Аннотация: Рассказ писался около года, изначально в память об умершем коте и не предполагал никакой особенно интересной идеи, но в итоге всё вышло как раз наоборот.
То, что невозможно подавить сентябрьскую меланхолию - это я уже понял давно, и даже не пытался этого сделать, но немного приглушить её, потратить полторы-две тысячи в баре, это было сделать можно.
В зале было мало народу, поскольку это был будничный день, вторник, среда, может, четверг, не суть... За стойкой в конце бара сидела какая-то новоявленная красотка, ожидающая своего ночного ковбоя. Сегодня роль ковбоя я готов был уступить любому, к тому же я забыл свою ковбойскую шляпу.
Посторонний шум меня мало беспокоил, блюз играл где-то за границей подсознания, так это было далеко, несмотря на рядом расположенную колонку. Изредка я поглядывал за окно, и, несмотря на позднее время, я всё меньше и меньше хотел идти домой.
Сентябрь наваливался своим мрачным небом, сбивал с ног сильным ветром, и омывал ледяным дождём. Погода не радовала гулять по городу, поэтому осенью я был обречён всё время находиться на пути домой.
Когда я зашёл сюда часа 3 назад, я и не думал столько пить, но сейчас я уже чувствовал, что изрядно набрался. Я смотрел на свой виски, отсчитывая ногтём порции, как меня спросили:
- Что-то случилось?
Нет, это была не новоявленная красотка, пришедшая за своим ковбоем, это было бы слишком банально даже для американского фильма. Это был всего лишь бармен, он смотрел на меня с какой-то непонятной полугрустной улыбкой, руки сложены на стойке в замок, что могло означать только то, что ему совершенно нечем заняться. Явно, сентябрь и на него нагнал неутолимую скуку.
- А что, мой вид говорит об этом?
- Вы взглядом уже почти влезли в бутылку...
Я усмехнулся:
- ...и оказался на её самом дне?
- Вряд ли...Не думаю...
Я поднял глаза, и в первое время пространство поплыло в стороны, но я моргнул, и всё встало на место.
- Я сегодня хоронил кота.
Мой взгляд упёрся ему в лицо, чтобы увидеть, как он засмеётся или хотя бы усмехнётся, но в его чертах ничего не поменялось.
- Я похож на человека, похоронившего кота?
На этот раз я сам усмехнулся, настолько глупым мне самому показался свой вопрос.
- Вы похожи на человека, который похоронил целую семью.
Я промолчал, но его ответ мне чертовски понравился.
Конечно, я не собирался превратить наступающую ночь в ночь чёрного юмора, да и некстати это было бы, но пока получалось именно так.
Развязать язык сейчас мне было проще простого и любому на моём месте с таким количеством алкоголя внутри, но я думал, стоит ли это делать, ведь бармен просто хотел прогнать скуку.
А не всё ли равно мне сейчас? И я открыл рот.
- Знаешь, когда у тебя нет семьи или хотя бы человека, хоть как-то заменяющего эту семью, кот становится чем-то больше, чем просто спящим комком шерсти у тебя в ногах. Но, к сожалению, как и в случае со смертями людей, понимаешь ты это слишком поздно.
Бармен достал сигарету и закурил. Он стал похож на американского дальнобойщика, который впустил к себе в грузовик попутчика и задал вопрос: "Тебе куда сынок?"
- Не важно кто умер. Важно то, что твоя грусть и боль со временем превращаются в силу, с помощью которой ты можешь идти дальше и не ломаться.
Я до конца не понял, что он хотел этим сказать, но согласно кивнул, даже не кивнул, а скорей просто случайно по инерции чуть не уронил голову на стойку, но мой собеседник ничего не заметил или по крайней мере сделал вид, что ничего не заметил.
У меня складывалось впечатление, что мы сейчас разговаривали о каких-то важнейших земных проблемах, а не о смерти кота.
Я оглянулся назад, чтобы разрушить этот миф, но разрушить у меня его не получилось. Два или три столика увлечённо беседовали и либо они находились в другом измерении, либо я выпадал из этого мира.
- Долго прожил?
Я повернул голову.
- Восемнадцать лет.
- Много.
Я кивнул в ответ и опрокинул в себя ещё виски.
