Решение написать о своей жизни достаточно коротко, но понятно, возникло из того простого соображения, что кому-то, например, моим друзьям, знакомым, детям, внукам и остальным, как-то с ними связанными, могут понадобиться сведения обо мне, о моем трудовом пути, о трудностях, которые я испытал, а также о том, каким образом эти трудности были преодолены. Не знаю, требуется ли всем людям вести о себе публичные записи, кому-то они, возможно, и не нужны. Только факт того обстоятельства, что мне почти ничего не известно про жизнь моих родителей, моих тетушек и дядюшек, которых жизнь разбросала по многим городам страны Советов, сам по себе неприятен. А теперь я точно буду знать, что мои внуки и правнуки не будут расспрашивать обо мне у кого бы то ни было, они возьмут в руку небольшую книжонку и в короткое время все про меня узнают...
Я не знаю людей, полностью помнящих свою жизнь - от самого начала. Жизнь любого человека остается в его воспоминаниях отрывками. Словно мозаичные осколки собраны перед круглым оконцем для просмотра на свет, так и наша жизнь - видим мы ее только частями, как раз теми, что надолго запомнились. И чем мы старше становимся, тем мельче осколки мозаики, которые постепенно тают, словно лед на солнце.
1953 год. Внезапно возникший необъяснимый гудок с восточной стороны города - то ли со стороны завода, то ли со стороны железнодорожной станции - застал нас врасплох. Радио работало с перебоями, и мы не знали еще, что умер вождь мирового пролетариата товарищ Сталин. Над комодом в низкой комнатенке, где ютились мы с родителями, висел его портрет с девчушкой на руках. На портрете он был с веселой ухмылкой на усатом лице и по молодости лет я не понимал, почему его все так боялись. Старшие втихаря рассказывали, что за анекдоты о нашей родной партии, о вожде - увозили людей бесследно.
Во всем этом я разобрался только через многие десятилетия, когда приоткрылись некоторые архивы в Москве, когда средства массовой информации донесли сначала крупицы правды, а затем и всю страшную правду об этом человеке. Хотя и сейчас кое-кто души в нем не чает...
Рассматриваю документы, сохранившиеся от моего отца. Нашел только военный билет и трудовую книжку. Родился он в 1905 году в Варшаве, бывшей тогда в составе Российской империи. После начала смутного времени передела Европы перед первой мировой войной, многие украинцы переехали в более тихие места проживания. Так многочисленная семья, где старшим сыном был мой будущий отец, перебралась в более спокойное место: в одно из сел Черниговской области - Новые Боровичи. Там он получил в школе неполное среднее образование, в дальнейшем - в 1927 году - поступил в Украинскую кавалерийскую школу им. С.М.Буденого, которую окончил в 1931 году. В 1933 году отец был уже командиром взвода отдельного кавалерийского эскадрона 50 - ой строевой дивизии. А уже в июне этого же года его уволили в запас в той же должности и в звании старшего лейтенанта. Так неудачно закончилась его воинская карьера. Причина оказалась обычной для кавалеристов, попалась сноровистая лошадь и скинула седока с седла. Получив тяжелую травму позвоночника, отец попал в госпиталь, долго восстанавливался, после выздоровления в Москве встретил свою будущую жену. И со временем зажили они в небольшом городе в трехстах километрах от столицы, имеющем определенную известность: здесь жил когда-то родной брат великого русского писателя Ивана Алексеевича Бунина, который неоднократно посещал это место и написал про природу Средне-Русской возвышенности. Бывали в этих местах и другие писатели. Достаточно вспомнить известный рассказ И.С.Тургенева 'Касьян с Красивой Мечи'.
Да, так именуется река, на берегу которой стоит наш цветущий город Ефремов с населением 35 тысяч человек (2017 год). Отсюда родом был и знаменитый конструктор советских самолетов Владимир Михайлович Мясищев, работавший позднее и с Туполевым и с Янгелем, под руководством Мясищева были созданы бомбардировщики времен второй мировой войны, а также самолеты серии М, например, сверхзвуковой ракетоносец М-5О; самолет его конструкции транспортировал многоразовый космический корабль 'Буран'. О Мясищеве можно много рассказывать, но не в этой книжке. Герой Социалистического труда, орденоносец, специалист, не боявшийся спорить с великим Туполевым... Я вообще не понимаю, почему в городах Жуковском, Москве есть улицы Мясищева, а наш город еще не получил его имя!
Вот в таком немноголюдном и незаметном на первый взгляд городе летом 1947 года я и родился. Но раньше у моих родителей появился небольшой уютный домик в центре, а также мой старший брат Евгений и сестра Тамара. Память легко возвращает меня в давние годы, когда уже окрепшим пацаном я расчищаю наш маленький двор от снега, освобождаю калитку забора, отделяющего сад-огород от близкого тротуара. А рядом прыгает жизнерадостный черный, как уголь, пес по кличке Цыган. Улица называлась Тульской - от бывшего названия губернии. Много позже ее переименовали в улицу Ленина, видимо, навсегда. Из трудовой книжки явствует, что первой работой в Ефремове для моего отца оказалась специальность аппаратчика контактных печей только что выстроенного третьего в России завода синтетического каучука (СК). Перед самой войной отец работал военруком в школе ?1, долгое время у нас дома хранился номер центральной газеты 'Правда', где была напечатана небольшая заметка о его занятиях в классе и прилагалась фотография. Затем часть людей и оборудование предприятий временно эвакуировали, а после возвращения города к нормальной жизни отец какое-то время вел военное дело в школе ?2. Но дольше он отработал - около десяти лет до самого ухода на пенсию в 1965 году - мастером цеха мешкотары, где женщины на швейных машинках шили кордовые мешки для готовой продукции основного в ту пору городского промышленного предприятия - завода синтетического каучука. Долгое время завод СК являлся градообразующим в Ефремове.
Дважды отец брал меня с собой на Украину, когда в отпуске ездил посетить родные места. Ездили мы поездом с пересадками: сначала до Ельца, там ждали следующего поезда, на нем добирались до Орла, а уже затем - до Брянска. После Брянска - до белорусского Гомеля. Из Гомеля направлялись в сторону города Щорс Черниговской области, но высаживались где-то посередине пути на станции Камка. Отсюда то пешком, то на попутной телеге постепенно добирались до Новых Борович. Здесь была чистая песчаная почва, красивая глубокая и очень прозрачная речка Снов, проглядываемая с лодки до дна, большое количество сельских домов, разделенных улицами. Имелся свой спиртзавод, школа, большая сельская библиотека, где по записи позволяли брать мне книги с собой, я уносил их в дедушкин дом, самые интересные залпом прочитывал. Дом, где жили дедушка и бабушка, был широкий и свободный, на чердаке я находил много всякой интересной всячины и донимал всех вопросами о назначении неизвестных заброшенных и навсегда забытых когда-то предметов. В соседнем доме жила младшая сестра отца, и обедали мы всегда вместе. Старикам было около семидесяти пяти лет, в погожие теплые дни они - совсем белые от седины - отдыхали от домашних забот на деревянном чистом крылечке.
На окраине большого сада росли мои любимые вишни, очень высокие и разлапистые, я забирался на них по лестнице, ходил по могучим веткам и собирал в бидон ягоды, спуская затем на веревке отцу. Таких больших вишневых деревьев мне нигде больше не приходилось видеть. Много времени мы проводили на рыбалке. Любили ловить окуней на живца около паромной переправы, в боковых заводях, отгороженных от реки высоким камышом, а также с лодки. Даже с берега в чистой прозрачной воде можно было видеть караулящих добычу маленьких щук. Больших щук можно было поймать на блесну спиннингом. Мы приносили с рыбалки свой улов и бабушка очень вкусно жарила рыбу, а также варила аппетитную уху из небольших окушков. От этих дней, проведенных в украинском селе, у меня остались прекрасные воспоминания на всю жизнь. Люди здесь жили жизнерадостные и очень гостеприимные. Позже мой старший брат Евгений часто ездил в эти места на своей машине и со многими переписывался. К сожалению, когда у всех появились компьютеры и мы привыкли к Интернету, мне не удалось найти родных по отцовской линии через социальные сети. Один однофамилец из Киева, заинтересовавшийся моими настойчивыми попытками найти кого-то из родственников, через неделю сообщил, что берет паузу. Пауза уже тянется больше пятнадцати лет. Да, Украина стала совсем не той страной, которую мы когда-то знали...
Глава первая.
1 сентября 1954 года мать отвела меня в первый 'А' класс Ефремовской школы ?1. Сейчас я уже знаю, что когда-то очень давно три года проучился здесь сам Мясищев, об этом записано на красивой мемориальной доске у дверей школы. Ее я обнаружил, когда наведался к директору и попросил данные из архива о точном составе той самой группы, в которой мы начали обучение. Всего было три первых класса: 'А', 'Б', и 'В'. В нашем 1'А' начали учебу сорок два подростка. Постепенно количество учащихся убывало из-за перехода в техникум, СПТУ, переездов в другие места проживания, в то же время появлялись новые. Но мне захотелось иметь список тех, кто пришел в тот самый первый день к нашему первому классному руководителю Александре Павловне Сахаровой, одному из заслуженных учителей области.
Фотографии того замечательного дня найти мне не удалось. Нашлась только небольшая черно-белая фотка первого дня занятий нашего 2'А' класса, то есть фотография была сделана уже годом позже, в 1955 году, но состав класса остался практически без изменений. Несложно подсчитать, что школа для нас началась более шестидесяти пяти лет назад. К великому сожалению очень многих уже нет с нами, причины - самые разные: болезни, несчастные случаи... Я помню кого-то очень ярко, они оставили неизгладимый след в моей подростковой душе, некоторых помню хуже, а тех, кто учился со мной неполный срок, почти не помню. Конечно, ребята и девчата, оставшиеся работать в Ефремове, встречались чаще; почти все они или работали на нашем заводе СК или имели с ним связь через свои организации, у нас было много общего в жизни: завод расширялся, расстраивался город, работали в разных цехах, встречались на комсомольских конференциях, обзаводились семьями, детьми.
В листке, полученном из школы, перечислены ребята и девчата, начавшие учебу в школе одновременно со мной: Владимир Нечаев, Виктор Фомичев, Николай Мухин, Владимир Урбан, Татьяна Расторгуева, Лариса Кутафина, Надежда Лобанова, Таисия Маркина, Владимир Михайловский, Николай Доброрадных, Виктор Косогов, Татьяна Батюк, Галина Федосова, Галина Губанова, Тамара Шарова, Галина Арапова, Виктор Трофимов, Светлана Чурсина, Михаил Айрапетян, Владимир Брусенцов, Валентина Бакулина, Владимир Зуев, Вячеслав Кудинов, Анатолий Некрицухин, Лидия Панкратова, Юлия Петриченко, Александр Перекатов, Анатолий Тихонов, Валентина Федина, Клавдия Федорова, Валентина Шемякина, Людмила Белобородова, Валерий Денисов, Галина Жданова, Юрий Жебелев, Борис Колчин, Геннадий Козлечков, Надежда Прошина, Октябрина Солопова, Борис Яшков, Татьяна Каштанова. Со мной набралось сорок два человека.
Об одноклассниках подробнее:
Из начальной группы 1-го 'А' 1954 года впоследствии оказались работниками завода СК - Фомичёв, Кутафина, Лобанова, Федосова, Шарова, Арапова, Трофимов, Айрапетян, Бакулина, Николай Доброрадных и автор этих воспоминаний.
Володя Нечаев умер в 2017 году в Москве, в последнее время был генеральным директором ООО 'Агентства 'Нечаев и партнёры' (защита интеллектуальной собственности и внедрение новых технологий в РФ и за рубежом). Мы с ним имели короткую переписку, поздравляли друг друга с праздниками.
Владимир Михайловский - с 1992 года директор учреждения 'Тульский Дом науки и техники'.
Вячеслав Кудинов до ухода на пенсию работал заместителем начальника районного отдела внутренних дел.
Николай Мухин живёт в Санкт-Петербурге, четыре года назад побывал в Ефремове, мы встречались с ним, вспоминали школу.
Виктор Трофимов сейчас живёт в городе Боровичи Новгородской области, однажды долго разговаривали по 'Скайпу', обсуждали прошедшее время, делились сведениями об одноклассниках. О многих из них ни у меня, ни у Трофимова сведений нет. Знаю только, что некоторые не дожили до сегодняшнего дня.
От школы у меня осталось много воспоминаний: игры на открытой баскетбольной площадке, и лыжные прогулки по роще в сильный мороз, когда я умудрился отморозить пальцы на левой ноге, и неунывающий учитель физкультуры Губанов, и крупный красивый директор школы Петров, и мой первый школьный друг Урбан, живший рядом, прямо за баскетбольной площадкой. Но после седьмого класса я из школы ушел.
