках... Ты позволишь нам посидеть и посмотреть на сад?
  ― Смотрите, - смягчился Херувим, опуская своё грозное оружие. - Но без глупостей! Как тебя зовут, девочка?
  Орли, пискнув, спряталась за меня.
  ― Не бойся, Орли. Пока ты со мной, Херувим тебя не тронет...
  Мы расположились среди валунов слева от ворот Едема. Дочка удивлённо таращилась на невиданное великолепие и шёпотом расспрашивала меня о поразивших её воображение листьях самых причудливых размеров и форм и цветах всех мыслимых оттенков. Из гущи ветвей вырывался птичий щебет и покрытые многоцветием перьев летучие создания взмывали оттуда ввысь, чтобы унестись на быстрых крыльях к центру сада. Иногда в глубокой тени вспыхивали зелёным огнём чьи-то глаза и исчезали под хруст сухих веток и шуршание потревоженной травы. Но главным потрясением для Орли стала расписанная чёрно-красным узором бабочка, сначала долго кружившая рядом, а в конце концов опустившаяся ей на локоть. Орли замерла и не дыша любовалась щекочущей кожу красотой. Когда бабочка упорхнула, расстроенная дочка умоляюще посмотрела на меня:
  ― Я хочу здесь остаться.
  ― Нельзя.
  Орли заплакала и по дороге домой продолжала всхлипывать, шмыгая покрасневшим носом.
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 16
  
  Тревога оказалась ложной. Дежурное звено из двенадцати ангелов было поднято в воздух и кружило по периметру Едемского сада совершенно напрасно: вместо ожидаемого бунта и попытки вторжения на запретную территорию случились лишь детские слёзы.
  Я не выношу слёз, однако лучше пусть прольются они, чем кровь. Как всякий солдат, я привычен к неприглядным атрибутам смерти, досадным спутникам моей профессии, но одно дело иметь дело с равным тебе врагом и совсем другое - с безоружными людьми... Я скучаю по сражениям, которые Создатель вёл в далёких и опасных мирах. Там я был на своём месте, и всё было ясно и просто, но Всевышний с недавних пор охладел к военным играм, и мы, Его воинство, несём здесь, на земле, непривычную и унизительную для боевых легионов караульную службу.
  Я не ропщу, но даже битву с мятежниками Люцифера вспоминаю с удовольствием - вот занятие, достойное солдата: руби направо и налево, как в старые добрые времена...
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 30
  
  Сражались мы плечом к плечу когда-то, и Херувим мне был тогда за брата. В бою его не сыщется надёжней, но в мирной жизни он союзник ложный. Герой войны, никак не дипломат, он слепо верит в то, что говорят, готов любые выполнять приказы, при этом не задумавшись ни разу. Не то чтоб он не дружит с головой, но все мозги затоптаны муштрой. Привык во всём он следовать уставу, а потому себя во всём считает правым и, как все рыцари без страха и упрёка, инакомыслящих карает он жестоко, без тени благородного сомненья он смело защищает чьё-то мненье, при этом не имея своего - и потому всё просто для него. В открытой битве он непобедим, заслуженный рубака Херувим. Когда я с ним сошёлся в рукопашной, признаюсь, мне впервые стало страшно: товарищ по оружию вчерашний иль лютый враг - рубаке то не важно. С ним смог бы справиться один лишь Ангел Смерти, но был убийца тоже не за нас, и даже опыт мою армию не спас...
  Что ж, сила силу гнёт и, кстати, - не с нами - с ними был Создатель. Стратег и тактик Он непревзойдённый, сгубил в военных играх миллионы, чтобы своё искусство показать. А сколько сгубит? Не дано нам знать. В кровопролитиях нет смысла: Боже правый устроить может бойню для забавы - Он, убивая скуку, убивает вас - вот истинная правда без прикрас, но вы, как в анекдоте скверном, за то Его зовёте милосердным... У мазохистов представления свои о проявлениях заботы и любви...
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 38
  
  Прошло долгих шесть лет прежде, чем земля одолела губительную болезнь и произвела на свет робкие ростки новой жизни. Отец считал это милосердным вмешательством Всевышнего в ответ на наши молитвы. Если так, то почему Творец медлил? Ждал полного раскаяния - у отца всегда находилось объяснение и оправдание любому поступку Создателя.
  Как бы там ни было, но в Око Вод вместе с весной вернулись насекомые, наполняя свежую нечастую зелень мелкими движениями, а воздух жужжанием, стрекотом и пронзительным писком. Среди первых цветов неслышно и неторопливо скользили на своих крыльях-лепестках цветастые бабочки и суетливо носились невзрачные мотыльки. Следом потянулись птицы, сначала безрассудные одиночки и счастливые парочки, а за ними - многоголосые стаи, нескончаемые, как зимние тучи. Ночи наполнились мышиными шорохами и надрывным кваканьем древесных лягушек. Серыми тенями неслышно появлялись и пропадали из темноты ушастые лисы - одну из них убил во время своих охотничьих вылазок облысевший от постигших его разочарований недоверчивый Фирас. Добытой шкурой он с гордостью одарил свою новую супругу Шую, старшую дочь Ария и Ноэмы. Шуя безучастно приняла подарок и укуталась в мех, как в не покидающую её с позапрошлой зимы печаль, сменившую радость рождения долгожданной Лилах.
  Тихая Шуя, в отличие от непутёвой Фриды, чьих троих брошенных детей она воспитывала как своих, не отличалась ни красотой, ни весёлым нравом, зато была добра и любила моего разочаровавшегося в женщинах сына.
  Это было взаимно: Фирас обожал свою невзрачную жену. С нею он обрёл спокойствие и уверенность и начал забывать о пережитых унижениях. Он не мог скрыть радости и некоторого удивления от того, как каждый раз при его появлении Шуя расцветала смущённым румянцем, который делал её привлекательной и желанной, и не скупилась на слова любви. Скорая беременность только украсила угловатую девушку, по-женски округлив фигуру...
  Но всё это было в прошлом. Сейчас она, растрёпанная и исхудавшая, в рваных засаленных одеждах, отрешённая, точно не пробудившаяся ото сна, вычёсывала из рыжих волнистых волос дочери застрявший в них сор. Когда гребень причинял боль связанной по рукам и ногам Лилах, та рычала и пыталась впиться острыми мелкими зубами в материнскую руку. Светло-карие, почти жёлтые, как у ночных хищников, глаза девочки были пугающе пусты. Она и сама вела себя словно дикий зверёк: царапалась и кусалась, едва что-либо выводило её из себя. Дети боялись Лилах и отказывались играть с ней. Никто, кроме Шуи, не мог утихомирить буйную малышку с безупречно прекрасными чертами, которые часто искажались ужасными гримасами беспричинного гнева. В редкие минуты благодушия Лилах ластилась к матери, вылизывая ей ладони и солёные от жалости к себе и дочери щёки.
  Шуя никогда никому не жаловалась, даже Фирасу, который, видя её усталость и неприветливость, старался проводить больше времени в полях. Пока Лилах оставалась беспомощным и безобидным младенцем, он любил подержать дочь на руках, стараясь рассмешить, но с тех пор, как она до кости прокусила ему указательный палец, остерегался приближаться к ней и загрустил.
  Я ошибся, сказав, что только Шуе удавалось сладить с Лилах. Существовал ещё кое-кто, в чьём присутствии злобное дитя становилось смирным и ласковым. Этим человеком была Зои.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 20
  
  Чему тут удивляться? Я в Лилах могла бы обрести второе воплощенье: во мне занозой поселился страх, страх неизбежного и скорого старенья. Не столь упруго стало Зои тело и первые морщинки словно знак всего того, чего так не хотела, но, к сожалению, у смертных это так. Я даже не успела оглянуться - на смену мне, как свежие листочки, другие распустились! Как-то грустно: невесты новые уже годятся в дочки... Ещё я не утратила величья, я первая красавица!.. Пока... Что ж, срочно обновлю своё обличье, ведь молодость досадно коротка, а красота играет с нами в прятки, исчезнет - не надейся, не ропщи, что наступают юные на пятки в извечной женской битве за мужчин... Не стану я стареющей кокеткой под слоем грима на заштатной сцене, чтоб из себя там корчить малолетку и набивать себе напрасно цену. Позор провала не переживу и шепоток ехидный за спиною - в расцвете славы лучше я уйду с поднятой гордо рыжей головою. Я тело Зои сбросила с себя, словно из моды вышедшее платье, и возродилась в этот раз в Лилах - невинной девочкой в родительских объятьях. Улыбка первая её была моей и первый крик - он был моим, конечно, но я забыла то, что жизнь детей довольно тяжела, хоть и безгрешна. Опять пускать меж дёсен пузыри, беспомощно орать и испражняться - мне это надоело, чёрт возьми! Нет, лучше в Зои до поры остаться! Пускай Лилах-крикунья подрастёт, научится стрелять, как я, глазами, тогда тотчас опять вселюсь в неё, чтоб род мужской умылся весь слезами или истёк слюной, любуясь мной...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 39
  
