Аннотация: История отношений асексуальной молодой девушки и "обыкновенного" мужчины средних лет, рассказанная им самим. В мизерных количествах присутствует ненормативная лексика, - кажется, об этом нужно предупреждать.
Пыльная буря
Алексей
Моя жизнь подбиралась к концу, и вот, вдруг, неожиданно я испытал острую потребность перенести произошедшее со мной на бумагу, начиная с последних событий, послуживших причиной приближавшемуся концу - желание, в сложившихся обстоятельствах больше похожее на насмешку. Записывать свои мысли для меня вообще не свойственно - несмотря на то, что я всегда испытывал склонность к гуманитарным наукам, я никогда не писал ничего, что представляло бы собой художественную ценность, ограничиваясь сухими научными работами и докладами, не имел никогда личного дневника или популярного в наше время блога, и даже мой блокнот для заметок находился всегда в идеальном, каком-то лабораторном порядке. До чего же, должно быть, будет неприятно и скучно моё повествование в литературном плане, написанное человеком, привыкшем к подобному писательскому моциону, ограниченному сухим набором заученных фраз. Если бы у меня были читатели, я бы, должно быть, сделал кокетливый реверанс в их сторону, попросив простить нудность моего слога, однако, таковых у меня не имеется и быть не может - и потому ещё более удивительно то, что я всё ещё держу в своей левой руке ручку, а не бутылку плохого портвейна.
Право же, я уже достаточно рассказал о себе - рассказал даже слишком много, потому что этот рассказ посвящён вовсе не мне, и только мой вечный, переходящий все границы эгоцентризм и то, что уже с утра я уже успел изрядно "набраться" - всё же я сумел выжать из своего закостеневшего рассудка хоть одно живое, нормальное слово - так вот, только не вытравленная любовь к апломбу и общая нетрезвость не дают мне приступить к главному. Должно быть, если размышлять с литературной точки зрения, я сделал довольно изящное вступление - в меру краткое и в меру честное, и перед глазами воображаемого мною же обладателя этих записок уже успел бы возникнуть достаточно обыденный образ, нещадно эксплуатируемый писаками всех мастей: спившийся интеллигент, в прошлом явно интересный мужчина, теперь же подверженный перманентным приступам самокопания и, вероятнее всего, глубоко разочаровавшийся в женщинах: одна из них, юная красотка с ореховыми глазами, бросила его, предпочтя какого-то молодого балбеса на дорогой спортивной машине. Возможно, это и соответствует правде в какой-то мере, но теперь, теперь меня уже не интересует уже ничего, связанное с этим человеком.
Если бы у меня осталась бы к нему хоть капля участия и любопытства, я бы, должно быть, начал бы следующий абзац так: "я встретил её на вечеринке у своей старинной знакомой", или же даже с чего-то ещё более безнадёжного, вроде - "однажды я женился". Но, конечно же, за неимением этих бесполезных качеств, я, пожалуй, начну с самого начала, насколько только оно мне известно.
*
Её мать была родом из Югославии - именно ей главная героиня моего повествования обязана своим прекрасным, непривычным для русского слуха именем. На какую-то часть хорватка, на какую-то - русская, она была амбициозной молодой девушкой, которая точно знала, чего хочет от жизни, - поэтому в семнадцать она покинула Загреб, и переехала к сердобольным родственникам в Ленинград. Она поступила на физический факультет Университета и совершила лучшее, что только могла сделать в своей жизни - влюбилась в отца моей драгоценной знакомой, который имел историю ещё более занимательную, чем его любовь. Он учился на последнем курсе химфака и был сыном одного советского дипломата, имя которого я, говоря по правде, запамятовал - память стала в последнее время подводить меня - весьма важной шишки, и столь же безымянной для меня - память, память! - индийской девушки, наверняка такой же черноглазой, как и моя давнишняя знакомая. Как водится, они были едва знакомы. Поначалу это была довольно бестолковая влюблённость, основанная на выдумках, редких переглядываниях и подслушанных историях; её первое время - три осенние недели - были для хорватки самыми невыносимыми за всю её короткую жизнь: прекрасный молодой человек, богатый по меркам времени сверх всякой меры, красивый и почти столь же умный, как и гениальная юная студентка, не испытывал никакого интереса ни к чему, кроме единственной своей возлюбленной - химии, о чём давно знал весь Университет, уже махнувший на безнадёжного одержимого рукой. Никто не помнил, что бы когда-нибудь он оказывал кому бы то ни было, женщине или мужчине, знаки внимания, и она, одна из десятка влюблённых в него студенток, ничем поначалу не выделялась для него среди прочих. Он, конечно, о ней слышал - она тоже стала чем-то вроде местной знаменитости из-за своего выдающегося ума, но никакой заинтересованности не проявлял - первые личные встречи были лишены и намёка на взаимность, как только бы ни старалась она понравиться ему.
Девушка без конца винила свою нескладную наружность или же слишком бойкие, неженственные манеры, полагая, что причина его холодности может лежать в ней самой и только в ней, и уже успела пройти все степени любовный тоски, когда в один из ничем не примечательных дней на границе зимы и осени он сам не подошёл к ней с заветным и простым предложением - пройтись по городу после занятий, и улыбнулся и ничем не объяснил этот неожиданной переход от полного равнодушия к юношеской напористости. Этот поступок не получил никаких объяснений даже после их женитьбы, после того, как родились дети, но, как полагает главная героиня моего повествования, её отец, будучи человеком, мало сказать, просто расчётливым и прагматичным, понял, что едва ли в жизни ему встретиться человек более близкий по духу, чем эта неказистая югославская девушка. Я видел её фотографию - быть может, она действительно не отличалась красотой, зато обладала невероятным интеллектом и набором прочих полезных качеств, редко разом встречающихся у молодых девушек: самодостаточностью, простотой в общении, полным отсутствием любви к глупому кокетству и отличным чувством юмора, что позволило ей стать для своего мужа прежде всего даже не любовницей, а другом, человеком, которому он мог доверять, как никому в жизни.
Впрочем, после их сближения стало известно другое, не менее интересное обстоятельство жизни прежде равнодушного ко всем химика: только последние годы, проведённые целиком и полностью в Ленинграде, были для него столь целомудренны, однако школьная пора, когда он следовал за отцом по всему свету - Лондон, Москва, а в основном - далёкий жаркий Дели - изобиловала любовными приключениями всех мастей, закончившимися не вполне безобидно - в Индии он оставил свою внебрачную дочь, ненужного, случайного ребёнка, из-за которого его родитель вынужден был ежемесячно раскошеливаться на определённую сумму. Впрочем, лёгкую на подъём молодую жену это не смутило, и через восемь лет в их доме появился "законный наследник" - маленький крепкий мальчик с чёрными глазами и упрямым характером. Я почему-то отчётливо запомнил их совместную фотографию. На ней молодая женщина, худенькая, со впалыми щеками и озорным подростковым взглядом, сидела на стуле, придерживая на коленях очаровательного ребёнка, линия век которого из-за густых ресниц казалась сплошь чёрной; позади неё стоял матово-смуглый мужчина, смотря почти безо всякого выражения прямо в объектив. Он был по-настоящему красив, и черты лица его были мягкими, будто даже немного женскими, однако короткая бородка и этот странный, строгий взгляд добавляли ему мужественности.
Этот ребёнок стал первым из их трёх детей - через пять лет появился на свет второй мальчик, неожиданно заметно отличавшийся от старшего брата как характером, так и внешним видом, а ещё через три - младшая дочь, единственная из всех героев моего повествования, которую я назову по имени, по её прекрасному нерусскому имени - Драгана.
Со старшим братом, с которым Драгана была во многом схожа, из-за разницы в возрасте она почти не общалась - тем более, что сразу после школы он уехал в Москву, решив пойти по стопам своего удачливого деда. Он был - хотя, почему же был, если до сих пор он жив, и в последнее время даже реже стал выезжать из страны, из-за чего я вечно боялся наткнуться на него на улице - человеком сдержанным, немного самовлюблённым, проницательным более, чем нужно, и, несмотря на то, что на вид казался скорее мягким и добросердечным, большинство знакомых - и я в том числе - старались как можно быстрее сглаживать все острые углы в отношениях с ним. К тридцати четырём годам он достиг невероятных высот, и жизнь его была будто написана, а не прожита. Каждый шаг был просчитан, и всё восхождение к вершине напоминало великолепную шахматную игру. Если подобная аналогия уместна, он кажется мне отличником, над которым никому не хочется насмехаться - редкое явление, и за свою долгую жизнь я не встречал человека настолько соответствующего какому-то форсайтовскому, буржуазному идеалу успешности. У него есть всё - деньги, карьера, семья, даже парочка-другая старинных университетских друзей, с которыми он порой может скоротать вечерок и выпить ровно столько, что бы не быть ни пьяным, ни трезвым. Иногда я думаю, есть ли всё это для него счастье: власть, богатство, непримечательная жена, столь же безупречная, как и он сам, блестящая репутация и это особое, по-взрослому скрываемое детское хвастовство и самодовольство, заметное в каждом его движение и поступке? При всей его внутренней силе и остром уме странно было бы довольствоваться подобной жизнью, напоминающей скорее бессмысленное соревнование, однако, что тогда мешает ему прожить её по-своему? Я не могу ответить на этот вопрос; Драгана, должно быть, единственный человек, который точно знает ответ на него, - но, конечно же, она никогда никому его скажет.
Средний её брат, вопреки всем ожиданиям, вырос человеком совсем другого толка, если не сказать, противоположного. Из-за их "чудовищной разности" в детстве они находились в состоянии перманентной войны, причин и поводов которой не помнил уже никто, будто Драгана родилась уже с глубокой обидой на брата. Он обладал определённым умом и сообразительностью, как и все члены семьи, но у него они выливались скорее в какую-то ловкость и практическую хитрость, позволявшую ему проворачивать ему любые незаконные дела, оставаясь безнаказанным. Этим своим талантом он гордился и, по слухам, активно пользовался - я говорю "по слухам", потому что никто, даже старший брат, ловко совавший нос в чужие дела, не мог сказать точно, чем сейчас он занимается. В Петербурге он отучился несколько лет на юридическом, потом бросил учёбу и, промотавшись года три между двух столиц, переехал в США, где его след и теряется - конечно, он звонит домой (чаще брату) пару раз в месяц, бодрым голосом сообщает о том, что у него всё прекрасно, с некоторой иронией спрашивает о своей "любимой" младшей сестрёнке и кладёт трубку, проговорив без остановки полчаса, но ничего точно не сказав. Я ни разу не видел его лично, только знал по рассказам Драганы - сейчас она относилась к нему более спокойно, но всё же не без некоторого презрения, полагая его весьма бестолковым молодым человеком, который зря растрачивает свои способности. Ему уже почти тридцать, говорила она, однако, он до сих пор остаётся непослушным ребёнком; свои слова она подкрепляла рассказом о том, как три года назад он неожиданно, без всякого предупреждения (что уже говорило для Драганы о многом) приехал в Россию, пробыл недолго у старых друзей в Питере и далее поехал в Москву, где безудержно пил всё оставшееся время. На вопросы об источниках своего дохода, он, просадивший в городе кучу денег, не отвечал, но от внимательного взгляда Драганы ничего нельзя было скрыть - в конце концов, она оказалась абсолютно убеждена в том, что брат её весьма нечист на руку (скорее всего, наживается на незаконных финансовых операциях), знает не понаслышке о наркотиках и только чудом не проводит годы своей молодости за гостеприимной и крепкой американской решёткой. "Я не совсем понимаю, как люди могут быть... такими", - говорила она мне, и в этот момент её обычно непроницаемое и застывшее, словно у статуи, лицо приобретало наконец живое, человечное выражение, и дальше я мог слушать её уже только с превеликим трудом.
Я так долго разорялся о её семье - право, сам не знаю, зачем, хотя нету никакого смысла и в совершении других действий, поэтому я, пожалуй, продолжу в своём прежнем занудном ключе исписывать один за другим бесполезные белые листы.
*
Драгана родилась двадцать седьмого июня тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года. В раннем детстве она мало чем отличалась от прочих детей, и назвать её вундеркиндом было, пожалуй, нельзя, хотя она много раньше обыкновенного срока научилась говорить и читать. Её образование было не принудительным, какое обычно получают дети в школах: весь процесс обучения проходил как бы между играми и общением с родителями и братьями, но даже если временами он переходило в занудство, это нисколько не утомляло её. В восьмидесятых её семья много ездила по Югославии, часто оставаясь на лето в Загребе, где маленькая Драгана умудрилась почти не напрягаясь выучить сербскохорватский, до того хорошо, что в речи её даже по приезде обратно в Ленинград путались русские и иностранные слова. Однако, несмотря на подобную способность к языкам, главным образом она с самого детства тяготела к математике - позже, в школе, на уроке ей было решительно нечего делать, а мать совершенно не знала, чем занять ум дочери, считавшей в уме, как калькулятор. Впрочем, подобное можно было сказать почти обо всех предметах: и биология, и химия, и уж тем более языки казались ей делом пустяковым, и дневник безо всякого напряжения со стороны обладательницы наполнялся исключительно отличными отметками. Учителя, тем не менее, её недолюбливали: в первую очередь, должно быть, за то, что она всё-таки была умна много более их самих, а так же за её известную высокомерность и даже снобизм. Драгана не обращала ни них, ни на школу никакого внимания, часто прогуливала без объяснения причин, но вела себя столь безупречно, что никто не мог обнаружить в её словах и тени дерзости, хотя в последние годы она и дала повод для вызова родителей к директору.
