Аннотация: Небольшая повесть о детстве в коммуналке. ее соседях, о дружбе и ссорах и трех котятах, которые неожиданно ворвутся в эту жизнь
ЕЛЕНА ГРИГОРЬЕВА
ПОДВОРОТНЯ или ЧЕРНЫШ, ЯША И БАСЯ
ЧЕРНЫЙ ХОД Вглядываясь в прошедшее все видится несколько иначе - страхи не так страшны, обиды -смешны, а ссоры - да их будто и не было. И все-таки были у меня в детстве три страха, которые я помню до сих пор: страх черного хода, подворотни и смерти мамы. От некоторых из них не избавилась до сих пор. Например, страх чёрного хода преследовал меня все детство, пока мы жили в Камергерском переулке. Сейчас не все знают, что богатые, доходные дома имели два входа - парадный и чёрный, отсюда и слово "парадное" - вход с улицы. А если со двора - то черный, то есть для прислуги. Когда-то в нашем доме была гостиница Шевалье, где останавливались разные великие люди - и Лев Толстой, и Чаадаев, и Теофиль Готье. Для них вход был с улицы, а для прислуги - поваров и горничных - со двора, с черного хода. Потом черный ход забили, но Юрка Коваленко , у которого папа работает гробовщиком, рассказывал, что на этом черном ходу живут беглые преступники, и что по ночам они приходят на кладбище, разрывают могилы и срывают с мертвецов украшения, а если золотое кольцо с пальца не снимается, то отрубают палец вместе с кольцом. После таких рассказов, я неслась домой как угорелая, минуя страшную подворотню, которая никогда не освещалась, прибегала в комнату к нянечке и садилась на ее большой волшебный сундук. Волшебный он был потому, что на нем я успокаивалась. - Нянечка, - просила я дрожащим голосом, - расскажи мне про деревню, как ты там жила, как вы пили чай вприкуску, как потом к нам попала... - Да я тебе уже сто раз рассказывала!- отвечала она. -Ну еще раз, пожалуйста! -умоляла я, потому что от страха черного хода меня спасали только сундук и нянечкины рассказы, где не было никаких бандитов, гробовщиков и черных ходов с беглыми преступниками. Нянечка доставала из буфета самый вкусный на свете колотый сахар, наливала чай в блюдце и показывала, как они пили чай в деревне - вприглядку. Я смотрела, слушала, и страхи постепенно уходили...Мне казалось, что все это сказки - про бандитов, и меня никак не касается, а есть только нянечка, сундук, ее любимые сушки с маком и колотый сахар... Иногда меня посылали в эту кладовку -взять из бочки огурчик или квашеную капусту. И каждый раз я шла туда словно на казнь. Мне казалось, что этот беглый преступник только и ждет, когда я выйду туда, чтобы схватить и утащить к себе на кладбище... Я подходила к кладовке на цыпочках, осторожно, как вор, прислушиваясь к малейшим звукам, открывала дверь, хватала огурец и стремглав неслась по темному коридору, отчётливо слыша стук чьих-то сапог за собой... Запыхавшись, я вбегала в нашу комнату и крепко держала дверь, - попробуй открой!... До сих пор не знаю, гнался ли за мной кто или это был мой страх, который останавливался перед дверью, потому что в комнате я была под защитой - бабушки, мамы, сестры?.. Я отдавала злополучный огурец, чувствуя себя настоящим героем, преодолевшим страх, погоню и спасшимся чудесным образом! С таким же страхом я преодолевала и нашу темную подворотню, но это разговор особый....
ПОДВОРОТНЯ
Во дворе у нас росли тополя. Высокие! Голову приходилось задирать. Летом между ними вешали качели, и мы раскачивались до самого неба - кто выше. Порой мне казалось, что я вот-вот улечу прямо в облака! Потом придумали спрыгивать на полном ходу -- кто дальше. Место прыжка очерчивали ногой, обычно моя линия была дальше всех - я была легкая и бесстрашная! Зимой на этом же месте заливали горку, и мы катались до полного изнеможения, пока не становились совсем мокрые. Тогда из окон неслось: - Ира! Лена! А мы убегали в дальний двор, чтобы нас не нашли.
Там, во дворе писательского дома, была небольшая площадка с оградой, а далеко внизу лежал снег. Мы перелезали через ограду, присаживались на корточки, брались за руки, и зажмурив глаза, прыгали вниз!.. Дух захватывало от страха и от восторга!.. Мы хохотали, валялись в снегу, а потом снова поднимались по лестнице, снова считали "раз, два, три!"...и -- летели вниз!
Так же, взявшись за руки и зажмурив глаза, мы перебегали через дорогу - тогда в нашем переулке машин почти не было, но все равно мы рисковали! А нам так нравилось рисковать!
Но я должна рассказать по подворотню, которая вела с Камергерского переулка прямо во двор. Была она длинная -метров пять, а может, и больше, короче, казалась мне бесконечной. Ворота кто-то срезал - они были старые, резные, лампочка никогда не горела...
Входя в подворотню, мне все время казалось, что за мной кто-то бежит - бандит, вор или хуже того - убийца. Дело в том, что однажды там, в подворотне, убили светкиного папу, по пьянке - он тоже пил и водился с какими-то нехорошими людьми. Утром, когда тетя Нина вышла из своего подвала, то даже не поняла сначала, что это ее муж, дядя Витя - думала, пьяный какой лежит - у нас часто в подворотне пьяные спали. А потом перевернула его и закричала... С тех пор подворотня стала для меня настоящим испытанием! То мне казалось, что там бродят тени умерших и могут увлечь меня за собой, то - что за мной гонится настоящий убийца, непременно в шляпе и сапогах, один из тех, что охотится за маленькими девочками... Этот длинный переход от тьмы к свету был и по-настоящему страшным и одновременно каким-то моим личным переходом. Так что я о нем никому не рассказывала... Но проходить его старалась как можно быстрее, почти бежала без оглядки, и только оказавшись во дворе чувствовала себя в полной безопасности. Там, на лавочках, в тени тополей, сидели наши вечные бабушки и вели свою неспешную беседу. Считалось, что мы под их присмотром.
БАБУШКА Не знаю, как это получилось, но бабушку я любила больше мамы. То ли потому что, она столько пережила, то ли потому что всегда понимала меня?
Бабушка никому столько не рассказывала, сколько мне. Иногда что-то смешное, когда она раскладывала пасьянс, иногда грустное - например, про лагерь, где она сидела целых пять лет. Он находился в Мордовии, в Потьме. И среди арестованных было много очень образованных женщин - журналисток, писательниц, артисток. И по вечерам они собирались в кружок и вспоминали: сначала композиторов и какие оперы он написал, потом все балеты и всех танцовщиков, потом писателей и какие романы они написали и всех героев этих романов. Я спрашивала:-А зачем вы это вспоминали? Ведь можно в книжке прочесть и узнать? -Деточка, в нашем бараке не было ни книг, ни газет. Мы могли просто одичать, забыв все, что знали. Ведь память стирается, если ее не тренировать.
То, что память стирается, мне показалось очень странным - ведь я помнила все, что со мной происходило, и все сказки, что прочитала... Но наверное, бабушка лучше знает, что происходит с людьми в деревянном бараке, где зимой холодно, как на улице и надо укрываться всем, что у тебя есть - любой тряпкой, платком, кофтой... Иногда мы с бабушкой играли в такую игру: например, она называла мне имя писателя, а я должна была сказать, что он написал. Помню, однажды мне достался Лермонтов, а я его любила даже больше Пушкина. Потому что он рано умер, и рос с бабушкой - почти, как я. И в тот день я впервые написала стихи:
Мне грустно, но грусть не моя, а чужая. Мне хочется плакать, но злость мне мешает. Мне так одиноко,
но слезы не льют,
и струны печали печально поют.
