Виталий Терпилов спустился на первый этаж своего подъезда, приоткрыл входную дверь и сунул нос в зазор. Распахивать широко запрещалось, о чем сообщала выписка из закона, висящая здесь же, на двери. Можно нечаянно ударить того, кто подошел с другой стороны, а это -- уголовное дело. Если широко открыл и никого не задел -- просто административное нарушение. Убедившись, что снаружи пусто, Виталий вышел.
Первое апреля пошутило с раннего утра, не дожидаясь помощи юмористов. Вопреки ожиданиям тепла, толстые серые тучи уселись на небе, как обжоры за столиками. И ноют, роняя холодные слезы: ну когда принесут заказ? Терпилов прошел мимо детской площадки, огороженной высокими бетонными стенами, обитыми войлоком. Выходить за нее детям категорически запрещалось -- вредно для здоровья: ездят машины и велосипеды, ходят пьяные, может свалиться старое дерево. Маленькие человеческие фигурки в комбинезонах, ботиках и шапочках с помпончиками, учились ходить, сразу зная, где этого делать нельзя. Тем же законом охранялись и права взрослых по другую сторону периметра. Детский плач и смех вредны для живущих по соседству граждан.
А детей в последнее время появилось много -- сработал запрет на бездетность.
У Терпилова -- тоже ребенок, сын, трех лет. Полгода как просится в зоопарк, посмотреть живьем на зверушек, которых видел в залистанном до бахромы на уголках страниц большом квадратном атласе. Но в зоопарк до четырех лет нельзя, опасно для здоровья. Были, знаете ли, случаи -- и несчастные, и счастливые. Причем вторые проистекали исключительно из первых.
Виталий вышел из-за угла дома и влился в поток людей, идущих к остановке. Впрочем, поток подразумевает некую общность, что в данном случае не совсем так. Каждый шел сам по себе, держась на расстоянии от окружающих, как электроны от ядра атома, тем не менее, образовывая одно вещество. Никаких запретов на дистанцию при ходьбе не существовало, во всяком случае, пока. Так попросту удобней и безопасней -- возмущаться и терпеть в одиночку.
Троллейбус только ушел, до следующего -- минут десять, а давиться в маршрутке Виталий не любил. На это чувства достоинства у него хватало. Если не опаздывал.
Спрятался за остановку, закурил и достал книгу.
-- Здравия желаю, городские смотрящие. Знаете, почему подошли?
Как все соотечественники, за новостями Терпилов следил, чтобы не пропустить очередного запрета, принятого Верховным Собранием. Сначала народ по старинке плевал на глупые законы и продолжал курить, пить пиво и материться показушно, как бы назло закону. Но государство мозгами лучших его представителей быстро сообразило, что это -- отличный способ пополнить казну. Ну и самим оттуда зачерпнуть. Отслеживать финансовые махинации и трюки с налогами куда сложнее, поэтому за них брались изредка, в рамках показательных выступлений по телевизору. Сшибать мелочь с граждан руками смотрящих и оперативными решениями судов куда проще.
Миллион на Кипре попробуй заметь, а человек с велосипедом на тротуаре -- вот он.
Граждане знали об этом и молчали, огораживаясь хрестоматийной логикой: не так уж часто я курю и пью пиво; а на велосипеде не катаюсь вообще. Так что проживем, главное -- стабильность. И она не преминула наступить. Запреты издавались с потрясающей регулярностью, причем частота увеличивалась логарифмически. Стало нельзя ходить по левой стороне тротуара (движение в стране правостороннее), слушать музыку в наушниках (вредит барабанным перепонкам и отвлекает при переходе улицы) и разговаривать в общественном транспорте (мешает водителю, а значит, безопасности движения). Лишние разговоры вообще не поощрялись. По слухам, Собрание готовило законопроект о словесном спаме -- удельном количестве слов на единицу времени. Казалось бы, удобно. Но вместе с трамвайной болтовней под закон попадали все разговоры.
-- Понятия не имею, почему вы подошли, -- ответил Виталий. -- Если насчет сигареты, то я не на остановке.