В связи с этим происшествием, пожалуй, теперь бы мне хотелось прекратить это бессмысленное перечисление талантов и вспомнить её характер, а главным образом - одну её отличительную черту, из-за которой, говорю я себе, всё и началось, и случилось так, как случилось, хотя знаю прекрасно, что во всём виноват я и только я сам. Выдающийся ум давал Драгане повод для гордости и вполне обоснованной самоуверенности, которую она проявляла редко, но сама ощущала непрестанно: чувство постоянного превосходства над прочими людьми вылилось в полное безразличие к их делам, исключая события ограниченного родственно-дружеского круга, к которому она всё же проявляла подобающее участие. В этот круг было сложно попасть: Драгана редко была довольна общением с кем бы то ни было, постоянно выискивая в человеке недостатки - по собственным её словам, женщины были слишком глупы и не самодостаточны, а мужчины никогда не были готовы довольствоваться простой дружбой с подобной девушкой.
Тут-то я и подошёл к главному: главному, о котором бы мне не следовало вспоминать, но тогда мои записки потеряют последнюю каплю смысла - и было бы глупо обрывать их, потому что никакого другого занятия у меня сейчас нет, разве что только тратить на выпивку последние деньги. Драгана бы одобрила подобный выбор - всяко лучше заниматься любым бестолковым делом, чем просаживать когда-то заработанные тысячи на то, что только разрушает организм. Хотя нет, сейчас я не так уверен насчёт её мнения - да, должно быть, для меня она скорее бы предпочла второе.
Естественно, тех мужчин, которые желали общения с ней, привлекал в основном не её удивительный ум, а её не менее потрясающая красота. Думаю, внешность Драганы была тем редким случаем совершенно классической красоты, которая не может подвергаться критике, потому что она была прекрасна объективно, и это математически просчитанное совершенство рифмовалось с её склонностью к точным наукам. Мне бы так не хотелось повторять её портрет ещё и здесь, на бумаге - во-первых, он и так неизменно присутствует перед моим внутренним взором, а, во-вторых, все эти записи не имеют никакого отношения к литературе и я освобождён от каких бы то ни было писательских обязанностей: описания нрава героев, их внешности, даже озвучивания их имён, но нет, нет, всё же во мне горит непреодолимое желание оставить здесь хотя бы малейший отпечаток её облика. Итак: средний рост, стройная, не полная, но всё гладко-округлая фигура, сильные руки с прекрасными острыми пальцами, матовая и тёмная, почти как у отца, кожа и овальное лицо, которое действительно походило на лицо античной статуи, и своим точёным великолепием, и тем, что выражение его чаще было холодным и безучастным, словно Драгана не могла пошевелить ни единым мускулом и только следила за всем внимательно чёрными бархатистыми глазами. Я до того хорошо помню его, что, наверное, если решусь нарисовать Драгану, вспомню точно число ресничек и каждую точку родинки посажу на нужное место. Если я закрою глаза, я знаю, что увижу её так, будто сейчас она стоит передо мной, и тогда уже точно не смогу ничего с собой поделать, а только отброшу ручку в сторону и забуду про свои дурацкие записи: такое бывало много раз, и я знаю, что за мимолетной эйфорией мне сразу накроет с головой стыд, который с каждым разом делается будто сильнее, окончательно омрачая единственное счастье, доступное мне сейчас, поэтому - я пишу дальше, медленно, старательно подбирая слова, подробно останавливаясь на всяком пустяке, потому что это так же, как и выпивка, помогает мне выправить свои мысли, что бы они перестали виться вокруг одной точки, будто пчёлы около улья.
Между прочим, я забыл про то, от чего недавно отступил - о том случае, когда родители её неожиданно были вызваны в директорский кабинет. Случай, в общем-то, был едва ли не типичным: на перемене один из местных лоботрясов, конечно же, давно отметивший про себя красоту одноклассницы, наполовину в шутку, наполовину ради собственного удовольствия, со смешком шлёпнул Драгану пониже спины. Вполне обыденной была реакция школьников: смех, улюлюканье, какие-то возгласы, однако, сама Драгна повела себя немного иначе, чем прочие девушки в подобной ситуации - резко развернулась и со всей силы ударила мальчишку в нос, отчего тут же по его лицу потёк красный ручей, и, не давая ему опомниться, весьма метко и ощутимо пнула в коленную чашечку. Парень взвыл; нос был сломан, ноги сами подкосились, и он упал, пачкая кровью пол. Ученики сразу замолкли. В растерянности они переводили взгляд с корчившегося на полу парня на Драгану, которая, казалось бы, меньше всех была испугана этим происшествием. Она, на несколько секунд задержавшись взглядом на стонущем однокласснике, пожала плечами, будто не имела к этому никакого отношения, и отошла в сторону, доставая из сумки учебник.
Конечно же, она получила выговор, нос неудачливого шутника был сломан, и родители были вызваны немедленно. Директор посоветовал сводить к Драгану к психологу, но мать только хохотнула в ответ на это предположение, добавив, что всё это совершенно нормально. Быть может, на это бы действительно никто не обратил внимания, если бы всё остальное время девушка была такой же вспыльчивой, но она впервые повела себя подобным образом - это и вправду наводило на определённые размышления, и, вернувшись домой, она как бы против своей воли вспомнила другие странности в поведении дочери: например, она никогда не слышала от Драганы, что ей нравится какой-то молодой человек, или же приглянулась внешность известного музыканта или актёра; кроме того, перебирая в уме любимые её книги и киноленты, она отметила, что во всех них не делается акцент на любовной линии, или же она отсутствует вообще. Эти неприятные и непривычные размышление привели к тому, что вечером она зашла в комнату дочери без всякого повода, растерянно оглянулась вокруг (нагромождение вещей, однако очень чисто и нет беспорядка, Драгана сидит на диване и читает книгу), несколько секунд помолчала и вдруг заметила среди прочих компакт-дисков (Драгана - страстная меломанка) один с удивительно красивым молодым человеком на обложке; она взяла его в руки и спросила как можно непринуждённее:
-Ты считаешь, он красивый?
Это был, в целом, невинный вопрос, но он имел свой подтекст - и Драгана, от которой не ускользнёт ни единый намёк, тут же встрепенулась и ощетинилась, напоминая девушку, сломавшую сегодня нос озабоченному мальчишке:
-Со мной всё в порядке, мама, но мы никогда не будем говорить на эту тему.
Это была последняя осень её родителей. Мать, резко и безнадёжно заболевшая в тот год, всё больше к концу жизни думала о своём последнем странном ребёнке, в котором было слишком мало от животного. Она начала думать, что Драгана, может быть, лесбиянка, но спросить не решалась. Зная, что её средний сын ведёт весьма беспорядочную половую жизнь, она почему-то испугалась той мысли, что её дочь предпочитает женщин. Драгана догадалась об этих мыслях по тем взглядам, которые мать на улице бросала сначала на привлекательных женщин, а затем на неё, пытаясь уловить в её глазах интерес или похоть. О том, что "вопросы пола" не занимали в определённый период и её мужа, она будто забыла, и мысль о полной асексуальности Драганы не приходила, видимо, ей в голову. Она всё собиралась сводить её к врачу, однако не успела, умерев в один ноябрьский день, впервые за всю жизнь обеспокоенная и изнервничавшаяся.
Ближе к лету за ней последовал и отец. До последнего дня он оставался, пожалуй, лучшим другом Драганы - между ними было какой-то молчаливое понимание, любовь, не требовавшая слов. В девяностых он забросил науку и занялся предпринимательством, в чём и преуспел. У них было достаточно денег, и теперь отец, ранее человек скорее скупой, принялся тратить большие деньги на дочь - зная её характер, покупал во множестве пластинки, книги и фильмы, приобрёл увесистый фотоаппарат, съездил с нею в Англию, Италию, Францию и Индию, в которую они теперь были влюблены вместе. Он был единственным человеком, с которым Драгана позволяла себе мечтать вслух - признак столь же серьёзный, как и совместное дуракаваляние. Драгана ничего не говорила ему об этом, но он знал, что её не интересует то, что занимает обыкновенных девушек в её возрасте, и никогда не считал это ненормальным; ничто не могло помешать ему, до того довольно холодному в проявлении чувств, найти в дочери последнее счастье, почти столь же глубокое, как не угасшая до последних дней любовь к жене.
В мае он умер - сбила машина. Драгана осталась одна в пустой гулкой квартире. Закончив предпоследний класс, она переехала в Москву к старшему брату, который теперь заменил ей отца - если его можно представить как друга и помощника, с которым установлено бессловесное согласие. Дома он бывал редко, но, когда по вечерам или праздникам им удавалось, наконец, остаться вместе, они понимали, как похожи, несмотря на разницу в возрасте: схожее точное, почти лишённое эмоций мышление, та же умеренность во всём и одиночество среди глупого мира. Брат тоже не интересовался её личной жизнью, и она не задавала ему лишних вопросов, и они жили спокойной, полной участия жизнью, в которой не нужно было объяснять причину своей грусти, что бы получить нужное тепло.
Это было трудное время, и именно брат помог Драгане пережить его. После школы она поступила на мехмат МГУ, но почти до последнего курса по вечерам посещала занятия в Независимом Университете, находя их гораздо более полезными. Драгана верила числам больше, чем чему-либо на свете: любые законы могли меняться, даже общечеловеческие, но неизменным оставались правила математики, лишённые какого бы то ни было окраса. Числа в чистом виде, алгебра и геометрия, существующие в голове, совершенны, потому что они не привязаны ни к чему вообще, и именно этим заставляют говорить правду. Даже в физике существуют свои приближения, в физике возникают и исчезают теории, все бесконечно далёкие от истины, присутствует подобное в химии; вовсе нечего говорить про науки "человеческие" вроде истории или лингвистики. Математика была для Драганы формой, в которую было облечено всё вокруг. Странно, говорила она - в сущности, человек познаёт мир сразу с двух сторон: с субъективной и неточной, основанной на приближённых личных впечатлениях, и со стороны математики, которая является самой логикой всех процессов. Ей всё это казалось похожим на чтение одновременно и вопроса, и ответа к нему.
О, конечно, Драгана была превосходной студенткой. Не думаю, что у неё возникали какие бы то ни было трудности с обучением - всё её университетские проблемы были связаны с человеческими отношениями. Немногочисленные девушки, учившиеся с ней, считали её невероятно заносчивой и высокомерной, стараясь насолить по каждому поводу, однако молодые люди, привлечённые её невероятной красотой, подобного не замечали, и этим досаждали ей больше недоброжелательниц. Я помню, как она с раздражением говорила обо всех своих настойчивых ухажёрах (самых разных - от умных красавцев до обыкновенных прыщавых первокурсников): я совсем не уверен, что он показались бы мне действительно столь мерзкими, если бы я встретился с ними сам, но Драгана своими словами заставляла меня в это верить. С точки зрения того, что можно было бы назвать "здравым смыслом", они не делали ничего плохого: никогда ещё не считалось грехом чуть поухаживать за привлекательной девушкой, напротив - мужское внимание, тем более - внимание довольно интеллигентных молодых людей, неизменно льстило женщине или же, по крайней мере, не казалось неприятным. Но Драгана - нет, Драгана была совсем иным случаем: она была рада видеть, что окружающие её люди хотя бы не глупы, рада была разговорам и случайным встречам, но всё хорошее настроение сходило на нет, когда эти разговоры делались всё более личными, а встречи - намеренными и длинными. Некоторые мужчины внушали ей непреодолимое отвращение с самой первой встречи, с того самого момента, когда она ловила на себе их заинтересованный взгляд; другие всё же как-то могли завоевать её расположение, и отношения их даже порой перерасти в дружбу, но она знала, что это не продлиться и года - они сорвутся, и вот знакомые сцены, повторяющиеся почти без изменений: она спокойным, уставшим голосом объясняет всё ничего не понимающему молодому человеку, он смотрит ей в глаза, и Драгана точно знает, о чём он думает (всегда оставалось два варианта: "мне же говорили!" и "ничего, постепенно это пройдёт и тогда"...), либо же, в редких случаях (такое бывало несколько раз), он пытается её поцеловать, сам уже обезумев от близости такой красоты, и тогда Драгана ведёт себя, словно ничего не изменилось со школьных времён: удар кулаком в нос или в пах коленом, она сильная, её нельзя назвать хрупкой, крики, взаимная злость, она уходит и больше не разговаривает с ним.
Кажется, только один из всей этой череды мужчин не обманывал её, сохранив ни к чему не обязывающую дружбу до самого конца, при том будучи способным действительно её заинтересовать (ведь даже в достойном институте встречались неприятные люди). Он учился с ней вместе и буквально жизни не мог мыслить без математики, до самого конца соответствуя стереотипам о подобных людях: свитер с оленями, толстые очки и полное отсутствие даже элементарных знаний о женщинах - именно такой собеседник при всей своей нелепости был идеальным для Драганы. Они общались редко, поскольку оба, в общем-то, были увлечены наукой сверх меры, но когда всё им удавалось выкроить время для разговора, неизменно получали от этого удовольствие: он не делал никаких попыток к сближению, она не подтрунивала над ним и с лёгкостью находила интересные темы (они никогда не разговаривали о личном, и Драгана даже не знала, где он живёт). Наверное, они бы до самого конца жизни бы встречались иногда и сидели, на вид две совершенные противоположности, разговаривали бы о никому больше не понятных вещах и были этому рады, но такого не произошло: после нескольких лет в МГУ он уехал в Германию, и потерял всякий контакт с Драганой, потому что для дружбы таких людей это было слишком - искать общения специально, когда времени едва остаётся на сон.
