Не знаю, чем я так провинил Господа Бога, но однажды... Нет, этого не может быть... Наверное, это все мне приснилось. Однажды, видимо за все мои прегрешения в бытность человеком, он превратил меня... Нет, уж лучше бы он превратил меня в осу или, на худой конец, скорпиона, которого бы все боялись и который в случае чего мог бы за себя постоять. Или, что Ему стоило превратить меня в ветер, легкий бриз или неослабевающий пассат? Или в звезду, на которую уповают люди и особенно влюбленные? Или - дайте уж помечтать - в конфетти, да-да, именно конфетти, появляющееся исключительно в самых аристократичных местах и при самых торжественных случаях. Но Ему, Ему почему-то пришло в голову превратить меня в то, от чего у меня даже мурашки не выступают на коже. И не потому, конечно же, что я ничего не боюсь, а потому... что у меня нет никакой кожи, как нет у меня ни крови, ни волос, ни... - чуть было не сказал - костей! Вы будете смеяться, но кость, как раз кость-то у меня, как это ни парадоксально, есть. Собственно, я только из нее и состою.
Что же касается органов зрения, обоняния, осязания и слуха, то, поверьте, я давно позабыл, как они выглядят, ибо с некоторых пор не имею никакой возможности смотреться в зеркало, нюхать кокаин и поглаживать кошку или женщину, под старую добрую музыку в исполнении, скажем, легендарной группы "Deep Purple". Я сказал: "кошку или женщину"? Впрочем, какая между ними разница! Во всяком случае, до того как я превратился в то, во что превратился, у меня было все, и когда это все заканчивалось, тогда... Хотя какое сейчас это имеет значение? Ведь теперь я никто. Тупое безрукое, безногое, безголовое создание. Я даже не создание - скорее вещь... в единственном числе никому не нужная несмотря даже на свою лоснящуюся поверхность. Теперь, если кто и воспринимает меня, так только в компании с такими же до безобразия одинаковыми и потому до смешного податливыми штуковинами.
Вначале, когда я первый раз столкнулся с ними бок о бок, вся ситуация показалась мне даже забавной. Мы стояли рядом торжественно, как на параде, боясь шелохнуться. Казалось, еще мгновение - и заиграет горн, а вслед за этим на идеально ровной площадке, на которой мы находились, появится лимузин с Верховным главнокомандующим. Плавно проплывет вдоль наших стройных и сплоченных шеренг и остановится где-то там у высокой-высокой стены, за которой находится неизвестно что, но наверняка очень и очень важное. Затем Главнокомандующий хорошо поставленным голосом поприветствует нас и тех, кто находится за стеной (а в том, что там кто-то находится, не знаю, как у других, но у меня с самого начала не было никаких сомнений), и парад начнется. Однако минуты шли за минутами, а лимузин с Верховным главнокомандующим так и не появлялся. От нечего делать я попытался было разглядеть тех, кто стоит рядом, и тут с ужасом понял, что нахожусь в совершенно новой для себя (да и других тоже!) ипостаси: я, черт возьми, уже не человек!
- Ущипни меня, - попытался я было обратиться к стоящему от меня справа собрату по несчастью, - я хочу убедиться в том, что это не сон. Точнее, в том, конечно же, что это именно сон!
Но он, этот псевдособрат - и скоро вы поймете, почему я называю его "псевдо" - ничего не ответил, ибо он, как и все мы, о Боже правый, совсем не умел говорить... Как и я, наверное, не умел и не умею спрашивать... Я не умею теперь ничего! Слышите меня?! Ничего! Но этого не может быть, ведь как и раньше, в бытность мою человеком, я все вижу, чувствую и, как мне кажется, умею довольно логически мыслить. Конечно - и вы скоро поймете, почему это именно так - мне довольно трудно излагать свою позицию. Просто эта новая для меня жизнь так сильно кидает меня из стороны в сторону, что даже самые ясные мысли порой переплетаются весьма хитроумным и невероятным, точно траектории наших телодвижений, образом. Простите меня за столь рваный ритм повествования. Простите за резкость суждений, которые я, возможно, буду позволять себе в дальнейшем. Но Он, превратив меня в это тупо- ("головое" что ли?) костистое образование, просто не оставил мне ничего иного, как следовать непонятным неизвестно кем придуманным маршрутам и сетовать на свою злосчастную субдьбу.
Если бы я знал, что так оно повернется, естественно, при той моей настоящей человеческой жизни я вел бы себя совсем по-другому и внимательнее бы относился к любым мелочам. Но поздно кусать локти: и не только потому, что у меня их нет, а главным образом потому, что мой поезд давным-давно ушел, и прошлое не воротишь... И теперь мне приходится, как и тем немногим, с которыми свела меня судьба за этим суженным до предела игровым пространством, лишь приспосабливаться к новым условиям, наполненным бесконечной суетой, тяготами и лишениями.
Но, т-с-с! Кажется, я остановился на том, что мы застыли все в ожидании Верховного главнокомандующего. И действительно, через какое-то время я услышал нарастающий шум подкатывающего лимузина. Почва под моими - чуть было не сказал "ногами" - заходила ходуном. Нехорошее предчувствие с еще большей скоростью, чем приближающееся не то цунами, не то землетрясение закралось ко мне в душу.
- Биток! Биток! - пронеслось по толпе.
- Биток, кто это, - как идиот заорал я в то, что, по-моему мнению, должно было быть ухом все того же молчаливого соседа справа, - это и есть Верховный гланокомандующий?!
И вдруг вместо ответа я, о ужас, совершенно отчетливо увидел его: огромный бильярдный шар, стремительно несущийся мне прямо в лоб.
- Клапштос! - услышал я откуда-то сверху громоподобный голос и, пропустив страшной силы нокаутирующий удар, отлетел в угол и упал без чувств.
Не знаю, сколько точно я пробыл в состоянии забвения, но когда очнулся, то понял, что парада не будет. Все наши некогда стройные ряды и шеренги оказались сметенными мощным натиском неукротимого битка. Сколько же нас было до начала этой бойни? Теперь я думаю, что как обычно - пятнадцать, без учета вызывающе-полосатого битка. Эта первая в новой бильярдной жизни жестокая картина настолько прочно засела в моем подсознании, что как только меня на ночь в компании с другими "сокамерниками" убирают на полку я вижу обычно именно ее. Представьте себе бильярдный стол и на нем меня, аккуратную "семерку", вплотную прижатую к длинному борту в нескольких сантиметрах от ближней правой лузы. Но то, что это луза, я знаю теперь, откатав на этом чертовом столе без малого полтора года. А тогда мне показалось, что я стою рядом со свежевыкопанной могилой, в которую меня собираются уложить все тем же прямым и оттого очень и очень чувствительным ударом.
Где-то надо мной раздались голоса, из перемежевывания которых я понял, что речь действительно идет именно обо мне, седьмом шаре. Мои наихудшие предположения усилились тогда, когда несколько стоявших неподалеку от меня шаров, главным образом пятерка и девятка, выражаясь человеческим языком, стыдливо потупили взоры, дабы не встречаться со мной взглядом. Им, видите ли, было стыдно, что первым туда в эту безвозвратную, как нам тогда всем казалось, глубину уйду я, а не они. И они, увы, как и те, кому принадлежали неприятные прокуренные голоса, оказались правы. Я вновь почувствовал, как заходило ходуном зеленое сукно нашей незамысловатой арены жизни. Борт, за который я тщетно пытался ухватиться, как за соломинку, предостерегающе загудел. И вдруг я снова ясно увидел его приближающегося ко мне на огромной скорости. Он вращался так быстро, что его красно-белые полосы слились для меня в одно кроваво-красное месиво.
- Прощайте, товарищи! - только и успел крикнуть я и, получив очередной мощный удар в незащищенную левую сторону, ударившись о губу, гулко грохнулся в лузу.
