Грищенков Сергей Афанасьевич : другие произведения.

Под стягом князя Меркурия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Крупная капля упала на шлем и изумрудными искрами рассыпалась по тусклым от утренней сырости кольцам бармицы. Василек неохотно открыл глаза, поднял голову и посмотрел вверх. Сквозь зеленую листву дуба проглядывало выцветшее небо августа. Дождя не было, но водяная пыль, что осталась от рассеянного солнцем тумана, оседала на широких листьях, превращалась в капли, и они изредка падали вниз. Василек опустил голову и прижался лбом к холке смирно стоявшей лошади. Привычно пахло кожаной сбруей, резким лошадиным потом и пылью. Он почти задремал, когда желудь щелкнул его по шлему: суетливая белка растеряла зимние запасы по дороге к дуплу. Василек отыскал глазами оплошавшего зверька и погрозил ему пальцем.
  - Я тебе! Поозорничай еще, быстро стрелой ссажу.
  Зверек, словно понимая смысл произнесенных шепотом слов, торопливо спрятался в густой листве. Василек не без зависти посмотрел на спящих ратников. Дружинники князя Меркурия и сына боярского Ярополка Тумоша после ночного перехода спокойно спали, расстелив на траве попоны и плащи, положив под головы кожаные седла. Ему же, в лучшем случае, позволялось подремать рядом с лошадью.
   Василек потянулся и настороженно глянул поверх лошадиной холки. Два витязя, верхом на статных конях, в нескольких шагах от него о чем-то мирно беседовали. Рядом с ними старый княжеский слуга Олешич держал наготове боевое копье князя. Зоркие глаза Василька ревниво подметили богатое убранство сбруи боярского коня.
  - Богат твой род, Ярополк, но богатство то большой кровью нажито, - подумал с неприязнью Василек, и тут же мысленно произнес. - А конь у князя все равно лучше. Тебе такого коня вовек не видать. Да, что там, тебе! У Великого князя в конюшнях такого не найдешь.
   Приглушенный топот копыт не дал ему времени развить тему о достоинствах княжеского коня. Всадник в медвежьей шкуре, накинутой на легкий кожаный панцирь, ехал в сторону князя. Его низкорослая и лохматая лошадь, копыта которой были обернуты рогожей, шла мелкой рысью.
  - Ятвяг, - признал во всаднике Василек знакомого дружинника. - Вот уж, птица ночная. Какие он вести привез?
  Василек навострил уши.
  Всадник осторожно объехал Олешича, приблизился к князю, вытянул шею и начал рассказывать:
  - Идут разорванной колонной, князь. Впереди полсотни конных и столько же в хвосте колонны. В середине обоз колесами скрипит, да пешцы полон гонят. Тех не сосчитать. Споро идут, торопятся добычу увезти. Плетей никому не жалеют: ни лошадям, ни волам, ни пленным.
   Князь сделал знак рукой в направлении на юго-запад.
  - Обойдешь колонну по лощине со своими людьми. В ближний бой не ввязывайся. Засыплешь стрелами и сразу уходи, когда за тобой в погоню бросятся. А будут коней поворачивать, опять нападай.
   Ятвяг с почтением наклонил голову и повернул лошадь в лагерь.
  - Всех буди! - напутствовал его Олешич. - Да шкуру медвежью сбрось, а то в пылу схватки примут за литвина.
  - Вот, леший! - недовольно прошептал Василек. - Слуга, а какую силу возымел, что указывает старому воину. Кто в княжеском тереме живет, тот всегда в чести.
  Недовольство его было особого рода: осторожное и с почтением. Когда только начал Василек ратному делу обучаться, наставник ему на первых порах достался, прямо сказать, суровый. Старый ведьмак искренне верил в то, что нет лучше няньки для дитяти, чем березовые розги. Да и плеть его не раз по широким плечам невнимательного отрока гуляла. Жестокостью сотворил он чудо: все запоминалось на лету и на всю жизнь в памяти оставалось. Позднее, когда определили Василька в легкую конницу, усвоенные навыки не раз его из беды выручали. Вот только тогда и появилось почтение к ведьмаку. Но воспоминания о боли остались, поэтому держался Василек от старого лешего подальше.
  Лагерь ожил. Звон оружия и доспехов нарушил тишину. Дружинники седлали коней и собирались у передней кромки дубравы, там, где могучие стволы на несколько саженей от земли затеняли густые кусты орешника, дрожащие осины и невзрачная ольха. Василек услышал за спиной злое фырканье чужого коня, который попытался укусить ночного стража за плечо.
  - Вот приглажу кулаком, будешь без коня, - добродушно проговорил Василек, обернулся и тяжелой ладонью хлопнул норовистое животное по шее. Конь, показывая, что урок пошел на пользу, закрутил головой. Его хозяин, щуплый юноша в кожаной рубахе с бронзовыми бляхами на груди, осипшим от простуды голосом спросил:
  - Говорят, литвины крепко бьются?
  Василек взглянул со снисходительной усмешкой на юношу и подумал:
  - И зачем тебя, Арсений, князь в поход взял? Тебе бы книги в монастыре переписывать или толмачом на пристанях служить.
  Эта мысль заставила Василька взглянуть на княжеского любимца пристальнее. Когда-то и его определили в монастырскую школу грамоте учиться, только был он тогда уже на две головы выше сверстников. Азбуку Василек с грехом пополам выучил, но, когда пришла пора читать, буквы стали друг с другом воевать, и сколько он не старался, усмирить их не удавалось. Терпеливые монахи все старались истязанием чрева разум в нем пробудить, считая, что сытое брюхо к ученью глухо. Только и он, ведь, не промах был. Когда накатывало нестерпимое чувство голода, сбегал в монастырский сад или на пасеку. А еще там были погреба, пекарня, коптильня и ледник, в общем, деятельный человек с превосходным аппетитом легко мог утолить свой голод. Но утаить свои похождения от игумена не всякий раз удавалось, поэтому наказания сыпались, как из рога изобилия. Получался какой-то заколдованный круг: чем больше его наказывали, тем чаще он сбегал, а, значит, меньше знал. Князю на него пожаловались. Тот ответил шуткой, что, мол, у каждого человека свой талант, и отправил Василька приглядывать за конями. Притчу о таланте незадачливый ученик знал и представлял его невиданной монетой размером с княжескую гривну. Но, видно, его талант степняки увезли, когда родителей в полон угоняли. Будь у него этот талант, посадили бы напротив его писца и терзали бы грамотой без конца. Василек поежился. Зато на княжеской конюшне он развернулся. Не было отрока сильнее его. Не всякий мужик мог столько сена на вилах поднять и на сеновал метнуть. Лошади у него всегда были ухожены, гривы расчесаны. Там же начал он обучаться и кулачному бою. Сверстники его побаивались, вот и приходилось биться с крепкими конюхами, но и те скоро стали его на посадские бои подальше отсылать. Вот тогда и князь на него другими глазами посмотрел, к ратному делу приставил.
  - Говорят, жизнью своей литвины не дорожат, - прервал воспоминания Василька княжеский любимец. Его слова услышали приблизившиеся княжеские дружинники. Один из них, широкоплечий Нил, добавил:
  - Не щадя себя бьются у своих селений, когда пути отхода отрезаны. Если видят, что дело пропащее, на мечи и копья бросаются, с жизнью легко прощаются. И женщины их такие же.
  - Хватит молодь пугать! Около своего логова любой зверь опасен, особенно, если там выводок, - прервал его седоусый Кондрат. - Бывал я в их землях. Чуть завидят конную дружину, дома свои поджигают и в лес бегут. А дома то - одно название. Деревянный сруб с ямой для очага. Нет там ни печей глинобитных, ни каменных. Скотина вместе с ними живет. Идолами землю оскверняют. Одно слово, язычники!
  - Ну, князья их богаче живут, да добраться до них тяжело, - стал спорить с ним Нил. - Везде болота, через них гати проложены, вехами обозначены, а бревна под водой спрятаны. Так они при приближении чужаков вехи убирают. Пока дорогу будешь искать, они с силой соберутся.
  - Так у нас на Долгомостье то же самое, - вставил Василек.
  - То, да не то! Там своя земля. И встретят, и проводят! - осадил его Кондрат.
  - Да, уж мы их здесь хорошо встретим, только провожать некого будет! - рассмеялся Нил.
  - Чудно выходит, - задумчиво произнес Кондрат. - Ведь не простые литвины в поход ходили. На конях идут, в доспехах и при добром оружии. Как не поверить в то, что чем человек богаче, тем больше в нем корысти.
  - Ты, Арсений, в схватку не ввязывайся, - обратился Василек к княжескому любимцу. - Я за князем поскачу, а ты за моей спиной держись. Я буду вражин из седла вышибать, так тебе труд - их вязать.
  - Один по полю не броди, - добавил Нил. - Раненый зверь вдвойне опасен. Держись поближе к княжеским конюхам да людишкам посадским.
  - А разве пешцы нас догнали? - удивленно спросил Василек.
  - Вот, дозорный! - неодобрительно фыркнул Кондрат. - Сразу после рассвета они подошли.
  - А почему ты думаешь у него древко копья на четверть сажени длиннее, чем у других? - рассмеялся не принимавший до этого участия в разговоре розовощекий Милаш. - Вот на ту самую четверть он древко в землю воткнет, рукой обопрется и службу несет. Со стороны взглянуть, исправный дозорный, а ближе подъедешь, он так сладко дремлет, аж слюни изо рта текут. Арсений, попробуй вытащить его копье из земли.
  Княжеский любимец бросил поводья, ухватился обеими руками за древко и, краснея от натуги, потянул копье вверх. Копье не поддалось.
  - С седла разве вытащишь? - стал оправдываться Арсений. - Опоры нет.
  Тяжелая ладонь Василька обхватила древко и легко выдернула копье из земли, словно сорвала травинку.
  - А ты зубы не скаль! - назидательно сказал Нил, обращаясь к Милашу. - Пешцы свое дело знают. Подошли тихо, как мыши, станом расположились за оврагом, костры не разжигали. Тебе самому об этом Савелий поведал.
  Тот, о ком зашла речь, был самым старым воином в дружине. Услышав свое имя, старый дружинник с усмешкой взглянул на Василька и сказал:
  - Какое же это счастье быть молодым: где встал, там и спал! А у меня под утро так старые раны ноют, что глаз не сомкнешь.
  Отголоски криков и визга прервали разговор. Дружинники стали напряженно прислушиваться. Василек поставил ногу в стремя и легко взметнул могучее тело вверх. Лошадь дрогнула, почувствовав на себе тяжелого седока. Он чуть сжал лошадиные бока ногами, шепча, как заклинание:
  - Ну, Ласточка, не подведи! Ангел мой, будь со мной, ты впереди, я за тобой.
  Ласточка прянула ушами, фыркнула и сделала несколько грациозных шагов вперед. Василек хорошо расслышал слова, которые произнес князь, обращаясь к Ярополку:
  - Как только мои воины ввяжутся в схватку, ударишь на пешцев. Не лютуй. Опрокинешь их, рассеешь и сразу поворачивай в голову колонны. Мы одолеем конницу и подойдем на помощь.
  Ярополк едва заметно кивнул. Князь принял из рук слуги копье. Четырехгранный узкий наконечник копья наклонился, указывая, в каком направлении должны выступать его воины. Дружинники тронулись вслед за ним. В подлеске их кони шли медленно, но, выйдя на открытое поле, стали прибавлять шаг, переходя на крупную рысь, и вдруг сорвались в галоп. И вот уже широкий клин конников с выставленными вперед копьями летел по полю к дороге. Навстречу им тронулся, ощетинившись копьями, плотный строй вражеской конницы. Василек нацелил копье на рослого всадника в круглом шлеме. Копье противника оказалось короче. Василек видел, что его точный удар выбросил вражеского воина из седла. Непереставаемый стук копий о щиты подсказал ему, что клин глубоко вошел в строй, сминая дерзнувших оказать сопротивление. Василек отыскал глазами красный плащ Меркурия, который раз подивился на сверкающий молнией меч в его руке. Рядом с ним в жестокой схватке на мечах сошлись с литвинами Нил и Кондрат. В сутолоке боя копья лишь мешали, поэтому в ход пошли мечи и палицы. Василек воткнул глубоко в землю копье, выхватил меч, но обрушить его удар было не на кого. Вокруг него сражались старые дружинники князя, и отнимать у них добычу было бы непростительной дерзостью тому, кого лишь недавно перевели в тяжелую конницу. Он стал озираться и заметил бегущего вражеского воина. В одной руке у него была рогатина, в другой большой щит. Василек поворотил лошадь и поскакал ему навстречу, прикидывая на глаз, в каком месте он снимет у бедняги голову. Отдалился он от места схватки всего лишь на сотню саженей, дивясь, что заставило пешего воина броситься с таким оружием навстречу своей гибели.
  - Наверное, хозяина торопится спасти, - подумал Василек, скользя взглядом по бедной одежде противника. - Не велика птаха, чтобы мечом тебя рубить. Такую пичугу на лету и плетью можно сбить.
  Но меча в ножны не вложил, напротив, уклонившись от выставленной рогатины, нанес сильный удар по щиту. Видел, как безвольно повисла рука, державшая щит, на землю упала рогатина, и противник рухнул на колени. Василек поднял Ласточку на дыбы, намереваясь лихо отсечь дерзкому голову, и вдруг спину обожгло.
  - Уж не стрела ли? - мелькнула мысль, которая заставила забыть его о вражеском воине. Василек оглянулся и увидел перекошенное гневом лицо Олешича.
  - Покрасоваться решил! - кричал тот в ярости. - Ты должен подле князя быть, за его спиной!
  Не дожидаясь, пока плеть еще раз прогуляется по его спине, Василек пришпорил Ласточку. Умное животное унесло его от всевидящего ока Олешича к месту схватки, где он без труда разыскал свое копье. Догоняя уходящих на рысях дружинников, Василек оглянулся. На поле неумолимо втягивался отряд из городского ополчения с тяжелыми секирами и палицами. Самые резвые из пеших воинов уже бросились вязать выбитых из седел вражеских ратников. Между ними сновали княжеские конюхи, которые ловили оставшихся без седоков лошадей. Возвышаясь над всеми, гарцевал предводителем на своем злом коне Арсений.
  Дружинники Меркурия обходили дорогу с севера по полю, чтобы не объезжать брошенные возы и суетящихся возле них смердов. Ласточка быстро нагоняла отряд, иной раз, всхрапывая, когда под копытами оказывалось тело вражеского пешца. Василек окинул взглядом поле. До самой кромки леса оно было обильно устлано телами воинов.
  - Не сдержал Ярополк своих дружинников или не захотел остановить побоище. Бегущих пешцов с коня рубить, что траву косить - большого умения не надо, - подумал Василек, озирая несчастных.
  Дружинники опять выстраивались широким клином. На острие клина Меркурий и Ярополк, за ними в первом ряду заняли свои места Нил и Кондрат. Их пытались безуспешно вытеснить дружинники Ярополка. Василек прискакал как раз вовремя. Ревниво поглядывая на ретивых удальцов Ярополка, он раздвинул их ряд в центре. Ответом на суровые взгляды был настырный посвист человека, привыкшего к самым ожесточенным схваткам. Среди дружинников было немало умелых воинов. Недовольство княжеским воспитанником не привело к серьезному возмущению лишь благодаря тому, что вдали показались всадники уведенного Ятвягом вражеского отряда. Князь поднял вверх левую руку, и ряды копий наклонились в сторону приближающегося противника. Рука опустилась на уровень плеча, указывая направление удара. Лошади тронулись шагом, потом перешли на крупную рысь, все ускоряя свой бег, но в этот раз дружинники придерживали коней, не давая лететь стремительным галопом. Противник возвращался плотной колонной, поэтому удар клина увяз, зато его крылья петлей обхватили вражеский отряд. Лошади и люди сгрудились на коротком участке дороги. Выбив из седла одного всадника, Василек тут же лишился копья: вражеский меч отсек тяжелый четырехгранный наконечник. Он метнул древко в обидчика, но тот успел выставить щит. Рядом с ним совсем молодой дружинник Ярополка от полученного мечом в лицо удара сползал с седла. Василек подхватил его свободной рукой и вздернул в седло. Бедняга уткнулся лицом в гриву лошади, правая рука выпустила палицу, и она болталась на кисти руки, удерживаемая лишь кожаным ремнем. Василек, прикрыв щитом раненого воина, завладел его оружием. В сутолоке схватки оружие оказалось бесценным. Первый, кто испытал его на себе, был противник молодого дружинника. Василек принял на щит удар прямого меча и, в свою очередь, нанес удар. И, хотя противник успел выставить щит, удар был такой силы, что вражеского воина выбросило из седла. С того мгновения ожесточенный лязг мечей время от времени заглушали мерные удары палицы, и горе было тем, кто не успевал прикрыться щитом. Стало свободнее, и Василек мог спокойно переводить лошадь то вправо, то влево от князя, искореняя любую угрозу нападения со спины. А в честном бою князя не одолеть: меч у него, словно, продолжение руки, кисть всегда выбирает самый неудобный угол удара для противника. В подтверждении его мыслей рослый литвин выронил меч, хватаясь за рассеченный на плече панцирь. Сильным ударом палицы Василек скинул с коня наземь еще одного противника и обнаружил, что биться не с кем. Кони уносили к лесу с дюжину вражеских всадников, за ними гнались молодые дружинники. Василек давно считал себя умелым воином, чтобы принимать участие в погоне. К слову сказать, не так много воды утекло с тех пор, когда он вместо меча носил джид на поясе и метал сулицы. Но разве кто посмеет теперь напомнить славному витязю об этом?
  На невысоком холме взметнулся княжеский стяг, поднятый Олешичем. К нему потянулись всадники. Когда Василек подъехал к подножию холма, его окликнул Нил. Рядом с ним сидели Савелий, Милаш и Кондрат. Чуть поодаль переминался с ноги на ногу Арсений. По возрасту ему следовало быть среди княжеских отроков, но те встречали тщедушного юношу безжалостными насмешками. Юность, проходившая в походах, жестока и уважает лишь силу, выносливость и смелость - те качества, которыми Арсений был обделен. На привале станут княжеские отроки хвастаться своей удалью, а старые воины, для которых служба давно превратилась в тяжкий труд, поведут разговоры о милой им мирной жизни. Вот и жался он к старым дружинникам, надеясь на их покровительство.
  Василек с наслаждением растянулся в траве, закрыл глаза, но подремать не удалось. Кто-то очень спешил, и лошадь, подгоняемая плетью всадника, летела стремительным галопом, да таким, что комья земли из-под копыт падали со змеиным шепотом в траву. Василек приподнялся на локтях и с удивлением проводил взглядом лихого наездника. То был юный племянник Ярополка. Осадив лошадь на вершине холма, он поклонился князю и стал рассказывать дрожащим то ли от волнения, то ли от быстрой скачки голосом:
  - Смерды топоры и ножи похватали, а отдавать не хотят. Ярополк испрашивает дозволения, князь, зачинщиков к коням привязать да по полю пустить, чтобы остальные сговорчивей стали.
  - Нет, - твердо сказал Меркурий. - Что смерды взяли, пусть у них и останется.
  По обескураженному лицу отрока было видно, что он ожидал другого ответа, и теперь ломал голову над тем, как передать слова князя и не вызвать гнев Ярополка. Меркурий угадал мысли юноши и подсказал:
  - Ярополку передай, пусть вспомнит слова из Священного Писания: "Когда будете жать жатву на земле вашей, не дожинай до края поля твоего, когда жнешь, и оставшегося от жатвы твоей не подбирай; бедному и пришельцу оставь это".
  Взмахом руки он отпустил гонца.
  Василек стал размышлять, относятся ли слова князя к топорам и ножам, или к той кровавой жатве, что сняли дружинники Ярополка. Голос старшего товарища отвлек его от этого трудного и непривычного занятия.
  - Вернемся, смоем с себя грязь да пот в баньке, - мечтательно проговорил Нил. Василек повернулся к нему и сказал:
  - В торговых рядах надо баннику получше каравай выбрать, а то в прошлый раз не угодили, камнями калеными стал кидаться. Хорошо, что я за кадкой воды стоял.
  - Тише ты говори, - предостерег его Нил. - Услышит Олешич, плетью приласкает. Не любит он разговоров о нечистой силе.
  - Любит, не любит, а остерегаться ее надо. Иной раз бросишь ковш воды на камни, банник дверь распахнет и из темноты предбанника смотрит, что мы в его владениях делаем. Никто, ведь, до двери не дотрагивается, сама открывается. Вот и говори после этого, что нет его на свете!
  - Князь, верно, три денечка на отдых даст. Ты, чует мое сердце, к своей зазнобе отправишься? - спросил Нил, хитро прищурившись.
  - Какой зазнобе? - с плохо разыгранным недоумением переспросил Василек.
  - Видали мы тебя у терема купца Парфения на Рачевке, - сказал с усмешкой наблюдательный Милош. - Чего таишься от товарищей?
  - Нет, туда я больше не ходок! - заявил Василек.
  - Что так? Дочь у купца на заглядение. Есть, на что посмотреть и к чему прижаться, - с видимым одобрением произнес хитрый Нил.
  - Домовой меня там невзлюбил, - начал рассказывать прямодушный Василек. - Я уже и сватов засылал. И родитель ее благожелательно меня принимал. Мол, князь за своего воспитанника немалое вено за девицу даст. Трапезничать пригласил, чтобы родне жениха показать. Я все смотрю, в тереме притолоки низкие, шагаю, голову наклоняю, а перед трапезной не усмотрел. Домовой притолоку опустил, вот я с брусом лбом и поцеловался. Думаю, ладно, впредь голову сильнее наклонять буду, чай, шея не отвалится. Перед иконой крестом себя осенил, за благодать и честь поблагодарил. Все сели за стол, а я самым последним с уважением к старшим. Так лавка подо мной и развались! Опять домовой проказничает! Гости надо мной потешаются, хозяин головой качает, мол, увальня какого в дом пустил. Принесли холопы мне новую лавку. Сижу на ней, не ем, не пью, чуть дышу, слышу, как скрипит. Опять домовой свои пакости затевает. Тут хозяин решил гостей медом угостить, слуг зовет. А я обрадовался, что силу свою показать могу, вызвался сам из погреба бочонок принести. Положил его, как пушинку, на плечо и бегом в терем. Про домового запамятовал, а он ступеньку у крыльца надломил. Вот я и споткнулся. Бочонок на крыльцо, я на бочонок. Не выдержали дощечки, треснули. Девицы в бане кожу свою медом натирают, чтобы слаще быть. Но я так скажу, когда ты весь в меду, это на беду, коли пчелы близко. Знает домовой, какую пакость учинить!
  - Да, домовой, если не взлюбит, житья не будет! - поддержал Нил. - А я завтра в гостиный двор на Смядынь отправлюсь. Пойдешь со мной?
  - Хотелось бы. Гости иноземные о таких чудесах иной раз рассказывают, что дух захватывает.
  - Чего дивиться русалкам и духам водяным? Я сам один раз с водяным повстречался, - гордо сказал Нил.
  - Расскажи! - потребовал Василек.
  - Было дело, перебрал я немного заморского вина. Голова шумит, перед глазами все вертится. Вот я и подумал, окунусь в холодную днепровскую водичку, чтобы хмель прошел. Зашел по пояс, окунулся, вроде, легче стало. Я выходить, да не тут-то было. Делаю шаг вперед, а меня на два шага назад отбрасывает. Я вперед, а меня назад тянет. Ясное дело, дух водяной за ноги схватил и тянет. Гляжу, уже по грудь в воде стою. Но меня нечистыми лапами так просто не возьмешь! Перекрестился я, встал на колени и на четвереньках на берег выполз. Воды наглотался, зато душу сберег. Если такое случится, надо поближе к земле держаться. Она, матушка, всех кормит и силы всем дает.
  Слушавшие согласно закивали головами.
  - А я такую дивную историю слышал, что даже покоя лишился, - сказал Василек. - За далекими горами объявился, мол, славный витязь. Всем он говорит, что нет на свете девицы, краше его невесты. А тех, кто не согласен, на конный поединок вызывает. Выбьет противника из седла и ставит его перед выбором: либо доспехи отдавай, либо признай, что его невеста самая красивая. Но самое удивительное, что он на доспехи платье своей невесты надевает.
  - Брешут купцы, как сторожевые псы у ворот, - возмутился Кондрат. - И ты поверил?! Где это видано, чтобы женским нарядом воин себя украшал?
  Василек победно улыбнулся и с достоинством произнес:
  - Я же не глупый, чтобы всякие сказки слушать. Говорю, поклянитесь и крест целуйте.
  Послышались одобрительные возгласы дружинников, и Василек продолжал:
  - И что же вы думаете? Они клялись, что то, чистая правда, и крест целовали. И под землю не провалились!
  Воцарилась тишина. Дружинники дивились неслыханному рассказу, а Василек, довольный успехом своей речи, продолжал:
  - Я запомнил, как того витязя величать. Вдруг встретимся. Имя у него, как у золотых дел мастера в немецкой слободе, Ульрих. Потом "фон", это князь по-нашему. А вот по батюшке как звать, язык сломаешь, но я все равно запомнил. Сначала идет слово "лих". Ну, здесь все ясно: лихой удалец, малодушному с таким лучше не встречаться. Потом слово "тын". Тут тоже все понятно: крепок, как дубовый тын. Потом слово "камень" по-немецки, и получается...
  Тут Василек задумался. Мало того, что собрать все вместе оказалось для него трудной задачей, так еще и последнее слово из головы вылетело.
  - Ульрих фон Лихтынштаин, - подсказал Арсений.
  Василек с благодарностью взглянул на товарища и радостно подтвердил:
  - Во-во, Лихтенштейн!
  - Я вот что думаю, - задумчиво проговорил Нил. - Силы этот витязь, видно, богатырской, если не боится в женском наряде разъезжать. Надень из нас кто бабий сарафан на броню, так потешались бы над тем до седин.
  - А я бы с ним сразился, - мечтательно сказал Василек. - Князь говорит, с сильным противником на ристалище надо биться, чтобы ратному делу обучиться.
  Дивились рассказу Василька дружинники. О духах лесных и речных все слышали, а вот о таком заморском диве не приходилось.
  Отдых выдался коротким. Как только молодь прекратила погоню и повернула коней к холму, зазвучали властные слова князя. Арсению надлежало ехать со старыми дружинниками в голове колонны и свернуть у города в Борисоглебский монастырь, чтобы приготовить все к заупокойной службе. Едва успел Милаш пошутить, что там Арсению самое место, как был отправлен сопровождать обоз с погибшими и прислуживать монахам при отпевании.
  - Чтобы зубы не скалил там, где ангелы смерти еще летают! - хлестнул безжалостными словами ему вдогонку Савелий. - Пусть монахам поможет тела погибших омыть да в чистые одежды обрядить, может в душе что и шевельнется.
   Кондрату с его дружинниками предстояло вести отбитых в схватке смердов в их разоренное село. Ятвягу поручалось доставить в крепость пленных литвинов.
  - Смотри, чтобы твои молодцы не начали по дороге раздевать пленных, - напутствовал его князь. - Должны достойно они перед горожанами выглядеть, чтобы никто не посмел сказать, что мы с оборванцами дрались.
  Оружие побежденных повезет в великокняжеский терем на Смядыне отряд Ярополка.
  Заворчал Нил, который не жаловал знатного воина. Его подержал Василек:
  - Вся слава Ярополку достанется!
  - Великий князь жизнь нелегкую прожил, - вступился старый дружинник Савелий. - Ярополка он благосклонно выслушает, одарит милостью из уважения к древнему роду. Но чествовать будут Меркурия и тех, кто с ним. Великий князь знает, кто к победе дружину ведет.
  Уже в седле, Василек увидел уносящийся вперед дозор, и с достоинством занял свое место в выступившей колонне. Обратный путь показался ему короче ночного перехода. Васильку даже удалось подремать, приноровившись к спокойному шагу лошади. Как только он начинал сползать с седла, сильная рука Нила служила ему надежной опорой. У самого города набежала грозовая туча и пролилась коротким крупным дождем под леденящую сердца музыку грома. Когда же она отступила на юг, с неба опустилась двойная радуга, заливая удивительным светом северную кромку далекого леса. Колонна остановилась, глаза дружинников скользили по небесному мосту. Суровые, обветренные, обожженные солнцем лица, все до единого, вдруг посветлели.
  - Радуга в небе - это знамение завета между Творцом и людьми, - шептал за спиной Василька Арсений. - Прощаются нам прегрешения наши, потому как мы кровь не ради корысти проливали, а ради спасения людей.
  