  Было в Зои что-то завораживающее и притягивающее, что я затрудняюсь объяснить. Горделивый поворот головы, надменно поджатые плотоядные губы, плавные кошачьи движения словно погружали тебя на мгновенье в ледяную стынь и ты, с покрытой мурашками кожей и похолодевшими внутренностями, смотрел на неё и не мог оторваться. От Зои исходила скрытая угроза, непонятная и оттого пугающая, и ты, преодолевая невольную дрожь, весь напрягался, готовый к неизбежной схватке не на жизнь, а на смерть с ночным зверем, сужающим роковые круги перед прыжком. Ребячливость и беспечная весёлость не могли обмануть того, кто испытал на себе её силу.
  Я не сразу уловил неприметную на первый взгляд странность: Зои никогда не плакала, будто была не способна на это. Лишь однажды я стал свидетелем её слёз, и это было страшно. Я проснулся среди ночи от оглушительных воплей. Зои вздрагивающей тенью, сливающейся с набежавшей тьмой, сидела рядом на ложе и, срываясь на визг, орала с отчаянием раненного животного. Я обнял её, прижал к себе, но она не успокаивалась и продолжала выть, касаясь моего лица мокрой щекой. С трудом освободившись из цепких объятий невменяемой жены, я раздул тлеющие в очаге угли, подбросил охапку сушняка и оглянулся на Зои. Мне стало жутко. В оранжевых отблесках смотрела сквозь меня, не узнавая, голосящая телесная оболочка, в которой с каждым воплем оставалось всё меньше от той, исчезнувшей Зои, которую я и любил, и ненавидел. Из распахнутого настеж рта стекала по подбородку пузырящаяся струйка слюны и капала на содрогающуюся грудь. Зрачки Зои расползлись до предела, как будто кто-то вставил ей вместо лучистых и игривых глаз чёрные слепые круги. Я сжал Зоины виски, приблизил её лицо к своему и долго звал, умоляя вернуться из поглотившей её темноты, но, похоже, она не слышала ни меня, ни себя. Под ней раздалось глуховатое журчание и запахло мочой. Зои с невероятной при её хрупкости силой оттолкнула меня и заметалась по дому, натыкаясь на стены. Я поймал её, связал, брыкающуюся, кожаными ремнями и уложил на сухие шкуры, а мокрые выбросил сохнуть наружу. Внезапно всё стихло, и из-за угла неровной походкой вышла Айя.
  ― Я слышала крики. Что-то случилось?
  ― Посмотри сама, что творится с Зои. Мне пришлось её связать. Может, ты понимаешь, что происходит?
  Айя склонилась над Зои.
  ― Спит. И от неё ужасно разит мочой.
  ― Она обмочилась. Надо же, уснула, а только что выла, как зверь, и крушила всё подряд. Наверное, устала. А ты-то сама почему не спишь?
  ― Помогала маме принимать роды. У Шуи родилась чудесная малышка...
  ― Побудешь здесь со мной?
  ― Нет. Пойду домой, Орли осталась одна, вдруг ещё проснётся и испугается. Я навещу вас утром.
  ― До завтра, - я поцеловал Айю и сел на пол возле Зои, которая стонала и металась, стараясь освободиться от пут...
  
  ― Ты совсем спятил? Освободи меня сейчас же! Ты пожалеешь об этом! - разбудили меня громкие угрозы. Зои извивалась змеёй, бросаясь ядовитыми взглядами и ругательствами.
  ― Что за вонь?!! Что ты со мной сделал ?..
  Было ясно, что Зои не помнит ничего из случившегося с ней, но, главное, она снова стала собой и потому вместо благодарности разодрала мне всё лицо...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 31
  
  Как это исключительно по-женски: во всём всегда мужчину обвинять и ничего не помнить, норов дерзкий в отместку без причины проявлять, запутаться самой в своих желаньях, капризничать, без повода грубить и находить сто тысяч оправданий своим ошибкам - в этом вся Лилит! С ней никакая Ева не сравнится в умении создать вокруг скандал или помиловать с надменностью царицы - от этих выходок и я не раз страдал. Являясь образцом для подражанья у юных ведьм, живущих среди вас, могла бы при наличии желанья Лилит вести стервозный мастер-класс. Без заклинаний, зелья, приворотов и неприличных танцев при луне затмит любую на всемирных слётах, не прибегая к швабре и метле. Не стать приличной ведьмой без таланта, тут не поможет степень и диплом, не красота является гарантом успеха в сложном деле колдовском. Знавал я поразительных кикимор, но обладательниц таких сильнейших чар, что всех мужчин в округе погубили, не разбирая: молод или стар. Для тех, кто тоже не утратил пыл, мы предлагаем новую программу, пока я эту тему не закрыл, себе позволю скрытую рекламу:
  'У нас в аду - горячие чертовки, стриптиз и танцы в пламени котлов! Мужчина, не утративший сноровки, здесь как в раю! Мужчина, будь готов!'
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 40
  
  Даже я, всегда предупреждавший, что рано или поздно это случится, оказался не готов к такому повороту событий, когда в один прекрасный день, ставший для всех самым ужасным, небесные дары прекратились. Растерянность и разочарование, обида и даже гнев овладели нашей общиной, как будто нас в чём-то обманули и предали, лишили обещанного и отняли самое необходимое, хотя утренний сбор манны уже давно был не насущной нуждой, а лишь чем-то вроде заведённого ритуала. Уже пять лет мы жили тем, что родила земля или становилось добычей в лесах, и с каждым последующим годом урожаи становились богаче, а дичь - мночисленнее. Но отец каждое утро продолжал собирать по две меры манны: первую он сжигал как мирную жертву на камнях Эль-Дина, а из второй каждый брал за трапезой и клал на язык по нескольку тающих крупинок, чтобы их мизерность напоминала об ужасах голода, а сладость не давала забыть о чуде избавления от него. Так наш родитель толковал сокровенный смысл небесной пищи, чьим предназначением, по его словам, было не только спасение от голодной смерти, но и стремление Всевышнего сплотить нас и приблизить к Себе.
  Признаюсь, я всё же слегка злорадствовал про себя: моё давнее предсказание сбылось, а отец всё никак не мог смириться с новым, точнее старым, порядком вещей, и ещё долго поднимался раньше солнца и ползал, что-то бормоча себе под нос, в поисках исчезнувшей манны. Он не мог скрыть своего разочарования даже в ежедневных благодарственных молитвах, с которыми продолжал обращаться к Создателю.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 32
  
  Не трудно Б-гом быть. Кто кормит - тот ваш Б-г.
  Доколь рука дающего не оскудеет, вас не волнует, чья это рука.
  Он благодетель, даже если - вор. У вас, как у собак, нет сантиментов.
  Убийце руку будете лизать, пока в ней кость, а кость у вас в зубах - попробуй отними! Останется без пальцев вчерашний Б-г! Нет, трудно Б-гом быть!..
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 41
  
  Нелегко быть отцом несчастной девушки. Когда Орли стала пропадать на дальних холмах, сначала я решил, что её там привлекают яркие бабочки, облюбовавшие цветочные поляны, но Айя, лучше понимавшая нашу дочь, сказала, что та просто ищет уединения, и пояснила: за последнее время наша Орли заметно вытянулась и сильно расстраивается из-за своей нескладной фигуры. Особенно её огорчает собственная худоба и едва заметная грудь. 'Я уродина! - жаловалась Орли Айе. - Ты только посмотри на Зиву!.. А ведь мы с ней родились в один день!..' Невысокая, плотная Зива и впрямь уже превратилась в ладную и смешливую девушку, став для подружки постоянным горьким напоминанием её несовершенства и доводя Орли до отчаяния. Утешения Айи только усиливали её недовольство собой. Последующие события ненадолго отвлекли нашу дочь от страданий, чтобы затем окончательно погрузить в пучину разочарования.
  
