По сравнению с другими временами года лето обычно называют безмятежным. Заканчивается очередная такая "безмятежность". Первая прохлада. После сезонного оптимистично-позитивного настроя, питавшегося обилием солнца, тепла, птичьими и человеческими голосами, бурлящей на улице жизнью, беспрепятственно проникавшей в дом через открытые настежь окна, впервые проснулись другие чувства и ощущения.

Нельзя сказать, что они пессимистичные или, не дай Бог, депрессивные, но в такие, как сегодня дни, напоминающие о предстоящих холодах и ненастьях, появляется какая-то неясная тревога и меланхолическая заторможенность. Все это склоняет к уединению, бездействию и желанию все бросить и устроиться вместе со своими мыслями и книгой в уютном кресле, прикрывшись для надежности пледом.

Вот и сейчас, солнце даже не выглянувшее с утра из-за туч, спряталось еще глубже под них. Стало темнее, заморосил дождь, смолкли птицы, изредка за окном сквозь шелест дождя слышны голоса и быстрые шаги торопящихся в укрытие людей. Под пледом в кресле уютно, книга в руках обещает приятное времяпровождение. Благо сегодня выходной и можно позволить себе немного похандрить. Да, да, наверное, подобное эпизодическое состояние близко к тому хроническому, которое незабвенный Пушкин называл "английский сплин или русская хандра".

Последние ерзания в кресле, чтобы удобнее устроиться, одеты очки, открыта книга, но вдруг взгляд зацепился за плед. Добротное, шерстяное изделие, цвета спелой вишни в традиционную клетку свисало с коленей и укрывало ноги. Всегда аккуратно сложенный и лежащий наготове в кресле или на диване, он был привычной вещью в небольшой гостиной. Батюшки, как же давно он сопровождает меня в жизни! Неужели подобные вещи живут столько?.. Не существуют, а именно живут!..

Его подарили мне мама с сестрой на мой двадцать какой-то день рождения. Возраст, можно сказать, еще никакой. Ни опыта, ни ума особого, ни умения по-настоящему ценить, что имеешь. Больше гонишься за тем, чего еще не имеешь. Очередная достигнутая цель быстро становится неинтересной и уже зовет новая. Не живешь, а постоянно стремишься. Не ощущаешь себя в том, что называется словом сегодня, а целиком существуешь в завтрашних планах.

Теперь мне совершенно ясно, что таким образом мы обкрадываем себя. Именно обкрадываем. Как же еще можно квалифицировать образ жизни, когда на реальную действительность мало обращаем внимания, а живем призрачным будущим, которого еще нет, а находящихся рядом близких и любимых людей принимаем за данность.

Солнечный летний день в те двадцать с чем-то... Дом родителей, откуда мы недавно разлетелись, как птенцы из гнезда, а теперь приехали ненадолго уже со своими маленькими семьями. Мама, целыми днями хлопочущая на кухне, на волосах привычный платочек, а натруженные руки торжественно держат большой пакет. Рядом, сияющая молодостью, сестра.

"Вот! Присмотрела его раньше. Сейчас самой не получилось вырваться в город, чтобы купить, попросила Наташу. По-моему, этот самой красивой расцветки, - говорила она, - Вещь хорошая, пригодится. С днем рождения!"

В самом деле, плед был красивый. Во времена того тотального советского дефицита неожиданно, на некоторое время, среди летнего зноя в продаже маленького городка появился редкий выбор качественных шерстяных пледов. "Да, он хорош, но зачем мне плед?" - разочарованно усомнился тогда, подстегиваемый жарой, мой молодой, непредусмотрительный ум и не особенно позаботился, чтобы скрыть эту мысль. Сейчас стыд окрашивал мое лицо в цвет, близкий пледу. Неужели то была я?..

Мамы давно нет. Ушла, никому не добавив перед этим забот о себе. Наоборот, в буквальном смысле до последних минут заботилась о других. Действительно близких людей в тот самый момент рядом с ней не оказалось...

Сестры, и та, что дарила мне этот плед вместе с мамой, и другая - теперь в иных странах. В разных сторонах от страны, в которой осталась жить я. Как-то разметало нас время, как порыв ветра перед летней грозой разносит далеко друг от друга легкие предметы, лежавшие до того по той или иной причине на земле рядом.

Куда девалась та большая и дружная семья, сохранявшая свое единство даже после того, как дети создали собственные семьи и разлетелись по своим гнездам? Как сейчас без нас живет где-то бывший родительский дом - когда-то начало и центр нашей семейной вселенной, слышавший каждое лето голоса всех детей и внуков? Где, наконец, та страна, в которой все это было?..