И бабушке понравились, и она сказала, что у меня есть задатки поэта! *** Еще бабушка любила рассказывать, как ее спас лагерный врач. Он был очень хороший и все замечал, и однажды сказал: "Ревекка Моисеевна, Вы очень похудели, и сердце у Вас слабое, Вам нужно хорошо питаться, а Вы свои продуктовые посылки делите на весь барак. Послушайте моего совета: если хотите выжить - не делитесь тем, что Вам присылают, а съедайте все сами". И бабушка его послушалась. И выжила. И каждый раз, когда я слушала этот рассказ, я думала, как ей, наверное, было неловко съедать все одной? У нас в пионерском лагере была девочка - Мясина Лена, она ни с кем не делилась -все съедала втихомолку, ночью, и никто ее не любил! Но ведь тут другое - тут бабушка должна была выжить - ради мамы, которая осталась совсем одна. А если бы не было мамы, не было бы и меня!
СТРАХ СМЕРТИ После черного хода и подворотни шел страх смерти - я боялась потерять маму. Что вот вдруг она умрет, и я останусь без нее. Я так много об этом думала, что иногда заболевала -как будто мама уже умерла, и я осталась одна на всем белом свете. Жизнь сразу представлялась мне огромной пустыней, по которой я иду, как маленькая черная точка, и впереди никого и ничего, только ветер и песок - и меня охватывал страшный ужас и холод...Где же будет мама? Нет, я никак не могла себе это представить! Мир сразу рушился, как будто мама была основой всего, а без нее мне ничего и не нужно было! Лет в девять я даже написала стихи:
Мне кажется, я никогда не умру.
Ну как это так: вот сейчас я смотрю,
а что же потом - я не буду смотреть?
Нет, я никак не могу умереть!
И что же, я маму свою не увижу?
Эх, до чего же я смерть ненавижу!
Помню, что когда я прочитала их маме, она обняла меня и сказала, что есть вещи и пострашнее смерти. Например, когда твою маму арестовывают и усылают в лагерь, и ты живешь и не знаешь, жива она или нет? И как с ней обходятся? Не мучают ли ее? И стала вспоминать, как в 39-м году пришли за бабушкой, и увели, и она осталась с нянечкой. И как они вдвоем сидели и плакали и не знали, как жить дальше...
ЗИМНЕЕ ПАЛЬТО Больше всего я любила зиму! Во-первых, все белое, чистое, а во-вторых зимой не так заметно, что я худая! Особенно в толстой цигейковой шубке - я в ней была круглая, как шарик. Я любила кататься с горок, а вечером - лежать и слушать, как с моих рейтуз капает вода. Бабушка сушила их на батарее и ворчала: опять все рейтузы мокрые, простудишься, школу пропустишь! Это было такое любимое ворчание.... Но однажды я выросла из своей шубки, и мне решили перешить зимнее пальто моей старшей сестры. Я все за ней донашивала, все платья, и мне это ужасно нравилось - я словно взрослела на глазах и становилась чуть-чуть на неё похожа, то есть красивее. Потому что сестра моя считалась первой красавицей не только во дворе, но и в школе! Помню, как я стояла в примерочной, за занавеской, а портниха тетя Рита, ползала вокруг меня на коленях с булавками во рту и приговаривала: - Вот здесь ушить, вот здесь приподнять... и обкалывала меня этими булавками со всех сторон, как ежика. И иногда больно колола! Но я все терпела ради нового пальто! Мама сидела рядом и спрашивала: - Тебе не жмёт? Пусть будет посвободней - года два проносишь. Мне было жарко, неудобно - Иркино пальто такое тяжелое, на двойном ватине, с меховым воротником серого, мышиного цвета. Но все равно оно мне нравилось - ещё две примерки, и станет моим! И тогда я выброшу эту цигейковую детскую шубку и буду почти как все девочки - взрослая, во взрослом пальто, а не в этой короткой шубке, которая только попу прикрывает! Тетя Рита встаёт - все булавки закончились, осторожно снимает с меня пальто - уф, как же жарко! Но ничего, я радуюсь, что зимой пойду гулять в пальто! Как Светка, как Ленка... Дома я закрываю глаза и вижу себя в зеркале - в Иркином пальто и шапке, которая мне очень идёт - из-под неё ещё кудряшки немного выбиваются... БАНЯ
В детстве я была очень стеснительна. Даже как-то чрезмерно. Помню, однажды дедушка, который с нами не жил, а только навещал, вошел в комнату, когда я переодевалась, и увидел мои трусики. Сколько же было слез, переживаний... Я год пряталась от него, чувствовала себя опозоренной на весь белый свет - разве это возможно, чтобы мужчина, пусть и дедушка, узнал что-то тайное обо мне? Все мое телесное, тонкое, робкое казалось только моим, единственным, мне принадлежащим... Из-за этого я не ходила в баню, а поскольку ванна в квартире была занята под хлам, то меня лет до 8-ми купали в ванночке, на кухне.
Но однажды случилось непредвиденное - мальчишки с нашего двора забрались по навесной лестнице на второй этаж и увидели как меня купают! Всю, нагишом! Потому что как раз в этот момент я встала, и мама поливала меня из кувшина, приговаривая: -С гусика вода, с Леночки худоба!
С того дня я наотрез отказалась мыться на кухне, и меня повели в баню.
Нетрудно догадаться, какой шок я испытала, оказавшись со своей худобой на виду у тысячи глаз! Казалось, что каждая из этих полных обнаженных женщин смотрит на меня с сожалением и думает про себя: "Кожа да кости! Наверно, родители совсем не кормят!" Однако постепенно я смирилась с этим, взяла шайку, набрала воды и тут... взгляд мой упал на девочку одного со мной возраста. Она стояла спиной ко мне, и я увидела, что от попы вниз у нее рос хвостик...Я никогда не видела девочек с хвостиками, я не понимала, что это такое? Может, это русалка? Может, она их другого мира? Может это привидение? Мне стало очень страшно! Так страшно, что я закрыла лицо руками и стояла не шелохнувшись, боясь открыть глаза.
Мама пыталась заговорить со мной, сдвинуть с места - но я словно окаменела. Только сказала шепотом: "Скорее...уйдем отсюда!" Дома моя умная старшая сестра достала учебник анатомии и стала показывать разные картинки. Там были девочки с хвостами или заячьей губой, мальчики с шестью пальцами на руках и ногах, и все это называлось научным словом "атавизм"... Однако легче мне от этого не стало. Я испытывала настоящий животный ужас, вспоминая девочку с хвостиком. И сказала, что в баню никогда больше в жизни не пойду! Лучше буду ходить грязная... Тогда решили возить меня к дедушке - они жили недалеко от нас, на Кропоткинской. У него была ванна с газовой колонкой и злые соседи Маматкины. Но про них я даже рассказывать не хочу...
ВСЕ ЖИВОЕ Откуда это пришло ко мне, что все живое? Может, из спектакля "Синяя птица", который мы с сестрой знали почти наизусть? Потому что жили напротив театра и бегали на все спектакли бесплатно - в антракте? Или это знание было только мое, личное, ведь сестра ничего такого не испытывала? Например, я верила, что наша любимая кукла с разбитым носом и рыжий мишка, что сидели рядышком еще на мамином детском диванчике - живые. И пришли к нам из прошлой, маминой жизни. Когда мишку поворачивали, он рычал. Однажды сестра стала доказывать мне, что внутри него спрятан какой-то механизм, и поэтому он рычит. Она даже расковыряла ему живот и показала какую-то железяку внутри, но я оставалась при своем: мишка живой, все слышит, чувствует и понимает! Только молчит. И немедленно зашила ему брюхо желтыми нитками! Я верила, что когда мы спим или никого нет дома, сахар и чай разговаривают между собой, и черствый хлеб ворчит, что его скоро выбросят, и шкаф скрипит недовольно, что набит всякой всячиной... Ночью предметы передвигались - это точно, я проверяла. Например, перед сном стул стоял слева от моей кровати, а утром - сзади, и скатерть со стола съехала до полу... да много чего происходило по ночам, пока мы спим и ничего не видим! Главное же живое все было на улице - цветы, деревья, травы -все это росло, шевелилось, хотело пить, страдало от ветра и от мальчишек, которые висли на ветках! Ух, как я тогда злилась! Я вступалась за каждое дерево, каждую веточку! Я кричала: -Вы что делаете? Оно же живое, дерево! Воду пьет, как мы, и растет! -Ха-ха! Живое! Послушайте эту лупоглазую лягушку! -дразнили меня. -Скажи еще, что оно в школу ходит и двойки там получают! И мальчики покатывались со смеху. Девчонки - даже самые мои близкие -Светка и Лена Ромашина, крутили пальцами у виска - мол, того, не верили мне... Я чувствовала себя страшно одинокой.