Из-за сигарет и пива смотрящие давно не подходили. Эти запреты граждане более-менее соблюдали, но главное -- мода прошла. Как и в одежде, в законодательстве и его исполнении появились новые веяния, которые принято блюсти в первую очередь. У смотрящих таковым считался запрет на объяснения.
Вежливо, но настойчиво сержант прихватил Терпилова за локоток и повел вниз по улице.
-- В отделение, -- только и сказал он.
Была мысль сопротивляться, возражать и требовать, но Виталий от нее отказался -- хуже будет. Наверняка на его месте любой поступил бы так же. Хотя, вроде, куда хуже? Под любопытствующими взглядами прохожих (вон какой нарушитель! хорошо, что не я) Терпилова повели в участок.
На работу можно задержаться -- сегодня короткий день, вечером -- корпоратив, вряд ли кто хватится из-за опоздания. Правда, на сегодня выпало дежурить, но это после шести вечера, а там, опять же, начнется празднество.
В смотрящих отделениях он не был никогда, если не считать случая в ранней юности, когда его и двоих друзей застукали на стройке за игрой в карты. Тогда дело закончилось лекцией о вреде азартных игр и маленькой суммой, обнаруженных в карманах. То были другие времена. Глупость законов компенсировалась их невыполнением, поскольку по обе стороны запрета стояли его нарушители. Теперь же нарушали одни смотрящие, а гражданам предписывалось соблюдать. Здание, к которому привели Терпилова, при входе казалось ему цитаделью вседозволенности.
-- Вот, Игорь Владиславович, доставили, -- отчитался сержант, просунув голову в дверь кабинета, -- читал в общественном месте.
-- Вводи, -- донеслось изнутри.
Терпилова передернуло. Новый запрет вышел? А он не уследил? Вот и здрасте.
-- Здрасте, -- сказал из-за стола пожилой капитан, -- присаживайтесь. Я -- капитан Перфильев. Теперь о вас. Фамилия, имя, отчество, год рождения, адрес прописки, место работы...
Капитан щелкал по клавиатуре, пытаясь ввести данные, но компьютер отказывал -- приходилось жать заново.
-- Ты смотри, заело. Подожди, перезапущу. -- По лицу капитана стало ясно, что после перезагрузки ничего хорошего не произошло. -- Вот черт, придется писать вручную.
Взял листик бумаги, быстро вывел несколько слов и затряс в воздухе пером.
-- Разрешите? -- Виталий встал и обошел стол, чтоб увидеть монитор.
-- Нет! Нельзя! Отставить!
Капитан вскочил и выверенным движением заломил Терпилову руку, впечатав задержанного грудью в стол.
-- У вас просто флешка в системном блоке торчит. -- Сдавленным голосом ответил он. -- Для начала достаньте, а там проверим систему.
Подержав еще несколько секунд руку в заломе, капитан отпустил ее и заговорил шепотом:
-- Разбираешься в компьютерах? -- Терпилов кивнул. -- Ну глянь, только тихо. По новому приказу смотрящим нельзя при исполнении просить помощи у гражданских. Тем более -- задержанных.
Оказалось -- мелкий троян. Капитан испугался слова "вирус", это значило, что посещались запрещенные, непроверенные министерством сайты. В данном случае -- покерный сервер. Виталий убедил, что с такой чепуховой задачей он мигом справится.
На работе он делает штуки посерьезней. Обычный рерайтер никого не интересует. Айтишник с навыками рерайта -- другое дело. Чтобы не просто написать и выложить, а в нужное время в нужном месте.
Пока возился, капитан угостил чаем и, опять же, шепотом разъяснил, что служба смотрящего -- не слаще гражданской жизни. Нельзя надевать при исполнении домашнюю одежду, носки и трусы тоже должны быть форменными. Нельзя играть в шахматы, преферанс, домино и другие игры, нагружающие головной мозг. Насчет спинного ничего не сказано. Нельзя проявлять невежество, это вредит репутации смотрящих. Поэтому они при общении с гражданами молчат.
-- Ну и нельзя отпускать задержанных без протокола, -- завершил капитан.
Виталий перезагрузил машину, та заработала без глюков.