На семейном совете меня решили отправить в техникум. В то время в Ефремове было только одно средне-техническое заведение, предназначенное ковать кадры для градообразующего предприятия - завода СК. Это был химико-технологический техникум, и находился он напротив нашего дома: через улицу. Родители посчитали, что стипендия студента будет неплохой добавкой в общий котел. Отец получал мало: около восьмидесяти рублей, мать к этому времени уже не работала, по инвалидности она получала всего пятнадцать рублей (кстати, стипендия на первом курсе составляла восемнадцать).
В те времена Ефремовский ХТТ был очень популярен, был жесточайший конкурс, на каждое вакантное место претендовало до семи человек. Я удачно сдал экзамены и стал студентом. При мне учились две профильные группы: технологи и киповцы. У технологов преобладали девчонки, на КИП шли в основном ребята. В нашей технологической группе, начавшей учебу в сентябре 1961 года, было вначале двадцать семь девчонок и четыре парня. При начале уборочных работ нас возили в село на сбор урожая, в основном, на сбор и погрузку картошки, а также свеклы. Часто для этого приходилось жить в предоставляемых временных помещениях колхозов. Учиться в техникуме мне нравилось больше, здесь было веселее в группе. И с нами занимались очень сильные преподаватели: Пикалов Анатолий Федорович (математик), Сопина (химик-органик), Ушакова (неорганическая химия), Оцабрик (процессы и аппараты химической технологии), Соломина (литература) и другие. Подготовили меня в техникуме так хорошо, что в дальнейшем было легко учиться заочно в Новомосковском филиале МХТИ.
У меня хорошо шла математика, Пикалов всегда отмечал мою учебу пятерками и четверками, тем не менее однажды я сильно его подвел. И он долго не мог этого простить. Получилось все при взаимной проверке класса. К нам неожиданно пришли преподаватели других предметов, Анатолий Федорович, конечно, решил вызвать к доске с проверкой домашнего задания своих лучших учеников. Поскольку у него я был лучший, то с меня он и начал. И здесь произошла осечка. Не зная, что будет проверка, я не особенно на сей раз подготовился, меня как раз Пикалов спрашивал накануне. И у доски я неожиданно для него начал откровенно 'плавать'. Он со злостью в голосе вынужден был сказать:
- Садитесь! Ставлю вам кол!
Наверное, у этого добрейшего человека тот кол был единственным за его работу в техникуме. Но зато с тех пор у меня проблем с математикой больше никогда не было, и все семестры отмечались только пятерками.
Хорошо проводились в техникуме спортивные занятия. Даже зимой мы занимались баскетболом и волейболом, для чего арендовали новенький спортзал у только что открывшейся школы ?58 (позже - школа ?4). Проводили турниры по настольным играм. Меня отец довольно рано научил игре в русские шашки и в шахматы. Иногда я даже пытался перейти на стоклеточные международные шашки, но соперников по этой игре в Ефремове не было, никто не хотел в них играть. На турнир по русским шашкам народу набиралось достаточно, причем мы их совмещали, то есть могли играть парни и девчата. Правда, из девчат с удовольствием играли только близняшки Миковы. Как обычно в таких соревнованиях - внутри учебного заведения - начинали играть все, а по мере приближения к окончанию турнира часть ребят игнорировали игру и просто не приходили, придумывая разные предлоги.
Как и полагается в начале учебы лучше всех я знал своих однокурсников-парней, мы занимали две последние парты перед выходом из аудитории. Обычно я сидел на занятиях с Виталием Цветковым, а Валерий Чурсин - с Николаем Фомичевым. Фомичев приезжал из села Поддолгое на велосипеде. Можно было добираться и на пригородном поезде - всего одну остановку проехать, но по времени не получалось: приходил поезд слишком рано, до начала занятий в техникуме оставалось долго ждать. В этих случаях Колька приходил ко мне домой доучивать уроки. Потом он привык постоянно у нас останавливаться, хотя домик был невелик и вскоре стал нам очень низок - так быстро мы росли.
С Виталием Цветковым мы сошлись в трех увлечениях: любили находить и читать хорошие книги, обмениваться фантастикой, а могли до позднего времени играть в футбол на катке, пока нас родители не начинали разыскивать, и, наконец, частенько играли в шахматы и шашки. Правда, в шахматы Виталий играл очень здорово, даже однажды сыграл со мной партию вслепую - не глядя на доску, раньше я о таком только в книгах про великих гроссмейстеров читал. Поэтому мы старались чередовать свою игру, играли то в шашки, которыми я занялся очень серьезно, изучая теорию по найденным книгам, то в шахматы. Но все равно в итоге по сумме сыгранных партий Цветков всегда меня опережал. У него из-за прекрасной памяти и в шашки хорошо шла игра. Еще мы с ним придумали на уроках и переменах сочинять всякие смешные истории про Фомичева и Чурсина. Я писал текст, а Виталий оформлял иллюстрации, у него получались прекрасные рисунки. У меня скопилось несколько таких тетрадей, они долго у меня хранились, много позже мои дети даже рассматривали эти опусы и заразительно смеялись. Постепенно тетради порвались и были успешно выброшены в мусорное ведро. Но страсть к сочинительству у меня с тех пор осталась и, уже работая на каучуковом заводе, я помещал в нашей многотиражке юморески под разными псевдонимами.
В компании с Цветковым и Чурсиным мы с удовольствием гоняли мяч на соревнованиях дворовых команд. Играли за улицу Свердлова, но всегда неудачно. Большерослые ребята с двадцать пятого квартала обычно нас обыгрывали. Мне приходилось чаще всего занимать место в воротах, остальные входили в число полузащитников, нападающих. Это было время, когда наша сборная страны, бывшая олимпийским чемпионом Мельбурна 1956 года и обладателем Кубка Европы 1960 года показывала выдающуюся игру. Мы находили, у кого посмотреть телевизор во время трансляций, которые комментировал Вадим Синявский, и истово болели за таких асов советского футбола, как Воронин, Иванов, Численко, Шестернев, Месхи, Метревели и, конечно, великий Лев Яшин! Вот на кого мне хотелось быть похожим, так же ловко вылавливать из воздуха пущенный мощнейшим ударом футбольный мяч! Но это были только мечты... Заводская команда 'Химик' считалась крепким орешком в чемпионате области, и мы всегда ходили смотреть на стадион в роще, как складывалась игра.
Я уже учился на четвертом курсе, когда наш техникум выставил команду на городские соревнования между учебными заведениями. Это была осень 1964 года. В техникуме появился парень, страстно влюбленный в футбол, он был еще первокурсником, но владел футбольным мячом филигранно. За взрослую команду ему разрешили выступать лишь через год. Такие правила строго выдерживались. Добившись у директора - через физорга - нашего участия в городском турнире, Женя Вепринцев начал собирать команду сам. Меня вытащил на поле вратарем, хотя я не хотел быть крайним, понимал, что слабоват для крупных соревнований.
- Не волнуйся! - сказал он мне. - Мы тебе поможем. И обещаю тебя отдельно потренировать.
Однако в первой же игре против школы ?5, играя против солнца, я умудрился пропустить в ворота простой мяч - он после навеса в сторону ворот юркнул между верхней штангой и моей кепкой. Велико было ликование пришедших смотреть игру учеников той школы, угрюмыми стали лица наших игроков. Во втором тайме Вепринцев исправил мою ошибку, красиво забив ответный мяч. Потом были еще матчи, где мы набирали очки, а у меня прибавлялся опыт. К концу турнира мы с моей бывшей школой подошли лидерами с разницей в одно очко. Тогда за выигрыш полагалось два очка, за ничью - одно. Ребят из Школы ?1 я побаивался, там некоторые играли очень прилично, особенно отличался Володя Михайловский. И встреча прошла очень напряженно. Был момент, когда Михайловского вывели один на один со мной, но в отчаянном броске, выполненном из последних сил, я смог кончиками пальцев перевести мяч за линию ворот. А вскоре после этого острая атака Жени Вепринцева привела к победному голу. Так мы выиграли турнир, и нам всем присвоили третий разряд по футболу. Команде вручили переходящий приз.
В следующем году Евгений вошел в основу 'Химика', а через год его забрали играть за команду 'Штамп' в Тулу. Дальше у него сложилась очень интересная судьба. Он был одним из ведущих тренеров хоккейных и футбольных команд Тулы. Последняя его работа оказалась директором ДЮСШа Тульского футбольного клуба 'Арсенал'. 14 декабря 2013 года, на 69-ом году жизни, будучи в туристической поездке с женой в Таиланде, Вепринцев умер от инфаркта. В Туле учрежден ежегодный турнир, посвященный его памяти.
Глава вторая
Когда я закончил техникум и поступил на работу, начали сносить личные дома на углу улиц Тульская и Лермонтова, а живущие в них семьи переселяли в новый только что построенный пятиэтажный дом в этом же квартале. Такие дома позже стали называть 'хрущевками'. У родителей был выбор остаться в городе и получить в этом доме двухкомнатную квартиру, либо переехать на микрорайон - за старую городскую черту, за три-четыре километра от родных и знакомых. Мать с отцом выбрали свой старый квартал. Так мы очутились в двухкомнатной квартире на третьем этаже с балконом. Общим недостатком квартиры был тот, что она являлась угловой, в ней всегда было холодно в зимнее время года, хотя мы пытались кое-что предпринять. Угловые квартиры в 'хрущевках' всегда отличались такой особенностью. Кое-кто наращивал количество секций у тепловых батарей, но обычно это мало помогало. Мать приняла решение разделить вторую комнату на две небольшие комнатушки, убрав встроенный в ней маленький чуланчик. Нам это позволило создать две спаленки: побольше - для родителей, и поменьше - мне. Я в своей комнатенке кроме пружинной кровати поставил небольшой книжный шкаф и потихоньку набивал его любимой фантастикой. В то время в магазине купить приключенческую и фантастическую литературу было сложно, но иногда удавалось. Фантастикой я увлекся по примеру Цветкова, он брал ее в библиотеках, иногда покупал, занимал у товарищей и соседей почитать. Потом делился со мной, некоторые свои книги оставлял мне. У него была прекрасная память, он не перечитывал книги, как я. Понравившуюся мне книгу я мог через месяц-два читать вновь, как новую, потому что забывал половину содержания. А книги, увлекавшие нас, были написаны самими Стругацкими, Иваном Ефремовым, Станиславом Лемом, Айзеком Азимовым, Виктором Савченко, Георгием Гуревичем. Уверен, что современные любители фантастики не всех этих авторов знают.
В 1965 году Ефремов был небольшим тихим городком, каких много на Средне-Русской возвышенности. Отличался этот город только тем, что в 1933 года здесь был запущен третий в стране завод синтетического каучука, где его получали по технологии, разработанной профессором С.В.Лебедевым. Теперь настало время для расширения территории предприятия для строительства и пуска нового производства СКД, ученые страны разработали технологию получения стереорегулярного дивинилового каучука, который по свойствам был близок к натуральному каучуку. Для этого в Ефремов съехалось очень много всякого люда: строители, монтажники - они построили, да и остались осваивать новые цехи аппаратчиками, слесарями, электромонтерами, лаборантами.
В цех полимеризации и выделения каучука ДК1-3 меня направил однорукий Борис Михайлович Вязов, заместитель директора по кадрам, бывший фронтовик. Вообще-то распределение после окончания техникума я получил в поселок Шварцевский, на витаминный комбинат, но мой старший брат Евгений попросил начальника цеха ДК-5 Сиразиева уговорить отдел кадров оставить меня в Ефремове, как способного парня, который может принести пользу заводу, причем именно в цехе ДК-5. Сиразиев даже дал на меня письменную заявку. Он меня, наверное, тогда и не помнил уже, хотя техникумовскую преддипломную практику я проходил как раз в его цехе, рассчитывал узел хемосорбции. Руководителем практики был определен заместитель Сиразиева Ившин. Это было первое мое знакомство с новым производством СКД, оно совсем не было похоже на старое производство, где выпускали каучук в горизонтально расположенных сосудах - 'слонах' - по технологии газовой полимеризации. Там были низкие корпуса цехов, блеклые эстакады, плохие дороги с разбитым старым асфальтом, где всегда было грязно в дождь. А здесь в соответствии с прямоугольной планировкой стояли просторные светлые корпуса, которые поражали воображение, дороги были свежеасфальтированные, чувствовалось стремление руководства завода поддерживать на новом производстве чистоту и порядок.