Однако в одном Драгана всё же разительно отличалась от него: её жизнь не была полностью заполнена одной только наукой. Я даже не берусь сказать, что в ней было для неё главным - всё, чем только она не увлекалась, будто было равнозначно для этого удивительного создания, и среди прочих своих любимых занятий она не выделяла ни одного. Наверное, многим она казалась существом каким-то нечеловеческим, похожим на машину, но как бы были удивлены эти люди, когда бы узнали, сколькими интереснейшими вещами была заполнена жизнь Драганы; к примеру: музыка - самая разнообразная, от классических симфоний до тех малознакомых мне искусственных жанров, названия которых я запоминал с трудом, - особенно ей нравился дабстеп (так, кажется, это называется) и хардкор; далее - живопись, прежде всего - картины импрессионистов, умелые карандашные зарисовки и то, что сейчас в изобилии можно отыскать в Интернете - нарисованные при помощи компьютерных программ фантастические пейзажи с откровенно нереалистичными красками, какими-то невозможными крылатыми созданиями и прочими атрибутами параллельных вселенных, - она сама обожала рисовать такие картинки и часами просиживала над своим планшетом, который стал для этой серьёзной взрослой женщины любимой игрушкой (у неё получалось здорово, просто невероятно здорово); кроме этого - кино (особенно старое, как главная ценность - Михаил Калатозов, Эйзенштейн и, как ни странно, Квентин Тарантино), книги (русская классика, 20 век, фантастика), языки (про английский и сербскохорватский не стоит говорить, с отцом вместе занималась хинди, сама к концу студенческих лет почти в совершенстве выучила французский), теоретическая физика, путешествия, история - да всё, всё, что только есть в мире, о чём только мог узнать её пытливый ум. Её эрудиции хватило бы на трёх профессоров, и день Драганы был расписан по минутам: конечно, большая часть - университет и учёба, работа (она всегда каким-то образом умудрялась сделать её в максимально короткие сроки), но после, до самой ночи, и все выходные - множество самых увлекательных занятий, и на сон почти не остаётся времени; Драгана никогда не думает об этом, но я могу сказать с полной уверенности - в этом мире, где существует ещё что-то неизвестное, где всегда есть чем заняться и занять себя, даже если никто, кроме неё, не видит в этом смысла, она - счастлива, и так должно было тянуться вечно, - сказал человек, который сам же всё это и разрушил.
Меня всегда поражал стиль жизни её старшего брата - но, по сути дела, до определённого момента столь же безупречной была и её жизнь. В двадцать лет она усиленно занимается, не оставляя себе и часу для отдыха, затем - блестящее окончание университета, далее, как несложно догадаться, отъезд из России - Англия, больше года заграницей, потом - вот, первая осечка, скандал, о причинах которого никому не было известно, она возвращается в Москву, где тут же находит новое место - высокая зарплата, даже некоторая известность, перспективы и, наконец, последнее, чего можно достичь в этом возрасте - брак по любви. Всё это было действительно так, мне нечего добавить - разве только то, что о том, что произошло в Англии, я не знаю ничего, и только с полной уверенностью могу сказать, что эта история ни коем образом не связана с личностью Драганы и некоторыми её особенностями - нет, всё было куда серьёзнее, и я полагаю, что подобными вещами скорее должен заниматься её старший брат, а не простой преподаватель истории. В Лондоне Драгане нравилось куда больше, чем в Москве, потому что она наконец-то была оставлена в полном покое: ей даже не приходилось говорить "нет", всё устраивалось как-то само собой, и она была бы рада уехать из России снова, как только закончит здесь все проекты, но тут на сцене появляюсь я, и всё летит к чертям.
*
Бесчисленное множество раз я встречал в рассказах и фильмах подобные фразы: "мы встретились" (как более душевный вариант - перестановка этих двух слов) или "я познакомился с ней", и, признаться, они мне набили изрядную оскомину, но, похоже, в подобном случае и вправду не придумаешь ничего иного. Мы встретились на Дне рождении у одной нашей общей знакомой - Драгана работала с ней бок о бок и называла даже своей приятельницей, а я, признаюсь честно, спал с ней довольно долгое время и был даже влюблён, а теперь сумел сохранить дружеские отношения. Это знакомство было следствием почти невозможного стечения обстоятельств: она совершенно не любила шумные компании, но в этот день приглашением не пренебрегла, мы больше не имели ни единого общего знакомого и не могли познакомиться более нигде, работали в совершенно разных сферах и вращались в разных кругах, а я умудрился приметить именно эту женщину среди прочих молодых красавиц и с упрямством барана решить, что она непременно должна быть моей.
Любовью с первого взгляда это назвать было нельзя, но красота Драганы задела меня сразу (признаю: конечно же, я испытываю большую симпатию к привлекательным женщинам). Она не показалась мне какой-то особенной, и я решил, что она ничем не отличается от прочих молодых девушек, возможно, только чуть более умна и горделива. Я понаблюдал за ней немного, отметил, что она будто бы чем-то недовольна, но пытается этого не показывать, и совершенно не пьёт, большую часть времени сидит в углу и изредка перебрасывается фразами с виновницей торжества. Мне было тогда тридцать семь, а ей - около двадцати пяти, но я был преисполнен решимости, потому что уже успел выпить и к четвёртому десятку ещё не растерял свою самоуверенность. Она была даже частично небезосновательна: тогда я ещё неплохо выглядел, хорошо одевался и считал себя достаточно образованным для того, что бы парой эффектных фраз произвести впечатление на молоденькую "девчонку". Нас познакомили, Драгана вела себя достаточно презрительно и порывалась уйти, раздражённая обилием людей вокруг. Я же тогда подумал, что всё поводом для её скверного настроения послужила что-то обыкновенное женское вроде "он меня бросил", и даже попытался подвести Драгану к откровенному разговору, чем изрядно её повеселил. Она начала подтрунивать надо мной, но я не обижался, напротив - её штуки были небанальны и остры, что притягивало с первого разговора; глупость спасла меня - мы проболтали минут тридцать, Драгана упражнялась в остроумии, и настрой её явно стал лучше, - но потом она же меня и подвела. Моя новая знакомая была одета строго - чёрные брюки, к тому же, довольно широкие, похожая на мужскую белая рубашка и волосы собраны в хвост - однако, даже так она выглядела чертовски привлекательно. Уже вскоре, где-то через три четверти часа после нашего знакомства она решила уйти, пробыв на празднике совсем немного, и я тут же увязался за ней, даже не попросив у хозяйки дома прощения за свой скорый уход, и, когда мы вышли на тёплую московскую улицу, совершенно уже опьянев, начал нести какую-то чушь про то, как она великолепна и как редко в наше время можно встретить подобную красоту. Если бы я читал эти записи, а не сам бы создавал их, то я бы сразу догадался, что дальше произошло: короткая ссора, непонимание, Драгана уходит без прощания и неудавшийся герой-любовник в остолбенение остаётся стоять на тротуаре, провожая взглядом удаляющееся прекрасное создание.
Всё было именно так. Несмотря на то, что я был изрядно навеселе, всё же я не нарушал никаких правил приличия и даже не прикасался к ней, и подобная однозначная злость была мне непонятна, - тем более, что несколько минут назад эта женщина вовсю смеялась моим шуткам и не без энтузиазма поддерживала разговор. Я был уверен, что понравился ей, пускай она даже смеялась надо мной! Объяснение подобному поведению я найти не мог. Мне хотелось выбросить её из головы - подумаешь, не получилось, я как раз приметил парочку симпатичных студенток - но всё время продолжал думать о своей странной знакомой, и, протрезвев, с ужасом осознал, что я сумел за прошедший день влюбиться самым безобразнейшим образом, с первой короткой встречи, будто бы какой-то престранный волшебник взял и сменил за одну ночь мои чувства.
На следующий день я позвонил нашей общей подруге и довольно жалобным влюблённым голосом попросил рассказать побольше о той девушке с непривычным именем, с которой она успела познакомить меня вчера. В трубке раздался злорадный смех; я попросил её говорить серьёзно, но она ответила только коротким "забудь", не желая объяснять более ничего. Я спросил о характере Драганы: она перестала смеяться и кое-что рассказала, но это была достаточно сухая характеристика: умная, трудолюбивая, немного самовлюблённая и обыкновенно достаточно сдержанная, - пока что меня ничто не пугает, сказал я, продолжай. Она отнекивалась, и я начинал злиться. Слово "забудь" повторилось ещё несколько раз. Наконец я спросил достаточно раздражённым тоном:
-Она что, лесбиянка?! Может быть, вы встречаетесь?
Она хмыкнула:
-О, ты далеко не первый мужчина, который задаётся подобным вопросом. Нет. Совершенно мимо.
-Может быть, она замужем за каким-то кавказским Отелло, который сейчас уехал в командировку и дал бедняге наконец погулять спокойно?
-Ещё холоднее. Не угадал.
-Тогда что, чёрт тебя подери, ты можешь сказать нормально?!
Тут она, наконец, сдалась, напряжённым тоном рассказала о главном, мрачно попыталась пошутить и почти бросила трубку.
Я был в растерянности. Конечно, прежде я слышал о подобном, но не мог представить, что сам так неожиданно столкнусь с этой чертой. Я вспомнил, что после первой встречи у меня осталось послевкусие, будто бы предчувствие о том, что в ней есть что-то уникальное, или, вернее - редкое и странное, что ещё предстоит разгадать, но уже успел решить, что это лишь обманчивое впечатление от неожиданного сочетания внешности, образованности и технической профессии, а теперь... Я не знал, что и подумать; не укладывалось у меня в голове, что это молодое, полное сил существо закрыло для всех путь в свою любовную жизнь. Чем она занимается целыми днями? неужели в действительности её любопытство возбуждают только ряды цифр? Интересно, есть у неё какие-то настоящие, искренние друзья или она вовсе держится от всех в стороне? Я думал, что это напугает меня, размоет ненужную пелену внезапной влюблённости, но с каждым часом я только чаще возвращался к мысли об этой удивительной женщине; сам я не заметил, как мысленно начал разбирать каждый её мимолётный жест, каждое услышанное за короткое время слово; словно я был возвращён в романтические школьные года, её образ, её взгляд преследовали меня во снах. Началась поздняя, нежданная, непредсказуемая влюблённость, из милой штуки постепенно перерастающая почти что в одержимость. Мне захотелось задать ей сотню вопросов; запоздало я понял, как прекрасна, точна, литературно богата была её речь, сколько тончайших отсылок и искуснейших намёков я успел пропустить. Невозможно было изгладить из памяти и её экзотическую, тёмную и томную красоту. Поражённый, ею и тем, как быстро и глупо может возникнуть чувство, я несколько дней пребывал в смешении эмоций.
В Москве, в этом гигантском муравейнике, через пару дней я встретил Драгану совершенно случайно, праздно шатаясь по городу после лекций. Стояла осень, и небо было тусклым и будто пыльным, как асфальт под нашими ногами; к обеду заметно похолодало, и она шла, кутаясь в пальто. Её волосы растрепались, ветер спутал их, бросал пряди ей в лицо, в глаза, отчего Драгана щурилась и пыталась отвести их рукой. На ней были джинсы, неаккуратные, предназначенные для длинных комфортных прогулок ботинки, похожие на мужские, и простое коричневое пальто, слишком тонкое для такого дня. В треугольнике выреза темнела водолазка, и я сразу подумал, что ей, должно быть, холодно без шарфа. На плече Драганы висела сумка для ноутбука (впоследствии я узнал, что с этим техническим устройством она не расстаётся почти никогда). Налетел новый порыв ветра, она отвернулась, закрыв глаза, и подняла воротник, опустила ниже рукава, стараясь отвоевать хотя бы частичку тепла, и в этот момент эту отстранённую, далёкую от всего "земного" женщину занимали самые естественные проблемы: было в такой ситуации что-то невыразимо трогательное, и против моей воли улыбка появилась на моём лице.
Она остановилась, что бы поправить сумку (опущенный взгляд, я вижу, какие пушистые у неё ресницы), и я, даже не подумав ни о чём, подошёл к ней, и спокойно, будто не было никакой ссоры, сказал:
-Здравствуйте.
Драгана подняла на меня взгляд, не совсем ещё понимая, кто перед ней. Её брови были чуть сведены к переносице, и между ними пролегала небольшая складка, а правый глаз закрывала непослушная прядь. Узнав меня, она с раздражением ответила:
-Здравствуйте. Как ваши дела?
-А ваши? Кажется, в Англии именно так отвечают на этот вопрос? - она уже успела немного рассказать мне о своём прошлом.
-Вы правы, - она снова не смотрела на меня, - а после сразу - "до свидания" и уходят.
-Да, - ответила она и замолчала, явно не желая продолжать разговор.
-Отлично. Не разрешите ли сопровождать вас?
-Послушайте, - она снова внимательно посмотрела на меня. - Вы же уже позвонили...? - она назвала имя нашей общей подруги. Предложение вышло полуутвердительным.
-Да, - признался я, и улыбка сразу исчезла с моего лица. Почему-то до мерзкой и мелочной дрожи не хотелось говорить ей неправду.
-Она... она вам сказала, - снова этот тон, Драгана не совсем уверена. Я промолчал, и она всё поняла. - Всё, что она вам говорила - правда.
-И что?
Она расстроено, будто в сотый раз приходилось повторять одно и тоже, бросила:
-Не будьте же так самоуверенны. Почему же все вы так убеждены, что вам удастся...
-Драгана, я ни в чём не убеждён. Мне просто хочется поводить вас.
Она издала грустный смешок, и я залепетал что-то вроде:
-Простите, я, кажется, вас обидел в тот день. Если можете, извините меня, я не хотел причинять вам боль. Драгана, теперь я постараюсь...
