- Ты меня простил? - спросил он у Ника. - Ну скажи, простил?
- Ага, прямо так взял вот и простил, - усмехнулся Ник. - Не знаю пока.
- Прости. Прости, а?
- Ладно, забудем. Только... - Ник поднял стоявший у стенки пакет. - Забирай. Шмотки. Парик. Духи. В синей коробочке. Дольче энд Габбана, "Лайт блю". Пригодятся, - и он опять усмехнулся.
- Ну не надо, не надо так смеяться, пожалуйста, - взмолился Санька. - Ну да, я виноват, но я же попросил прощения.
- А я ничего не говорил, - очень спокойным тоном ответил Ник. И вдруг наклонился к самому Санькиному уху и прошептал:
- А в чем ты так виноват?
- Ну... в том, что... в том... - Санька попытался хоть как-то сформулировать извинения по поводу вчерашнего случайного поцелуя.
- Что поцеловал меня, - так же спокойно продолжил Ник. - Это твоя вина, да? Твоя ошибка? По пьяни, значит, да? И ты всю жизнь будешь из-за этого биться головой об стенку? Да?
И Санька подумал минуту и выдохнул только одно слово:
- Нет.
И Ник отошел и больше ничего не спрашивал.
А Санька подумал, в чем он сейчас признался. В том, что хотел этого поцелуя. И вспомнил вчерашний вечер: полутемный бар, хмельной туман в голове... и эти губы. Какая там ошибка или вина! Ему безумно хотелось повторения - он просто мечтал об этом.
И Санька отряхнулся и пошел вслед за Ником в здание театра.
Перов сидел на перилах лестничной площадки второго этажа. Санька присел рядом.
- Репетицию перенесли на полчаса, - отстраненно сказал Ник.
- С чего это?
- Провода какие-то тягают.
- Где?
- В малом зале. Если через полчаса не закончат, перенесем репетицию в большой.
- Значит, мне придется прыгать на сцену с балкона в большом? Очень умно, ничего не скажешь.
- Да вряд ли. За полчаса-то они управятся.
Все это Ник произносил негромко, спокойно и не глядя на Саньку. А Санька смотрел на него не отрываясь - любовался.
Любовался этой тонкой фигурой, теплыми синими глазами под бахромой длинных ресниц и ямочками на щеках. И чувствовал, что его отчаянно тянет к этому мальчишке. Санька сжал кулаки и мысленно засунулся головой в сугроб.
А Ник тем временем достал из сумки бутылочку с апельсиновым соком. Глотнул чуть-чуть и убрал. Он не видел, как Санька уставился на его губы, представляя себе их сладкий вкус. С этой секунды Никовы губы стали казаться Саньке сочными апельсиновыми дольками...
Ник стер сок с губ ладонью. И тут Санька не выдержал. Он улыбнулся лучистой улыбкой, глянул Нику в глаза и припал губами к его изящной кисти.
Пальцы у Ника были длинные, тонкие, ладонь - белая, без загара, с темной родинкой ближе к запястью.
Те несколько секунд, что Санька наслаждался этой рукой, показались ему счастливой вечностью, промелькнувшей в мгновение.
Но, как говорят воспитательницы в детсадах, хорошенького понемножку.
Ник ладонью врезал Саньке по губам.
- Ты что? Сдурел? - и вскочил с перил.
Санька тоже вскочил, но ничего не сказал, потому что вошли отец и Олег. Он просто впился своими темно-карими глазами в Никовы глаза цвета моря, сливающегося с ночным небом.
Перов чуть отошел, а Санька шагнул к нему, не отрывая взгляда. Ник снова отошел, а Санька снова - к нему. И так несколько минут. Наконец Ник не выдержал, отпрыгнул к двери, уцепился за притолоку, подтянулся несколько раз.
- И - раз, и - два, и - три, и - четыре...
- А на одной руке можешь? - спросил Санька.
- Могу, - невозмутимо отозвался Ник и уцепился только правой рукой:
- И - раз, и - два... - потом левой, - и - три, и - четыре...
- А десять раз на одной можешь?
- Не-а.
- А я могу. Общая физподготовка необходима каждому спортсмену, как говорил мой тренер... А ну брысь, - Санька вцепился в притолоку:
- И - раз, и - два... и... девять, и... десять. Все!