Когда я вновь пришел в себя после очередного болевого шока и оцепенения, то долго не решался - скажу примитивно - открыть глаза, ибо чувствовал, что нахожусь если и не в могиле, то как минимум в морге, так как вместо теплоты приятного в общем-то сукна ощутил прямо под собой леденящий душу холод металлической подставки. Все же, собрав волю в кулак, я бросил взгляд по сторонам и с некоторым облегчением выдохнул (или мне так показалось!), разглядев, что нахожусь один на полке для вышедших из игры шаров. Отсюда мне хорошо было видно, как метались на освещенном столе мои недавние не то собратья, не то противники. Они кричали и стонали от боли. Но криков этих, казалось, не слышали одиозные и жестокосердные игроки. Они ходили вокруг стола, прищуриваясь, прицеливаясь и приговаривая, наверное, только им одним понятные фразы: "От двух бортов в середину. Контртуш в угол. Десятку в среднюю с выходом под пятерку."
Так незаметно, о чем я уже упоминал, я откатал на этом чертовом столе без малого полтора года. В отличие от сукна, испещренного нашими, если так можно выразиться, потом и кровью, я, как ни странно, довольно хорошо сохранился. По-видимому, слоновая кость, из которой я был сделан, действительно была очень и очень высокого качества. Надеюсь также, что это была белая кость. Во всяком случае, несмотря на нелепость ситуации и неспособность выразить свои мысли привычным (естественно, для людей) способом, я безусловно причислял себя к этой рафинированной бильярдной касте. Какие у меня на то были основания? Практически никаких. На первый взгляд, как впрочем, на второй или даже на третий, я ничем особенным не выделялся из узкого круга своих сотоварищей. Однако в отличие от остальных у меня, как мне кажется, было то, что я называл чувством позиции. Иными словами, зачастую я мог так тонко проинтуичить игровой момент, что, спрятавшись за спины или (пойди разбери, где у них, что находится!) животы прочих участников неповторимого действа, довольно долгое время находиться на площадке, не подставляя себя под удары и не нанося их другим. Короче, я умел держаться до последнего и никак не хотел попадать в лузу.
Некоторые из собратьев по несчастью посмеивались за это надо мной. Они никак не могли взять в толк, зачем мне это нужно? Ведь гораздо легче, по их мнению, было с первых же минут выйти из игры и спокойно отлежаться на полке, процитируем классика, "видя бой со стороны". Но я был не таков. И этому, наверное, существует фрейдистское по-существу объяснение: если вы помните, с самого начала моей, прости Господи за метафору, бильярдной карьеры я сразу же угодил на полку для выбывших из игры шаров, откуда лишь тупо наблюдал за продолжавшимся избиением младенцев.
Но и это еще не все. Как мне удалось выяснить, многие из моих попутчиков по непредсказуемым бильярдным траекториям в прошлой жизни были кем-угодно, но только не людьми. А я, хотите верьте, хотите нет, я все-таки был человеком. Плохим ли, хорошим - это другой вопрос!.. Но человеком! Я знал, я на уровне подсознания помнил, что такое гордость и чувство собственного достоинства. И когда какой-нибудь очередной самоуверенный фраер пытался ужалить меня кием в самое сердце, я вопреки всем законам физики, выворачивался чуть ли не наизнанку, но делал все, чтобы он не раз пожалел об этом несостоявшемся ударе. И они, я имею в виду бильярдные шары, разумеется, они уважали меня за это. И еще они уважали меня за то, что я объяснил им, что за бортом той жизни, за той непреодолимой стеной, за которой мы все оказались, кто за грехи, а кто за компанию, есть что-то еще, о чем дано узнать тому, кто однажды сумеет переступить эту черту.
- Вы, как хотите, но я сделаю это! - как-то в приступе необъяснимого бахвальства заявил я.
- Как, - удивился туз, а за ним и все остальные, - ведь эти борта такие высокие? Их редко кому удавалось преодолевать.
- И все же я сделаю это, - упорствовал я, - я это сделаю!
И вот наступил тот долгожданный, одновременно трогательный и трагический день, когда в зал вошла Она в сопровождении низкорослого, но самоуверенного спутника. Я сразу понял, что это и есть мой шанс, и что Она - моя девушка. Вы возразите, что это бред, что бильярдный шар, пусть даже такая козырная "семерка", как я, не может влюбиться в красивую женщину, тем более с первого взгляда? Уверяю вас: вы заблуждаетесь и, опять же хотите верьте, хотите нет, очень и очень глубоко. Не скажу за всех, может быть, я и был приятным исключением из правила, но бильярдные шары также умеют любить и зачастую сильнее и преданнее, чем люди.
Какая она была? Вы знаете, хоть она и смотрела на меня в течение всего вечера сверху вниз, отчего моя точка зрения вряд ли может быть до конца объективной, я все же попытаюсь описать ее вам, ибо не имею возможности показать ни фотографии, ни портрета. Начнем по порядку. Цвет ее волос я бы сравнил с черным юмором битка, нашего псевдоглавнокомандующего, а их длину - со средней дистанцией между кончиком кия и воображаемой точкой его соприкосновения с шаром до момента удара. Цвет ее глаз я бы не сравнивал ни с чем, ибо это было полное повторение цвета сукна, на котором мы всей гурьбой так всесторонне день ото дня развивались. Нос ее был слегка заострен, как мое собственное на ней внимание, а скулы чуть выдвинуты вперед, как если бы без них меньше были видны на щеках моей возлюбленной очаровательные чудо-ямочки. Наконец, подбородок был выточен так безукоризненно точно, что вполне мог бы быть сопоставим с одним из известных или не очень чудес света, например, египетскими или нашими собственными бильярдными пирамидами. Короче, это было совершенное лицо, посаженное на совершенную шею, украшенную цепочкой и медальоном из белого золота с вкраплением изумруда умопомрачительной чистоты.
Грудь ее, по человеческим меркам, быть может, не такая внушительная, казалась мне снизу неприступной горной грядой, покрытой снежной пеленой полупрозрачного шелка. Руки выглядели изящнее и совершеннее самого дорогого кия, изготовленного одним из лучших мастеров. Последнее из ее обворожительных частей тела, что было доступно моему взору, это упругие, как заправский удар с оттяжкой, бедра, как-будто бы нарочито туго, обтянутые черной сверкающей кожей. Все то, что находилось ниже и было предметом моего (держу пари, что и не только моего!) вожделения, скрывала не только вышеупомянутая вызывающая юбка, но и злополучный борт бильярдного стола.
Запах ее духов просто сводил меня с ума. Я жадно вдыхал его, не придирайтесь к словам, полной грудью, и голова моя шла кругом не то от этого всепроникающего явно японского происхождения аромата, не то от взгляда ее победоносно-зеленых глаз, которым она, поверьте, удостаивала отнюдь не многих. Когда она впервые взяла в руки кий, я не без удовлетворения заметил, что на безымянном пальце ее правой руки нет обручального кольца. "Тогда, кто же этот козел, постоянно пытавшийся приобнять мою возлюбленную за талию, - подумал я, - неужто ухажер? Во всяком случае, подкатывает он к ней довольно навязчиво."
- Но, дорогой, - с легкой иронией в голосе жеманничала труднодоступная красавица, - я ведь совсем не умею играть!
- Наташа, милая моя Наташа, я научу вас, - смазливо улыбаясь и судорожно протирая дорогие очки, парировал розовощекий стареющий коротышка, - вы только слушайтесь меня, и у нас все будет хорошо.
"Вот сволочь, - подумал я, - "у нас". Вы слышали? Он сказал: "У нас."" Ну нет, только через мой труп, если хотите. Впрочем, какой, к черту, после смерти бильярдного шара может остаться труп - обруч, что ли, или, может быть, бублик? Нет, так просто я тебе ее не отдам. Наташа. Какое это прекрасное звучное имя! Наташа! Наверное, она русская. Во всяком случае тот язык, на котором она говорила со своим раскрасневшимся от чувства собственной значимости спутником очень походил на тот, который я слышал однажды, будучи в бытность мою человеком проездом в Москве. Сама по себе эта, на первый взгляд, вовсе не сложная мысль очень скоро покоробила и даже испугала меня: пришли русские - готовься к тому, что тобой скоро начнут забивать гвозди. Но переведя взгляд с хрякоподобного наташиного кавалера на нее саму, сразу же успокоился, понимая, что ради этой женщины я готов пойти на многое...