-- А как быть с тем, -- он осмелел после доверительной беседы, -- что на большинство запретов люди плевать хотели? Да и вы замечаете только то, что выгодно замечать?
Капитан приосанился, повел ухом в сторону двери и ответил нарочито громко:
-- Смотрящие реагируют на все нарушения! -- И продолжил тихо: -- А плюем на запреты мы все только до тех пор, пока не попадемся.
-- Но ведь глупо читать исключительно дома под подушкой. И надевать дырявые носки вместо целых!
-- Тссс! Не нам с тобой, Терпилов, решать, что глупо.
-- А кому?!
Капитан замахал руками, одной показывая на ухо, другой -- куда-то вверх.
-- Давай так. Телефон я записал, сейчас тебя отпускаю, в базу не вношу, считай, что провел профилактическую беседу. А книжки на улице лучше через наушники слушай, никто проверять не будет. Большинство слушает попсу, это поощряется. Запрещенное там или американское редко на людях включают. Наши ребята сами грешат, чего уж там. А вот с книжками у нас еще строже. Так что на наглом читателе могут сорваться. -- Порвал протокол и смял остатки. -- Если что с компьютером -- вызову.
-- А если я не приду? Это же не запрещено?
Перфильев сложил губы трубочкой и выдул через них воздух.
-- Я-то думал, мы подружились... Не запрещено, конечно. Но ты же наверняка иногда выходишь на встречную, на улице или в супермаркете? Или переходишь в наушниках проезжую часть. Или разговариваешь по телефону в общественном транспорте. А так -- я тебя набрал, ты -- меня, и оба довольны.
-- Вообще-то это называется коррупция.
-- Вообще-то не умничай. Закон -- законом, а человеческие отношения никто не отменял.
Капитан точно сформулировал суть современной жизни. Запреты служили эдаким пугалом, которого на расстоянии боятся, а вблизи видят соломенные потроха и пинают "чудовище" под матерчатый зад. Не хватало шага до смелости признать чучело чучелом и убрать его. А вместо поставить здорового -- умственно и физически -- стража закона.
-- Алло! -- Капитан взял трубку. -- Семеныч? Что случилось? Сына задержали? Играл с друзьями в футбол на асфальте? Ну-у... Это же запрещено... Вредно для голеностопа... Кто задержал? Сержант Соскин из Столичного? Дай ему трубочку... -- Капитан отвлекся на Терпилова и прикрыл трубку ладонью. -- Семеныч, мой автослесарь. Сейчас решим. В Столичном райотделе есть капитан, с которым мы меняемся подопечными. Очень удобно. Вся система на этом держится. Ну, все... -- Он махнул рукой, прогнав и попрощавшись одновременно.
Виталий вышел на крыльцо райотдела и закурил. Никто слова не сказал, потому что рядом стояли рядовые и сержанты и тоже курили. Несколько смотрящих, видимо, сдавших смену, потягивали пиво, не стесняясь. Кто оштрафует, если кругом свои? Мда, свои... Теперь он тоже свой, придется сотрудничать. Зачем неприятности? У него жена, ребенок, недоплаченный кредит за квартиру -- все требуют заботы и внимания.
На остановке Терпилов дождался троллейбуса, приготовил купюру с предупредительной надписью "Деньги портят" и поехал к станции метро.
Агентство "Яркий", в котором он имел честь работать редактором развлекательной ленты и по совместительству веб-мастером, занимало целый этаж офисного небоскреба. Изначально оно называлось "Bright", но год назад ввели запрет на англоязычные названия юридических лиц, пришлось переименовывать. То же касалось иноязычных профессий, этот запрет обещали ввести со второго полугодия. Предварительно, вторая должность Терпилова будет звучать, как интернетчик или сетемастер. Все это делалось, естественно, в рамках борьбы за чистоту языка.
Виталия действительно никто не хватился, по офису разгуливало предвкушение корпоратива: нарядные девочки, слегка выпившие мальчики, отсутствующее руководство. День основания агентства красноречиво совпал с Днем дураков. Соответственно -- не смешные шуточки, топорные розыгрыши и поздравления "с праздничком", искусственные, как цветы в коридоре офиса.
-- У вас вся спина белая!
-- А у вас вся бухгалтерия белая!