- А на руках стоять умеешь? - продолжил Ник это соревнование "на глазах у изумленной публики".
- Да кто не умеет, - протянул Санька, нагнулся, оперся ногами о перила и встал на руки.
- А не держась? - спросил Ник.
- Не-а, - скопировал Санька его интонацию. - Зато я колесом умею ходить. Общая физподготовка.
- Ой, а кто не умеет...
Ник выгнулся и ловко прошелся колесом.
- А ты...
Но тут открылась дверь малого зала, и оттуда вышли три хмурых парня с мотками каких-то проводов.
- Че надо, - грубо ответил второй, на вид очень кавказской национальности.
- А когда закончите? - поинтересовался Ник.
- Как только, так сразу, - усмехнулся кавказец, и они вместе с проводами скрылись вниз по лестнице.
- Придурки, - дал им четкую и емкую характеристику Санька.
- Какие вообще провода в рабочее время? И почему меня никто не предупредил? - возмущался отец.
- Да кто их знает, этих гастарбайторов, - бросил Санька, повернувшись к нему спиной, чтобы заслонить Перова от его взгляда.
"Не получите его, ваше сиятельство, - пришли на ум слова из "Фигаро", - не-ет. Ни за что. Никогда. Не отдам. Мой мальчик. Мои губки. Мои глазки. Не отдам... Если раньше была игра, стремление завлечь, увлечь и вскружить голову наивному мальчишке, то сейчас - все по-настоящему. И если он тебе действительно нужен, имей в виду - я первый в этой гонке... Ой, а что было вчера, с Олегом? Кажется, я признавался ему в любви. Кажется, даже хотел затащить в постель... Боже, какой я идиот. Я буду дисквалифицирован"
Он решил сейчас же подойти к Олегу, отвести его в сторону и во всем покаяться. Но тут Перов тронул его за плечо.
- Послушай, может, все-таки расскажешь, откуда ты знаешь Даньку Рыжего?
- Данилу-то? - "А может, и правда рассказать ему? Может, он будет лучше меня понимать?" - Ладно. Только поклянись, что никому не скажешь. И со мной об этом говорить никогда не будешь. Потому что это самая страшная моя тайна. И Данилина тоже.
И Санька шепотом, наклонившись к Нику и млея от подобной близости, поведал ему самую страшную свою тайну. Он видел, как на них смотрели отец и Олег, но ему было абсолютно наплевать. Он открывал Нику самую потаенную часть своей души.
Тот слушал, приоткрыв рот, с ужасом в глазах, как какую-то кошмарную книжку вслух. На том месте, где:
- ...И я ему говорю: "Хорошо, но чур, без свидетелей"...
Ник сглотнул и зажмурился.
А когда рассказ кончился, он выдохнул и сказал:
- Санька, ты герой.
- Я? - удивился Санька. - Да ни капельки. Он Даньку убить мог, а мне ничего особого не надо было сделать. Пожертвовать честью ради чужой жизни - не грех, но и совсем не геройство.
- Все равно, Санька. Я даже представить не могу себя в такой ситуации.
- Конечно, не можешь. Ты девственник.
Ник сильно покраснел и шепотом спросил:
- Это что, видно?
- Ну конечно. - "Конечно, видно. По твоему взгляду невинному. По тому, как ты краснеешь. Как дергаешься от каждого прикосновения. Ты не просто девственник, ты еще и не хочешь с девственностью расставаться. Ой, как не хочешь. Боишься. Конечно, ведь вся твоя жизнь изменится. Но я хотел бы этого. Если бы, конечно, это произошло из-за меня". - Санька сладко облизнулся и положил Нику руку на плечо. Ник дернулся и спросил:
- А кто такой Кама? Ты говорил, что он убил Каму.
- Это другая тайна.
- Не расскажешь?
Но тут через комнату прошли возвращающиеся парни с проводами. Третий, в черной джинсовой куртке, вдруг повернулся к Саньке, и он узнал его.
Вредные серые глаза смотрели сейчас на Саньку с огромным удивлением. Раньше вечно прилизанные волосы были растрепаны и, кажется, давно не мыты.