- Право же, Марк Карлович, - упорствовала игривая ученица, - я даже не знаю, как надо держать этот кий.
Марк Карлович! Только шизофреннический больной мог бы назвать так своего сына. Вы только вдумайтесь: Марк, да еще и Карлович! Неужели этот урод сумеет ей что-либо правильно объяснить?!
- Наташечка, этот кий надо держать нежно, как женщину, ибо эта деревяшка очень чувствительна, если не сказать чувственна, - и он, гордый своим метафорическим высказыванием, так же, как и я вожделенно взглянул на испытуемую, - одно неловкое движение - и...
"Вы - отец," - чуть было не процитировал я одно из многих роящихся у меня, чур не придираться, в голове крылатых выражений, но, вовремя сообразив, дослушал до конца последовательного и методичного Марка.
- Одно неловкое движение - и шар пойдет мимо лузы, - только и сказал многозначительный господин, - а мы с вами, Наташечка, никак не можем этого допустить. Разрешите я покажу вам правильное положение рук и правильную стойку.
"Он ей покажет правильную стойку," - чуть было не возопил я, обращаясь не то к самому себе, не то к застывшим так же, как и я в ожидании очередной экзекуции шарам, - вы слышите, что этот подлец глаголет!?"
- Для того, чтобы произвести прицельный удар, Наташечка, - не обращая на меня, по-видимому временно, никакого внимания, продолжал между тем целеустремленный Марк Карлович, - надо встать лицом напротив битка...
- Вы сказали "битка", Марк Карлович, это который из них - вон тот полосатый?
- Умница, моя дорогая. Вы просто умница. Именно вон тот полосатый. Итак, надо встать лицом напротив этого полосатого так, чтобы воображаемая линия, соединяющая его центр с точкой, в которую вы хотите попасть, была бы перпендикулярна середине вашей очаровательной груди.
Произнеся это, старый развратник сладострастно причмокнул языком, после чего тут же продолжил:
- Далее необходимо повернуться вполоборота вправо. Вот так, - с этими словами Марк Карлович, приобняв свою (вернее мою) возлюбленную за талию, помог занять ей нужное положение, - и выставить вашу несравненную левую ножку вперед на полшага так, чтобы ее ступня находилась по отношению к ступне вашей правой не менее замечательной ножки почти под прямым углом.
- Так? - нарочито гулко стукнув по полу невидимыми для меня каблуками, переспросила своего многоопытного учителя не менее проницательная в амурных делах, чем он сам, Наталия.
- Да-да, моя прелесть, именно так. Кстати, душа моя, если биток удален от вас на приличное расстояние, то для большей устойчивости необходимо коснуться стола левым бедром. Оно ведь у вас такое упругое, правда?
- Возможно, - уклончиво ответила девушка, - я как-то давненько его не щупала.
- Я убью тебя, сволочь! - в свою очередь, не вынеся такого оскорбления заорал я во все, скажем так, горло, но не был услышан никем, кроме разве что расположившегося неподалеку от меня и вечно мне завидовавшего "четырнадцатого" бильярдного шара.
- Брось! Это не твоя партия, - крикнул он мне, - зачем нужна тебе эта потаскушка?
- Не смей ее так называть, - отрезал я, - не то в следующий раз я со всего маху размозжу твою бестолковую голову.
- Размозжишь что?! - искренне удивился "четырнадцатый", который, как поговаривали, в прошлой жизни был откровенным подосиновиком.
Почувствовав, видимо, что я не шучу, "четырнадцатый", фигурально выражаясь, надул щеки и даже, как мне показалось, слегка отвернулся в сторону.
- Кий, - продолжал звучать сверху громоподобный голос небезызвестного Марка Карловича, - как я уже говорил, следует держать нежно, как женщину. Пожалуйста, Наташечка, слегка наклонитесь и обоприте о поверхность стола вашу грациозную левую ручку так, чтобы ладонь оказалась приподнятой над сукном на три-три с половиной сантиметра. Вот так, отлично!
И хотя с того места, откуда я наблюдал за движением ее рук, было трудновато разглядеть правильность постановки этих музыкально-бильярдных пальцев, я вдруг, несмотря на то, что сам являюсь "седьмым", каким-то шестым чувством почувствовал, что она, моя Наталия, делает это далеко не в первый раз. "Черт возьми, уж не дурачит ли она его, притворяясь полной неумехой?" - мелькнуло у меня - ладно чего уж там, ведь в прошлой жизни я все же был не подосиновиком - мелькнуло у меня в голове. Врочем, я тут же отогнал за ненадобностью это, может быть, и верное, но малопродуктивное предположение.
- Правой рукой, чаровница, свободно без напряжения обхватите турняк кия всеми пятью пальцами, - продолжал давить на мою изрядно пошатнувшуюся за последние полтора года психику монотонный голос несостоявшегося бильярдного профессора Марка Карловича.
- Дурняк? - пошутила не в меру одаренная ученица.
- Дурняк нападает на меня, когда я имею неосторожность прикасаться к вашему молодому и манящему телу, - признаюсь, довольно остроумно отреагировал на реплику партнерши неувядающий Марк Карлович, - я просто становлюсь сам не свой.
- То есть вы хотите сказать, что вы для меня все еще "чужой", как тот шар, в который я сейчас целюсь, Марк Карлович?
- Да, дорогая, но я мечтаю стать для вас "своим".
- А если я вам сделаю больно?
- Я вынесу все, милая, только разрешите мне, умоляю, стать для вас "своим".
- Тогда примите меня на работу, и мы станем намного ближе.
- Намного?
- Разумеется, разве не так?
- Да-да, конечно, но сначала...
- Сначала, дорогой Марк Карлович, мы должны доиграть до конца эту партию. И если я ее выиграю...
- Обещаю, что в этом случае вы завтра же получите то место, о котором просите. Но если выиграю я...
- То я не получу этого места, - удрученно пожав плечами, вздохнула девушка.
- Я этого не сказал. Вы точно так же завтра же получите его, позволив мне уже сегодня стать для вас своим.
- Почему, о Боже, - возопил я, - не сделал ты меня динозавром?! Сейчас я бы, не мешкая, без тени сомнений раздавил этого нахохлившегося дрозда, этого самоуверенного урода и негодяя, так цинично и беспардонно выпрашивающего у девушки самое дорогое, что у нее есть. А что у нее собственно есть? Ведь я так мало знаю ее. Может быть, прав был "четырнадцатый", и мне стоит просто-напросто отвалить от этой вообщем-то довольно заурядной при внимательном рассмотрении парочки. Она ведь то же - ничего себе! Хороша! "Дай, - говорит, - мне работу, и я сделаю тебя "своим"". И ведь она сделает, она у меня такая. Но как же дать ей понять, что у нее уже есть "свой" собственный бильярдный шар, готовый ради нее пойти на все: даже на встречу с непобедимым битком. Мне нужно подумать, друзья, о том, как лучше к ней подкатить. Вы скажете, что мне, казалось бы, и карты в руки: на то я и шар, чтобы знать, как лучше подкатывать. Но не надо упрощать. На этом зеленом сукне, к сожалению, все зависит не только и не столько от меня, сколько...
От целого ряда обстоятельств. Главное из них, конечно, это сила удара. Знаете, когда биток бьет тебя прямо в лоб или и того хуже - ниже пояса - ты не только забываешь свой собственный номер, но и некоторое время после остановки не узнаешь некогда хорошо тебе знакомых товарищей по несчастью. Кроме того, когда ты катишься по столу особенно после резаного боковика, тебе кажется, что все то, что вокруг тебя существует, сошло с ума и закувыркалось в разные стороны. Единственное, что, пожалуй, можно попытаться использовать в собственных интересах, так это возможность задеть в процессе этого неравномерного движения другой шар, отрикошетить от него и подъехать к моей возлюбленной, если и не на лихом коне, то, по крайней мере, не на последнем издыхании и одновременно довольно эффектно. Заправские игроки называют подобный удар "карамболем". И мне почему-то нравится это слово.