  **
  На отдыхе
   После бани и обильной трапезы забрался Василек на сеновал и, утопая в душистом сене, с удовольствие растянулся на попоне, укрывшись плащом. Уснуть сразу не удалось, так как во дворе вспыхнула ссора между Нилом и Олешичем. Узнав, что князь ушел в Свирскую церковь, Нил хватил лишку еще до бани. Одному ему ведомыми путями, он пробрался в винный погреб. В бане наставник Василька объявился с кувшином старого вина, к которому не раз прикладывался под разными предлогами. Разомлев от пара и вина, Нил немного подремал в предбаннике, а потом попытался проникнуть в винный погреб снова, но на его пути встал Олешич. Разгорелась перебранка.
  - Ты мне плетью не грози! - кричал Нил. - Отберу и в бурьян выброшу! И Василька в обиду не дам! Кончилась твоя власть, когда он в дружину влился.
  Олешич отвечал ему глухим ровным голосом, поэтому слова сливались в неясный гул.
  - Рубаха коротковата стала, - подумал Василек, вспомнив об ударе плетью. - Если руку высоко поднять, спина заголяется. Надо будет новую у купцов присмотреть.
  - Я и без тебя знаю, что князь мое пьянство не одобрит. Жалуйся! - гремел голос Нила. - Только не забудь сказать, как ты молодь плетью учишь. Думаешь, тебя князь за это поблагодарит?
  Неизвестно, к чему привела бы ссора, так как пьяный трезвого не разумеет, но вмешался Савелий и быстро утихомирил буяна.
  - Вот Савелия я послушаюсь, - говорил заплетающимся языком Нил, - потому как он суров, но справедлив. Скажи-ка мне, славный воин, где князь?
  - В церкви Михаила Архангела, о душах погибших дружинников молится и себе прощение испрашивает, что не сберег их.
  - Из наших все целехоньки вернулись. Ярополка отроки полегли. Вот Ярополк и должен пред иконами на коленях стоять!
  - Нет там уже ни наших дружинников, ни Ярополка. Все они к небесному воинству отошли, - степенно возражал ему Савелий.
  - Я не о том говорю. Когда мы бьемся плечом к плечу, мы неодолимы! А Ярополка удальцы россыпью бросились в погоню. Кому-то удача улыбнулась, а кто-то встретился с более сильным противником. Как не крути, а вина в том Ярополка.
  Разговор стал затихать. Видимо, дружинники направились к терему. Как ни пьян был Нил, но до него дошло, что следует помириться с Олешичем до возвращения князя.
  Василек закрыл глаза. Постепенно сновидения завладели им. Сначала приснилась ему лютая сеча, в которой он храбро бился, но неожиданно получил такой сокрушительный удар, что даже застонал во сне. Самое обидное заключалось в том, что не видел он своего обидчика, сколь не озирался. Потом Морфей перенес его в мрачный терем, где пировали разбойники. Вот здесь-то Василек свою удаль показал: под его ударами валились они наземь, как снопы. И лишь вожак их неуловимым оставался. Долго гонялся за ним Василек, полтерема в щепы разнес. Наконец, загнал вражину в угол, схватил скамью, размахнулся и тут почувствовал, что кто-то тянет его за щиколотку. Сон как рукой сняло. Василек недовольно открыл глаза, подтянул ногу к животу и увидел вцепившегося в порты княжеского отрока Никодима.
  - Эх, жаль, что не лягнул. Интересно, сколько бы он пролетел? - подумал Василек, а вслух с упреком сказал. - Такой сон прогнал!
  - Здоров ты спать, богатырь! Солнце уже над головой. Тут такое затевается! Витязь иноземный бьется с нашими, двух уже с коней ссадил. За тобой послали старые дружинники.
  Василек тут же поднялся.
  - Ульрих?!
  - Да кто его знает? Не по-нашему лопочет, через толмача.
  Василек съехал по сену на землю, ополоснул лицо в кадке с водой и побежал в терем. Никодим вывел из конюшни Ласточку, оседлал ее и стал выбирать из расчесанной гривы травинки. По ступенькам крыльца загрохотали сапоги. Василек, в кожаной рубахе с сияющими на солнце бронзовыми пластинами, спешил на бой. Следом за ним мальчонка-холоп тащил скрывавший его полностью щит. Василек нежно обнял лошадиную шею и прошептал Ласточке на ухо заветные слова: "Не подведи!" Ласточка привычно прянула ушами. Василек ступил левой ногой в стремя, тело легко взметнулось вверх, и он оказался в седле. Икры ног привычно обняли крутые бока лошади, чуть сжали их, и Ласточка без понуканий легкой рысью направилась к воротам.
  Дружинники встретили его появление на поле громкими криками. Подъехал на кауром жеребце Нил.
  - Крепко бьется, чужестранец. Не смотри, что мал ростом. Те, кого он выбьет из седла, отдают ему свои шлемы.
  Нил протянул Васильку взятый вчера в бою шлем литовского витязя. Василек взглянул на него с удивлением.
  - Ты только не подумай чего, - стал оправдываться Нил. - Архипу копье попало в лицо, щеку всю разорвало. У этого шлема маска глаза, нос и щеки от удара спасет. Подбородок лишь открытым остается.
  Василек надел шлем, отыскал глазами князя. Тот сидел на коне в окружении старых дружинников.
  - Ну, что это за обычаи диковинные пошли, из-за девицы на копьях биться?! - рассуждал за его спиной Нил. - Благо бы, все эту девицу увидели и оценили ее красу. А то, может быть, из-за ведьмы какой, что воина своими чарами приворожила, кровь проливается.
  Василек даже не прислушивался к ворчанию старого друга. Он с любопытством разглядывал противника. Тот был невысок ростом, с головы до ног весь закован в броню. На голове шлем, скрывавший все лицо, с узкими прорезями для глаз. Злой вороной жеребец его тоже был защищен броней. Соперникам принесли копья. Вместо массивного узкого жала, которое пробивало любой щит, на вершине древка поблескивал железный тупой наконечник. На этом неприятности не закончились: копья были равные по длине, что оказалось в диковинку для молодого витязя. Василек как соломинку поднял копье, подбросил вверх и на скаку под одобрительные возгласы дружинников ловко поймал его. Противники замерли, последний раз спокойно оценивая друг друга. Протрубил рог, и два воина, выставив копья, рванулись вперед. Взметнулась пыль из-под копыт, замер шум, и всем казалось, что стучат сердца, а не подковы по утрамбованной земле. Василек почувствовал, что удар его был точен, но удар копья противника оказался страшнее и выбил его из седла. Уносилась вдаль от него галопом Ласточка, он же, описав в воздухе короткую дугу, больно ударился спиной о землю. Иноземный рыцарь победоносно поднял копье и направил коня в сторону князя. Подбежал толмач и с почтением стал переводить слова чужеземца. Смысл слов его был таков, что рыцарю надоело биться с княжескими детьми, и он хочет померяться силой с самим князем. Меркурий благосклонно принял его вызов, но при одном условии: биться, как в сражении, на копьях и на мечах, конным и пешим, пока один из противников не попросит пощады или не рухнет на землю.
  И вот уже снова замерли голоса, и конские ноги пустились в бег быстрее, чем пальцы гусляра по струнам. Удар чужеземца отвел князь щитом, его же удар был так страшен, что надломилось древко копья. И всем чудом превеликим показалось, что витязь иноземный остался в седле. Противники разъехались и замерли опять, присматриваясь друг к другу. Олешич спешил к князю с новым копьем, но был остановлен жестом. Меркурий вынул из ножен меч и клинком прочертил в воздухе несколько кругов, разминая кисть. Опять протрубил рог и противники стали сближаться. Клинок ударил о древко копья, отводя наконечник в сторону, и, словно отскочив, с быстротой молнии полоснул по шлему иноземца. Тот выронил копье, наклонился на бок и как не пытался выровняться в седле, хватаясь за шею коня, все же рухнул на утрамбованную землю. Крики радости подняли в небо задремавших ворон. Дружинники поздравляли друг друга, словно они сами выбили дерзкого воина из седла. Княжеские отроки бросились подымать поверженного противника, смиренно, но со злорадной искоркой в глазах, расспрашивая толмача о здоровье рыцаря. Слуги тем временем расстилали походные ковры и уставляли их блюдами со снедью.
  Василек, улучив момент, когда всех стало больше интересовать содержимое кубков и блюд, подсел к князю, мирно беседующему с чужестранцем.
  - Ловок, змей! - недовольно протянул он, указывая глазами на бывшего противника. - Я же его тоже копьем крепко ударил, а он меня из седла вышиб. Как так?
  Князь ласково провел рукой по непослушным вихрам своего воспитанника.
  - Многому тебе еще научиться надо, Василек. Ты все на силу свою надеешься. Но, ведь, и противник твой с мыслью о победе на поединок выезжает. Ты видел, какое у него седло? Задняя лука высокая, не то, что у наших седел. В схватке на копьях сидит он в нем, как скала. Тяжелая броня на нем и на коне придает силу удару. А наши седла удобны в ближнем бою, в жестокой сече на мечах. Не пренебрегай теми, кто кажется тебе слабее. Слабость та обманчива. Будешь с рыцарями биться, меч бери потяжелее, а со степняками полегче, чтобы как молния в руке сверкал твой клинок.
  Василек вздохнул с облегчением. Значит, не его вина, что победа не ему досталась. Просто, умения немного не хватило. И тут он заметил, что Нил призывно машет ему рукой.
  
  **
  
   Хороший был воин Нил: сильный, ловкий, умелый. Но был у него один недостаток, который не давал ему выйти в первые ряды. Очень он любил заморские вина, которыми угощали в гостиных дворах Рачевки и Смядыни. Иной раз не было ему удержу в бражничестве, и возвращался он оттуда гол как сокол. И сразу следовало суровое наказание: служба в дозоре на дальних рубежах. Нил скоро смекнул, что Василек может оказать ему ценную услугу. Этого увальня привлекали в гостиных дворах рассказы о чудесах заморских. До вина он был не падок. Да и сколько же надо было влить зелья в этого медведя, чтобы впал он в беспамятство?! Прозорливый Нил всячески старался приручить Василька, понимая, какую огромную пользу можно извлечь из этой дружбы.
   Солнце еще только начинало свой медленный спуск к горизонту, а два друга в своей лучшей одежде отправились к Смядынской пристани. На Васильке был новый бархатный кафтан, рубаха с золотым шитьем, синие в красную полоску шаровары и мягкие наборные сапоги булгарской работы. Теплым августовским днем кафтан был, несомненно, лишней вещью праздничного наряда, но княжескому отроку очень хотелось показать всем свою обновку. Нил был одет не столь живописно. На нем была чистая полотняная рубаха, перехваченная широким поясом, холщовые ноговицы и добротные сапоги из воловьей кожи. Люди незнакомые принимали высокого и статного молодца за сына богатого купца, а его коренастого попутчика за слугу. Это давало повод Васильку беззлобно подтрунивать над товарищем. Из походов дружинники возвращались с богатой добычей, правда, вырученное за добычу серебро уходило, как песок сквозь пальцы. Не жалея отсыпали купцам монеты за быстрых коней и красивые седла, изящно украшенные мечи и надежную броню. Нил мог похвастаться лишь конем, все остальное снаряжение было хоть и добротным, но очень уж простым.
  - Жизнью надо наслаждаться, - говорил Василек. - Сегодня служба нам мила, а завтра недруга рука ее немилосердно остановит. Я перед судом небесным достойно выглядеть хочу. А ты свое серебро глубоко ли прячешь?
  - Богатство в землю зарывать - грех и глупость, - степенно отвечал ему Нил.
  - И где же тогда твое серебро? - не отставал Василек.
  - Купцам в рост отдаю. Когда кошель до верха монетами набью, корчму у пристани куплю, да вас, неразумных, после походов буду обдирать как липку.
  - Корчму?! Пусти козла в огород! Ты же сам ее и доведешь до разорения.
  - Тогда кузницу куплю, а лучше, две.
  - Кузницу?! Так у нас кузнецов целая слобода.
  - Что с того? Дел не убывает. На одних подковах состояние можно нажить.
  Так за серьезными разговорами коротали они дорогу.
   Благодаря своей дерзости, силе и тугому кошелю, друзья быстро захватили лучшие места в гостином дворе и привлекли немалое внимание к себе. Серебряные монеты бросал на стол Василек, который в цветастой заморской одежде больше походил на гордого павлина. Нил же раскошеливался лишь тогда, когда земля качалась у него под ногами. Было у друзей еще одно отличие. Все окружающие их лица, даже те из них, на которые нельзя было смотреть без содрогания, после третьего кубка заморского вина казались Васильку трогательно милыми. Нила же обуревали мрачные мысли, он с подозрительностью смотрел по сторонам. Прежде не раз затевал он безумные ссоры, которые неминуемо приводили к жестоким дракам в пьяном угаре. Василек краем глаза следил за правой рукой друга, готовый обхватить его и вынести на пристань, если ладонь потянется к голенищу за засапожным ножом. В дружине никто не превзошел Нила в умении метать ножи. Впрочем, вечер выдался спокойным. Василек побеседовал со знакомым купцом о заморских товарах, потом стал выведовать у него, сколько тот запросит за диковинный лук.
  - А накладки у рогов лука должны быть костяные, да не простые, а с узором, - терпеливо объяснял Василек. - Налучье и колчан из кожи или сафьяна, но непременно с золотым шитьем по бархату.
  - Ты из тяжелой конницы в лучники решил податься? - с усмешкой спросил Нил.
  - Лук мне для охоты нужен, - отмахнулся Василек.
  - Так я тебе из можжевельника сделаю лук для охоты не хуже заморского.
  - А мне нужно богаче, чтобы видели, что едет княжеский любимец. Налучье с луком слева, колчан со стрелами справа и золотая нить по бархату.
  Неодобрительно качал головой Нил, единственным украшением которого была золотая серьга в ухе. Условившись с купцом о цене, Василек занялся самым интересным для него делом: начал расспрашивать гребцов о русалках. Интересовал его, прежде всего вопрос, отличаются ли русалки морские от своих речных сестер. Вразумительного ответа он не получил, зато выяснилось, что человек бывалый уши большими пальцами заткнет, глаза ладонями закроет, и тем себя спасет, если морские или речные дивы пением своим в пучину вод путника заманить хотят. А вот дети малые и неразумные часто становились добычей русалок. Когда разговор коснулся детей, Нил недовольно засопел.
  - У нас в селе дите малое на реке у берега плескалось и пропало. Тоже все на русалок грешили, а оказалось, сом утащил.
  По раздраженному голосу друга Василек понял, что разговор может перейти в кулачный бой, если кто-то посмеет ему прекословить.
  - Нам пора по пристани прогуляться да на русалок местных полюбоваться! - рассмеялся Василек, схватил друга в охапку и вынес на свежий воздух. Прохладный ветер, что дул от Днепра, доносил до них запах хмеля и смолы. Шагая по широким ступеням лестницы, дружинники спустились к пристани, где на деревянных настилах высились горы товаров, готовых к погрузке на купеческие ладьи. Нил был мрачен и недовольно сопел, как вол, на которого надели ярмо. Время от времени он дотрагивался до серьги в ухе. Василька так и подмывало расспросить друга об его единственном украшении. Среди дружинников бытовало поверье, что серьга предохраняет от болезней до самой смерти, особенно, если она с редким камнем. Серьги заказывали под стать ушам, привыкшим к трепкам. У Нила же серьга была как капелька. Такие не носили даже девицы, разве что совсем маленькие пигалицы. С расспросами Василек все же решил повременить. Дружинников обогнал русоголовый мальчишка в нарядной рубашке, подпоясанной узким поясом, узких ноговицах и мягких сапожках. За ним бежала девушка в синем сарафане и, задыхаясь от быстрого бега, уговаривала вернуться.
  - Мы только посмотрим, как ладья отчалит, - слышалось в ответ. - Вон, уже парус ставят!
  Нил присел на липовый бочонок за грудой выделанных кож и недовольно забормотал:
  - Нет пригляду за детьми, а чуть что случится, у них сразу нечистая сила виновата.
  Василек с удовольствием растянулся на груде кож и закрыл глаза. Раздражение друга он отнес на свой счет.
  - Не надо было так спешить, - размышлял Василек. - Еще бы пару ковшей вина, и не было б раздору.
  Сквозь легкую дремоту до слуха донесся елейный голос:
  - Для такой красавицы у нас и украшения под стать! Ожерелья и браслеты, серьги и кольца. Отплываем уже, поэтому недорого запрошу.
  - Руку отпусти, закричу! - послышался в ответ голос девушки. - Илюша, беги к отцу!
  - Мальчонку тоже в ладью! - раздался властный голос.
  Василек открыл глаза и резко поднялся. С высоты своего роста он глянул поверх груды кож на помост и увидел, как дородный купец насильно затаскивал по трапу в ладью девушку в синем сарафане. Его слуга держал под мышкой извивающегося мальчика. Ноги сами понесли Василька к трапу ладьи.
  - Девицу руками не трожь! - сказал твердо Василек.
  Купец удивленно взглянул на внушительную фигуру молодца, перевел свой взгляд на слугу и внятно проговорил:
  - Так ты говорил, у нас пары гребцов не хватает? Тащите и этого в ладью, будет за двоих грести.
  Только тут Василек увидел, что полдюжины мускулистых гребцов стоят у него за спиной. Сильные руки схватили его за кафтан и потянули назад. Василек с замиранием сердца услышал, как трещат разрываемые нити, повел плечами, и кафтан оказался в руках нападавшего, который с любопытством разглядывал ценную добычу.
  - Я добром просил! - взревел дружинник, схватил обидчика, поднял его, как куль с мукой, и бросил на помост. Бросок оказался удачным, так как сбил с ног еще двоих гребцов. Зато другие набросились на него с кулаками твердыми как камень. Вот уж где пригодилась сноровка кулачного бойца. Василек медленно отступал к трапу, сбивая с ног точными ударами нападавших, которых, к его удивлению, становилось все больше. Даже оторопь брала, что вместо одного битого два небитых появлялось. На помощь пришел Нил. Он набросился на гребцов сзади и отправил двоих в воду, но это были тертые калачи, и о бегстве никто не помышлял. Нил уклонялся от ударов, делал вид, что отступает, и тут же нападал. Василька теснили к трапу, и там сзади ударили по спине веслом. Удар был сильный, но богатырь выстоял. Весло он у обидчика отнял, и лишь тогда перевес в силе оказался на стороне дружинников. Расшвыряв тех, кто прижал его к трапу, Василек ворвался на ладью. Этот прорыв сразу привел к безоговорочной победе: прыгали за борт обидчики, купец выпустил из рук девицу, мальчишка до крови прокусил руку слуге и убежал, а Нил встречал беспощадными ударами тех, кто пытался незамеченным покинуть ладью. Василек нашел купца на корме. Не решаясь прыгнуть в воду, тот кричал:
  - Я подам жалобу Великому князю! Я гость!
  - Иной гость, что в горле кость! - прорычал Василек и выбросил купца за борт.
  
  
  **
  Наказание
   Монотонный голос дьяка совсем не соответствовал тому безобразию, что учинили Василек и Нил на пристани.
  - И затеяли дружинники княжеские кулачный бой с гостями именитыми, которые пострадали безвинно. Сломан нос и два ребра, а зубов выбито немеряно. И подают страдальцы жалобу в суд великокняжеский.
  Два дружинника стояли, опустив головы. Вины они за собой не чувствовали, лица же скрывали по другой причине. У Василька опухли губы от полученных в лицо ударов, и предательская синева заливала всю левую щеку до самого глаза. У Нила было разодрано ухо, из которого выдрали серьгу. Изрядно пострадал и лоб. От удара кистеня ему удалось уклониться, но металлическая гирька все-таки рассекла кожу. Его черные глаза украдкой следили за князем, в мрачном раздумии ходившим от окна к двери.
  Меркурий остановился напротив дружинников, бросил быстрый взгляд на своего воспитанника, потом на Нила и протянул:
  - Красавцы!
  Василек и Нил взглянули друг на друга и каждый про себя подумал:
   "Не, я лучше выгляжу"!
  - Потому, как нельзя учинять разбой над людьми торговыми, - продолжал вкрадчивым голосом дьяк.
  - Так они девицу за руки хватали и в ладью волокли, - не сдержался Василек.
  - Девица на суд не пойдет, сраму побоится, - жестко проговорил князь.
  - А с ней еще мальчонка был, верно, брат ее меньший. Они и его в ладье хотели спрятать.
  - Ребенок не может в суде выступать, - подал голос дьяк.
  Князь откинул крышку сундука, и тяжелый кошель упал на стол перед дьяком.
  - Думаю, этого хватит, чтобы дело до суда не доводить, - проговорил он насмешливо.
  Дьяк схватил когтистой рукой кошель и, пятясь, вышел из палаты.
  - Пусть нас железом каленым пытают, все одно, мы правы, ибо от справедливости и Писания священного не отступали, - мрачно сказал Нил.
  - На суде вам бы пришлось отвечать не по Писанию, а по законам Правды Смоленской. Торговля Великому князю и городу золото дает, поэтому купцов он не осудит. Не сдирают шкуру с овец, с которых золотую шерсть стригут.
  - Да не овцы они, а оборотни, и рожи у них разбойничьи! - не выдержал Василек.
  - Ну, у вас лики тоже не ангельские! - рассердился князь.
  - Умыкнули бы они девицу и мальчонку, а потом продали бы на чужой стороне в услужение. Ты бы сам, князь, вступился! - произнес Нил.
  - Иной раз и словом остановить можно!
  - Не, такие слово не понимают, пока кулака не испытают, - не согласился с ним Василек.
  Князь в раздражении махнул рукой.
  - Глаза мои чтобы вас больше не видели!
  У Василька от этих слов даже ноги подкосились. Человек, недюженной силы, но с наивным умом ребенка, он и представить себе не мог свою жизнь вдали от того, кто заменил ему отца. Дружинник опустился на колени.
  - Какое пожелаешь наказание дай, только не прогоняй! - взмолился он.
  Нил, обладавший природной наблюдательностью, отточенной в походах, сообразил, что князь удаляет их от себя, чтобы защитить от неправедного суда, поэтому лишь виновато опустил голову, глядя исподлобья черными проницательными глазами.
  - В Черниговскую землю поедете. Неспокойно там стало, беженцы оттуда потянулись через болото ручейком тонким. Но как бы ручеек тот в неудержимый поток не превратился. Своими глазами глянете, да без пленного не возвращайтесь. Коней выберете из тех, что в схватке взяли. Они, хоть и неказисты, но не привередливы. А своих вы овсом разбаловали, намучаетесь только с ними. Все остальное у ключницы.
  Князь кивком головы в сторону дверей показал, что разговор окончен.
  
  **
   Около конюшни Василек подозвал княжеского конюха Наума и велел вывести во двор оседланную Ласточку. Словно из-под земли перед ним тотчас выросли малолетние босоногие отпрыски конюха. Самый проворный из них, русоволосый Савва, скоро оказался в седле и на зависть другим проскакал несколько кругов по двору. Василек внимательно наблюдал за ровным бегом лошади, восхищаясь силой стройных ног. По его знаку Савва перевел лошадь с рыси на грациозный шаг, подъехал к дружиннику и замер в седле, гордо поглядывая на братьев. Мальчишки часто выезжали купать лошадей, но к реке отправлялись без седел. Здесь было, чему позавидовать!
  Василек придирчиво осмотрел копыта и подковы, нежно провел рукой по бархатистой шерсти шеи и груди, чувствуя подрагивание сильных мышц.
  Савва получил заслуженную мелкую монетку, и вся ватага исчезла также быстро, как и появилась. Василек прижался щекой к шее лошади и прошептал:
  - Уезжаю я в далекие края. Тебя не велено брать, да я бы и сам не взял. Мало ли, что там может случиться. Не хочу, чтобы ты носила на себе басурманина. Арсению тебя передам, пусть покрасуется, пока я не вернусь.
  Ласточка, привычная к тому, что хозяин с ней часто разговаривал, прядала ушами. Василек поднял руку, провел ею по лбу и носу лошади, почувствовал прикосновение губ к ладони.
  Василек отвел лошадь в стойло, снял седло, принес большую охапку сена, повесил торбу с овсом и, наблюдая, как Ласточка ест, выбирал из гривы сухие травинки. Пообещав, что вернется с хлебом, он направился к выходу из конюшни. У самых дверей было отгорожено место для старого козла. Василек задержался у его клети.
  - Ты, смотри зорко, - сказал он наставительно козлу. - Нечисть в конюшню не пускай. Ты и сам рогатый, так что они тебя за своего принимают и понимают, где есть один, там второму места нет. Будешь службу хорошо нести, конюхам накажу, тебя овсом кормить.
  Козел ударил рогами по жердям клети, и Василек, приняв этот выпад за ответ, с легким сердцем вышел из конюшни. Он пересек двор, потоптался в нерешительности возле терема и присел под окнами трапезной. Все серьезные разговоры велись неторопливо за щедрым столом, и одной из прежних забот Василька было следить, чтобы под окнами никто не терся. Сам он не вникал в суть разговоров, развлекаясь тем, что по голосам угадывал, кому они принадлежат. Опершись спиной о бревна стены, Василек опустил голову и закрыл глаза. Незнакомый голос, старательно нараспев выговаривавший каждое слово, заставил его насторожиться.
  - Во всех землях дальновидные правители внимательно следят за походами монгольского войска. Король Вацлав собирает под свои знамена умелых и сильных воинов. Все будут рады, если потомок славного древнего рода вернется защищать землю своих предков.
  - Мои предки жили в Великой Моравии, а теперь это лен короля, которому воспитание дали в Германии. Нет. Для меня давно эта земля стала родной, - раздался голос князя.
  - Здесь не остановить монголов. Разгромлено княжество Рязанское, пало княжество Владимирское. По замерзшим равнинным рекам конница Батыя выйдет к Смоленску и к Пскову, и к Новгороду. Тогда падение их неизбежно. В Моравии же можно выстоять, если удержать горные перевалы. Какой смысл сражаться на стороне тех, кто обречен?
  - Как не безумно это звучит, я надеюсь на победу. Нет лучше моих воинов, если говорить о том упорстве, с которым они превозмогают все тяготы походов и сражений, если говорить о той безропотности, с которой они переносят мороз и жару, голод и жажду. Но вся беда в том, что из-за корысти и тщеславия губят их высокородные князья и бояре безмерно. И мне предлагают покинуть в беде тех, кто мне верит?
  - Вижу, князь, ты привязался к ним всем сердцем.
  - Верно. Научившись любить, ты научишься жить, и тогда все становится ясным. Ты сразу понимаешь, для кого ты живешь, для чего ты живешь на этой земле.
  