-Что же вам нужно? - Драгана неожиданно рассмеялась, совершенно не весело. Со страхом я понял, что каждое новое слово отдаляет меня от этой женщины, будто любой шаг становится фатальной ошибкой; она даже отошла от меня, и я плотно сжал губы, выпрямился, стал серьёзнее. - Послушайте, кажется, сейчас у вас нет подруги, так? По крайней мере, постоянной... И вам... Лет тридцать шесть. Всё верно? В общем, вы меня простите, но давайте поговорим до конца откровенно, - тут Драгана вновь оказалась ближе, придвинула своё лицо к моему, и в её взгляде появилось любопытство, даже какое-то озорство, что не предвещало для меня ничего хорошего. - Несмотря на ваш возраст, семья - это последнее, что вам нужно, верно? Вам нравится красивые женщины, и винить вас в этом было бы глупо. Вы не могли не заметит меня, и, поверьте, я не хвастаюсь, потому что... - Она запнулась, думая, хлестнуть ли меня по лицу словами или пощадить. - К чёрту! - она отпрянула и заговорила громко, зная, что прохожие всё слышат. - Вы хотели бы хорошенько трахнуть меня пару раз, а, может быть, вас бы даже хватило месяца на три так называемых "отношений", но вы же слышали, что сказала наша подруга: я не интересуюсь этим, я - синий чулок, сушёная вобла, хуже того - фанатичный программист, простите за крепкие словечки. Если вас интересуют подробности, пожалуйста: я не люблю, когда ко мне прикасаются, не люблю смотреть на... да идите же вы, в самом деле, куда подальше, у меня нет никакой охоты продолжать. Один мой сокурсник сказал, что я фригидная галоша, и это определение весьма точно, - профессор, несмотря на то, что вы гуманитарий, я надеюсь, вам не стоит объяснять значение термина "фригидность"?
В этот момент пошёл дождь. Зарядил невероятный ливень, капли были тяжёлыми и крупными, и через несколько секунд мы уже промокли до нитки. Одежда прилипла к моему телу, и на лоб упала мокрая светлая прядь. Драгана поморщилась, быстро огляделась по сторонам и побежала к ближайшему магазину. Ни у одного из нас не было зонта. Я ринулся за ней, хотя тогда этот поступок казался мне безнадёжной глупостью.
Это была бестолковая сувенирная лавочка, тесная и душная. Драгана стояла внутри у дверей и недовольно отвернулась, когда я прошёл мимо. Подумав с минуту, она бросила:
-Зачем вы это делаете?
-Потому что мне плевать, Драгана, - ответил я честно. Я стоял в шаге от неё и подумал о том, что даже вследствие самых невероятных и счастливых совпадений этот шаг навечно останется между нами. В магазине почти никогда не было, и мы отчётливо слышали шум дождя за неплотно прикрытой дверью.
-Сколько раз в неделю вы дрочите? - следующий вопрос Драгана задала, даже не обернувшись, но нарочито громко. Пожилая парочка, стоявшая рядом, с подозрением покосилась на неё. Сделать мне больнее она уже не могла, и я готов был ответить на любой её, даже самый унизительный вопрос.
-Когда у меня есть женщина, я, конечно, этим не занимаюсь. Но сейчас у меня временное затишье...
-Так сколько?
-В среднем выходит раза два, или даже меньше.
Она цокнула языком.
-А с тех пор, как мы познакомились?
-Ох, Драгана, да вы же знаете ответ.
-Каждый день, да ещё и по нескольку раз. Вам почти сорок, профессор, а вы дрочите каждый божий день. Видно, что вы по уши влюблены.
Я вздохнул.
-До какого числа я должен увеличить частоту, что бы доказать вам серьёзность своих намерений? Пощадите мою руку, Драгана, мне ещё в зачётках расписываться.
Неожиданно она засмеялась, заливисто и весело, даже чуть согнулась и схватилась за живот, и я сам начал посмеиваться, и ощутил смесь естественного стыда и принуждённого веселья, одного из самых гадких чувств на свете: улыбка вызвана насильно,. Старики поспешно исчезли из магазина, хотя дождь всё ещё лил, как из ведра. Отсмеявшись и прокашлявшись, Драгана покачала головой и сказала:
-Да, в чувстве юмора вам всё-таки не откажешь. Но всё равно...
-Вот видите, я делаю успехи.
-...и всё же это не приведёт вас к желанным результатам.
-Драгана, в ваших глазах я начинаю видеться уже просто каким-то чудовищем. Мне, конечно, лестно слышать из уст женщины предположение о том, что в таком возрасте я ещё настолько, кхм, "молод" в плане...
-Ну, всё, хватит об этом, - её взгляд вдруг резко похолодел и ямочки на щеках, от которых я не мог оторвать взгляд последнюю минуту нашего разговора, беспощадно исчезли. Мне стоило заткнуться ещё тридцать секунд назад, а теперь мне уже точно лучше было помолчать.
Драгана нахмурилась и бросила напряжённый взгляд на улицу. На лужах плавали круглые и крупные пузыри. Она тихо чертыхнулась, задумалась на секунду, а затем неожиданно, резко открыв дверь, выбежала наружу и понеслась куда-то вперёд. Я застыл, пытаясь от самого себя добиться ответа на очередное "что же мне теперь делать", но в голове было абсолютно пусто, и, конечно, я бросился за ней.
-Драгана! - окликнул я её, пытаясь перекричать шум города и барабанную дробь падавших капель. Она, не сбавляя темпа, обернулась. Мокрые чёрные волосы облепили по бокам её лицо.
-Куда же вы? - в отчаянии спросил я, пытаясь её догнать.
-Мне надо бежать! Дела! - крикнула в ответ она, и, как ни странно, улыбнулась.
-Но...
-Поеду на метро! - Драгана отвернулась, и последующие её слова я расслышал уже с большим трудом. - Ненавижу его, но что...
Последнее я не разобрал: полагаю, это было что вроде "делать" или нечто похожее. Она убежала, скрылась за поворотом, на долгие недели исчезая из моей жизни.
До этого момента я всё же иногда задумывался от природе незаурядного поведения Драганы - нет, вернее, я вообще думал порой о ней как о единичном, ненормальном явлении (обычно в этих случаях употребляется определение "больная", но оно всегда вызывало у меня непреодолимое отвращение), а теперь, после этой непредвиденной, неожиданной встречи у меня ни осталось и тени сомнения: Драгана была полностью уравновешенным, гармоничным человеком, много более "нормальным", чем все мои остальные знакомые, которые на её историю ответили бы только чем-то вроде "у этой девицы не всё в порядке с головой". Она умела шутить, была спокойна, может быть, эксцентрична самую капельку. Теперь, после того, как я видел её снова, мои бледные воспоминания о непреодолимой красоте снова ожили и наполнились новыми красками, и с того дня за этим безукоризненным фасадом я сумел увидеть силу, внутреннее спокойствие, которое сложно было бы ожидать даже и от мужчины, и, кроме того, то, что называется не слишком изящным словом "самодостаточность". Драгана представляла собой замкнутую на самой себе, на своём удивительным внутреннем мире женщину, что пугало и притягивало одновременно. У стороннего наблюдателя непременно бы возник вопрос - откуда ты знал всё это, проведя с ней в сумме едва ли больше часа? Сам я не мог бы дать вразумительного ответа на это, - наверное, уже тогда я умел улавливать малейшую перемену её настроения, словно приёмник, настроенный на нужную волну. Иногда я сам думаю, будто бы знал её характер, оттого так быстро развилась нездоровая влюблённость из минутной симпатии, и каждое её слово было как будто бы только напоминанием о давно забытой, уже случившейся истории.
С тех пор каждую впервые узнанную грань её натуры, даже самую мелкую и незначительную в глазах других, я готов был лелеять как самую большую ценность на земле. "Господи, о, Боже, она не любит метро", - думал я с идиотической радостью, готовый сорваться с места и кружить по комнате сам не зная от чего. - "Нет, она его ненавидит, ненавидит, да!", - это было, кончено же, то, что называется любовью, большая дурость и желание полностью угодить объекту своего поклонения, не забыв ни одного его мельчайшего желания (Драгана, до сих пор ради тебя я готов взорвать все метро мира), - но при этом (не нахожу уже для себя определений, поэтому просто - я) я не мог перестать в своих мечтах раздвигать своей прекрасной музе ноги и трахать её, забыв обо всех клятвах, заверениях и готовности быть для неё лишь неприметной тенью.
От Драганы, от любви к ней, мне было больше не уйти - это стало ясно. Но что мне было делать? Для неё на моём лбу зиял светящийся штамп "озабоченный идиот" (а, может быть, что и похуже); у нас, в сотый раз пишу я здесь, не было почти ни одного общего знакомого, и мы жилы в огромной, кишащей людьми Москве, - более того, несмотря на мою учёную степень, я и вправду был чисто по-человечески глуп, неизобретателен, необаятелен - как мне было добиться встречи, располагая скудными умственными способностями и дурной славой? Нечего было вовсе говорить о том, что бы понравиться ей, и, в общем, мне не оставалось ничего, кроме как днём на вкалывать в университете, строчить статьи и работы с невиданной доселе скоростью, а вечером предаваться бесплодным мечтаниям в гордом домашнем одиночестве, которое со мной разделяли лишь старый проигрыватель с пластинками и бутылка коньяка.
*
Так прошло несколько месяцев (какая книжная фраза - Боже, у меня появляется ощущение, что я и вправду пишу нечто художественное). На Новый год друзьям всё же удалось вытащить меня из пучины рефлексии и онанизма - я встретил первое января на квартире у одного из них, напившись в хлам, но впервые совершенно счастливый от звенящей пустоты в мозгу. Я ничего в точности не помню касательно самого празднования, однако первое пробуждение наступившего года было не из приятных - с головной болью, разрывавшей меня на две половины, я очнулся в постели с какой-то незнакомой обнажённой девицей весьма юного возраста. При виде её я поначалу пришёл в ужас - нет, дело было не в самой загадочной незнакомке, а в том факте, что я, будучи по уши влюблённым в женщину такой любовью, которую не испытывал ни разу в жизни, спал с другой, другой, имени которой я даже не знал! Пытаясь не обращать внимания на невозможную боль, я в панике принялся собираться - нашёл брюки, рубашку, между делом успел отпить из какой-то бутылки, что бы хоть чуточку прийти в себя, - и уже собрался уходить, как тут моя безызвестная любовница очнулась и всё разъяснилось.
Оказалось, что вся наша новогодняя близость ограничилась тем, что я весь вечер называл её каким-то иностранным именем вместо её собственного, русского и привычного (трудно не догадаться, кем мне хотелось видеть эту случайную красавицу), под утро затащил в постель, раздел и на том уснул, по-собственнически положив ей голову на плечо, так и не посягнув на её честь. Несмотря на то, что всё, можно сказать, "обошлось", я был противен сам себе - мне казалось, что всё, что произошло этой ночью, было чудовищной изменой Драгане. Я едва не плакал, когда оказался на промёрзшей улице, однако через секунду холод возымел надо мной странное действие: я моментально пришёл в нормальное состояние из той полуистерики, которая заставляла меня до того яростно сжимать и разжимать кулаки, бормоча невнятные ругательства, и впервые в моей голове появилась очень простая, очевидная в данном случае мысль: жизнь Драганы и моя жизнь - две линии, которые более никогда не пересекутся, и те две встречи, которые произошли осенью по какому-то недосмотру небесной канцелярии, навсегда останутся единственными моими воспоминаниями о ней.
Эта девушка, которую я затащил в постель, так и не претворив своих желаний в жизнь, попросту не существовала для Драганы, как и я сам, все мои мысли о ней и то, как я старался оставаться ей "верным"; я был для неё не более, чем один из вереницы докучливых кавалеров (я верно угадал, что их было великое множество), и даже наши встречи, знакомство и диалог в этой душной сувенирной лавке, остались в её памяти не как истории, а как впустую потраченные часы, и, главное: ей нет ровным счётом никакого дела до того, что я чувствую к ней, она не испытывает ко мне ни жалости, ни презрения, ни интереса, - и я могу делать что угодно с её образом в своём сознании - возводить её в ранг бога или же втаптывать в грязь, - меня нет в этом мире, моё имя - только пустой звук, и я не мог сделать её счастливее, не мог подарить и секунды радости! Я - абсолютно бесполезное, никчёмное создание!
Всё это сильно напоминало измышления некоторых, решившихся призадуматься о боге и вседозволенности: возможно, Он когда-то и вправду создал нашу прекрасную планету, но уже давно о ней забыл, и теперь нисколько не озабочен тем, что творят на ней созданные по его "образу и подобию". Ему глубоко безразлично всё то, что мы называем "грехом" или же "добрым деянием", потому что он не заботится о делах своих созданий - так вот, все эти философствования это в точности раскрывали мои отношения с Драганой, и теперь я имел: безразличного Бога (Драгану), страстного, но забытого поклонника (себя), а так же огромное множество различных возможностей, которые предлагает мир, ни одна из которых не могла быть для меня интересной.
Можно сказать, что домой я вернулся другим человеком - что ж, по крайней мере, мне удалось начать новую жизнь с первого января. До недавнего времени я справедливо полагал последующие недели худшими в своей жизни. Потеряв интерес ко всему, я даже бросил пить и почти перестал выходить из дома, теперь уже вовсе ничем не занимаясь, и только лежал весь день в спальне, наблюдая за тем, как секундная стрелка часов проходит свой неизбежный круг. Только в университете мне удавалось хоть капельку оживиться (я хоть чем-то мог быть полезен!), да и то было ложным признаком выздоровления, потому что на самом деле я оставался безучастен ко всему, что творилось в этом мире, и работал только потому, что это было времяпровождение не хуже и не лучше разглашающего безделья.
Моя любовь, словно бессмертная гидра, жила безо всякой подпитки, без встреч, с одними только мимолётными воспоминаниями. Более того, она, кажется, как болезнь, как рак, всё только развивалась и росла. Поначалу я думал, что всё это пройдёт довольно скоро - право же, это попросту смешно, - какая-то совершенно чужая женщина, о существовании которой я не подозревал всего несколько месяцев назад, вдруг становиться для меня важнее и прекраснее всего на свете. Я не делал ничего, и ничего и не происходило - я встал с мыслью о ней, завтракал, работал, ложился спать, и с утра - всё заново. Я захотел побороть болезнь, как всякий нормальный пациент, - специально запрещал себе возвращаться к воспоминаниям о ней, работал на пределе возможностей, старался спать подольше, лишь бы только откреститься от воспалённого сознания, попытался даже закрутить нелепый роман, - но не смог. Я возвращался неизменно к своей точке отправления, к нескольким благословенным минутам, словно бы они стали центром всей жизни. Становилось ясно - я неизлечим.