ПОДРУЖКИ Подружки у меня были, но я чувствовала себя среди них белой вороной. Худенькая еврейка, со странной фамилией Деловери (мой папа был грек) и с бабушкой -"врагом народа". Меня дразнили, надо мной смеялись, потому что я была не такая, как все: слишком болезненная, говорящая странные вещи о живых деревьях, плачущая, если обижали мальчика Сему - того, из еврейской семьи, что жили у самой помойки... Родители у всех были самых простых профессий -прачки, портнихи, продавщицы, гробовщики... только моя мама работала в институте Прогнозов, а папа вообще нас бросил... Были только две девочки -сестры Милочка и Ляля из соседнего подъезда, которые никогда меня не дразнили: они занимались в музыкальной школе, и редко выходили во двор. Помню, как была на дне рождения у Милочки. Как много книг увидела у них дома - больше, чем у нас, как девочки играли в две руки какую-то волшебную музыку, а я прочитала стихи, которые сама сочинила, и Лялечка меня почему-то поцеловала, и мы с ней долго сидели и смотрели их семейный альбом. Это был какой-то незабываемый день - без ссор, без обзываний, где все друг друга любили! Но во двор меня все равно тянуло - там были игры, риски, опасности... Там надо было уметь прятаться и находить, уходить от погони, перепрыгивать всех в классики, чтобы не сгореть в огне, обмануть в колечко... Игры, в которых забывалось все -твоя фамилия, странность, твоя худоба и твоя национальность!
ТАИНСТВЕННЫЙ СТАРИК Забыла сказать, что с некоторых пор у меня появился еще один страх - таинственного старика, который появлялся во дворе всегда неожиданно и смотрел на нас какими-то масляными глазками. Одет он был странно: в черной шляпе, сером плаще и с бабочкой на рубашке. Его рыжие, как у артиста усы, казались почему-то приклеенными. Как его зовут и откуда он взялся - никто не знал. Мне вообще казалось, что это был пришелец из другого времени или того хуже - похититель детей. Обычно он сначала наблюдал за нами, за нашими играми - в прыгалки, лапту и прочее, потом вынимал из кармана конфетки - липкие такие леденцы в фантиках, и подзывал: - На-те, поешьте! Сначала кто-то из наших подходил и брал, но потом кто-то пустили слух, что конфеты отравленные, а старик ищет себе жертвы. Что конкретно он сделает с этой несчастной жертвой, никто не знал, но все подозревали что-то нехорошее.
Потом мы увидели его в окне мансарды, и не одного, а с мальчиком лет семи. Мальчик был черноволосый и в матроске, как сейчас помню.. Старик крепко держал его за руку, и не отпускал от себя. Мы подумали, что это его внук, ждали, когда он выйдет во двор, но так и не дождались. И больше этого мальчика никто не видел. Куда он делся? И почему старик подходил только к нам, детям? А к бабушкам на лавочке - никогда... Все эти вопросы не выходили у меня из головы. Я тогда как раз начала читать Достоевского "Неточку Незванову", и этот старик кого-то мне смутно напоминал... Так он ходил наверное год, а потом исчез. И появился в моей жизни много лет спустя, когда я училась уже в старших классах, но это совсем другая история...
ВЕЛИКАНЫ Окна нашей комнаты выходили прямо на Камергерский переулок, по которому ездили машины и троллейбусы. Днем я их словно не замечала -потому что светло, а ночью от огней машин по потолку двигались тени. Длинные, извивающиеся, как змеи, они входили в окно, бежали по потолку, сползали по нашей подпорке, что стояла посреди комнаты, и спускались вниз, к кровати...И каждый раз, засыпая, я представляла, что это страшные великаны тянут свои длинные руки, чтобы забрать меня к себе, утащить в свое подземелье, чтобы я никогда не увидела ни маму, ни бабушку, ни даже Ирку, которая надо мной издевалась! Иногда я просыпалась и шептала маме, чтобы она скорее закрыла окна и занавесила все занавески, иначе великаны заберутся сюда и унесут меня навсегда. Мама успокаивала, тени становились меньше, исчезали вовсе, а утром все обсуждали, какая я впечатлительная девочка. Потом стали поговаривать, чтобы переселить меня к нянечке - у нее окна выходили во двор и никаких теней не было.
Нянечка
Нянечка моя была уже старенькая, со сломанной рукой - как-то она переходила через пути, спешила и попала под трамвай. Гипс ей наложили, но рука срослась неправильно, и она уже мало что могла делать. А когда-то пекла такие вкусные пироги с капустой! Звали ее Агафья Карповна, а бабушка называла ее просто -Агашей. Родом она была из деревни, из многодетной семьи, совсем простая, как няня Пушкина. Она нянчила мою маму с самого рождения, потом мою сестру, а меня уже мало - нанимали домработницу, но любила она меня больше всех! Как и я ее, и считала родной, самой своей родной, с которой мне было легче всего - все свои обиды я приходила переживать к ней: просто садилась на сундук и макала мизинчик в соль... Иногда мы даже играли с ней в подкидного дурака! И так смеялись, что соседи стучали в стенку. С бабушкой такого не было и быть не могло - бабушка была образованная, кончала гимназию, и если и брала карты, то только чтобы разложить пасьянс. Если сходился - она радовалось: значит, все получится, если нет - расстраивалась. И начинала все сызнова. А мне нравилось смотреть на нее - как она сидит под абажуром, кутаясь в свой шерстяной платок, и тасует карты - было в этом какое-то маленькое колдовство... Нянечка жила очень скромно: стол, две кровати и большой сундук "с приданным". В сундуке действительно было много интересного: старинные телогрейки, расшитые рубашки, рушники...Но мне казалось, что на дне скрывается что-то особенное, до чего я никак не доберусь!
- Нянечка, ну открой, открой! - просила я. И она подходила, открывала большой навесной замок, поднимала крышку. Я наклонялась и вдыхала это сладкое нафталинное блаженство... Я понимала: так пахнет прошлое. Потом перебирала шубы, платки, узелки, рассматривала все это, даже примеряла на себя, но нянечка была начеку! Стоило мне развязать платок, в котором виднелись какие-то конверты и фотографии, она тут же выхватывала его у меня и снова запирала сундук. Иногда наоборот - звала и показывала: - Запомни, если кыркну (умру, значит), то здесь мое смертное. И начиналось: "Вот платок, вот это платье синее с белым воротничком, рубашка, чулки наденешь, туфли вот эти - коричневые..." Я смотрела на все это с ужасом, не представляя, как это я буду одевать мертвую нянечку!...Да и зачем ей, мертвой, одежда? Однако терпеливо выслушивала и кивала головой: - Да-да, запомнила!
Одно время она сдавала часть комнаты жиличкам, чтобы не быть нам в тягость, но потом перестала.
Бродяжка
В каждом дворе есть свои чудаки или юродивые. Такой была наша кошатница Нина Федоровна. Говорят, что когда-то она работала в театре, семьи не завела, и вся ее жизнь сосредоточилась на кошках. Сколько их у нее было - никто точно не знал, но никак не меньше двадцати. В самой Нине Федоровне тоже было что-то неуловимо кошачье - мягкая, неслышная походка, крашенные рыжеватые волосы и какой-то длинный линялый халат... Каждый вечер она выходила искать Бродяжку - котика, которого мучили наши мальчишки, вечно больного, хромого и гулящего. В темноте был слышен ее протяжный голос: - Бродяжка! Бродяжка!... Голос становился то громче, то тише, как будто она исполняла какую-то сольную партию, и наконец совсем затихал.