Производственную практику в цехе ДК-5 мы с Фомичевым проходили днем, но хорошо узнали и сменных работников. Смен было четыре: 'А', 'Б', 'В', и 'Г'. Сменные работали по четыре смены подряд (ночная смена с 0 до 8 часов, дневная с 8 до 16 часов и вечерняя с 16 до 24 часов), потом время работы смен менялось. Так вышло, что мы с Николаем больше сдружились со сменой 'Б'. И с ними однажды поехали в Москву. Этой поездкой мне и запомнился веселый коллектив цеха ДК-5, технологический узел хемосорбции и все время практики. Смена собралась ночью после последней вечерней смены к автобусу, мы тоже пришли. Загрузились, поехали. Поскольку автобус можно было заказать через завком профсоюза только с целью какой-нибудь экскурсии, то в этот раз заявку оформили для осмотра Третьяковской галереи. Мы с Колькой очень были удивлены, когда при отправлении в Москву обнаружили в автобусе много пустых сумок. Все стало ясно на обратном пути, когда эти сумки оказались распухшими и мешали в проходе. Мы-то с удовольствием осмотрели Третьяковскую галерею, больше мне в ней никогда не пришлось побывать. Но из своих попутчиков там мы никого не встретили, а когда спросили на обратной дороге, был ли кто из них в галерее, они все очень удивились такому вопросу. В те времена это оказалось частой практикой, когда профсоюзные руководители положительно откликались на просьбу трудящихся посетить в выходные какое-то культурное заведение в столице и помогали выделить бесплатный транспорт. Был тогда у завода прекрасный венгерский автобус 'Икарус'. Желающие добирались до столицы и находили в магазинах необходимые продукты питания, заморские фрукты, обувь и другие предметы, которых в Ефремове достать было невозможно. А в заказанные культурные заведения, конечно, добраться времени не оставалось. Обратная дорога обычно была значительно веселее, подвыпившие работники завода пели различные советские песни или рассказывали интересные для нас, практикантов, анекдоты.
Хорошо помню тот день, когда пришел устраиваться на знаменитый градообразующий каучуковый завод. В приемной Вязова было многолюдно. Когда я с документами зашел к нему, Борис Михайлович просмотрел их, хмуро взглянул на меня, стукнул кулаком по столу и сказал:
- Аппаратчиком пятого разряда в цех ДК1-3!
А когда я попытался напомнить про Сиразиева и цех ДК-5, Вязов повторил фразу и поставил свою визу на верхнем уголке заявления. С этим я и вышел. Тогда я был немного огорчен, что не попал в тот цех, где проходил практику. Но, конечно, был доволен, что остался в городе, дома. Моих друзей Цветкова и Фомичева все-таки отправили в Шварцевский. Четвертый парень, что с нами учился, Валерка Чурсин, так и не успел поступить на работу, хотя его тоже оставляли в Ефремове. Из-за того, что он был на полгода старше нас и родился в декабре 1946 года, его забрали в армию. И оттуда два года он писал мне письма. Этих писем уже нет давно, но я все помню, что там было написано. Армия многим вправляла мозги, и после нее мы - молодые парни - смотрели на жизнь по-иному. И до сих пор, несмотря на многочисленные изменения в обществе, на эти обратные революции, на распад так называемой социалистической системы, армия у всех нас, живущих на просторах России, в любом ее уголке, в любом городе, даже таком мегаполисе, как Москва, у всех она вызывает самые противоречивые чувства, но чаще горечь и даже презрение, когда мы вспоминаем такое ненавистное слово 'дедовщина'. Нужно отметить, что дедовщина была всегда и во всех армиях мира, просто тогда мы этого не знали и, конечно, не понимали, как с ней бороться.
Впервые я пошел на работу 5 августа 1965 года. Робко, как говорится в таких случаях - 'на полусогнутых', входил я в кабинет начальника цеха Грачева. Говорили, что он очень строгий. На производство СКД он пришел с цеха полиизобутилена и бутилкаучука 100-112. Тогда в том цехе скопилось много способных молодых инженеров и новое строительство как раз позволило им раскрыться полностью. Грачеву дали самый крупный цех ДК 1-4, таких больших еще на нашем заводе не было, да и не будет теперь никогда. Постепенно от этого цеха отделилось производство ТИБА - цех ДК-4, а после нескольких тяжелых несчастных случаев в отделении сушки каучука цех ДК 1-3 поделили на два: цех полимеризации ДК 1-2 и цех выделения и сушки каучука ДК-3. Второе разделение произошло значительно позже, когда выходили уже на значительную выработку готовой продукции. А я пришел еще в цех ДК 1-3 и в кабинете начальника цеха, увидев несколько человек, решил, что начальником является самый крупный и представительный. Так все покупались, когда впервые появлялись здесь. Грачев Владимир Александрович в пору своего расцвета был живой, как ртуть, очень энергичный, мгновенно реагирующий на все вокруг человек небольшого роста. Мне лично очень нравилось с ним разговаривать, следить за его рассуждениями, выводами. Процесс полимеризации СКД тогда находился на стадии изучения. Подачу на полимеризационную батарею держали не более полкубометра дивинила в час и пробовали разные режимы. Этим меня и послал заниматься Грачев, определив аппаратчиком полимеризации в смену 'Б'. Сейчас я не помню уже, в день я начал работать или с ночной смены. Начальником смены у нас был Давыдов Евгений Алексеевич, старшим мастером - Мальцев Виктор. Первым моим наставником, инструктором производственного обучения был аппаратчик полимеризации Ермаков Виктор Александрович. Нужно сказать, что каждый, с кем мне там пришлось столкнуться, как и везде, имел свой характер, свой жизненный опыт, свое кредо в жизни и... даже не знаю, как сказать еще! В общем, все они, как и положено, были такие разные и в то же время дружные, этого не отнимешь. Сейчас такого нет, люди, несмотря на то, что их на планете становится больше и больше, понемногу отчуждаются, болеют личными проблемами, им наплевать на остальных. А в те времена сменами собирались и ходили в кинотеатры, ездили в походы, на турбазу, в другие города, играли в футбол. Конечно, мы тогда были молодые. Но сегодня молодые так делают? Больше пьют водку по гаражам! Про пиво даже не говорю, его сейчас столько сортов, да еще много импортного! Какие только порожние банки и бутылки по утру у подъездов, в роще, по улицам, у гаражей не увидишь... Никто не возражает, пей в соответствии со здоровьем, но не мусори в родном городе и вокруг него!
В первую очередь Виктор Ермаков стал обучать меня взаимоотношению с людьми, знакомить со всеми. Он привел меня на усреднение, обнял упирающуюся красивую женщину и сказал мне примерно следующее:
- Аркадий! Василий Иванович Чапаев был мудрый человек, он не раз говорил, что всех женщин в мире поиметь нельзя, но стремиться к этому надо!
Чмокнув в щеку, не успевшую отстраниться женщину, он резво отскочил в сторону и помчался от нее, так как она уже размахивала железным крюком.
- Вот нахал! - говорила она, краснея на глазах, как молодая девочка.
Много позже эта женщина - Люся Третьякова - уже будучи на пенсии, приезжала в Ефремов со своей родины, выглядела не как раньше эффектной красавицей, а очень худой, плакала, что не смогла нормально устроиться в жизни, что у нее - онкологическое заболевание. Я понял этот приезд, как прощание с людьми, которых она знала, с которыми много работала. Через короткое время мы узнали о ее смерти.
Жизнь и смерть переплетены в этом мире, без жизни не было бы смерти, никому ее не избежать. Когда умирают незнакомые люди, на это обычно внимания мы не обращаем. А вот когда умирают те, с кем много лет знался, работал, встречал праздники, рядом жил - в такие дни ходишь сам не свой, очень переживаешь. Чем старше становишься, тем чаще думаешь: 'А ведь скоро и твоя очередь!'
Таких женщин, как Третьякова, было много в цехах нового производства. Они откликнулись на призыв о комсомольской ударной стройке, приехав с самых разных мест.
Заместителем начальника цеха по технологии был у нас Марков Борис Александрович. В 1965 году ему было 27 лет, он ходил важный и писал длинные путанные распоряжения неразборчивым почерком. Над ним подтрунивали за глаза, аппаратчик полимеризации центрального пульта управления Валентина Малышева первой при мне дала ему прозвище Маркиз, так за ним и осталось на всю жизнь. Со временем он защитил кандидатскую диссертацию.
Секретарем комсомольской организации цеха был слесарь-ремонтник Александр Изотов. Он вел боксерский кружок в выходные, заочно учился в Московском институте и подменял мастера по ремонту. В тот далекий год цех только сформировался и молодежь была сплошняком - почти половина, комсомольская организация была самая большая на заводе из технологических цехов. При моем появлении Изотов сразу стал нащупывать почву для освобождения от своей обузы, что в дальнейшем ему и удалось. Уже на следующих выборах 'комсомольским вожаком' стал уже я...
Сейчас, по прошествии стольких лет, многое кажется наивным. Но ведь все это было и было именно с нами, в наше время. Приходилось много его тратить на организацию собраний, заседаний бюро, воспитывать 'нерадивых' комсомольцев, организовывать вечера, посещать общезаводские комсомольские мероприятия. Хотя сейчас я откровенно скажу, что все это было искусственным сооружением, без которого малыми силами, малыми затратами люди могли бы добиться того же. 'Не дави на меня морально, лучше помоги материально!' - эту формулу однажды я услышал от девчонки, которую пытался воспитывать - кажется, она была в прогульщиках и по общественной линии мне пришлось этим заняться. Денег у комсомола не было, у меня лично тоже тогда не было - мать сильно болела - поэтому никакого интереса прогульщица ко мне не проявила, хотя немного нравилась.
Главными специалистами, а по-другому - аппаратчиками полимеризации - в смене 'Б' в 1965 году были Виктор Кутепов и Михаил Иванович Демкин. Кутепов был старше меня на четыре года, он сразу отвел меня в рядом расположенную цеховую лабораторию, в которой делали химические анализы получаемого каучука и применяемых для полимеризации каталитических растворов.
- Аркадий! - сказал он. - Ты, главное, не теряйся. Смотри сколько девчонок! Все молодые, красивые. Пойдем, я тебя с Маринкой познакомлю. Егорова ее фамилия. Мы с ней подружились, в кино ходим. И ты себе девчонку найди.
Действительно, в лаборатории тогда были на редкость молодые симпатичные и красивые девчата, особенно привлекательными они выглядели в своих белоснежных халатах. А Маринка Егорова чуть ли не в тот же год стала Маринкой Кутеповой. На свадьбе мне у них погулять не удалось, но был я за них очень рад.
В августе того же года большая группа работников завода сдавала экзамены на заочный факультет Новомосковского филиала МХТИ им. Менделеева. Нас было около двухсот человек. Завод расширялся и решили подковать кадры, так сказать, до высшей кондиции. К нам в заводской клуб 'Химик' привозили на автобусе всех преподавателей на каждый экзамен по направлениям. Я жил рядом с клубом, в ста метрах. Но на первый же экзамен умудрился проспать. Это было так нелепо, что когда я проснулся и понял, что проспал, то был в шоке, наверное, с полчаса. Дома в тот день никого не было, а будильник не прозвенел. Мне сразу грозил весенний призыв в армию, а после двухлетней отбывки захочется ли учиться? Сейчас у меня было желание учиться, да и ситуация позволяла: был холост, работа не такая уж тяжелая, знания после техникума - свежие.
Прибежал я в клуб около одиннадцати часов, но все уже было закончено, меня встретили недоуменно. Один из преподавателей подал мне хорошую мысль:
- Попробуйте связаться с деканатом, позвоните им с почты, телефон я вам дам. Послезавтра приезжают принимать химию на другой поток, может быть, вам и разрешат сдавать с ними. Правда, вам придется сдавать сразу два экзамена!
Конечно, я не сообщил в деканат о том, что попросту проспал. Они бы со мной, наверное, и разговаривать не стали. Созвонился я с институтом, убедил их, что не смог по воле случая своевременно вернуться из командировки - я не любитель врать, но для пользы дела пришлось отступиться от принципа! И мне разрешили сдавать экзамены. Дальше прошло все замечательно, я поступил. Нужно отметить, что не поступило очень мало сдававших экзамены ефремовцев. К тому же слабых мы же и подтягивали. Мне много позже двое парней напоминали, что я им на математике, на химии подсказал удачно, но хоть убейте, ни об одном случае память не сохранилась, все это было, видимо, автоматически, как у всех студентов мира.