В середине января я встретил ту женщину - нашу общую с Драганой подругу. Мы говорили очень мало, она больше не пыталась меня уговорить. О Драгане мы не сказали и слова, хотя во время разговора между нами будто находился её призрак, слабая тень, которой мы не могли пренебрегать. Она заметила, в каком я состоянии, и определённо испытала ко мне жалость - это чувство, казалось бы, столь унизительное, меня нисколько не тронуло: от него не было ни противно, ни хорошо. Никакого удовлетворения или неудовольствия я не получил и от секса с ней - несомненно, она видела его как некий "акт милосердия", и мне всё время чудилось, что я вижу на её лице глубокое сострадание, что в прошлом стало бы достаточным поводом для отказа от любой связи, - но, конечно, не тогда.
У меня до сих пор сохранилось стойкое ощущение, что следующий яркий эпизод моей жизни был ничем иным, как ещё одним подобным "подарком" от давней подруги, - впрочем, ни неё, ни Драгану я никогда не расспрашивал на этот счёт, так что не могу знать в точности. В зимнюю сессию, несмотря на мою флегматичность, одному первокурснику всё же удалось вывести меня из себя. Ситуация была довольно неоригинальной: он ничего не учил, я отказался ставить ему оценку выше заслуженной, а речь уже заходила об отчислении, благо с другими предметами ситуация была схожая. Он грозил мне какими-то своими "связями" и прочими эфемерными вещами. Его родители действительно оказались людьми небедными, - всё началось с обычных уговоров, а закончилось предложением энной суммы денег. Но ведь с самого первого дня, самой первой лекции я искренне возненавидел этого слащавого папенькиного сыночка - всегда одетый по какой-то абсурдной моде, манерный, невыносимо глупый молодой человек, он являл собой олицетворение всего, чего я могу вынести в людях: несамостоятельности, трусости и непобедимой уверенности в том, что деньги решают любые вопросы. Даже в этом окоченении всех чувств, в котором я прибывал тогда, я не мог пропустить этот случай, не придав ему никакого значения, - и наотрез отказался ставить ему приличную оценку, пока он того не заслужит, и парень ушёл, что-то провизжав и истерично хлопнув дверью, а я впервые за долгое время испытал нечто, похожее на моральное удовлетворение, искренне надеясь, что в последний раз видел это омерзительное существо.
*
Далее произошло то, чего я меньше всего ожидал. Это было то, о чём я даже не смел мечтать, событие, взорвавшее мой старый мир и вернувшее мне новый, и таким я не помнил его даже в самые счастливые минуты беззаботного детства.
В тот момент, когда я запирал аудиторию и собирался уходить из университета (включён автопилот, движения точны и бездумны), безразлично уставившись в пол, за моей спиной вдруг раздался вкрадчивый, низкий голос (великолепный, прекрасный - о, я забыл написать о нём прежде, теперь придётся говорить здесь - волшебный голос, мягкий и упругий, говоривший в минуты волнения с каким-то акцентом, - чёрт, никогда не мог разобрать, какой он в точности, - голос моего Бога, неожиданно появившегося передо мной, как ни в чём не бывало, наивный и беспощадный), - да, это была Драгана, да, она, она.
-Профессор?
Впоследствии она часто насмешливо обращалась так ко мне.
Сейчас, вспоминая этот случай и заново его переживая, я готов скакать и прыгать от радости, - мне чудится, будто я вновь слышу его, это скрытно-ироничное "профессор", знакомые нотки, тон, акцент, да, всё-таки она говорит немного странно - о Боже, я даже сомневаюсь, что первое её слово было русским, - какой язык она считает родным? - дурень, я же час назад сам расписал подробно, когда и каким языками она занималась! Я влюблён в этот голос, это довершение красоты, - чёрт, какой на редкость бессмысленный текст, как же я рад, что никто, кроме меня, его не увидит.
Но тогда я даже не вздрогнул. Я непонимающе повернулся, медленно, думая, что всё это иллюзия и меня окликнул очередной студент. Но она стояла передо мной, такая же прекрасная, какой я её помню. Зима была холодной, и в руках она держала длинный пуховик с небольшим меховым воротником: он был весь мокрый от растаявшего снега. Её тёмные кудри, как обычно собранные в хвост, были почти сухи, а на сапогах оставалось ещё немного грязного московского снега. Мне потребовалось некоторое время, что бы выйти из оцепенения, и вместо того, что бы хотя бы поздороваться с неожиданной гостьей, я внимательно разглядывал ей наряд, от обтягивающего плотного свитера и знакомой мне сумки до крепких сапог без каблука - интересно, подумал я в эту секунду, есть ли у неё вообще хоть одни туфли на каблуке или нет? - этот глупый вопрос я бы непременно задал, если бы Драгана не опередила меня:
-Здравствуйте. Профессор, очнитесь же!
-М-м... - неопределённо промычал я, поднимая взгляд от сапог на разом повеселевшие глаза. - Да?
-Хм, подобного холодного приёма я не ожидала, - Драгана рассмеялась, выглядя чрезвычайно беззаботно. - Вы не ждали меня, верно? Или всё же не теряли надежду и верили в лучшее?
-Не знаю, - это был единственный ответ, который я был способен дать. Она удивлённо вскинула брови.
-Может быть, моё положение в вашем сознании переменилось, и визит будет бесполезным?
Я не знал, что сказать, и продолжил разглядывать ей молча. В конце концов, она вздохнула и спросила:
-Как у вас с онанизмом, профессор? Всё те же неконтролируемые приступы?
-Ох, Драгана, - только и сказал я. Она явно не знала, что ещё сказать, впервые растерявшись: я стоял, как истукан, едва реагировал на вопросы и взгляд мой был лишён смысла и туп. Немного помолчав, она продолжила уже не так уверенно:
-Я к вам по поводу... - Драгана назвала имя того студента, который умудрился вывести меня из себя. Воспоминания об этом бездельнике несколько привели меня в чувство: я вздрогнул, потёр лоб, будто только что проснувшись, и голос у меня был такой, какой обыкновенно можно услышать утром:
-Да, конечно, помню его. А в чём дело?
-Я хочу, что бы вы поставили ему тройку.
-Вот как? - я отвёл взгляд, стараясь не смотреть на Драгану, потому что и чувства мои оттаяли, и теперь с ними творилось нечто невероятное. - Хорошо.
Других вариантов ответа и не было. Я мог хоть чем-то быть ей полезен! Я исполню её желание, и она будет довольна! Господи, на подобное я не мог надеяться. Плевать мне было на эту оценку - я готов был отдать этому идиоту хоть свою квартиру, только скажи об этом Драгана. Никогда, никогда в своей жизни я не чувствовал себя таким нужным!
Сердце усиленно билось, но на вид я оставался холоден, всё так же недвижимо стоя перед ней.
Драгана явно не ожидала, что я так быстро сдамся, однако только пожала плечами и несколько изумлённо сказала:
-Вот и отлично. Вы уходите?
-Да... ухожу.
-Пойдёмте к выходу.
Пока мы шли к дверям, в голове моей возникло и исчезло столько мыслей, сколько не побывало в ней за всю жизнь. Почему она пришла? Её ли это просьба? Какое отношение она имеет к этому парню? Она всегда носит с собой ноутбук? Интересно, вся её квартира завалена техникой? Почему она согласилась попросить у меня, если это - чужая просьба? Думает ли она, что безвольный и бесхребетный преподаватель? И, чёрт, в конце концов, есть ли у неё хоть одна пара туфель на каблуке? Вопросы не кончались, но я, словно онемев, не мог задать не один - так мы и шли в тишине, нарушаемой только шумом шагов.
Но вот - выход и мы на улице. Она быстро надевает пуховик и шапку - забавную шапку-ушанку крупной вязки, она смешная и очаровательно смотрится на ней. Снег прекратился, но холодно в это день ужасно, и я поёжился, жалея, что не надел свитер теплее. Мы постояли немного у университета, разглядывая заснеженную Москву, а затем Драгана спросила:
-Куда вы сейчас?
-Домой.
-Где вы живёте?
Я безразлично объяснил. Мы должны были расстаться, но она вдруг улыбнулась и воскликнула:
-Слушайте! Мне же по работе нужно в соседний дом. Пойдёмте вместе?
-Что? - я обернулся, думая, что неправильно расслышал, и в непонимании уставился на неё. Драгана пожала плечами и снова улыбнулась.
-Пойдёмте же, проводите меня.
Я ещё некоторое время смотрел на неё, пытаясь убедиться в точности, шутит она или нет, но и не думала смеяться, только сделала шаг вперёд, жестом попросив идти за ней, и я прошептал хриплым, не своим голосом:
-Пойдёмте.
Самое удивительное заключается в том, что я не помню, что произошло дальше. Сколько бы я не мучил свою память, я не могу вытрясти из неё ни единой секунды этой решающей прогулки. Я знаю только, что весь путь говорил без умолку - наверное, Драгана только и успела задать парочку своих ядовитых вопросов, как вдруг один из низ "зацепил" меня, и я уже не смог остановиться. Возможно, я говорил об истории и работе - всё же это моя любимая тема; с той же вероятностью допускаю, что мог всё это долгое время разглагольствовать о книгах, что было также одним из излюбленных моих предметов, или же о студентах, дальше, что бы охватит предмет шире - о людях, которых встречал, да и попросту и вероятнее всего - о своей собственной жизни, обо всём, что когда-то заполняло её, - ох, я действительно не помню эту прогулку. Не могу даже припомнить, когда начался снег, и как медленно менялось выражение лица Драганы от насмешки до заинтересованности: это изрядно походило на провал в памяти или во времени: вот мы стоит возле университета, и у неё озорной, немного детский взгляд, а в следующий миг мы уже у моего дома, снова валит снег, и в её глазах я вижу то, что не мечтал увидеть в них никогда - в них я вижу уважение, и я уверен, что не ошибаюсь. Я даже дёрнулся в первую секунду, будто бы вынырнув из-под воды на воздух: эта минута показалась мне лучше всех моих развратных фантазий, лучше любой сладкой сказки о двух влюблённых - мы были равны и стояли друг напротив друга, оставив в прошлом бессмысленную пикировку, шуточки и отвращение.
Мы опять стояли молча - да, что-то в этот день у нас было слишком много подобных переглядываний, - но в этот раз всё было по-другому. Я не верил своим глазам и боялся спугнуть волшебство; она - готов поклясться, что она лихорадочно соображала, перебирая в уме всё то, что я наговорил, высчитывала, что может выйти из этого, боялась решить, взвешивала всё с идеальной точностью - решение было готово через несколько секунд.
Я затаил дыхание. На её ресницах были снежинки. Она несмело улыбнулась.
-Спасибо, - хрипловато и непривычно тихо проговорила Драгана, - за интересную беседу. Мне сейчас нужно бежать... Мы ещё увидимся, думаю.
На этом она исчезла.
Я не припомню, что бы когда-то в моей жизни происходило нечто чудесное (я имею ввиду, нечто действительно мистическое и необъяснимое), и ко всему подобному я всегда относился с долей ироничного скептицизма, но то, что произошло в этот день, иначе, кроме как чудом назвать невозможно: остаётся только догадываться, какие силы в этом поучаствовали, но те минуты, что мы шли от университета до дома, говорил определённо не я. Я теперь знаю Драгану достаточно, что бы сказать определённо, что я не мог ей понравиться - это не пустое самобичевание, а вполне твёрдое заключение, которое в конечном итоге и подтвердилось трагической развязкой наших отношений. Наш союз был противоестественным в самом глубоком смысле этого слова, - думаю, даже если бы я вдруг воспылал страстью к тому безалаберному первокурснику и изнасиловал бы его где-нибудь в тёмной подворотне, это было бы нормальнее, чем то, что было между нами. Мы различны по самой своей сути - замкнутая, самоуверенная Драгана, на всё имевшая свою точку зрения, и я, слишком многое делающий напоказ, лишённый особых способностей человек, - я не могу жить без людей, она их ненавидит, я ничего не понимаю в том, что связано с техникой, она - один из лучших русских программистов, равнодушие к вопросам пола и чрезмерное сладострастие, неугасающий интерес ко всему в мире и лень, и далее, далее по списку, слишком много пунктов, что бы говорить о том, что противоположности притягиваются. Нас могло свести вместе только чудо - оно произошло, и, думаю, это было худшее, что могли сделать для нас все загадочные силы вселенной.
*
С того момента, конечно, ничего уже не могло идти по-прежнему. Не знаю уж, что я успел наговорить Драгане за те полчаса, но с тех пор моё положение резко переменилось. Через неделю она вновь оказалась в университете и мы снова прошли от ворот до моего дома: говорила в основном она, а я всё больше молчал. Драгана рассказывала мне о какой-то книге, которую я посоветовал ей прочесть - по правде говоря, я так и не понял, о каком сочинении в точности идёт речь: её речь была быстра и тороплива, и я не поспевал за её рассуждениями и, кроме того, был слишком счастлив, что бы о чём-то усиленно думать. Ситуация была не слишком реалистичной, и мне всё хотелось проверить, не сон ли это; Драгана же шла, как ни в чём не бывало, будто подобная дружба (или, пожалуй, симпатия) существовала между нами всегда, - хотя, всё же в ту первую, испытательную встречу наших приятельских отношений, она проявляла некоторую осторожность, изредка поглядывая на меня с опаской, будто я мог неожиданно превратиться из приятного собеседника и внимательного слушателя в какого-то мерзкого типа. Я всё время боялся сболтнуть лишнего и свести всё к очередной обиде, и точно так же посматривал иногда и на неё, стараясь уловить малейшее колебание настроения. И всё же я выдержал этот экзамен; мы очутились у моего подъезда, я чувствовал себя неудобно, потому что подобные встречи были мне в новинку (что будет далее? Дружба? Отношения? Ссора? Ничего? Всё же мы привыкаем к некоторой определённости в таких вопросах). Драгана, напротив, к концу повеселела и даже начала отпускать свои обычные безобидная шуточки. Ей явно было легко со мной, и в это трудно было поверить. Не совсем вменяемый от того, что она подпустила меня так близко, я спросил, когда мы сможем увидеться в следующий раз. Драгана таинственно улыбнулась и ответила:
-Всему своё время, профессор.