  Наконец-то пришёл час великой радости: в Око Вод после долгих тринадцати лет отсутствия возвратился Авель и многие из последовавших за ним. Но новых лиц было больше: как и у нас, одни дети рождались, другие - взрослели и тоже обзаводились ребятишками. Тучные Авелевы стада оказались ещё многочисленнее, чем в первый раз, и мы встретили моего младшего брата, как настоящего героя. Его же сторонники давно оказывали ему поистине царские почести: Авель въехал в город на белом осле в окружении восторженных спутников, исступлённо трубящих в украшенные замысловатой резьбой изогнутые рога овнов. Следом, взбивая голыми ногами белую пыль, шли пляшущие женщины и девушки, размахивая невиданными изумрудными перьями с жёлто-синим глазом на конце, и распевали хвалебные гимны своему вождю. Ревели навьюченные подарками и поклажей верблюды и мулы. Вездесущая малышня старалась перекричать всех. Шум стоял невообразимый. Все обнимались и целовались, плакали и смеялись и говорили, говорили, перебивая друг друга, каждый что-то своё.
  Пир затянулся на целую неделю, и его изобилие затмило все предыдущие. Центром неутихающего праздника был, конечно, Авель. Девушки с горящими глазами толкались, пытаясь протиснуться поближе к нему, мужчины поднимали чаши и славили его, а он играл на гуслях, пел и, уступая нашим просьбам, снова и снова пересказывал захватывающие подробности похода.
  Тяжелее всего пришлось в первые четыре дня, пока они, ослабевшие и измученные, шли через мёртвые земли, поражённые чёрной напастью. Казалось, смерть вот-вот настигнет их, но падающие от истощения беглецы всё-таки добрели до спасительной зелени и, упав в траву, набивали полные рты ягодами, жадно, почти не жуя, глотая их сочную мякоть вместе с листьями, травой и незадачливыми насекомыми. Потом кого-то рвало, у других раздуло животы.
  Оправившись и набравшись сил, они, словно стая саранчи, двинулись в сторону восходящего солнца, всё пожирая на своём пути и оставляя после себя только изломанные и опустошённые ветви кустов и деревьев и начисто обглоданные кости мелких животных и птиц около обрамлённых серым пеплом чёрных прогалин костров.
  Примерно через месяц Авель и его сподвижники разбили лагерь на лесистом берегу разлившегося до самой кромки неба Хиддекеля. Леса были полны плодов и зверей, воды - рыбой и Авель решил заложить здесь город и назвал его Шефа, что значит обильный. Там остались все те, кого не гнали вперёд любопытство и жажда приключений. Всего же за время похода Авель основал пять городов: первый, как уже сказано, Шефа, второй - Агам, что у озера, третий - Садот, что в степях, четвёртый Нод, названный по земле, в которой построен, а пятый - Мапаль, что на горе, где водопад. Чем дальше Авель уходил от дома, тем меньше людей оставалось с ним. Последними в Мапале от него отделился Мелек с женой и детьми и племянником Надавом.
  Теперь брат продолжил своё странствие в одиночку, окружённый только верными псами. Опасности подстерегали на каждом шагу: довелось Авелю бороться с огромной водяной змеёй и спасаться от полосатого круглоголового зверя, от которого отлетали смертоносные камни, пущенные из пращи, мохнатый паук укусил его в лодыжку, нога покраснела и вспухла, и брату пришлось лечить её травами и болотной грязью. Зубы и когти кровожадных тварей оставили на его теле глубокие шрамы, а острые камни и шипы растений - памятные отметины на коже. Но только уткнувшись упрямым лбом в неприступную стену великих гор, чьи белые вершины скрывали облака, Авель сдался и повернул назад.
  По дороге он собрал новое стадо, с которым долго кочевал на богатых пастбищами равнинах к югу от Садот. Пресытившись одиночеством, Авель пригнал расплодившийся без числа скот к воротам города Нод, где был принят как желанный гость и признанный герой. Так было и в остальных городах, потому из-за многодневных торжеств в его честь возвращение домой заняло почти год. В каждом городе к Авелю присоединялись желающие вернуться в Око Вод. Всеобщая уверенность в том, что никого из нас давно уже нет в живых, останавливала многих, кто хотел бы посетить родные места, но боялся воочию убедиться в торжестве смерти. Из-за этого большинство в Авелевой свите составляли рождённые в новых городах юные девушки и их безбородые сверстники, для которых наши имена были только именами. Эту молодёжь не обременяли тягостные воспоминания о поспешно брошенных родных и стыд выживших перед мёртвыми, зато Авель представлялся ожившей легендой, победителем рек, болот и пустынь, укротителем диких ветров и зверей, кумиром, на котором визжащие девицы рвали одежду, чтобы только коснуться своего бога во плоти. Конечно же, в толпе, ходящей за ним по пятам, была и безответная Дина с их сыном Ниром, появившимся на свет в Ноде, в просторном доме из желтоватого песчаника, который она без сожаления оставила ради возможности быть рядом со своим повелителем. Жён моих Яфы и Ады в этой толпе не было. Обе они обитали теперь в Шефе и не хотели видеть меня ни мёртвого, ни живого: Ада - терзаясь из-за своего предательского бегства, а Яфа - родив своему новому молодому мужу двух сыновей и дочь. Зато вернулась неунывающая Фрида. Она не чаяла найти своего безответного мужа в добром здравии, но почему-то не сомневалась, что Фирас с радостью примет её обратно. Его отказ ошарашил Фриду как оплеуха, которой она давно заслуживала. То, что Фирас счастлив с Шуей, любим и уважаем тремя сыновьями, родившимися у них один за другим вслед за бедной Лилах, привело бывшую жену в крайнюю ярость. Любая отвергнутая женщина опасна, но похотливая и злоязычная - вдвойне.
  ― Сыновей можешь оставить себе, а Хазву я забираю, она не твоя дочь, помнишь?
  Фирас помрачнел, а Фрида усмехнулась, довольная, что смогла причинить ему боль.
  ― Ты плохая мать, Фрида, а с нами девочке хорошо. Она зовёт Шую мамой, а тебе Хазва вовсе и не нужна, ты просто решила отомстить.
  ― Я? - округлила глаза Фрида. - Какой ты всё-таки слепец! Или тебе нравится кормить чужих детей? Посмотри на эту бесноватую Лилах, которую вы держите на привязи, чтобы она всех не перекусала! Да в этой рыжей зверюшке нет ничего от тебя! Она больше похожа на Хазву, чем на твоих детей! Отомстить! Ты сам себе уже отомстил! Лучше спроси свою тихоню, кто отец Лилах. Или ты предпочитаешь не замечать ничего, как всегда? Ладно, не плачь, забирай свою Хазву! Не разлучать же сестрёнок...
  Фрида фыркнула и ушла, удовлетворившись молчанием и потерянным видом Фираса.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 21
  
  Уж эти мне мужчины! Ревность их лишает памяти с остатками рассудка. Они в болоте комплексов своих погрязли так, что и представить жутко. В себе кто не уверен - тот ревнив, ещё ревнивей тот, кто не безгрешен. Неотделима ревность от любви, как дым от пламени. Диагноз безутешен: опасен в своей ревности один, а кто-то жалок, а другой - потешен, самих себя измучивши, они изводят даже тех, кто не замешан. В них только зарони зерно сомненья - поля из лжи взрастит воображенье...
  Как быстро глупый Фирас позабыл, что сам со мною Шуе изменил, на ушко ей шепча: 'Моя Лилит...', готовый в лоно семя ей излить. Когда для Шуи стал он мужем, был Авель очень далеко, но ревность с логикой не дружит и отступает нелегко...
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 42
  
  Как всепроникающая чёрная плесень, Око Вод охватила новая болезнь. Имя ей было - Авель и заражались ею исключительно женщины, и чем моложе они были, тем необратимее последствия. Это было как всеобщее помешательство: вокруг Авелева шатра толпились разнаряженные девицы, спеша принести свою невинность, словно искупительную жертву, на ложе их пресытившегося бога.
  Застав раскрашенную, в праздничных одеждах, Орли расчёсывающей свои прекрасные волосы, я понял, куда собралась моя девочка.
  ― Красавица моя! Не делай этого! Ты потом пожалеешь...
  ― Никто ещё не пожалел, - Орли с вызовом посмотрела на меня и добавила:
  ― Зива рассказывала...
  ― Не слушай её, - перебил я.
  ― Но все...
  ― Хочешь быть, как все? - не дал я ей продолжить. - Как все эти шлюхи, которые рожают ему детей, которых он не признаёт? Хочешь ждать своей очереди, пока он развлекается с другой? Валяться у него в ногах, как Дина? Этого ты хочешь?
  ― А ты сам? У тебя, кроме мамы, было пять жён.
  ― Не сравнивай. Это были другие времена. Я всегда любил только твою маму.
  ― А Зои? - возмутилась Орли.
  ― Зои я тоже люблю, это правда. Не так, как твою маму, но люблю... А Авель не любит никого, кроме себя. Уж поверь мне, легче осчастливить сотню женщин, чем сделать счастливой одну единственную. Я желаю тебе настоящего счастья, понимаешь?
  ― Пусти меня!.. Папа, я всё равно пойду. Что, я хуже Зивы?!!
  ― Ты лучше! Ты особенная...
  Но Орли уже не слышала меня...
  В ту ночь я не спал, прислушиваясь к шорохам снаружи. Рядом ворочалась Айя. Мы не разговаривали. Наш последний разговор начался взаимными обвинениями и закончился ссорой, чего у нас давно не случалось.
  Уже рассвело, а Орли не возвращалась. Она появилась только в полдень, в разорванном платье и без краски на заплаканном лице.
  ― Я ненавижу его! - сказала наша дочь с порога. На наши вопросы она не отвечала, если не считать ответом 'Оставьте меня'. Орли молча лежала, отвернувшись к стене.
  ― Что он с тобой сделал, девочка моя?!! - гнев остановил мне дыхание и белым туманом застлал глаза. Я схватил дубинку и бросился к выходу.
  ― Папа, стой! Папа! - раздался её полный отчаяния голос. Я обернулся.
  ― Всё не так! Он не захотел меня! - последние слова захлебнулись в рыданиях.
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 22
  