- Разбивайте, Наташа, - ради справедливости надо отметить, довольно галантно предложил своей спутнице самоуверенный Марк Карлович, - не желаете ли фору?
- Боюсь, что тогда в случае моего выигрыша, вы сможете аннулировать результат!
- В случае чего, Наташа, - округлил глаза временами довольно остроумный Марк Карлович, - в случае вашего выигрыша?
- Да-да, любезный Марк Карлович. Вы не ослышались - моего выигрыша.
- Наташечка, - вынимая из внутреннего кармана пиджака отделанный золотом портсигар, продолжил мужчина, - можно вам задать еще один нескромный вопрос?
- Пожалуйста.
- Вы водите машину?
- Разумеется.
- И, естественно, так же хорошо, как играете на бильярде?
- Естественно.
- Больше вопросов не имею. Закурим и начнем?
- Закурим и начнем, - поправляя юбку, обронила моя ненаглядная.
Я огляделся по сторонам и понял, что сегодня нам предстоит пройти через "Малую русскую пирамиду". Для тех, кто не знает, поясню, что в этой игре, в которой мы, пятнадцать пронумерованных по порядку белых бильярдных шаров, пытаемся не попасться на пути неугомонному полосатому битку, выигрывает тот из игроков, кто первым наберет семьдесят одно очко. Сумма всех обозначенных на нас цифр составляет сто двадцать. При этом при попадании в лузу вездесущего "туза", то есть "первого" шара, к обозначенной на нем цифре прибавляется десять очков, точно так же как и при попадании в лузу последнего уходящего с поля боя не то товарища, не то конкурента. Если один из игроков набирает семьдесят очков, так называемая "своя игра", то даже в случае попадания его партнером последнего шара в лузу в партии фиксируется ничья. Но ничьи не будет! Я сказал! Во всяком случае я сделаю все возможное, чтобы... чтобы не отдать мою милую на растерзание этому многоопытному ухарю.
- Давайте сразу договоримся, нежная моя Наташечка, как будем заказывать шары: "по чистому назначению" или по схеме "шар-луза"?
- Как это, Марк Карлович, помнится, накануне вы мне объясняли правила игры, но этого я что-то не припомню?
- При игре "по чистому назначению", моя душечка, перед каждым ударом вы должны будете точно сказать номер шара, лузу, куда вы хотите его уложить...
Он сказал "уложить" - вот подлец!
- ... а также точно объяснить, каким образом этот шар туда попадет. Например, "тринадцатого" от "седьмого" в среднюю лузу.
Вот, кретин! Не упоминай всуе моего имени! Слышишь ты меня или нет, чудовище?! Нет, этот красный перец не слышит никого, кроме себя. Вы спросите, почему я назвал красным перцем этого русского товарища? Потому что, когда я был человеком, поверьте, я то же, хоть и проживал в глубинке, кое-что слышал про Великую октябрьскую социалистическую революцию. И сейчас при игре в "Малую русскую пирамиду", разыгрываемую двумя неординарными русскими людьми на фоне чем-то напоминающего неприступную кремлевскую стену борта нашего стола, в которой через какое-то время мы все окажемся похороненными, как, скажите, я мог назвать его по-другому?! Между тем красный перец уверенно продолжал:
- При игре по схеме "шар-луза" вам нужно будет назвать только номер прицеливаемого шара и лузы, моя дорогая. Каким образом вы загоните этого дурака в цель, не имеет никакого значения.
- Сам дурак! - нервно огрызнулся я, но меня, понятное дело, вновь никто не услышал.
- Какой вариант игры вам предпочтительнее, Наталия... Кстати, как ваше отчество?
- Викторовна.
- Наталия Викторовна?
- Вы же наверняка уже знаете, Марк Карлович, - женщина я решительная и не люблю много говорить.
- Тогда "шар-луза", Наташечка, как и в жизни? - на мой взгляд, не очень умно пошутил целеустремленный перец.
- "Шар-луза", - кивнула в знак согласия женщина и, как-то небрежно прицелившись, со всей, прости Господи, дури разбила стоявшую на столе - чуть было не сказал "на Красной площади" - пирамиду.
Рассвирепевший биток, что было сил ударил "шестого" - не знаю верно ли вы поймете меня - под дых, после чего больно стукнулся о длинный борт и, отскочив от него, получил увесистый, извините за каламбур, прямой в челюсть от смело вышедшей ему навстречу "десятки". Но не успел я, как следует, порадоваться, как мощный толчок со стороны "пятнадцатого" отбросил меня к противоположному борту, отрикошетив от которого, я оказался зажатым межу "пятым" и "девятым" шарами. Покрутившись несколько секунд на месте, я понял, что нахожусь, с моей, разумеется, точки зрения, в довольно выгодном положении. Потерев мысленно ушибленные места, я с презрением посмотрел на, извините на этот раз за карамболь, стонущего и харкающего кровью "девятого".
- Соберись, тряпка, - бросил я ему, - ведь ты же... мужчина, - хотел было закончить я свою многозначительную сентенцию, но, вовремя спохватившись, добавил, - "девятый", ведь ты же "девятый". Кстати, если "четырнадцатый" в прошлой жизни, как я уже говорил, был откровенным подосиновиком, то про"девятого" рассказывали, что он был поросенком, родившимся в канун международного женского праздника - Восьмого марта. Видимо, чтобы не нарушать плавного течения жизни, а, может быть, чтобы не портить картину правящего миром бесконечного цифрового множества, "девятому", окончившему прошлую жизнь на вертеле в двухнедельном возрасте, был присвоен следующий за восьмым его нынешний невезучий номер. Не помню, что говорит про это число наука нумерология, но судя по нашему бедолаге "девятому", ничего хорошего она сказать все равно не сможет.
Итак, слева я был надежно защищен "пятеркой", справа "девяткой", а между мной и битком находилась еще целая куча медленно восстанавливающихся от первого, надо сказать очень неожиданного потрясения, шаров.
Зря, наверное, я так поступил, ибо биток в отличие от увлеченного совсем другим делом и потому никак на меня не реагирующего Марка Карловича вдруг "покраснел" больше обычного и в порыве неимоверной злобы ответил мне так, что если бы они были у меня на голове, то обязательно бы зашевелились. Похоже, что в этой суете я забыл сказать, кто "они", но я думаю, что вы поняли, что я, конечно же, имею в виду волосы.
- У вас очень сильный удар, Наташа, - резюмировал между тем Марк Карлович, - это говорит о том, что девушка вы - безусловно решительная. Но, тем не менее, ни один шар не попал в лузу, и сейчас, позвольте, я покажу вам, как это делается.
С этими словами он обошел стол и остановился примерно в том же месте, где на Красной площади находится Мавзолей. Куранты пробили десять часов вечера, сразу после чего на усыпанном звездами неоновых ламп небосклоне промелькнул закругленный конец нацеленного между, чуть было не сказал густых бровей битка, кия.
- "Второго " в дальнюю угловую лузу, - уверенно прогремел баритон зевсоподобного Марка Карловича, после чего послышался легкий щелчок - и нас стало на одного меньше.
- Браво, браво, Марк Карлович, - захлопала в ладоши моя ненаглядная в то время, как ударной волной после прямо-таки изуверского "наката" в исполнении одиозного русского меня вместе с внушительной группой товарищей отбросило к дальнему короткому борту.
- Два ноль, - не давая нам опомниться, объявил счет злонамеренный Марк Карлович, - вынимайте шар, моя дорогая.
Обойдя стол и, расположившись на этот раз, скажем так, в районе ГУМа, играющий эффектно навис над сукном, выставил вперед, точно копье, свой остроконечный кий, и едва биток вновь смог соединить сросшиеся после очередного удара в одно целое свои "густые брови", нанес ему сокрушительный правый боковик. Биток ахнул и, вращаясь против часовой стрелки и слегка оттолкнув по пути "пятнадцатого", уверенно покатился в сторону уже стоявшей одной ногой в лузе "четверки".
- Прощайте, - крикнула "четверка" и утонула в лузе так же незаметно, как и пришла к нам когда-то на бильярдный стол.