- Будешь? - махнул я головой на полупустую бутылку, - или тебе нельзя?
- В такую погоду можно.
Бармен достал пустой стакан и поставил его на стойку рядом со мной. Я на удивление точно опрокинул виски в стакан и поставил бутылку на место. Жидкость в ней нервно колыхалась, и это на несколько секунд заворожило меня.
- Пьёте из-за кота?
Теперь мне показалось, что бармен задал слишком детский, наивный и скорее киношный вопрос, чем жизненный.
- Вы же понимаете, что пить из-за кота - это глупо...
- Да... А пить в принципе - это ещё глупее...
И тут я почему-то понял, что не получится у нас с ним нормально выпить, обняться по-мужски, поговорить о жизни, смерти и о бабах, и что передо мной скорее всего очередной призрак родителя-опекуна, всегда волнующегося за то, во сколько ты придёшь, какой ты придёшь или придёшь ли ты вообще.
Я не боялся таких призраков, просто сейчас я был не в настроении слушать морали, поэтому допил оставшийся виски, заплатил, попрощался с собеседником, накинул плащ и вышел из бара.
Задержавшись на пороге и придерживав полуоткрытую дверь, из щели которой мельчил противный дождичек, я вздрогнул, услышал последний раз всё отдаляющиеся и отдаляющиеся звуки Стива Рэя и скрылся в темноте.
Я двигался по улице медленно, потому что двигаться быстро не имело смысла - метро уже было закрыто, дождь освежал лицо и мысли, поэтому я думал, а думать было о чём.
Видит Бог, я не собирался таким образом устраивать вечер скорби своему пушистому другу и ни в коем случае не собирался по этому случаю напиваться, но хотя и получилось именно так, я хотя бы готов был признаться в том, что был действительно пьян. Почему-то меня самого радовала такая откровенность сама с собой.
И хорошо, скорее всего, что я был не впечатлительной пятилетней девочкой, на чьих руках могло погибнуть её любимое животное, а всего лишь одиноким человеком, любящим вести по ночам монологи со своим котом, которой вроде как и делал вид, что слушает, внимательно щурясь на меня, но вскоре всё-таки засыпал, подлец.
Я не скучал, скучать ещё было рано, я не сожалел о потере, поскольку ещё пока не до конца понял, что смерть - это всего лишь противоположный берег жизни, и если заняться строительством моста, то через какое-то время и ты окажешься на том берегу, и воцарится тогда, наверное, покой и счастье.
Я знал, что дома будет пусто и непривычно, и осознание этого заставило меня даже улыбнуться, словно это не кот у меня вчера умер на кухне, задыхаясь в собственной рвоте, а ненавистные мне тараканы убежали из моей квартиры веселить моих любимых соседей.
Я шёл по улице, то, слетая, то, натыкаясь на этот идиотский паребрик, скалил зубы непонятно чему, и выглядело это со стороны примерно так, как если бы чокнутый профессор только что оживил своё чудовище Франкенштейна.
Любой бы кот, выскочивший сейчас из-за угла, напугал бы меня до смерти, но к счастью питерская плаксивая осень не давала повода высунуть носа ни одному нормальному живому существу на ночную улицу, и поскольку я тоже желал попасть в эту категорию, то мечтал как можно быстрее оказаться дома в кровати и под толстым слоем одеяла.
Я стал рыться в карманах в поисках денег, чтобы поймать попутку, но внезапно понял, что всё, что я мог сегодня поймать, я уже поймал в баре. Когда вдруг понимаешь, что денег нет - это как раздеться придя домой и натянуть домашнее, будто сбросить личину, вписывающую тебя в круг настоящих людей, и остаться честным наедине с самим собой, понимая, что ты есть на самом деле.
Возвращаться обратно в бар не позволяла совесть (поверьте, она у меня была), ведь я уже попрощался, причём сделал это не совсем так, как должны делать настоящие джентельмены. Оставалось ждать открытия метро и найти себе какой-нибудь сухой и тёплый уголочек до утра. Времени оставалось не так много. Дождь шёл не такой сильный, ветер был не такой уж и резкий, как показалось сначала. Да и осень, в принципе, нагоняла меланхолию лишь на меланхоликов, а на ночных пьяниц она нагоняла лишь романтику, и меня это вполне на данный момент устраивало.