  Напрасно плачешь, девочка, пройдёт... Проходит всё... Ты зря кусаешь губы... Сейчас тебе, конечно, нужен тот, кого ты любишь, а не тот, кто любит. Чудесная болезнь - любить самой, но быть любимой всё-таки надёжней: ведь из того, кто заболел тобой, верёвки вить приятно и несложно. Не плачь, малышка, боль твоя пройдёт... Чтоб дальше жить, нельзя быть столь невинной - должна ты стать холодною, как лёд, расчётливой, безжалостной и сильной! Я научу, но любопытно знать: как это по кому-то умирать?..
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 43
  
  Орли перестала улыбаться и полюбила одиночество, а потом неожиданно для всех подружилась с Зои. Хотел бы я знать, о чём они болтали дни и ночи напролёт, но наша девочка очень изменилась. Она всегда была ласковой, хотя и не слишком разговорчивой, а теперь всё больше отмалчивалась, словно перестала доверять нам, зато не раз доводила Айю до слёз, усвоив язвительный Зоин тон. Не знаю, что больше повлияло на эти перемены: случай с Авелем или общение с Зои, но прежней Орли не стало. Настал день, и я не узнал её: передо мной стояла такая красавица, что окажись на моем месте Авель, он бы сейчас сильно сожалел о своей грубости, которой так жестоко обидел мою дочурку. Не сделай он этого, неизвестно, как бы всё обернулось... Возможно, я не рассказывал бы вам эту историю, припав лицом к решётке Едемского сада...
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 17
  
  Перед тем, как откочевать в благодатные степи вокруг Садот, Авель опять пришёл к Едемскому саду, в этот раз проститься. После его возвращения мы часто виделись. Мне было приятно, что даже в дни своей славы он не забывает про старого друга.
  Авель, сосредоточенно пожёвывая сухой стебель, наблюдал, прищурясь, как я чищу своё оружие.
  ― Скажи, Херувим, тебя не утомляет одиночество?
  ― Нет, а что?
  ― Меня, в общем, тоже. В этом мы с тобой здорово похожи, но иногда на меня нападает такая тоска, хоть вместе с ними вой, - Авель ленивым взмахом швырнул в своих псов комок пересохшей глины, который, не долетев до них, рассыпался от удара о землю.
  ― Вот я прихожу к людям, по которым так скучал, и они мне всегда рады, очень рады, даже чересчур, а мне их общество быстро становится поперёк горла. Мне надоело, что все они чего-то хотят от меня, словно я могу заполнить их пустоту. Тебе бывает скучно одному?
  ― Никогда. Когда ничего не нарушает твоих мыслей, что может быть лучше?
  ― А им плохо наедине с собой потому, что они не хотят думать. От скуки они сбиваются вместе, как мои овцы, и жалобно блеют, пока не объявится вожак и не поведёт куда-нибудь, неважно куда, но всем скопом.
  ― Всегда есть кто-то, кто знает дорогу. Ты такой, это у тебя в крови. Люди чувствуют это.
  ― Но они так навязчивы и прилипчивы, особенно женщины! Уже не знаю, куда от них бежать. Доходит до смешного: вчера я спрятался от них в чужом шатре, одна, самая настойчивая, всё-таки нашла меня. Дочка Каина. Как её там зовут, Орит или Орли, не помню. Ещё девчонка совсем, а туда же: я тебя люблю, пойду за тобой на край света и прочая дребедень. Я её спрашиваю: тебе сколько лет, красавица? Она: пятнадцать! Врёт, ненавижу, когда мне врут: на вид ей и тринадцати не дашь, одни мослы и глаза. Чудесные глаза, чёрные, как ночь, но ведь совсем ребёнок ещё. Я ей очень серьёзно предлагаю: подрасти немного и годика через три приходи, поговорим о любви. Она в слёзы: я уже большая. И правда, ростом она меня повыше, настоящая папина дочка. Я её успокаиваю, а она, невменяемая совсем, лезет ко мне, платье себе на груди рвёт, а там - только соски припухшие. Еле от неё отделался... Нет, хватит с меня, пора на волю к ветру, солнцу и звёздам, подальше от похотливых самок, устал я что-то... И про подвиги свои рассказывать устал... Как любят люди про чужие беды послушать и про опасные края узнать, из дома носа не высовывая. Какое в этом удовольствие, не понимаю!..
  Авель пожал плечами и обхватил руками рыжую голову.
  ― Мне бы твои крылья, я бы не дал привязать себя к этим воротам!
  ― Тебе и без крыльев на месте не сидится. Чего ты ищешь, Авель?
  ― Сам не знаю... Свободы и чего-то, что меня удивит. Знаешь, я не устаю поражаться, как ладно скроен этот мир! А ты разве нет?
  ― Как все Первосозданные, я никогда не был ребёнком, а удивляться - это свойство детей.
  ― А мои соплеменники? У них было детство, так почему они так слепы к чудесам, которые их окружают?
  ― Ежедневное чудо перестаёт быть чудом.
  ― Да, мы, люди, странные существа: быстро привыкаем ко всему. Создатель долгие годы питал моих родичей манной небесной, и они стали принимать это как должное, а теперь возмущены тем, что благодеяния не длятся вечно.
  ― Они не виноваты. Привычка к чуду - самая сильная и самая опасная из всех привычек.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 33
  
  Привычка к чуду делает слабей и самых сильных из людей. Надежда, что вам кто-нибудь поможет, наполнит вас уверенностью ложной, что все усилья с вашей стороны отныне - лишние и больше не нужны. Как тихо умирают города, когда приходит снежная зима, так замерзают под покровом снежным стремленья рядом с ложною надеждой. 'Не жди и не надейся, не проси!' - такой плакат в аду у нас висит, чтоб грешник не особо расслаблялся и сам с любой проблемою справлялся, поскольку в заведенье персонала на вас на всех у нас ужасно мало, к тому же это вам не детский сад, где вытрут попу и уложат спать! Не сильно доверяйте чудесам - из всех чудес чудеснее ты сам!..
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 44
  
  Весной Орли чудесно преобразилась: она была так прекрасна, что птицы падали оземь, заглядевшись на неё - совсем, как в песне, которую Авель когда-то посвятил Зои, чья красота не увяла, разве чуть-чуть поблекла, но не могла сравниться с пленительной свежестью юности. Зои никогда не была завистлива. Но раньше ей просто некому было завидовать - не находилось повода. Теперь этот повод был. Зная Зои, я был удивлён, как легко она уступила пальму первенства моей дочери и при этом осталась её подругой. Это была странная дружба пламени с водой, опыта с невинностью, зрелости с молодостью, союз абсолютных противоположностей: озорная, солнечная, миниатюрная Зои, не способная плакать, и задумчивая, смуглая, высокая Орли, разучившаяся смеяться. Вода не потушила пламя. Пламя не испарило воду. Разве это не чудо?..
  Все мужчины вокруг сохли по моей девочке, но не безумствовали: если красота Зои сводила с ума, то красота Орли вызывала трепет. До Зои хотелось обязательно дотронуться, на Орли достаточно было смотреть. Свою семнадцатую весну встречала она, и сама была как весна.
  Многие звали её в жёны, но все получили отказ. Постепенно слава о красоте Орли распространилась по всей земле и стали приходить женихи из дальних городов, чтобы завоевать её сердце богатыми дарами и учтивыми речами. Ни одному из них она даже не улыбнулась, но не было в её непреклонности тщеславия или злобы - только равнодушие. Из всех претендентов Арам, сын Мелека, сильный и рослый синеглазый юноша, тремя годами старше Орли, казался нам с Айей самым достойным. Не было искуснее его в обработке меди и изготовлении орудий. Много подарков получила от него Орли, но не стала от этого благосклоннее, а Арам, хотя и был уязвлён, не вернулся в Мапаль, чтобы иметь возможность хотя бы видеть её - так сильна была любовь его к ней.
  Тут пришёл со стадами Авель и поставил шатры у стен Ока Вод. Встретив у колодца Орли, он не узнал её, но дыхание у него остановилось, как при падении с высоты. Авель смотрел на неё и не мог оторваться, открыл рот, но долго не мог найти подходящих слов. Он улыбнулся моей девочке и первый раз в жизни не получил улыбки в ответ.
  ― Не пристало такой прекрасной девушке хмуриться, - Авель озорно подмигнул ей, но Орли молча взяла свой кувшин и собралась уходить.
  Авель преградил ей дорогу:
  ― Позволь мне помочь тебе! Чья ты? Почему я раньше тебя никогда не встречал?
  ― Короткая у тебя память, Авель... Зато я нашу встречу вовек не забуду... Дай мне пройти! - моя бедная малышка открыла ему своё имя и пошла прочь. Он шёл за ней по пятам и молил о прощении, но она даже не оглянулась.
  Авель присылал царские подарки, но Орли их не принимала. Он говорил, она не отвечала. Он слагал в честь неё лучшие песни и играл на свирели, а она не слушала. Напрасно дожидались Авеля любовницы в шатре его, другой он пел о любви своей. Даже к Зои он не вошёл. А когда позвал Авель дочь мою замуж, засмеялась она обидным смехом и сказала:
  ― Как помолодеешь немного, приходи, поговорим о любви, старик!
  А было Авелю от роду всего сорок лет, и был он в расцвете сил.
  Но стерпел он унижение и остался рядом с отвергнутой им прежде Орли, чтобы снова петь о любви к ней. Все, кто слышал слова его, плакали, а Орли только хохотала, повторяя:
  ― Ай да старик!..
  Зои тоже смеялась вместе с подругой над незадачливым влюблённым, но в глазах у неё стояли слёзы.
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 23
  