- Дашевский! Черт побери, Влад Дашевский тягает в театре провода! Что за метаморфоза с отличником и медалистом?
Дашевский что-то сказал своим товарищам и отдал им провода. Остановился. Встал во весь свой почти двухметровый рост, чуть усмехнулся. И почувствовал Санька себя снова восьмиклассником, не умеющим начертить параллелограмм.
- Ну, троечник Македонский, глядящий со всех афиш вокруг, это тоже странное зрелище. Каким это образом ты стал кинозвездой - без таланта-то?
- А с какого это таланта ты - помощник осветителя? А как же МГИМО и папа-дипломат?
Дашевский вновь как-то съежился и присел на перила, взглядом спросив: можно? и, боязливо оглядываясь на Санькиного отца и Олега, сидевших на широком подоконнике и обсуждавшие проблемы не то творческие, не то семейные.
- Понимаешь, Македон, отец с матерью погибли в прошлом году в аварии. Грузовик врезался в машину. И все как слетелись - оказалось, что и долгов у нас куча, и завещание отцовское неправильное, и квартира будто бы давно не наша... Как у Шурки Полушкина, в общем.
Санька и Ник с двух сторон кивнули. Оба читали историю мальчика-сироты, поплатившегося жизнью за все зло, совершенное на земле. (1)
- Ну, и остался я без квартиры, без ничего, с сотовым в кармане и ста долларами в кошельке. С голой... в общем, на снегу. Ну и нафиг мне это МГИМО, если мне жить негде и жрать нечего?
- И ты подался в осветители?
- Ой, кем я только не был. Пообтерся, в общем, лексикон соответствующий приобрел. Только библиотеку отцовскую жалко - там такие раритеты были... У кого она сейчас - Бог знает... - И Влад устало вздохнул.
Санька тоже вздохнул и подумал, что помог бы Дашевскому, если бы деньги были. Но их нет - Ванькино лечение, и скрипка...
- А ты все играешь? - Влад указал на пакет со скрипкой.
- Ага, - Санька достал скрипку и провел смычком по струнам. Скрипка отозвалась тонким стоном. Ай да звучание! Умница Машка! За такое звучание денег не жалко. Санька заиграл мелодию-лейтмотив спектакля. Олег и отец разом обернулись.
Олег подошел:
- Ну-ка дай на секунду скрипку.
Санька отдал. Олег умело повел ту же мелодию, но легче, плавнее и без малейшей фальши.
- Так-то, молодой человек. Музыкальная школа при консерватории, - улыбнулся он и отдал скрипку. Санька наклонился к нему.
- Нам надо поговорить.
- После репетиции.
- Она еще не скоро начнется.
- Да нет, эти молодые люди уже закончили работу.
Парни с проводами, действительно, собирались уходить.
- Ну, я пошел, - заторопился Дашевский. - Санек, встретишь Туську или еще кого-нибудь из наших, не говори им, ладно?
- О чем? Что ты секретный агент с умело слепленной легендой?
- Эх, Македонский, почему твои шутки всегда так неудачны? Я был бы рад, если б это было так. - Он ссутулился и ушел.
"Бедный Влад! Был же чистый принц! Что с людьми случается..."
- Он кто? - вдруг спросил Ник.
- Из нашего лицея. Когда-то был моим личным врагом.
- Почему?
- Девушку не поделили, - Санька вдруг вспомнил Туськину улыбку (у нее такие симпатичные широкие передние зубы), ее звонкий смех: "Шурик, ну не обращай на него внимания, он просто ревнует". Эх, Туська, где ты сейчас?
- Че случилось, в смысле? Nothing. I just have no home in Moscow. Жить, в смысле, негде.
- I can understand you without translating, - на своем средненьком английском заметил Санька - с ним легче было говорить по-английски, потому что на родном языке Яська съезжал в смесь мата, жаргона, всевозможных слов-паразитов с добавлением тех же английских и французских слов. - And what do you want from me?
Санькин английский, как уже было сказано, был относителен - в лицее на нем, конечно, велась половина предметов, но за три года все выверты языка благополучно забылись, и в голове сохранились только простейшие фразы и слова. Яська же за свою жизнь перебывал во многих странах, и на английском говорил легко. Но в сложных жизненных ситуациях он предпочитал родной язык.