Перед домом она разбила маленький садик, посадила там персидкую сирень, вьюнок и розы. Вечером она открывала форточку, и ее многочисленные питомцы выходили на прогулку - осторожно ступая лапками по забору, спускались в садик, нюхали цветы и ели травку. Говорят, что всю свою пенсию Нина Федоровна тратила на этих кошек. Спали они в больших коробках из-под шляп, страшно линяли и распространяли такой запах, что помойка по сравнению с ним казалась оазисом ароматов!
Я кошек никогда не любила, и понять Нину Федоровну никак не могла, да и не пыталась. Пока однажды....
КОТЯТА
Дома у нас никогда не было животных - ни собак, ни кошек. Бабушка считала, что это дело таких смешных, одиноких женщин, как наша Нина Федоровна. Мама ими брезговала и сердилась на Нину Федоровну, "которая разводит во дворе заразу". Но однажды я шла домой и вдруг увидела в нашей подворотне котенка - маленького совсем, серенького. Он поднял головку и смотрел на меня. Он смотрел из какой-то своей глубины и словно просил о чем-то, но я отмахнулась и пошла было мимо, как вдруг увидела, что следом из подвала вылезает еще один - такой же, только черненький. Он тоже смотрел на меня. Потом появился третий - черный с белыми лапками. В этом подвале жила Светка Барабанова с семьей - с мамой и братом Славиком, в которого я была влюблена с пяти лет. Тут вышла Светкина мама и сказала:- Вот, родила наша тройню -топить жалко, а куда девать не знаю... Я растерялась - с одной стороны эти крошечные, безобидные существа, которые смотрят на тебя с надеждой, с другой - моя семья, коммунальная квартира, где никто ни с кем не общается. Да и разве я решаю: брать котят или нет? Ведь бабушка наверняка скажет: все на меня ляжет. Но они так жалобно смотрели, что я сказала: - Ладно, я им хотя бы поесть принесу! И побежала домой. Я не знала, чем кормят котят. Налила в блюдце чай и размочила туда хлеб. Котята ждали меня, бросились к блюдцу и стали жадно сосать хлеб... Тут выглянула тетя Нина: -Они же крохи, им молоко надо! А у нас, кроме нянечки, никто молока не пьет, только кефир. "Может, и снести их к нянечке?" -мелькнула мысль. "Она не выгонит, она добрая..." И вот я уже несу в какой-то кошелке трех котят, которые сидят тихо, словно понимают, что операция по их спасению дело тайное и темное, и неизвестно еще чем кончится.
СПАСЕНИЕ Мне повезло - в коридоре никого не было, и я сразу прошмыгнула в комнату к нянечке - она была слева, в темном коридоре.. - Нянечка, спасай меня! - прошептала я. - Да что с тобой, детынька? Ты вся дрожишь! - Нянечка, -сказала я, холодея от ужаса, - я принесла котят. Тети Нининых, она их утопить хотела. А мне жалко.. - Да ведь бабушка не разрешит. А мама твоя их терпеть не может! - Я знаю, - вздохнула я, -но не бросать же их, таких крох? Ты посмотри, какие мордочки миленькие! Они же остались без родни. Одни, брошенные... - Им сейчас мамка нужна, - сказала нянечка с пониманием. - Мамкино молоко. А мы чем кормить будем? Нянечка тоже занервничала. Она когда нервничает, начинает платок на голове перевязывать. Три раза перевязала. Потом сказала. - Ну доставай, налью молочка им.
А те уже вылезли из сумки, осмотрелись - боязливые такие и побежали под широкую нянечкину кровать с горой подушек. - Хрен их оттуда теперь достанешь! -сказала нянечка в сердцах. Потом достала банку с молоком, налила в блюдце и поставила его у кровати. Не прошло и минуты, как три мордочки уже склонились над блюдцем, отталкивая друг друга и нежно мурча.
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ Так началась моя двойная жизнь, о которой знала одна только нянечка. Даже Ирка, моя родная сестра, и то не знала! Я хранила свою тайну надежно и крепко, потому что от этого зависела жизнь трех маленьких котят. Мы с нянечкой уже дали им имена. Черненького назвали Черныш, черного с белыми лапками - Яша (так звали нянечкиного мужа, который погиб в войну), а серенькую, которая оказалась кошечкой - Бася. - Раньше-то в деревне в каждом доме кошка была! - рассказывала няня. - Бывалоча, идешь в магазин, из каждого окна глядит. Словно считает -сколько туда прошло, сколько обратно. И хлопот с ними не было - кинешь что со стола, то и ели - хвост селедки, мясо, хлеб -все ели, а главное мышковали. -Это как?- А так, что охотницы они, такая их порода кошачья - выслеживать и ловить - птичек, мышек - всякую мелочь, что по двору бегает. В деревне без кота нельзя - мыши все прогрызут! Такая напасть от них, что ты!.. Первая неделя, пока они были еще маленькие и слабенькие, прошла довольно спокойно, хотя я очень нервничала - вдруг кто услышит их мяуканье? Или зайдет к нянечке? Но, как говорится, - провидение было на нашей стороне! Нас с котятами словно не замечали, словно мы на время выпали из обычной жизни..
Тем временем нянечка устроила им место у окна на большой подушке, где они спали, обнявшись. Слева от шкафа поставила тазик с песком -это был их туалет, а кормили мы их из двух блюдец - в одно молоко наливали, в другое клали кусочки размоченного хлеба или мятой картошки, и они все съедали. Так мы продержались неделю - котята жили у нянечки и из комнаты выходить боялись, что нам было только на руку. Потом я воспользовалась своим страхом ночных великанов, и напросилась ночевать у нянечки. Как ни странно, но мама согласилась! И вот я первый раз ночую у нянечки с котятами. Яша спал с нянечкой, это был "ее" котенок, а Черныш и Бася устроились со мной - Бася скромно в ногах, а Черныш прямо на голове! Сначала мне было не по себе - я вообще не могла с кем-то спать - ни с сестрой, ни с мамой, а тут котята! Но они так мирно укладывались, так сладко урчали, что скоро я уже без этих урчаний и заснуть не могла! "Они тебя лечат!" -говорила мне нянечка со значением. "Нервы твои успокаивают". И правда, я стала как-то спокойнее, и главное - больше не было этих ночных кошмаров с великанами. Но прежде, чем рассказать, как развивались события дальше, надо познакомить вас с нашими соседями.
МИЛИЦИОНЕР В нашей квартире жил настоящий милиционер, правда, на пенсии. Звали его Кузьма Иванович. Когда-то он служил в милиции и строчил доносы на совершенно невинных людей! За глаза всего его называли "старый хрыч", потому что он и был хрыч. Ведь это он доносил на мою бабушку, когда она приезжала навестить мою маму из Кимр -место своего поселения после лагеря, в котором провела целых пять лет. А посадили ее еще при Сталине, как жену врага народа. Можете себе представить, чтобы моя бабушка была врагом целого народа? Бабушка - с ее улыбкой, добротой, бабушка, которая кончила гимназию, вышла замуж, работала в библиотеке, нянчила нас? Так вот, стоило ей приехать на один денек в Москву, как старый хрыч шел в милицию и докладывал: что такая-то покинула место своего пребывания и находится сейчас по адресу: Камергерский переулок, дом 4, квартира 1. И если бы не дворник - душа человек, то бабушку бы забрали и опять посадили, но он всегда прибегал и предупреждал, и пока там соображали, бабушка собиралась и уезжала ночным поездом.... У этого "старого хрыча" была жена Клавдия Ивановна, но все ее звали Клавдея, с ударением на Е, потому что она была настоящая злыдня! Целый день сидела в своей комнате или ябедничала на всех по телефону. По утрам она выносила свой горшок и выливала его не в туалет, а в раковину на кухне, где мы все умывались. И потом долго мыла его там, а мы все убегали, зажав носы от этого аромата... От Кузьмы Иваныча вся наша квартира страдала еще по одной причине. Дело в том, что туалет наш располагался в конце длинного темного коридора, и определить занят он или свободен, можно было только по узкой полоске в верхней, застекленной части двери. Так вот, все нормальные люди, выйдя из туалета, гасили свет, а старый хрыч - никогда! Бывало прождешь полчаса, уже невтерпеж, а полоска света все горит - значит, кто-то там есть, потом не вытерпишь, подойдешь, дернешь дверь - никого: это он забыл свет выключить! А бывало еще хуже - дернешь - а он там сидит! Не запирался никогда! Издевался над нами! Как жить с такими людьми? Молча. Вот все и играли в молчанку - никто с ними не разговаривал, как и с другой соседкой со странным именем Домна.