  Я плакать не хотела, но я плачу... Как больно быть отвергнутой тобой и знать, что для тебя уже не значу я ничего... Хочу быть молодой... Разлучница-подружка торжествует - когда-то я сама была такой... Опять вернусь в постель мою пустую и закричу: хочу быть молодой! Не обо мне стихи любви слагаешь и не со мною делишься едой... Не мне ты стать женою предлагаешь... А я была и буду молодой!..
  Я больше не стерплю пренебреженья - настало время для преображенья! Мне стоит, посмотрев в глаза Лилах, произнести: 'Ани нихнесет бах!' - вмиг окажусь я в этом юном теле, чтоб все мужчины снова захотели друг другу глотку за меня порвать и ими я начну повелевать! Давно могла я молодость вернуть, но мне придётся подождать чуть-чуть: ещё год-два я буду не в чести, пока Лилах успеет расцвести. И этого событья в предвкушеньи уже я вне себя от нетерпенья, но жизни ход опасно торопить, хоть нежеланной очень горько быть. Судьба моя скакать из тела в тело, чтоб обмануть Создателя и смерть. Спешить не буду, к чёрту полумеры: впредь не желаю никогда стареть! Плод Жизни если съесть, к примеру, то старости меня не одолеть...
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 34
  
  Чем бы дитя не тешилось - всё благо! Лилит же - это вечное дитя. Чиста собой, как белая бумага, но это понимаю только я. Бессмертная, она боится смерти, боится старческих морщин и пауков, она чиста, уж в этом мне поверьте: любой из вас ребёнком был таков. Ни зла и ни добра не понимая, обречена веками не взрослеть и требовать любви, тепла, вниманья, ловя мужчин в объятья, словно в сеть.
  Я вижу её слабости и всё же прощаю ей. Не замечать легко ни скверный нрав, ни трещинки на коже тому, кто любит. Я её такой, какой её Творец создал, запомнил: сияющей, пленительно нагой, с ленивой первозданной негой томной ступившей в рай всего одной ногой. И как её бы ни терзали годы, Лилит я вижу именно такой! В её плену не надо мне свободы! Её любовь дороже, чем покой! Какой покой? От каждого мужчины ей нужно подтвержденье, что любима: всяк повторять ей должен ежечасно: 'Лилит, ты поразительно прекрасна!'...
  Плод Жизни... Что за авантюра?!! Прекрасна, да! Но дура, дура, дура...
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 18
  
  Было глупо с её стороны прийти сюда и начать этот разговор. Лилит или, как все её называли, Зои я уже видел у Едемских ворот сначала с Авелем, потом - в компании отвергнутой Орли, и ни разу она не пыталась заговорить со мной - из-за страха или презрения, а может - по обеим причинам сразу.
  ― Как поживаешь, Херувим? - Лилит обольстительно улыбнулась:
  ― Вспоминаешь обо мне?
  Я отрицательно покачал головой, в которой запущенной опухолью засела мечта о Лилит, чья улыбка медленно погасла.
  ― Зато я часто думаю, что сталось бы со мной, не выдай ты меня. Я бы вкусила от плодов второго запретного древа и, равная средь равных, избежала бы ужасного гнева Создателя и соединилась бы с Люцифером. Я вижу, тебе неприятно слышать это, Херувим, но имея в запасе вечность, я могла разочароваться в нём и, как знать.
   Лилит лукаво подмигнула мне:
  ― Возможно, ты стал бы моим следующим избранником...
  ― Что тебе надо? Вряд ли ты пришла поболтать со мной о былом, да и не о чем нам говорить. Иди своей дорогой, - прервал я Лилит, уклонившись от её прикосновения, и качнул мечом, отгоняя возникший соблазн прижать к себе оторопевшую красавицу.
  Лилит засмеялась.
  ― Какой сердитый! Так злятся отвергнутые влюблённые... Херувим, и ты тоже?.. Прости, я принимала тебя за бесчувственного солдафона и расчётливого доносчика... Теперь понимаю: ревность толкнула тебя на это... Бедный Херувим! Нельзя быть таким скрытным!..
  Лилит опять попыталась приблизиться, но я заслонился от неё дрогнувшим оружием и отчаянной грубостью:
  ― Оставь меня, шлюха! Я не стану ещё одним трофеем твоего раздутого тщеславия. Видишь этот меч? Если ты сделаешь хотя бы шаг, он обрушится на тебя!
  ― Неужели ты способен обидеть слабую женщину, доблестный воин Творца?.. Ах, не губи меня как в прошлый раз, Херувим! Пощади, о мой господин! - издеваясь, взмолилась Лилит и пренебрежительнодобавила:
  ― Да кому ты нужен, ничтожный раб?!! Ты снова упустил свой шанс.
  
  Когда Лилит скрылась с глаз, я выместил свой гнев на ни в чём не повинной скале, одним ударом разрубив её пополам.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 24
  
  Не всяк, кто храбр в бою, бывает смел в любви - боязнь отказа им страшнее страха смерти. Никак сей парадокс я не пойму, но Херувим - один из них, поверьте. Удел таких - стеречь запретный плод от тех, кто, отметая все запреты, его сорвёт и мне известен тот, кто мне поможет в сложном деле этом...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 45
  
  Уже больше года Авель добивался руки мой прекрасной дочери. После очередного отказа он, злой, как его псы, собирал стада и уходил, но каждый раз возвращался обратно, не в силах вынести разлуку с любимой больше нескольких дней. Хорошо зная своего брата, я, как и Айя, считал его неподходящим для нашей Орли мужем, но дочку не отговаривал. Признаюсь, мне даже немного льстило, что именно из-за неё мучается неразделённой любовью тот, кто сам разбил столько женских сердец. Он заслужил такое наказание, но всё же, если Авеля удерживало в Оке Вод не только оскорблённое самолюбие, ему можно было посочувствовать. Непреклонностью моя девочка превзошла свою мать, а изощрённой жестокостью - царственную подругу и наставницу. Кто ещё, кроме Зои, мог подсказать моей доброй малышке все существующие на свете способы унизить мужчину?
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 25
  
  Сопернице советчицею стать и превратить её в слепое средство мести - вот тонкий ход! И как приятно знать, что в результате не бывать им вместе. Наступит миг: мне в ноги упадёт и будет там валяться, умоляя, предатель Авель... Холодна как лёд, ему скажу: мой друг, я не такая! И прогоню! Пускай себе идёт и обо мне, а не о ней, вздыхает...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 46
  