- Одолжи флэт, а? Я шуметь буду тихо, вообще появляться буду only to sleep.
- А че ты вообще в Москве делаешь?
- Не поверишь - я теперь student, Москоу юниверсити. Ха! Журналистом, типа, буду.
- Как это ты так попал? - удивился Санька. Яська был прирожденным бездельником, и представить его с блокнотом или диктофоном было почти невозможно.
- Papa приказал, - уныло признался Яська. - Так одолжишь флэт или мне к дяде Игорю обратиться?
- Он не одолжит, у него личная жизнь в разгаре.
- А у тебя что, в застое? Ну, братан...
- Мy own life is my own life! И вообще, не суйся в мое privacy!
- Понял, больная тем. Так куда за ключами подъехать?
- Где театр его, знаешь? Ну и ладушки.
- Еду!
Санька сидел на балкончике, с которого должен был спрыгнуть в начале спектакля (такое знакомство зрителей с персонажем было не в планах режиссера, но переспорить Саньку он не мог). Отец внизу, на сцене, пытался кому-то что-то втолковать... Это была страшная скука, и продолжалась она уже минут пятнадцать.
На языке почему-то вертелась только одна песня, и Санька, болтая ногами, напевал ее.
- Нелепо, смешно, безрассудно, безумно - волшебно! Ни толку, ни проку, ни в лад, невпопад совершенно!.. Приходит день, приходит час, приходит миг, приходит срок - и рвётся связь. Кипит гранит, пылает лёд, и легкий пух сбивает с ног. Что за напасть? И зацветает трын-трава, и соловьём поёт сова, и даже тоненькую нить не в состояньи разрубить стальной клинок... Стальной клинок...
Отец поднял голову:
- Рыбаков, смените ради бога пластинку.
- Фиг с два, - негромко сказал Санька.
Это определенно была песня про любовь - все остальные песни Саньке вдруг разонравились. И к тому же была в этой песне какая-то тайна и непонятность. Туська сравнивала ее с закрученной пружиной. Она вообще любила искать форму музыки.
- Приходит срок, и вместе с ним озноб и страх, и тайный жар, восторг и власть, - спрыгнул вниз, на сцену, в два прыжка (следуя пластике своего персонажа) подскочил к Перову, положил руки ему на плечи, развернул к себе. Ник чуть усмехнулся, а Санька встал на руки, прошелся колесом, подпрыгнул и уцепился снова за балкон, не без труда влез, устроился на перилах и продолжил болтать ногами.
- И боль, и смех, и тень, и свет - в один костёр, в один пожар! Где смысл? Где связь? Из миража, из ничего, из сумасбродства моего вдруг возникает чей-то лик и обретает цвет, и звук, и плоть, и страсть... И плоть, и страсть... (2)
- Рыбаков, спускайтесь с небес на землю.
- Мне и отсюда все прекрасно слышно, - откликнулся Санька.
Отец начал говорить, что двум центральным героям (протагонисту и антагонисту, поправил образованный Санька) нужно подобрать мелодии. Лучше бы каких-нибудь песен, но не очень известных. Тогда, к примеру, в начале они исполнят по куплету, а потом модифицированная (в смысле, чуток переделанная) музыка будет сопровождать их появление в течение всего спектакля.
- Раз уж господин Рыбаков доказал, что голос у него есть...
Санька догадался, зачем это нужно. Чтобы в сцене, где через 20 лет Леонардо приходит в дом к Валентину и Луизе, зрители по музыке сразу догадались, что это он.
- У кого какие предложения? Рыбаков, спускайтесь наконец!
- Ага, ага, - ответил Санька, но не спустился - ему было довольно удобно сидеть на перилах балкончика.
А внизу Перов сказал:
- Я, кажется, знаю одну песню. Она вроде бы вполне подходит моему герою. - И он негромко начал:
- Это сбудется, сбудется, сбудется, потому что дорога не кончена. Кто-то мчится затихшей улицей, кто-то бьется в дверь заколоченную...
Спрыгнул с балкона, сел за непонятно зачем здесь стоящий рояль и повел мелодию.
