Белый микроавтобус резко подрезал на повороте роскошный серебристый Лаксус, тут же завизжал резиной и как вкопанный замер у кладбищенской ограды. Фориано довольно улыбнулся и бросил в салон:
- Двое на девятую.
Вообще говоря, машину он водил изумительно, баллансируя на грани выверенного рассчета и полного презрения к правилам дорожного движения. По части презрения это, наверное, кровь итальянская ему покоя не давала. А может просто упавшая на город жара вытапливала адреналин под его смуглой кожей: в полдень пекло так, что мир из окошка летящего по Боро Парку Форда сливался в огромное залитое солнцем горячее полотно с застывшими на нем редкими прохожими, покосившимися вывесками маленьких магазинчиков и как-будто подвешенными в плавящемся воздухе мятыми газетными листами.
Сегодня утром Фориано ограничился злым маневром на девятой улице и через несколько минут в том месте где гладкий бетонный мост упирается в аккуратное зеленое кладбище два человека в ярко-оранжевых жилетах с надписью "коммунальная служба" начали неторопливо убирать мусор.
- Миша опять пошел на Нью Утрехт, - с ноткой угрозы промычал высокий крепкий мужчина лет 30.
- Он всегда с Вовкой туда идет... Конечно, - Роман недовольно развел тяжелыми руками в которых метла и совок казались детскими игрушками. - Полно магазинов, есть где кофе в перерыв попить, люди ходят. Не скучно работать. А мы тут должны корячиться... У меня уже эта девятая поперк горла стоит.
Игорь привык к его постоянному нытью, но автоматически откликнулся на явное несоответствие в словах напарника.
- Ну, во-первых, на Нью Утрехте мусора раз в пять больше. Причем всегда. Сам же говорил, что там полно магазинов и кафе, а возле них ведь основная работа. Во-вторых, там метро над головой. Поезда каждую минуту грохочут - не поговоришь, да и на нервы действует. В-третьих, если Фориано будет ездить и проверять, то вокруг столько машин - его не заметишь. А на девятой каждая - как Лимузин на твоем дачном участке в Питере. Можно валяться под соснами и занимать боевые позиции на грядке только по звуку приближающегося мотора... Да и потом, ты ж ни кофе, ни чая не пьешь, какая тебе разница где нас перерыв застигнет, а ? - Захохотал Игорь.
- Ну и что. Меня справедливость волнует... И я, кстати, не отгребал таких деньжищ как некоторые. А кофе 60 центов стоит. Или 50, если повезет. За 15 дней, что я тут работяю это 8 или 9 долларов. Попробуй насобирай. По мне и вода в гараже сойдет. Потерплю до перерыва.
- Да ладно тебе. Кто, что и где отгребал - старая история. Если посмотреть в сегодняшний день, то у меня денег гораздо меньше, чем у тебя. И в Питере я напоследок, в основном, пЪздюлями отоваривался... И потом, мы это с тобой уже раз двадцать обсуждали. Хоть ты и полжизни провел в психушке, у тебя есть еще одна работа, кроме этой и мамина пенсия. А у меня жена и ребенок дома, ежемесячные счета за учебу и единственные ботинки, в которых я хожу и в гости и на работу. То, что я их когда-то купил за 400 баков совсем не означает текущей возможности купить новые. Рухлядь за двадцатку через месяц сдохнет, а хорошие нет смысла брать, чтобы разгребать помойки. Да и дорого. Лучше я эти доношу, а как найду нормальную работу, тогда и займусь барахлом.
На его взволнованный тон оглядывались прохожие. И делали они это абсолютно неосознано. Не сразу понимая, что дело не в голосе и даже не в той явной интелектуальной пропасти, границы которой жизнь ярко прочертила на высоком лбу худого и подвижного молодого человека в очках от Армани, и бычьих, ощупывающих асфальт глазах здоровяка с кривым картофелеобразным носом, а том неуловимом движении, с которым они продвигались вперед. А для того, чтобы понять как, давайте отведем взгляд на неторопливо, по хозяйски прогуливающихся по тротуару взъерошенных утренним, еще свежим ветерком голубей; потом на китайскую высохшую старушку, одной рукой ковыряющуюся в мусорном бачке, а другой придерживающую на плече гладкую, отполированную палку с разных концов которой свисают два парашутных размеров пакета. Они под завязку набиты пустыми баночками из под пива и пластиковыми бутылками. Можно даже провести несложные расчеты и сравнить чьи прииски оставили больше самородков при просеивании через пальцы уходящих в небытие осколков человеческой жизни. Маленькой флегматичной бабульки, которая получает 5 центов за банку или, скажем, ветерана коммунального труда Миши, чья непонятная тяга к обилию мусора так раздражала и без того нездоровую нервную систему Романа. На счету пузатого, в больших тяжелых очках бывшего газового начальника были пара сотенных, столько же полтинников, десятка потора двадцатидолларовых купюр и прорва всякой остальной мелочовки. Он снимал перчатки и смело запускал руку в любые, даже скрытые возможными позывами тошноты внутренности контейнеров, и его горящая на солнце факелом жилетка надежно прикрывала остатки еще не совсем потерянной гордости. Иногда это чувство вдруг посещало Михаила Андреевича и он, сидя во главе стола, вспоминал в обеденный перерыв, что еще 5 лет назад ездил на работу в новенькой служебной Волге и без его газовой подписи не сдавался ни один крупный объект в Сибири.