Автобусная остановка явно не была теплее бара, в котором я ещё полчаса назад допивал виски, но здесь была хотя бы крыша над головой, а для романтика, потерявшего вчера лучшего слушателя его жизненных историй, вряд ли можно было подыскать место лучше.
К тому же он обрёл новую слушательницу, такую же одинокую, мокрую и пропитанную насквозь этой жалкой и одновременно прекрасной осенью.
Она сидела на деревянной скамейке и курила. Зажженная сигарета служила для меня маячком в открытом море, и хотя я не знал, поможет мне этот маячок или нет, всё же я присел рядом.
Она могла сорваться с места и убежать, но даже, если я на самом деле был страшным маньяком, убегать в проливной дождь было большим грехом, чем совершить самоубийство. Поэтому, а, может, не поэтому она осталась, лишь немного отсев от меня.
- Метро не скоро откроется, - произнесла она. Её голос заглох в грохоте дождя.
- Я кота хоронил...
Я сам не осознал, как эти слова вылетели из моего рта, словно не я их выпустил, а какой-то чужак, забравшийся ко мне внутрь. Ну надо же такую бредятину сказать. Пиши пропало моё новое знакомство. И ладно бы с ним, если бы не холодная ночь. Куда и пропал весь мой романтизм в тот момент.
- Переспишь у меня.
В этом ливне мне могло показаться, что она произнесла и "Переспишь со мной", но в любом случае какая к чёрту разница? Все взрослые люди знали, что между этими двумя разными фразами, означающими разные действия, можно было поставить обычный математический знак, который обычно сводил пример к логическому завершению. Как и в математике, в жизни тоже есть своё логическое завершение, и если второе под названием смерть мне в отличие от моего кота не грозило, то первое, как я думал, как раз только-только назревало.
Я не был так самоуверен, потому что был пьян. Я до последнего момента не был уверен ни в чём, в том числе и в том, стоит ли идти. Было прекрасно понятно, что это могло оказаться определённо сутенёрским гнездом, откуда, я если бы и выполз утром, полумёртвый, было бы просто замечательно. Но в голове всё ещё играл блюз, такой навязчивый и мелодичный, тонувший периодически в плескавшемся во мне виски, что я решил на какое-то время перестать думать.
Я не видел её, но начало моего вечера вряд ли по жанру можно было отнести к молодёжной комедии хотя бы потому, что я сам уже вряд ли подходил под словосочетание "молодой человек", поэтому я вполне логично предположил, что свет сегодня вряд ли включится, а завтра маловероятно, что она окажется толстухой с пятью подбородками, да к тому же всем уже будет всё равно.
Меня, конечно, немного насторожила её странная реакция на мой не менее странный ответ, но я предположил, что обычно странные люди могут найти друг с другом общий язык. Другое дело, если это было обычное притворство, которое было умело одето на неё с конкретной целью увести меня в своё логово, а там... В таком случае ночь играла со мной злую шутку, и предпреимчивым, умным и безжалостным убийцей становился не я, а она. Конечно! Она следила за мной с самого начала, ещё с бара, подобрала нужный момент, а теперь...
- Пойдём, - ответил я.
Пока эти все мысли пронеслись у меня в голове, прошло не более трёх секунд, и всё это время она стояла рядом и смотрела в мою сторону. По крайней мере мне так казалось - сигарету она уже не курила.
Мы шли хоть и быстро, но молча, потому как перекричать дождь было привилегией, доступной явно не человеку. И всё это время я думал о своей реплике.
"Я хоронил кота".
Я на все сто процентов был уверен, что сказал это не я. Просто все знают, что когда человеку одиноко и плохо, важно чтобы кто-то оказался рядом, обнял тебя, приласкал и состроил такое лицо, будто ему действительно тебя жалко. Для подобных целей в данных или похожих ситуациях существуют друзья, жёны, девушки - просто близкие тебе люди, которые говорят с тобой искренне. Но когда ты одинок и опустошён, как джазовый музыкант во время игры на сцене, жалость хочется создать из воздуха, почувствовать себя раненым воином, вернувшимся с поля боя, а рядом должна сидеть добрая-предобрая медсестра на кровати, она должна гладить тебя по голове и говорить слова, которые она в принципе говорит и твоему соседу, и будет их говорить завтра, и послезавтра, пока не закончится война. Жалость друга - это всего лишь очередное бездумное пьянство, жалость женщины - это исцеление, которого ты добиваешься запрещенными способами.