Терпилов забился в свой огороженный шкафами уголок и включил компьютер в поисках новостей. В правом нижнем углу горели цифры часов. Виталий не перешел на летнее время -- галочку автоматического перехода убрал, а вручную не выставил. Ладно, потом.
К прессе запреты добрались во вторую очередь, после того, как разобрались со здоровьем физическим и умственным. Критика государственных органов -- клевета, ссылки на зарубежные источники -- разжигание межнациональной вражды, красота в любом ее проявлении -- порнография. Журналисты балансировали на тонком лезвии цензорского ножа, соответственно, статьи получались все, как одна: ровные, выхолощенные, пресные. Но без грамматических ошибок -- за каждую грозил штраф, за рецидив -- отнятие лицензии.
О стилистике в запрете речи не шло, всему свое время.
Ленты пестрели первоапрельскими новостями, "утками" с якобы смешным содержанием. На самом давно было не смешно, потому что запреты в СМИ не предусматривали малейшего поползновения в сторону юмора. Получалась обычная желтизна, а заголовки с откровенным бредом вполне можно было видеть и в остальные триста шестьдесят четыре дня.
Наспех склепав пару статеек на валу рерайтерского вдохновения, Виталий развернулся в другой угол. Там висел карнавальный костюм. Его предполагал дресс-код на корпоративном празднике -- что-либо, связанное с журналистикой. Терпилов выбрал костюм маляра. Комбинезон цвета хаки выпросил у дяди Миши, завхоза, который недавно красил стены в новостийной комнате. Клетчатую рубашку нашел дома, среди балконного барахла. А треуголку из газеты сделал сам, она-то и венчала костюм, привязывая к теме.
Виталий представлял, как появится за столом со всегдашней фразой дяди Миши:
-- Привет бойцам невидимого фронта!
Все наверняка узнают комбинезон и покатятся с хохоту. Ладно, просто улыбнутся. Уже немало для коллектива, в котором здороваются через раз -- либо заняты, либо незнакомы. Каждый сам по себе. Терпилову хотелось, чтобы на празднике все были вместе, а он, как часть целого, блестел драгоценным камнем в ожерелье. Остальные наверняка просто расфуфырятся, а он выступит оригинально.
Было немножко боязно -- разве может один человек изменить устоявшийся порядок вещей? Засмеют...
Излишне выпендриваться тоже не стоит -- запреты касаются и празднований. Уровень музыки не превышает ста тридцати децибелов (вредно для барабанной перепонки), содержание песен соответствует категории "двенадцать плюс" для общественных организаций, "шестнадцать" -- для коммерческих, "восемнадцать" -- для физлиц. Меню -- не более тысячи килокалорий на человека, чтобы избежать опасного уровня холестерина. На большие мероприятия, вроде брайтовского корпоратива, руководители обязаны приглашать смотрящего из потребительского союза. Иначе -- штраф и годовой запрет на все виды празднования.
Кое-как дотянули до шести вечера и собрались в холле ресторана, что на другой стороне улицы.
Из комнат для переодевания выходили наряженные дамы и кавалеры. Тема маскарада не особо волновала их -- вечерние платья и клубные костюмы они украсили медийными аксессуарами, тем ограничились. Брошки-микрофоны, планшеты в руках и телефонные камеры -- через час их можно спрятать, чтобы не портить дурацкими причудами безупречный внешний вид. И все порознь, максимум по двое -- разговаривают или мотают головой в наушниках, боясь, что кто-то влезет в уютный мирок.
Наблюдая за коллегами в просвет двери, Тепрпилов предвкушал триумф. Сейчас он взорвет эту чопорную вечеринку! Возле него соберется кружок, и все будут восхищаться, расспрашивать, трогать руками. Все будут вместе.
До начала оставалось пять минут, уровень фонового лаунжа пошел на спад, сотрудники "Яркого" собрались в холле. Улучив момент, Виталий поправил помочи комбинезона и шагнул в переполненный светом и музыкой зал...
Затихло все -- от динамиков до голосов. Люди смотрели на Терпилова: со снисходительной улыбкой, круглыми глазами, хмуря брови -- по-разному. Разно шли по жизни, разно стояли на празднике, разно смотрели. Каждый по-своему, не боясь чужого мнения, потому что не высказывая собственного.