В начале сентября нас на трех автобусах отвезли в Новомосковск, прочитали нам вступительные лекции, раздали методические указания и мы, вернувшись к своей работе, начали учиться заочно. Вот здесь-то я и вспоминал с благодарностью моих преподавателей из химтехникума, которые обучили нас в достаточном объеме тем предметам, которые углубленно пришлось изучать в институте, но уже самостоятельно. Я своевременно делал контрольные и получал ученические отпуска для экзаменационных сессий.
Новое производство между тем потихоньку начинало увеличивать выпуск продукции. Подачи на батарею были уже до кубометра дивинила в час, пробовали пускать две полимеризационные батареи одновременно. Всего у нас было смонтировано четыре полимеризационные батареи по тринадцать полимеризаторов в технологической схеме. Жизнь показала ошибочность теоретических расчетов и со временем из этих четырех батарей сделали восемь батарей - по шесть и семь полимеризаторов в каждой батарее. Благодаря разработкам заводских исследователей из центральной заводской лаборатории совместно с цеховыми специалистами были найдены различные схемы подачи катализаторов и шихты: в два, в три потока. Была произведена замена насосного оборудования на подаче катализаторов, антиоксиданта. Конечно, все это делалось не быстро, внедрялось все постепенно. Но цех становился все более продуктивным. Управление процессом перевели с центрального пульта управления, расположенного под крышей отделения, на нулевую отметку, и аппаратчики полимеризации находились теперь у приборов - регистраторов температуры по аппаратам, сами меняли дозировки катализаторов. Этим добились резкого снижение выпуска некондиционного каучука.
Одним из самых ярких людей на полимеризации мы считали Демкина Михаила Ивановича. Родился он в далеком 1922 году, воевал на фронте в Великую отечественную войну и у него была своеобразная контузия в голову: когда он волновался, нервничал, или был под хмельком, голова у него подергивалась и правый глаз подслеповато помаргивал. А нужно прямо признать, что в нашем цехе было что выпить. Тепло, выделяющееся при полимеризации, снимали с помощью циркулирующего в рубашках аппаратов рассола, состоящего из водно-спиртовой смеси. Ребята в сменах специально готовили выпивку из рассола, отпаривая острым паром неприятный запах. Доходило до того, что не принимали смену, если не передавалось по смене ведро отпаренного рассола. Крепость его, видимо, была небольшая, поэтому пили помногу. К счастью, ни разу не пробовал эту гадость и ничего не могу добавить о ее вкусовых качествах.
Начальники отделений вели вялую борьбу с подобным рассоловарением, инициировали увольнение попавшихся на приготовлении. Но помогло только самое радикальное средство - через несколько лет перешли на другой рассол - водный раствор хлористого кальция.
Демкин тоже старался не пропустить возможность даровой выпивки, но все-таки знал меру, и пьяным мы его из завода не выводили. Он был очень впечатлительный человек и очень веселый. Как у всех, у него были свои недостатки. Он мог заслушаться интересного разговора и забыть что-то сделать, порученное ему старшим мастером. Мог приврать что-нибудь для смеха или пользы дела. А мог молча ходить около своей батареи и ни с кем не разговаривать. Однажды его ребята окликнули, когда он уже открыл прием трансформаторного масла в лубрикатор, позвали. Он отмахнулся - не видите, мол, что делаю? Его настойчиво позвали еще раз, показав издали, что всего на секунду. Он нехотя подошел, то и дело оглядываясь на лубрикатор, который мог переполниться.
- Михаил Иванович! - начал тот, кто хотел разыграть Демкина. - Здесь у нас спор возник. Я вот говорю, что ты по-другому все рассказывал.
- А что рассказывал? - сразу заинтересовался Демкин. - О чем речь-то?
Шутник и завел его на любимую стезю:
- Да вот после войны ты приехал в Ефремов, город был голодный, а ты был с фронтовым пайком. Помнишь?
- Ну?
- Вот те и ну! Та баба, с которой в роще договорился встретиться, ведь из-за пайка пришла? Было дело?
- Было... - мечтательно сказал Михаил Иванович, вспоминая молодые годы. Было понятно, что про лубрикатор и открытое для его наполнения масло он уже полностью забыл. - Помню, есть она очень хотела. Я ее накормил, спирта выпили.
- А дальше?
- А что дальше? Когда до дела дошло, она разделась, улеглась здесь же у березок. А я что-то захмелел, мужики, смотрю через хмель на нее, в глазах двоится. Требует с меня, давай, мол, быстрее... С голодухи ее что ли так быстро разобрало, не знаю. Только не скрою - заробел я немного и березками, березками от нее сбежал! Потом весь год старался ей на глаза не попадаться. Такой вот казус у меня вышел. Врать не буду...
Он отошел от ребят и присел у приборов своей батареи, видимо, подобных воспоминаний в голове бывшего фронтовика накопилось достаточно. А когда Демкину пришла пора смену сдавать, и он задумчиво пошел обходить рабочее место, то все увидели его бегущим во всю прыть с криком:
- Какая зараза масло в лубрикатор мне открыла. Там теперь озеро налилось?!
Мне рассказывали про розыгрыш, который устроил Демкину в смене 'В' Василий Иванович Малютин. Обычно между сменами всегда было определенное соперничество. Это во всех цехах наблюдается, не только в цехе ДК 1-2. Как-то Демкин попал в смену 'В', то ли смену кому-то задолжал, то ли его вызвали из-за чьей-то болезни. И Малютин - тоже один из старых работников цеха - принес Демкину обычный технический манометр со вскрытым корпусом и спросил:
- Михал Иваныч! Спорим, что у тебя кишка тонка надуть пару атмосфер?
Это был смертельный вызов. Демкин не терпел, когда кто-то в его способностях сомневался, он сразу весь подобрался:
- А ты надуешь?
- А то!..
Малютин набрал воздуха в легкие и дунул в штуцер манометра, причем мизинцем отогнул пружину. Манометр показал почти четыре атмосферы! Демкин чуть не подпрыгнул от изумления, он вытаращил глаза:
- Ну и ну! Дай я!
Малютин отдал манометр, а Демкин не обратил внимания, на комплектность манометра и стал изо всех сил дуть в штуцер, но стрелка, конечно, даже не шевельнулась. В подобных случаях Демкин только разъяривался, горячился. Он дул так сильно, что покраснел, затем посинел. Потом говорит:
- Ну-ка еще попробуй!
Малютин повторил фокус и опять стрелка ушла почти за три атмосферы. И вновь Демкин дул, затем сдался, хотя нелегко это далось. Ведь у него четкое было отношение к молодежи (хотя Малютин был моложе только лет на шесть). А когда узнал, что его дурачили, то долго изучал устройство манометров и пытался на других применить ту же шутку, но не вышло, все уже были к этому готовы.
Он был совсем невысокого роста, нос - картошкой. Очень любил эротические, матерные анекдоты, просто заслушивался их, а потом заразительно смеялся вместе со всеми. В начале восьмидесятых годов, уже находясь на пенсии, он долго болел и умер от старых военных ран. Когда мы встречались с работниками цеха тех лет, первым делом вспоминали именно Демкина - грустного, веселого, задумчивого... Может, он и не всегда мог откликнуться на призыв о помощи, но его непосредственность, постоянное трудолюбие снискало к нему уважение, и мы всегда жалеем о том, что он умер таким еще в общем-то молодым. Ведь шестьдесят лет - это не возраст для таких людей!
Шестидесятые годы - самый расцвет футбола в СССР. Был развит детский, подростковый футбол, работали футбольные секции. Такие клубы, как 'Спартак', 'Динамо' (Московское, Киевское, Тбилиское), ЦСКА - играли в высокотехничный футбол, собирая полные стадионы болельщиков. Сборная страны, выиграв Олимпиаду 1956 года, почти в том же составе завладела Кубком Европы в 1960-м. Яшин, Понедельник, Иванов, Нетто... В цехе тоже было много любителей футбола. Бывало, прямо на смене при спокойной работе играли в футбол набитой ветошью рукавицей или банкой от респиратора. Банка искрила нещадно, но ни начальник смены, ни пожарники не запрещали нам нарушать технику безопасности, даже иногда сами присоединялись к нам. Как раз у нас в смене появился отличный футболист. Нам дали нового аппаратчика - усатого Тихона Рязанова. В двадцать семь лет он пришел на полимеризацию ко мне стажером, я его всему научил, и он был на очень хорошем счету в цехе. Мы очень к нему привязались и всегда спорили с начальством, если Тихона временно переводили в другую смену. Любили его за честность, трудолюбие, искреннее желание помочь любому на смене. Позже он был членом партийного комитета завода. В середине семидесятых годов его не стало, он утонул на туристической базе, утонул совершенно по-глупому - захотелось искупаться вечерком в одиночестве, да еще нетрезвому.
Тогда разыгрывались первенства завода по футболу среди цехов по разным видам спорта: по легкой атлетике, пулевой стрельбе, волейболу, футболу, русскому хоккею, по лыжным гонкам, шашкам и шахматам. Меня тоже втягивали в цеховые команды.
В футбольной команде цеха ДК 1-2 меня поставили на ворота, иногда только давали возможность поиграть защитником, если появлялся вратарь получше. Хорошо играли за цех тогда Викторы Кутепов и Афонин, Тихон Рязанов, Марков Петр. Наша команда даже однажды выиграла кубок города среди трудовых коллективов предприятий.
Первое мое поручение от комсомола в новой организации, как только я пришел в цех, было шефство над школой. Меня и еще троих девчонок направили пионервожатыми в школу ?8 на микрорайон. Мне пришлось идти одному, потому что у девчонок были молодые мужья, и чихать они хотели на этих пионеров. Меня коробило от такого отношения к комсомольским обязанностям, другие относились спокойно. Кажется, девчонкам объявили выговор с занесением в комсомольскую карточку. Они, наверное, от выговора до сих пор от страха трясутся! А я всегда старался выполнять все поручения и очень неприятно мне было, если что-то не получалось, если меня начинали ругать по общественной и производственной линиям. Поручили идти в школу - я и пошел однажды после работы. Приняли меня там очень хорошо. Преподаватели - тоже молодые девчонки, может, всего на два-три года меня старше, - старались познакомиться, подружиться. Мне показали мой класс, где я должен был быть вожатым, а поскольку близился Новый 1966 год и рутинная работа новым знакомым, видимо, надоела, они собрали по паре рублей, с меня взяли и купили спиртного в ближайшем магазине. Мы продолжили знакомство в учительской. Они узнали, где я работаю, с кем, что читаю, попросили любимые книжки дать почитать. Я слышал их разговоры друг с другом. Для меня приоткрывался иной мир. И хотя я в итоге не сблизился ни с кем из учителей, на всю жизнь осталось это все в памяти. Мне показалось, что я понял их работу, проникся их духом. Это же очень сложно - научить молодого человека, мальчика или девочку, найти себя в жизни, не дать потеряться, как модно сейчас говорить. Иногда я подумывал о том, чтобы перейти работать учителем, быть таким же строгим, но чрезвычайно справедливым, как герой Вячеслава Тихонова в фильме 'Доживем до понедельника'.
При первой же встрече с закрепленным классом мне удалось заинтересовать их игрой в хоккей. Одно дело выйти молодому парню на школьную залитую льдом площадку и одному постучать клюшкой и шайбой о бортик. И совсем другое дело собраться всем классом, разделиться на две команды и сыграть настоящую игру на время. И чтобы кто-то старший справедливо судил такую игру. И чтобы свои девчонки с восторгом болели на этой игре. Ребята были очень довольны моим шефством, но оно оказалось довольно коротким. Мне кроме комсомольских поручений необходимо было готовиться к сессии, сдавать контрольные работы, ездить в Новомосковск сдавать экзамены. Ведь не всегда удавалось сдать все вовремя. Так курсовой проект по 'Деталям машин' мне пришлось готовить два года, я вначале не очень понимал, как за него взяться. Там нужно было рассчитать и начертить настоящий шестеренчатый редуктор. Слава богу, что из-за задержки с курсовым мне не уменьшили ученический отпуск, а могли вообще его лишить и пришлось бы заниматься в институте в свое личное время, отпросившись с работы за свой счет. Но время шло, и учеба постепенно становилась как бы естественным нашим занятием и мало тяготила. Мы уже находили разные возможности. Так однажды, накопив, задолженностей, я смог за одну поездку в один день сдать сразу три важных экзамена. У меня остался день в запасе, и я решил посетить своих техникумовских однокурсников - Цветкова и Фомичева - в поселке Шварцевский.