Медсестра может фальшиво играть, но рано или поздно её сочувствие будет настоящим, потому что она молода и наивна, к тому же ты понравился ей, и когда сочувствие станет настоящим, ты всегда это почувствуешь. Сердце колотится, когда ты напрашиваешься на милосердие, рассказывая свою историю несчастной любви, историю о погибших родителях в автокатастрофе, историю о том, как ты одинок...
Женщина может забрать из тебя жизнь, опустошив тебя, выпив тебя как бокал вина, женщина может дать тебе прилив жизненных сил, может переспать с тобой, дав почувствовать тебе себя настоящим мужчиной, но когда происходит Акт Жалости, ты не в праве пользоваться ею. Она скажет, что это её решение, может, она и не соврёт, но вряд ли поймёт причину своего поступка. Знать это будешь только ты, чувствуя себя в неловкой ситуации, словно ты купил её словами, вызывающими слёзы и сочувствие.
Важно вовремя остановиться и не дать продолжения развитию событий, потому что когда твои истории иссякнут, а все твои воображаемые умершие друзья и родственники закончатся, ты потеряешься для нее, растворишься в воздухе, как будто тебя никогда и не было. И не останется воспоминаний - она будет думать, что всё это время обнимала своего любимого плюшевого медведя а если встретит тебя на улице, то не узнает и не заметит, не обернётся, пройдёт мимо и исчезнет навсегда. Вы не останетесь любовниками, вы даже не останетесь друзьями, ты, может, сумеешь выдавить:
- Извини, мои истории закончились. Но я могу тебя рассмешить.
Она встанет с кровати, подойдёт к окну, выглянет на улицу, увидит полную луну, закурит и скажет:
- Я не хочу смеяться в эту осеннюю пасмурную ночь. Мне было грустно с тобой. И мне было хорошо.
Ты не успеешь ничего ответить, ты исчезнешь как в тумане, на смятой тобой простыне появится плюшевый медвежонок, она докурит сигарету, обнимет игрушку и проплачет всю ночь. И ей будет хорошо с медвежонком, лежать с ним, обнимать, гладить по голове... Она уйдет к другому пациенту...медсестра.
...я покинул её дом, пока она спала. Я не осмелился взглянуть на неё последний раз. Я не разобью её сердце и оставлю целым своё. Акт жалости прошёл успешно, но по правилам я не мог продолжать использовать её, а потом выбросить. Перед уходом я взял её телефон и стёр свой номер. Мои грустные истории закончились.
...я спал с разными девушками. Если вы думаете, что подло познакомиться с девушкой, напоить её в баре и привести к себе домой, то неправы. Подло поставить грустную музыку, не выпить ни капли алкоголя, подло разрешить кому-то внутри себя сказать
- А у меня горе...
...и рассказать её настолько грустную историю, чтобы за окном пошёл тоскливый ливень, на небе из-за туч взошла помутневшая луна, а на её глазах выступили слёзы.
Подло дать ей пожалеть себя. Подло, потому что они - медсёстры, и им действительно жалко бойцов без ног, с пулей в груди, они не притворяются, когда ложатся вам на грудь и гладят по голове. Они - ангелы, и если по какой-то причине они оказались на земле, это не значит, что ими можно безвозмездно пользоваться.
...Мои ангелочки спят сладким сном. На их личиках печаль.. Но я хочу, чтобы ангелы были там, где им место - на небе. Нельзя оставлять их здесь, на земле, где целый мир наполнен грустными историями, и есть столько желающих их рассказать.
...поэтому перед уходом я захожу в магазин мягких игрушек и покупаю большого плюшего медвежонка. И оставляю медведя на том месте, где недавно лежал ещё я.
- Молодой человек, я заметила, это уже восьмая плюшевая игрушка за последние две недели.
Я оборачиваюсь и улыбаюсь.
- Вашей девушке очень повезло, - продолжает продавщица.