-- Ты че, Терпилов, охренел? -- спросила сзади бог весть откуда взявшаяся замдиректора Виктория Максимовна Гольдберг. -- Ну опоздал утром, я сделала вид, что не заметила. Думала, ты свежие запреты читаешь, задерживаешься. А ты, я вижу, просто нажрался вчера?
На Виталия смотрели те же коллеги, теми же взглядами, но теперь они казались расстрельным взводом. Одним, единым. Так смотрят на человека, который в толпе справляет нужду.
-- А в чем, собственно, дело? -- спросил Терпилов, поворачиваясь, как бы у всех.
Замдиректора поправила прическу и осмотрелась в поисках врагов.
-- Со вчерашнего дня, Терпилов, нельзя носить одежду, по цвету напоминающую военную. Глянь на свой комбинезон, куда ты в нем вырядился?
-- Это костюм маляра дяди Миши, -- потупив взгляд ответил Виталий. -- Шапка газетная, думал, будет смешно и с подтекстом...
Она еще раз осмотрелась и повела Виталия в угол холла, придерживая за локоток, как в танцах партнер партнершу. Или как умудренный врач -- душевнобольного. Остановила и прижала морщинистой наманикюренной пятерней к стене.
-- Знаешь что, Терпилов, иди-ка ты со своим подтекстом... Пока смотрящего нет. Хорошо, что это мой знакомый, и он опаздывает.
-- Я могу все исправить! Шапка-то из газеты осталась?
-- А все остальное ты снимешь? Это другая запретная статья, страшнее штанов-хаки. -- От входной двери замдиректора окликнули, она стала пунцовой. -- Короче, Терпилов, вон отсюда! Ты, кажется, сегодня дежурный? Так вот, у нас до плана одной первоапрельской "утки" не хватает. Иди, пиши и маскируй так, чтобы смешно не было!
Оказывается, вокруг них собрались гости и внимательно слушали. Как побитая собака, Виталий понурил голову, поджал хвост и побрел в комнату для переодевания. Триумф обернулся позором.
Он вернулся в офис, сел в закуток и включил компьютер. В глупой задумчивости ни о чем, глядя в одну точку, просидел до одиннадцати. Жене можно не звонить, она уложила ребенка и уснула сама, зная, что Виталий будет поздно.
В голову не шло ничего, кроме мыслей о запретах. Как так: за один день невиновный человек стал сначала побегушником у смотрящих, а затем -- посмешищем для коллег? Что нужно делать, чтобы горнолыжником проскочить по жизни через узкие воротики, остающиеся от вездесущих, плодящихся, как тараканы, табу? Рано или поздно слетишь с трассы, разобьешься насмерть, и никто не унесет накрытого одеялом. Пройдут мимо, каждый занятый своими воротиками.
В поисках вдохновения Терпилов зашел на страницу Верховного Собрания -- первоисточник запретов. И его осенило.
Ближе к полудню разбудил телефонный звонок. Виталий поспешил взять трубку, пока домашние не проснулись. Звонил капитан Перфильев:
-- Давай, бегом ко мне! Надо почистить компьютер. Полностью! Ты что, не в курсе? Такое творится!..
Выйдя на балкон покурить, Терпилов увидел, как на детской площадке старенький трактор с надписью "Теплосети" валит забор. За рулем -- не пьяница в спецовке, а мужчина в спортивном костюме, один из родителей. На радость окружившим трактор мальчишкам он газовал и скрипел отвалом о металл рабицы.
А в кухонном окне видно, как по улице в сторону метро идут люди -- маленькими и большими компаниями, разговаривают, улыбаются.
Наскоро поев, Терпилов выбежал на улицу, распахнув от нетерпения дверь подъезда, и вошел в людской поток. Транспорта не было, поэтому все шли пешком. Легкая, как женская походка, апрельская погода благоприятствовала прогулке.
-- А все началось с того, что на сайте Верховного Собрания появился новый запрет... -- рассказывали в пешей колонне.
-- Да, я тоже это слышал, запрет на появление в одиночку в общественном месте...