Несмотря на то, что при игре в "Малую русскую пирамиду" она всегда располагалась на самом верху, в прошлой жизни, насколько мне известно, она ничем особенным не выделялась и была не то пыльцой, не то песчинкой, хотя если разобраться - какая кому разница? С уходом "четверки" ситуация на столе несколько обострилась: прямо за моей, извините, спиной я чувствовал - черт побери, я действительно чувствовал - неровное дыхание "восьмого" шара. Ему было отчего нервничать: он стоял впритык к длинному борту и, если бы не я, наверняка получил бы уверенный клапштос. Конечно, мне трудно судить, о чем в эту минуту думал, признаться, неплохо играющий Марк Карлович, но лично я на какое-то время позабыл даже о своей ненаглядной Наталии - ведь для того, чтобы загнать "восьмого" в лузу, бьющему необходимо было сначала избавиться от меня.
Я вновь опасливо огляделся по сторонам и не без облегчения отметил, что путь к левой дальней угловой лузе, в которую я мог бы быть теоретически довольно легко отправлен прямым дуплетом, плотно усеян израненными телами "третьего", "тринадцатого" и "шестого". Мне было жаль их, особенно этого несчастливого "тринадцатого". Шарам с большими номерами всегда доставалось много сильнее, чем нам, крепким середнячкам. Но в данном случае я ничем не мог им помочь, да, признаться, не очень-то и хотел - ведь в подобной ситуации та же злонамеренная "шестерка" наверняка не упустила бы случая задеть меня если и не увесистым плечом, то уж непотребной шуткой - совершенно точно!
"Поклапштосил - и бросил!" - вспомнился мне один из ее афоризмов, посвященный мимолетной встрече нашей крупногабаритной красавицы с не менее неуклюжим "пятнадцатым" недалеко от правой губы дальней средней лузы где-то полтора-два месяца тому назад. Начавшийся так стремительно роман так же быстро угас после первой же, на взгляд непосвященных, совершенно пустяшной ссоры, закончившейся несколькими громкими обоюдными пощечинами с последующим падением в противоположные лузы.
Как бы то ни было раздухарившийся и излишне самоуверенный Марк Карлович сначала положил было на меня свой дурной, хотя и довольно меткий глаз, но вскоре изменил свое решение и, фривольно прицелившись, пустил биток "двенадцатому" в левую незащищенную половину. Удар явно не получился. "Двенадцатый", отскочив в сторону всего на несколько сантиметров, словно волчок закрутился на одном месте. Я готов поклясться, что видел, как у него переплелись все внутренности. Еще мгновение - и его вырвало прямо на зеленое сукно.
- Вот черт, - будто заметив, что на самом деле произошло, выругался Марк Карлович, - неужто ж я промахнулся?!
- Не отчаивайтесь, мой дорогой, надо же и женщине дать поразвлечься, - взяла в свои руки нить не то бильярдной, не то только ей одной известной игры очаровательная брюнетка Наталия, - мне нравится вон тот, неприметненький.
Кончиком кия она указала в мою сторону.
- Этот, - удивился Марк Карлович, - по-моему, это очень трудный шар?!
- Да-да, я трудный, - подтвердил я, - и уж, конечно, не неприметненький, - добавил с оттенком сожаления.
Как обычно, меня никто не услышал.
- Вы думаете, по нему не следует бить? - уточнила девушка у своего, вернее моего, благодетеля.
- Мне кажется, лучше положить "шестерку"!
- Хорошо, я попробую, - согласилась Наталия.
- Спасибо, Марк Карлович, - чуть было не проронил я, но вовремя осекся.
Гулкое цокание каблуков моей возлюбленной по паркету - а я ведь помнил, что такое каблуки женских туфель - заставило биток поежиться, а "шестерку" прикинуться ветошью. - Что, дрянь, допрыгалась? - тонко чувствуя, что сейчас он уложит именно ее, не то брызгая слюной, не то кипя ненавистью, прохрипел биток.
И действительно, грациозно, точно ива над тенистым прудом, склонившись над зеленым сукном, Наталия прицелилась и несильным, но довольно точным ударом направила многострадальную "шестерку" в одну из запылившихся было угловых луз.
- Вот это дело, - не без удовольствия проглатывая "шестерку", зашевелилась луза, - а то я было совсем застоялась. Слышишь, биток, ну-ка наддай этим неугомонным как следует!
Однако битку какое-то время было не до этого. После столкновения с "шестеркой" у него, по-видимому, окончательно поехала крыша, и он долгое время метался между длинным и коротким бортами в поисках пристанища и успокоения. Что до последнего, то нашел он его едва ли, а что касается пристанища, то оно с позиционной точки зрения оказалось практически безукоризненным: куда ни глянь - со всех сторон его оружали потенциальные жертвы. И были у них очень кислые не то лица, не то перспективы.
- Браво, милая Наташечка, браво, - захлопал в свои пухленькие ладони незабвенный Марк Карлович, - великолепный удар. Шесть шесть, как это ни парадоксально. И сейчас у вас снова хорошие шансы. Какой шар будете бить? Может быть, "пятнадцатый"?
Услышав свой порядковый номер, "пятнадцатый" гордо поднял голову и запел что-то среднее между "Калинкой" и "Марсельезой". В сущности, из всей этой безликой толпы он выделялся скорее в лучшую, чем в правую или левую стороны. Он был спокойным и, я бы даже сказал, монументальным. Не удивлюсь, если узнаю, что в прошлой жизни он был фрагментом Великой китайской стены или пямятником Колумбу в Санто-Доминго. Его песня не отличалась замысловатостью сюжета. В ней шла речь о разудалом шаре, выкатившимся однажды из простой бильярдной семьи и попавшим по достижении совершеннолетия (по бильярдным меркам, разумеется) под влияние плохой компании. Ну, а дальше - все, как в жизни: преступление, наказание и вместо лузы - тюрьма. Потом революция, неожиданное освобождение и беззаветное служение идеям мира и добра. Едва успел "пятнадцатый" закончить свою романтическую песню, как тут же попал под каток разбушевавшегося не на шутку битка, пущенного с легкой руки моей очаровательной принцессы. "Вытатуированные" на нем цифры чуть было не сошли с его тела во время этого последнего для него сумасшедшего спурта. Докатившись до лузы, он с облегчением, поверьте мне, вздохнул и провалился в тартарары вслед за несвоевременно, но небезвозвратно ушедшими "вторым", "четвертым" и "шестеркой".
- Вот, черт, - плохо скрывая охватившее его волнение, выругался Марк Карлович, - а вы везучая, Наталия, очень везучая.
- И какой у нас счет? - выискивая на столе очередную безропотную жертву, поинтересовалась Наталия.
- Шесть против двадцати одного.
- Двадцать одно - это, конечно, у вас? - съязвила разошедшаяся в процессе игры женщина.
- Двадцать одно - это у вас, - побагровел "непарнокопытный" русский.
Обойдя стол и остановившись на этот раз со стороны, скажем так, Мавзолея, Наташа сфокусировала взгляд своих очаровательных зеленых глаз над стоящими практически на одной линии с противоположной центральной лузой "тузом" и "восьмеркой".
- А что, если я попробую ударить в "восьмерку" с тем, чтобы она, в свою очередь, положила в лузу вон тот "первый" шар, - обратилась искусительница к своему слегка озадаченному спутнику, - как вы думаете, у меня это получится?
- Теперь я уже ничего не знаю, - пожал плечами Марк Карлович и, как мне показалось, положил руку на упругую, как у нас шариков принято говорить, обратную сторону моей красавицы.
- Прошу вас, Марк Карлович, не надо, - изогнувшись, как кошка, попыталась уйти от становившихся все более навязчивыми ухаживаний своего кавалера милая моя Наталия, - ведь это, согласитесь, уже не по правилам!
- Правила выдумывают сами люди, чтобы впоследствии придумать к ним исключения, - философски заметил игрок.
- Но я же не исключение, мой дорогой, я простая русская женщина, - парировала Наташа.