Для этого пришлось на пригородном поезде добраться до незнакомого полустанка и пешком идти в поселок. Я нашел многоэтажное общежитие, где жили работники комбината, узнал номера комнат и начал искать своих бывших товарищей по учебе. Нашел только Цветкова, он сидел у окна и, по обыкновению, читал книжку. Получается, не изменил своему любимому занятию. Фомичева не было, он уехал домой к родителям. Виталий развеселился, увидев меня, он не ожидал, что в такую глушь кто-то из своих заберется. Он показал, как они устроились и живут, по этажам нам встречались незнакомые ребята и девчата, рабочий день сегодня закончился. Затем с Цветковым мы сходили на искусственное водохранилище, расположенное неподалеку, оно показалось мне очень огромным. Виталий сообщил, что при желании они все здесь могут купаться. Мы посидели на пустынном берегу и вернулись в поселок. Больше времени у меня не было, я мог опоздать на пригородный поезд до дома, поэтому Виталий проводил меня до станции. Годом позже мне удалось вновь посетить поселок Шварцевский и повидаться с нашими парнями и даже девчатами. Через несколько лет там произошли изменения. Виталий женился, и неожиданно молодая пара уехала работать по объявлению на атомную электростанцию в Смоленскую область, то есть они фактически сменили профессию. Много позже этих событий Фомичев приезжал по рабочим делам на наш завод, он уже возглавлял конструкторский отдел комбината. После развала Советского Союза на Шварцевском комбинате начался приватизационный процесс, Фомичев работал какое-то время исполняющим обязанности главного инженера, и в один прекрасный день у него внезапно остановилось сердце. Забыть Николая очень сложно, он как живой стоит перед глазами со своей иронической ухмылкой, вечно спокойный и уверенный в себе человек. Много раз вспоминал, что надо бы побывать в селе Поддолгое, откуда он родом, встретиться с его родными - если кто-нибудь остался. Раньше бывать в тех местах мне не приходилось. И лишь в 2019 году с женой попытался осенью добраться, однако встретиться ни с кем не удалось, село показалось нам полузаброшенным, заросшим высокой травой и деревьями. На окраине встретились целые дома, но людей мы не увидели. Было уже поздно и довольно сыро после дождя, улочка в селе из-за сорняков показалась слишком узкой, к тому же она было не мощеной. Побоявшись застрять, отложили разведку на следующий раз.
Большое количество молодежи в нашем цехе не могло остаться в стороне от всяких увеселительных мероприятий. То было время, когда КВН радовал всех зрителей телевидения, и почти во всех городах готовили свои встречи команд веселых и находчивых. Наш завод исключением не был. В больших цехах обязательно была команда самых-самых находчивых, может, и не самых веселых, как на центральном телевидении, но нужно было видеть, сколько человек старалось попасть на наши встречи. Хорошо, что вход ограничивался пригласительными билетами, а то бы зрительный зал всех не вместил. Болели за свои команды, игры проводились по всем правилам: выход в четвертьфинал, в полуфинал и борьба в финале не на жизнь, а на смерть! Ведущими игры были работники завода Евгений Софронов и Галина Бондюгина.
Из дневниковых записей (рассказ о мучениях с выходом):
На заседании цеховой команды КВН вопрос был поставлен прямо:
- Кто готовит выход с приветствием?
Конечно, все стали осторожно отворачиваться, стараясь не навлечь на себя беду. Это большая ответственность - приготовить выход. Сами понимаете, для того, чтобы понравиться зрителям и жюри, нужен самый оригинальный выход. А где ее взять - оригинальность? Пираты выходили? Выходили. Чарли Чаплины выходили? Выходили. Матрешки выходили? Было где-то. Так можно все перебрать и ничего не придумать.
Саша Изотов, наш комсорг, сказал:
- Давайте сделаем так. Я беру на себя самодеятельность, а ты, Аркаша, займешься выходом. Чтобы, значит, не распыляться.
Распыляться, конечно, не хотелось, поэтому большинством голосов такое решение утвердили. Сначала я сделал робкую попытку сослаться на учебу. Не помогло. Тогда стал напрашиваться, чтобы меня освободили от работы минимум на две недели. Отказали и в этом.
Вот здесь и начались мои мучения. Я стал проводить все свободное время за письменным столом. Сначала в голову вообще ничего не приходило. Я метался от одной мысли к другой, гонялся за двумя сразу, но первые проблески наступили где-то через неделю. Пришла интересная мысль: а что если позаимствовать что-нибудь из сказок? Изотов предложил однажды ввести в выход Бабу Ягу. Я вначале обрадовался и посоветовал ему самому эту роль и сыграть. Представляете: старенькая Яга с бицепсами нашего комсорга-боксера! В принципе Саша даже был не против, но сомнение том, что он толково справится с этим делом, привело меня к мысли от Бабы Яги отказаться. Тем более, что ей нужно на метле летать. Метла, конечно, найдется, цех наш - богатый, но вот полетишь ли на ней? Лично мне такое ни разу не удавалось.
Образы героев народных сказок взволновали мою юную душу, и вскоре я стал обдумывать выход трех троиц: первая - три богатыря, вторая - Вицин, Моргунов, Никулин, третья - ярославские ребята. Это наверняка ошарашило бы публику. Представляете: грусть и трезвость богатырей рядом с Вициным и Никулиным. Замечательно! Но была и здесь загвоздка. Из оставшихся двух членов команды никак нельзя было сколотить еще одну тройку. Я и так, и эдак - не получается. Одну девушку еще можно было выпустить в качестве кавказской пленницы, а вторую - разве лишь в качестве балалайки для ярославских ребят. Но сами понимаете, какая из девушки может получиться балалайка? Горе одно. А арфу вроде бы неудобно. Вот и думай.
Решил я обратиться за помощью к профессионалам. Написал кое-кому письма. Миронова отказалась сразу: - Без Минакера, говорит, выступать не буду!
Рина Зеленая тоже во втором письме закапризничала. Только Стефания Гродзеньска из Польши дала согласительную телеграмму: 'Высылайте командировочные'. А где я столько денег возьму? Пришлось и от ее услуг сразу отказаться.
Выхода опять не было.
Космический - поздно придумывать, так как одну ракету нужно полмесяца клепать, а времени - в обрез. Гномами выйти не решились, подумают, что обманываем: уж больно рослые у нас ребята. Что делать?
Собираю нашу кодлу на совет. Так, говорю, и так. Где выход из создавшегося положения? И вдруг кто-то из присутствующих орет:
- Выход найден!
- Голубчик! - бросаюсь к нему, слишком поздно вспоминая, что ум хорошо, а два лучше. - Родимый! Спас меня!
А он бойко:
- Выйдем все снегурочками!
- И Дедами Морозами?
- Нет, только снегурочками.
- Было! - сказал кто-то.
- А если в буденовках? Ведь День Армии скоро.
- Э, тогда уже День женщин будет. Некрасиво получится.
- А..., а если в противогазах?
- Что-о?!
- В противогазах. Ну эти... с фильтрующими коробками марки 'А' или 'М'.
- А почему в противогазах?
- Так ведь смешно будет. И ново.
Все подумали и согласились, что действительно будет ново и смешно. Цех у нас - сплошная химия, вредных веществ в оборудовании перерабатывается много, поэтому с противогазами мы не только знакомы, иногда без них и работу вести не можем. И мы посчитали, что болельщикам и судьям идея понравится. На этом и остановились.
Теперь вам ясно, что такое выход и как трудно его искать?
Говорят, в комитете комсомола снова затевают встречи КВН между цехами. Опять придется выход готовить. Уйду-ка я пока в отпуск ученический, а там очередной скоро. Глядишь - и проскочу! (27.06.1968 г.).
Глава третья
Несколько лет выступлений нашей команды КВН в почти постоянном составе в итоге привели к тому, что партийный комитет завода просил нас выступить с любыми на наш вкус номерами в подшефных совхозах и колхозах. Сейчас такое вряд ли возможно, а тогда выделяли автобус, и мы приезжали в какую-то сельскую глушь, там был уже готов свой небольшой Дом Культуры или совхозный кинотеатр, причем забитый зрителями до отказа. И нас, как знаменитых артистов внимательно слушали, аплодировали и просили приехать еще.
Завод осуществлял помощь селу механизаторами, там были наши трактористы, комбайнеры, а осенью в выходные дни сменным работникам приходилось обрабатывать и грузить сахарную свеклу для вывозки на приемные пункты. А сколько картофеля с полей убрали! Со временем, когда появилось много соответствующей техники, предприятия перестали закреплять за селом. Сейчас такое и представить нашей молодежи невозможно.
Из дневниковых записей (картинка тех лет почти натуральная):
Заместитель директора Брыксин, отвечающий за шефство, пригласил на заседание парткома тех начальников цехов, которые не справлялись с шефской помощью в закрепленных хозяйствах, и стращает примерно так:
- Вы совсем перестали уделять время селу! Гнать вас из партии надо!!!
Секретарь парткома одобряюще кивает головой. Но молчит. Он же понимает, что завод не селом единым живет, ему промышленную продукцию выпускать надо. С другой стороны, в горкоме партии с ним самим разговор будет такой, что мало не покажется.
- Вот ты, Петрович, - продолжает Брыксин, обращаясь к одному из начальников цехов, - почему своих в совхоз не послал? Хотя бы Иванова. Или Сидорову...
- Это какой Иванов? - встрепенулся Иван Петрович Голиков. - Борис что ли? Но он же два года как помер, Евгений Иванович! А Сидорова в прошлом году на обрезке свеклы забеременела. А сейчас уперлась и ни в какую не хочет ехать на прополку. Вы что, говорит, мне через две недели рожать!
В конце 1967 года мне за активную работу в комитете комсомола и на посту неосвобожденного секретаря комсомольской организации цеха предложили путевку в Италию. Конечно, я согласился, но в этой путевке Тульский Обком комсомола позже отказал. Видимо, кто-то более важный в Обкоме завладел ею. Путевка была комбинированная: Рим - Египет. Кто не мечтал в то время посмотреть пирамиды фараонов и Вечный город Рим? Особенно в молодые годы...
Секретарем комитета комсомола на нашем заводе тогда был Владимир Юрасов. Он меня успокоил:
- Не вешай нос! Не дали в Рим, дадут еще что-нибудь интересное. Я с ними поговорю.
Ту путевку заменили на тур по Швейцарии. Мне пришлось пройти собеседование с сотрудником КГБ Гель Ивановичем Кулаковым. Он меня ласково предупредил, чтобы все подозрительное о товарищах я ему потом рассказал.
В апреле я оформил отпуск и поехал с путевкой в Москву. Нас поселили в гостинице 'Юность', невдалеке от стадиона в Лужниках. Группа была у нас из разных точек необъятной страны: пять - молдаван, пятеро - с Тульской области, пятеро - из Грузии, пятеро - москвичи, пятеро - с Украины. Проживал в одном номере с двумя молдаванами, один был моим тезкой - Аркадий Дикусар. И возраст у него был тот же. Все в группе имели какое-то отношение к комсомолу. Например, старший группы Лева Славин работал в аппарате столичного Обкома комсомола.
Пока проверяли наши документы, оформляли визы - мы ходили по Москве, заходили в валютный магазин 'Березка', где сказали милиционеру на входе, что валюты у нас нет, но скоро появится. Комсомольский международный туризм тогда шел по линии 'Спутника'. Контора располагалась невдалеке от открытого бассейна 'Москва'. Мы довольно часто подходили к бассейну и с удовольствием взирали на купальщиков, которые барахтались в воде, от воды поднимался пар.
22 апреля 1968 года на Ту-134 наша группа прилетела в самый крупный город Швейцарии (по дороге самолёт делал посадку для дозаправки в Вене, поэтому я всегда упоминаю, что посетил также и Австрию) - знаменитый Цюрих. Из прохладных краев мы попали в цветущие яблочные сады. Почему-то это осталось главным первым впечатлением от приезда. Тепло, много солнца и зелень, зелень, зелень - яркая, сочная. И белые цветы на деревьях, которые у нас увидишь только во второй половине мая. Из Цюриха мы на автобусе объехали за две недели всю маленькую Швейцарию, посмотрели основные достопримечательности. Несколько дней запомнились особо своей нестандартностью.
Гидом у нас был француз Роже, общаться с группой ему помогала женщина-переводчик. Шофером был итальянец Тонино. Вообще, Швейцария - очень интернациональна, она делится на три части: немецкая, французская и итальянская. Здесь можно увидеть человека любой национальности. В Москве мы такой пестроты не наблюдали никогда. Нейтральность страны подчеркивается почти на каждом шагу. Это и отсутствие армии, оружия для массовых убийств. Это и отношение к странам с самыми различными общественными строями.