  - Неужели голос предков не позовет тебя в родные края?
  Глухой ропот поднялся в душе Василька на того, кто так дерзко пытался переманить князя на службу. Он не дослушал ответа, осторожно прокрался вдоль стены и притаился у угла терема. Высокое крыльцо с резными перилами было в нескольких саженях. Василек призывно свистнул, и от конюшни прибежал серый пес. Он послушно лег у ног хозяина, поглядывая по сторонам карими с зеленоватым отливом глазами. Василек молчал, пес тоже, и лишь частое его дыхание нарушало тишину. Он не был таких устрашающих размеров, как свирепые псы, несущие сторожевую службу у крепостных ворот и оглашавших близлежащие холмы яростным лаем. Пес принадлежал к особой породе собак. С охотничьих облав дружинники часто возвращались с волчатами. Через череду поколений потомки тех серых пленников превращались в безжалостных ночных сторожей. Они никогда не бросались наперерез вооруженному противнику, беззаветно жертвуя своей жизнью ради добра хозяина. У них было иное назначение. Обладая изумительным чутьем, потомки серых хищников издалека и в темной ночи распознавали чужых людей. Если тать проникал в чужие владения, за ним как призрак крался осторожный хищник. Ни звуком, ни движением ночной сторож не выдавал себя, понимая, что хозяин придет на помощь слишком поздно, а, значит, в схватке приходилось надеяться лишь на быстроту, силу и острые клыки. Нападал такой страж внезапно, вонзая крепкие зубы в шею, и терзал вора безжалостно. По суровому закону хозяин был волен даровать жизнь или обречь на смерть ночного татя. Ночные сторожевые псы выбирали последнее. Вот такой пес лежал теперь у ног Василька, недоумевая, зачем его потревожили в дневное время.
  - Надо чужака со двора выпроводить, - обратился Василек к коварному зверю. - Да так, чтобы он дорогу сюда забыл.
  Пес наклонил голову набок, и Василек истолковал это движение как сомнение в разумности намерений хозяина.
  - Знаю, что тяжело днем нападать. Подождем. Вдруг нам повезет: ссора вспыхнет, и чужак выйдет один.
  Но это был не их день. На крыльцо сначала вышел Олешич, за ним молодой дружинник из черемисов. Был он невысокого роста, но ловкий как рысь. Они почтительно замерли у дверей. Затем появился гость. Это был уже немолодой благообразный старец в долгополом кафтане. Провожал его сам князь. Конюх подвел к крыльцу смирную лошадь и помог старцу взобраться на нее. Еще один конюх держал под уздцы беспокойного каурого жеребца. Черемис, показывая свою удивительную сноровку, прыгнул в седло прямо с крыльца. Жеребец попытался встать на дыбы, но хозяин быстро смирил его властной рукой.
  - С таким провожатым ему не то, что собака, барс не страшен, - недовольно проговорил Василек.
  Пес, уловив настроение хозяина, ободряюще открыл пасть, показывая крепкие клыки.
  - Нет, - прошептал Василек, провожая всадников скорбным взглядом до ворот. - Черемис глазом не моргнет, в прыжке тебя рассечет.
  Голос князя заставил его насторожиться.
  - Савелию передай, чтобы подготовил своих людей и выступал к Долгомостью. Как только Нил с Васильком болото перейдут, пусть гонит селян вехи снимать и гати разбирать. Нила предупреди, чтобы нашел проводника на той стороне и возвращался звериными тропами.
  - Мыслимое ли это дело? - возразил Олешич. - Те гати много лет мостили. Опять же, селяне - люд вольный. Не удержит их Савелий, разбегутся. В пору жатвы каждый день дорог.
  - Придется на поклон к старому Тумошу идти, холопов просить. Челяди у него целый двор. Вот уж сердце тщеславное возрадуется, когда меня просящим увидит, - с грустью произнес князь.
  - Да и гати зачем все разбирать? Растащить бревна лишь в тех местах, где они из воды вышли. Минуют злые времена, опять гати понадобятся. Беда тут в другом. Нет неприступных крепостей, как нет и непроходимых болот. Если степняки удумают, звериными тропами пройдут.
  - Вот Нил и посмотрит, что они замышляют.
  Василек от удивления даже рот раскрыл. Дивился не столько мыслям князя, сколько словам Олешича. Пес, и тот уши навострил, почуяв недоумение и растерянность хозяина.
  - Кто же он такой этот Олешич, чтобы наравне с князем говорить? С виду холоп, но лишь он один осмеливался с князем не соглашаться. И как же все гладко изложил!
  Василек вынужден был себе признаться, что с него сошло бы семь потов, прежде чем князю прекословить. Тут было, над чем задуматься.
  Пес, повинуясь жесту хозяйской руки, отправился в тень конюшни, чтобы отдохнуть перед ночной службой.
  Пользуясь тем, что Нил взял на себя все приготовления перед отъездом, Василек еще успел сбегать в гостиный двор. Чужеземца он там не нашел, зато подробно расспросил о незваном госте. Когда он вернулся, взбудораженный и растерянный, Нил подозрительно посмотрел на него, но ничего не сказал, а сразу отправил спать. Выехали они рано, до рассвета, избегая ненужных расспросов и любопытных взглядов.
  
  **
  Нил
   Всю ночь неутомимый ветер терзал грозовые свинцовые тучи. Под утро они отступили на юг, но небо не посветлело. На него словно накинули серую паутину, которая опускалась на землю нудной моросью. За ее пеленой смутно проступали соломенные крыши изб на дальнем берегу реки. Порывы ветра доносили оттуда запах гари. В селении хозяйничали чужие. Время от времени красное пятно огня поднималось над одной из крыш, но разрасталось оно медленно: сырость сдерживало буйство пламени.
   Василек сидел под навесом, сделанным из ветвей и травы так искусно, что он сливался с взбегающей линией холма. Укрытие было невелико, и приходилось упираться в спину Нила, который терпеливо вплетал в ячейки рыбацкой сети пучки травы.
  - Кто мне говорил, сеть не брать? - беззлобно бормотал Нил. Нет, брат, с сетью всегда сыт будешь. И рыбки мы с тобой отведали, и глухарей поймали, а теперь вот накидку сделаю, что любого от вражьих глаз укроет.
  Василек, который успел соскучиться по шумному княжескому подворью, угрюмо молчал. Дружинники загостились в Черниговской земле. Первые дни ехали они прямо на юг. До полудня солнце ласкало левую щеку, а после обеда правую. На пути встречались пепелища, но их было не так много, что наводило на мысль о передовых разъездах степняков, которые разведывали пути-дорожки. Видели они и конные дозоры черниговского князя, которые шли по следу рыскавших по княжеству хищников. От встречи с дозорами они уклонялись, городища и большие селения обходили стороной. В чужой земле приходилось быть настороже, поэтому ехали неспеша. Да и лошади были не их тех, что любили быстрый бег. Васильку досталась кряжистая лошадь, которая испуганно приседала, когда ее могучий всадник бросал свое тяжелое тело в седло. Потом она выпрямляла ноги, обреченно вздыхала и неторопливым шагом трогалась в путь. Запасная лошадь была не лучше, к тому же, она поранила о корягу ногу и всю дорогу заметно хромала.
   От утомительного сидения мышцы спины ныли. Василек медленно, чтобы не беспокоить Нила, повернулся в одну сторону, потом в другую. Справа и слева светолюбивые сосны обступали холм, а невысокий подлесок теснил их, сбегая со склонов холма. За спиной шумела листьями темная дубрава. Там, в одном из оврагов, были надежно спрятаны лошади. Впереди, до самой реки, простиралось поле. У реки пригорюнилась одинокая изба рыбака, который ведал и перевозом, о чем говорили две перевернутые вверх дном вместительные лодки. Во дворе на жердях развевались рыбацкие сети.
  Васильку надоело сидеть, сложа руки, и он тихо ворчал:
  - Надо было ночью, когда степняки в село ворвались, переправиться через реку. Пока они на смердов охотились, мы бы успели кого-нибудь скрасть.
  Нил промолчал. Он сильно изменился в последние дни, казалось, даже постарел. В пути Василек беспрекословно повиновался ему и лишь раз попытался возразить, когда тот круто повернул на запад. Вразумительного ответа он не получил, зато заметил, что с каждым переходом Нил все увереннее разбирался в путанице дорожек и тропинок. Вчера они ехали по темной дубраве, и от внимания Василька не ускользнуло изменившееся лицо друга. Особенно поразил его взгляд из-под насупленных бровей. Василек мог бы поклясться, что увидел в глазах Нила мучительную тоску. Так смотрит осужденный на казнь, когда рушатся все надежды на помилование. Василек смекнул, что Нил привел его в родные места, но расспрашивать не стал. Теперь же, из-за долгого ожидания ропот недовольства поднимался в его деятельной душе.
  - Ты говорил, что внизу по течению реки брод есть. Посмотреть бы поближе, что там творится.
  Василек мотнул головой в сторону села за рекой.
  - Смотри за тропой к броду. Степняки сами за наживой придут.
  Василек недовольно засопел, хотел возразить, но вдруг увидел вдали фигурки всадников. Заметили их и в избе. Во двор выбежал мальчишка лет девяти, за ним молодая женщина в простом сарафане, а следом и сам хозяин, худой и сутулый мужчина в полотняной рубахе и коротких холщовых портах. Старший схватил жердь, и все трое бросились к лесу.
  - Степняки! - выдохнул Василек. - Бежим коней седлать! Их всего-то пять. Неужели не справимся?
  - Пока до оврага добежим, из вида их потеряем, - остановил его рассудительный Нил.
  Степняки разделились: четверо продолжили свой путь к жилищу рыбака, а один, забирая к лесу, скакал по полю вдогонку за беглецами. Видя, что не уйти от погони, хозяин семейства остановился и отвел в сторону жердь, чтобы сбить преследователя с коня. Пронзительно свистнула стрела, и пронзенный в грудь рыбак рухнул в траву. Вторая стрела вонзилась в шею женщине. Мальчишка почти добежал до подлеска, который начинался у холма, когда раздался свист третьей стрелы. Он бросился на землю, и стрела потерялась в высокой траве. Степняк направил коня к тому месту, но беглеца уже и след простыл. Василек слышал шлепанье босых ног внизу холма. Нил внимательно следил за кочевником.
  - Ишь ты, как волк по следу идет. Распалился азарт на охоте. Только и мы ведь не ягнята. Спустишься вниз саженей на двадцать. Он как раз по следу мальчишки на тебя выйдет. Сетью прикройся и жди. Кочевники в степи да в поле лучше нас видят, а в лесу теряются. Смотри не упусти! А я мальчонку пока перехвачу. Резвый какой! Как бы лошадей наших не угнал.
  Нил оказался прав: степняк не заметил притаившегося Василька, а тот в один миг стащил его с коня. Оказавшись в медвежьих объятиях богатыря, его жертва поняла, что сопротивляться бесполезно, и попыталась завизжать. Василек тяжелой пятерней закрыл степняку рот и вдавил лицо в землю. Что-то хрустнуло, его добыча дернулась и замерла. Когда Нил вернулся, ведя в поводу пойманную низкорослую лошадь, то застал Василька, суетящегося возле тела степняка.
  - Поймал! - удовлетворенно сказал Нил. - Я, как в воду глядел, чуть лошадей малая пичуга у нас не угнала. Зато теперь есть у нас верный сторож. Да что ты с ним возишься? Водой ключевой полей, он глаза и откроет.
  - Он кричать хотел, - растерянно стал объяснять Василек. - Я ему рот рукой закрыл и слегка придавил, а у него - хрусть.
  Нил привязал лошадь, подошел к телу степняка и опустился на колени.
  - Ты же ему шею сломал! - ошарашено произнес он.
  - Я слегка надавил, а у него - хрусть! - оправдывался Василек.
  - Тебя не за полоном посылать, а кожи воловьи мять! - в сердцах выговаривал ему Нил. - Нет, тебя Васильком прозвали не за цвет глаз. В полях среди овса цветок такой растет, с виду красивый, но только пользы от него никакой! Он ему рот закрыл, а у него - хрусть! Что теперь делать? Степняки скоро хватятся, по следу пойдут.
  Василек вздохнул.
  - Пока они в избе у огня одежду сушат, седлаем коней и галопом на них.
  - Ты видел, как они луками владеют? Пока до избы доберешься, будешь стрелами утыкан, как еж иголками!
  Василек беспомощно развел руками. Нил бросил взгляд не бездыханное тело кочевника и уже спокойным голосом сказал:
  - А, ведь, моего роста, ирод. Снимай с него одежду.
  
  **
  
   Васильку еще не доводилось быть пленником. Шею его стягивал волосяной аркан, и, ухватившись руками за петлю, чтобы не задохнуться, дружинник споро бежал за лошадью, на которой ехал Нил, одетый в пропахший дымом овечий тулуп. На голове у него вместо шлема красовался войлочный колпак, надвинутый на самый нос. До избы было рукой подать, когда на крыльцо вышел невысокий, но широкоплечий степняк. Он что-то сказал гортанным голосом. Нил натужено закашлял, склонился на бок, выхватил из-за голенища засапожный нож и швырнул, метясь в горло кочевника. Лучше его в дружине никто ножи не метал. Василек освободился от петли и в несколько прыжков оказался на крыльце. У Нила в руке уже был изогнутый меч, который он взял у поверженного врага. Он рывком открыл дверь, пропуская вперед Василька. Тому предназначалась роль тарана. В сумраке избы он увидел двух кочевников, бегущих к двери. Нападение для них было столь неожиданным, что они не успели обнажить мечи. Василек схватил скамью и прижал нападавших к стене. Под бешеным нажимом затрещали ребра. Тогда Василек чуть отстранился, подкинул скамью вверх, перехватил ее удобнее и обрушил тяжелую дубовую доску на согнутые спины кочевников. Нилу противник достался умелый и ловкий. Он не только отразил внезапное нападение, но и выбил меч из рук дружинника. Но радоваться ему пришлось лишь мгновение. Широкая доска, к которой приноровился Василек, подбросила степняка и отправила в темный угол.
  - Которого берем? - выдохнул Василек.
  - Того, с кем я бился. На нем одежда побогаче, - не колеблясь, ответил Нил.
  Еще не успело взметнуться пламя над крышей избы, а дружинники с пленным уже были возле оврага, где их ждал мальчишка. Они крепко привязали пленного к седлу, пересели на своих лошадей и отправились в путь. Проехали темный бор, и тут Нил свернул на едва заметную тропку.
  - В родное село наведаться хочу, - не дожидаясь вопроса, объяснил он.
  Василек, памятуя о своей вине, промолчал. Небо потемнело, и морось превратилась в полновесный дождь. Он то стихал, то начинал хлестать с новой силой. В одном месте пришлось покружить, так как поваленные буреломом деревья мешали проезду. Когда всадники миновали это гиблое место, то увидели спешившего им навстречу черноволосого смуглого мужика.
  - Куда вас нелегкая несет?
  - В Подсошны, - коротко ответил Нил.
  - Если жизнь мила, не езжайте туда. С утра степняки все село выжгли.
  - Лицо мне твое незнакомо, - подозрительно сказал Нил.
  - Да я из Черенков, у кума гостил. На жатву подряжался, - стал объяснять селянин.
  - Анну Бирючку знаешь?
  - Та, у которой глаза как колодцы темны? А дочка у нее еще краше, но, все равно, такая же нелюдимая.
  - Что с ними? - севшим голосом спросил Нил.
  -Кто их знает? Все в лес бросились, но не все добежали. Кого степняки зарубили, кого заарканили.
  Нил спешился и стал снимать с лошади переметную суму. Василек с недоумением взглянул на друга.
  - Я задержусь, - глухо сказал Нил.
  - Князь осерчает, - предостерег его Василек.
  - Князь поймет, - сразу же донеслось в ответ. Нил передал поводья селянину.
  - Доведешь их до Долгомостья, найдешь проводника из местных, чтобы болото перейти. Справишься, серебра тебе горсть дадут.
  Мужик радостно закивал головой. Нил собирался уже уходить, но передумал.
  Стал перебирать в колчане стрелы и тихо рассказывать:
  - Была у меня семья: жена-красавица, дочка и сын. Ловкий мальчонка рос. Силки на птицу поставить, капкан на зверя - все у него получалось. Рано я стал его на охоту брать. Не уберег. Вепрь изувечил его. Недолго он мучился.
  Нил обреченно вздохнул и продолжал:
  - И стал он каждую ночь приходить ко мне во сне. Встанет у изголовья и смотрит печальными глазами, словно укоряет, что не успел я к нему на помощь. Не вынес я такой муки, ушел в соседнее княжество. Князю все рассказал. Он меня на службу взял. Охотник я справный и усталости не знаю. В походах, словно, кто-то проклятие с меня снимал. А когда возвращались на отдых, опять сны начинали меня терзать. Вином заливал я свое горе. Но, сколько же это вина надо, чтобы огонь в душе погасить?!
  Нил опять вздохнул, вынул из переметной сумы запасную тетиву и поместил ее под шлем, чтобы уберечь от сырости.
  - Жене и дочке я помогал, подарки дорогие через знакомых купцов посылал. Собирался к себе забрать, когда обживусь. Только вот как все складывается.
  Василек понимал, что надо хоть как-то словами поддержать друга, и он сказал:
  - Ты хоть коня одного возьми, все легче будет.
  - Нет. По следам копыт меня быстро найдут. А так я затаюсь в буреломе и по ночам на охоту выходить буду. Кони степняков по бурелому не пройдут, а пешком ходить они не любят. Да и спешат они пути-дорожки для хана разведать. Пленных не берут, сам видел, полон им в тягость.
  Воцарилось долгое молчание. Трудно было Васильку подыскать нужные слова на прощание.
  - Да не смотри ты на меня, как на покойника. Я еще вернусь. А ты мальчонку береги. Резвый такой! Вернусь, учить буду. Нож зачем ему подсайдашный дал? Гляди в оба глаза. Как волчонок на степняка смотрит. Пырнет ножом за родителей, и все труды наши кобыле под хвост.
  - Я уж за ним присмотрю, - пообещал Василек.
  Нил взял лук, колчан, переметную суму и побрел по тропинке.
  
  **
  В родных местах
  Только когда перебрались через болото, Василек вздохнул спокойно. Бесконечные топи пугали его больше, чем лавина вражеской конницы.
  - На людях и смерть красна, здесь же утянет нечисть болотная в трясину, и никто не вспомнит, что жил славный воин, - размышлял вслух Василек, осторожно ступая за проводником, невзрачным хромым мужичком с жидкой бороденкой. - Как здесь люди живут?
  Лошадь с привязанным к седлу степняком он держал под уздцы, чтобы она не шарахнулась в сторону. Его лошадь вел проводник. Мальчишке позволили остаться в седле, и он вел в поводу запасную лошадь.
  - Люди не скотина, ко всему привыкают, - бормотал проводник. - Лошади у вас хорошие, смирно идут.
  Василек представил, каких бы трудов стоило переправить через болото огненных коней дружинников, и в первый раз похвалил послушных лошадей. А ведь как он упрекал Нила, что тот выбрал самых неказистых животных, словно, на посмешище!
  - Вода у вас темная. Я в колодце ковш зачерпнул, так пить не стал.
  - А мы рожки из бересты делаем, песком и древесным углем их набиваем и воду через них цедим.
  - А что в лучшие места не уйдешь?
  - Так в лучших местах тиуны княжеские спокойно не уснут, пока мужика как липку не обдерут. Все перед князем рвение свое показывают, новые поборы придумывают. Что человеку простому надо? Спокойно жить да детей растить. А князьям надо золотые ворота возводить, чтобы на века прославиться. Вот слугам княжеским и неймется, как бы хозяину угодить.
  Мужичок, справедливо полагая, что дружиннику нет никакого дела до того, что творится в чужом уделе, откровенно рассказывал о том ярме, которое надели на шею общинникам. Васильку было даже приятно, что кляли чужого князя. Ему и в голову не приходило, что в его земле происходит то же самое.
   Когда болото осталось позади, Василек на радостях подарил проводнику запасную лошадь. Откровенно сказать, лошадь было ему жалко отдавать, но очень уж хотелось почувствовать себя щедрым благодетелем. Простившись с проводником, он сел в седло, и лошадь под ним неторопливым шагом тронулась в путь. В своей земле не приходилось таиться, и сразу стало легче дышать. Каждое деревце казалось ему удивительно красивым. Он крутил головой, с наслаждением краем глаза наблюдая, как проводник отбивает ему земные поклоны. Потом заросли кипрея вдоль дороги скрыли от него край болота, словно его никогда и не было. Василек радовался даже тому, что его несла на себе смирная лошадь. Он отводил руку в сторону, и метелки иван-чая щекотали ладонь. Иногда он оглядывался и с чувством довольства осматривал свою добычу, привязанную к седлу второй лошади. Потом его взгляд встречался с не по-детски печальными глазами мальчика. Василек широко улыбался, показывая тем, что все плохое осталось позади. Иногда им встречались пешие странники, но те сразу сходили с тропы, удивленно таращась на необычных всадников: удалого молодца на неказистой лошади, привязанного к седлу степняка и мальчишку с подсайдашным ножом, который был для него настоящим мечом. Когда тропа вывела их к дороге, любопытных прибавилось. Среди них оказался и острый на язык коробейник, которого Василек в сердцах так приласкал плетью, что у бедняги сразу отпало желание шутить. Какой же была радость дружинника, когда он увидел спускавшуюся галопом с вершины холма Ласточку! Лицо всадника скрывала развевающаяся грива, но Василек и так знал, кто спешил ему навстречу. На Ласточке и тщедушный Арсений выглядел заправским удальцом. Не дожидаясь пока княжеский любимец поравняется с ним, Василек соскочил с лошади и бегом бросился ему навстречу, потом опомнился и перешел на степенный шаг.
  - Чего лошадь без дела галопом гонять? - выговаривал он Арсению, когда тот от радости свалился ему на шею с седла.
  - Я уж и не чаял тебя увидеть. Столько дней пролетело!
  - Посмотрел бы я, за сколько ты бы управился, - усмехнулся Василек. - Чудо-богатырь объявился!
  Василек осмотрел Ласточку от ушей до копыт. Осмотром остался доволен, но виду не подал. На радостях он позволил даже Ласточке фыркнуть себе в ухо. Долго крутил головой, пока шум в ушах не прошел, беззлобно бормоча:
  - Гоняют шальные по холмам. Чужого добра не жалко!
  - А где Нил? - спросил Арсений.
  - Позже будет. Я от него князю подарок везу.
  Василек кивнул головой в сторону пленника.
  - Такой злой басурманин попался. Всю дорогу ругался. Аманат, говорит, аманат! Подожди, вот к воеводе в пыточную только тебя отведут, сам попрошу, плетью тебя отстегать. Будет тебе аманат!
  - Это он у тебя пощады просил! - рассмеялся Арсений.
  - А ты откуда знаешь?
  - Так меня князь на пристань толмачом определил. Чего там только не услышишь?!
  - Пощады, говоришь, просит? Когда к нам без злобы, то и мы по-доброму, но у таких мира не вымолишь. Вон, у мальчишки разом и мать и отца отняли. В монастырь его надо определить. Нил вернется, с нас за него строго спросит.
  Василек поставил ногу в стремя, и могучее тело взметнулось в седло. Ласточка дрогнула и, повинуясь хозяину, легкой рысью двинулась в путь.
   "А ты будешь трястись до города, - подумал он об Арсении. - Узнаешь, как гарцевать на ослах"!
  Но к его удивлению невзрачная лошадь под толмачом вдруг сорвалась в галоп, грозя принести своего легкого всадника к княжескому терему первой.
   "В глаза плюну тому, кто скажет, что лошади твари неразумные. И хитрости в них не меньше, чем в людях"! - размышлял Василек, вспоминая, что его так быстро она никогда в походе не носила.
  
  **
  
   У крыльца княжеского терема на страже стояли два дружинника Ярополка. Оба были молоды, красивы и веселы. У одного из-под шлема выбивались шелковистые пряди, золотистый цвет которых на фоне красивого ровного загара безусого лица сразу бросался в глаза. Ямочки на полных щеках безошибочно выдавали его юный возраст. Звали этого красавца Андрей, и славу себе он стяжал не на бранном поле, а на пирах, где не было ему равных в песнопении и игре на гуслях. Лицо другого дружинника было обильно усеяно веснушками. Загар на такие лица ложится неровно, поэтому кожа на ушах и скулах шелушилась, зато под орлиным носом пробивались тонкие рыжие усы. Полный рот его был всегда приоткрыт, словно с губ приготовилась слететь злая шутка или острота. Звали весельчака Ратшей. Пришлось коротать время в разговорах с ними и дожидаться, когда знатный витязь уберется со двора.
  - Говорят, с добычей из Черниговской земли вернулся? - спросил Андрей и покраснел, как девица, что первым вступил в разговор.
  - Степняка князю привез, - подтвердил Василек.
  - Мог бы и себе кого прихватить. В тамошних землях девицы одна краше другой. Глаза, как вишни, темные, а волосы, как зрелая пшеница, золотом отливают, - сказал обладатель шелковистых прядей, ободренный тем, что княжеский воспитанник не пренебрегает разговором с ним.
  - Чему дивиться? Они там все уже с половцами породнились. Сила и стать наша осталась, а характер степной, горячий да своенравный. Вон, у Савелия жена из тех мест, так он всю жизнь в походах провел, так как дома тяжелей биться, - пошутил Ратша.
  Дружинники захохотали. Ратша, довольный своей шуткой, продолжал:
  - Смелый ты воин, Василек. Ярополк давно твою удаль заметил. Шел бы ты к нему служить, милостью и щедростью согрет будешь.
  - А мне и тут не холодно, - ответил Василек.
  - Так-то оно так, - согласился Ратша - Великий князь Меркурия высоко вознес, только покровитель его умирает. Смекаешь, кто городом править будет?
  - Другого князя призовут, - отмахнулся Василек. - А надежный меч любому нужен.
  - Меч Меркурия слабее золота боярского и купеческого. Пока бояре да городские старцы судить да рядить будут, кого на великокняжеский стол пригласить, сколько воды утечет? - с сомнением в голосе проговорил Андрей.
  - К тому времени горожане Меркурия с Савелием путать начнут, - пошутил Ратша.
  Тяжелые ладони Василька легли на шеи дружинников. Он свел руки, и оба молодца звонко стукнулись шлемами.
  - Того, кто в походы вас водит, князем величать! - наставительно сказал Василек.
  Рука рыжеусого легла на яблоко рукояти меча.
  - Выхвати меч из ножен, и на его же клинке поскачешь на свое подворье, - незлобливо предупредил Василек дружинника, потом повернулся и пошел к конюшне, ворча под нос. - Наберут детвору в дружину, одна морока с ней! Как ее уму-разуму учить?
  Возле стога сена сыновья конюха Наума играли в салки. Русоволосый Савва гонялся за младшим братом Тимошкой. Он почти настиг малыша и уже протянул руку, но вмешался Василек. Дружинник подхватил Тимошку и высоко подбросил. Тот упал в мягкое сено и с визгом съехал вниз. Сразу же на руках и поясе Василька повисли его братья. Пришлось подбрасывать и их. Мальчишки взлетали на верхушку стога и с визгом, в котором смешивались радость и страх от полета, шлепались в душистое сено и торопливо съезжали вниз, надеясь взмыть над землей еще раз. Поодаль стоял конюх Наум и неодобрительно качал головой, видя, как кособочится стог, но мешать забаве не смел. Развлекаясь игрой с детворой, Василек притворился, что не видит, с каким достоинством знатный витязь со своими дружинниками покидает княжеский двор. Впрочем, вороного жеребца под Ярополком и его праздничный наряд княжеский воспитанник разглядел хорошо. На крутые бока жеребца свешивался ковровый чепрак, унизанный жемчугом, а седло из золотой парчи было украшено драгоценными камнями. Василек смотрел без зависти, просто дивясь работе восточных мастеров. Ярополку приходилось натягивать украшенные шелковой бахромой поводья, так как жеребец под ним, чувствуя свою силу и стать, готов был в любой миг броситься наперегонки с ветром. Но сбруя предназначалась для праздничного выезда, и знатный витязь твердой рукой смирил горячего коня, выезжая из ворот.
  