Может, мне все только пригрезилось?.. Но нет! Вот он плед - свидетель таких далеких во времени и таких близких в моей памяти картин, лиц и событий. Ладонь чувствует его мягкую, но уже далеко не такую пушистую, как прежде, поверхность. Он, как собака, верная всю жизнь своему хозяину, сопровождал меня все эти годы, переезжая со мной из дома в дом, согревал меня, им я часто укрывала маленькую спящую дочку, случалось, из-под него же потом посапывал мой внук.

Пригодился. Вещь хорошая. Мама была, как всегда, права. Права вдвойне. Он оказался способен сохранять не только физическое тепло, тепло тела, но и душевное, вложенное в него когда-то ею.

Вообще, думаю, нужно признать спорным материалистическое утверждение о том, что неодушевленные физические предметы могут обладать только физическими видами энергии.

В том же родительском доме, будучи еще подростком, я поинтересовалась у мамы одной вещью, привычно, но всегда как-то незаметно стоявшей в тихом уголочке дома, подальше от посторонних глаз. Это была маленькая, примерно 10 на 15, слегка обгоревшая по краям деревянная иконка с изображением Святого Николая. В доме других икон не было - троих детей старались воспитывать так, как требовалось в то время в обществе.

Изображение на дереве и сама дощечка сохранились почти безупречно, но бронзовые украшения в уголках маленькой деревянной пластины были оплавлены и покрыты зелеными окислами. Нужно думать, что температура, которой подвергалась иконка, была достаточно высокая. Эта алогичность и заставила меня спросить у мамы об этой вещи.

Во время войны она была примерно в том же возрасте, что и я, когда спрашивала. Частые бомбежки заставляли постоянно держать наготове погреб, стоявший чуть в стороне от дома, куда их семья едва успевала спрятаться, заслышав тяжелый гул подлетающей немецкой авиации. Это было небольшое село и средств массового оповещения, как в городах, там не имелось. Успеть спрятаться означало выжить.

После одного из таких налетов, когда перестала сотрясаться земля, они поднялись на поверхность и не увидели своего дома. Вероятно, попадание было прямым. Мои дедушка и бабушка с тремя младшими детьми (старший был на фронте в блокадном Ленинграде) стояли у дымящихся руин в том, в чем были перед бомбежкой. Их жилье превратилось в месиво из пепла и глины. Уцелели только две-три домашние птицы и, оглушенные, испуганно кричали и бегали неподалеку.

Ночевали под открытым небом, а когда руины остыли, стали искать в них возможно сохранившиеся вещи и утварь, которую можно было бы еще использовать в абсолютно опустевшем хозяйстве. Но, увы! То, что не сгорело, оплавилось. Единственной, оставшейся целой, правда, с оплавленными украшениями по краям, оказалась маленькая деревянная иконка Святого Николая. Все недоумевали, как при этом могло остаться почти неповрежденным дерево с изображением на нем. Никто из семьи тогда не получил даже царапины...

С тех пор Святой Николай считался семейным святым, а чудом уцелевшая иконка стала у нас передаваться из поколения в поколение. Помню, что в трудные минуты мама что-то тихонько шептала перед ней в укромном уголке родительской спальни. Сейчас она хранится где-то в семье сестры, той самой, с которой мама дарила мне этот вишневый плед.

Есть еще одна вещь, которая для меня больше, чем просто неодушевленный предмет. Примерно в те же годы, когда появился этот плед, мы с мужем подарили маме маленький нательный золотой крестик. Такую же цепочку к нему материально тогда не осилили, а повесить его на обычный металл показалось неправильным. Поэтому решили временно подождать, пока появится возможность купить к нему такую же цепочку.

Совершенно верно говорят, что ничто иногда не бывает таким постоянным, как сделанное временно. Жизнь полетела дальше, закружилась в хороводах разных событий, не всегда позволяющих подумать о том, что, как тогда казалось, может еще подождать. Когда мама умерла, я попросила сестер об этом крестике. Сняла у себя на шее украшение с цепочки и повесила на нее мамин крест. С тех пор он на мне неотлучно.

Мне кажется, что эта маленькая вещь не только знак связи с Высшим Разумом, который принято называть Богом. Это еще и ниточка связи с тем далеким и дорогим прошлым, когда в этом мире была маленькая семейная вселенная с центром в родительском доме, собиравшая нас всех у себя каждое лето.

Я тронула привычно висевший на шее маленький, согретый теплом тела, предмет и подошла к окну. Дождь прекратился, да и тучи на небе уже не были такими тяжелыми и плотными. Видно было, как солнце за ними искало разрыв, чтобы выглянуть. На улице по тротуарам опять заспешили прохожие. Вот и солнце, наконец, нашло просвет в поредевших тучах. С дерева напротив еще скатываются с листьев последние прозрачные капельки.

Все опять стало светлым, как прежде, и на улице, и в душе. Бережно сложенный на спинке кресла лежит вишневый плед. Хватит хандрить, пока жизнь зовет дальше!

Елена Григорян 08/2009