ДомнаИзотовнаБихари
Комната Домны Изотовны находилась рядом с нашей, но напоминала какую-то другую, непонятную мне вселенную, больше похожую на старинное кладбище, нежели на жилое помещение. Входили мы туда всегда со страхом, а выходили - с чувством облегчения. Я говорю "входили" - потому что в одиночку войти туда никто не решался...
Дело в том, что в комнате, сразу направо, висела огромная, от пола до потолка картина художника Мессины "Св. Себастиан". На ней был изображен святой, привязанный к столбу и пронзенный стрелами. Из ран по обнаженному телу стекала кровь, а лицо его, обращенное к небу, изображало такую муку, что я даже смотреть на него боялась... Слева висели еще две картины - с чертями, про которых она говорила, что они ждут нас в аду, если мы будем себя плохо вести. Напротив большой картины стояла старая железная кровать, на которой, укрытая по самый подбородок, лежала сама Домна Изотовна в белом чепце и бигудях. А под кроватью стояла ее ночная белая ваза, полная желтой мочи, который она выносила ближе к вечеру - чтобы никто не видел. Домна Изотовна болела с тех пор, как чекисты забрали ее мужа, венгра Бихари, а у нее случился инсульт. Его посадили на 10 лет без права переписки, а это означало - расстрел. Но она не знала этого, и все ждала и верила, что ТАМ разберутся и вернут его - ведь он был членом Венгерской компартии и приехал в Москву с дружеским визитом..
Основную часть комнаты занимал непривычно длинный стол, покрытый бархатной скатертью с тремя зелеными вазами. В вазах стояли какие-то кладбищенские цветы, покрытые вековой пылью.
Нас же больше всего интересовал комод, полный загадочных безделушек. Помимо синих слоников, там лежали стеклянные шарики, в которых что-то переливалось и поблескивало, и пластмассовые яички с рыбкой посередине, которая плавала, играя золотым хвостом. Как же хотелось мне взять это яичко! Чтобы дома играть с ним, а еще - выносить во двор и хвастаться перед девчонками! Но Домна Изотовна зорко следила за нами: все, что стояло на комоде, разрешалось брать, трогать, но не уносить!
До сих пор не могу понять, почему она лежала против этих страшных картин? Может, молилась этому святому Себастиану? Или думала о страданиях своего мужа, которого увели чекисты в 37-м году? Во всяком случае, жалко ее было всегда и я часто ругала себя, что не захожу к ней из-за этих страшных с картин...
СофьяДмитриевна
Другая наша соседка, Софья Дмитриевна, был полной противоположностью Домне Изотовне! Она была большая, белая, красивая! И все у нее было китайское: китайский столик, на котором стояли китайские болванчики - тронешь, качают головой из стороны в сторону; китайский атласный халат, китайское махровое полотенце с журавлями, большой китайский таз, в котором она мыла свои длинные белоснежные волосы.
Софья Дмитриевна работала делопроизводителем в каком-то министерстве и по вечерам принимала солидных гостей. Мужчины проходили сразу к ней в комнату, так что мы не могли их толком разглядеть, а уходили как-то тихо и незаметно...
Главным же нашим развлечением - было смотреть, как Софья Дмитриевна моет свои волосы. Она приносила на кухню большой белый таз, разрисованный птицами, и ставила его на свой (на кухне у каждого соседа был отдельный уголок!) стол. Затем снимала халат и оставалась в нижней кружевной юбке и белом атласном лифчике. Потом, опускала в таз свои длинные белые волосы и начинала поливать их из китайского зеленого кувшина.
Мы не сводили с нее глаз. Все это было так красиво, так не похоже на обычное мытье волос, что напоминало скорее некое волшебное действо, подобное китайской медитации. Несколько раз, не спеша, она намыливала волосы каким-то ароматным круглым мылом ( у нас такого не было и в помине!), длинными своими пальцами с длинными ногтями массировала голову и снова поливала ее водой из кувшина.
В эти минуты наша старая, закопченная кухня, начинала благоухать и превращаться в сцену из "Синей птицы". Мы не уходили. Мы смотрели до конца. Вот она скручивает свои длинные волосы, отжимает их и завязывает туго-натуго китайским полотенцем с журавлями. Потом садится на табуретку, ставит таз на пол и моет в этой благоуханной мыльной воде свои полные белые ноги. Потом выливает воду в наш желтый умывальник и уходит.
Мы с Иркой вздыхаем. Мы хотим все то же самое! Такое же полотенце, мыло, таз, а главное - волосы!
ДЕДУШКА
Ну вот, в такой квартирке я и жила. С милиционером, который когда-то доносил на бабушку, с его женой, которая казалось всех ненавидела, с несчастной, вечно ворчливой Домной, которую раздражал любой громкий звук...Разве можно было тут заводить котят? Тем более, что бабушка и слышать о них не хотела! У нее было какое-то грустное воспоминание, связанное с котятами, еще из лагеря в Мордовии, где она отбывала срок.
Однажды на территории лагеря появился котенок, и все женщины старались его подкормить - кто кусочком котлеты, кто молочком, кто печеньицем - котенок был так тощ и так голоден, что ел все подряд. И вот, когда уже все так к нему привязались, один конвоир взял и застрелил его из винтовки- мешал он ему своим мяуканьем... Бабушка рассказывала, что всю ночь плакала, и решила никогда больше никого не заводить - чтобы потом не расстраиваться. Дома у нас тоже было неспокойно: у бабушки случались частые приступы головной боли, поднималось давление, и тогда к ней приезжала медсестра и ставила на шею пиявки... Еще они ссорились с мамой - я не очень понимала из-за чего, но кажется, из-за папы, который бабушку называл "зечкой", и в конце концов они с мамой развелись... Единственная моя отрада - были приезды дедушки, пусть и не родного, но роднее не было. Это был муж бабушкиной сестры -Левушка, и жил он по счастливому стечению обстоятельств в Малом Левшинском переулке. Когда дедушка приходил, вся обстановка дома менялась: мама с бабушкой не ссорились, сестра не обзывала меня "бледной спирохетой" за мою худобу, зато дедушка сажал на коленку и качал меня, приговаривая: "Тателе, мателе, шикселе!" Я не понимала этих еврейских слов, но чувствовала в них столько любви! Мне очень хотелось рассказать дедушке про котят - мне казалось, что он поймет меня и может быть уговорит бабушку с мамой оставить их у нас.
Но мне не пришлось это делать, потому что ночью...