-- Сначала подумали -- первоапрельская шутка, но число стояло второе.
-- Выходной, в Столице все как вывалили... И сообразили, что вместе -- веселее...
-- Ну вот под это веселье быстро организовались и захватили Собрание и Резиденцию Верховного Руководителя...
-- И у нас местных смели за час, и по всей стране так же. Оказалось -- просто.
-- Да если бы шутка, давно стерли бы. А запрет до сих пор на сайте висит, -- прохожий потряс планшетом.
-- Некому стирать. Все разбежались. И кто теперь запреты будет придумывать?
Вжав голову в плечи, Виталий повернул в сквозняк, который выводил к отделению смотрящих. Неужели он один, простой шуткой, смог перевернуть страну с ног на голову? Или ей немного нужно было, чтобы перевернуться?
В отделение было пусто -- не в честь выходного, а в прямом смысле. Сквозняк волочил по полу бумаги, хлопали сами по себе двери, слышалось шуршание воды в незакрытом кране. Смотрящие, видимо, тоже выполнили новый закон -- вместе покинули отделение. Пройдя по коридору, Терпилов рассмотрел в кабинетах разбитые окна и камни на полу, которыми били стекла.
Виталий вдруг, подумал, что преступники всегда держались вместе: на улице, в политике, в тюрьме. А законопослушные граждане, такие умные и правильные, допускают из века в век одинаковую ошибку -- ходят порознь. Вот и теперь так будет, ведь понятно же, после произошедшего старые запреты отменят, введут новые. И опять никто не будет сопротивляться: интеллигенция побоится, пролетариату -- запрещай, не запрещай, закон не писан.
В раздумьях Виталий дошел до кабинета Перфильева. Капитан сидел за компьютером и азартно двигал мышкой.
-- А, Терпилов... Заходи. Время появилось -- на танчиках катаюсь. Это я в панике тебе позвонил, думал, помощь понадобится. Ты извини, зря поднял. Наше столичное начальство первым дало деру, как толпу увидело. Довели, значит, народ.
-- А ты чего не дернул? -- Виталий сам удивился внезапному "ты", но капитан не отреагировал.
-- А куда мне? Я к тебе поближе.
Терпилов рассматривал капитана, пытаясь по внешним проявлениям определить, шутит он или нет. Если нет, то почему. Перфильев уловил любопытствующий взгляд.
-- До того, как разбежаться, наши успели отследить, откуда выложили статью. Город -- наш, организация -- твоя. Сходится. Пройдет несколько часов, эта информация станет общедоступной, и тебя сделают лидером переворота. Чем закончится -- не знаю. Но я на твоей стороне. -- Он поерзал и залез рукой в область поясницы. -- Если бы ты знал, как мне давит резинка казеных трусов...
Виталий вышел на крыльцо и закурил, как накануне. Только теперь -- в неуютном одиночестве. Будто ты один нарушаешь запрет, из-за угла выскочат смотрящие и возьмут с поличным. Впрочем, сейчас наверняка все запреты отменены, за ними некому следить и некому выполнять.
-- А если Перфильев прав? -- вслух проговорил Виталий. -- Если меня найдут и спросят: "Каким ты, смелый наш человек, разрушитель системы запретов, видишь будущее?". Что ответить?
Наверное, в будущем не нужно запрещать. Любое табу вредит: появляется желание его обойти, посмотреть, что за чертой, нарисованной обществом. Отсутствие любопытства гораздо вреднее для здоровья, чем алкоголь, табак и картошка с мясом вместе взятые. А любопытствовать нельзя. И натягивается внутренняя струна, и не звенит она уже -- дребезжит, рвется. Волокна стираются по чуть-чуть, и в любой момент: "Дзинь!". Одна за другой, пока не останется последняя, на которой сыграть -- виртуозов не осталось.
-- Ну что, -- продолжил Терпилов вслух, -- коль я теперь важная шишка, начну менять мир. Точнее -- ререайтить, кое-что в старом все-таки было хорошего.
Первыми деяниями в его планах значились возвращение дяде Мише комбинезона и поход с женой и сыном в зоопарк. Вместе.