В тот вечер мне позвонила моя давнишняя любовница, ставшая уже для меня какой-то доброй волшебницей, и радостно сообщила, что по случаю её невероятно удачного повышения через пару дней состоится небольшая пьянка. Я вначале помрачнел - Драгана вряд ли бы пришла ради алкоголя, и принялся лихорадочно думать, как бы ненавязчиво выведать, будет ли моя любовь на празднике, но она сразу же верно растолковала тишину в трубке: издав смешок, сказала:
-О да, Драгана будет.
И она действительно пришла: ненадолго, совсем ненадолго, но достаточно было и этого. Естественно, она не пила; это стоило мне многого, но я сам не взял в рот ни капли. Я старался, как мог, быть умён и вежлив, постоянно напоминая себе, что ведь у меня - мыслимо ли в это поверить! - докторская степень, чёрт её подери. Героические мои потуги Драгана оценила и, если не учитывать хозяйку, говорила тогда только со мной, а после вечеринки - невероятная щедрость! - позволила проводить себя до дома. И дальше - дальше наступила самая правильная, нет - единственно правильная пора наших отношений.
Мы иногда встречались - снова встречи были слишком короткими, потому что она вечно была чем-то занята: час, полчаса между двумя важными занятиями, Драгана позволяла себе расслабиться и отдохнуть. Каждый раз я встречал её со счастливой улыбкой и одной тревожной мыслью: вдруг я забуду нужные слова, перейду черту, причиню ей боль, - всё это напоминало какую-то азартную игру, которою я, как ни странно, неизменно выигрывал. Сколько было подобных свиданий? Я могу вспомнить и сосчитать их все, но слова уведут меня в сторону и мне станет лень писать дальше - и потом в конце концов напьюсь, как уж повелось. Всё же, если вдуматься, этих встреч было не так уж и много, а мне казалось, что моя жизнь заполнена Драганой от начала до конца. На смену депрессии пришла необоснованная весёлость: время между свидания летело быстро, и я был счастлив, верно, чувствуя, что наш союз находится на пике гармонии. Я нравился самому себе от того, что мог дарить Драгана радость, и мир казался не таким уж мерзким, когда я видел её перед собою и она улыбалась. Мне тяжело вспоминать это время, - собственно, я потому и дописываю это предложение после длительной паузы.
Дальше разговоров о чём-нибудь отвлечённом дело не заходило. Я мало знал о самой Драгане - знал, кончено, об МГУ, о её работе, об Англии и о весьма необычной её семье. Она редко рассказывала о своих планах и прошедшем дне. В первое время я действительно довольствовался этим: внимательно слушал её рассказы об Индии и Европе, о фильмах, об истории (впрочем, тут я с полной уверенностью уже сам вступал в разговор - это была единственная сфера знаний, в которой мы с ней были равны, исключая, пожалуй, ещё литературу), провожал иногда Драгану до дома и никогда не подходил слишком близко, помня о дистанции. Даже при всей непродолжительности наших встреч, Драгана увлекала меня всё больше и больше, хотя уже казалось, что дальше некуда, - какие стандартные, штампованные слова, они раздражают взгляд, но, Боже, в которого до того я никогда не верил, ты же знаешь, что всё было именно так!
У Драганы было кого любить - старший брат, родители, пускай они уже умерли, несколько достойных её друзей, а остальное, что существует в мире, от математики до меня, было создано для её развлечения, для наполнения жизни интересными минутами, и ни к чему из этого слишком глубоких чувств она не могла испытать - это было бы против всех законов, и не мне против этого возражать. Драгана создала себе жизни, равной которой ещё никто не проживал: всё в ней было взвешено, всё отмерено и закреплено, и я идеально вписался в эту картину - служил самым обыкновенным развлечением для неё, нечто вроде быстрого лекарства от одиночества и скуки, от болезней, приступы которых были коротки и исчезали слишком быстро.
Но ведь слова появились позже! Эти надуманные определения не существовали в то время, и я жил простейшими эмоциями, как животное живёт инстинктами. Перечитывая предыдущую страницу, вижу, до чего глупо у меня всё выходит: больше всего это напоминает какое-то идиотическое и неискреннее самобичевание, подложное раскаяние, обыкновенную лень, бездействие, слабость! Тогда, год назад, я не попросту не могу думать ни о чём подобным. Может быть, я был ещё глупее, но, по крайней мере, я не растачивал свой немощный интеллект на оправдание перед самим собой, и хотя бы был честен.
Вернусь к прошлому. Для меня всё шло прекрасно. Я был нужен и счастлив, ненадолго даже оставив свою настойчивость и похотливость. Драгана относилась ко мне безо всякого подозрения, будто забыв напрочь о наших самых первых разговорах, о своих прежних мыслях, хотя, при всём моём желании, невозможно было назвать то, что нас связывало, крепкой дружбой. С её стороны это был интерес; с моей, естественно, слепое обожание, как и во всех подобных случаях, но всё же отличавшееся от "обыкновенной" любви "нормальных" людей. Иногда я вовсе забывал о всяких чувствах в разговоре с ней - повторюсь в третий раз, в жизни не встречал я подобного интеллекта, работавшего столь же точно, такого ума, который, как губка воду (давно пора уже смириться с тем, что я - любитель избитых фраз), впитывал все знания и факты, позже из них составляя свои - только свои, самостоятельные, ничьи больше - теории, блестяще верные; нигде не видел такого умения быстро и точно излагать свои мысли, такой начитанности - а ведь ей не было и двадцати шести! Должно быть, если бы Драгана была мужчиной и мы действительно были бы просто приятелями, в её присутствии я бы чувствовал обжигающий стыд, но, конечно, второго такого человека нет и не могло быть на свете - даже её старший брат не мог равняться с Драганой: в нём слишком сильна страсть к условностям и нет этого странного и уникального отношения к миру и знаниям, нет того, за что сплетники могли бы называть его "ненормальным", нет слишком много, что было у Драганы.
В общем, всё было относительно неплохо до её Дня рождения.
*
Я знал об этой дате и ждал её, как в детстве ждал Нового года: было точно такое же предвкушение праздника, точно то же ожидание волшебства - мне всё чудилось, что в этот день, обычный будничный день для всего остального земного шара, что-то должно было резко перемениться. Приглашения я тоже ждал до последнего. В знаковый день я, проснувшись, первым делом позвонил ей, волнуясь едва ли не больше, чем в нашу памятную случайную встречу на улице. Драгана была много веселее обычного, совершенно не равнодушна, много смеялась и говорила "спасибо", пока я высказывал все свои путаные мысли, - под конец я и сам начал хохотать над своей нескладной речью. Это было здорово, хотя я в сотый раз выставил себя идиотом. Но счастье закончилось довольно быстро. Наши разговоры и прежде были не слишком длинными, однако сегодня она сказала "до свидания" быстрее обычного и слишком резко, явно куда-то спеша. Когда разговор только-только окончился, я пребывал в искренней, наивной растерянности, как ребёнок, не нашедший первого января под ёлкой подарков. Мысли, и до того не отличавшиеся стройностью и точностью, были неповоротливы, словно я спал, и медленно до меня доходило, что сегодня для Драганы я был лишним.
Эта дурацкая "дружба", которую я придумал, не существовала! Удивительное открытие, хочется мне сказать себе тогдашнему. О чём ты только думал, старый осёл? Если бы я сам не пережил этого, я бы спросил - ты правда во всё это верил? Верил, верил, как и полагается верить. Я превратил этот ненавязчивый, даже какой-то ленивый её интерес в любопытство совершенно иного толка. Достаточно ведь было одной улыбки, что бы в моём сердце зажглась надежда, и Драгана была щедра на улыбки - о, она меня попросту разбаловала, довела до полного размягчения мозга! Сравнение с ребёнком, с Новым годом попало в самую точку - я вёл себя, будто мне было всё ещё пять лет, и весь мир кажется полным дружелюбия и понимания, на каждом шагу одаривая меня прекрасным и щедрым чудом.
И вот здесь я уже не мог довольствоваться тем, что зимой казалось едва ли не пределом мечтаний. С девушками я всегда был довольно настойчив, но с Драганой я обычно превращался в податливое беспозвоночное, послушным кивком головы отвечающее на любую просьбу, - теперь же, после такого "обмана чувств", я сказал себе что-то вроде: "всё, с меня хватит", явно пытаясь изобразить нечто вроде решительного мужчины-победителя. Хотя тогда это ещё не было для меня решением всех проблем, в тот день я напился: пошёл в какой-то дешёвый и грязный бар, порядочно выпил и едва не затеял драку на ровном месте - подобного со мной не бывало уже давненько, так что наутро я очнулся больным, разбитым и, к несчастью, настроенным ещё более решительно, чем вчера. Вечером я позвонил ей. Мы договорились встретиться через пару дней. Теперь я замечаю, что, когда разговор заходит о чём-то действительно важном, я вдруг перестаю плести вульгарные лингвистические узоры и перехожу к нормальному, хорошему русскому языку.
Встреча. Мы давно не виделись, и она даже рада моему появлению - впрочем, скорее это были "остатки" радости от великолепно отпразднованного Дня рождения в кругу любимых людей. Если бы она хмурилась, если бы она хотя бы просто не улыбалась поминутно, стараясь постоянно обогнать меня на ходу, не задавала бы тысячу разных вопросов, не дождавшись ответа, - в общем, не вела бы себя как ребёнок, что окончательно разбило в щепки мою оборону, - может быть, всё и дальше бы шло по той же колее. С каждой секундой я мрачнел. Драгана поначалу ничего не замечала, продолжая это беззаботное веселье (а ведь был самый разгар лета, и она сама будто светилась от солнечного света, а жара вынудила её одеться легче - свободная юбка до колен, майка с вырезом - хватило бы, наверное, даже и этого), но потом всё же спросила, не меняя тона:
-Что с вами сегодня, профессор?
Она думала, что я скажу: "ничего", и я сам был бы рад сказать это, но уже не мог; к собственному стыду, я готов был уже расплакаться от отчаяния, поэтому прошептал на грани слышимости, с трудом продолжая смотреть ей в глаза:
-Знаете, Драгана, мне уже тридцать семь, но в такие глупые истории я ещё, кажется, не влипал.
-Вы действительно думаете, что это глупо? - спросил она, мигом перейдя к абсолютной серьёзности. - Мне кажется, всё идёт так, как и должно идти.
-И к чему это приведёт?
Драгана пожала плечами.
-Откуда мне знать? Может быть, у вас отвалится наконец левая рука. Может быть, вы подхватите от какой-то шлюхи...
-Да понял я уже, понял, что вы считаете меня мерзким кобелём! - воскликнул я наконец, неожиданно действительно грубым тоном, затем впервые посмотрел на неё без восхищения, не чувствуя почти ничего, кроме застарелой тоски. Даже её красота не казалась мне теперь столь же бесспорной, и уже начинали надоедать её бесконечные хождения вокруг да около, непомерная самооценка, уверенность в том, что я могу простить всё... - Я уже знаю, знаю это прекрасно! Я не столь совершенен, как вы - но что же, вам достаточно только того, чтобы я это признал? Чтобы ещё один человек сказала вам, что все его "способности" рассыпаются в прах перед вашим умом? Вы довольны? Нет, правда же, я не такой идиот, что бы никогда не понять, что никогда не смогу вас трахнуть - и вы, поскольку умеете делать выводы быстрее меня, сами догадываетесь, что я потерял последнюю надежду. В моей жизни действительно много пошлого - простите меня, простите, что я вечно напоминаю вам об отвратительных вещах. Прошу простить меня и за то, что я вообще появился в вашей жизни, но и вы, Драгана - неужели и вправду думаете, что я верчусь возле вас, словно волчок, только из-за желания? Можно было бы за это время понять, что я вас люблю? - я немного помолчал и продолжил с ещё большим напором. - Сказать это снова? Я люблю вас. Я люблю вашу надменность, переменчивое настроение, то, как вы играете с людьми, которые вам безразличны, то, как вы относитесь к этому миру - будто витаете над ним, не соприкасаясь с обыкновенной реальностью ни единой точкой. Люблю, что вы такая одна на свете, и это уже не та фраза, которую каждый влюблённый говорит своей подруге - вы и вправду единственная! Я люблю ваши рассуждения, люблю то, что вы свободно знаете четыре языка, люблю, что вы так хорошо разбираетесь в технике. Нет, постойте, кажется, я не могу вас убедить... Скажите, а кого любите вы, Драгана? Своих родителей? Брата? Вы не допускаете возможности, что и другие, пускай много более приземлённые существа, способны испытывать подобное? И давайте совершенно отбросим в сторону влечение - бог с ним, Драгана, это же ерунда! Так вот - что же...
-Я поняла, - неожиданно прервала меня Драгана. - Дальше.
Что сказать - ничего подобного из уст женщины я никогда не прежде не слышал! Я даже рассмеялся от того, как всё это было странно и, в то же время, - логично для неё.
-Хорошо. Но подождите - скажите, вы верите моим словам? То есть, я имею ввиду...