Гуляли мы по Цюриху поздним вечером и набрели на ярко освещенный магазинчик, где за широкими витринными стеклами увидели портреты разных политических деятелей: одноглазый Моше Даян (тогда он был министром обороны Израиля, у нас в стране пользовался репутацией 'оголтелого ястреба', это было время после общеизвестной войны евреев против арабов), Мао Цзе Дун, Сталин. На полочках с книгами среди прочих стояла 'Майн кампф' Гитлера. Внутрь магазина мы не заходили, он уже был закрыт. А вот в магазин, где торгуют оружием, мы заглянули. Сейчас уже не помню цены на разнообразные пистолеты, револьверы, ружья. Но небольшой пистолет нам приобрести было вполне по карману на те 125 швейцарских франков, которые выдали вместо 25 советских рублей.
О Женеве, пользующейся международной известностью, особенно связанной с Организацией Объединенных Наций, у меня осталось довольно много воспоминаний.
Этот очень красивый живописный город расположен вокруг Женевского озера. В нескольких сотнях метров от берега из озера высоко вверх бьет фонтан воды. До сих пор не знаю, искусственный это фонтан или какое-то естественное образование.
В Женеве я заблудился, когда меня послали за недостающей водкой для встречи с членами общества советско-швейцарской дружбы. Не смог сразу найти дорогу в отель, стал спрашивать, но русский язык, конечно, никто не знает. Одна женщина, правда, знала несколько слов и все мне показала. На встрече обменивались подарками. Мне достался деревянный под слоновую кость штопор, я им и сейчас винные бутылки открываю, хотя минуло больше полвека...
По всей Швейцарии, а особенно в Женеве, много травяных часов. Вряд ли такое количество есть в других странах. Просто Швейцария - страна часов и они - везде: на стенах, на шпилях церквей, костелов, на площадях городов, но самое впечатляющее - это огромные клумбы - часы из разноцветной травы. Из травы - цифры, стрелки - деревянные или из тонкой пластмассы. Таких часов здесь сотни, все они идут, показывают точное время. Механизм часов находится под клумбой. Практически все такие часы имеют секундные стрелки, наверное, для наглядности хода.
Дороги, по которым мы колесили по Швейцарии, отличались опрятностью, они были очень ровные, с прекрасной разметкой, в основном - бетонные. Автобус наш был немецкий, внутри - необычайно тихо при движении, хорошо для разговоров, всеобщего пения. Мы часто пели русские песни. Лев Славин был замечательным компанейским парнем, любил шутки, веселье. Задумал он конкурс провести на лучшее стихотворение про сигареты. И припев у него уже был:
- Сигарета, сигарета!
Ты одна не унываешь,
Я люблю тебя за это
И ты сама об этом знаешь!
Прямо реклама про курево отечественного и иностранного производства! Лева предложил всем дать свои четверостишья под псевдонимом, а затем, в конце поездки он обещал объявить результат и вручить победителю приз. Учитывая свою склонность к сочинительству, решил и я заняться стихами о сигаретах, хотя терпеть не могу сигаретного дыма. Многие написали по насколько куплетов, чтобы повысить шансы на приз. Но в итоге я все-таки победил и получил две пачки импортных сигарет - швейцарские и американские 'Филипп Морис'. Они у меня лежали дома лет двадцать, я даже не заметил, как старший брат их использовал по назначению. Вот оно, победное четверостишие:
Я с тобою лазил в горы,
Я делил с тобой печали,
Вместе мы ходили в море
И порой стихи писали!
В последний день пребывания в Швейцарии мы в автобусе пели только про сигареты, благо куплетов набралось штук двадцать...
В Женеве мы жили пять дней на тихой улочке в дешевом отеле. Напротив находился китайский ресторан, никто туда не входил и никто оттуда не выходил, как будто он был на ремонте. Тогда с Китаем у нас были напряженные отношения, связанные с событиями вокруг острова Даманский на реке Уссури, в 230 км южнее Хабаровска. И мы частенько с удивлением взирали на этот ресторан без китайских посетителей.
Однажды нас в конце дня повели в дансинг - вечерний клуб. Пили виски со льдом, очень неприятное на вкус, никогда не увлекался спиртными напитками, поэтому назвал бы то виски чем-то вроде вонючего пойла. Я его очень даже сильно разбавил льдом, но все равно пить не смог. Наши танцевали под оглушающую музыку четверки музыкантов, работающих под группу 'Bitls'. Мы с молдаванами ушли пораньше, уши стало ломить от шума, и голова разболелась. Прошлись по улицам ночной Женевы, все первые этажи - магазины, витрины отражали одежду, обувь, часы, все товары мира. Хотя и закрыт магазин, но мы с интересом подходили и через витринное стекло все цены видели: в швейцарских франках и американских долларах. Во время этой прогулки увидели набольшую автоаварию: водитель, наверное, уснул за рулем и врезался в витрину. Сразу приехала полиция. Мы немного посмотрели на это происшествие и пошли в отель.
Утром я проведал соседний с отелем магазинчик - купить каких-нибудь сувениров. Магазин был частный, колокольчик сразу звякнул, и ко мне засеменила хозяйка, даже неудобно стало. Там были хорошие шариковые ручки, я такие только во сне видел. И, конечно, купил три штуки разных. Правда в большом, видимо, государственном магазине, подобные ручки встречались раза в два дешевле. Я их накупил штук двадцать, мне многие знакомые заводчане и родственники заказали, у нас тогда шариковые ручки только появлялись, они были простенькие и довольно дорогие - начиная с трех рублей, а здесь - можно сказать за бесценок (от половины франка до двух).
Наш затейник Славин взял из Москвы футбольный мяч и в один из дней предложил мужчинам размяться, поиграть в футбол. Поскольку разговор состоялся в женевском отеле, мы были в недоумении.
- Какой футбол, Лева? Мы же - за границей!!!
- Посмотрите, какая погода! А трава? Найдем поляну и погоняем мяч, поделимся на две команды. Девчата поболеют.
На следующий день после обеда наш автобус взял курс за окраину Женевы. Мы нашли настоящее футбольное поле с воротами, огражденное низкой оградкой. Ребята обрадовались, ведь почти одна молодежь была. Разобрались на две команды, и началась игра в одни ворота, которые я и защищал. Через несколько минут подкатил на автомобиле какой-то хорошо одетый мужчина, выразил внешнее недовольство, стал жестикулировать. Потом уехал. Переводчица нам сказала, что это хозяин стадиона, требовал заплатить за эксплуатацию поля, но, узнав, что мы из России, быстро остыл и убрался восвояси. Водимо, понял, что от нас ничего не добьешься. Или оказался филантропом.
Играли мы долго и самозабвенно. В конце игры при отчаянном броске за мячом я перевернулся в воздухе и головой ударился о землю. Встаю, а в голове - звон, голова кружится. Еле последние минуты доиграл, в автобусе меня затошнило, еле доехал. Медсестра наша обеспокоилась, дала каких-то таблеток, капель, уложила меня в постель и вызвала врача из советского посольства. Диагноз: сотрясение мозга средней тяжести. Врач предложил везти меня в клинику, а это - по меньшей мере несколько дней. Но я-то не на работе, не дома, я - в туристической поездке. И вообще стало вырисовываться, что я могу застрять в этой Швейцарии, ведь через несколько дней экскурсия заканчивается и нам нужно улетать на Родину.
Конечно, я наотрез отказался ехать в клинику, врач пожал плечами и убыл. Я остался лежать в постели, наши группой пошли в кинотеатр смотреть научно-популярный фильм о появлении жизни. И хорошо, что я не пошел с ними, многим фильм не понравился. Тем более никто там на русский язык фильмы не переводит.
Мы смотрели чуть раньше американский боевик 'Бонни и Клайд'. Там и без перевода все было ясно. Афиши в больших городах гласили, что наиболее популярными фильмами в те времена в Швейцарии были французские - про Анжелику, Фантомаса, которые и у нас были в прокате. Но нам понравился фильм про Бонни и его подружку, хотя там было много крови, трупов. Это был первый американский боевик в моей жизни. Интересно, что в России по центральному телевидению его в сильно урезанном виде показали только через 25 лет, уже после обратной революции.
Запомнился мне Сен-Готардский перевал, весь заснеженный. Здесь когда-то Суворов с русскими войсками переходил Альпы, чем обессмертил свое имя и своих солдат. Запомнились невзрачные неуютные скалы, а также памятник в виде креста, высеченного на прямоугольном гранитном постаменте, и пронизывающий холодный ветер высоко в горах.
Мы посетили очень хороший богатый музей искусств в Цюрихе. Экспозиции картин известных и не очень известных авторов напомнили мне день, когда мы с Колей Фомичевым ходили по залам Третьяковской галереи - прошло-то всего три года. С гидом ходила израильская группа. Одна девушка из этой группы, услышав русскую речь, подошла к нам, мы познакомились. Она с родителями уехала в Израиль из Минска, когда ей было несколько лет. Все они были из института искусств, посетили уже несколько музеев мирового значения. Я ради любопытства взял у нее автограф. Она написала в моей записной книжке и по-русски и на индиш. Было интересно видеть, как пишут слова справа налево. Я спросил Токарскую - так была ее фамилия, зачем они воюют с арабами? Она ответила в том смысле, что это их жизнь, их политика - она никого не касается. Сказано было с улыбкой, не зло, мы расстались друзьями.
Нужно добавить, что в Швейцарии я заснял десять кинопленок на свою любительскую кинокамеру 'Аврора'. Меня заразил кинолюбительством в 1967 году начальник смены соседнего цеха Назаров Александр Изосимович. В то время у него созрела мысль снять фильм 'Один день секретаря парткома' про выходца из нашего когда-то совместного цеха ДК 1-3 Грачева. Я даже заинтересовался написанием сценария, стал покупать литературу про любительские фильмы, а затем как раз перед туристической поездкой купил себе кинокамеру 'Аврору' за 70 рублей. К сожалению, пять кинопленок не получились, они были с вещами в багажном отделении и оказались засвечены, полагаю, что это сделано было спецслужбой (просто не вижу другой причины). Остальные пять коробочек я нес в кармане костюма, и они сохранились, я проявил их и долго еще смотрел на своих товарищей по далекой Швейцарии, цветущие сады весеннего Цюриха, мрачный дом, где жил Байрон у Женевского озера, да еще многое другое. Со временем кинопленки сильно выцвели, а затем и кинопроектор сломался. На смену кинопленке пришла видеопленка, но перевести с одной на другую у меня никогда не будет возможности. Все осталось только в памяти, да на бумаге.
Уже по приезде в Ефремов я в комитете комсомола довольно подробно рассказал о поездке. Володя Юрасов заинтересовался Славиным:
- Да ведь Левку Славина я хорошо знаю, он у нас в Швеции группу возглавлял. А затем его от руководства туристическими группами отстранили, потому что там парень один остался. Собираемся мы в отеле домой в последний день, нам улетать уже через два часа из Стокгольма, смотрим: Пашка пропал. Так и не нашли, а он уже после в аэропорт позвонил, попрощался, сказал, что попросил политического убежища. Значит, простили Левку? Но раньше он работал в центральном аппарате ВЛКСМ, а сейчас очутился в Обкоме, значит, понизили...
В 1968 году сильно ухудшилось здоровье моей матери. Она часто лежала в больнице, после Швейцарии я застал ее в санатории в Горках, под Москвой. У нее ухудшилась работа почек, было подозрение на туберкулез. Отец с 1965 года жил на пенсию в 57 рублей. В общем-то много денег уходило на лекарства. И в квартире все пропахло лекарствами. Летом родители потихоньку занимались на даче, у нас там были посажены яблоньки, вишни, много смородины, мать выращивала ягоды. Вначале ягод было много. А затем все это стало исчезать, мать не могла уже много сил отдавать саду, отец нервничал, бывало, они ругались. Я не всегда понимал причины их споров, был младшим сыном в семье и не при мне, в основном, складывались их отношения.
Приходилось много работать, делать контрольные, ездить в институт, сдавать задолженности. В цехе мне присвоили седьмой разряд аппаратчика полимеризации, работать было интересно, да и коллектив, хотя и обновлялся, был по-прежнему дружный. Летом ездили на турбазу, зимой - в рощу, катались на лыжах, гоняли по снегу в футбол. Меня ставили на подмену старшим мастером на полимеризации.
Много пришлось выступать в спортивных состязаниях за цеховые команды: по футболу, волейболу, легкой атлетике, шахматам, шашкам, теннису. Дошло до того, что меня включили в сборную завода по легкой атлетике, и трижды мне пришлось тренироваться на сборах, а затем мы ездили в Тулу, Новомосковск на областные соревнования. Мне пришлось участвовать в эстафетном беге 4х100 метров, в прыжках в длину, а также в моем любимом виде спортивной программы - в метании копья, где я был неизменным чемпионом завода и города.