  Длительное пребывание на одном месте испортило и без того непростой характер Авеля: он успел сцепиться с Фирасом и окончательно рассориться с отцом, с которым помирился, вернувшись из своего героического похода. К сожалению, в обоих случаях истинной причиной такого поведения Авеля была моя дочь. Похоже, ей нравилось управлять податливым кумиром восторженной толпы. Прихотям Орли не было числа, но любое, самое вздорное, дочкино желание выполнялось им беспрекословно, особенно после редких приступов ярости, когда отвергнутого Авеля покидало самообладание и его ответные колкости больше напоминали оскорбления. И в этот раз недельное отсутствие превратило гордого пастуха в тоскующего уступчивого страдальца. Насладившись муками его раскаяния, Орли снизошла до обещания поцеловать Авеля, если он поцелует безумную Лилах. С таким же успехом его можно было послать обниматься с горным медведем: дикая девочка, уже почти невеста, не подпускала к себе никого, кроме своей матери и Зои, чьи руки всегда обладали какой-то магической силой, снимая усталость и усмиряя любую боль. Орли сама боялась приближаться к привязанной к столбу свирепой красавице и потому считала своё условие невыполнимым, но сулившим забавное зрелище. Зато Авелю задача показалась несложной: приручить человеческое существо, тем более женского пола, не шло ни в какое сравнение с укрощением опасных животных. Он попросил дать ему время, на что Орли, смеясь, ответила, что она не спешит, хотя отсрочка вряд ли поможет ему избежать укусов, а они за поцелуи не считаются - на это пусть и не рассчитывает...
  Опытный Авель начал терпеливо обхаживать буйную Лилах. От восхода до заката он сначала молча сидел около её загона, приучая к своему присутствию, потом часами говорил ласковые слова, сути которых бедняжка не понимала, хотя завораживающий ритм успокаивал её. Скоро мой красноречивый брат уже кормил непредсказуемую дикарку с руки, уговорив растроганную Шую позволить ему это, а та была только рада, что ещё кто-то относится к её несчастной кровиночке по-человечески. Зато Фирас, задетый мстительной клеветой Фриды, окончательно уверовал в давнюю связь жены с Авелем и связал его внезапную заботу о Лилах с проснувшимся чувством отцовской вины к обделённому разумом ребёнку. Фирас темнел лицом при виде своего распутного дяди, но вымещал нахлынувшие ненависть и бессилие на безответной Шуе. Особенно моего простоватого сына злили визиты Орли и Зои, чьи насмешки над Авелем он принимал на свой счёт. Фирасу не довелось стать свидетелем первой его попытки коснуться Лилах, зато у торжествующих подруг расцарапанное лицо Авеля вызвало неиссякаемый поток шуток.
  ― Никому, кроме Шуи, Лилах не позволяет гладить свои волосы. Даже я не рискую дотрагиваться до её головы, а мне она доверяет, как себе. Глупенький Авель, у этой овечки слишком острые зубки и когти, будь осторожен: она тебе если не глаза выцарапает, так нос откусит, - подначивала близнеца Зои...
  
  Кто-нибудь может и отступился бы, но не Авель. Шаг за шагом он шёл к своей цели. Неразумное создание уже радостно взвизгивало при его появлении и скулило, когда он уходил. Окончательно убедившись, что может делать с покорённой девушкой всё, не опасаясь её внезапных вспышек ярости, Авель позвал Орли и Зои убедиться в этом. Хихикая всю дорогу, они подтрунивали над пострадавшим укротителем и предрекали ему самые невероятные увечья, но когда увидели, как доверчиво Лилах прильнула к улыбающемуся Авелю, веселье и ирония покинули их. Потеряв дар речи, подруги с удивлением следили за Авелем, чьи ловкие руки уверенно ласкали буйную красавицу, раз за разом касаясь её золотых волос. Прекрасные пустые глаза Лилах затуманились и сами собой закрылись, когда губы Авеля медленно приблизились к её приоткрывшемуся рту. Такого длинного поцелуя ещё не знал мир. Вышедшие из оцепенения зрительницы знаками показывали рыжему искусителю: достаточно, ты победил, но освободиться из цепких объятий влюблённой умалишённой оказалось не так просто. Лилах впилась в Авеля как пиявка, жадно целуя и прижимаясь к нему хрупким, но таящим в себе невероятную силу, округлым телом. С трудом оторвав от себя возбуждённую полоумную, чьи горестные вопли бились ему в спину, Авель подошёл к Орли за обещанной наградой.
  ― Какой молодец! - не преминула съязвить Зои. - Раздразнил бедную девушку так, что того гляди сорвётся с привязи, и сразу к другой! Зачем тебе Орли, когда ты уже покорил такую красавицу?
  Орли согласно кивнула:
  ― И правда, зачем? Не очень-то ты спешил освободиться из объятий Лилах, вот и возращайся к ней, успокой бедняжку - она уже и одежду с себя сорвала - не упусти момент !..
  Побледневший Авель через силу усмехнулся.
  ―Тоже боишься голову потерять? - и не дожидаясь ответа, привлёк к себе упирающуюся Орли. Едва он коснулся её губ, как она оттолкнула его:
  ― Хватит. Я уже оценила твоё искусство.
  
  Пока взбешённый Авель приходил в себя в полях среди послушного стада, а Зои с Орли плели новые козни против него, безутешная Лилах, не позволяя никому приблизиться, царапала свою гладкую кожу, рвала на себе волнистые волосы, каталась по земле и выла так безутешно, что ей откликались далёкие волки.
  
  После трёх дней безуспешных попыток успокоить несчастную Фирас явился к Авелю.
  ― Что ты сделал с Лилах?
  ― С каких пор я должен держать перед тобой отчёт, племянничек?
  ― Твоя дочь - не отрицай, Лилах - твоя дочь, сходит с ума от тоски по тебе!
  ― Моя дочь? Судя по полнейшему отсутствию мозгов, она вся в тебя...
  Фирас бросился на Авеля. Мой сын был крупнее, но брат проворней и его удары были так же точны и болезненны, как и слова.
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 26
  
  Как сердце ранят Авелевы речи - мне ли не знать? В мой дом пришёл тайком и обещал дарить мне счастье вечно, лишь помоги я с сущим пустяком. Тот пустячок застрял мне костью в горле: как бы ему руки добиться Орли! Любовь и самых умных оглупляет, но мною-то она не управляет! Кипя от бешенства, не подала я вида, насколько глубока моя обида. Пусть думает близнец, умишком мелкий, что я в восторге от подобной сделки! Я посодействую, хотя меня влечёт в интриге этой собственный расчёт.
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 35
  
  Не будь у вас расчётливость в крови, вы разве назывались бы людьми? Весь ход истории людского рода выбран как вектор доминирующих выгод, а тот, кто не играет в ваши игры, достоин называться плебс и быдло. Жаль, те, кто вам пути определяет, бывает зачастую невменяем и озабочен собственной персоной, что ничего не видит дальше трона. Лилит не такова - и шагу не шагнёт, не заглянув сперва за горизонт. Что там она задумала, не знаю, но если что-то просит - выполняю!..
  
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 27
  
  Мой Люцифер - известный озорник, на всё готовый ради новой шутки, хоть в тайны мироздания проник, но хулиган и шалопай он жуткий. Ему лишь предложила пошалить, он без раздумий сразу согласился Адама в его вере уязвить и от души над ним повеселиться. Последствий всех провидец не учёл и в результате этого скандала с участием бездомных диких пчёл едва я и сама не пострадала.
  Хотя положено нам знать, где тонко - там обычно рвётся, нам не дано предугадать, чем шутка наша обернётся...
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 47
  
  Орли поставила Авелю новое условие: гарантом его любви к ней должен был стать сам Создатель. 'От дедушки Он ничего никогда не принял, посмотрим, удастся ли тебе завоевать расположение Творца. Тогда я тебе поверю'. Уверен, что вся эта затея исходила от Зои, моей малышке подобная глупость не могла прийти в голову.
  ― Хорошо, - только и сказал успевший привыкнуть к дочкиным причудам Авель.
  Около плоского камня, где обычно резали и разделывали скот и птицу, собрались почти все жители Ока Вод, взбудораженные известием о невозможном испытании, которым озадачила Орли всеобщего любимца. Наверняка, это Зои постаралась, чтобы свидетелей позора Авеля было как можно больше. Солнце уже побагровело от долгого ожидания, когда появился брат, ведущий к месту заклания отливающего бронзой телёнка. Сколько камень ни мыли, запах крови так прочно впитался в песок вокруг, что учуявший её телец вдруг остановился и жалобно замычал. Авель успокаивающе похлопал его по дрожащему боку, подталкивая вперёд. Отец подошёл к брату и попытался его образумить:
  ― Авель, ни время, ни место не годятся для приношений Создателю. Ты вызовешь Его гнев, не милость. Остановись!..
  ― Много милости ты выпросил у Него? - подначил Авель родителя, доставая длинный нож. Отойди!
  Точным ударом в сердце свалив на жертвенник телёнка, брат принялся ловко его разделывать, прежде собрав излившуюся кровь в широкую глиняную чащу. Отделив тук от дымящихся внутренностей, Авель воздел руки к небу и вскричал:
  ― Призываю Тебя, Создатель, в свидетели моей любви к Орли! Прими эту кровь и плоть и подтверди, что я не вру !..
  Когда Авель выплеснул кровь на приношение, она вдруг вспыхнула ярким обжигающим пламенем, которое поглотило весь подарок без остатка. Издав вздох удивления, все упали ниц и отец в том числе, только моя изумлённая дочь и улыбающаяся Зои застыли лицом к лицу с забрызганным кровью торжествующим пастухом.
  ― Теперь ты станешь моей женой, Орли? - спросил не готовый к отказу брат.
  Орли с детским восхищением разглядывала Авеля и молчала. Потом, словно очнувшись от наваждения, заученно произнесла заготовленный ответ:
  ― Нет. Что ты можешь мне дать, пастух?
  На Авеля страшно было смотреть: гнев сочился из каждой его поры на коже.
  Отец тем временем благоговейно ощупывал обуглившуюся поверхность камня.
  Авель словно взбесился.
  ― Вот и надейся на твоего Творца!.. Сам не возьмёшь, никто тебе ничего не даст... Ты разве не видишь: Создатель делает, что хочет и когда хочет. Что толку в твоих ритуалах и славословиях ?.. Если Творец прислушивается к тебе, попроси у Него повторения чуда с манной!
  Вокруг засмеялись. Оскорблённому отцу ничего не оставалось, как принять вызов. Он положил на ещё горячий камень пресные хлеба, лепёшки и пшеничную муку для утреннего приношения, обильно полил их мёдом и елеем и принялся усердно взывать к Всевышнему. Чудесный огонь не сошёл с небес. Вместо этого, словно дым от всесожжения, поднялся от хлебной жертвы рой разъярённых пчёл и принялся жалить всех подряд...
  