"Спасибо", - взглядом поблагодарил его Ник и продолжил своим чистым и звонким голосом, от которого у Саньки внутри что-то екнуло:
- Кто-то друга найти не сумел, кто-то брошен, а кто-то устал, но ночная дорога лежит в теплом сумраке августа...
Потом Перов чуть замялся, видимо, припоминая второй куплет, и Санька продолжил сам:
- Разомкнется замкнутый круг, рассеченный крылом, как мечом. Мой мальчишка, мой летчик, мой друг свой планшет надел на плечо...
Дальше они продолжили дуэтом:
- Сказка стала сильнее слез, и теперь ничего не страшно мне - где-то взмыл над водой самолет, где-то грохнула цепь на брашпиле...
Дальше закончил один Ник:
- Якорь брошен в усталую глубь, но дорога еще не кончена. Самолет межзвездную мглу рассекает крылом отточенным. Он, быть может, напрасно спешит, и летит он совсем не ко мне, только я в глубине души очень верю в хороший конец... (3)
- Слова Владислава Крапивина, музыка Ольги Лехтерн! - объяснил Санька.
- Если вы по-прежнему будете уверять меня, что ваши действия - импровизация... - начал отец.
- Но это же правда, - взмахнул ресницами Ник, и отец сразу замолчал.
"Он тоже влюблен в Ника, - понял Санька, - только сам этого не понимает. Он не хочет, чтобы кто-то заметил его влюбленность... А зачем тогда увозил вчера к себе Перова - кто знает, что там было. О нем ведь говорят, как о любителе молоденьких артистов. А это неправда, я-то знаю". - Тут Саньке на секунду стало жаль отца. - "Он же не может влюбиться по-настоящему, потому что об этом тут же все вокруг начнут сплетничать. Поэтому и скрывает".
- Рыбаков! А вы не хотите выбрать мелодию своему герою?
- Я выбрал уже. Конечно, голос у меня не как у Перова, - усмехнулся Санька. Заиграл на рояле нехитрую мелодию (собственного сочинения) и запел:
- Все кончено, конечно, это все - так, пустяки - простое увлеченье. Я понимаю, каждому - свое: тебе - забава, мне - мученье. О господи, помилуй всех, кто любит беспредельно. А время лечит только тех, кто болен не смертельно. Кто болен не смертельно, пусть время лечит тех. Я понимаю, да, таков закон. Проходит все, мечты - пустые бредни, проходит все: любовь - минутный сон, тебе - смешной, а мне - последний. Тебе - смешной, а мне - последний... (4)
- Это откуда? - спросил Олег.
- Из невошедшего, - туманно выразился Санька. - А мы сегодня вообще репетировать будем или как?
Но тут распахнулась дверь и в зал ворвался Яська во всей красе - теплая клетчатая рубашка распахнута по самое некуда, синие джинсы туго обтягивали стройные ноги (и ни капельки не кривые, позавидовал Санька), на тонком запястье блестели изящные дамские часики, а глаза, кажется, были даже подведены. Все ясно - сегодня Яська строил из себя гея. Вряд ли он, конечно, с того Нового года хоть раз был с парнем - хотя кто его знает.
- Хаюшки всем! - воскликнул Яська. - Хеллоу, дядь Игорь! Салют, Санек. Так что там у нас с флэтом?
- Ради бога, - согласился Санька. - Только с ума там не сходи и ничего не ломай. И еще - очистишь помещение по первой моей просьбе. - Он протянул Яське ключи и свою карточку, с которой охранник пропустил бы даже террориста с часовой бомбой в чемодане. - Никому карту не давай.
- Окей, ноу проблем.
- А ты, значит, приехал покорять Москву?
- Я приехал to my birthplace. На родину, в смысле.
- На родину? Ты же родился в безымянном научном городке под Москвой, которого уже давно нет на свете, а потом жил в Ливерпуле, Марселе, Париже, Неаполе, Лондоне, Калининграде, Питере и Риге... Я ничего не забыл?
- Еще Гамбург был, - напомнил Яська. - Между Неаполем и Лондоном.
- Так что нет у тебя родины, ты человек мира.
- А ты вообще подкидыш, - парировал Яська. Этим аргументом он заканчивал все споры с Санькой.
Яська кинул быстрый взгляд на Ника.