ВЕСЕЛАЯ НОЧЬ
Это случилось в тот день, как у нас гостили дедушка с тетей. Ушли они поздно, и мы наконец легли спать... Вдруг среди ночи раздался истошный крик Софья Дмитриевны. - Кот! Черный кот! У меня в постели! - вопила она. Все проснулись, выбежали из своих комнат, зажгли в коридоре свет и увидели сонную, в ночном пеньюаре Софью Дмитриевну. В руках она держала нашего бедного дрожащего Черныша! Как он там оказался, - не знаю, но я скорей подбежала к нему, взяла из рук Софьи Дмитриевны, и сказала: - Это, кажется, Светки Барабановой, наверное, забежал в подъезд... Нянечка тоже вышла в коридор, забыв прикрыть дверь, и тут все увидели еще двух котят -Яшу и Басю. Они обрадовались Чернышу - своему пропавшему братцу, и стали носиться по коридору, как ошалелые. - Откуда здесь кошки? - спросил строго Кузьма Иванович. Я молчала. Тут Домна Изотовна стала стучать палкой в стену, чтобы открыли дверь - она тоже хотела знать, что происходит. В этот момент Бася подбежала ко мне и стала ласкаться о мои ноги. Бабушка строго посмотрела на меня: она все поняла... - Бабушка, - залепетала я, - я взяла ненадолго, на три дня, пока они маленькие, а потом мы отдадим, просто у них тесно...И тут вдруг нянечка, которая обычно молчала, вышла вперед и сказала: - Не отдадим! Пусть у меня живут! Мне с ними веселее -а то все одна да одна... Потом взяла их в охапку и отнесла к себе в комнату. Я хотела пойти за ней, но мама остановила меня и зашептала каким-то зловещим шепотом: - Ты хоть понимаешь, что такое кошки? Это блохи, глисты, лишай? Мы только недавно тебе вывели..." "О чем она говорит?- думала я. - О каких-то глистах?..." Мне так стало обидно за наших котят, что я сказала: - А как же Маленький принц? Ведь мы с тобой вместе слушали по радио? Ведь он сказал: мы в ответе за тех, кого приручили! Как же я могу их бросить? Я видела, что мама покраснела, но крыть ей было нечем: она всегда учила меня справедливости. Как же я могу предать тех, за чью жизнь теперь отвечаю? Выкинуть их на помойку? Отдать тете Нине, чтобы та их утопила?... Но тут вперед вышла злыдня Клавдея, и встав, руки в боки, заявила, что квартира это коммунальная, а не частная, и заводить кого-то можно только с разрешения всех жильцов на общем собрании! - Была бы это Ваша частная собственность, заводите хоть слона! -кричала она. А старый хрыч добавил: - Мы напишем, куда следует! Все как-то примолкли, но тут вперед вышла моя бабушка, редко вступавшая в подобные споры - в своем атласном халате, ночных туфельках на каблуках и как всегда с прической - она даже спала со шпильками! Так вот, бабушка вышла вперед и тихо сказала: -Хочу напомнить дорогим соседям, что данная квартира из пяти комнат с кухней и ванной комнатой была подарена советским правительством моему мужу Ратному Моисею Ефимовичу как начальнику Санитарного управления Московского Военного округа, а также за отличную службу Отечеству во время гражданской войны и специалисту по эвакуации раненных! И вы здесь все живете на нашей площади, можно сказать - из милости! Соседи как-то быстро все испарились... Даже Домна Изотовна, стучавшая палкой в дверь и кричавшая, что она против котов, примолкла. А бабушка, пососав какую-то свою таблетку, пошла к нянечке и начала ей выговаривать:- Агаша, почему же ты не посоветовалась со мной? Ты же знаешь, я против кошек, тем более в коммуналке? Сколько теперь будет неприятностей! Но и нянечка не уступала, и со слезами отвечала: -Ревекка Моисеевна, не в обиду будь сказано: вы-то семьей живете, с детьми в одной комнате, с Зоинькой, а я одна цельный день - кто ко мне зайдет, кроме Леночки? Все заняты, а теперь я вроде при деле, при них, и они меня радуют... И тут они вдруг с бабушкой обнялись и заплакали, и долго шептались о чем-то... Наконец все улеглись -обиженная Ирка, что я от нее все скрыла, озабоченная мама, которая велела завтра же позвать ветеринара Ию, уставшая бабушка... И вдруг в полной тишине мы услышал смех! Смеялась бабушка! Она вспомнила, что когда была на поселении в Кимрах, у соседки прямо в квартире жил петух! И будил их своим криком ровно в пять утра! Сначала все возмущались, а потом привыкли, называли его "наш будильник", и когда соседка увезла его летом на дачу, то даже скучали по нему. Тут все развеселились, и Ирка стала рассказывать, что у них в живом уголке живут кролики -какие они симпатичные, как хрустят морковкой, как быстро бегают! И закончила тем, что хочет взять одного к себе! Тут мы все уже стали хохотать, прямо до слез, представив себе кролика, который скачет по нашей кухне, открывает соседские кастрюльки и хрустит их капусткой!
ВЕТЕРИНАР Утром пришла Ия - бывшая нянечкина жиличка. Я помню ее молоденькой студенткой, которая вечно крутилась перед зеркалом. У нее было десять плиссированных юбок, и когда она уходила на учебу, я всегда их мерила, и очень себе нравилась! Теперь она вышла замуж, стала важной особой и не носила уже юбок клеш, как раньше. Она пришла в костюме и с настоящим саквояжем, откуда достала пеленки, палочки, шприцы и много всего прочего. Черныш с Яшей сиганули под кровать, одна Бася сидела как королева на своей подушке у окна. - Вот это вы неправильно придумали,- сразу сказала Ия. -Вывалится в два счета, и не найдете потом. Да еще шок испытает.
Она велела поставить на окна сетки от комаров - для надежности, а потом взялась за Басю. Сначала она всю ее прощупала, потом почистила уши, промыла глаза, завернула ее в платок, зажав лапы, и впрыснула шприцом какой-то глистогонный препарат. -Теперь следите за ее стулом, -велела Ия строгим голосом и посмотрела на тазик с песком. - Песок меняйте как можно чаще, -сказала она. -Кошки очень чистоплотные существа, и если песок не менять, они начнут ходить в другое место -под кровать или шкаф - где пока чисто. Пока она обрабатывала Басю, вылезли Черныш и Яша. Настал и их черед.
Наконец, когда все были обработаны и привиты, я стала донимать Ию своими вопросами: - как часто купать - чем кормить - подстригать ли ногти и усы - укрывать ли одеяльцем Оказалось, что купать в крайнем случае -если сами вылизаться не могут, усы не трогать, ногти - к специалисту, кормить лучше печенкой, мясом, рыбой... -А вот Яшенька очень полюбил капусту тушеную, можно? -спрашивала нянечка. -Можно все, но не давайте консервов и несвежего - кошки очень разборчивы! Да, и не кормите со стола - а то привыкнут и будут вам в тарелку лезть -пусть у них будет свое место! Укрывать их не надо - если им холодно, у батареи лягут зимой, а летом они на солнышке греются - у них же свои натуральные шубки! -засмеялась Ия. И добавила:- Если песок кончится, добавляйте газеты -рвите на мелкие клочки, они любят в них свое добро закапывать! После ухода Ии все успокоились, особенно мама - ведь им дали глистогонное, сделали прививки, проверили на наличие блох - наши котятки не оплошали! Все оказалось на высшем уровне. И мама сменила гнев на милость.
ПЕРЕМЕНЫ После той ночи, когда пребывание котят в квартире стало как бы узаконено, они свободно бегали повсюду - особенно полюбили кухню. Там всегда что-то жарилось-парилось и было, чем поживиться. Я замечала, что злыдня иногда подкидывала им кусочки мясца, Софья Дмитриевна отрезала большие куски докторской колбасы, а однажды - однажды случилось вообще нечто непредвиденное! Черныш забрался на спину нашего хрыча и дергал лапкой его длинные усы....Я думала, он его сгонит, пошлет, куда подальше, но Кузьма Иваныч стоял не шелохнувшись и улыбался! Вообще обстановка на кухне как-то поменялась: если раньше все соседи молчали и каждый только и норовил отодвинуть чужую кастрюльку или сказать какую-нибудь гадость, то теперь стало как-то тепло и уютно, и все делились, чем могли - солью, луком или лаврушкой.