  День, обещавший унижение Авелю, обернулся великим позором для отца. Таким подавленным я не видел его никогда.
  ― Мне больше нечего делать среди тех, кто насмехается над своим отцом и дедом. Я и мама переселяемся в Шефу, подальше от них. Ты можешь построить там для нас дом, Каин?
  Мама опять была беременна. Как я мог отказать отцу?
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 36
  
  Адаму повезло, что пасынок его из тех, кто зла на ближних не таит и на добро всегда добром ответит. Характер идеальный для раба, такого только запрягай - и езди. Или паши на нём, как на воле. Но так меж них распределились роли: Адам-мечтатель, вынужденный править, незаменимый трудоголик Каин и Авель-царь, которому впервые о женщине пришлось только мечтать.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 48
  
  Всё время, пока я находился в Шефе, мне постоянно снился старый сон с ужасной женщиной-птицей. Это пугало и подгоняло меня со стройкой. Как только дом был закончен, я ушел на ночь глядя домой, в Око Вод. Я спешил, делая привалы только, когда уже валился с ног от усталости и бессонницы.
  
  Когда я вернулся, меня никто не встречал. Город был пуст: в очагах ещё не совсем остыли угли, но нигде я не встретил ни единого человека, никого... Даже угол, где держали буйную Лилах, пустовал, только кожаные путы в спешке были брошены на полу... Авелевы стада тоже исчезли... Я кричал, звал, но никто не отозвался... Что случилось? Страх и недобрые предчувствия холодили мне живот. Я метался вокруг Ока Вод всю ночь, пока под утро не обнаружил следы Авелевых стад. Они вели в сторону Едемского сада. Я пошёл по ним. На полпути туда я увидел Авеля. Он сидел, расцарапанный, уставившись в землю, заткнув уши руками, и повторял:
  ― Нет, нет, нет, нет...
  Он не услышал, как я подошёл, зато из-за белого валуна выглянула Зои. Растрёпанная, с кровоподтёком на грязной щеке, она стояла на четвереньках и жалобно блеяла. Сквозь дыры разорванного, в пятнах высохшей крови, платья белела грудь. Её огромные влажные глаза, не узнавая, бессмысленно смотрели на меня. Она закричала сильнее и вернула Авеля к действительности. Он поднял голову с клочьями шерсти в рыжих волосах и испуганно уставился на меня.
  ― Где все?
  ― Их нет, их больше нет, - повторил, будто сам себе не веря, Авель и добавил:
  ― Никого...
  Этого не могло быть, но это было правдой: в его голосе звучала такая боль, которая не оставляла никакой надежды.
  ― Где они?! - прорычал я.
  ― Там, - Авель махнул рукой в сторону Едемского сада и взмолился:
  ― Не ходи туда... на это нельзя смотреть... Подожди! - Авель обхватил мне ноги.
  ― Дай мне сказать... Если ты увидишь их, то убьёшь меня, не дав раскрыть рта... Всё произошло из-за меня... Ты должен меня убить... я заслужил... Но дай мне сказать... - из поднятых ко мне зелёных глаз струились слезы.
  Я оттолкнул его от себя, но Авель продолжал умолять:
  ― Уже ничего не изменить. Они все мертвы. Выслушай меня!
  Мои ноги не могли удержать тяжесть, которая вдруг на меня навалилась, и я рухнул на песок. В голове стоял медный звон.
  ― Поешь, это даст тебе силы, - Авель протянул мне большую, треснувшую от спелости, смокву. Я послушно сжевал её, облизал липкие от сока пальцы и знаком призвал его продолжать.
  ― Только из-за Орли я решился на это. Я обманул всех, чтобы она стала моей. Кто попадает в рай, тот будет жить вечно: болезни исцелятся, молодость вернётся, а мёртвые восстанут, едва лишь их тела попадут туда. Я это придумал, чтобы они не боялись... Я не думал, что они полезут на меч Херувима... Я велел им только отвлечь его...
  Я застонал, вспомнив разрубленный им пополам валун, и схватил Авеля за горло:
  ― Ты не знал!.. Ты не хотел!..
  Авель, посинев и выпучив глаза, начал хрипеть и тут я отпустил его:
  ― Рассказывай...
  ― Я хотел подарить твоей дочери весь мир, но она только смеялась: я уже не та глупая девчонка, готовая бежать за тобой куда глаза глядят, сам ходи за своими стадами, пастух, - ты упустил свой шанс. Ради неё я готов был даже пожертвовать самым дорогим - свободой и, как ты, Каин, ковыряться в земле, но и этого ей было мало. Я не люблю тебя, говорила она. Я не могу любить - ты сам сделал меня такой... Чем ты ещё готов поступится? Что можешь дать, чем удивить, чтобы я полюбила тебя, старик?..― помрачневший Авель и впрямь словно постарел лицом.
  ― До встречи с ней я был счастлив! Счастливее любого! У меня было всё, что нужно: небо над головой и дорога под ногами!.. И вдруг всё это оказалось мне не нужным без Орли. Вот она... - Авель указал пальцем на Зои, задумчиво жующую синий цветок, - она посоветовала подарить твоей жестокосердной дочери то, что никто другой не сможет ей дать: вечную жизнь и молодость. Ни одна не устоит перед таким соблазном, уверяла она и была права. Орли согласилась. Оставалось добыть плод Жизни. Я придумал как: пока людская толпа справа и слева от ворот отвлечёт Херувима, я направлю на них стадо - что устоит перед слепой мощью тысяч животных? - прорвусь вместе с ними в сад и сорву заветный плод. Я решил набросить на себя овечью шкуру, чтобы зоркий Херувим не заметил меня. Зои вызвалась идти со мной, сказав, что знает, где растут запретные деревья. Она и вправду знала, веришь?
  Меня это почему-то не удивило.
  ― А что приключилось с ней?
  ― Когда мы сорвали себе каждый по плоду, словно какая-то неведомая сила погнала скот прочь из Едема: они уже не подчинялись мне и совершенно обезумели. Мы с Зои поспешили за ними и увидели ужасную картину: на месте снесённых ворот стоял Херувим и махал своим страшным оружием. Вокруг него росла гора из искромсанных трупов людей и скотов. Везде кровь, вопли и дикий рёв. Быки, избежавшие меча, затаптывали всех, кто ещё уцелел. Я успел выскочить, а с замешкавшейся Зои сползла шкура, которой она прикрывалась. Херувим уже хотел обрушить на неё свой страшный удар, но почему-то остановил занесённую руку, а Зои дико заверещала и на карачках бросилась прочь. Видно, она от страха повредилась рассудком: только блеет и щиплет траву, как овца...
  Авель встал с камня, с трудом оторвал его от земли и протянул мне:
  ― Бери!
  ― Зачем?
  ― Вокруг меня была смерть, но даже тогда я был готов жить вечно... Вместе с Орли... Пока не увидел её... то, что от неё осталось... А теперь убей меня, Каин! Без Орли мне и мгновенье - вечность...
  ― Взывай к Всевышнему, чтобы случилось чудо! Может, Он вернёт мне жену и мою бедную маленькую девочку... Я должен увидеть их... - и, отшвырнув камень, я пошёл к Едемскому саду.
  