- А вот тут-то вы как раз и ошибаетесь, золотко, вы - самое что ни на есть исключение. И игра, в которую мы с вами играем - это игра не для всех! Пусть эти болваны, - тут непревзойденный хам Марк Карлович небрежно кивнул не то в нашу сторону, не то в сторону, вероятно, окружавших их людей, - думают, что они точно такие же, как мы: с руками, ногами и головой. Но что могут они, Наташа: метаться, точно эти шары по столу, в поисках заработка и редких дешевых удовольствий? Нам же, вам и мне, принадлежит целый мир. Сделайте меня "своим" - и я покажу вам Рим, Париж и Чикаго!
Услышав последние слова мягко стелющего Марка Карловича я неожданно всмомнил один эпизод из далекого и кажущегося сейчас таким нереальным моего человеческого детства. Однажды, когда я чем-то перед ним провинился, отец - нет, я все же не могу представить себе его облик - в наказание, хитро прищурившись спросил меня:
- Хочешь, я покажу тебе Москву?
И когда я, заинтригованный, наивно глядя ему в глаза, ответил:
- Да.
Отец взял меня за уши и несколько раз оторвал от земли. Помню, что тогда я плакал очень и очень долго, поскольку уши у меня горели так, как если бы биток прошелся по ним своими раскаленными добела костяшками.
- Не соглашайся, - что было мочи крикнул я, стараясь привлечь внимание моей Наталии отблеском луча неонового светильника, неожиданно пришедшего ко мне на помощь, - не соглашайся - он обманет тебя!
- Вы слышали, - замерев на долю секунды перед очередным ударом, поинтересовалась девушка, - мне показалось...
Не может быть. Я чуть было не поверил - эх, я опять за старое - своим ушам. Она все-таки обратила на меня внимание!
- ... мне показалось, что на улице грянул гром? - закончила фразу непредсказуемая и вероломная Наталия.
От досады я чуть было не разлетелся на куски.
- Гроза - это к счастью, моя дорогая, - явно издеваясь надо мной, заметил донжуанистый Марк Карлович.
Меня и раньше, кстати, в бытность мою человеком чертовски раздражала вера во все эти бесчиленные и явно надуманные приметы. Когда же я после непонятно сколь долго продолжавшейся комы или безвременья вновь пришел в этот мир в образе бильярдного шара, то думал, что уж с чем-чем, так с верой в приметы будет раз и навсегда покончено. Как бы ни так! Причем не только игроки, но и мои друзья по несчастью, эти луноподобные создания, временами были столь суеверны, что мне просто-напросто хотелось на них плюнуть и отойти в сторону. Однако, как вы понимаете, я не мог сделать ни того, ни другого.
Особенно мне запал в душу случай, когда примерно полгода назад, наш горячо любимый "первый" шар или "туз", как его иногда величают, перебежал, точно - так и хочется сказать - "черная кошка", дорогу чрезвычайно мнительному "одиннадцатому" шару.
- Хана мне, - только и успел крикнуть "одиннадцатый", пересекая роковую черту, - оттуда я уже не вернусь.
И что вы думаете? Прошло целых полтора часа, прежде чем изрядно подуставший к тому времени биток вспомнил о нем и хилым дежурным пинком направил "одиннадцатого" в лузу.
А бывали и другие ситуации, когда напротив, казалось, ничто не предвещало бури, и вдруг небесам суждено было разверзнуться над нашими головами и оттуда неожиданно, точно карающий мечь, появлялся жесткий и неумолимый его величество - не случай, но вездесущий кий! Так около года назад, затерявшись в середине чуть пошатнувшейся после разбивки пирамиды, я мирно беседовал с "двенадцатым" о смысле бильярдной жизни.
- Что жизнь - игра, - расстягивая слова и грассируя, рассуждал "двенадцатый", - и ты, "седьмой", как и я, да, впрочем, как и все остальные, никогда не угадаешь, куда в следующее мгновение угодишь. Когда я был петухом, в те томительные часы между топтаниями я точно так же, как и сейчас, очень много думал... Думал, поверь мне, "седьмой", не только о курах... Думал обо всем, пока однажды, о Боже, как мне не хочется вспоминать тот день, пока однажды... не попал в суп.
- В суп, - ужаснулся я, - так ведь он же горячий?
- Вот, именно, "седьмой"! Поверь мне, такого горячего супа я не хлебал никогда отродясь!
- И где же соль, - непроизвольно скаламбурил я, - то есть, извини, "двенадцатый", я просто хотел спросить, к чему ты клонишь?
- А клоню я, разлюбезный ты мой, к тому, что, сколько мы не рассуждай, на все - воля Кия!
- Что верно, то верно, - вздохнул я, - и все же, наверное, надо пытаться... бороться, - хотел я было закончить фразу, но не успел, так как в этот момент откуда-то сверху раздалось умопомрачительное:
- Массе!!!
Вслед за этим непонятно кому принадлежащим возгласом со звуком падающего метеорита в и без того безволосую макушку моего приятеля вонзился всепроникающий кий. Лицо "двенадцатого" скорчилось от боли, после чего он с бешеной скоростью завертелся и унесся от меня по неописуемой дуге, скрывшись за остатками раздробленной пирамиды. Когда мы позже вспоминали с ним этот случай, он рассказал мне, что после незабываемого "массе" в лузу он все-таки не попал, а остановился на волоске от нее и был через мгновение добит очередным, на этот раз весьма немудренным ударом.
"Хорошо все же, что это была луза, а не суп," - подумал я про себя, не желая бередить воспоминаниями хрупкую бильярдную душу "двенадцатого".
"Щелк!" - услышал я между тем, как, точно спички, сломались очередные несколько ребер некогда элегантного "туза" после его столкновения с "восьмеркой". Отскочив от нее, "туз", сделав несколько кувырков вперед, больно ударился о длинный борт, после чего зыстыл на месте как вкопанный, тупо озираясь по сторонам. "Восьмерка" вразвалочку, в прямом практически смысле этого слова, отошла к противоположному длинному борту, у которого и осела.
- Не переживайте, моя душечка, - оживился Марк Карлович, - вы все равно совершенно бесподобно играете и учитесь чрезвычайно быстро.
- Просто у меня очень хороший учитель, который завтра же возьмет меня к себе на работу, не так ли? - парировала Наташа.
- Разумеется, после того, как сегодня, закончив партию, мы поедем ко мне и займемся еще более интересным и тонким, нежели бильярд, делом, верно?
- Не знаю, не знаю, - пожала плечами красавица, - мы об этом пока не договорились.
- Вы правильно сделали, что сказали "пока", моя дорогая, - прицелившись и на редкость эффектным ударом уложив в две угловые лузы одновременно того же многострадального "туза" и "девятку", подытожил Марк Карлович, - вы правильно сказали "пока".
Обойдя стол несколько раз и внимательно оценив позицию, играющий вновь, заправски отведя кий назад и сделав им два контрольных прицеливаемых движения взад-вперед, нанес сокрушительной силы удар в нижнюю часть туловища многострадального битка. Биток пулей рванул по направлению к недавно осевшей у длинного борта "восьмерке", дуплетом загнал ее в противоположную центральную лузу и, откатившись назад, вновь застыл, плотоядно улыбаясь, в выгодной для себя и играющего позиции.
- Тридцать четыре против двадцати одного, - улыбкой, похожей на улыбку битка, отреагировал на происходящее торжествующий Марк Карлович, - может быть, мы закончим партию досрочно и поедем ко мне, неукротимая вы моя Наташечка?
- Тогда я вряд ли сумею понять главное, Марк Карлович!
- Что же это?
- Умеете ли вы ждать...
- Ну, не идиоты ли они? О чем они говорят? - неожиданно подкатили ко мне остатки развалюхи-"третьего".
- Не нравится - не слушай, - огрызнулся я, - у них своя, у нас своя свадьба!
- Ты молодец, "седьмой", у тебя есть еще силы шутить, - зализывая раны, отреагировал "третий", - может быть, выпрыгнем отсюда, как ты когда-то хотел?
- Неужели ты уже не боишься? - в свою очередь, удивился я. - Ладно, подкатывай, если сможешь, в конце партии - там поговорим.