У нас был свой тренер по легкой атлетике, он занимался со мной индивидуально, требовал, чтобы я перед началом занятий в секции предварительно разогревал мышцы. Наверное, я их не так разогревал, и в конце концов растянул связки и бросил легкую атлетику, так как при метании копья стал чувствовать сильную боль в правом плече. И очень долгое время не мог спать на правом боку.
Между прочем комсомольские дела в цехе шли прекрасно. Молодежь подрастала и постепенно выбывала из комсомольской организации, достигая 28-ми лет. И сдавал я свои секретарские полномочия при значительно уменьшившемся составе, осталось - если мне память не изменяет - тридцать восемь человек.
Потихоньку я приближался к окончанию своей учебы в институте. Задолженностей у меня не было, в зимнюю и летнюю сессии приходилось интенсивно заниматься, сдавать зачеты, курсовые проекты. В нашем цехе я учился в Новомосковске один. И однажды, приехав с летней сессии, попал на медицинское обследование, которое затеяли врачи, обнаружив общее ухудшение здоровья работников нашего нового производства. Оставался из врачей только парень с электронной аппаратурой, мне пришлось два дня провести с ним. Он делал электрокардиограмму, еще какие-то исследования и попутно отвечал на мои вопросы по этой неожиданной проверке. Кстати, именно эти обследования позже привели к переходу на трехсменный график работы цехов ДК-1-2, ДК-3, ДК-4, а также к выдаче ежесменного лечебно-профилактического питания. Из рассказов врача, который оказался кандидатом медицинских наук, я четко уяснил одну вещь, над которой раньше не задумывался. Парень знал, что в цехе имеется спиртовый охладительный рассол. Он пояснил мне, почему людям нельзя увлекаться приемом алкоголя. Мозг человека омывается кровью, которую качает сердце. Кровь снабжает мозг кислородом. Когда в кровь попадает спирт - в любых количествах - то он может растворять частицы мозга, состоящие на 60% из жира. Люди, много потребляющие спиртного, со временем тупеют, потому что мозг теряет свои свойства, поверхность его и масса постепенно снижается. Мне это сложно было понять, специальностью я владел другой, но в том же духе я впоследствии вел профилактическую работу с любителями водки и самогонки, встречающимися в наших цехах. И скажу совершенно серьезно, что часть моих рассказов про влияние на мозг спиртосодержащих веществ помогала; не все, конечно, боялись сразу отупеть, но достаточно было таких, кто с пьянкой порывал полностью и со временем становился хорошим работником.
Не могу не отметить появление в нашем цехе молодого специалиста, присланного по направлению после окончания учебы в Воронежском технологическом институте - Золотарева Валентина Лукьяновича. С Воронежа в тот год - 1971-ый - приехало несколько человек. Золотарев попал в мою смену аппаратчиком полимеризации того же разряда, что и я. Все инженерно-технические места были заняты и временно всех разбросали по цехам аппаратчиками. Валентина прикрепили ко мне и несколько дней я показывал ему цех. Буквально через несколько дней Золотарева перевели работать с командированными к нам специалистами, готовившими схему автоматического регулирования процессом полимеризации. Чуть позже его забрали в ЦЗЛ в водную лабораторию. У него сложился хороший трудовой путь у нас на заводе - до главного инженера, затем он переехал в Москву в ВПО 'Союзкаучук'.
Глава четвертая
В марте 1972 года мне, как получившему диплом инженера, предложили перейти в цех 100-107 мастером смены отделения 105. Поскольку в своем цехе мне места не было, я согласился. Написал заявление у начальника нового цеха Арнольда Ивановича Ладушкина, в его кабинете. В свое время он возглавил цех 100-112, сменив Варибрус Николая Ивановича. И уже при нем цех разделили на два цеха: 103А-112 и 100-107 - по выпуску конечного продукции. Очень эрудированный специалист, мы его уважали за строгость и справедливость. Здесь я вновь начал работать в смене 'Б' - у начальника смены Виктора Полещука; с ним мы вместе заканчивали институт. Заместителем начальника цеха был другой наш сокурсник - Колпаков Владимир Николаевич. Оба давно здесь работали, были старше меня и помогли изучить цех.
В отделении 105 цеха 100-107 тоже получали каучук, но только полиизобутиленовый, в его макромолекуле отсутствовала двойная связь, поэтому он не годился для выпуска резины - двойные связи в молекуле каучука позволяли легко добавлять в него сажу и другие наполнители, что позволяло получать разные резиновые смеси, а уже из них - автомобильные покрышки, камеры, игрушки, шланги и др. В цехе ДК-1-2 именно такой каучук мы и получали, он шел с производства СКД прямиком на склады шинных заводов. В новом для меня цехе получаемый каучукоподобный продукт применялся в основном в кабельной промышленности, он является прекрасным электроизолятором. Выработка здесь была небольшая - до 4-5 тонн в смену, а в цехах ДК-1-2 и ДК-3 она достигала в последние до закрытия цеха годы 150 и более тонн в смену.
Переход в другой цех сразу поднял мой кругозор, по-другому посмотрел я на коллективы цехов изнутри, на другое восприятие технологических схем, на отношение людей к работе. Нужно отметить, что цехи сильно различались. Здесь было очень старое оборудование, но за ним строго присматривали, старались своевременно устранить мелкие недостатки и не довести до крупных неприятностей. А опасности здесь поджидали очень большие, потому что применялся этилен в сжиженном виде. Температура полимеризации на движущейся стальной ленте достигала ста градусов ниже нуля. Аппаратчик полимеризации через смотровое органическое стекло наблюдает за процессом полимеризации изобутилена и с помощью специального металлического щупа поправляет перемещающуюся массу каучука - твердую от сверххолодного испаряющегося этилена - таким образом, чтобы она не соскакивала со стальной движущейся ленты, натянутой в виде желоба между направляющими роликами. У стекол имеется возможность лопнуть по самым разным причинам и тогда возможен пожар либо взрыв, но при быстрой реакции и правильных действиях аппаратчика всего этого можно избежать. Оборудование практически соответствует тому состоянию, что и в 1949 году, когда его вывезли из Германии по репарации. Технологическая схема процесса полимеризации изобутилена и подготовки его к отгрузке в отделении 105 внешне проста, но требует много ручного труда. Главным плюсом для завода является тот факт, что на другом оборудовании получить такого же качества продукцию невозможно.
Правда, имели место у нас обморожения рук при работе на полимеризаторе, но самое страшное - это опасность взрыва. Газообразный этилен с воздухом дает взрывоопасную смесь в широких пределах. много лет назад в отделении 105 был хлопок с последующим загоранием и заживо сгорела женщина - мастер отделения Мякишева. С тех пор здесь установлено много блокировочных устройств, и я первое время с подозрением относился к ним, не верил, что могут они защитить схему и человека. Но они работали и были случаи, когда они нас действительно защищали.
Глава пятая
Поработать в отделении 105 пришлось всего два месяца, а 11 мая меня забрали в армию - на один год рядовым, как требовал тогда закон о всеобщей воинской обязанности в случаях заочного обучения в институте. В это время усилились боли у матери, ее положили в коридоре переполненного неврологического отделения нашей заводской больницы, свободных мест в палате не нашлось. Уже уволившийся перед отправкой и постриженный в военкомате налысо, я зашел в этот коридор, мне показалось, что мать спит. Я был в отчаянье, не понимал, почему все так нескладно получается. Остаться? Взять какую-нибудь справку из больницы для военкомата и вновь отправиться работать - переждать тяжелый момент при родителях? У меня появились нехорошее предчувствие, боялся, что больше не увижу в живых самого родного мне человека... Брат Евгений и сестра Тамара успокаивали меня, напоминали, что у матери уже были подобные обострения. Надежда, что все образуется, все обойдется, и собранные в дорогу вещи, все это привело меня ранним утром к автобусам, в которых нас разместили и увезли в пока неизвестном направлении. Но - ясное дело, что в какую-то армейскую часть великой Родины. Предчувствие меня все-таки не обмануло, больше своей матери я не увидел, ее похоронили через неделю после моего отъезда. В тот день, когда она умерла, мы, видимо, проезжали Азербайджан, связи с внешним миром у солдат в те времена не было. Я тосковал по родным, но народу в поезде было так много, что сильно скучать не давали. Дорога была, как дорога, но ехали очень медленно, к нам призывники добавлялись в каждом городе. И никто не знал, куда же все-таки нас довезут, где будем проходить службу, какие это будут войска. В итоге я попал в Тбилиси, в войска ПВО. Полк находился недалеко от рынка, нас даже отпускали, чтобы мы полакомились хурмой и другими прошлогодними южными фруктами. Под гортанные команды младших командиров отрабатывали строевой шаг, а вскоре нас привели к присяге и готовились мы разъехаться по разным дивизионам. Именно из Тбилиси, сразу как мы сюда приехали, написал я первое солдатское письмо домой.
В полку нам нравилось, было довольно необычно, весело. По команде вставали, по времени одевались, раздевались, по команде ели, ложились спать. В общем, обычная солдатская жизнь. Только на несколько дней попал я на сборы футболистов. Узнали, что я в цехе на воротах стоял - сразу повезли на тренировки полковой команды куда-то в горы. В основном все футболисты были грузины или армяне. Сейчас я думаю, что это 'приблатненные' остались служить в родных местах, по-настоящему их должны были отправить в Россию или на Украину.
Бегали грузины быстро, били по мячу сильно, очень старались показать себя. Вообще кавказцы - физически очень крепкий народ. Против них играть на воротах - тяжело, я просто не потянул. И когда нашелся еще один рослый студент - заочник из Москвы, тоже бывший вратарь, я с удовольствием уехал в полк, продолжал заниматься строевым шагом.
Закончилась подготовка на плацу, и нас развезли по дивизионам. За нами троими (со мной оказались двое восемнадцатилетних хлопцев с Украины - Яицкий и Лысенко) приехала бортовая машина с младшим сержантом угрюмого вида, чеченом по национальности. Фамилия его было Агатиев. Он оформил документы, посадил нас на борт и повез в поселок Вазиани, где-то семнадцать километров от окраин грузинской столицы.
Вокруг стояла сплошная теплынь, оглушающие запахи южной зелени, великолепные зеленые газоны, как ковер. Климат в Грузии - очень впечатляющий, фруктов было навалом в любое время года, и не только на рынке. Наш дивизион оказался строящимся, из техники там была только грузовая автомашина ГАЗ-53, на ней мы и добирались через весь Тбилиси, мимо Тбилисского моря с великолепными пляжами, по пыльной автодороге вдоль молодых абрикосовых деревьев, через железнодорожный полустанок Вазиани с большими складами, мимо офицерского поселка городского типа, где жили в основном летчики со знаменитого Вазианского летного комплекса. Здесь были отстроены абсолютно ровные взлетные полосы, под зеленым травяным покровом - незаметные сверху - в ряд высились самолетные ангары. Их было много, очень много. Через несколько месяцев мы привыкли к шуму авиационных двигателей, а первые дни, недели не могли спать, так как самолеты взлетали практически непрерывно. До ближайшего летного полка от нас было около двухсот метров, туда через защитный ров мы и ходили с солдатскими термосами за чаем, кашей, борщом, хлебом, маслом, за тем, что составляло солдатское довольствие.
Вазианский строящийся противоракетный дивизион больше 25 человек при мне не насчитывал, иногда оставалось 6-8 человек. Вначале мы строили себе дом из деревянных фабричных заготовок. Торопились до зимы, так как спали сначала в огромной палатке, где были в два ряда установлены койки. Когда количество солдат увеличивалось, надстраивали второй этаж коек. По натянутому тенту палатки в конце мая, в июне ползали огромные пауки - фаланги с бархатистым красно-черным туловищем. Говорили, что они ядовиты, и мы боялись их укусов. Я старался заснуть, закрывшись одеялом с головой. И всю ночь прислушивался, не упал ли на меня сверху паук. Иногда казалось, что он уже под одеялом и начинает меня кусать. Бывало, вскакивает кто-то со слабыми нервами, свет включает и ищет у себя в койке! Потом одного из нас фаланга действительно укусила за палец в самый ядовитый для нее месяц. Так как парень остался жив и даже ничего плохого кроме страха не натерпелся, мы перестали обращать на этих пауков внимание, наработавшись за день, спали как убитые.