- Каширин-то сечас министр, а ведь еще 15 лет тому назад мастером у меня был. Тот еще работничек, доложу я вам, - обводил он сочувственно кивающих коллег взглядом, в котором неожиданно вспыхнувший огонь возбуждения уже плавно переходил в пожар экстаза. В эти минуты и Игорю страшно хотелось расказать про свой новенький Мерседес, про Вольво с персональным шофером, про рабочий стол с вытащенными ящиками стола и пространством доверху заваленном деньгами.
Это повелось еще с тех времен, когда рубль в очередной раз обвалился до безобразной величины и рассчеты проводились уже не просто пачками, а черными хрустящими полиэлиленовыми пакетами. Шли очередные выборы, новенькие печатные станки работали 24 часа в сутки и выплевывая милионные тиражи с портретами будущих депутатов в три месяца выедали отведенный японскими инженерами ресурс. Заказчики с деньгами коротали время в приемной и сквозь тонкие стены замечательно отделанного финнами офиса Игорь чувствовал, как голос секретарши своей сексуально-деловой тягучестью их тревожил и вводил в состояние напряженной задумчивости. Но все же этой паузы не хватало, чтобы успеть решить все проблемы и не создавать очередь. Паузы, во время которой клиенты взвешивали вероятность положительного ответа Ирины на приглашение в ресторан с грудой потенциальных неприятностей. Начиная от ее презрительного удивления, до реакции Игоря, который, как говорили, дружил с Иркиным мужем с пеленок.
В конце дня Игорь складывал деньги в коробку из под небольшого телевизора и отвозил домой. Там на кухне расписывал свои операции за прошедший день, планировал возможные завтрашние затраты, умножал это на два и ложил обратно в коробку, а оставшиеся пачки с самыми крупными долларовыми купюрами аккуратно паковал на дно второго "конспиративного" ведра для мусора. Потом натягивал на него новый кулек и бросал туда то, что оставалось от ужина.
Всего год тому назад обглоданные куриные ножки, огрызки хлеба и засохшие светло-коричневые палочки жаренной картошки в нежных бледных пакетах ассоциировались у Игоря с той тяжелой пирамидой, которая постепенно заполняла пластиковый бачек и раз в два-три месяца переходила в точеные ручки Марианны, через которую он обналичивал деньги фирмы и отправлял свою долю за рубеж. Причем, отправлял бесплатно. Игорь насторожился, когда в первый раз услышал слово "бесплатно" и потребовал объяснений. По словам Марианны, в том случае, когда он приносил доллары для отправки в Америку, обналичник за приходящий, скажем, от фирмы Х безнал покупал валюту и переводил ее в зарубежный банк для Игоря, а с фирмой рассчитывался принесенными баксами, и таким образом благодаря ему компания Марианны экономила на своих потерях при получении наличных для компании Х. Было достаточно убедительно и три года их предыдущих, без единого прокола, взаимоотношений легко отмели все возможные сомнения.
А когда через 18 часов после после ночного звонка, перевернувшего его жизнь, Игорь с женой и годовалой дочкой приехал в Нью-Йорк навсегда, прошло еще три дня, пока он у окошечка Первого национального банка, глядя в удивленное лицо кассира вдруг понял, что кроме вывезенных 50 тысяч у него ничего нет, вот тогда-то белые тонкие пальчики, пересчитывающие и пересчитывающие и пересчитывающие и пересчитывающие упругие бесконечные пачки мелькнули перед глазами и вспыхнули, казалось через мгновенье, тяжелой широкополой металлической каской пожарника. Красная длинная машина с омерзительно кричащей сиреной оказалась быстрее медиков, к приезду которых Игорь ограничился заблеванным ковром и тяжело прыгающим сердцем.
Деньги закончились ужасающе быстро и всего за один год бывший удачливый коммерсант провалился в состояние проснувшегося на унитазе пианиста, который блаженно улыбаясь еще секунду назад проигрывал в полусне блестящую сонату, но пытаясь оторвать туалетную бумагу вдруг с ужасом понял, что у него нет рук.
Но как выяснилось вскоре, именно руки и оказались на месте. Причем на таком удивительно полезном, в отличие от необходимий в Питере головы, что с их помощью Игорь сначала принялся трансформировать в зеленые бумажки грязную посуду в ресторанчике на 57 улице, а потом и мусор в одном из гаражей коммунальной службы города.
- Основное правило здесь простое - нельзя стоять. - С этого полгода тому назад начал Роман свой первый урок. - Если увидит проверяющий из управления, а они иногда ездят, то Фориано настучат по голове, а он нас поимеет. Говорят, около года тому назад застукали пару наших ребят. Они в парке резались в карты и итальяшке здорово попало. Вот он теперь постоянно крутится на своем Форде вокруг. Контролирует. Убрать-то всю улицу можно минут за 25-30, а норма - за 3 часа. Справишься раньше - заставит мести соседние. Так что сложность заключается в умении идти и не просто убирать, а делать это медленно.
В том, что это действительно сложность, Игорь убедился быстро. Улица была практически чистой и уборка превратилась в легкую прогулку, обремененную разве что толканием бочки для мусора, в которую Роман сбрасывал тщательно отыскиваемый им хлам. Через пять минут напарник предложил оценить пройденное расстояние и Игорь ужаснулся своей космической скорости.
Еще месяц ушел на то, чтобы освоить непростую технику, которая так поражала всех без исключения прохожих. Можно было бы внимательно рассмотреть окрестности Гринвудского кладбища или даже прочитать целый рассказ, а за это время поцарапанная темно-зеленая бочка на колесиках с неуловимым движением, и тем не менее ни разу не остановившись, сместилась чуть ближе к бордюру, где метелка в здоровых, поросших колечками бурой шерсти руках, незаметно складывала композицию из трех конфетных оберток, пустой пачки из под Мальборо и раздавленного бумажного стаканчика...