-Не знаю, - она снова не дослушала. Отвернувшись, Драгана смотрела в сторону, и я видел, что разговор этот неприятен ей так же, как и мне, но что самое важное - она действительно думала над тем, что сказать мне, не смеялась, не отвечала без чувств! - Мне кажется, что вы не совсем понимаете...
Она задумалась, подбирая слова.
-...чего хочу? - подсказал я.
-Нет, не то что бы... Просто вы не до конца разбираетесь в том, что это может означать для вас и... для меня.
-Вы по-прежнему!.. - воскликнул было я, но она тут же меня оборвала.
-Нет. Совсем нет. Мы же отбросили влечение, верно? И вы спросили моего мнения. Я считаю, что вам нужно хорошенько подумать над тем, нужно ли это вам?
Я глубоко вздохнул. Мне хотелось поскорее расправиться со всем этим, перечеркнуть историю раз и навсегда; даже Драгану мне уже не хотелось видеть, до того я устал. Она внимательно наблюдала за мной, и в глазах её не было ничего, кроме холодности и абстрактного и невыносимого интереса к поступкам людей, очередного желания провести занятный опыт. Мне казалось, что я понимаю, к чему она клонит - уже догадываясь об окончании этого диалога, я, стараясь держаться спокойно, сказал:
-Да. Отлично. Теперь давайте договоримся раз и навсегда: вы знаете, что я ничего с собой не могу поделать, не могу прекратить искать общения с вами - хотя, после этого разговора меня хватит на пару недель молчания, - но дальше ведь всё пойдёт как прежде! А я не хочу, не хочу бесконечного круговорота идиотских поступков!.. Вернее - хочу, но... Чёрт, в общем, Драгана, вы должны пресечь всё это! Никогда не поверю, если вы скажите, что не сможете найти друга лучше меня -друга умнее, интереснее, вежливее... Драгана, у меня есть к вам единственная просьба: не подпускайте меня к себе! Если буду звонить - не отвечайте, не слушайте, когда говорят обо мне, пожалуйста, если увидите меня на улице - отойдите, никогда не останавливайтесь, не говорите мне даже "здравствуйте"! И... я думаю, вы... Нет, не хочу вас задерживать больше ни на секунду. Сейчас я уйду. Уйду...
-Нет, стойте, - сказала она, не меняя тона. Я пожал плечами, тут же остановившись.
-Ну вот, Драгана. Вы же знаете, что я останусь.
-Знаете, мне хотелось бы вам сказать, что вот это "взрослое" поведение вам ну совершенно не идёт. Я вам не верю, профессор. Вы переигрываете, - она зачем-то подошла ближе, - и это выглядит плохо. Тоже самое, что и все мои шуточки - это не моё, это просто способ заполнить несколько впустую потраченных минут чем-то хоть капельку интересным. Нет, сегодня - сегодня мне действительно весело, но это редкий, очень редкий случай, я такая от того, что все эти дни никак не могу перестать вспоминать свой День рождения, и ещё потому, что мой брат приехал надолго, потому что это жара напоминает мне Индию, я закончила один отличный проект и вот, наверное, через несколько недель поеду к сводной сестре в Дели, в её новый дом, увижу её маленьких внуков - я их так люблю, вот, пожалуйста, ещё несколько милых существ для вашего списка моих "любовей"... Но я отвлеклась, верно? Я счастлива. Я очень счастлива, но так редко радуюсь и веселюсь, - звучит абсурдно, но ведь это же правда! Вы, наверное, этого и не заметили, потому что с вами, как ни странно, я радуюсь чаще в тысячу раз! Вы... Знаете, из нас двоих вы - младший. Вы - ребёнок, несмотря на ваши тридцать семь, которыми вы так гордитесь, - она засмеялась, и улыбка её была живой и искренней. - Мне действительно нравится проводить с вами время - вы делаете меня такой, какой я бываю слишком редко.
-Зачем же вы всё это говорите? - упавшим, тихим голосом прошептал я: ничего более жестокого я ещё от неё не слышал. А Драгана явно не жалела о сказанном. - Может, вы отпустите меня наконец? Отпустите, пожалуйста, - чего вам это стоит?.. А, нет, подождите - последнее предложение на прощание, хорошо? - я действительно готовился проститься с ней в эту минуту. - Я бы хотел бы пожелать вам, что бы вам вечно было к чему стремиться, и в жизни оставалось всегда что-то неузнанное и неиспробованное, потому что, кажется, это единственное, что вам нужно. И теперь...
-Да, знаете, - сказала Драгана вдруг совершенно изменившимся (мечтательным и тёплым) голосом. - Знаете... - она посмотрела в сторону и будто о чём-то глубоко задумалась, закусив нижнюю губу, - Н-да, - неожиданно она живо обернулась, и глаза её засверкали; она заговорила очень торопливо и быстро. - Да, да, именно это я и имела ввиду - я не скажу, что мне не нравится моя жизнь, но, честное слово, невозможно всё жизнь жить как в пятнадцать лет, - а особой разницы, по правде говоря, не видно. В общем, пока я не знаю, - может быть, я дура дурой, может быть, я поступлю правильно, - эта мысль мне пришла в голову совсем недавно, и я ещё ничего не решила. Нужно было пригласить вас на День рождения, так бы всё прояснилось куда быстрее. Я поговорю, наверное, ещё с братом, - хотя нет, я заранее знаю, что он скажет, лучше ему ничего не говорить; лучше я сегодня позвоню сестре - вот сестра хорошо разбирается в таких вещах и никогда за меня просто так не волнуется. Нет, конечно же, я приму решение сама, но мне нужно с кем-то посоветоваться - с кем-то, кто разбирается в таких вещах. А то брат!.. Он же просто упрётся в одно и никогда с места не сдвинется, никогда не поверит в то, что это мы с вами решили отбросить, - а я доверяю вам, к тому же, - чёрт, хватит заговаривать вам зубы, до свидания, профессор, скоро увидимся.
И вот тут, оборвав свою пламенную и довольно бессмысленную речь, Драгана развернулась, собираясь уходить, но остановилась, не сделав и шага, подумала и вдруг подскочила ко мне вплотную и поцеловала меня коротко и быстро в губы. Этот невинный, детский поцелуй не длился и секунды, я ничего толком не почувствовал; затем она взъерошила мои волосы и, подарив одну из самых очаровательных своих улыбок, умчалась.
Я заметил, что Драгана, даже никуда не опаздывая, любила бежать, словно ребёнок, которому некуда девать энергию. До самого момента нашего расставания мне трудно было ходить с ней вместе, потому что она вечно шла быстрее.
*
Я запретил себе думать о том, что сделала Драгана. Половину дня я провёл в механическом режиме: ходил, вечно на что-то натыкаясь, ставил предметы не на свои месте, не замечал, что звонит телефон, - но потом мне стало всё же слишком тяжело бороться с назойливыми вопросами, всё никак не оставлявшими меня в покое. Я попробовал поработать - как ни странно, это у меня получилось, и наконец-то голова была занята чем-то полезным, и я просидел над книгами до часу ночи, а затем лёг в постель и моментально уснул, ни разу не вспомнив прошедшего дня. Наутро я только посмеялся над своими воспоминаниями и подумал: "боже, какой же бред иногда лезет в голову", и ничто бы не заставило бы меня поверить в реальность произошедшего. До трёх часов ничто не нарушало привычного распорядка дня (я даже начинал мечтать об очередной дружеской встречи с Драганой, забыв, что хотел порвать с ней раз и навсегда), но потом, как только я вышел из университета, она позвонила мне сама.
-Да, - сказал я, не ожидания от неё ничего, кроме обыкновенных вопросов или, как максимум, - желания встретиться.
-Приходите ко мне сейчас, - скороговоркой выдала она. - Вы же знаете, где я живу?
-Да, - ответил я, по-прежнему не допуская мысли о том, что всё вчерашнее происходило на самом деле.
Драгана бросила трубку. Не ожидая никакого подвоха, я направился к ней.
О, ей пришлось говорить долго. Очень долго. Думаю, она была на грани того, что бы потерять всякое терпение. Я не верил. Под конец она, не выдержав, вылила мне на голову кувшин воды, будто я был пьян, пару раз хлестнула по щекам и затем поцеловала, неумело, но очень настойчиво. Теперь я всё же пришёл в себя.
-Драгана, но зачем? - был первый мой разумный вопрос. Она в отчаянии хлопнула себя по лбу.
-Я же объяснила тебе уже три раза! Неужели ещё повторить?
-Наверное, - неуверенно ответил я. Я очень смутно помнил всё, что она пыталась мне втолковать.
-С самого начала?
-Да.
-Всё?
-Всё.
-Отлично. Слушай, - она опустилась на стул рядом и теперь не отрывала взгляда от моих глаз, надеясь, что так я смогу запомнить хоть что-то. - У меня никогда не было отношений. Это ты знал ещё до того. У меня есть и всегда были друзья, - но тоже, знаешь, не то что бы мы особенно нуждались друг в друге. Постоянно с кем-то теряла контакт, кто-то уезжал, вот, остались только двое, - я имею в виду настоящих, верных друзей. И ещё брат, конечно. Но, понимаешь, всё это было так не потому, что я сознательно отказывалась от отношений, а просто... мне никто не нравился до такой степени, что бы я могла к нему "прицепиться". И когда мы познакомились с тобой, я была о тебе не лучшего мнения. Потом, когда нам удалось нормально поговорить, я подумала, что неплохо было бы с тобой иногда встречаться - просто так, как и со всеми до того. Прости уж, но я не верила, что твои чувства - это что-то действительно серьёзное. Я подумала: "а, это пройдёт". Конечно, было немного страшно, ты мог начать ко мне приставать, но мы так хорошо общались, что я обо всём забыла. Ты говорил про ум, но это, на самом деле, не так уж важно. С тобой мне было лучше, чем с кем-либо другим. Я даже не знаю, что мне нравится в тебе, - просто с тобой я расслабляюсь, и мне становится легко думать и говорить. С другими я иногда чувствую дистанцию, и иногда начинает казаться, будто я участвую в какой-то интеллектуальной дуэли. Я говорю с ними о серьёзных вещах, о точно таких же, о каких мы говорили с тобой - ну, например, той же самой истории, - и, знаешь, можно было бы поставить рядом с нами камеру и потом показать это на канале "Культура". От всего этого несёт таким самолюбованием. Или ужасной сухостью. Знаешь, я сама до ужаса увлекающийся человек, но терпеть не могу всех этих "синих чулков", которые помешаны на одном предмете. Даже если это - математика. С ними можно иногда побеседовать о науке, но какие же из них друзья - и уж, тем паче, любимые? Или, другой, самый частый случай, который я ненавижу больше этого - когда всё начинает медленно скатываться к бесконечным комплиментам в мой адрес, - так, как бы невзначай и очень изящно. Даже не хочу продолжать. Мои лучшие друзья - это моя семья, они вне обсуждения. Остальные просто не стоят того, что бы о них говорить. Но сейчас не про это. Мне действительно хватало того, что было в моей жизни, - до недавнего времени. Удивительно, но все наши встречи проходили очень гладко, ты заметил? Мы как-то умудрялись даже вскользь не касаться щекотливых тем. Я могла бы долго разоряться, описывая то, как постепенно я поняла, что ни с кем больше не испытываю ничего подобного, но не хочу. Просто попытайся уложить, наконец, это в свою дурью башку.
Она сделала небольшую паузу, что бы передохнуть; я слушал, чувствую, как сердце медленно, словно старый мотор, разгоняется до невиданных темпов. Драгане было тяжело, но оба знали, что мы должны договорить до самого конца.
-Мне самой было страшно и непривычно, - продолжила она тем временем. - Обычно я позволяю себе всё, но тут мне хотелось бежать от своих желаний, поджав хвост. Оказалось, что я иногда бываю жуткой трусихой. Но я точно знаю, что испытываю. Несмотря на то, что я люблю одиночество, мне ужасно хочется, что бы ты всегда был рядом. Даже если я занимаюсь своей очередной ерундой, работаю или просто сижу в Интернете, - мне всё равно хочется чувствовать твой присутствие. Даже не разговаривать. Знаешь, - она прокашлялась, начиная будто немного смущаться, - нужно было позвать тебя на День рождение. Но моя, кхм, семейка этого бы не поняла. Они должны были бы прежде познакомиться с тобой, узнать тебя получше, а я должна была бы убедить их, что ты не причинишь мне вреда... А я тогда ещё сама ни в чём не была уверена. Можешь угадать, что сыграло решающую роль? Я долго собиралась, пыталась всё просчитать, словно решала очередную задачу... И тут ты желаешь мне бесконечного движения вперёд. Вечно новой жизни. Перемены! Это настолько попало в точку, настолько ты всё угадал - меня как током ударило. Моя жизнь была неизменной все эти годы. Я никогда не думала о любви свободно - точнее, о любви в моей собственной жизни, не о дружеской любви, не о любви к родителям и брату, а о любви к... ты понял. И ты собрался уходить. Я готова была сразу орать тебе "я люблю тебя, постой, давай никогда не расставаться!", но нет, всё же я никогда не буду такой смелой. Вместо этого я наплела тебе что-то про сестру и "подумаю", хотя в голове у меня было что угодно, только не серьёзные мысли. И ещё я думала ежесекундно в панике: вдруг он меня разлюбил, вдруг он меня больше не любит... В общем... надо заканчивать. Прости меня за всё то, что я творила. Я ещё слишком не привыкла к тому, что должна думать о ком-то кроме себя. Надеюсь, ты не злишься. А сестре я действительно позвонила, - Драгана улыбнулась и легонько коснулась пальцами моей щеки. - И она сказала, что это всё правильно. Она пожелала мне счастья.
Драгана помолчала несколько секунд, осторожно, будто я был стеклянный, провела рукою по моим скулам, а затем резко её отдёрнула и спросила гораздо более строгим тоном, мрачно нахмурив брови:
-Ну, на этот раз ты всё понял, идиот?
Вот так вот у нас всё началось.