Потом я заметила, что Кузьма Иваныч дверь в свою комнату перестал закрывать громко и со стуком, а оставлял слегка приоткрытой... и раза два туда забегал Черныш! - Ну что ж, ведь и он человек, и ему тепла хочется, -сказала мне нянечка, когда я рассказала ей про Черныша и Кузьму Иваныча. Прошло еще три дня, и случилось настоящее чудо! К нянечке в комнату вдруг зашел он сам. Из-под безрукавки выглядывала знакомая мордочка Черныша, которого он прижимал, как самого дорогого ребенка... - А можно мы, это, ну приютим Черныша у себя?- вдруг спросил он. - Привязались, и он к нам... Я посмотрела на него и вдруг увидела старого и жалкого старика, страшно худого, согнутого почти пополам... - Да берите, нам не жалко! - прямо закричала я, - вот подстилочка его, песочек возьмите... А он все прижимал Черныша к себе, все бубнил что-то и не уходил: - И Клава его полюбила, детей-то у нас не было, а этот как дите! Прижимается... Когда он вышел, нянечка почему-то расплакалась. - Ишь, тварь малая, котеночек, а как повлияла... И я конечно не выдержала и побежала и все рассказала Ирке и бабушке. Бабушка промолчала, а Ирка сказала:-А давай Басю к нам? И с того дня Бася стала жить у нас! Ох, и натерпелись же мы с ней! Она вечно куда-то пропадала! Как ни придешь - нет ее. Начинаешь искать - и под кроватями, и в шкафу, и за буфетом, а потом вверх посмотришь - она на холодильнике спит. И даже шум его ей не мешает! Ирка хотела, чтобы Бася спала с ней, но Бася выбрала бабушку -ложилась ей на ноги и спала всю ночь. Бабушка даже сказала: -Она мне вместо грелки! И правда -когда у бабушки повышалось давление, мы клали ей грелку в ноги, а теперь это была Бася. Нянечка однажды сказала:- Это Ваш ангел-хранитель, поверьте мне! - но бабушка только улыбнулась... Иногда Бася забегала и к Домне Изотовне -та полюбила нашу кису, открывала дверь и звала:-Бася, Бася! А сама уж чего-нибудь приготовит для нее вкусненькое -то колбаски даст, то рыбки. Та поест, и садится на комод, как статуэтка, посреди игрушек, шариков и яичек. И ведь ни разу ничего не уронила -такая аккуратная была! Только Софья Дмитриевна брезговала нашими котятами, не пускала их к себе. Говорила: -Они моих китайских болванчиков переломают! Но когда она выходила на кухню мыть ноги, и наливала в таз воды, котята были тут как тут! Купаться они не любили, но трогать воду, пробовать ее на вкус - обожали. Теперь можно было частенько наблюдать такую картину: Софья Дмитриевна моет ноги в тазу, и там же толкутся наши котята! Как же они потом смешно бегали с мокрыми лапами - тощими такими, и брызги в разные стороны - вся кухня со смеху покатывалась! Кузьма Иваныч, видимо памятуя, что коты большие охотники, съездил в Детский мир и купил для своего любимца... заводную мышку! Он заводил ее и в комнате, и в коридоре, становясь на карачки и наблюдая, как Черныш бросается из засады за добычей. Обычно Черныш долго готовился к прыжку, прижавшись к полу всем телом. А потом кидался на мышь, обхватывал ее всеми четырьмя лапами, подбрасывал, ловил и только после этого начинал лизать и покусывать...То же он проделывал и с настоящими мухами, если те залетали на кухню, когда нянечка варила варенье в большом медном тазу. Кузьма Иваныч так полюбил Черныша, что находил в нем все новые и новые прелести. Например, ходил по соседям и показывал его ушки, приговаривая: - А ушки-то у него не черные, а серебристые сверху, будто светятся!
И правда - ушки светились, особенно ночью, точно фосфором намазанные. А Яша не отходил от нянечки, прямо они сжились. И ели вместе, и спать ложились, и любовалась она им незнамо как: - Смотри-ка, Леночка, сам черненький, а грудка и лапки беленькие - как тапочки надел! Когда она надевала свой "фартушек", он устраивался в его широкий карман: куда нянечка, туда и Яша! Иногда и спал в этом кармане от фартука - на стуле, на сундуке, а она потом ищет полдня!
КУСОЧЕК ПРИРОДЫ Бабушка не сразу полюбила Басю, хотя она всегда приходила, когда бабушка заболевала, и ложилась на нее - лечила. И редко гладила ее - может быть, боялась, что привяжется к ней, а та заболеет или сбежит?.. Однажды нянечка стала рассуждать, как плохо человеку без природы - без трав, которые лечат, без реки, чистого воздуха. -А кошка - она что? Она ведь кусочек природы, пришла к нам, людям, чтобы помочь. У нас в деревне говорили, что кошки боль забирают, оттого и умирают рано. Вот как наш Барсик... и дальше шла долгая история про Барсика, который жил у них в деревне, таскал мышей из подвала и клал их перед хозяйкой, как свою великую добычу... Бабушка слушала и смеялась: - Агаша, ну что ты говоришь? Какой кусочек природы? Есть уголок природы, а кусочек - это ты сейчас выдумала.
А мне понравилось. Вот цветок у нас на подоконнике - это тоже кусочек природы, и листья, что залетают в окно - тоже, и желуди что я приношу... Теперь и я стала так говорить, что наша Бася - кусочек природы, маленький такой подарок, попавший в нашу квартиру. Потом и Ирке понравилось это прозвище. -Наш кусочек природы хочет есть! - смеялась она. И даже мама, которая никогда не брала Басю в руки, вдруг погладила ее и вспомнила, что когда была на практике в Кок-Булаке, в семье начальника станции жил кот. И когда кто-то заболевал в деревне, его подкладывали больному под бок - оказывается, коты лечат суставы, а кошки - нервы - такие они, природные, лекари. Главное же, что давали нам кошки - это радость. Глядя на них, мы становились детьми - заново удивлялись тому, что падают листья или снег, что снежинки тают, едва их поймаешь, а листья - листья уносит ветер в недоступную нам, таинственную лиственную страну....
ВОЗЗРЕНИЯ КОТА МУРРА Едва дедушка узнал про наших котят, как на другой же день принес мне толстенную книгу писателя Гофмана. Называлась она "Житейские воззрения Кота Мурра". С первых же страниц на меня словно ливень пролился - открылось какое-то новое знание, о котором я и не подозревала, хотя любила все живое. Мне вдруг совсем по-иному увиделась судьба наших котят, которым несказанно повезло! Ведь они родились в подвале. В ужасных, тесных условиях, где вечно пахло испарениями грязного белья - тетя Нина работала прачкой. И вдруг по счастливой случайности они оказались в большой чистой квартире, и каждый получил свою комнату! Словно принцы и принцесса из сказки! Да, они простые дворовые кошки и не имеют никакой родословной, но условия могут их сильно изменить! Изменился же Мурр, которого хозяин достал прямо из воды, чуть живого?
Правда, я не собираюсь применять розги, чтобы избавить их от дурных привычек - наверняка же они чем-то набираются от нас, людей, и напитываются этим. Рожденные от одних родителей, они тем не менее разительно отличались друг от друга. Так, Черныш, несмотря на свою черноту, был чрезвычайно весел и проказлив - любил прятаться, убегать, играть. Но мог и улечься воротником на шее Кузьмы Иваныча, зная, как это тому приятно. Яша - был сама преданность - он глаз не спускал с нянечки, следил за каждым ее движением, и ходил только с ней и за ней - хвостиком, как собака. Бася же в отличие от прочих, была совершенно иной породы - задумчива, молчалива, часто лежала, уставившись в одну точку, любила смотреть, как бабушка закалывает волосы шпильками, раскладывает пасьянс, иногда вытягивалась на батарее как простынка -и не заметишь! В общем, в ней я наблюдала несомненную склонность к мечтательности и раздумью. Она была Мурр-женщиной, вполне способной освоить те науки, что познал ее знаменитый соплеменник. И даже - мне кажется - писать стихи! Но надо ли ей это? Не происходит ли в ее внутренней жизни нечто такое, что неведомо нам, людям? Нечто мистическое, тайное, что нам никогда не понять? Например, когда я делала уроки, она всегда тихо наблюдала -словно подключаясь к моему мыслительному процессу. Когда мама делала маски для лица или красила волосы хной, Бася следила за этим с огромным вниманием - понимая, что на ее глазах творится чудо изменения человека! Однажды я застала ее сидящей на подоконнике, при полной Луне, и она вся словно растворилась в этом любовании и была не здесь, а там, в своих грезах...вдруг она повернулась ко мне и стала мурлыкать... я прислушалась - мяуканье было ритмично, и напоминало то ли песнь, то ли стихи... Тогда я взяла ручку и записала:
*** Даже в темноте есть свет,
даже в тишине есть звук,
говорит вам -кошка,
у которой возраста нет и которую Бася зовут.