- Это что, и есть тот самый разрекламированный Перов? А мне говорили, красивый... Санек, где твой хороший вкус? - И прошептал Саньке на ухо: - Помесь лягушки с дикобразом.
- Сам ты! - взвился Санька. - Хам!
Но Яська уже унесся, крикнув из дверей:
- Чао-какао!
- Ураган, - сказал ему вдогонку отец.
- Москва не выдержит, - вздохнул Олег.
Они оба хорошо знали это ожившее землетрясение.
- Кто это? - спросил Перов, и Саньке послышалась в его голосе некая ревность.
- Брат мой, - ответил Санька.
- Врешь.
- Не вру. Двоюродный. А ты что, ревнуешь?
- Я? Ты совсем сдурел? - и Ник отвернулся.
"А что? Ты думал, у меня не может быть брата?"
У отца есть старший брат, Валерий. Ну, не родной, отец-то из детдома. Но они, как ни странно, все равно похожи. Так вот, у отцовского брата - двое детей, близнецы, Яська и Мила. Почему-то совсем не похожие - Яська светленький такой, веснушчатый, непоседа, вечно сует свой вздернутый носик куда не надо, говорит очень быстро и неразборчиво, а Мила темненькая, серьезная, умная, всех кругом воспитывает. Вместе они составляют невероятный природный катаклизм, в свое время пронесшийся через всю Европу. Их отец работал на какой-то сложной научной секретной работе, про которую говорили в семье редко.
Виделись две ветви семейства Зайцевых только на семейных праздниках, когда все собирались у бабушки с дедушкой за городом, в подмосковном поселке. Старики очень страдали из-за Санькиных отношений с отцом - на праздниках они не разговаривали между собой и даже старались не смотреть друг на друга. Если (а так бывало часто) на празднике был Олег, Санька обращался к нему:
"Саша, позови отца"
"Олег Валентинович, передайте... что его зовет дядя Валера".
Примерно в таком духе.
Яська вечно крутился вокруг Саньки. Ему очень нравился старший братец-"кинозвезда", он задавал Саньке всевозможные вопросы и рассказывал о своей жизни.
А насчет того, что ревновать нечего, Санька приврал...
Случилось это в прошлый Новый год. Яська весь день липнул к Саньке, а совсем поздно, когда все уснули, шепотом сказал, что он девственник и просит Саньку избавить его от девственности. Санька сначала офигел, пробовал отговаривать, но не получилось. Оба были достаточно пьяны, Санька был, как всегда, несдержан, Яська, как всегда, бесшабашен...
Старый матрас на чердаке, застланный банным махровым полотенцем, безропотно принял братский грех и впитал все следы страсти. За это его обозвали "уликой" и засунули в самый дальний угол. Полотенце прополоскали в ледяной воде (горячую по случаю праздника в поселке отключили) и закинули на веревку. Санька на кухне из пакета взял две петарды и ракету, и они шумно взорвали их во дворе.
Когда они снова поднялись на второй этаж, где в одной из комнат стояло несколько раскладушек, и стали укладываться спать, проснувшийся Олег спросил:
- Где были, молодые люди?
- Петарды взрывали, - ответил Санька, лег и немедленно уснул, с тем, чтобы рано утром проснуться и уехать поскорее из этого дома.
С тех пор и до сегодняшнего дня они не виделись, а во время коротких телефонных разговоров ни разу не вспоминали случившееся в новогоднюю ночь.
Санька счел это случайной пьяной выходкой, а что подумал Яська - неизвестно.
Косметика, разумеется, не спасла, и синяк вылез наружу. Слава Богу, уже после репетиции. Санька распушил еще сильнее волосы - тут все и заметили смену имиджа, а до этого будто бы никто не видел. Олег обеспокоено попытался узнать, что случилось. Санька выдал известную актерскую отговорку: "В ванной упал".
Они стояли в одной из театральных гримерок, никак не решаясь начать разговор. Оба знали, что случившееся вчера ночью надо обсудить, объясниться, но нужные слова разбегались. От такого положения Саньке вдруг стало очень смешно, он рассмеялся и уселся на фанерный столик, стоявший у окна. Столик жалобно заскрипел. Санька взглянул Олегу в глаза, и смеяться ему тут же расхотелось: так серьезен был взгляд этих каре-зеленых глаз.