  Золотые ворота Едема сияли издалека, как всегда, зарождая надежду, что ничего не произошло и рассказ Авеля - только злая и страшная ложь, а все мои любимые и близкие люди где-то спрятались, чтобы посмеяться надо мной. Но то, что я увидел, приблизившись, оказалось такой горькой правдой, что мне расхотелось жить. Тут и там валялись на залитом кровью песке ноги, руки, головы. Из-под половины бараньей туши белели детские пальчики. Вот Арий, но без ног, рядом застывшее в крике лицо Шуи. Всё это виделось мутно, как через стену дождя. В сплошном кровавом месиве - гордый профиль моей дочурки, чудом избежавший копыт, и знакомый шрам на Айиной ноге. Родные мои!.. Я иду к вам!..
  - Эй, Херувим!..
  
  
  Свидетельство от Херувима. Гл. 19
  
  Каин переходил от тела к телу и рыдал, рвал на себе волосы и одежду, взывал к небесам и проклинал их. Найдя тех, кого искал, он упал на колени и целовал изуродованные трупы, бился о землю и выл. Неожиданно он легко вскочил и двинулся на меня, выкрикивая оскорбления, ещё более обидные из-за правды, заключавшейся в них:
  ― Эй, Херувим! Ты не воин, ты - убийца! На поле боя не бывает женщин и детей! Рубить безоружных - удел труса! Хочешь сразиться с мужчиной?!! На равных?!! Бросай свой меч, и я тебя голыми руками задавлю!!!
  Оставлять оружие без присмотра запрещено уставом, но так или иначе убивать Каина я не хотел, потому плашмя шлёпнул его лезвием по плечу и тот отлетел шагов на девять, но устоял на ногах. Смертному не по силам такое. Такой удар свалил бы и быка, да ещё и оставил бы ему на коже вечное клеймо. Значит, нашего полку прибыло. Я ударил посильнее: Каин зашатался, но не упал. Хорошо! Я взмыл в воздух, схватил Каина за волосы и поднял над землёй. Гигант дёргал ногами и пытался отцепить мою руку, но я набрал высоту и предупредил:
  ― Падать будет больно!
  Но не смертельно - этого я ему не сказал. Однако Каин не успокоился и мешал мне в полёте, благо хоть лететь было недолго. Спланировав, я швырнул его на землю рядом с подскочившим от неожиданности младшим братом...
  Вернувшись на свой пост, я снова и снова прокручивал недавние события, пытаясь зафиксировать момент, когда ситуация окончательно вышла из-под контроля. Вспомнил. Прекрасная юная девушка, как две капли воды похожая на Лилит, вырвалась из рук матери, державшей её, и бросилась вслед за стадом. За ней устремилась мать, а потом все остальные... И началась кровавая бойня... Каин прав, я - убийца! Трус, испугавшийся толпы из детей и женщин... Никудышный сторож, не сумевший уберечь вверенное ему сокровище... Лилит снова обвела всех вокруг пальца, сумев выкрасть из Едема плод Жизни. Если бы она не выронила его, убегая, то снова бы обрела бессмертное тело. Но она уронила и потянулась за ним. Овечья шкура сползла с Лилит и я встретился с нею взглядом... Я должен был выполнить свой долг, но не смог... Всё это время я не переставал любить её, обманывая себя презрением к ней... Я пожалел Лилит и сохранил ей жизнь. Не моя вина, что от испуга она лишилась рассудка...
  
  Свидетельство от Лилит. Гл. 28
  
  Меч занесён. Я не хочу опять бесплотной тенью раствориться в снах и тихо начинаю повторять, как заклинание: 'Ани нихнесет бах'... Но смотрит прямо мне в глаза с тоскою глупая овца. И вот я в ней, овечка - в Зои. Руби, проклятый Херувим! Со стадом убегаю в поле пастись со всеми средь равнин. Пусть я - овца, зато живая, побыть овцой забавно малость! Но тут я шепот услыхала:
  ― Ну вот и всё! Тут ты попалась! Тюрьмой тебе овечье тело навеки станет!..
  ― Как некстати запретный плод овечка съела, - добавил мстительный Создатель.
  ― Нет, отпусти! Верни моё обличье! Я не могу всю жизнь траву жевать!
  ― Тебе уже не нравится? Отлично! Строптивых обожаю усмирять!..
  Я стала жертвою аферы из афер. Спаси меня, приди, мой Люцифер!!!
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 37
  
  Я выручу Лилит, ещё не знаю как. Она умеет создавать проблемы и раздувать в пожар любой пустяк, подобно истеричной Мельпомене. Наделать глупостей, потом на помощь звать - как это на неё похоже! Среди законов древних отыскать я должен пункт, который ей поможет. Хвала Творцу, я сильный адвокат, найду зацепку в этом сложном деле о неком юридическом лице, лишенном юридического тела. Срок апелляции покуда не истёк, я соберу все нужные бумаги. Лилит, надеюсь, извлечёт урок - иным побыть в тюрьме порой во благо. К упрёкам от неё готовлюсь я заранее: речь не идёт о полном оправдании.
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл.49
  
  Я смотрел на ожидающего своей участи Авеля и думал: вот он, человек лишивший меня всего, что мне было дорого, мой младший брат, которого я любил, как сына, мужчина, любивший мою дочь так сильно, что погубил и её, и себя, и мою благородную жену, и целый город ни в чём ни повинных людей. Авель, заметив мои колебания, скривил рот ухмылкой и сказал:
  ― Отбрось сомнения, Каин. Единственное в чём я раскаиваюсь, так это в том, что не уберёг Орли. Чтобы вернуть её к жизни, я бы не раздумывая перерезал тебе глотку! Что же ты медлишь?!! Думаешь, у тебя впереди - вечность?..
  Гнев пересилил жалость. Я поднял над собой камень и обрушил на рыжую голову брата. Хрустнули кости и брызнула горячая кровь. Дальнейшее известно всем...
  
  
  Свидетельство от Люцифера. Гл. 38
  
  Свидетели опрошены. В за давностию лет закрытом уголовном первом деле пока что рановато ставить точку. Кто виноват, кто прав - судите вы. В чём истинный мотив братоубийства? Заносчивость и зависть? Или гнев? Отчаянье любви неразделённой? А может, это кризис средних лет? Родительская боль? Заслуженная кара военному преступнику? Как знать...
  В своём вердикте вас прошу учесть все обстоятельства и скрытые улики, все слабости и плюсы двух сторон. От вас жду объективности во всём. Отбросьте всю предвзятость школьных знаний, доверьтесь сердцу, опыту, уму. Нет правды в ярлыках: бывает добрым зло и злым - добро! И это не софизм, а аксиома.
  Вся ваша жизнь - лишь сумма ваших выгод. Перед собой себя чтоб оправдать, в добре и зле находите ответы. И тут уж выбор ваш! Но вами найден выход: ответственность свою переложить на плечи тех, кто сам желает власти. Теперь нет выбора, поскольку есть приказ. Вперёд, ура! А если неудача, кто виноват? Не вы, а только вождь! Недальновидный гад! Ату его, ату! Свою осознавая правоту, давай плевать в недавнего кумира, топтать его знамёна в другом строю, под знаменем другим. За кем идёте вы? За мудрецом? Нет, вас пугает мудрости дорога, она для вас чрезмерно тяжела, как всё, что к себе требует усилий. У вас терпенья нет. Зачем вам долгосрочные проекты, длиннее вашей жизни? Вам подавай блицкриг! Сначала накорми, а там посмотрим! Вот ваше кредо, что из века в век толкает вас в объятья недоучек, таких как вы, знакомых и родных. Стремится к власти тот, кто над собой не властен: не ставший адвокатом адвокат, семинарист, непризнанный художник - они вас за собою увлекли. Несчастны сами, сделали такими всех остальных. Вы помогали в том. А неудачники способны только рушить. Задумайтесь, каким бы был ваш мир, будь поуспешнее они в своих стремленьях? Учтите, я ведь тоже адвокат - надеюсь, мой намёк для вас прозрачен.
  Закончим разговор о преступлении. Вольны вы высказать своё любое мнение.
  О Каине продолжим мы сказание, но дальше речь пойдёт о наказании...
  
  
  Свидетельство от Каина. Гл. 50
  
  Два тяжелых витых рога у меня на лбу постоянно напоминают мне о пролитой крови и не дают поднять глаза. Рядом со мной безумная женщина, разучившаяся ходить на двух ногах, которую я, наверное, всегда больше ненавидел, чем любил. Но она - всё, что у меня осталось из моей разрушенной жизни. Я заново учу её всему человеческому. Когда ей страшно, она становится на четвереньки и блеет... Чего ты испугалась сейчас? Успокоив женщину-овцу, я взял её за руку и повёл вслед за восходящим солнцем. Наши укорачивающиеся с каждым шагом тени рвались обратно, но мы сами больше ни разу не посмотрели назад...
  
  
  2004 - 13. 11. 2007 - 16. 11. 2009 - 28. 08. 2010
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"