ЗАВИСТЬ Эти стихи я решилась показать только Таньке - моей новой подружке из писательского дома, по соседству с нашим. Мы перешли с ней в новую французскую спецшколу и сидели теперь за одной партой. Танька жила в совсем другом мире - она не играла в наши игры, не бегала по дворам, рисуя стрелы на стенах, но зато много читала. Ее дедушка был писатель, папа - художником, мама работала в библиотеке художественного училища, а бабушка постоянно курила Беломор и читала исторические романы, стряхивая пепел прямо на сражения и любовные сцены... Я завидовала Таньке - что она живет в таком важном писательском доме с лифтом и дежурной по подъезду, почти в отдельной квартире - только с одной соседкой, которая была тише мыши; я завидовала ее стройной фигуре, белокурым длинным волосам, взглядам, которые бросали на нее встречные мужчины; завидовала, что она живет в полной семье -с мамой и папой, что бабушка ее нигде не сидела и не была "врагом народа", и хоть и курила, никогда не ворчала, а много смеялась. И еще у них была кошка. Большая, старая, 12-ти лет, которая страшно линяла. Звали ее Василиса. Она была так ленива, что никогда не бегала, а только переходила с места на место, вытягивалась во весь свой длинный рост, и спала. -Кошки спят до 18 часов в сутки, - успокоила меня Танька. - А линяет уже от старости, и потом это порода такая - новая русская
Но мне было жалко Василису - что она живет в этом папиросном дыму, одна, без подруг и никто с ней не играет... Может, я и ошибалась? Может, и к дыму папирос она привыкла? А прочитав мои кошачьи стихи, Танька сказала, что кошки ловят сигналы - от людей, предметов, и всего, что их окружает. -Тебе просто передались ее мыслеобразы, - добавила она новое для меня слово. "Может и так, - думала я, идя в нашу коммуналку. - А все-таки Бася в душе поэт!"
ПРЕОБРАЗОВАНИЯ Тем временем в квартире начались самые настоящие преобразования! Кузьма Иваныч, который вечно терял своего Черныша, решил наконец вкрутить лампочку в наш темный коридор, который вел в ванну, туалет и на кухню, и никогда, сколько я себя помню, не освещался. К слову сказать, терялся не один Черныш, а все трое, и чаше всего забирались они в самое темное и неприглядное место -ванную комнату, которая служила нам небольшой кладовкой. Там лежало все ненужное, а именно: старые керосинки, электрические плитки для дачи, трехлитровые банки с пожелтевшей уже солью, связки каких-то бумаг или писем, тряпки для мытья пола, а на потолке - на потолке селились ночные серые бабочки, за которыми и гонялись наши подопечные!
И тут Кузьма Иваныч впервые за много лет приоткрыл свое тайное тайных - показал чемоданы, коих было с десяток и которые стояли у него в комнате горкой, один над другим. В одном оказались крупы, в другом - пачки с солью, в третьем стамески и гвозди, в пятом - что-то похожее на патроны, но он быстро закрыл его, и наконец в шестом обнаружились лампочки, количеством не менее ста!
Одну из них на 60 ватт он и вкрутил в коридоре, стоя на табуретке, и грозя упасть и переломать все свои старые кости! Коридор разом высветил все огрехи нашей убогости - грязные стены, заваленную хламом ванную комнату, и замызганную дверь туалета... От этой картины нам разом всем поплохело, но тут уж мама взяла тряпку с ведром и начала все отмывать по очереди. Но на этом преобразования не кончились! Кузьма Иваныч пошел к дворнику и с его помощью вынес весь хлам из ванны! Потом ушел -"по делам в домоуправление"- как он сказал, и вернулся с газовщиком и водопроводчиком. Видимо, в ход пошли старые связи, когда он служил милиционером.
Короче, через три дня у нас появилась газовая колонка, восстановилось водоснабжение в ванной, поставили новую дверь и можно было мыться, плескаться, купаться, сколько душе угодно! Не знаю, кого благодарить за все это? Котят или Кузьму Иваныча?...
PS. И главное: Кузьма Иваныч стал запираться в туалете, а уходя, гасить свет!
Перваясмерть
Нам было лет по семь-восемь, когда на стене дома, как раз против центрального телеграфа, начали показывать кино. Смотреть могли все -без билетов и ограничений по возрасту. Для нас, тогдашних, это было что-то невероятное - бесплатное кино на улице! И вот уже забыты прятки, румба и даже казаки-разбойники.
Едва наступал вечер, мы бежали на ту сторону улицы Горького и смотрели все, что показывали. Мы чувствовали себя самыми счастливыми детьми на свете! В центре Москвы, почти у самой Красной площади, в самой лучшей стране на свете!
Однако тогда же случилось и первое в нашей жизни несчастье. Первая смерть. Нашу Лялечку, самую красивую девочку, сбил у Центрального телеграфа пьяный мотоциклист. Она умерла сразу, без мучений. Ничего не сломала, только на виске была капелька крови.
Мы не могли поверить в это! Это было несправедливо, неправильно - ведь Лялечка была не только самой красивой, но и самой тихой, скромной девочкой нашего двора! Я пыталась осмыслить это, но ничего не получалось: голова моя вдруг превратилась в огромный пустой шар. Я искала там смерть, и не находила. Вот же, еще вчера мы вместе бегали смотреть это кино, а теперь ее хоронят. Ее нет больше, никогда не будет - никогда я не увижу ее улыбку, как она выходит с портфелем и бежит в школу... Хоронили Лялечку почему-то в школьной форме - белом фартуке и белых гольфах. Ее золотистые волосы были рассыпаны по плечам. Она и в жизни была красива, а теперь казалась небесным ангелом! Даже незнакомые люди, глядя на нее, плакали...
А нянечка, моя добрая нянечка, сказала вдруг: - Ее Боженька забрал! Она теперь в раю!
Как же я обиделась тогда на нее за эти слова: что же это за Боженька, который забирает девочку у родителей, у Милочки, у подруг?- Да и какой рай? Кто его выдумал? - возмущалась я. В те годы все мы росли атеистами. Нянечкины рассказы о том, что Лялечка ходит теперь по райскому саду и ест райские яблочки, казались мне сказками...
Что ж, все изменилось - теперь и я думаю, что моя нянечка в раю - уж она-то заслужила... Странно, но я думаю, что и наши котята попадут в рай - ведь то, что не удавалось людям - помирить всех нас, таких разных, оказавшихся в этой странной квартире в самом центре Москвы, удалось им - причем без всяких усилий. Возможно, они и посланы были нам в утешение - своей полной доверчивостью, способностью играть, забывать обиды, быть смешными, ловить солнечных зайчиков или снежинки, которые так красиво падают, но никак не ловятся.... Спасибо вам, Черныш, Яша и Бася! Вы сыграли свою роль совершенно! Теперь Кузьма Иванович частенько сидит у нянечки на сундуке, вспоминает молодость: на коленях у него бессменный дружок Черныш, который любит забираться Кузьме на бугор - за шею... А Клавдия Ивановна подкармливает Домну Изотовну и приносит к ней то Басю, то Черныша - ей, лежачей, эти котятки в радость. И еще: я перестала бояться черного хода - потому что хожу туда вместе с Басей - с ней мне почему-то не страшно, как будто она меня охраняет! Перестала я бояться и подворотни - ведь именно здесь, из подвала ко мне вылезли три маленьких чертенка и попросили моей помощи - значит, и я могу кого-то защищать! Да и смерти мамы тоже уже не боюсь - я знаю, что она всегда будет здесь, в моем сердце, и я не буду брести по пустыне маленькой черной точкой. А Нину Федоровну мы уже не считаем такой уж чудачкой, а наоборот - чуть ли не святой, давшей приют стольким бездомным кошкам!