  Василек кликнул дворового мальчонку, который прислуживал князю за столом и к своему неудовольствию узнал, что его опередил Олешич. Встречаться со старым ведьмаком ему совсем не хотелось. Он направился к окнам трапезной, носком сапога вырыл из песка почти готовую деревянную бирюльку тура и принялся за дело, ловко орудуя поясным ножом. В те дни, когда ему доводилось сидеть здесь на страже, он иногда развлекался резьбой по дереву. На почтительном удалении стояли дворовые мальчишки и терпеливо ждали, когда игрушка будет готова. После небольшой свалки она достанется самому проворному. Трескучий голос Олешича доносился до его слуха.
  - Арсений слышал на пристани от купцов, что в землях литвинов священники из Рима появились.
  - Пусть Арсений записи ведет и мне на стол кладет. Ждем беды с одной стороны, а она может с другой придти, если князья литовские объединятся.
  - Василек вернулся с пленным степняком.
  - Вели ему войти.
  - Князь, я и с личным делом пришел. Отпусти меня в родные края. Нет уже сил в походы ходить. Не за себя боюсь, за тебя.
  Меркурий молчал, и лишь скрип половиц под его сапогами нарушал тишину. Потом раздался его спокойный голос:
  - Когда я приехал сюда, у меня было пять верных слуг. Двое погибли в сражениях, двоих унесла болезнь. И вот теперь последний меня покидает.
  - Тебе, князь, все служить рады. А я уже стар для походов. Во снах родители мне стали часто являться, к себе зовут.
  - Раз так, поезжай. Ты вольный человек, своею охотою мне служил. И от меня поклонись могилам предков.
  - Приблизь, князь, Василька. Неустрашимый воин из него вырос, и верный, как пес сторожевой.
  Василек даже рот открыл от изумления. Сколько раз ему плетью доставалось от этого угрюмого старика! Хорошо, что шкура дубленая была. Никогда ему и в голову не приходило, что тот так высоко его ставит. Непрост человек. Полжизни уйдет, пока его разгадаешь. Вот и Нила нипочем разгадать было, кабы не поход.
  Василек встал, бросил игрушку детворе и пошел в терем.
  
  
  
   Старик
  
   Дорогу от Спасского монастыря до Долгомостья отборная сотня Меркурия могла преодолеть засветло, но за конными дружинниками шла колонна пеших ратников, а за ними тянулся длинный обоз, поэтому приходилось идти медленно, с оглядкой. Чтобы не утомлять напрасно воинов, Меркурий сам велел погрузить на возы тяжелые палицы, секиры и дощатую броню, отправив заранее в путь конные дозоры из молоди. У шаткого мостка через речушку, берега которой заросли камышом, дружинники спешились и стали переводить коней в поводу. Меркурий остался в седле. Он съехал с дороги и направил коня вдоль отлогого берега. За ним следом рысил на гнедой лошади оруженосец Василек. Сквозь свинцовое небо поздней осени с трудом пробивался солнечный свет. Деревья давно потеряли свой золотисто-багряный наряд и грустно качали голыми ветвями на холодном ветру.
   - Обоз по мосту не пройдет. Посмотри, где дозоры переправились через реку вброд, - велел Меркурий своему верному слуге.
  Василек, показывая рвение, галопом доскакал до зарослей ольшаника и наткнулся там на пегую низкорослую лошадку. Ловко орудуя плетью, он погнал свою добычу к воде. В одном месте сухой камыш раздался, и на берег выбрался тщедушный старик в изношенном нагольном тулупе.
   - Не тронь мою лебедушку! - кричал старик. - У меня еще сил хватит, тебя с лошади стащить да ивовым прутом угостить.
  Меркурий улыбнулся: старик был на головы две ниже обидчика, а его худая лошаденка меньше всего походила на лебедушку. Василек на полном скаку сильной рукой подхватил старика, положил его поперек седла, и скоро несчастный стоял на коленях перед славным воином, потирая ушибленный о высокую луку седла бок.
  - Покажешь брод удобный, - сказал Меркурий, скользя глазами по водной глади.
  - Так бродов здесь не счесть. Какой нужен?
  - Тот, что ближе к дороге.
  - Вон, около ивы и берег пологий, и дно каменистое, и вода лишь по брюхо твоему коню, князь.
  - Князь в тереме на Смядыне, а я в седле, - усмехнулся Меркурий.
  - А по мне, тот князь, кто щедро подает, - не смутился старик.
  Его слова показались Меркурию знакомыми. Он оторвался от созерцания водной глади и перевел свой взгляд на старика. Обветренное рябое лицо было изрезано глубокими морщинами, космы седых, нечесаных волос прикрывали хитрый прищур зеленых глаз. Меркурий жестом руки велел старику подняться с коленей.
  - Я видел тебя прежде, старик?
  - А как же! Ранней весной я с сыновьями рыбку из-подо льда на Днепре добывал. Ты мимо проезжал и удивился, как мы быстро лед взламываем. Серебро нам бросил и велел в одном месте проруби делать. Я потом уже сообразил, что не рыбку ты ловить собирался, а тех ворогов, что все огню предавали. Только не пошли они к городу, спешили в степь добычу увезти. А теперь, по всему видать, опять беда пришла?
  - Чернигов пал. Степняки идут к Смоленску.
  Старик стал испуганно креститься, но скоро страх в его глазах сменился удивлением.
  - Это к болоту Долгомостьевскому? Хорошие, видно, у них проводники! Нет, болото им не за что не перейти. Степняков я знаю. Чернигов разграбили, знатную добычу везут. Немыслимое дело через то болото с обозом идти.
  - А если гати мостить начнут?
  - Так нет поблизости леса такого, чтобы те гати проложить. Издалека везти, лишь время потеряешь. Опять же, кони от болотной травы и воды болеть станут, а для степняков кони дороже золота.
  - Тогда пленными начнут те гати выкладывать.
  Старик в ужасе затряс головой.
  - Что же это за народ такой? Половцы, насколько злы и корыстны, но пленные для них - товар.
  - Народ жестокий. Людей не пощадят, если по их телам пройти смогут.
  - Да у того болота и дна-то нет, поэтому и смысла в этом нет. А еще там духи болотные и водяные живут. Неосторожных путников за ноги хватают и к себе волокут.
  - Ох, дед, о духах ты всем байки рассказываешь, чтобы там охотиться. Леса и пашни давно хозяев обрели. Вот и пугаешь ты, чтобы болото к тем землям не прихватили, - подумал Меркурий, вслух же сказал. - А ты, ведь, по болоту ходишь да на дичь охотишься.
  Старик растерянно почесал затылок, отвел глаза в сторону и заговорил тихо, словно, оправдываясь:
  - Мне тропинки-дорожки отец мой показывал, а ему дед да прадед. Да и ходим мы по тому болоту налегке. Если даже идти друг за другом след в след, там, где первый человек увязнет по щиколотку, второй провалится по колено.
  - Значит, болото налегке пройти можно?
  Старик неопределенно пожал плечами.
  - Болото, ведь, громадно. Я всю жизнь по нему хожу, а всех тропинок и гиблых мест не знаю. Если найдут проводников, может, и пройдут налегке.
  - Найдут, - уверенно сказал Меркурий. - Когда кожу с людей начнут сдирать да огнем пытать, проводники найдутся. Просочатся, как вода сквозь запруду, и с силой в одном месте соберутся.
  - Да, звено к звену, и цепь готова, - согласился старик.
  - Стальная цепь на шею, что удавкой может стать, - размышлял вслух Меркурий. - Две пристани на реке со складами купцов и иноземных гостей. Велика нажива, чтобы ей не обольститься. Они, как волки, будут глотать до рвоты, чтобы потом вернуться в стаю да отрыгнуть волчатам. И сразу алчность поведет полки их дальше.
  Старик, не смея прервать размышления князя, переминался с ноги на ногу. Его лицо, простоватое до глупости, оживляли лишь зоркие и цепкие глаза охотника, которые подмечали все. Взгляд старика скользил по невиданной в этих местах кольчуге витязя. Сделанная из стальных мелких колец, она не затрудняла движений в схватке. В стальные кольца были вплетены медные с позолотой, что делало броню нарядной. Левая рука витязя покоилась на черени рукояти прямого меча, вложенного в обитые красным бархатом и украшенные серебряными насечками ножны. Меркурий откинул полу красного плаща, достал из переметной сумы кошель, развязал кожаный шнурок, и горсть серебряных монет, звеня, упала на землю.
  - Сослужи мне службу, старик. Поброди по болоту, да посмотри, сколько лихих гостей на кровавый пир спешат. А пуще всего смотри, где собираются.
  Старик бросился собирать монеты, беспрестанно отбивая земные поклоны и бормоча:
  - Да я сыновей и внуков отправлю приглядывать за тропами. Будь спокоен, князь.
  Василек, верный оруженосец Меркурия, неодобрительно протянул:
  - Много серебра старому лешему досталось.
  - Если голове на плечах не бывать, то серебра не видать, а коль останется, так нам за службу прибавится, - пошутил Меркурий и, перейдя на серьезный тон, властно сказал. - Дождешься обоза. Покажешь брод.
  Василек, провожая князя взглядом, спросил у старика:
  - Тебя, дед, как звать?
  - Злые люди Ершом кличут, а добрые Еремеем.
  - Вот, что, дед Ер-рема. Князь забудет, так я за тобой присмотрю.
  - Смотри за собой, да за кобылой своей гнедой, - бормотал старик. - А я раньше всех вас на болоте буду.
  Василек погрозил плетью, но старый охотник не испугался.
  - Только тронь! Ты - слуга, а я - вольный человек. За удар взыщу столько, что лошадь свою в заклад отдашь.
  Василек его не интересовал. Круглое розовощекое лицо, обрамленное прядями русых волос. Таких лиц в округе - пруд пруди. Другое дело князь. Волосы цвета крыла ворона, большие карие глаза, прямой нос и тонкие губы, замершие в усмешке. Такие лица не встречались здесь, разве что на днепровских пристанях среди гостей заморских. И речь славного воина была диковинной для чуткого слуха старика. Слова закругляет, словно священник в церкви проповедь читает. Сразу видно, у кого он языку и грамоте учился. Старик хмуро взглянул на Василька и сказал:
  - А тебя в детстве родители мало пороли, а в отрочестве за вихры не таскали, коли нет уважения к старшим.
  - Моих родителей степняки в полон угнали. Рос я сам по себе под присмотром князя.
  - Воин он славный, но вот строгости в нем маловато, - сказал с сожалением дед Еремей, хотя в голове вертелась другая мысль. - Шкуру бы с тебя спустить, глядишь, ума бы прибавилось.
  Старик вздохнул и направился к своей старой лошаденке, понуро выбивавшей копытом сухую траву.
  
  2
  
   Остаток пути Меркурий размышлял, как защитить город от страшной беды. Искусный воин, он видел уязвимость обороны разросшихся посадов. Стены крепости из деревянных срубов, заполненных песком и камнями, мало чем по прочности уступали каменным укреплениям. Князь Владимир Мономах достойно позаботился о неприступности твердыни династии. Его внук, князь Ростислав, расширил крепость, усилив ее сторожевыми башнями из толстых дубовых бревен. Но город рос, и вот уже на Смядыне, где принял мученическую смерть князь Глеб, вековые леса отступили и уступили место для княжеских хором и теремов боярских, купеческих подворий и складов. Как это защитить? Меркурий вдруг вспомнил, как в конце той страшной зимы, когда пали Рязань и Владимир, и пылали десятки других городков, князь Владимир Рюрикович велел собраться игуменам монастырей, знатным боярам, купеческим старшинам и старостам слобод, чтобы вместе решить, как отстоять город. Князь был болен и говорил мало, больше слушал, кутаясь в соболью шубу. Склонялись к тому, что монастыри и церкви, княжеский и боярские терема на Смядыне надежно защищены земляными валами и станут серьезным препятствием на пути кочевников. Не видели они или не хотели видеть, что все это хорошо от воровского набега, но против многочисленного войска им не выстоять.
  Когда наступил черед Меркурия, бесстрашный и умелый в сражениях воин допустил в речи грубую ошибку: стал говорить о последней схватке Рима с Карфагеном. Говорил о том, что, пока у ослабленного Карфагена рать беспокоило войско римлян за стенами города, осада была безуспешной. Зачем он это говорил? Ведь не ученость свою хотел показать?! Среди священников находились люди в книжной премудрости и более сведущие, чем он. Да просто опора была ему нужна. И сразу змеиный шепот раздался, окреп и в злой ропот толпы превратился: "Римский князь. Все про римлян своих толкует. Чужой он нам. Не хотим слушать!"
  Хотел он уже крикнуть, что из той земли его предки, где проповедовали Кирилл и Мефодий, и где создали они письменность славянскую, но опередил его князь. Скинул он с плеч шубу соболью, поднялся с кресла резного, опираясь на руку дружинника, и мрачно смотрел он в лица боярские, стараясь справиться с дыханием. Потом негромко повел речь, и сразу стих недовольных ропот. Слова звучали ясно и зловеще.
  - Иной раз свой страшнее и злее чужих! Или вы забыли, как мой родной племянник Изяслав лишил меня киевского стола? И не просто лишил, а половцам в полон отдал. Воронье давно бы мои кости по степи разнесло, не вмешайся князь Ярослав.
  Князь Владимир обвел гневным взглядом потупившихся бояр, и лишь один из них, высокий и дородный, безрассудный в речах и делах, осмелился перечить:
  - За золото служит, за золото и переметнется!
  - А кто здесь не за золото служит?! Ты, Тумаш? За земли, за места! Семья, ведь, большая. Не кручинься! Когда твои сыновья в походах и битвах проведут столько дней, сколько Меркурий, быть им во главе дружины.
  Князь сделал знак рукой, и дружинники безмолвно шагнули вперед. Бояре отпрянули в страхе. Что ожидать от князя, одной ногой стоящего в могиле? Еще живы воспоминания, когда дружинники князя Давида многих лучших мужей посекли.
  - Слово мое пусть будет неизменно, - продолжал князь Владимир. - Князю Меркурию с младой дружиной за стенами крепости у Спасского монастыря стоять, дорогу к городу с юга оберегать да молодь в поле ратному искусству обучать. Владимир Рюрикович намерено протянул слово "князь", напоминая всем, что Меркурий из рода князей моравских.
  Бояре расходились тихо, но со злобой затаенной. Прекословить князю - себе дороже. Лишь бы ноги унести с княжеского подворья. Со времен властного Давида в дружину стали набирать сильных и смелых воинов из других земель. Не связанные кровными узами с древними боярскими родами, обласканные князем, они готовы выполнить любую волю их властелина.
  Меркурий посмотрел вдаль. Рваная полоса леса за унылыми полями начинала сливаться с темным небом. Черными ломаными линиями прорезали бурую землю извилины оврагов. Неуютно здесь поздней осенью, зато привольно весной. Вдруг всплыли в памяти слова, брошенные князем в след боярам:
  - С юга степняки идут, с запада литовцы жмут, а вы все о корысти своей печетесь!
  Василька, который догнал сотню в конце пути, такие мысли не одолевали. Он думал лишь о том, что видели его глаза и, заняв место в строю, мог бы сказать:
  - Сумерки крались по сторонам дороги, предупреждая всадников о скором приходе холодной долгой ночи, но вот блеснули впереди огни села, и сотня с легкой рыси на галоп по знаку князя разом перешла.
  
  3
  
   Дед Еремей сидел, прислонившись к теплой печи. В избе было необычно тихо. Сыновья и внуки еще засветло ушли в дозор на болото. Всем женщинам, и бойким снохам и робким внучкам, велено было искать защиту у монастырских стен. Тишину нарушал лишь треск лучины в поставце на столе, шипение падающих угольков в деревянной кадке с водой да недовольный голос Прокопа, молодого соседа, недавно вернувшегося с промысла в село. Промышлял он плотницкими работами и был для них словно создан: невысокий и широкоплечий, с сильными руками и могучей шеей.
  - Нет, не пойду я с тобой, дед Ерема. Ты, вот, послушай, что мне умный человек сказывал. Князья наши враждуют друг с другом. Торговле убыток, и нивы их кони вытаптывают. А будет власть хана, князья головы склонят, походы прекратят, мечи в ножны вложат, тишина и покой воцарится.
  - Пепелища кругом будут, да толпы невольников в степь погонят. Твоему купцу есть, куда бежать. А ты на островке среди гиблых мест укроешься. Только всех на том островке не спрятать. Морозы скоро льдом трясину скуют. Где защиты будешь искать?
  Прокоп горестно вздыхал, крутил головой и бормотал:
  - На все воля Божья. Купец тот сказывал, что за грехи наши нам испытания посланы. Князья наши языческие в союзе с погаными печенегами храмы христианские разоряли. Теперь пришла наша очередь испить чашу сию.
  - Когда это было? - возражал старик. - Не своим умом живешь ты, Прокоп.
  - Что для человека жизнь прожить, для Творца лишь мигнуть, - не соглашался с ним Прокоп. - За грехи предков нам, потомкам, придется отвечать.
  - Вот, что, Прокоп. Я человек темный, с купцами мудрых разговоров не веду, но на тебя узду найду. Не пойдешь со мной, житья тебе не будет. Сыновьям накажу, избу твою по бревнышкам раскатать.
  С этими словами он выпроводил из избы растерявшегося соседа. Вернувшись к теплой печи, дед Еремей достал из-под лавки старую сбрую и принялся за ее починку, орудуя шилом с крючком.
  Скрипнула дверь, и через порог, как зайчата, перескочили два мальчика. Тот, что постарше, всегда бойкий, на этот раз держался позади младшего брата.
  - Ох, и устали мы! - заголосили оба. - Дед, дай, что поесть.
  - Я вам наказывал засветло вернуться, - сурово проговорил Еремей. - Где вас леший носит?
  - От людей недобрых убегали у Марфиной топи, - стал оправдываться старший.
  - И сколько тех людей?
  Младший выставил пятерню и прибавил к ней еще два пальца.
  - А ты, что держишь руку у плеча? Подойди-ка поближе к огню. Дай тебя разглядеть, - обратился он к старшему внуку. Тот, подталкивая младшего брата и прикрываясь любимцем деда, как щитом, приблизился к печи. Шмыгнув носом, мальчик неохотно опустил руку.
  - Новый кожух разодрал! - охнул дед. - И года еще не проносил.
  - О ветку. В темноте не видно...
  - Повернись спиной, - прервал его старик.
  Мальчик, еще менее охотно, повернулся.
  - Та ветка, вижу, с оперением была, - ехидно проговорил дед Еремей.
  - Ага, и с глиняной свистулькой! - беззаботно подтвердил младший.
  - Я вам наказывал к чужим не приближаться? - прошипел старик.
  - А мы и не подходили, - наперебой начали рассказывать мальчики. - Они нас заметили и руками стали махать. Мы им в ответ. Они за нами, и двое провалилось. Тогда остальные стрелы стали в нас пускать. А мы, как зайцы, с кочки на кочку скок и в лесок. Дед, дай поесть! Озябли и проголодались мы.
  - Березовой кашей вас живо накормлю и согрею! - пригрозил старик.
  Старший из братьев стал тереть кулаками глаза, но настырные слезы так и не хотели показываться. Тогда он изо всех сил ущипнул младшего. Тот ойкнул от боли и залился настоящими слезами. Старик, довольный тем, что угроза наказания подействовала, смилостивился:
  - На печи под кожухом кашу и коржи найдете. И чтобы не галдели там, как грачи.
  К полуночи, когда мальчики уже видели третий сон, вернулся их отец и о чем-то шептался со стариком. После их разговора дед Еремей оседлал свою старую лошаденку и направился в стан князя.
  
  4
  
   Остановился Меркурий у сельского священника отца Григория. Ночью ушли в дозор зрелые воины, а молодь влилась в дружину. Пешцам и обозу было велено стать лагерем в поле. Туда же, после церковной службы и трапезы, отправил он и конную сотню, оставив в избах у церкви лишь смену дозоров. Дав отдых людям и коням, весь следующий день учил князь молодых дружинников биться в строю. За дневными трудами незаметно спустилась на землю долгая осенняя ночь. Отовсюду шли тревожные вести. Меркурий объехал сторожевые посты в поле и укрепления из сцепленных возов вокруг шатров лагеря, посидел у костра, слушая рассказы старых дружинников.
   Когда поздней ночью он вернулся в избу священника, то застал отца Григория за изготовлением чернил.
  - Ведете летопись походов, отец Григорий? - усмехнувшись, спросил князь.
  - Пусть о походах пишут те, кто в них бывал. Я, ведь, сельский священник. Мои прихожане - хлебопашцы, бортники и охотники. Что видят они после походов? Вытоптанные нивы и разоренные селения. Князь Владимир Монах в сто походов ходил, а помнить люди будут лишь о тех из них, в которых он половцев из славянских земель в степь изгнал и жизнь мирную ратарям дал.
  Князь спорить с ним не стал, сел на лавку, положил сильные руки на стол и тихо сказал:
  - Молился я в церкви Пресвятой Богородицы, и было мне видение, и услышал я глас от иконы, что посылает Она меня, раба своего, отразить врагов от града.
  - Много о тебе люди говорят, - смягчился священник. - Нет равного тебе в лютой сечи на мечах. Твердой рукой ведешь в поход дружину, поэтому нет лучшего для людей защитника. Щедрою дланью церковь золотом и серебром оделяешь. О бедных и сиротах не забываешь. Вот о светлых делах я и пишу, чтобы не думали потомки, что их предки лишь в походы ходили да бражничали. Князь Всеволод в чужих краях не бывал, а пять языков знал, чтобы ведать о делах в порубежных землях. Князь Роман учителей греческих и латинских в княжество приглашал, священников и детей боярских учиться принуждал. В сельской глуши мысли дивные мне на ум приходят. Не сын наследует отцу в его делах, а внук деду.
  Меркурий в недоумении взглянул на священника, и тот продолжал:
  - Князь Владимир Мономах, алчных половцев мечом усмирил, торговля процветала и города росли. А внук его, князь Ростислав, новые города и крепости строил. Но чтобы города новые строить, надо богатствами огромными владеть. У князя Ростислава одних лишь бобровых гонов в княжестве тысяча была. Рачительный был хозяин, как дед его Владимир. По Двине торговые ладьи в дальние страны везли меха, мед, воск, кожи, хмель, лен, а оттуда возвращались с золотом и серебром. Сыновей мы, лишь только подросли, в седло сажаем и в походы отправляем, а с внуками няньчимся и мысли свои им поверяем, поэтому похож внук на деда. Я это и к тому, князь, говорю, что пора и тебе семьей обзаводиться, иначе с внуками не успеешь повозиться. Вон, у тебя уже и седина в волосах серебрится.
  - Рано старят нас не года, а беда да тяжкие думы. Я, ведь, не вашего рода-племени. Пришлый, как у вас говорят. Поэтому мне приходится смотреть зорче и слушать больше. С прошлой зимы беженцы с южных земель валом катят и рассказывают о жестокости рати Батыя. Я же, как человек ратный, вижу еще и другое: несметное конное войско, умеющее города брать, подвластное единой злой воле. А в наших землях черниговские князья враждуют со смоленскими, смоленские с полоцкими. Нет единства среди князей славянских. Боярство силу почувствовало, мятежи затевает. Купцы на той вражде обогащаются, через своих старейшин тоже к власти тянутся. А корысть у всех своя. Из-за этой вражды текут реки христианской крови, и в одну из них впадает ручеек, сотворенный моим мечом. Не воскресить тех витязей, что пали в битвах, не повести их в сражение со степняками. Иной раз думаю я, удалиться в тихую монастырскую обитель, где в молитвах и беседах закончить свой век.
  - Не найти тебе покоя и в монастырских стенах, - возразил ему отец Григорий. - Митрополит киевский Климент Смолятич слыл человеком мудрым, сказания греческие и латинские читал. Князь Изяслав его из Зарубского монастыря, где он черноризцем-монахом был, в Киев пригласил, а собор епископов избрал его митрополитом. Ныне говорят о почившем мудром старце: "...бысть княжник и философ так, якоже в русской земле не бяшеть". А в бытность свою монахом, сколько слов несправедливых от игуменов монастырей он слышал? Нет единства и в нашей братии, поэтому не найти тебе покоя и в монастырских стенах.
  Священник вдруг спохватился:
  - Не о том я речь веду. Что мне прихожанам говорить? Уходить подальше от этих мест?
  - Гонец из крепости днем прискакал. Воевода весточку мне прислал, что водным путем до города добралась горсть ратников. Все, что осталось от дружины князя Мстислава Глебовича. Пленника привели. Так он сказывает, что орда монгольского царевича Мункэ всю Северскую землю в пепелище превратила.
  Отец Григорий искал и не находил ответа на свои вопросы.
  - Не пойдет хан Батый на север: коней на пепелищах не прокормишь. На Киев двинется, когда лед скует Днепр. А Черниговское княжество степняки так люто разорили, чтобы помощь киевлянам с севера не пришла. Повернет Мункэ в степи, если передовой его отряд в болотах сгинет. Болото, что крепостная стена, нельзя, чтобы они его преодолели.
  - Но не все так думают? - догадался отец Григорий.
  - Бояре предлагают мне крепким лагерем перед городом стать. Обещают горожан и челядь на подмогу прислать. У крепостных стен спокойнее биться, есть, где укрыться. Только тут иной расклад. В передовом отряде Мункэ лучшие воины идут. От первого успеха часто судьба похода зависит. Тучами стрел кочевники стан осыпать начнут, а когда горожане дрогнут, мечами посекут. Нет, с таким врагом надо его же оружием биться: внезапно нападать, чтобы степняки не могли строй держать. А для этого мне нужны умелые проводники и охотники.
  - Немало их среди селян найдешь, но люди тяжелые, себе на уме. А самый изворотливый из них дед Еремей. В церковь он ходит и проповеди слушает, а на охоте лесным и болотным духам поклоняется. Христианская вера с язычеством в его голове уживается. И на все вопросы готов у него ответ. Княжеский тиун приедет подати в казну собирать, все шкуры из избы вынесет, но не успеет еще его след остыть, а старик уже в княжеских угодьях охотится. И не убедить его в том, что это грех. Леса, говорит, хоть князю и принадлежат, но все, что в них растет и бегает, творение Всевышнего. И по его разумению, дары эти всем на радость и утешение даны. Я ему о смирении говорю. А он мне в ответ, мол, княжеские тиуны до нитки оберут, а много ли в казну привезут. Уж очень они сытые и гладкие. Все подмечает. Хитер, как лиса. Захочешь схватить, не поймаешь: все тропы, овраги, лощины он знает. Сыновей такими же вырастил, а внуки всех превзойдут.
  Разговор прервался, потому что во дворе был слышен шум отчаянной перебранки.
  - Легок на помине! - охнула жена священника.
  - Пойду я по дворам, охотников соберу. Хоть поздно, но никто не спит. Страшатся люди неизвестности, - сказал отец Григорий и уже у порога добавил, обращаясь к жене. - На стол собери да князя и гостя дорогого угости. Не скоро князю сон привидится, если такой гость пожаловал.
  Священник взял посох и вышел в темные сени, а во дворе нарастал шум перебранки.
  - Что ты, леший старый, под ногами путаешься? - сердился Василек.
  - А ты на коленях ползай, чтобы не спотыкаться! - звучал ему в ответ сварливый голос деда Еремея. - Князь мне велел, ему вести приносить.
  - Мне говори, а я передам.
  - А вдруг забудешь? У тебя ума, что у моего козла, а голова для того, чтобы ей бодаться. А будешь так толкаться, я все князю расскажу. Не успел на постой стать, уже половину села за себя просватал.
  При этих словах высокая и статная дочь священника, накрывавшая на стол, побледнела. Ее синие глаза негодующе потемнели, длинные ресницы дрогнули, а уголки алых губ чуть опустились. Меркурий усмехнулся в усы и, чтобы красавица не заметила его улыбку, прикрыл рот ладонью, словно собирался пригладить короткую опрятную бороду.
  Встревоженный голос Василька раздался уже из сеней:
  - Да, тише ты, старик. Князь отдыхает, и умные речи со священником ведет.
  - А нечего так толкаться! Я не холоп! В сражениях под стягом грозного князя Давида стоял, стан княжеский оберегал. А сыновья мои побольше тебя в походах бывали.
  - Князь желает его видеть, - прервал перебранку голос отца Григория.
  Дед Еремей вошел как раз вовремя, когда стол был накрыт. Сначала в проеме двери показалась воинственно поднятая всклоченная борода, потом рябое лицо с победно блестевшими глазами. Перевалив через порог, он снял с головы заячий треух, троекратно перекрестился, глядя поочередно то на икону, то на стол со снедью, брякнулся на колени перед князем и заговорил хриплым голосом:
  - Все разведал, князь. У Лосиного камня басурмане собираются. Спешить не надо. Нет хуже ночной битвы. Своих немало положишь и врагов упустишь. После перехода через болото степняки у костров греются, сапоги свои сушат. К утру сомлеют от кумыса и тепла. Вот тогда и нанеси удар.
  Князь жестом велел старику подняться и сесть напротив.
  - Горло охрипло от ледяного ветра. Трудно говорить, - пожаловался дед Еремей, занимая место на скамье у печи и шаря глазами по столу.
  - Хозяйка, плесни старику меда в кубок, чтобы речь лилась, - попросил он.
  - Постный день же?! - негодующе воскликнула дородная жена священника. - О грехах своих след каяться да у Спасителя прощения просить.
  - Поститься должны сильные телом и духом, а старикам и детям отступать от поста можно. В том нет греха, чтобы перед битвой подкрепиться.
   Дочь священника проворно подала Еремею полный кубок, надеясь выведать у словоохотливого гостя все, что он знает о приглянувшемся ей дружиннике. После двух больших глотков хмельного меда голос старика смягчился и он продолжал:
  - Сыновья сказывали, что много их, да из разных племен. Есть старые наши знакомые - половцы. Есть торки и черемизы, словом, отрепья хватает. Но есть там хищники и пострашнее. Одни в овечьих шкурах навыворот, другие в шубах до пят с лицами черными немытыми, как у ...
  Понимая, что в доме священника нельзя говорить о нечисти, старик выразительно показал перстом вниз.
  - Те нехристи отдельно от всех стоят. Вот на них и обрушь ты удар всей дружины. Врасплох их не возьмешь. Кони с ними, что собаки при нас, всегда рядом пасутся. А их холопы своих коней в табун свели и ночную стражу выставили. Крепкий у тебя мед, хозяйка, как бы голова кругом не пошла. Рыбки я, пожалуй, отведаю.
  И, хотя никто его не приглашал, дед Еремей подцепил охотничьим ножом самый большой кусок запеченной на углях щуки, положил его на блюдо перед собой и продолжал:
  - Сыновья мои с прочими охотниками ту стражу под утро скрадут, да коней огнем в лес погонят. Вот тогда и настанет время битвы. Только и о нас, бедных, князь, после битвы не забудь. Внук у меня старший, сорвиголова, пора его в седло сажать да к службе приучать. Под твоей рукой из птенцов орлы вырастают!
  Воображение живо нарисовало старику образ молодого витязя на горячем скакуне. Голову юноши украшал остроконечный позолоченный шлем. От обруча шлема, богато украшенного орнаментом, спадала на шею и плечи бармица. Тело юноши до середины бедер защищала чешуйчатая броня, стальные пластинки которой, приклепанные к кожаной основе, сияли на солнце. В правой руке витязь держал прямой меч. По голомени меча, чуть ли не до вершины клинка, шла широкая выемка. Левая рука юноши держала миндалевидный щит с бронзовым умбоном. От такого видения у старика перехватило дыхание.
  Дед Еремей покосился на дверь, потом перевел взгляд на дочь священника. Девушка подлила меда в кубок.
  - Васильку пора дозоры водить. Славный воин растет: любого скрадет и глазом не моргнет. Только женить быстрей его надо, чтобы серьезнее стал. Жена священника, до того сурово взиравшая на незваного гостя, вдруг сменила немилость на щедрость.
  Дед Еремей выезжал со двора радостный, сытый и довольный от меда и ласковых слов. На крыльце, к нему спиной, а к сеням лицом стоял Василек, покорно вобравший круглую голову в могучие плечи. Из сеней негромко лилась девичья речь о бесстыжих глазах княжеского отрока.
  