- Попробую, - прохрипел "третий" и на какое-то время потерял так впоследствии никем и не найденное сознание.
Окончательно озверевший и, казалось, совсем не чувствующий боли биток в то время, как Марк Карлович методично выискивал свою очередную жертву, образно говоря, от нетерпения "бил копытом" так сильно, что искры летели не только из его покрасневших от воспаленного воображения и чрезмерных перегрузок глаз, но и из-под "копыт" тоже.
- Замочу! Я всех вас замочу! - злобно рычал он.
И на этот раз, находясь на открытой и потому не совсем пригодной для острот и смелых высказываний местности, я предпочел ему не перечить. Тем более, что в отличие от прочих оставшихся в живых шаров, я, наверное, наиболее отчетливо понимал, что первопричиной всех наших сегодняшних бед является, конечно же, не биток, а мой непримиримый соперник Марк Карлович. "К черту битка, - подумал я, - главное - нейтрализовать этого самоуверенного кретина, а то, чего доброго, он наберется наглости и действительно затащит мою Наталию к себе домой, а там..." От самой мысли, что этот негодяй так запросто сможет уйти отсюда, вволю поглумившись надо мной и моими собратьями, вдобавок прихватив мою женщину, мне стало вдруг нестерпимо тошно. Нет, я должен, должен его нейтрализовать... Но как, ведь силы такие неравные? Может быть, действительно в конце партии обратиться за помощью к "третьему"? Навряд ли, однако, у него хватит сил и главным образом душевных, а не физических! Придется действовать самому. Ну, что же, мне не впервой! Шар-то я решительный! Так что, ладно, поиграй пока, сволочь, потешься! Придет еще мое время! Вот увидишь, мое время еще придет!
Между тем, не обращая никакого внимания ни на меня, ни на мои сентенции, что, надо признать, с тактической точки зрения было весьма неплохо, самоуверенный игрок демонстративно медленно склонился над столом, занес кий и легким шлепком попытался было уложить в лузу раскорячившегося у короткого борта "тринадцатого". Как это ни удивительно, но "тринадцатому" так же не повезло, как и Марку Карловичу, с той только разницей, что Марк Карлович промахнулся, а "тринадцатый", получив все же увесистую оплеуху от ухмыльнувшегося по причине нелепого развития ситуации битка, остановился так близко к краю пропасти, что ни у кого из присутствующих, в том числе и у нас, бильярдных шаров, не осталось и тени сомнения в том, что следующий удар придется ему ... - да и точнее вряд ли скажешь - придется ему прямо в темечко.
И действительно, не мешкая ни секунды и лишь игриво подмигнув раздосадованному Марку Карловичу, моя очаровательная Наталия прицелилась и довольно уверенно отправила "тринадцатого" в последний путь.
- Какой у нас счет, любезный Марк Карлович?
- Тридцать четыре - тридцать четыре.
- Ничья? - на всякий случай уточнила скрупулезная Наталия.
- Моя, - упрямо огрызнулся непоколебимый Марк Карлович.
- Ваша? - округлила тонко очерченные брови девушка. - Счет: тридцать четыре -тридцать четыре, и вы говорите, что партия ваша?
- Не партия, а вы, Наташечка, вы - моя жизнь и моя любовь, - с этими словами Марк Карлович неожиданно проворно обхватил искусительницу за талию и попытался было поцеловать в губы.
- Не пора ли мне писать заявление о приеме на работу? - проворно высвободившись из объятий маньяка, спросила обворожительная Наташа.
- Берите лист бумаги и пишите, - неожиданно для оставшихся - чуть было не сказал "собравшихся" - отреагировал-таки на просьбу соискательницы непредсказуемый бильярдист и благодетель.
- Что писать? - достав из сумочки, по-видимому, заранее приготовленную авторучку и лист бумаги уточнила девушка.
- Пишите. Я, такая-то такая, прошу зачислисть меня на работу в компанию такую-то на должность секретаря-референта с окладом в соответствии со штатным расписанием. Теперь поставте сегодняшнее число и распишитесь. Вот так. Умница. А теперь дайте это заявление мне. Да, вот так. Дайте ручку. Смотрите теперь, что здесь напишу я: "В приказ. Принять на работу на должность секретаря-референта." С сегодняшнего числа. Вот и все. Да, и, конечно же, моя подпись. Держите. Вы этого хотели?
- Вы - настоящий мужчина, - свернув заявление и спрятав его в сумочку, поблагодарила Марка Карловича его хитроумная спутница.
- А вы - настоящая женщина! - не переставая удивляться тому, как ловко-таки она обвела его вокруг пальца, в эйфории любовного восторга воскликнул я.
- Спасибо вам, огромное спасибо, - любезно отозвалась моя Наталия.
- Да не за что, - по-простецки ответил я.
- Спасибо вам, Марк Карлович. И поверьте, что вы сделали правильный выбор - и я вас никогда не подведу, - как-то, на мой взгляд, несколько нелогично закончила свою последнюю фразу моя возлюбленная.
Между тем, пока я вслушивался в разговор труднопостижимых для других, но не для меня моих бывших, как мне представляется, соотечественников, ко мне волею случая подкатили два, на первый взгляд, совершенно разных, а на деле одинаково юморных и бесшабашных бильярдных шара - "пятый" и "десятый". Поговаривали, что оба они в прошлой жизни подрабатывали то ли в кино, то ли в театре в качестве реквизита и, по-видимому, набрались разных фраз и выражений от своих любимых актеров. Фразы эти они вставляли по всякому поводу и без повода. И если бы вы их встретили - чуть было не сказал "на улице" - то наверняка приняли бы за сумасшедших, ибо из их слов нельзя было понять ровным счетом ничего. Но самое смешное даже не в этом, а в том, что "пятый" в бытность свою реквизитом подрабатывал вешалкой, а "десятый" - и это тот "десятый", который полчаса назад уверенно встретил битка прямым увесистым ударом в челюсть - сапогом. Да-да, вы не ослышались: вешалкой и сапогом.
Однако они были симпатичны мне эти двое хотя бы уже за то, что несмотря на постоянные избиения они, то ли действительно не понимая, что происходит, то ли умело делая вид, оставались всегда эдакими, по-бильярдному выражаясь, дурачками: куда, мол, не просят, туда мы и направимся. По-человечески говоря, они были воинствующими диссидентами, жизненным кредо которых был откровенный вызов обществу и существующей морали. Иными словами, делали они всегда, что хотели и несли полный бред, порой непонятный даже им самим. Вот и сейчас их откровенная брехня изрядно действовала мне на нервы, мешая сосредоточиться на вычерчивании - надеюсь вы уже привыкли к моим метафорам - в голове плана нейтрализации моего основного конкурента и подлеца по жизни Марка Карловича.
- Заткнитесь вы наконец, - покачнувшись от порыва ветра, устроенного неугомонным битком, пронесшимся по направлению к "одиннадцатому", сказал я, - вы меня раздражаете.
- Тебе не интересно - не смотри, - непонятно с кем разговаривая, затараторил "пятый".
- Кафтан на нем изрядно истрепался, - провожая взглядом недобитого до конца "одиннадцатого", ностальгически чувственно произнес "десятый".
- Как вам не стыдно, - вновь возмутился я, - может быть, кто-то из вас будет следующим!
- Бить или не бить - вот в чем вопрос, - не унимался шизофренический "пятый".
- Так жизнь скучна, когда клапштосов нету, - вторил ему не менее непредсказуемый "десятый".
Между тем, несмотря на сложную прифронтовую обстановку и сопутствующий ей откровенный параноидальный бред, я все же нашел в себе силы сосредоточиться и из лоскутков оборванных мыслей нарисовал в первом приближении план молниеносной контратаки против зарвавшегося Марка Карловича.
- Враг будет разбит. Победа будет за нами, - не унимались два моих красноречивых соседа.