- У тебя стали странные глаза, - вдруг сказал Олег. - Раньше у тебя в них горели искорки.
- Когда?
- В детстве. А лет пять назад они исчезли.
- Детство кончилось, - ответил Санька.
- Да, да, - как-то задумчиво сказал Олег. - Слишком быстро. Ты чересчур быстро вырос. Мне... странно быть влюбленным в человека, которого видел десяти дней от роду.
- Ты по правде влюблен в меня? Я похож на отца, поэтому?
- Нет. Ты на него не похож. Ты живой, веселый. У тебя куча проблем - настоящих проблем. А он застыл в своем образе и замерз, - Олег говорил, и слова его, и голос, и весь его облик притягивал к себе. Против воли притягивал. Заставлял влюбиться.
"О господи, скажи, есть ли лекарство от влюбчивости? - взмолился Санька. - Знаю, есть - девять граммов в сердце..."
- Он не желает открыться. Он давно разлюбил меня, а мне так надо, чтоб меня любили. Я не могу без этого жить. Я просто умру. А тебя я всегда чувствовал своим сыном. У меня ведь так и не было сына, хоть я так мечтал об этом. Я пытался как-то... участвовать в твоей судьбе, помогать тебе... как сыну, и сам не заметил, как...
- Я не могу быть твоим сыном, - у Саньки кружилась голова, и он сам не вполне понимал, что говорит, - но я могу быть просто твоим... - и он потянулся к Олегу губами.
Тот чуть отстранился.
- Сейчас обязательно кто-нибудь войдет. По закону жанра, - прошептал Олег.
- Не войдет, - уверенно сообщил Санька, захватывая его губы своими. - М-м-м... Вот видишь, не вошел.
- Странно, - ответил Олег и сам поцеловал Саньку. Но законы жанра - это все-таки законы жанра. И они сработали, хоть и с опозданием.
Вошел отец.
Санька застыл, как статуя, отстранившись от Олега, и забыл вдохнуть, а Олег, не глядя, сказал:
- Приличный человек в таком случае закрыл бы дверь. С той стороны.
Отец не отреагировал, он тоже застыл.
Тогда Олег быстро чмокнул Саньку в щеку и сказал:
- Саша, пожалуйста, выйди ненадолго. Нам с твоим отцом надо поговорить.
- Ладно, - сказал Санька, вышел из гримерки и стал подслушивать под дверью.
Он услышал, как отец сказал:
- Зачем? - таким холодным тоном.
- А может, я люблю его, - невозмутимо ответил Олег.
- И ты думаешь, что он?.. - уже тише спросил отец.
- Не знаю, - ответил Олег.
- Тебе так хотелось, чтобы я влюбился в Перова. Зачем? Ты что, расчищал себе дорогу?..
Санька не слышал ответа Олега. Он что есть силы стукнул ногой по двери и понесся вниз, сорвав с вешалки на ходу свою красную куртку.
Олег. Это все, оказывается, из-за него. Это он хотел, чтобы отец влюбился в Перова. Из-за него Санька страдал вчера ночью, когда отец увез Перова. Расчищал себе дорогу? А сегодня - он так старательно привораживал к себе... Он колдун, наверно.
С такими дурацкими мыслями Санька вылетел из театра, забыв о припаркованной неподалеку машине.
Вспомнил он о ней, только перейдя улицу и оказавшись в одном из дворов.
Тут Саньку настигло стойкое ощущение дежа вю. Из-за гаражей вразвалочку вышли четыре широкоплечих амбала.
"Второй раз за день! Вот невезуха-то, а? Побьют же, сволочи, и косметика не поможет... Но на этот раз я не струшу, честное слово, Кама, слышишь?"
Привет тебе, мой третий Рим,
Твой одинокий пилигрим
Вернулся в город детства в поисках огня.
На перекрестке всех времен,
Июльским ветром окрылен,
Дождями летними дождись, дождись меня.
Кто за три моря уходил,
Тому вернуться хватит сил,
Лететь по ветру не написанным письмом... (5)
"Попса вроде, а как точно, - подумала Наталья Михлинская, откинувшись на удобном сидении авиалайнера. - Про меня".