Тот день выдался суматошным. Я, конечно, поверил ей, но всё казалось ещё не до конца реальным, будто я мог в любую минуту проснуться. Мы сидели до поздней ночи и говорили так, будто не виделись год. Только говорили и больше не делали ничего, - даже не целовались, хотя против этого Драгана не имела ничего (позже мне ещё придётся учить её этому), - а говорили, главное, о какой-то ерунде, над которой поминутно смеялись. Единственной серьёзной темой, которой нам всё же пришлось коснуться, был секс. Она сказала это сама: ничего серьёзнее поцелуев между нами не будет. Это единственный запрет, который не может быть нарушен ни при каких обстоятельствах. И снова, без встречных вопросов, без моего любопытства она призналась, что никогда не испытывала и малейшего влечения и никогда не бывала в чьих-либо объятиях; затем прозвучало самое ужасное в своей искренности заявление, уродливое от того, что оно было нужным: я был волен удовлетворять свои потребности как и когда мне заблагорассудиться, не стесняясь того, что был связан с нею отношениями. Мне так хотелось убедить её, что ничего подобного не случится и я останусь ей верен! Чего я только не говорил, какие клятвы не произносил; умная женщина, она знала, чего стоят подобные заверения. Но потом всё снова стало хорошо и спокойно.
Когда вечером (точнее сказать, ночью) я уже собрался уходить от неё, Драгана, стоя на пороге, вдруг сказала:
-Кстати, забыла спросить - ты меня по-прежнему любишь, или я тут зря старалась?
Мы оба зашлись в диком хохоте до слёз.
*
Я прекрасно могу представить, как она позже объяснялась с братом. Несмотря на то, что Драгана всегда была свободна и могла решить все проблемы самостоятельно, этот человек был для неё тем, что можно назвать "крепким тылом", готовый был вести её по этой жизни, защищая от любых горестей. Но она была девушкой более чем разумной, и потому в его помощи нуждалась крайне редко и всегда могла ненавязчиво и мягко её отвергнуть, однако теперь это казалось невозможным. Едва ли не впервые между ними возникло подобие разногласия. Почти весь следующий день мы не виделись, потому что Драгане пришлось изрядно потрудиться, пытаясь доказать свою точку зрения и мою благонадёжность. Думаю, он был на грани того, что бы без приглашения заявиться ко мне домой и устроить допрос с пристрастием, но она сумела всё же каким-то волшебным образом отговорить его от этого опрометчивого шага и выбила для меня "официальную" встречу через пару дней в его квартире, о которой я думал с большим страхом, чем о знакомстве с родителями любой другой девушки. Под вечер Драгана пришла ко мне, бледная и уставшая, опустилась рядом на диван и сказала:
-Я думаю, у нас всё получиться.
После мы просто сидели вместе. Ничего подобного ни с одной женщиной я не знал - я забыл о ходе часов. Она молчала, ничем не пытаясь нарушить тишину, и хотя она была так близко, и я чувствовал тепло и её запах, мне не хотелось даже целовать её. Если бы мы прибывали в каком-нибудь адекватном, земном состоянии, я непременно бы удивился тому, что такая деятельная, энергичная девушка может получать удовольствие от полного бездействия и покоя, словно бы сна с открытыми глазами. Я тихонько гладил её волосы, и она иногда проводила рукой по моей спине. На её губах играла мягкая, детская улыбка - о, боже, какой же она всё-таки ещё ребёнок! При всей своей резкости и горделивости Драгана была много чище и невиннее любой послушной серой мышки, и главным была даже не её физическое целомудрие, а то особое душевное состояние, которое я мог сейчас отчётливо чувствовать. Это было самое удивительное открытие моей жизни: в таком дерзком, язвительном существе обнаружить подобную любовь и нежность, выводившую нас за пределы физического. В её любовь было сложно верить, когда Драгана говорила о ней, но сейчас это было что-то столь же явное и естественное, как небо и солнце, и даже прежняя острая радость, от которой я едва не терял сознание, перешла в одно спокойное счастье, которое вводило нас обоих в эту волшебную полудрёму.
Когда мы вышли из оцепенения, Драгана рассказала, что пообещала брату не видеться со мной до нашего с ним личного знакомства, и что впервые она видела его таким злым.
-Я не могла ему не обещать. Прости, нам, наверное, действительно лучше не встречаться эти дни.
Это показалось мне довольно забавным; усмехнувшись, я сказал:
-Что же, он меня убьёт, если я ему не понравлюсь?
Она пожала плечами:
-Ну, убить-то не убьёт, а так... кто знает.
-А скажи-ка: если я ему решительно не понравлюсь, ты меня бросишь?
-Нет, конечно, дурак, - она рассмеялась и вскочила с дивана, окончательно пробуждаясь от нашего сна. - Ты думал, я во всём его слушаюсь? Я не слушаюсь никого, но иногда - редко, очень редко, а это как раз такой случай, - приходиться идти на уступки - даже если ничего нельзя будет потом проверить, лучше я... Слушай, дай мне попить, пожалуйста. У тебя есть что-нибудь холодное?
Следующие несколько дней мы и вправду не виделись. Но ничто уже не могло изменить моего состояния: думаю, даже если бы я точно знал, что мы никогда больше не увидимся, я всё равно превратился в клинического идиота, который не слышал, когда с ним здоровались на улице и норовил поставить книги в холодильник. Это было удивительно. Драгана была счастлива и влюблена в меня! Я был ей приятен, да, боже мой, это какое-то глупое определение, - она была в меня влюблена и хотела, что бы я всегда был рядом. Что-то невероятно! Подобное не должно было произойти. Резкое развитие отношений напоминало события фильма. Неужели она и вправду давно думала над этим? Я готов был поклясться, что до самых недавних пор её отношение ко мне было неизменным; прокручивая в голове события последних месяцев, я решительно не мог увидеть ни единой зацепки, ни одного слово, которое бы выдало её привязанность. Может быть, подумал я, вздрогнув, это обман? Я в те дни был эмоционален, как школьница. Господи, какая глупость. Зная всю нелепость этой мысли, я всё равно постоянно к ней возвращался; впрочем, предположения сменяли друг друга с невиданной быстротой, и их было бесчисленное количество, и сам я то готов был прыгать от радости, то впадал в панику. Оставалось неизменным только одно: в мире больше не существовало никого, кроме нас двоих. Драгана была постоянно со мною, и я не расставался с ней ни на секунду: что бы ни случилось, мы не должны были разлучиться никогда, если бы только это неповторимое чувство не покинуло бы кого-то из нас, - но в те дни это казалось столь же невероятным, как допущение того, что Земля - плоская, и я сам знал, что все предположения об обмане и лжи - бред сходящего с ума. Как бы неправдоподобно это не звучало, она действительно любила и была счастлива.
В эти два дня мы только и делали, что говорили по телефону (маленькая лазейка - звонки не были запрещены), - всё время, пока было можно, пока она не работала, и я не был занят. Я постоянно спрашивал её, точно ли она любит; её это доставало, она обзывала меня "бараном" и бросала трубку, но через четверть часа звонила снова, что бы продолжить разговор, словно ни в чём не бывало: думаю, ей самой немного нравились эти бесконечные заверения в преданности, как бы грубо она потом меня не называла. Я признался, что раньше никогда не мог найти темя для телефонного разговора; она отвечала, что вообще больше привыкла к Скайпу и электронным письмам.
-Честно говоря, я смутно представляю себе, что такое Скайп.
Она была сражена наповал моим невежеством. Пару раз поражённо переспросив: "ты серьёзно?", она воскликнула:
-Безграмотный ты лопух, что же ты раньше молчал?! Мне срочно надо заняться твоим образованием!
Но вот настал "оценочный" день, как я успел его окрестить про себя. Мы должны были предстать перед строгим взглядом её брата.
Мы встретились у подъезда. Драгана была одета очень строго и аккуратно, и эта одежда напоминала о прошлой жизни, в которой мы были только хорошими знакомыми. Совершенно не соответствовала этому официозу озорная улыбка и её взгляд, который заставил меня улыбнуться в ответ. Мы оба выглядели как-то нелепо. Это напоминало знакомство с родителями в шестнадцать лет, когда любая мысль о чём-то серьёзном кажется смешной. Несколько секунд мы молчали, явно ожидая от другого первого слова, только эта тишина была не неприятной заминкой, а скорее походило на игру, правила которой мы усвоили без слов. Поразительно, как иногда совпадали наши настроения. Наконец, я сказал:
-Я всегда проходил мимо этого дома и молча завидовал.
Мы были в самом центре Москвы.
-Он очень подходит для подобных знакомств, - со смешком ответила Драгана. - Есть в нём что-то чопорное, согласись.
-О, совсем немного.
-Да, только чуть-чуть.
-Драгана, какого чёрта мы вообще это делаем? Почему ты не приходила ко мне в эти дни? - я подошёл ближе и навис над ней, благо разница в росте у нас была значительная. - Тебе не кажется, что подобные "смотрины" подозрительно похожи на маразм?
-Пошли?
-Пошли.
Я схватил её за руку, и мы понеслись прочь от этого великолепного дома.
Казалось, что в моём возрасте подобных свиданий уже не бывает. Поначалу мы долго ходили, останавливаясь у магазинов, осматривали витрины, словно нищие, беззастенчиво громко обсуждали прохожих, сидели на детских площадках; мы зашли в какой-то дешёвый кафетерий и съели ужасно вкусное мороженое (никакого алкоголя, никаких ресторанов), пошли в кино на какой-то безмозглый фильм и хохотали над ним до упаду, а, главное, - болтали, болтали всё это время без умолку. Трудно было вспомнить, о чём в точности шёл разговор, но это имело значение только тогда. Ни в одном из произнесённых слов не было никакой нужды и цели; мы изъяснялись не самыми изящными выражениями и позволяли себе всё - говорили несусветные глупости, обсуждали то, что плохо знаем и подкалывали ненароком друг друга по всякому поводу. Слова "любовь", "секс" и прочие подобные не задевали нас, и ничто не могло заставить вспомнить о важном; мы смеялись над её братом (сейчас уже не вериться, что она позволяла мне даже это), над тем, как она слушалась его эти несколько дней, над своими страхами и ошибками. Было слишком поздно, слишком темно, но и речи не шло о возвращении домой; день превращался в вечер, вечер - в ночь. Закрылось метро. Центр был залит электрическим светом. Драгана хотела рассказать мне о созвездиях, но я предложил придумать свои. Это напоминало то, как дети пытаются увидеть в проплывающих по небу облаках очертания знакомых предметов, а ещё - один известнейший фильм, который она обожала. Естественно, Драгана вновь оказалась много изобретательнее меня.
-Ты слишком умная.
-А ты слишком сильно деградировал, что бы я могла позволить тебе быть одному.
И всё же потом мне пришлось встретиться с её братом. На следующее утро он устроил Драгане невиданный скандал, но на сей раз она была попросту возмущена подобным настойчивым вторжением, позволительное лишь по отношению к малым детям, и впервые поссорилась с ним едва ли не до разрыва отношений. Странно, но эта беспрецедентная ссора не мешала ей быть счастливой, однако долго это, конечно, не могло продолжаться: через пару дней они благополучно помирились, и решили устроить нам встречу - на сей раз, слава богу, обставленную менее идиотским образом.
Если мне не изменяет память, я уже писал о её брате выше, и первое впечатление о нём немногим отличалось от позже составленного мнения. Он был одет безупречно, дорого, не вызывающе и не скромно, и вёл себя порою слишком сухо: по правде говоря, весь этот лоск выглядел немного забавно, и мне всё хотелось сказать ему какую-то колкость, но я знал, конечно, что делать это нельзя. В это раз всё прошло благополучно: я был благодарен ему за то, что он не касался щекотливых тем и не требовал справку о моей "благонадёжности", а так же за то, что он примирился с Драганой, которая теперь сияла от счастья. Не скажу, что с ним было скучно, - он был почти так же умён, как и его сестра (между прочим, они удивительно похожи внешне - настолько, насколько могут быть похожи родственники разного пола), умел подбирать темы для разговора и всегда оставался безупречно корректен: сразу становилось понятно, что помогло ему добиться успеха в карьере, однако поначалу я никак не мог взять в толк, отчего он так близок Драгане. Она казалось слишком живой и пристрастной для него; это уже позже я заметил, что они понимают друг друга с полуслова, умеют молчать вместе и что только, пожалуй, ей удаётся добиться от него по-настоящему искренней улыбки. Ему совершенно не подходила его жена; конечно, она была красива, смеялась, когда было нужно, была учтива и добродушна, но всегда умолкала, когда разговор становился слишком сложным, и была будто тенью своего супруга, оттеняя своим внешним великолепием блеск его жизни. Уже после этого ужина я спросил Драгану:
-Почему такой человек, как твой брат, женился на этой болонке?
Она немного помолчала, и я понял, что она вполне согласна с этим определением.
-Во-первых, я плохо разбираюсь в подобных вещах, во-вторых... были свои причины.
Не могу представить, что за причины могли толкнуть такого умного и успешного мужчину на этот мезальянс; я был с разными женщинами: глупыми, некрасивыми, женщинами с дурным характерами (с этими даже чаще, чем со всеми прочими), но никогда бы не вынес подобной статистки, которая была не глупа, но, боже, походила на прозрачный стакан, в который можно налить что угодно. Драгана старалась относиться к ней с пониманием, но иногда ненароком в её тоне возникали нотки раздражения или жалости; впрочем, разговаривали почти только мы трое, и моя новая знакомая не успела нам слишком досадить.
Однако в остальном вечер оказался удачным: мы неплохо поговорили, посмеялись, я попытался изобразить из себя человека культурного - признаться, блеснуть умом рядом с Драганой было трудной задачей, - и, кажется, был определён как человек, заслуживающий доверие. Теперь абсолютно всё в нашей жизни было устроено.