  5
   Дед Еремей притаился на островке в зарослях сухого камыша. Отсюда хорошо были видны мерцающие огоньки костров. Рядом с ним сидел Прокоп, который время от времени вздыхал, проводил большим пальцем вдоль лезвия плотницкого топора и шептал:
  - Звенит. Поет.
  - Что ты заладил одно и то же? - заворчал старик.
  - Он у меня по-разному поет. Когда дубок подрубаю, как дьякон в церкви ревет, а когда березку, как журавль на болоте курлычит.
  - Ты лучше за кострами смотри. Светать уже начинает.
  Прокоп горестно вздохнул, взглянул в сторону костров и насторожился. В сполахах огня промелькнули неясные тени, беспокойно заколебалось пламя и вдруг снопы искр поднялись в свинцовое небо. Беспокойно заржали кони, раздался гулкий топот сотен копыт. Тревожные крики людей долетали до слуха чудным протяжным воем, и сквозь весь этот шум лавиной катился гул идущей галопом конницы. Звон сабель и мечей, треск ломающихся копий, лязг брони и бряцание щитов тонули в криках людей: раненых, покалеченных, попавших под копыта коней. Дед Еремей подхватил рогатину и выбрался из укрытия. Руки еще крепко держали древко, но вот ноги, замерзшие и онемевшие, слушались плохо. По кочкам он с трудом добрался до твердой земли. След в след, обдавая его жарким дыханием и сопя, как вол на пашне, шагал за ним Прокоп. Хмурая мгла неохотно отступала к лесу, открывая перед их взором картину жестокой битвы. Впереди и справа все поле было густо устлано телами людей и лошадей, но слева кипела еще страшная схватка. С решимостью обреченных сражались жалкие остатки вражьей рати. Свист глиняных свистулек их каленых стрел уже редко рассекал холодный воздух, а звон мечей и сабель становился все яростней. Разглядеть лица сражавшихся старик не мог, но с позолотой шлем и неустанно разящий меч безошибочно указывали ему путь. Вдруг перед ним возник вражеский воин с перекошенным от злобы лицом. Удар кривого меча отсек смертоносное жало рогатины. Старик попятился, не выпуская из рук бесполезное древко. Враг взмахнул мечом, но топор, брошенный сильной и умелой рукой, с безжалостным хрустом рассек кожаный нагрудник. Степняк упал навзничь.
  - Знакомо! - басил Прокоп, нагибаясь за топором. - И медведь, бывает, рогатину ломает. Тут главное вместе держаться.
  Рядом пронеслись галопом дружинники, направляясь в гущу схватки. Старик с завистью посмотрел им вслед, поднял кривой меч, сделал несколько шагов на внезапно одеревеневших ногах и остановился. Навстречу ему выскочила низкорослая лохматая лошадь, и пока дед Еремей уговаривал ее подойти, соблазняя куском хлеба, бой затих. Что-то неладное творилось там, где недавно звенели мечи. Туда со всех сторон летели галопом дружинники, спешивались и выстраивались полукругом. Когда дед Еремей, цепляясь за плечо Прокопа, доплелся до места жестокой схватки и протиснулся сквозь ряды воинов, то увидел тело князя, накрытое красным плащом.
  - Много от его руки степняков пало. Среди них есть и такой исполин, что страшно смотреть, - перешептывались дружинники.
  - Василька вина, что не уберег князя от воровского удара в спину.
  - Василек сам весь посечен, на коне держаться уже не мог.
  Дед Еремей опустился на колени и завыл страшно, по-волчьи. Рушились его тайные надежды вывести внуков в люди.
  От Долгомостья до ворот крепости провожал в последний путь старик своего князя. Знал, что ушел из его жизни человек, который и слабого не обидит, и перед сильным спину не станет гнуть. Грозный в сражениях и щедрый в мирной жизни. Для одних - чужой по крови, для других - родной по тяжкой бранной доле. Всю дорогу оплакивал его дед Еремей и не знал, что провожал князя по дороге в вечность, что станет Меркурий для смолян святым защитником города.
  
  
  
  На распутье
   Не дождавшись вестей о судьбе своего передового отряда, разгромленного смоленскими дружинниками, хан Мунке долго не раздумывал. В конце концов, замысел хана Батыя он блестяще воплотил в жизнь: дружина черниговского князя погибла, его земли превратились в пепелище. В предстоящем походе на Киев, и далее, на запад, монгольские ханы могли не беспокоиться за правый фланг и тыл своего войска. История неожиданного рейда дружинников Евпатия Коловрата по тылам наступавших ордынцев повториться не должна. Хан Мунке не желал перед большим походом, сулившим огромные богатства, увязнуть в гиблых топях и плутать в дремучих лесах. Коням и людям нужен был отдых. Разноплеменная орда хана повернула на юг и спешно покинула разоренное княжество.
   Смоленская дружина отразила первый удар, нанеся ощутимые потери кочевникам. От руки князя Меркурия пал предводитель передового отряда, на чью силу и свирепость ордынцы надеялись даже больше, чем на свое многолюдство. Много и других батыров сразил меч князя. Сам же он, непобедимый в честном бою, был убит коварным ударом в спину.
   О гибели своего покровителя Василек не знал. В сражении, выполняя свой воинский долг, держался он за спиной князя, но его громадная фигура словно притягивала противников, которым удалось отрезать витязя от острия атакующего клина. Сражался он, как медведь среди стаи беснующих волков, пока от ран и потери крови не лишился сознания. Савелий, на чью долю выпала забота о погибших и раненых, и не надеялся довезти живым молодого воина до монастыря. Дружинники занесли Василька в избу на краю села, которая принадлежала его недоброжелателю, деду Еремею. Сам хозяин в это время провожал тело князя до крепости, поэтому в избе были лишь него сыновья и внуки, которые не посмели пререкаться с мрачными дружинниками, когда те переступили через порог. Воины не стали подымать раненого на высокие полати, а соорудили низкую лежанку справа от глинобитной печи. Савелий вытряхнул из кожаного кошеля несколько серебряных монет и бросил их на стол.
  - На отпевание, если не выживет, - угрюмо сказал старый воин, перекрестился и, тяжело ступая, вышел их избы.
  Сыновья деда Еремея почесали свои кудлатые головы и решили, что серебро рано отдавать священнику, пока жизнь теплится в израненном теле. Они сняли повязки с ран и стали их пеленать жгутами сухого мха. Занятие это было им знакомо, и они справились с ним быстро. Убедившись, что отпевание откладывается, лекари ослабили сыромятные ремни, которые стягивали ноги дружинника выше колотых и рубленых ран, чтобы кожа не начала мертветь.
   Когда дед Еремей вернулся и увидел, кто занял место у печи, то целый водопад несправедливых упреков обрушился на голову того, кого старик считал виновным в гибели князя. Немного поостыв, он стал с насмешкой наблюдать за тем, как его сыновья пытались подоить козу. Старший прижимал несчастное животное к бревенчатой стене, а младший негибкими пальцами оттягивал соски. Коза, не привыкшая к столь грубому обращению, перебирала задними ногами, норовя стать копытами в миску с молоком.
  - У девок ты, не шелохнувшись, стоишь, а у нас сбродничаешь! - выговаривал ей младший сын.
  - Коли руки как крюки, нечего скотину мучить, - ехидно сказал дед Еремей. - Завтра ваши хозяйки вернутся.
  И действительно, на следующий день изба, казалось, согрелась от неумолкаемого щебета внучек и грудных голосов молодых хозяек. Жизнь завертелась у большой глинобитной печи, которая всех согревала, кормила и лечила. И лишь один Василек в забытьи этого веселья не видел. Сознание вернулось к нему лишь на третий день, и первое, что различили в сумраке избы глаза, была вытянутая морда с загнутыми рогами.
  " Свят, свят, свят! - подумал Василек. - Меня-то за что туда. На мне грехов - кот наплакал". Он сжал кулаки и прошептал:
  - Если биться не смогу, зубами загрызу!
  И тут раздался детский голосок:
  - Маня, опять ты из загородки выпрыгнула. Вот, непослушная коза!
  Василек облегченно вздохнул, закрыл глаза и провалился в тревожный сон, прерываемый перевязками и глухим ворчанием деда Еремея о гное в левой ступне. Левая нога, действительно, не давала покоя тупой дергающей болью, которая отзывалась даже в сердце. К утру боль настолько усилилась, что терпеливый и ко всему привыкший Василек, начал стонать. Его напоили хмельным медом и тут дед Еремей заявил:
  - Ступню надо разрезать, чтобы гной с кровью выпустить.
  - Да отваром моим дивным рану промыть и мхом сухим плотно обложить, может, все и обойдется, - послышался сиплый незнакомый голос.
  Василек скосил глаза и увидел сгорбленную старую ведьму с крючковатым носом. Пользуясь его слабостью, два самозваных лекаря привязали израненную ногу сыромятными ремнями к брусу. Дед Еремей заставил Василька взять в зубы кнутовище.
  - Это, чтобы детишек криком не напугал, - пояснил он и прокаленным на огне ножом начал уродовать опухшую ступню. Василек сжал зубы так, что свело скулы, и провалился в темную бездну.
  Несмотря на все истязания, витязь выжил. Молодость брала свое и стойко переносила все тяготы, невзгоды и неприятности. На следующий день ему уже больше причиняла беспокойство не боль в ноге, а жуткий запах в избе.
  - Дед, ты что делаешь?
  - Кости да копыта вывариваю с рыбьей чешуей, - ворчливо ответил старик.
  - Ведьму свою, видно, решил угостить, - усмехнулся Василек.
  - Ты людей достойных не обижай, пока у меня гостишь! - прикрикнул на него старик.
  "А то, невзначай, на погост угодишь", - мысленно продолжил Василек речь самозваного лекаря.
  Довольный тем, что к его словам прислушались, дед Еремей начал рассказывать:
  - За ночь снега выпало видимо-невидимо. Пока ребятишки в снегу играют, я клей сварю да к лыжам шкурку приклею, чтобы не проскальзывали ни на горке, ни на косогоре. Глянь, какой шкурой чудной я на пристани разжился!
  Василек помял пальцами кусок шкуры с плотной, короткой шерстью.
  - Что за зверь? Такой у нас не водится! - бормотал дед Еремей.
  - Да на пристани, разве что, птичьего молока не найдешь, - сказал Василек и уткнулся носом в овчину, которая чуть защитила его от жуткого запаха. Он задремал, а когда проснулся, то услышал, как старик бранит внуков:
  - До темна бегали. Холоднее самой смерти пришли! Полезайте живо в печь.
  - Она еще не остыла! - сопротивлялись внуки.
  - Я давно уже угли выгреб, золу вымел и соломой застелил. Хоть отскребу вас от грязи.
  Было слышно, как на полатях хихикают девчонки, довольные тем, что им удалось избежать наказания.
  - Девчонок жалеешь, а нас так сразу в печь! - заныл младший.
  - Потому что они разумнее вас. На горке чуток поиграли, покатались и греться пришли. А вы потемок все ожидали! Все в снеге и инее, аж сосульки в волосах блестят. Сбросили одежду и залезай!
  Перечить деду внуки не смели. Их отцы давно отделились и вели свое хозяйство, но детвора вертелась там, где не наказывали, разве что, иногда ворчали. Было слышно, как на лавки падают заиндевевшие кожухи и треухи.
  - Жарко!- пищал младший.
  - Вот и хорошо! - слышалось в ответ. - Разомлеете, попаритесь, водой ополоснетесь и будете спать, как младенцы.
  Высокий свод печи позволял в ней париться и мыться.
  "Я в ней не помещусь", - с сожалением подумал Василек и услышал, как кто-то спускается с полатей. По прикосновению мягких волос к щеке он понял, что это младшая из девочек.
  - Дед парил калину в печи, - услышал он шепот ребенка. - Будешь пить?
  Василек сделал несколько глотков горько-сладкого напитка.
  - С медом, - сказала девочка. - А еще к тебе Олеся приходила, дочь отца Григория. Гостинцы нам принесла и о тебе все расспрашивала.
  - Спасибо за весточку, - улыбнулся Василек и пообещал. - Вот на ноги встану, какую захочешь, игрушку из липы тебе выстругаю.
  После приятной новости он уже не прислушивался к тому, что творилось вокруг. Сладкие грезы о статной красавице незаметно перешли в крепкий сон.
  
  **
   Когда раны перестали кровоточить и раненый пошел на поправку, Олеся зачастила в избу деда Еремея. Сумрак избы, с которым безуспешно боролись лишь маленькое оконце и дрожащий огонек лучины, казалось, отступал, когда девушка переступала через порог. Ее появления ждала и детвора: с пустыми руками Олеся никогда не приходила. Василек потребовал у деда Еремея посох, чтобы подниматься и встречать гостью. Немного поворчав, старик приладил к посоху перекладину, чтобы неуемный постоялец мог на нее опираться, пропустив под рукой. После одного из таких посещений дед Еремей вздохнул и сказал:
  - Хороша девица! И красива, и статна, и добродетельна. Только не ты один в ее сторону неровно дышишь. Боюсь, уведут красавицу, пока ты здесь валяешься. А была бы славной хозяйкой.
   Василек о свадьбе даже и не помышлял. Он был одним из тех людей, кто не заглядывает далеко вперед, а наслаждается дневными радостями. То, что он мог уже передвигаться сам, хотя и сильно припадая на левую ногу, радовало его не меньше, чем внимание красавицы, поэтому он беспечно спросил:
  - А твоя-то хозяйка где?
  - Хозяин разорвал, - тяжко вздохнув, сказал дед Еремей.
  - Что за хозяин такой свирепый? - удивился Василек.
  - В нашей глуши лишь один хозяин есть - медведь. Ежели со сноровкой, и с ним справиться можно. Медведь, он ранней весной да поздней осенью опасен, а летом он то овес на поле посмунит, то диких пчел разорит, то малинник обдерет. Встретишься с ним летом в лесу, топай своей дорогой, глазами его провожай, криком не раздражай, может, он тебя и не тронет. Ему мед да ягоды вкуснее, чем кровь.
  - Дед, а я летом два раза от медведя на елку залезал, - подал голос старший из внуков. - Он рядом походил, поревел, а на елку не полез. Почему?
  - Да что он, глупый, за таким бельчонком, как ты, лазить? Только мех от смолы сваляется. Он тебя ревом предупредил, чтобы ты в его владения не заходил. Ну, а уж если нос к носу столкнешься, на землю бросайся и мертвым претворяйся. Хозяин тебя, конечно, помнет, но не раздерет. Летом у него еды вдоволь.
  Старик потряс головой, вздохнул и продолжил рассказ:
  - Пошла моя хозяйка в лес с соседкой за малиной, да повстречалась с медведем. Бабы - народ не сдержанный, чуть что, сразу в крик или в слезы, а медведь этого не любит, вот и разодрал обоих.
  - Неужто от медведя убежать нельзя? - подал голос младший внук.
  - Когда быстрее зайца научишься бегать, может, и убежишь, - грустно усмехнулся старик. - Все, когда лучина догорит, чтобы уже на полатях сидели.
  Было видно, что разговор отозвался болью в его душе, и он хотел его прекратить. Василек поднялся со скамьи и направился к своему лежаку, но зацепился ногой за лежавшее на полу бревно.
  - Что у тебя под каждой скамьей леснины валяются?! - недовольно воскликнул он, морщась от боли. - И все с изгибами у комля! Вот немного окрепну, выброшу их во двор, а то и ноги под скамью не уберешь.
  - Не ты заготавливал, не тебе и выбрасывать! - тут же осадил его старик. - Я эти бревна на брусья расщеплю да лыжи из них строгать буду. Самый ходовой товар зимой.
  - Дед, а что ты с тем медведем сделал? - подал голос уже с полатей младший внук.
  - Шкуру с него содрал да продал, - ответил старик. - Зверь, который людей перестал бояться, опасен. Нельзя его оставлять живым, иначе он много бед натворит. Засыпайте живо! Завтра рано просыпаться. Ловушки пойдем проверять.
  