Рядом с палаткой протекал искусственный арык шириной около пяти метров и глубиной не менее двух. По нему вода текла на поливку совхозных овощных культур и в сады. В арыке водились красивые верховодки с хорошую ладонь, и летом мы любили ловить их на червячка, затем солили и сушили. В жаркие дни в арыке купались. Иногда здесь появлялись небольшие черепашки, самые настоящие, примерно с обеденную тарелку, они плавали по воде, мы ловили их, кто-то возил домой. Я не брал черепах домой, мне их было жалко.
Нужно сказать прямо, наша жизнь в Вазиани не была похожа на армейскую. Я бы скорее назвал это трудовым лагерем, где перевоспитывают людей с ленцой. Мы много научились здесь делать, например, работать с топором, выполнять несложные плотницкие работы, вести кладку фундамента, штукатурить и т.д. У нас достаточно было отдыха на природе. Здесь была очень высокая густая трава, мы в палатке не успевали ее убирать, и в ней водились разные южные паразиты, о которых и говорить неприятно.
Нас возили в Рустави зарабатывать цемент для строительства дома, мы разгрузили несколько вагонов цемента на железнодорожной станции Вазиани. Надевали респираторы, очки, брали лопаты и ссыпали цемент из дверей вагона вниз за рельсы. И уже со станции возили цемент на территорию дивизиона. Очень была тяжелая работа, а работать так приходилось целый день, и после нее кровавые круги от очков оставались у глаз.
Однажды для своего строящегося дома ночью поехали и сняли шифер с какого-то заброшенного строения, встретившегося по дороге. Командовал у нас тогда капитан Остапишин, он сменил ушедшего на повышение подполковника Латыпова.
Кроме купания, рыбалки, телевизора были и еще развлечения. Так, запомнились наши вояжи за помидорами и за виноградом в совхозные поля и сады. Обычно это происходило в выходной - воскресенье. Двое брали рюкзаки и шли за километр на охраняемые объездчиками поля. Конечно, подходили осторожно, старались не попадаться на глаза, а, увидев грузина на лошади, бегом сматывались. Поля и сады были огромные, а много мы взять не могли, поэтому сторожа больше пугали нас, никогда за нами по-настоящему никто не гонялся, думаю, что они нам сочувствовали. На пять-восемь человек приносили обычно два неполных рюкзака винограда и в такие дни не ходили за ужином, было не до него.
С полтора километра от нас росла маленькая роща с абрикосами, правда, дикими, но их мы тоже с удовольствием ели. Там же ребята брали шелковицу, но я ее не любил и не ел, не знаю, что в ней находят хорошего, мне она была не по вкусу.
Мы построили к холодам дом, нас стало больше на пять человек за счет демобилизирующихся в ноябре. Такой порядок частенько в армии практиковали в те годы: перед расставанием со службой солдат направляли для помощи в подразделения, где велись строительные работы. Однажды поехали ребята за песком, машину занесло на повороте, и она перевернулась. Лейтенант в кабине сломал руку, один солдат в кузове отделался ушибами, а другой погиб. Водителя Елкина отдали под суд, и вместо увольнения он попал за решетку. У нас был настоящий траур, приезжали родители погибшего. Все это даже вспоминать тяжело, мы очень переживали, хотя и знали друг друга всего несколько дней.
Очень живописно выглядел наш дивизион в холодное зимнее время в конце декабря 1972 года. Наверное, это была одна из единственных такая снежная зима в тех теплых местах. Снег поднимался выше пояса, мы ежедневно делали дорожки по нужным направлениям: к умывальнику, в туалет, в сторону Вазианского летного полка для возможности принести пищу... Через пару недель мы стали замечать, что самая высокая гора, видимая с нашей точки, стала потихоньку меняться, усыпанная снегом вершина снизу начала темнеть, а вскоре снег остался только на самой верхушке. Так же и у нас на территории дивизиона снег потихоньку таял и появлялась земля, из которой на солнцепеке стали тянуться зеленые листики травы.
Чечен Агатиев, который нас из Тбилиси привез, при капитане Остапишине стал мало управляем, дерзил командиру, однажды напился, попал на гауптвахту. Его каптерку капитан передал мне, вскоре мне присвоили смешное звание ефрейтора, а затем дали младшего сержанта. К концу года службы я стал сержантом. Только уже дома, в Ефремове, пришли документы на присвоение мне первого офицерского звания - младший лейтенант. А пока мы вкалывали на равных, копали ямы под фундамент дома для офицеров, ездили стрелять из автомата в боевой дивизион. Этот дивизион находился довольно высоко в горах, была весна и далеко внизу видны были стада коз с пастухами. Как на старинных кавказских картинах и в стихах великого Пушкина:
'Кавказ предо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины...'
Дважды за год я был в отпуске. Солдату дают отпуск на несколько суток за примерную или отличную службу, а также, в виде исключения, при чрезвычайных обстоятельствах для поездки на родину. Только нас привезли в Вазиани, как до меня дошло письмо о смерти матери. Ее уже похоронили 15 мая, а письмо я получил только в начале июня. Командир полка без разговоров отпустил меня в отпуск. А второй раз отпуском меня отблагодарили за примерную службу. Поэтому в армии служил я меньше одиннадцати месяцев. В последнее время мне платили 20 рублей 80 копеек в месяц, я на эти деньги купил болгарский портфель в Тбилиси и покинул Грузию навсегда.
Глава шестая
Вернувшись домой, уже через три недели я вновь поступил в цех полиизобутилена. Работая мастером, начал подменять начальников смен перед их ежегодным отпуском. Затем Ладушкин назначил меня начальником смены 'А', я заменил ушедшего на пенсию человека - заслуженного ветерана труда. В первый месяц, как ни старался, выше последнего места моя смена в социалистическом соревновании не поднялась. На следующий месяц мы стали третьими, через месяц - вторыми, и, наконец, первыми. Но на подведении итогов я уже не попал, поскольку перешёл работать в заводоуправление.
Здесь следует добавить, что в этот период моей жизни именно в цехе 100-107 мне повстречалась необыкновенная молодая девушка Аня, с которой впоследствии я связал свою жизнь, и у нас родились два мальчика с разницей в два года. По прошествии детства и юношества оба закончили Ломоносовскую химическую академию в Москве. Дмитрий остался работать в столице, а Роман приехал в родной Ефремов, работать на нашем любимом заводе СК.
В конце августа 1974 года меня вызвал в один из рабочих дней заместитель главного инженера по технике безопасности Владимир Наумович Вогман. О причинах вызова я не догадывался. Зашел я к нему в кабинет на второй этаж нашего старого заводоуправления. Там площади кабинетов были небольшие, люди теснились в них по двое, по трое, по пятеро.
Сам Вогман находился в одном кабинете вместе со своим боевым помощником - старшим инженером отдела Клесаревым Александром Николаевичем. Он попросил его выйти в общий отдел и сказал:
- Я добился введения новой должности заместителя начальника отдела. Присмотрел несколько кандидатур на эту должность. Ты - тоже в числе кандидатов. Как ты на это смотришь?
- Нормально смотрю, Владимир Наумович! - ответил я, подумав с минуту. - Конечно, в заводоуправлении работать почетно, к тому же, поработав здесь, можно найти другое место... Я бы согласился.
- Хочу сразу предупредить, - нахмурился будущий шеф, - что смотреть налево не позволю. Вырасти и здесь можно...
В то время у меня произошло несколько случаев кратковременных потерь сознания, скорее всего связанных с травмой в Швейцарии. Первый раз это случилось совершенно неожиданно. Во время ночной смены я обнаружил одного аппаратчика в нетрезвом состоянии. На работе нетрезвый человек может совершить любой опасный поступок, повредив оборудование, или получить травму. Мог допустить пожар либо взрыв. Численность смены позволяла обойтись без него, поэтому сразу вызвал представителя цеха охраны и отправил нарушителя домой. Подобная неприятность для смены и цеха всегда нервирует. У меня это сказалось где-то через полчаса после происшедшего, я отключился в дозерном отделении. По счастью пришел в сознание уже на полу. Сразу после работы пошел в поликлинику. Терапевт Чикалова Валентина Васильевна, которая позже долгое время возглавляла нашу заводскую здравницу (профилакторий), сняла электрокардиограмму и отклонений не нашла. Но после того случая я стал наблюдать при сильном волнении по любому поводу полуобморочное состояние. Правда, мне удалось найти способ, как прийти в таких случаях в норму: я делал несколько сильных вдохов свежего воздуха, это всегда помогало. Учитывая, что работа в смене всегда была насыщенной разными нестандартными ситуациями с напряжением нервного состояния, предложение Вогмана было как нельзя кстати, хотя работа в отделе техники безопасности не была приятной и сразу не прельщала. Но освобождала от ночных смен.
Видимо, остальные кандидатуры на появившееся в отделе ТБ вакантное место оказались не совсем подходящими, а, может, их вообще не было, но вскоре я уже сидел в кабинете Вогмана. Клесарев в то время уже подыскал себе другую работу, но еще месяца два помогал мне освоиться на новой должности. Работать здесь было не очень хорошо, потому что сотрудников таких служб не любили на всех заводах, предприятиях, в институтах. Потому что необходимо было во все тщательно вникать, постоянно требовать соблюдения безопасности, как положено. А если не требовать, то, вроде, и отдел такой не нужен. Вспоминаю, что через небольшой промежуток времени - месяца через три-четыре - мой бывший начальник Ладушкин специально приходил по мою душу в заводоуправление и упрашивал меня вернуться в цех 100-107, предлагал перейти своим заместителем, но не уговорил. Работать заместителем в одном из основных технологических цехов было почетно, но поступок со сверхбыстрым уходом от Вогмана я счел несолидным.
К Вогману на заводе относились по-разному. Подавляющее большинство работников завода его не любили, открыто высказывали неприязнь, хотя все отдавали ему должное в работоспособности, говорили, что он - на своем месте. Из-за отношения к нему не любили и работников всего нашего отдела. Но народ здесь работал, в основном, веселый. Мы отмечали свои дни рождения сразу после обеда - отрывались от работы не более, чем на час. При работе в заводоуправлении мне нравились поездки на Воронежский завод СК с целью повышения опыта работы, с этой целью для нас заказывали большой заводской автобус 'Икарус', собирались работники нашего отдела, других отделов, некоторых цехов, и мы за день успевали приехать в Воронеж, обойти интересующие нас цехи, отделы, а затем с песнями возвращались в Ефремов. Были и ответные поездки воронежцев к нам. Сразу нужно отметить, что подобные поездки практически прекратились после приватизации предприятий, у каждого завода появилось свои ноу-хау.
Все самое неприятное при работе в отделе техники безопасности было связано с травмами. Много насмотрелся я на пострадавших, были и смертельные несчастные случаи. Тогда сразу портилось настроение в отделе, на службу Вогмана обращало гневные взоры высшее начальство, он выскакивал из кабинета директора или главного инженера сам не свой, в такие моменты доставалось и нам. Хотя, основная причина травм заключалась, понятно, в расхлябанности работников цехов, в руководящих кадрах этих цехов, а не в личности нашего руководителя.
В цехе ДК-11 погиб слесарь, забравшись в обеденный перерыв в открытый для ремонта крупный аппарат. До обеда в нем производили работы обученные люди, снаряженные в шланговые противогазы, а в обеденное время все ушли из отделения. Сменный слесарь Полоченков, заметив, что никого нет, заглянул внутрь и что-то захотел со дна емкости забрать. Быстро спустился, предположив, что ничего страшного не произойдет, но выбраться уже не смог, видимо вдохнул насыщенный парами толуола воздух. С обеда пришли ремонтники, обнаружили его, быстро достали, но никакие приемы не позволили привести его к жизни. Даже быстрый приезд главного врача Рышкова Юрия Ивановича со специальной кислородной аппаратурой ничего не дал.
Но смертельные несчастные случаи, конечно, были очень редки. Вот без тяжелых случаев редко какой год обходился. В связи с травмами на Вогмана еще давили инспекторы. Технический инспектор Корнеев Борис Николаевич, сильно похожий на своего тезку Ельцина, только значительно ниже ростом, при любом поводе критиковал Вогмана, был недоволен его отношением к делу, старался подловить его в обмане при расследовании несчастных случаев, привлекал к этой работе инспекторов Госгортехнадзора. Старшим группы у тех тогда был Владимир Яковлевич Макаров. За хорошее рвение в работе его забрали в Тулу и там он потрудился до пенсии, потом вернулся к отцу в Ефремов. А Корнеев в 60 лет ушел на пенсию, но отдохнул не очень много, умер после продолжительной болезни. Он нравился нам своей честностью и прямотой. Являлся ярым болельщиком 'Спартака', сам играл в футбол в юности. Мы много с ним общались, часто вместе работали с документами.