Однако для того, чтобы реализовать мой план, мне нужно было как можно скорее покончить с нашим любовным треугольниом и расположиться на зеленом сукне стола так, чтобы биток, а значит, и Наташа в момент удара, я и прицеливаемый Марк Карлович находились на одной прямой: и лучше всего неподалеку от одной из центральных луз. Если мне удастся оказаться в нужной позиции, то тогда... Нет, это невыносимо: в который уже раз за сегодняшний вечер он бесцеремонно лезет к ней целоваться! Еще немного, моя милая, еще немного - и я приду к тебе на помощь. А сейчас, сейчас настало время действовать.
- Эй, ты, биток, дурья твоя башка, ты, видно, совсем позабыл обо мне?! - рявкнул я так громко, что даже "пятый" и "десятый" на мгновение замолчали.
- Когда я уложу "одиннадцатого" - сразу же вернусь за тобой, - уверенно зло прореагировал на мою реплику "непронумерованный".
- Эй, ребята, хватит болтать! Есть дело, - вынужденно обратился я все к тем же небуйно помешанным "пятому" и "десятому", - хотите посмотреть, как я уложу этого кретина с кием в руке?
- Марка Карловича? - сконцентрировался "пятый".
- Его родного. Если получится - вместе посмеемся!
- А если нет, то вместе поплачем? - съязвил "десятый".
- Если нет, то тоже посмеемся... Только по другому поводу, - на свой манер развил тему неунывающий "пятачок".
- "Пятый". "Пятый". Я "седьмой", - просигналил я, - так хотите вы посмеяться, черт возьми, или нет?
- А что нужно делать?
- Когда биток погонит "одиннадцатого" в лузу и откатится в вашу сторону, возьмите его "в коробочку" так, чтобы рикошетом он задел и меня, направив к вон той центральной лузе, - махнул я - да какая, в конце-концов, разница чем, пусть даже рукой - в сторону противоположного длинного борта.
- И все? - не без подозрения смерил меня взглядом заинтересовавшийся "десятый".
- И все! - убедительно кивнул я в ответ.
- И что будет потом? - просюсюкал "пятый".
- Потом вы будете долго и взахлеб смеяться, - пообещал я.
- Над тобой?
- Нет, над ним, - и я - чуть было не сказал "ткнул пальцем" - в сторону все того же неугомонного ловеласа Марка Карловича.
- Ты что же отнимешь у него кий?
- Да нет, у меня есть идея получше!
Короче, я все же дожал их - и они согласились.
Озверевший биток между тем, как и пообещал, тяжелейшим накатом погнал "одиннадцатого" в лузу.
- А вы молодец, моя душечка, вы очень быстро учитесь, - сказал подраслабившийся Марк Карлович и занял как раз ту позицию, которая и была ему предначертана в моем дерзком и умопомрачительном плане. - Надеюсь, в работе и других играх вы будете так же сильны, как и на бильярде?
- Все зависит от вас, мой босс и мой благодетель, - ловко увернулась от прицельной нападки негодяя моя Наталия и, проводив взглядом "одиннадцатого", свалившегося в лузу, точно переспевшая груша, также заняла именно ту позицию, о которой я молил Господа Бога.
- Вот черт, - толкнул плечом зазевавшегося было "пятого" молодчина "десятый, - я начинаю верить, что у него это может получиться! Давай-ка поможем ему сделать то, о чем он просил.
Не успели вещие слова "десятого" повиснуть в воздухе, как отскочивший от скончавшегося в судорогах "одиннадцатого" биток, грязно ругаясь, направился в их сторону.
- Плотнее, ребята, плотнее, - крикнул я им, - сегодня мы не на параде!
Услышав мой подбадривающий крик, эти двое неплохо сгруппировались и перед тем, как получить зубодробительный удар от битка, успели-таки ответить мне жизнерадостной репликой. В пылу схватки я даже не понял, кто из них, сохранив в себе остатки мужества и смело приняв удар на себя, крикнул:
- "Седьмой" лови ублюдка - только сделай так, чтобы мы потом от души посмеялись.
- Гоните его сюда, ребята, и я обещаю вам настоящее шоу.
Взяв биток, как я и просил их, выражаясь по-футбольному "в коробочку", "пятый" и "десятый", заметно смягчив ударную волну, отбросили его в мою сторону. Перед тем, как встретиться с битком, я напружинился, и когда "полосатый" все-таки достал меня на последнем своем издыхании, я точно кенгуру отпрыгнул от него на весьма приличное расстояние, остановившись в роковой, с бильярдной, и в идеальной, с моей точки зрения, позиции. Прямо за моей, извините уж за назойливость сравнений, спиной находилась центральная луза, не та, что ближе к ГУМу, а та, что рядом с Мавзолеем. Где-то за ней я чувствовал присутствие моего злейшего врага, испускающего сладострастные флюиды в сторону моей возлюбленной, изрядно, кстати, сдобренные ароматом, если я не ошибаюсь, "Hugo Boss". Одного не учел, затеяв эту разудалую игру, недальновидный Марк Карлович: между ним и Наталией встал не какой-нибудь салага или слюнтяй, а я - "седьмой" бильярдный шар! И этим все сказано! Любовного треугольника не получилось: теперь мы стояли на одной прямой.
- Молись - твое время вышло, - прохрипел биток, разогревая мышцы перед очередным, на этот раз так необходимым мне броском.
- Я - атеист, сволочь, - ответил я, - и опустил забрало.
Наталия, изогнувшись, как куница, из которых эти сумасшедшие русские шьют шапки для своих женщин, посмотрела сначала на находящуюся за моей спиной лузу, а потом на меня. Свет ее лучистых зеленых глаз так заворожил меня, что я чуть было не позабыл о предстоящем поступке. Собрав волю в кулак, я крикнул, что было мочи:
- Ну же, моя любимая, ударь! Пожалуйста, ударь посильнее!
То ли действительно услышав меня, то ли назло своему спутнику Наташа сделала несколько пристрелочных движений и неожиданно ни для кого - кроме меня, разумеется - резко вонзила кий битку прямо в область солнечного сплетения.
- Вот, дрянь, - крякнул биток и, подлетев ко мне, со всей дури врезался в мою нижнюю половину.
Ахнув, в свою очередь, от боли, я тем не менее нашел в себе силы правильно сгруппироваться и, воспарив над зеленым сукном, ловко перемахнул через бортик.
- Он сделал это! Он сделал это! - услышал я где-то далеко позади восхищенные крики оставшихся на столе товарищей, заглушаемые ревом долгих и продолжительных аплодисментов.
- Я сделал это, - пробормотал я и, перехватив на мгновение восхищенный взгляд моей Наталии, от смущения изрядно покраснел.
Это была победа. И мне плевать было на то, что они, эти двое, пришли сюда поиграть в только одним им понятную игру. Игру без названия. Что ж! Они играли зло и красиво. Но они играли непонятно во что. А мы, все шестнадцать, - да-да, вы не ослышались: все шестнадцать, в том числе и биток - играли в нашу игру под названием "бильярд". И это, согласитесь, звучит гордо! Они, эти двое, думали, что безусловно управляют нами, что способны нас полностью подчинить. Но мы все оказались не из робкого десятка. Мы доказали им, что мы тоже - чуть было не сказал "люди" - бильярндые шары, конечно, но вместе с тем напористые, костистые и целеустремленные. Долго еще впоследствии при свете неоновых ламп, усыпавших неполномасштабное небо зала, наше и несколько следующих поколений шаров вспоминали мой бессмертный прыжок, вошедший не только в учебники по бильярду, но и в учебники истории тоже.
Однако я, кажется, несколько отвлекся, а между тем вслед за моим прыжком неожиданно произошло то, что никак не входило даже в мои и без того дерзновенные планы отмщения. Вывалившись за борт и сильно ударившись о паркетный пол, я подкатился прямо под правую ногу зазевавшегося на мгновение Марка Карловича. Ничего не подозревавший игрок, сделав шаг навстречу, наступил на меня, поскользнулся и со всего маху ударился виском о внешнюю металлическую часть угловой лузы. Вскрикнув от боли, он с грохотом, как уверяли впоследствии очевидцы, но довольно точно вошел в лузу, после чего рухнул на пол. Глаза его округлились от ужаса и застыли, а из правого виска фонтаном брызнула кровь.