  Загадка
   Короткие зимние дни пролетали быстро. Обычно первым просыпался дед Еремей, доставал из печи горшок с кашей и крынку топленого молока, кормил внуков и отправлялся с ними проверять ловушки. Не успевал за ними и след простыть, как приходила одна из молодых хозяек. Сноха будила девочек, разжигала огонь в печи, и они все вместе начинали готовить обед. Самая ловкая из девочек открывала деревянные заслонки крохотных окошек под крышей, через которые выходил дым. Если этого было мало, приоткрывали и дверь. Василек кутался в плащ и наблюдал, как дым плотным потоком выплывал через верх дверного проема. Снизу на смену ему врывался свежий морозный воздух. К обеду появлялся старик с внуками и непременной добычей: когда с зайцем, когда с лисицей или с белкой. Вся семья садилась за стол. Старик читал молитву, первым пробовал пищу, хвалил молодую хозяйку и давал знак всем приступать к трапезе. После короткого отдыха дед Еремей придирчиво осматривал свое хозяйство, бранился для порядка и принимался за изготовление лыж, которые зимой хорошо раскупались. Ближе к вечеру он с внуками опять уходил проверять ловушки, чтобы ночью хищный зверь не полакомился его добычей.
   Однажды он вернулся из леса с косулей, подвесил ее за задние ноги на перекладине, вспорол живот, осторожно достал внутренности, сделал надрезы на ногах и одними пальцами стал ловко снимать шкуру. Вдруг во дворе послышался лошадиный топот. С несвойственной ему проворностью, дед Еремей метнулся к двери, чуть ее приоткрыл и прильнул к щели.
  " Не иначе как косулю в княжеском лесу подстрелил", - подумал Василек.
  Настороженность, с которой дед Еремей осматривал приехавших всадников, скоро пропала. Старик завесил рогожей свою добычу, уселся по-хозяйски на скамью, небрежно бросив:
  - Дружки твои приехали.
  Слова были сказаны таким тоном, словно раненого навещали каждый день. Василек поднял руки вверх, ухватился за брус и поднялся, немного не рассчитав высоты полатей. От гулкого удара дед Еремей даже подпрыгнул на скамье.
  - Полати свернешь, медведь! - воскликнул он.
  - Тут быстрее лоб разобьешь, чем полати свернешь, - недовольно пробурчал Василек. - Крепко ты брус в стену врубил.
   Не успел Василек доковылять до скамьи, как через порог шагнули Кондрат и Арсений. После яркого снега их глаза долго не могли привыкнуть к сумраку избы, поэтому какое-то время крутили головами. Наконец, разглядели огонек лампадки, перекрестились, всматриваясь в икону, и подошли к столу.
  - Не меня ли ищите? - окликнул их Василек.
  - Вот, леший! - воскликнул Кондрат. - Мы тебя уже и живым не чаяли увидеть, а он на скамье сидит.
  Друзья радостно обнялись.
  - С какими вестями приехали? - спросил Василек.
  - Да, вестей много. Не знаю, с которой и начинать, - сказал в раздумье Кондрат. - Старый князь умер, земля ему пухом.
  - Это мы знаем. Священник наш в своих проповедях не забывает его помянуть.
  - Кого же княжеством править пригласили? - спросил Василек.
  - Князя Всеволода. К нему стол княжеский должен был сразу перейти после смерти брата Святослава, но князь Ярослав иначе рассудил. Отдал княжество Владимиру Рюриковичу, чтобы хоть в старости страдалец покой себе нашел. Наперекор Ярославу князья и бояре не пошли, знали, что недолгий век отведен старому воину.
  - Князь Всеволод Мстиславич - воин знатный. Со степняками на Калке бился. Старый волк, - подал голос из своего угла дед Еремей.
  - Вот-вот, и бояре так рассудили: князь в годах, будет сидеть у печи да есть калачи, а в дружине их сыновья верховодить будут.
  - Только вышло все иначе, - подхватил разговор Арсений. - Князь с ними в раздоры вступать не стал, одну сотню под руку Ярополку отдал, а над остальными дружинниками своих сродников поставил. И над городским ополчением воеводою того поставил, кто ему люб.
  - Я и говорю, что матерого волка в западню нелегко заманить, - рассудил дед Еремей.
  - Дружок твой, Нил, вернулся, - спохватился Арсений. - Да не один, а с женой и дочкой.
  - Вернулся цел и невредим, - подтвердил Кондрат. - Да еще и золотишко привез.
  - Только на золоте том немало крови. Нил от него быстрее избавился да корчму на Рачевке купил. Не один, а с Савелием, - скороговоркой добавил Арсений.
  - Все промотает, все по ветру пустит! - с сожалением сказал Василек. - Уж я-то его знаю.
  - Ну, не скажи! - вступился за Нила Кондрат. - Как своих отыскал, словно его подменили. Других угощает, а сам ни-ни. Все над дочкой надышаться не может. Подтверди, Арсений!
  - Угу! - ухнул как филин молодой дружинник. - Я ей лишь пару слов сказал, так он шкуру с меня снять обещал да чучело сделать.
  - Звали мы его с тобой повидаться, лишь не знали, с живым али с мертвым.
  - Типун тебе на язык! - проскрипел дед Еремей.
  Кондрат смутился, но все-таки нашел нужные слова:
  - Вот и я говорю, коли к хорошим людям попадет, то выживет! А Нил мне в ответ, мол, вот светелку сделаю и сам за другом приеду.
  Деда Еремея его слова обрадовали.
  - Как ему не жить, такому богатырю? Ест за четверых!
  - А ты не скупись, старик. Мы в долгу не останемся! - пообещал Кондрат и, уже обращаясь к детворе, сказал. - Бегите во двор да несите сюда переметные сумы.
  Внуки деда Еремея бросились во двор.
  - Лошадей в конюшню поставьте, да сенца им дайте! - крикнул вдогонку мальчишкам Арсений.
  Вечер удался на славу. Никто не остался без подарков. Захмелевший Арсений тянул из глиняной кружки густое вино и посмеивался:
  - Вот ведь, везли на помин, а пьем за здравие!
  - А чего ему не здравствовать? - рассуждал дед Еремей. - Ест, хоть не из серебряных блюд, но живет в достатке. Опять же, вниманием девиц не обделен, а их вид один молодца лечит. Еще бы речи умные вел, а он все глупости талдычит.
  - Какие глупости? - удивился Василек.
  - Намедни ты о чем девице рассказывал?
  - О княжеском коне говорили.
  - Вот-вот, коня князя от гривы до хвоста расписал. А девице о другом бы коне послушать мило было!
  - О каком другом? Не было лучше коня, чем у князя?
  Кондрат и Арсений расхохотались, а дед Еремей в раздражении махнул рукой и процедил сквозь зубы:
  - Неуча учить - лишь калечить! Во истину сказано, если Творец своему рабу много силы дал, то разума недодал, чтобы тот в праздности не пребывал.
  - Кондрат, ты хоть скажи, что княжеский конь на загляденье! - Обратился Василек за поддержкой к другу.
  Кондрат согласно кивнул головой, но речь повел о другом:
  - Арсений теперь у Ярополка служит, с его дружинниками часто за столом о сражении толкует. Рассказал он мне загадку, от которой голова кругом пошла. Арсений, поведай другу о своих сомнениях.
  - Спора нет, все дружинника славно бились! - начал Арсений. - Но из головы одна мысль не идет: почему левое и правое крылья в обход стана кочевников поскакали?
  - А чтобы никто не улизнул, - сделал предположение Василек.
  - А князь об этом кому говорил? - тут же спросил Кондрат.
  Василек отрицательно мотнул головой. Арсений высыпал на стол горсть монет, снял с пальца перстень и поместил его в центр стола.
  - Меня, ведь, князь на Долгомостье не взял, в городе оставил. Помоги-ка мне для летописи ход сражения восстановить.
  Арсений указал на перстень.
  - Это князь. Как дальше дружинники стали?
  Василек поставил одну монету за перстнем.
  - Это я.
  - А за тобой?
  - Дружинники Кондрата. Он еще и молодцов Савелия к своим добавил, когда того оставили стан стеречь.
  - Подо мной коня еще в начале сражения стрелой сразили, - вздохнул Кондрат и с горечью произнес, - Я пока пешим добрался, ничем уже помочь не мог.
  - Дальше, - потребовал Арсений.
  - Справа от Кондрата дружинники Ятвяга, слева - Черемиса, а на крылья молодь, что в сражениях еще не бывала.
  Василек строил из монет ряды.
  - Сильный клин получается. Только почему-то крылья его в разные стороны разошлись, - задумчиво сказал Арсений. - И отсюда все беды пошли. Кондрат половину своих людей потерял и Ятвяг не меньше. У Черемиса ни одного целехонького, все изранены, а ему больше других стрел досталось.
  Арсений сгреб монеты за перстнем в кучку и продолжал:
  - Благодаря своему многолюдству, степняки князя от дружинников отсекли. Но благодетель наш коня назад не повернул: знал, что предводителя их в стане найдет. У монголов законы свои: тот, кто войско ведет, с простыми воинами в сражение не идет.
  - Так ты думаешь, сговор был? - ужаснулся Василек.
  - О сговоре я не слыхал. Все бились достойно, но клин свою силу с уходом крыльев потерял.
  Молчавший до этого дед Еремей, подал голос:
  - Тут и сговариваться не надо. Ты, Василек, ведь, не вечно в сражениях за князем скакал, молодым дружинником и на крыльях место занимал?
  - Еще бы?! Ты это к чему говоришь?
  - Вместо ответа дед Еремей кликнул детвору и велел всем идти ночевать у родителей. Внуки, жадно ловившие каждое слово разговора, попытались найти отговорку, чтобы остаться, но старик, щедро снабдив их пирогами, выставил за дверь.
  - Не след детям слушать наши разговоры, - пояснил он. - Да и места на полатях мало, чтобы всем выспаться.
  - Ты, старик, не темни. Мы могли и на скамьях растянуться, - сказал Кондрат. - Рассказывай, о чем думаешь, - поддержал его Василек.
  - За князем всегда самые умелые воины стоят, а на крылья молодь ставят, которая в сражениях еще не бывала. Ты представь, Василек, себя молодым дружинником на правом крыле. За кем ты держишься, когда кони лавиной идут?
  - За тем, кто впереди.
  - А если он начнет коня вправо уводить, ты, ведь, тоже коня вправо подашь, чтобы с ним не столкнуться. Вопросов в бешеной скачке никто задавать не будет. Тот, кто впереди, на голову в ратном искусстве выше тех, кто за ним следует.
  - Выходит, сговора никакого промеж дружинников не было, - повеселел Кондрат. - Надо найти лишь того, кто в схватке сплоховал или славу для себя искал.
  Дед Еремей отрицательно покачал головой.
  - Два крыла сразу ушли в обхват, за холмом соединились, перемешались. И виновных теперь не найти, потому что все славно бились.
  - Найду, - твердо сказал Кондрат. - И тех, кто крылья увел, и тех, кто за ними стоял.
  До самой ночи затянулся разговор. Василек по именам дружинников все вспоминал, не раз сбивался, начинал снова, пока не сдался.
  -Нет, тут голова покрепче нужна. Ты, Арсений, замутил, тебе и на чистую воду выводить.
  
  Старый друг
   Нил выполнил свое обещание после Рождества. Прискакал на рыжем коне, одарил медью внуков за попону, теплую конюшню и сено, чем сразу их к себе привязал. В его переметной суме нашлись разноцветные ленты для внучек, которые те, однако, сразу не взяли, и лишь смотрели из угла испуганными глазами на незнакомого бородача. Ни тусклый свет лучины, ни густая борода Нила не скрыли от их зорких глаз рваные шрамы на лице незнакомца. Дед Еремей тоже поначалу насторожился, оторвался от бадьи, в которой распаривал носовую часть только что изготовленных лыж, но увидав радостную улыбку на лице Василька, опять повернулся к печи. Нил сразу повел себя, как хозяин в избе: бросил переметные сумы на стол, проверил на прочность скамьи и лежак, и даже заглянул в горнило печи.
  - Широкие лыжи, дед, выстругал.
  - Для леса, как раз, - осадил его старик. - У себя в степи можешь поуже делать.
  Нил хмыкнул, удивляясь, как старик угадал, откуда он родом.
  - Небось, из ясеня или клена?
  - Из березы.
  - Вот я и говорю, что широкие. Такую тяжесть на ногах таскать. Мог бы сделать из ели.
  - А мне на них не бегать. А для ходьбы, самые прочные.
  Нил согласился и сменил предмет любопытства.
  Он долго и придирчиво осматривал раны Василька, терзал деда Еремея расспросами о лечении и, наконец, сказал:
  - Хватит богатырю на печи валяться, пора бы и за меч взяться.
  Василек слабо улыбнулся и смущенно ответил:
  - На печь взобраться мне сноровка еще не позволяет, ковыляю лишь от лежанки до двери.
  - С остановкой у печи, - хмыкнул дед Еремей.
  Нил беззаботно рассмеялся и спросил:
  - Вкус к тому, что в печи не пропал?
  - Все сметает, - подтвердил дед Еремей. - И вареное, и пареное, и жареное!
  - Тогда скоро в седле окажешься, - приободрил Нил друга.
  - В седло ему еще рано, - возразил дед Еремей.
  - Знаю. Арсений за мной в санях едет. Подотстал дорогой.
  Не успел Нил рассказать, какие он сани приготовил, как до его чуткого слуха долетел скрип снега под легкими ногами.
  - Кто-то к тебе спешит, но не Арсений. Идет, словно над снегом летит! - удивился Нил.
  Дверь распахнулась и, перепрыгнув через порог, в избу вбежала Олеся. Увидал незнакомого человека, девушка попятилась, бросая беспомощные взгляды то на Василька, то на деда Еремея.
  - Что ты мечешься, словно зверь в западне? - удивился старик. - Тут все люди добрые.
  Девушка замерла, прикусил нижнюю губу. Она хотела поговорить о чем-то серьезном с Васильком, но присутствие незнакомого человека ей мешало. Нил по-хозяйски сел на скамью, всем своим видом показывая, что уходить никуда не собирается. Цепкий взгляд его беззастенчиво скользил по лицу и статной фигуре красавицы, подмечая все детали.
  "Так спешила, что рукавицы забыла, - подумал он. - Что же за беда тебя сюда привела, милая"?
  Дед Еремей тоже заметил неладное, собрал детвору и отправил всех детей к околице, смотреть, когда на дороге появятся сани. Чтобы унять недовольный ропот, потребовал от них на тех санях прокатиться да на прочность проверить.
  Девушка постепенно справилась с волнением и робостью перед незнакомым человеком, подождала, пока успокоится дыхание и заговорила отрешенным голосом, глядя только на Василька:
  - Сваты приезжали. Родители согласие дали. Не увидимся с тобой уже больше.
  - Совет вам да любовь, - мрачно сказал Василек.
  По лицу девушки было видно, что не таких слов она ожидала услышать.
  - А жених, кто же будет? - подал голос из угла дед Еремей.
  - Сын княжеского стольника.
  - Знатная пара будет, жених завидный. Тот, кто боярам за княжеским столом служит, всегда в почете и уважении, - сказал старик.
  - А я бы убежала с тобой, - вдруг сказала девушка, не сводя глаз с Василька. - Родители бы потом простили. Отец долго колебался, да мать настояла. Мол, за хромого и хворого идти, это всю жизнь крест на плечах нести. А я верю, что станешь ты прежним.
  - Без родительского благословения никак нельзя, - сказал с горечью Василек. - Да и прежним я уже никогда не стану.
  Девушка сразу сникла, опустила голову, чтобы скрыть слезы, и вымолвила лишь одно слово:
  - Прощай!
  Когда стих скрип снега под ее сапожками, Василек грустно вздохнул, махнул рукой и спросил, обращаясь к Нилу:
  - Разве я не прав?
  Нил оперся спиной на бревна стены, наклонил голову к правому плечу, потом к левому, сделал круг, разминая шею и, наконец, произнес:
  - Значит, не пришло еще твое время. Кабы любил, не отпустил!
  Василек, который очень смутно помнил своих родителей, не согласился с ним в мыслях. Родительскую опеку над ним взял князь Меркурий, и представить себе, что он бы пошел против воли родителей, дружинник не мог.
  - А я свою милую из дома родительского выкрал, когда узнал, что выдают ее за нелюбимого, - признался Нил. - Из степи в леса пришлось податься. Тяжело было начинать на новом месте, но любовь спасла. Потом и родители простили и благословили. Живу, не тужу!
  - Так ты на ногах был, а ему еще уход требуется, - вступился за Василька старик. - Пока жив был князь Меркурий, в обиду его не давал. А теперь он кто, без роду, без племени? Лошадь, и ту в сражении потерял!
  - А теперь я его в обиду не дам, - заявил Нил. - Не тужи, богатырь, я за тебя свою дочку сосватаю.
  - Так мала еще, твоя пигалица, - улыбнулся Василек.
  - Так и тебе еще ума набраться надо, - в тон ему ответил Нил. - Глядишь, к тому времени и девица подрастет.
  - А красива ли она у тебя? - ворчливо спросил дед Еремей. - Такому молодцу и девица под стать нужна.
  - Вся в меня! - беззаботно ответил Нил.
  Дед Еремей с сомнением посмотрел на широкие плечи и кривые короткие ноги дружинника. Нил перехватил его взгляд, рассмеялся и успокоил старика:
  - Я о сноровке говорю. А лицом и всем прочим в мать.
  Скрип полозьев и фырканье коня прервало разговор.
  - Арсений пожаловал, - сказал Нил. - В шкуру медвежью тебя завернем, в сани уложим, и на морозном воздухе не проснешься до самого города.
  - До саней я и сам дойду, не калека, - буркнул Василек, поднялся со скамьи и стал прощаться с дедом Еремеем.
  
  "Медвежий уголок"
   Кондрат оказался прав, когда высказал сомнение в купеческой хватке Савелия и Нила: ни в том месте они купили корчму, чтобы превратить ее в гостиный двор. Если бы не дружинники, которые по знакомству заворачивали в большие ворота, украшенные бочонком, дело дошло бы до разорения. Хорошо еще, что на прислуге удалось выгадать. Хозяйством заправляла голосистая и сварливая жена Савелия, у печи трудилась, словно южным солнцем выжженная, смуглая и неулыбчивая Анна, а у столов, не по годам ее бойкая дочь Настя. Василек, выполняя наказ Нила, сидел на широкой скамье и зорко наблюдал за тем, чтобы никто из подгулявших дружинников не обидел Настену. Впрочем, в этом большой необходимости не было, так как Анна без сомнения пустила бы в ход ухват, кочергу и, в придачу, сковородник против обидчика. Василек, гордый, что и для него нашлось занятие, оповещал всех, что девочка под его опекой, и дружинники, любившие богатыря за силу и добродушный нрав, баловали иной раз Настю подарками. Савелий и Нил с утра выезжали на ристалище, где обучали молодых воинов ратному искусству. За ними всегда увязывался Аким, приемыш Нила. Парню не сиделось в стенах, где перевес был, явно, на стороне женщин. Иной раз Анна пеняла мужу на нерадивость Акима, но тот лишь отмахивался, что, мол, всем в корчме толпиться, когда в этом нет прибытка. Вековая истина, что двум медведицам в одной берлоге не ужиться, в корчме себя не оправдывала. Тихая и безответная Анна сразу признала превосходство Марии, которая умела утихомирить шумных гостей. Ей, привыкшей жить затворницей, труднее всех было привыкнуть к новой жизни, и лишь однажды упрек мужу сорвался с ее губ. В конце весны Нил сопровождал Ярополка на охоте и вернулся домой с медвежонком.
  - Ярополк медведицу на рогатину принял и одним ударом в сердце ее уложил, - рассказывал довольный Нил. - Силен и смел, витязь, ничего не скажешь!
  - Зверя-то в корчму, зачем привез? - ахнула Анна.
  - Пусть людей веселит, - беззаботно ответил Нил.
  - Не век же он маленьким будет. Вырастет и дом разворотит. Да, ладно с ним, с домом. Детей покалечит. О чем ты думал, когда из леса его забирал?
  Лицо Нила потемнело: упрек попал в цель.
  - Думал, чтобы корчма была не как у других, - оправдывался Нил. - Пусть зовется "Медвежий уголок".
  - Нам что, одного медведя мало?! - вмешалась Мария и кивнула головой в сторону Василька.
  - Да я за ним присмотрю, а подрастет, когти сточу, - сказал Василек.
  - И клыки тоже?! - вспыхнула Анна. Она закрыла лицо платком и бросилась в пристройку. Вслед за ней понуро побрел Нил. Было слышно, как он оправдывался перед женой.
  - Что же мне, его в лес везти? Там его или волк загрызет, или медведь разорвет. Ведь, каждый зверь свой участок стережет. Защиты у него теперь нет.
  Тут Анна дала волю слезам и упрекам, и Нил пошел на попятную.
  - Дела у нас не шибко идут. Подрастет чуток, и я его продам на пристани.
  Так Василек приобрел питомца, которого еще самого следовало беречь от соседских мальчишек. С приходом лета босоногая ватага обосновалась прямо за воротами в надежде приезжему гостю услужить и медяков получить. Но в корчму часто наведывался лишь Арсений, который сам к коновязи отводил свою лошадку, сам ее поил и сена приносил. Прибыток от него был, разве что, Васильку. Арсений рассказывал, что слышал диковинного на пристани и в городе, и даже убедил друга чтением заняться. Василек с превеликим трудом вспомнил азбуку, но словосложение оказалось для него камнем преткновения. А Настенька, которая крутилась вокруг дружинников, схватывала все на лету. Потом еще и подсказывала Васильку, при каждой ошибке норовя ухватить его за вихры. Анна даже мужу сказала, поговорить с дочерью.
  - А, ребенок еще! - отмахнулся Нил. - Или боишься, что Василек без волос останется?
  - Тягать-то она его за вихры тягает, а у самой глаз уже горит. Я не слепая.
  - За Василька я ручаюсь, - сказал Нил. - Он, может, и не слишком разумен в учении, но твердо знает, кто ребенка обидит, будет проклят и сам, и все его потомки. Ты лучше с дочкой поговори.
  Легко было Нилу советовать. Настя в первом разговоре сразу же показала зубки.
  - Как его учить, если не бить?! - смеялась она, не отводя взгляда от матери.
  - Меня не проведешь, - настаивала Анна. - Я давно за тобой наблюдаю.
  - Все подглядываешь за нами, вот и привиделось, - усмехнулась Настя.
  Анна опять стала жаловаться мужу.
  - Разбаловала я ее, когда одна осталась, а теперь рука не поднимется уму-разуму учить.
  - Ты про руку забудь, - строго сказал Нил. - Может, тебе мерещится. Страхи всегда впереди человека бегут.
  - Сердце мне подсказывает! У нее на языке одно, а в глазах другое, - ломала руки Анна.
  - Да, если на сердце милый али милая, так просто эту занозу не вытянешь, - согласился Нил. - Мы по-другому сделаем. Василек уже окреп, пора ему и на ристалище выходить. Савелия сегодня же подговорю. А когда в седло сядет, в поход отправим. С глаз долой, из сердца вон.
  Василек и сам был рад бежать от сонной жизни, на коне бы ускакал, да левая нога беспокоила. На ристалище бился сначала в пешем строю, удивляя молодых воинов своей силой и выносливостью, но вот прежняя сноровка пропала. Понимая это, Василек и во дворе корчмы до самых сумерек то палицу крутил, то мечом воздух рубил, то сулицы в тын метал или стрелами из лука мишени поражал. Когда же звали вечерять, он за столом все толковал о том, как сражаются молодые дружинники. За вечер он с Нилом успевал кости перемыть не одному десятку. Польза от этого была немалая: не просто кости перемывали, а на следующий день молодь до седьмого пота гоняли, пока ошибки в ударах не исчезали.
  Настя же хитрость отца раскусила и свою в ответ применила. Пользуясь беззаветной любовью отца, вечером становилась за его спиной и своими длинными пальцами разминала натруженные плечи воина. Делала вид, что слушает каждое слово, успевала даже кое-что переспросить, хотя мечи да палицы были ей милы, как корове седло. Держась за спиной отца и не выпуская из поля зрения мать, она могла беззастенчиво в своем воображении целовать розовощекое скуластое лицо Василька. Иной раз и мать перехватывала ее взгляды. Тогда в предчувствии беды начинало ныть материнское сердце, и опускались руки. Но за взгляды не спросишь. Да и Настя лишнего повода не давала. Когда Василек однажды попросил размять ему шею, она вспыхнула и ответила, что до чужого и мизинцем не дотронется, хотя в мыслях впилась бы не только пальцами, но и губами в мускулистую бронзовую кожу. Несмотря на молодость, многое она уже переняла от отца: его сдержанность, хитрость и упорность. Один лишь Василек наивно полагал, что девчонке еще долго в куклы придется играть.
  Однажды пришел Арсений и повел рассказ о том, что литовцы все чаще стали вторгаться в пределы княжества.
  - Бояре от того урон несут, их села да заповедные места разоряют, - говорил Арсений. - Надумали они в ответ мечом и огнем язычников проучить. А поведет дружинников Ярополк, и только тех, кто по своей воле. Князь своего согласия на большой поход не дает, мол, на южных рубежах опять неспокойно.
  - Я тоже пойду, - сказал Нил. - Ярополк хоть и жесток, но щедр. Добычей делится. Ему власть милей серебра да золота.
  - И я с тобой, - заявил Василек. - На коне я, как прежде, держусь.
  - В седле ты, может, и как прежде сидишь, но когда ногу в стремя ставишь, конь от удивления глазами моргает, - усмехнулась Мария, наполняя глиняные чаши медом.
  - Ногу берегу. Жилу тянет, - начал оправдываться Василек.
  Настя прильнула к отцу и обхватила руками его сильную шею.
  - Не кручинься, - стал он успокаивать дочь. - Не впервой мне в походы ходить. Лучше уж по своей воле, чем поневоле.
  
  Ниточка
   Перед походом Ярополк дал отдых людям от службы. Своеобразно они его восприняли, опустошив все запасы корчмы и разбив половину глиняных кружек. Впрочем, Савелий и Нил в накладе не остались, получив прибыток больше, чем за все скудные зимние и весенние месяцы. На широких скамьях за дубовыми столами трудно было найти свободное место, потому что молодые дружинники, еще не бывавшие в походах, ловили каждое слово Савелия и заручались поддержкой старых воинов.
  - Литовцы не из робкого десятка. Держатся стойко, дерутся отважно! - нагнетал страх Кондрат, всматриваясь пронзительными глазами в молодые лица. Еще не выступив в поход, он по едва заметным движениям пальцев, голосу и мимике лиц, составил себе портрет каждого воина. Умение владеть мечом считал он делом наживным, которое каждый рано или поздно приобретет в походах, а вот страх, который душу леденит, и от него цепенеют руки, не всякий перебороть сумеет.
  - Да не пугай ты их до схватки! - одернул его Савелий. - Ну, оденутся в медвежьи шкуры, лица масками закроют и думают, что страшнее смерти. Так разве мы медведей на рогатины не принимали? Человек слабее зверя, а умением его берет!
  - Литвины и рыцарям хребет недавно сломали! - не унимался Кондрат.
  - Верно, литовцы в битве при Сауле наголову крестоносцев разбили, - поддержал его Арсений, любивший блеснуть летописными знаниями.
  - Так еще до них князь Ярослав Всеволодович немало рыцарей на Омовже положил. Тебе бы не знать?! - сказал с усмешкой Савелий. Намек был сделан на то, что Кондрат служил князю Ярославу еще в Новгороде, пока не перешел в смоленскую дружину.
  - Вот я и говорю, что противника, хоть в броню и не закован, а голыми руками не возьмешь.
  - А помните, как в прошлом году дружинники князя полоцкого с язычниками литвинами к городу подходили, - напомнил всем Арсений.
  - Когда нажива застилает глаза, не пощадишь ни брата, ни отца. Что тут уж о соседях говорить, - вздохнул Савелий.
  - Отбросили же их от крепостных стен, - сказал молодой дружинник, сидевший напротив Кондрата. - И степняков немало порубили.
  - Ты, что ли, рубил? - усмехнулся Кондрат.
  - И мне довелось, - не смутился дружинник.
  Молодец Кондрату нравился. Большие серые глаза, которые смотрели без тени смущения на бывалого воина, словно, бросали вызов. Таких людей словами не запугать: пока на своей шкуре меча противника не опробуют, в его превосходство не поверят, кровью будут исходить, а не уступят. Кондрат перевел взгляд на руки дружинника. Широкие запястья и сильные толстые пальцы, всегда полусогнутые, безмолвно указывали, каким оружием молодец искусно владеет.
  -А мне на Долгомостье не довелось побывать, - сокрушался Нил. - Расскажи, как вы там рубились.
  - Да стан степняков охватили в кольцо и не единого живым не выпустили, - простодушно рассказывал дружинник.
  - А кто же ваше крыло вел? - спросил Кондрат.
  - Милаш. Он славно рубился!
  Савелий сгреб свою седую бороду в горсть и мрачно проговорил:
  - Я же сам его из стана и отпустил вместе с двумя другими охотниками. Полночи они меня просьбами изводили. Мол, стан стеречь - дело молоди. Как же я запамятовал?!
  - А кто же левое крыло вел? - невзначай спросил Нил.
  - Мне это не ведомо, - сознался молодец.
  - Выйдем во двор, глотнем чистого воздуха, - предложил Кондрат Нилу.
  Дружинники вышли из корчмы и направились к коновязи. Кондрат отвязал своего коня и вопрошающе взглянул на Нила.
  - Ты чего стоишь? Возьмем и спытаем змею подколодную.
  - И скажет он, что в темноте не то место занял. Ему признаться - без головы остаться, - в раздумье сказал Нил. - Повременим. В походе что-нибудь придумаем.
  Кондрат сел в седло.
  - Ты куда? - забеспокоился Нил.
  - Коня под звездами искупаю, да и самому охладиться надо. Боюсь, ненароком, кто-нибудь подвернется мне под горячую руку.
  
  Признание
   Ярополк неизменно придерживался одного правила, отправлять вперед молодых дружинников: пусть сражение рассудит, кто достоин жить и ему служить. А на место погибших всегда десяток охотников найдется. Другое дело старые дружинники: они могли и восстать против его власти, если считали его дела поспешными или неразумными. Многие из них помнили Ярополка безусым юношей, которого Савелий учил ратному искусству. Много воды утекло с тех пор, ястребенок давно оперился и летать научился, а его все опекают. Будь воля Ярополка, он оставил бы эту вольницу в городе, но и без бывалых воинов не обойтись. Благодаря их сноровке Ярополк захватил почти не разрушенными гати и провел сотню юных молодцов в литовские земли. Савелий довел его и до литовского замка, где дружинники захватили немало добычи. Хотя то земляное укрепление с деревянным тыном и одной башней в центре назвать сильным оплотом язык не повернется. Первыми успехами он был обязан старым дружинникам, но терпеть их самоуправство не хватало сил. И тогда Ярополк их разделил. Одну горсть отправил сторожить гати, чтобы выскользнуть вовремя с добычей без потерь. Других перевел на крылья, чтобы быть спокойным за фланги. А самых беспокойных во главе с Савелием отправил вперед. Сам же, как свирепый зверь, бросался то влево, то вправо, разоряя селения, пока Кондрат не перехватил гонцов, спешивших уведомить бегущих от неволи земледельцев, что помощь близка. Принимать сражение в чужой земле Ярополк не желал и повернул свою сотню назад.
   Нил с Милашем приглядывали за широкой тропой с невысокого холма. Обзор был плохой, и Нил попросил своего более молодого и проворного спутника залезть на дуб и наблюдать, не идет ли вражеский полк по следам уходивших дружинников. Тот без труда взобрался на самый верх и наблюдал за тропой. Передвижения вражеских воинов он не заметил, а вот в осиннике, где были привязаны лошади, беспокойно заголосили птицы. Милаш попытался глазами отыскать Нила в зарослях кустарника и не нашел. Тогда он покинул свой пост и осторожно спустился на землю. Едва его сапоги коснулись травы, чьи-то сильные руки железной хваткой стиснули шею, не давая вырваться из горла крику о помощи. Рука Милаша скользнула вниз за поясным ножом, но ее перехватили и заломили с такой свирепостью, что воин лишился сознания. Когда он пришел в себя, то увидел рядом Нила со связанными руками и ногами. Такая же участь постигла и его. Страшно болела рука, вывернутая в плече. В осиннике мелькали литовские воины в легких кожаных панцирях и медвежьих масках поверх круглых шлемов.
  - Как думаешь, нас выручат? - с надеждой в голосе спросил Милаш.
  - Выручать некому, - глухо ответил Нил. - Все уже ушли к гатям.
  - Может, обменяют? Ярополк большой полон захватил.
  - Ярополк бы обменял, да литвины не захотят. И угораздило же нас во всем большом лесу выбрать священный дуб!
  - И какая ждет нас участь? - спросил с дрожью в голосе Милаш.
  - А ты присмотрись, что их воины делают.
  Милаш стал наблюдать за вражескими воинами и понял, что те собирают хворост.
  - Неужто сожгут нас проклятые язычники? - изумился Милаш.
  - А другого наказания за осквернение капища у них нет! - лишил его последней надежды Нил. - Взгляни на дуб,
  Нил кивнул головой в сторону священного дерева. Видишь три дупла? Теперь литвины в них деревянных идолов поставили. Найди среди них того, что с ликом мертвеца. Тебя, вот, ему и посветят.
  - А тебя?
  - Меня, я думаю, их главному идолу. Воинов знатных да храбрых ему в жертву приносят.
  Милаш повел плечами, пытаясь ослабить сыромятные ремни, стягивающие руки.
  - Я уже пробовал, - без надежды в голосе проговорил Нил. - Вязать они умеют!
  -Что делать будем?
  - Да грехи свои замаливать. Вспоминай все, в чем согрешил, да о прощении моли. А теперь помолчи. На мне грехов много, мне надо вспомнить, кого несправедливо обидел.
  Нил принялся шепотом произносить слова. Милош упал в траву и попытался, извиваясь ужом, избавиться от пут, но лишь выбился из сил. Подошли литовские воины, схватили дружинников и поволокли к вбитому в землю столбу. Здесь, с особой торжественностью, поставили пленников на ноги, возвели на хворост и обвили веревками.
  - Слышишь, Нил, тяжкий грех на душе моей лежит, - шептал Милош. - Я на Долгомостье повел молодых дружинников в обхват стана.
  - Сам повел или кто подсказал?
  - Подсказал дружинник Ярополка Ратша. Мол, отрежем степняков от стана, на мечи бегущих примем, честь и славу себе добудем. Кто же знал тогда, что князь погибнет. Раньше я хотел покаяться, но уговорил меня Ратша помалкивать. Мол, что сделано, не переделать. Беду раскаянием накличем на наши головы. Серебра да коня из боярских конюшен мне дал.
  Нил горестно вздохнул и окликнул старца в длинной рубахе и медвежьей маске:
  - Савелий, да развяжи ты меня. Так руки скрутили, что вся кровь застыла.
  И тут случилось чудо: литовский кудесник сбросил медвежью маску и стал Савелием, а вражеские воины вдруг превратились в княжеских дружинников. Они отвязали пленников от столба, освободили Нила, а Милаша поставили на колени.
  - Кости бросим, кому иуде голову мечом снести? - услышал он голос Василька и похолодел от страха.
  - В город с нами вернется, - жестко проговорил Савелий.
  - Ты ему жизнь оставишь? - возмутился Василек.
  - Оставлю, - ледяным голосом ответил на его вопрос Савелий. - А если у кого разума мало, я живо вправлю! Милаш сам еще не понял, какую подлость содеял. Отсечешь ему голову, лишь милость окажешь. В дружине ему не служить. В монастырь босым во врубище пойдет да грехи свои замаливать будет. Или кто не согласен?
  Дружинники понуро опустили головы, показывая, что не согласны, но спорить со старшим, который учил многих ратному искусству, не смели.
  - Вот и хорошо, - усмехнулся Савелий. - Развяжите его. Кондрат, тебе пригляд за ним поручаю.
  Кондрат исподлобья взглянул на старого дружинника и нехотя кивнул головой. Когда два всадника скрылись из вида, Савелий спросил:
  - А скажите-ка мне, други, где вы поганых идолов да одежду раздобыли?
  - Ярополк языческое капище разорил, волхва к себе призвал и стал расспрашивать, какая судьба ожидает княжество. Тот ему в ответ, мол, от меча хранит его святой, но придет чума, когда людские грехи чашу терпения переполнят. И та чума косить будет людей, как траву без счета, пока никого за стенами города не останется, - стал рассказывать Нил.
  - И что в ответ Ярополк?
  - А Ярополк ему в ответ, мол, знаешь ли, старик, какая судьба тебя ожидает? - продолжал Нил. - Старик ему и скажи, что многих еще переживет. Ярополк усмехнулся, призвал двух молодцев и велел им волхва поглубже в лес отвести и там повесить. А те молодцы руки свои такой казнью решили не марать. Дошли они до полянки, опрокинули старца на спину и стали ноги к коням привязывать. Собирались коней вскачь пустить, да старика об березу разбить. Мол, я не я, и вина не моя. А тут Ятвяг ненароком проезжал.
  - Как же, ненароком! - недоверчиво усмехнулся Савелий, - Чай, следил за ними от самого капища.
  - Вот Ятвяг и избавил тех молодцев от кудесника, а его самого от казни за одежду, что в землянке его хранилась. Идолов он еще раньше прихватил на капище, пока мечами их не порубили.
  - Выходит, старик оказался прав, если жизнь ему оставили?! - в раздумье проговорил Савелий.
  - Так то Ятвяга воля. Он сам одной с ними крови, вот и пощадил волхва.
  - Я крещеный, - подал голос Ятвяг. - И признаю лишь тех за братьев, с кем в походах породнился. Но кудесникам открывается то, что молодым не увидать.
  - Я бы Милаша не отпустил, - ворчал невпопад расстроенный Василек.
  Савелий повернулся к нему, постучал кнутовищем по шлему недовольного и проговорил:
  - Милаш всегда смело бился, в сражении на Долгомостье по своей глупости он себе славу искал. Обезглавь его, что молодь скажет? Умелого воина по навету загубили. Хитростью признание выманили. А было ли то признание искренним? В тонких делах мысли должны впереди меча сверкать.
  Василек закрыл рот, опустил глаза и засопел как вол на пашне, показывая, что урок ему пошел на пользу. Савелий усмехнулся и, оборотясь к Ятвягу, продолжал:
  - Как-то изгнали мы волхва из города, а когда избу его разворотили, то в основании всех четырех углов детские черепа нашли. Жаль, что отпустили с миром, так и не узнали, своей ли смертью младенцы те умерли. Может, и видят волхвы дальше, только кому служат своими жертвоприношениями?
  - Спаси и сохрани! - вымолвил Василек.
  - Господь всемилостив, своего сына возлюбленного в жертву за все наши грехи принес. И если кто-то требует иной жертвы человеческой, руби того без жалости! - жестко произнес Савелий.
  
  **
   Нил и Ратша уходили из охранения последними. Они видели, как дружинники провели по гатям полон и лошадей, как, ступая по щиколотку в воде, прошел мимо них сторожевой отряд во главе с Савелием, и только тогда, когда в подлеске показались вражеские воины, Нил подал знак отходить. Ратша первым ступил на скрытые под водой бревна гати. Вехи по обе стороны от зыбкой тропы через болото указывали направление. Ратша быстро преодолел открытый участок пути, где вражеская стрела могла еще вонзиться в спину. Следом за ним, постукивая по бревнам посохом волхва, шел Нил и снимал вехи. Привыкший к седлу, Ратша остановился, чтобы перевести дыхание, и стал отгонять надоедливую мошкару, столбом вившуюся над ним. На коне было бы спокойнее, но всадник по гатям не проедет: лошадь испугается болотных тварей, которые, то там, то здесь пускают из воды пузыри воздуха, шарахнется в сторону и поминай, как звали. Над головой злобно звенели комары, готовые впиться в шею, как только человек перестанет отмахиваться от них зеленой веткой.
  "Надо быстрее уходить отсюда, - подумал Ратша. - Нил без меня справится, ему привычнее. Вон, травой какой-то натерся, что даже комары к нему не липнут".
   Ратша зашагал дальше, держа направление посередине вех. В какой-то миг ему показалось, что он видит вдалеке спины дружинников. Видение прибавило сил, и он, расплескивая ногами воду с тиной, прибавил шаг. В одном месте нога не уперлась в бревно, и он погрузился в воду по самый пояс. От неожиданности дружинник стал барахтаться, чувствуя, как ноги увязают все сильнее, а вода подступает к груди. Он протянул руку назад и нащупал под водой скользкое бревно. Попытался подтянуться ближе к нему, но топь не отпускала, а пальцы скользили по древесине, опутанной илом.
  "Держаться за бревно и терпеливо ожидать Нила", - подумал Ратша. Но вместо задуманного он стал звать на помощь, сначала вполголоса, потом все громче и громче. А Нил шел размеренной походкой, осматривая кочки и кусты по сторонам невидимой тропы, иногда оглядываясь назад и прощупывая бревна под водой посохом. Он не поторопился, даже когда услышал мольбы о помощи. Прощупал гиблое место, измеряя его глубину.
  - Что ждешь? Вытаскивай! - крикнул ему в сердцах Ратша.
  Вместо ответа Нил присел и стал осматривать вехи.
  - Все прутья наклонены к кочке, что слева, - размышлял вслух он. - Выходит, бревна подняли и отшвырнули вправо. Придется прыгать по кочкам. Хорошо, что додумались сами по ним пройти. Вон, следы оставили.
  - Ратшу поразил ледяной голос спутника.
  - Быстрее вытаскивай! - крикнул он. - Уже чуть ли не по плечи в воду ушел, пока тебя ждал.
  - Вытащу, - пообещал Нил. - Только на один вопрос дай мне ответ. Кто тебя надоумил молодых дружинников вести в обход стана?
  Ратша до боли в пальцах вцепился в бревно и почувствовал, как гнилая склизкая кора начинает отделяться от ствола. Он молчал, соображая, пощадит ли его Нил, если узнает правду.
  - Ярополк? - подсказал ему Нил.
  - Нет! - выкрикнул Ратша.
  - Я и сам так думаю. Не было Ярополка на Долгомостье. В его владениях замятня началась. Поехал он смердов усмирять.
  - Я сам! Сам решил славу себе стяжать!
  - Голова у тебя слабовата для того, чтобы Милаша к себе в подручные взять. Опять же, чтобы осмелиться на такое, покровителя сильного надо иметь. Говори, змея подколодная, пока посохом не помог тебе жижей болотной напиться.
  - Старый Тумош, - прошептал Ратша.
  Нил протянул ему посох, подождал, пока тот липкими пальцами хорошо в него вцепится, и вытащил на бревна.
  - Отдыха тебе не дам! Посохом погоню впереди себя. Спиной теперь к тебе поворачиваться нельзя.
  Нил ткнул спутника посохом в плечо и жестом показал, как обойти гиблое место по кочкам.
  
  Пир
   С утра старый Тумаш был на ногах. В честь своего младшего сына Ярополка, вернувшегося из похода с полоном и добычей, устраивал он пир. На просторном боярском подворье плотники установили широкие и длинные столы с прочными скамьями для знатных гостей и славных дружинников. Над тем столом, что был ближе к боярскому терему, соорудили навес, чтобы защитить тех, кто удостоится чести бражничать с боярином, равно от солнца и от дождя. Ярополк отправился на Смядынь приглашать великого князя, которого должен был торжественно сопровождать. Сам же хозяин со старшим сыном Феофилом стоял на высоком крыльце и зорко следил за тем, как хлопотала челядь вокруг столов.
  - В скверную пору затеял ты пир, батюшка, - негромко говорил худой и сутулый Феофил. - Злые людишки слухи мерзкие разносят о тебе по городу.
  - Мне все ведомо, - не удивился Тумош. - Вот и нужен мне пир, чтобы те слухи пресечь. Скажи дворне, чтобы и за ворота бочки черни выкатили.
  - Медом глотки поганые зальешь лишь до ночи, а утром опять они примутся судачить.
  - А чтобы за спиной не болтали, меч обнажить надо. Да не тайно, а прилюдно. Хочу вызвать на поединок того, кто про меня слухи распускает.
  Феофил, непригодный к ратному делу, открыл от удивления рот и посмотрел на отца.
  - Забыл что ли, как твой родитель в сражениях храбро бился, когда ты на коленях ползал? - усмехнулся старый Тумош и распрямил широкие плечи. - Да и силушкой не обижен.
  - Так-то оно так, - согласился Феофил. - Сила у тебя в руках страшная. Только годы свое берут. Ловкостью и быстротой разве сравнишься ты с молодыми?
  - Молодые и не выйдут со мной биться. Нет в том чести для молодого воина старика победить, срам один. Ну а если найдется такой сорвиголова, твой младший брат вместо меня с ним сразится. Не зря он с князем Меркурием в походы ходил, многое перенял. Другое меня беспокоит. Черным людишкам Ярополк живо языки подрежет, молодых воинов золотом приманит, а, вот, со старыми дружинниками так не поладишь. Железом надо тот гнойник вскрывать да прижигать.
  - Разве с такой силой справишься? - ужаснулся Феофил.
  - Не все одинаково мыслят. Нужен тот, кто смутой верховодит. Ему прилюдно голову отсечь, а овцы без пастыря разбредутся.
  - Не очень-то на овец они похожи, - поежился Феофил. - Больше волков мне напоминают.
  - И на волков облавой пойдем, дай срок! - воскликнул Тумош.
  Разговор их прервался, так как прискакал гонец от Ярополка, молодой розовощекий юнец в нарядном кафтане. Не слезая с коня, он стал рассказывать, что великий князь Ярополка милостиво принял, о походе расспрашивал, но от приглашения уклонился, ссылаясь на недомогание. Обещал вместо себя боярина-сродника прислать.
  Тумош небрежно кивнул головой. Ни мимикой, ни голосом не показал своего разочарования. После удачного похода надеялся он, что великий князь всю конную дружину передаст под руку Ярополку. Утешил себя мыслью, что вода и камень точит, а, значит, рано или поздно его сын встанет во главе дружины. Гонца он отпустил, велев передать Ярополку, лично пригласить всех старых дружинников на пир.
  - Хитрит князь, - с горечью сказал боярин. - Не знает, к какому берегу пристать. Одни боярские роды за меня, другие против, а тут еще эти слухи. Быстрее надо язву выжечь, а сродник ему все расскажет.
  Феофил в знак согласия кивнул головой, хотел что-то сказать, но отец продолжал:
  - Епископу усердно служи, просьбам щедро потакай. Его слово главным станет, когда наша пора придет.
  Боярин вперил взгляд в лицо сына, постарался заглянуть в самые глаза, но тот услужливо поклонился. Тумош скользнул глазами по увечной руке сына, мысленно пожалел, что тому недоступна ратная стезя, велел позвать мать и сестру, чтобы лично наблюдали, как дворня накрывает столы.
  
  **
   Ярополк ослушался отца. И дело было совсем не в его своеволии или высокомерии. Суровый и властный воин считал, что та доля, которую получили старые дружинники после похода, была достаточным вознаграждением за их труды. Говорить же лестные слова в их честь он не привык. Когда же перед мысленным взором Ярополка предстала картина, где он склоняет голову перед своими воинами, душа его взбунтовалась. Вместо него с приглашениями отправился златоуст Андрей. Выбор оказался самым удачным. Молодой дружинник не только искусно играл на гуслях и сочинял проникновенные песни о славных витязях, но и наивно верил в созданные им идеальные образы окружавших его людей.
   Первым делом Андрей отправился в гостиный двор "Медвежий уголок", где нашел Кондрата, Нила и Василька. Приглашение, обильно сплетенное из хвалебных песен, Кондрат и Нил приняли, как должное. Василек смущенно прятал глаза и разминал пальцами левую ногу.
  - А где мне найти Савелия? - спросил Андрей на прощание. - Тому, кто многих обучил ратному делу, я лучшие песни свои готов посвятить.
  - В монастырь уехал старый шатун, - ответил Нил. - После похода надлом какой-то в его душе. Со священниками времени больше проводит, чем с нами.
  - Обычное дело, - не согласился с ним Кондрат. - Человек на склоне лет начинает вспоминать обо всех своих грехах: кого незаслуженно обидел, кого оттолкнул. Знакомо мне все это. Мой старик тоже перед смертью все в церковь ходил да о прощении молил.
  - Типун тебе на язык! - буркнул Василек.
  - Да пусть Савелий до ста лет живет! - спохватился Кондрат, но немного подумав, добавил. - А все-таки он больно на моего старика стал похож.
  Нил не дал ему развить эту мысль и выпроводил Андрея за ворота. А Савелий так и не вернулся, видно, остался на обедню в монастыре.
  - Я тогда тоже не пойду, - заявил Василек. - Нечего мне в этом змеином гнезде делать.
  - Пойдешь! - властным тоном сказал Нил. - Нет хуже беды, когда ссора между своими вспыхнет.
  - Черемис клянется за своих людей старому Тумошу отомстить, - припомнил Кондрат.
  - Не справиться ему с этаким медведем. Правая рука у него теперь увечная, а с мечом в левой руке ему не выстоять, - недовольным голосом проговорил Василек.
  - Я присмотрю за Черемисом, - сказал Нил.
  - Так он намедни с Ятвягом сговаривался, - припомнил Василек. - Тот тоже немало людей на Долгомостье потерял.
  - За ним Кондрат присмотрит. Нельзя пир в кровавую бойню превращать. Старый Тумош только того и ждет, чтобы нас стравить, Черемиса с легкостью зарубить и тем самым конец слухам положить, - размышлял Нил.
  - А мне что делать? - спросил Василек.
  - И тебе занятие найдется, - усмехнулся Нил. - Тумош, думаю, хочет всех знатно напоить. А с пьяного какой спрос? Будешь самый буйных через тын перебрасывать.
  - Да там есть такие, что потяжелее меня будут, - засомневался Василек.
  - Тех на землицу под стол укладывай, - рассмеялся Кондрат.
  
  **
   На боярском широком подворье хмельной мед и вино лилось рекой под хвалебные песни о славных деяниях витязей. Те же, кого прославляли в своих песнях гусляры, потеряли суровый воинский вид и начали водить хороводы с холопками хозяина, и даже примеряли шутовские колпаки приглашенных на пир скоморохов, пробуя свои силы в искусстве веселить друзей. Хозяин им не препятствовал, а, наоборот, зорко следил, чтобы кубки наполнялись заморским вином. Под нарядным бархатным кафтаном боярина блестела кольчуга, собранная из тонких плоских колец. Когда он поднимался из-за стола и своим властным голосом, в который вплетал нотки радушия, провозглашал заздравный тост, все видели на кольцах пояса узорчатые бархатные ножны с покоящимся в них мечом. Наряд боярина напоминал о былой воинской славе хозяина. Тот, в чью честь давался пир, кольчугу одевать не пожелал: его храбрость и ратное мастерство оспаривать никто не смел, поэтому лишь легкая рубаха их алого шелка с нарядным оплечьем прикрывала мускулистое тело Ярополка. Зато сидевший на почетном месте сродник Великого князя боярин Порфирий свою принадлежность к воинскому сословию не только решил показать, но и всех удивить. Кольчуга гостя была собрана из плоских колец разной величины. Самые крупные кольца располагались на спине и груди, в то время как плечи, рукава и бока защищали мелкие кольца. Правая сторона подполка была сплетена из прочных тяжелых колец, и, застегиваясь на левую сторону, она надежно защищала сердце. Впрочем, в воинском наряде он красовался недолго, сменил его на шелковую рубаху и бархатный кафтан. Но и в новой одежде присутствовала деталь, которая отличала знатного гостя от окружавших его людей: разрез ворота рубахи был не прямой, как у всех, а косой. Всем своим видом он ясно давал понять, что не чужд новым веяниям. Благосклонно принимая знаки внимания, которыми его окружили, родственник князя рассказывал Ярополку о дальних землях, где ему удалось побывать. Снисходительно говорил о царившем за столами веселье, когда отрывался от поглощения мясных, рыбных и мучных блюд. Ярополк с почтением расспрашивал о рыцарской коннице, но в душе жалел, что из-за знатного гостя не может переговорить начистоту со своими дружинниками о слухах, которые ползли по городу. Тумош уловил настроение сына и решил, что пришло, наконец, его время. Он поднялся со скамьи, зычным голосом призвал всех осушить кубки за здоровье Ярополка, чье умение, соединенное с силой молодцев, всегда приведет к победе, и, пользуясь относительным затишьем, повел такую речь:
  - Доходят до меня слухи, которые сеют мои враги, что в гибели князя Меркурия есть моя вина. Негодные людишки чернят мой род, скрываясь за чужими спинами. А я хочу ответить им прямым и достойным вызовом. Кто таит в своей душе ненависть ко мне, пусть придет на подворье и глянет мне в глаза. И только меч тогда решит, кто прав. Послал я глашатаев по городу известить о том, как только пир начался, но только никто не осмелился принять мой вызов. Ехидны с заячьей душой и языком змеи, вмиг затаились. И вот я спрашиваю, может, кто из вас считает меня виноватым?
  Боярин обвел глазами притихших дружинников, многие из которых никак не могли сообразить о чем ведется речь, но властный голос заставлял и самых подгулявших прислушиваться.
  - Я перед вами и готов с мечом в руке отстаивать свою честь!
  Нил, сидевший плечом к плечу с Черемисом, почувствовал, как задрожала покалеченная рука дружинника. Тяжелая шершавая ладонь прижала скрюченные пальцы увечной руки к столу.
  - Замри! Кроме тебя найдутся охотники, - прошептал Нил и взглянул поперек стола на Кондрата. Тот, по виду совсем пьяный и беспечный, обнимал Ятвяга и потчевал его пирогом. И только побелевшие у ногтей пальцы показывали, что мертвой хваткой впился он в плечо соседа.
  - Мочи нет! Отпусти, - угрожающе прошептал Черемис.
  - Хуже всем сделаешь, - раздельно выговаривая каждое слово, спокойно ответил Нил. - Ты молод. За отца сын будет биться, а Ярополка тебе не одолеть.
  Тумош еще раз обвел цепким взглядом дружинников и торжественным голосом обратился к сидевшему на почетном месте боярину:
  - Так и передай великому князю, что ложные наветы возводят на невинного слугу ничтожные людишки, а дружинники, все как едино, за меня.
  И тут, растолкав дворовых людей у ворот, появился воин в кольчуге и шлеме с полумаской. Из-под шлема выбивались полуседые длинные волосы. Железная полоса, изогнутая в виде клюва хищной птицы, придавала воину устрашающий вид. Цепкий взгляд Нила скользнул по отшлифованным до блеска кольцам бармицы, задержался на бронзовой полоске каймы миндалевидного щита и растерянно уперся в клинок прямого меча. Все снаряжение было новое, недавно приобретенное у купцов, что не давало ключа к разгадке, чье лицо скрывалось за хищной полумаской.
   К воину подскочил дворовый шут Тумоша и громко выкрикнул:
  - Не желает ли витязь назвать свое имя, чтобы знать, о ком заказывать панихиду?
  Вместо ответа воин указал острием клинка на ровную, хорошо утрамбованную площадку двора, где он собирался биться.
  - Ах, какой шит! Ах, какая кольчуга! Еще ни один меч и царапины на них не оставил! - кричал шут, стараясь разглядеть лицо незнакомца. Голомень меча глухо ударил извивающегося наглеца по спине, и тот с причитаниями бросился искать защиту у хозяина.
   Из-за стола поднялся княжеский сродник, обвел взглядом дружинников и твердо проговорил:
  - Беда, когда веселье приводит к смерти. Но брошен вызов, и ему надо дать ответ. Именем великого князя призываю биться до первой крови, а противника не добивать.
   Старый Тумош, которому слуги уже принесли щит, неспешно надел шлем и направился в сторону противника. Шел он походкой разъяренного медведя, которого незадачливый охотник поднял на задние лапы. Первый же его удар показал, что хоть годы и отняли ловкость и сноровку, но силы у него не убавилось. Меч Тумоша едва не прорубил бронзовую полосу, окаймлявшую шит противника. От ответного удара он прикрылся продолговатым щитом. Первые же удары, которыми обменялись противники, подсказали дружинникам, как будет проходить поединок. Тумош, который надеялся на свою силу, будет наносить неистовые удары, рассчитывая обессилить противника. Его соперник, чьи удары были слабее, будет выжидать в надежде на ошибку боярина. Только хватит ли у него сил выстоять? Сначала поединок складывался в пользу Тумоша. Под неистовыми ударами его меча от щита противника начала отлетать щепа. После одного из таких ударов в пыль упал медный умбон. Противник Тумоша отбросил в сторону уже бесполезный щит. Казалось, все благоволило боярину, но его противник показал себя умелым воином. Вместо того, чтобы потребовать новый щит, он продолжал сражаться, перекладывая меч из правой руки в левую, которая вдруг оказалась ведущей. Тумош стал ошибаться, и лишь чудо позволило ему пару раз избежать встречи с блестящим клинком. И все же его противник, отразив удар меча, перебросил свое оружие в левую руку и, пользуясь лишь мгновением, когда щит не успел полностью прикрыть лицо боярина, нанес скользящий удар. Со стороны казалось, что острие клинка слегка царапнуло обод шлема, не причинив боярину страшной раны, но кровь, через какой-то миг потоком хлынувшая со лба на глаза, подсказала всем, что кожа на высокородном лбу пострадала от глубокого надреза. Тумош, хрипя от ярости, щитом отбросил противника и показывал, что готов к продолжению поединка, однако кровавая пелена, застилавшая глаза, заставила его выронить меч и опуститься на колени. Его соперник устало снял шлем.
  - Савелий! - удивленно кто-то охнул.
  - Хитер бобер! - прошептал Нил Васильку. - Все заранее предусмотрел, даже одеяние невиданное купил, чтобы никто его не заподозрил.
  - Мария о таких тратах узнает, всю корчму по бревнышку раскатает, - отозвался Василек.
  - Не о том ты говоришь! - оборвал его Нил.
   Старый воин подошел к боярину, склонил голову и прошептал:
  - Это тебе отметина за князя Меркурия! Чтобы до последних дней напоминала о твоей подлости.
   Савелий выпрямился и, не глядя по сторонам, побрел к воротам. Было видно, что в поединок он вложил последние силы. На пути победителя стоял Ярополк. Его длинные сильные пальцы нервно скользили по рукояти меча от яблока до огнива и обратно. За спиной боярского сына у ворот толпилась челядь, вооруженная колотушками и готовая по одному знаку броситься на обидчика. Савелий шел медленно, не сводя глаз с мрачного лица Ярополка, тот же, не смея встретиться взглядом со старым воином, глядел поверх его головы. В душе его яростно боролось и брало верх чувство мести за унижение, причиненное отцу, с чувством воинского братства. Когда Савелий приблизился, знатный воин перевел взгляд на столы, за которыми сидели дружинники. Он увидел, что из-за столов уже поднялись Нил, Кондрат, Ятвяг и Черемис. Василек примерялся к тяжелой дубовой скамье, стряхнув с нее молодых дружинников. Веселый пир мог превратиться в кровавый, а этого Ярополк не желал. Он сделал шаг в сторону, выждал, пока за воротами стихнет скрип песка под сапогами Савелия, подозвал шута и что-то шепнул ему на ухо. Шут стремглав бросился к столам и пронзительно закричал:
  - Какой же пир без звона мечей?!
  Ему даже удалось вытащить меч из ножен у одного из захмелевших дружинников. Завладев оружием, шут принялся дерзко вызывать молодых дружинников Ярополка на поединок. Те шута поймали, меч отобрали, уши ему надрали, но сами тут же начали звенеть клинками, показывая проказнику, какой опасности он избежал. Холопы выкатили их погребов еще несколько бочонков хмельного меда, и веселье внезапно обуяло молодых дружинников, которые принялись ловить боярских слуг, чтобы под смех толпы заставить их биться на спор тяжелыми мечами. Старые дружинники хмурились, но понимали, что им разгул молодежи словами уже не остановить, а за мечи из них никто браться не хотел.
   Между тем, Ярополк, не, привлекая внимания, направился к терему, взбежал по крутым ступенькам крыльца и прошел в опочивальню отца. Боярин полулежал на медвежьей шкуре. Голова его была перевязана белым полотном, через которое проступало кровавое пятно. И хотя румянец покинул лицо, глаза смотрели на сына все так же властно. У ног раненого стоял старший сын Феофил, высокий и сутулый, и кутал ноги отца собольим покрывалом. Ярополк подошел к изголовью кровати, метнул недобрый взгляд на слуг, и те в страхе бросились вон из опочивальни.
  - Значит, это правда! - выдохнул Ярополк.
  - Правда у каждого своя, - твердо проговорил Тумош. - Ты что же думаешь, я за себя радел? За покой и тишину, за боярские роды. Вспомни, какое время было. Старый князь умирает, чернь бунтует и ищет заступничества у Меркурия. Как ты думаешь, кого бы поддержал тот, кто все заповеди христианские поклялся соблюдать? Не нас! И скатились бы наши головы с плеч долой. Не о себе я думал, а о вас, молодых да глупых. И память о том, как князь Давид лучшие боярские роды на казнь обрек, во мне еще жива. Ни о чем не жалею! За мной другие, разумнее и родовитее меня стояли, только отваги у них не хватило.
  - А как мне дружину теперь в походы водить, ты об этом подумал? - спросил Ярополк.
  - День и ночь об этом думаю. Завтра же о походе объяви, да не бранном, а торговом. На ладьях по Двине пойдешь, удача улыбнется, до Готланда дойдешь. Склады добра у купцов и бояр по всей Двине, да только рыцари германские начали с севера нажимать. Сколь не бьются с ними литовцы и русичи, а остановить их не могут. Вот и посмотри, откуда силы черпают, да велика ли угроза нам. Всех выкормышей князя Меркурия с собой возьми, глядишь, в походе и сгинут. Тебя-то я всегда у рыцарей выкуплю. Теперь уходи, боюсь, горячка от раны язык мне свяжет.
   Оставшись наедине со старшим сыном, боярин дал волю чувствам:
  - Родная кровь! И смел, и удал, а дальше своего носа не видит.
  Феофил сочувственно покачал головой, хотел поправить медвежью шкуру, но отец его остановил:
  - Да, не трясись ты надо мной. Рана кожей на лбу затянется, а вот сердце будет кровоточить. Родного сына, и того князь Меркурий к себе привязал! А кто он такой? Наемник на службе у великого князя смоленского. Много таких ко двору приходит, да не всех берут.
  Речь боярина становилась все медленнее, было видно, что он из последних сил боролся со сном, и все еще силился что-то важное сказать сыну в свое оправданье.
  - Да, обетов данных князь Меркурий не нарушал, чужой век не заедал, но ведь мы не на небе среди ангелов живем, а на земле среди грешных людишек.
  
  Происки лисы
   Погрузка товара на ладьи уже заканчивалась, когда к пристани подъехала группа всадников во главе с безбородым юнцом в кожаном панцире и легком шлеме. Три серебряные пластины на кожаной основе, стянутые позолоченным обручем едва ли могли спасти голову воина от сильного удара, но ясно говорили каждому встречному о знатном происхождении владельца шлема. Юнец спрыгнул с лошади, легко взбежал по помосту на борт передней ладьи и звонким голосом известил всех, что старый Тумош передает товар и судьбу похода в его руки. Тут даже сдержанный Нил открыл рот в изумлении. Не теряя времени, юнец принялся размахивать свернутой грамотой перед остолбеневшими дружинниками, и, хотя мало кто из них мог читать, печать внушала доверие. И лишь Ярополк, смерив презрительным взглядом наглеца, направился к нему, расталкивая встречавшихся на его пути дружинников. Самозванец не стал дожидаться расправы и бросился на корму, перепрыгивая через груды товаров. После недолгого преследования, Ярополку удалось схватить беглеца за руку, но тот не растерялся и каблуком сапога ударил преследователя в щиколотку. Ярополк согнулся от боли, но свободной рукой успел сбить шлем с головы жертвы. Длинные, огненно рыжие волосы волной упали на плечи.
  - Влада! - раздались удивленные голоса.
  Ярослав выпрямился и прошептал, сдерживая ярость:
  - Убил бы, если бы не любил! Ты зачем людей баламутишь?
  - Хотела увидеть радость на лицах, а то все угрюмые, словно их на казнь ведут. Изнурил ты людей работой.
  - Не твоего ума дело, - резко сказал Ярослав. - Сказывай, что отец велел передать, и живо в обратный путь. Или помочь, за борт выбросить?
  Лицо сестры вспыхнуло от обиды. Влада отступила на шаг, с издевкой низко поклонилась и протянула грамоту. Ярополк сломал печать, растянул лист пергамента и, медленно шевеля губами, начал читать. Занятие это удовольствия ему, явно, не приносило, поэтому, утомившись уже на первой строчке, он крикнул, чтобы позвали Арсения.
  - Да я и на словах тебе передам, что батюшка пишет, - сказала Влада таким голосом, словно между ними не было ссоры. - Предостерегает он тебя от своеволия и просит не задерживаться в Полоцке, так как князь много зла ему причинил. А еще велит батюшка, дружинника твоего Андрея ко двору прислать, а взамен его можешь взять одного или двух из моих провожатых.
  - Хитра лиса! - усмехнулся Ярополк. Об Андрее ты от себя просишь. Вскружишь голову молодцу, и пропал дружинник. Тебя, ведь, не сегодня, так завтра за боярина или за княжича сосватают, а он, бедолага, по корчмам пойдет свое горе вином заливать. И поминай воина как звали. Не большая беда надежного меча лишиться. На его место я десяток дружинников найду, но где мне гусляра и певца такого взять? Кто на привалах дух у людей будет подымать? Не отдам!
  Прибежал запыхавшийся Арсений. Ярополк передал ему грамоту и велел прочитать, что в ней об Андрее говорится. Арсений бегло скользнул взглядом по письменам, пожал плечами и недоуменно поднял глаза.
  - Я так и знал! - усмехнулся Ярополк, прочитав на растерянном лице толмача ясный ответ. - Беги на вторую ладью и передай Кондрату, что отплываем.
  Но Влада не собиралась уступать, надеясь смягчить сердце брата. Она была дочерью последней молодой жены Тумоша, которая ушла из жизни через год после рождения дочери. Боярин недолго горевал, место жены заняли наложницы, но полноправной хозяйки в тереме так и не появилось. Влада росла в окружении братьев, из которых ближе всего сошлась с юным Ярополком. Они нуждались друг в друге. Ярополк, отличавшийся от братьев своеволием, не раз вызывал гнев отца, а Влада, пользуясь положением любимицы, не раз избавляла брата от сурового наказания. За свое заступничество она надеялась на его поддержку, которая незамедлительно приходила, и теперь была удивлена его неуступчивостью. Но сдаваться Влада не собиралась, и пока она препиралась с братом, погрузка замерла.
  - На свою ладью Ярополк пушнину грузит, а на нашу сыромятные кожи, - выговаривал Нил Кондрату. - На свою налучья с луками, а на нашу бочонки с медом. Его ладья чайкой над волнами полетит, а наша бортами воду черпать будет.
  Кондрат с ним согласился и велел дружинникам катить бочонки на первую ладью, пока брат с сестрой бранятся. Василек, который сгорал от нетерпения отправиться в неведомый путь, неустанно подгонял молодых дружинников, и бочонки оказались на первой ладье прежде, чем Ярополк выпроводил на берег сестру. Вместо желанной добычи Влада получила лишь туманное обещание о помощи в случае размолвки со старшими братьями. Ярополку удалось перевести разговор на тему сватовства, выгадать время, и, когда сестра вновь вспомнила о гусляре, оказалось, что ладьи уже готовы к отплытию. На этот раз лиса осталась без добычи.
   Василек посадил на скамью рядом с собой Арсения, которому была уготована участь рассказчика. Мерно работая веслами, гребцы вывели ладью на середину реки и подняли парус. Течение и ветер стали медленно уносить суда от родного берега.
  
  Под парусом
  - Чудно Ярополк людей набирал, - рассуждал Нил. - Кроме Варлама никого нет по купеческой части. Одни дружинники.
  - И я о том же думаю, - поддержал его Кондрат. - Вместо Готланда велит Ярополк Торопецкое княжество захватить.
  - Славу себе добудем, - беспечно сказал Василек. - Наша же земля, которую полоцкие князья заграбастали.
  - Захватить-то сил хватит, а вот удержать не удастся, - с сомнением в голосе проговорил Арсений и, когда головы дружинников повернулись к нему, начал объяснять. - Князь полоцкий Брячислав хитро с Торопецким княжеством поступил. В прошлом году выдал дочь свою за княжича Александра, сына Великого князя владимирского Ярослава, а в приданое за невестой Торопецкое княжество отдал. Вот и выходит, что близок локоток, да не укусишь, потому как князь Ярослав Всеволодович свою землю по Двине будет крепко в руках держать.
  - Жаль, Савелий с нами в поход не отправился, - вздохнул Василек. - Он бы эту загадку вмиг разгадал.
  - Не удалось уговорить, - сознался Нил. - От речного тумана, мол, старые кости ломит.
  - Сгноит его в остроге Тумош, - тихо сказал Кондрат.
  - Не посмеет! - возразил Василек. - Мы-то вернемся, и ответ ему держать придется за старого воина.
  Чтобы отвлечь себя и дружинников от мрачных мыслей, Кондрат хитро прищурился и спросил:
  - А помнишь, Василек, как ты купца иноземного за борт выбросил? Если бы князь Меркурий не вступился, был бы ты в кабале до старости.
  Головы дружинников разом повернулись в сторону богатыря. Василек недовольно засопел, распрямил могучие плечи, показывая, что за собой вины он не признает.
  - Нет справедливости в жизни! Коли, к примеру, кто девицу насильно взял, плати виру по знатности. А я купца за борт выбросил, так на меня виру хотели возложить, словно я священника жизни лишил.
  - Так купец тот грамотой посла запасся, - напомнил ему Кондрат. - А за причинение вреда послу вира та же, что и за священника.
  - Вот я и говорю, что несправедливо выходит, - не сдавался Василек. - Чтобы священником стать, надо от многих радостей земных отречься да столько премудростей выучить, что редкая голова такого испытания выдержит. А что купец? В одном месте купил дешевле, в другом продал дороже.
  - А вот и посмотришь, легко ли торговать, - усмехнулся Кондрат.
  
  **
   Ярополк нарушил запрет отца, остановившись в Полоцке. Уговорил его Варлам, соблазнив бойким торгом. Поручив охранение добра Кондрату, сам Ярополк в сопровождении двух молодых дружинников и Арсения отправился в великокняжеский терем. Хотел испросить позволения торговать в землях данников князя по Двине. Надобности в том большой не было: по торговому договору купцы смоленские, полоцкие, как и немецкие могли торговать в землях по Двине без ограничений. Кроме того, селы, латгалы и земгалы, издревле жившие на берегах реки, оказались под железной пятой рыцарей. Попытки новых хозяев проникнуть вглубь языческих земель встречали ожесточенное сопротивление, как этих племен, так и их соседей, литовцев и славян, которые во все усиливающемся натиске рыцарей видели угрозу для себя. Рыцарский орден меченосцев, прочно обосновавшийся в землях ливов по нижнему течению реки, постепенно расширял свои владения, пока литовцы под предводительством Рингольда в лесистой местности близь Саула не разбили захватчиков. Остатки Ливонского ордена укрылись в замках и крепостях, а вокруг бушевало пламя народных восстаний. Казалось, что власть вот-вот ускользнет из рук алчных завоевателей, но полного разгрома рыцарям удалось избежать, влившись в Тевтонский орден, чьи отряды, с благословения римского папы Григория, начали прибывать в низовья реки. Как и прежде, основной натиск шел вдоль берегов реки. Большую помощь завоевателям оказала знать ливов, чьи слуги составляли основную массу вспомогательных, сторожевых и дозорных отрядов. На холмах возводились рыцарские замки, в которые, в случае опасности, водным путем перебрасывалось подкрепление. Князь Брячислав видел, как ускользают из его рук земли бывших данников, понимал, какая угроза нависает и над его собственными владениями, поэтом и возник странный союз православного князя с язычниками-литовцами против общего врага. Для большого похода сил не хватало, но скрытая борьба, направленная на ослабление натиска рыцарей, велась постоянно. Несомненно, Тумош знал о том, что с ведома полоцкого князя в земли, где нарастало сопротивление рыцарям, доставлялось оружие, поэтому на ладьи были погружены луки, каленые наконечники стрел и мечи. Вот этот товар и спас голову своевольного сына.
   Ярополк хотел выведать, не пойдет ли Великий князь полоцкий войной против тех, кто отнял у него данников. Ему, как человеку ратному, уже наскучило медленное течение реки, а еще больше нудный торг, и, без сомнения, он примкнул бы к большому походу. Вернулся он из терема мрачный, велел грузиться на ладьи, несмотря на сетования Варлама об упущенной прибыли.
   - Али не ласково приняли? - с усмешкой спросил Кондрат у Арсения.
   - Хорошо, что ноги унесли! - подтвердил его догадку толмач. - Теперь при дворе у князя Брячислава литовские витязи всем заправляют. Как породнился он с князем Товтивилом, так стал литвинам угождать, а те враз припомнили Ярополку разоренные им селения и стали требовать великокняжеского суда над ним. Правда, когда узнали, что мы торговать с лэттами плывем да оружие им везем, отпустили с миром.
   Мир этот был ненадежным, и, чтобы не искушать литовских воинов, ладьи отчалили от берега. Как только они оказались на середине реки, Ярополк велел поднять парус и убрать весла.
  - Пусть не тешат себя мыслью, что обратили нас в поспешное бегство! - ответил он на недоуменный вопрос Варлама.
  Арсений встал у борта, не в силах отвести взгляда от города.
  - Али зазнобу себе нашел? - усмехнулся Василек.
  - На храмы смотрю и думаю, как в камне душа человеческая раскрывается.
  - Камень, он и есть камень, - буркнул Василек.
  - Не скажи, - возразил Арсений. - Вот у нас, храм апостолов Петра и Павла о стойкости и надежности его строителей говорит. Великий же храм, что князь Владимир Мономах заложил да его внук князь Ростислав завершил, о силе рук и ума людей напоминает. А княжеский храм Михаила Архангела всем открывает, что душа человеческая ввысь стремится.
  - Вот пристанем к берегу, ты об этом с Андреем потолкуй, а теперь лучше сядь на скамью. Увидит Кондрат, накажет, что прохлаждаешься у борта, - предостерег Василек друга.
  Арсений и ухом не повел, зачарованный блеском золотых куполов, и лишь властный голос старшего заставил его вздрогнуть.
  - Арсений, смени кормчего!
  - Не отдам, - вступился за друга Василек. - Не его сила и сноровка нужна, чтобы рулевым веслом ворочать.
  - Двумя руками управится, - усмехнулся Кондрат.
  - А вервь, что от паруса идет, зубами держать будет? - не унимался Василек. - Он зубов лишится, а мы толмача.
  Кондрат с ним согласился, указав Арсению взглядом на скамью. Другой бы на месте толмача закрыл бы рот и притаился за спиной друга, но Арсению что-то не давало покоя. Он поерзал на скамье, собрался с духом и негромко начал рассказывать:
  - Когда возвращались на пристань, увидели, как княжеские слуги юродивого волокли на расправу. Ярополк беднягу отбил. Не из жалости, а чтобы насолить за неласковый прием. Меча из ножен не вынимал, плетью полосовал. В этом умении ему равных нет: монету из пальцев плетью выбивает. А когда слуги с жалобным воем на княжеское подворье бросились, он о блаженном сразу и забыл. Вот и пришлось мне до самой пристани беднягу оберегать да безумные речи слушать.
  Нил, который сидел на скамье впереди, наклонился к борту и, не поворачивая головы, тихо спросил:
  - За что же блаженного на казнь волокли?
  - Говорил, мол, видение ему было, что литовский князь скоро в Полоцке править будет. Тут все ясно, народ мутит, чтобы литовцев из города выгнать.
  - Давно пора, - буркнул Нил.
  - Только, вот, другое видение истолковать не могу. Говорил, что видел рать несметную под единым стягом. Двадцать три князя привели своих воинов, чтобы биться со степняками. Святой старец то воинство на битву благословил. Сеча жестокая была, но никто из князей своих дружинников с поля боя не увел, даже когда смерть над их головами витала. И смоленские дружинники стояли плечом к плечу с дружинниками литовского князя Полоцка.
  - Когда это литовские князья с нами заодно бились? - удивился Василек. - От них одна беда!
  - Наши кости уже истлеют, когда такие времена настанут, - поддержал его Нил. - Выходит, вы литовского прислужника освободили.
  - Не думаю, - возразил ему Арсений. - Просто, безумец! Но в чудном том видении желание всех людей о единстве высказано.
   За кормою громко каркнул ворон. Несколько пар глаз с тревогой уставились на черную птицу. Черемис оказался первым, кто взял в руки лук, но предвестник беды сделал крутой разворот и полетел к пристани. Медленно в зелени берегов тонули городские постройки. Когда сияние куполов православных храмов исчезло за холмами, дружинники взялись за весла и не выпускали их до самого вечера, несмотря на недовольное ворчание Варлама.
  - Чтобы кубышку доверху монетами набить, не надо спешить, - выговаривал он Ярополку. - Торговое дело хитрое: чужое добро за бесценок купил, свои товары дорого продал. Чем чаще к берегу будем приставать, тем бойче будем торговать, потому как молва впереди нас летит. А без остановок плыть, лишь себе в убыток. Прокормить такую ораву молодцов непросто. Были бы то людишки подневольные, и разговору не было.
   Но Ярополк угрюмо молчал. Дал небольшую передышку, чтобы костры развести, отдохнуть и подкрепиться, и как только лунный свет разлился по реке, ладьи вновь тронулись в путь.
   - Кто же берегах, что за полоцкими землями, живет? - спросил Василек, вглядываясь в темную гряду леса.
   - Известно кто, ливы, - ответил Нил.
   - Нет, ливы далече будут, - не согласился с ним Арсений. - Ливы, те у самого моря. Их рыцари давно покорили, в свою веру обратили, да в походы с собой теперь берут. А здесь племена селов, латгалов и земгалов, бывших данников князя полоцкого, живут. Эти еще против рыцарей бьются, да не долог их век. Не устоять им против длинных мечей и железных доспехов.
   - И откуда рыцари только силы черпают? - удивился Василек. - Князь Ярослав под лед их загонял, литовцы в болоте топили, а они все прут напролом.
   - Говорят, папа Григорий земные грехи всем простил, кто к походу против язычников пристал. Вот и получается, что в войске том рыцарей по пальцам можно посчитать, а под началом у них воры, разбойники да убийцы. Поэтому с ними ухо надо востро держать, да меч из рук не выпускать, - рассуждал Арсений.
   Едва посветлело небо и плотный туман начал укутывать речные берега, ладьи пристали к берегу. Дружинники развели костры, установили на треногах большие котлы. В речном тумане огни костров издалека не видать. Но разговаривали вполголоса: по водной глади звуки хорошо разносятся. Нил осмотрел припасы, которые вынес на берег Василек, покрутил носом и взялся за лук. На вопросительные взгляды коротко ответил:
   - Пошукаю в подлеске у берега, может, зверя у воды стрелой добуду.
   - В этаком тумане, разве что, болотных тварей ловить? - заворчал Кондрат. - Человека семейного сразу видать, заскучал по печи, в которой томятся румяные калачи да жаркое.
  Нил огрызаться не стал, просто бесшумно исчез в зелени кустов.
  
  **
   Когда ладьи добрались до земель бывшего Ерсикского княжества, приставать к берегу стали чаще, чуть ли ни у каждого селения. Торг оживился. И, хотя землепашцы склоняли головы перед рыцарями ордена, когда те появлялись в селениях, в их душах не угасла еще надежда на освобождение от ярма новых завоевателей.
   Однажды, проплывая мимо одного из селений, Нил окликнул Кондрата:
   - Смотри-ка, твои знакомцы пожаловали!
   - Кто? - не расслышал Кондрат.
   - Да те, кого ты на Омовже в ледяной воде топил, когда у князя Ярослава служил, - усмехнулся Нил.
  Кондрат бросил угрюмый взгляд на берег и отвернулся:
   - Нет, у тех на плащах кресты с мечом красного цвета были, а у этих только черный крест.
   - Ну, окрас и у волков разный бывает, а сущность одна, хищная! - сказал Нил. - Глянь-ка, селяне по избам все попрятались, словно чума пришла.
  - Не будет здесь торга! - мрачно сказал Кондрат, и все с ним в душе согласились. Ладьи медленно проплыли мимо берега. Зато в следующем большом селении их встретили радушно. Два рыбацких челна стукнулись о борта ладьи Ярополка и загорелые бородачи тут же стали предлагать свой улов.
  - Рыбки мы и сами наловить можем! - кричал им в ответ Варлам.
  - А нет ли у вас клинков железных и топоров тяжелых? - спрашивал рыбак.
  - Такой товар есть, да только не про вашу честь! На чешую не меняется. Только на пушнину, - смеялись гребцы.
  - Тогда угадали с местом, - прозвучало в ответ. - Причаливай к берегу.
  Ярополк дал знак, повернуть ладьи к береговой отмели. Невысокий земляной вал тут же покрылся одуванчиками: то непокрытые головы детей замелькали в траве. По тропинке к воде спускался старец в длинном одеянии.
  - Арсений, договорись о торге! - крикнул Ярополк.
  В умении находить подход к разным людям толмачу равных не было, и скоро на песчаный берег дружинники начали по спущенным трапам выносить товар. К старцу примкнула любопытная детвора, вслед за ней степенной походкой с вала спустились главы больших семей. За ними катилась волна загорелых молодцов в простых полотняных рубахах и коротких портах, перехваченных широкими поясами. Стайки юных девиц последними показались на валу, но спускаться к берегу они не спешили. Чтобы торг шел успешней, но знаку Ярополка выкатили два бочонка хмельного меда, а гусляр с толмачом облюбовали место у подножия валов. Звуки струн приманили сначала детвору, а вслед за ней и юных девиц, опекаемых братьями.
  - Андрей, не вздумай с девицами заигрывать, - предупредил Арсений гусляра. - Молодь за них без промедления пустит в ход клинки.
  И он указал глазами на длинные поясные ножи.
  - Так люты? - удивился Андрей.
  - Не в лютости дело. Живут большими семьями, чтобы легче пашни возделывать да скот растить. А в большом хозяйстве каждые руки на вес золота. Если захочешь девицу из семьи забрать, плати выкуп немалый. И чем крепче хозяйство, тем больше выкуп.
  - Получается, сестрицы у них вроде товара? Может, поторгуемся? - усмехнулся Андрей, обводя взглядом настороженные лица юношей.
  - Ну, товар этот и пинком тебя угостит, если не люб окажешься, - остудил гусляра Арсений.
  Андрей вынул из сумы красивый гребень, инкрустированный серебром и мелкими камешками, расчесал им свои золотые локоны и небрежно бросил свое сокровище в траву. Избалованный женским вниманием при дворе высокородного боярина, он знал неотразимость обаяния молодости и красоты музыки. Длинные пальцы пробежали по струнам, и тихая песня, здесь у подножия земляного вала, восторжествовала над гулом торга. Девушки, переборов робость и страх, приблизились. Душа Андрея ликовала от победы, он поднял глаза, и тут его взгляд выхватил из толпы высокую стройную девушку, чья красота заставила его на мгновение сбиться. Цвет светлых волнистых волос уступал золоту кудрей Андрея, зато синие глаза, опушенные длинными ресницами, отдавали сиреневым цветом. Такие глаза вкупе с тонкими чертами лица колдовским образом заставляли повиноваться. Сердце Андрея предостерегающе ойкнуло, посылая знак о неминуемом поражении, но оно предотвратить падение хозяина к ногам красавицы не успело.
  - Скажи ей, что готов играть весь день и всю ночь для нее, если согласится петь, - выдохнул Андрей, указывая взглядом на девушку.
  Взгляд оказался лишним: Арсений и сам во все глаза смотрел на красавицу. Толмач все-таки справился с волнением и перевел слова гусляра, добавив и от себя пару цветистых фраз. Девушка благосклонно выслушала его слова и присела на кафтан, брошенный кем-то из братьев у ее ног на траву. По насмешливому выражению ее лица было заметно, что к подобным знакам внимания она привыкла. Красавица подождала, пока ее обступят подруги и тихо запела. Голос ее не заставлял вибрировать струны, но лился спокойно, как полноводная река. Андрей и не заметил, как начал ей подпевать, стараясь выговаривать незнакомые слова. Впрочем, удавалось это ему плохо, что вызывало частое хихиканье девиц и насмешливые реплики их братьев. В одном месте Андрей намеренно исказил слово до неузнаваемости, и красавица беззаботно рассмеялась, показав жемчужно-белые зубы.
  - Скажи ей, что песню я выучу слово в слово до вечера, - потребовал Андрей от толмача. - А, если где ошибусь, пусть гребень забирает.
  Он знал, что этими словами привяжет девушку к себе до сумерек. Не знал он другого: что за красавицей тайно наблюдал Ярополк, которому девица тоже понравилась с первого взгляда.
  - Хмельного меда не жалей! - обратился он к Варламу. - Да узнай, с кем Андрей заигрывает. Ты, ведь, язык лэттов знаешь.
  Варлам бросился выполнять поручение и скоро вернулся со старым лэттом, которого с почтением усадил, расстелив на траве свой плащ.
  - Узнай у старика, кому дань они посылают, - первым делом спросил Ярополк.
  Варлам долго выспрашивал, уточнял, недоверчиво крутил головой, прибегал к жестам, когда не хватало слов. Ярополк хотел уже позвать Арсения, но Варлам спохватился и начал рассказывать:
  - Старик говорит, что на его памяти дань никому не посылали. Селение большое. Предки позаботились, окружив его высоким валом. Кругом леса дремучие да топи. От реки оно на расстоянии полета стрелы. Так что жили, не тужили, а дань ни полоцкому князю, ни рыцарям не платили.
  - Так мы своими глазами рыцарей и кнехтов видели в селе, что вверх по течению, - недоверчиво произнес Ярополк.
  - Так то в тех местах, где подворье у самой реки, - стал объяснять Варлам. - Защиты нет никакой, если враг доберется до них водным путем.
  - Разузнай у старика, большие ли силы у новых хозяев? - спросил Ярополк.
  Варлам опять, жестикулируя, принялся за расспрос, а Ярополк тем временем скользил глазами по валу, лицам юношей и девушек, но взгляд его возвращался к красавице, сидевшей напротив Андрея. Наконец, увидев ее благосклонную улыбку, раздражение против гусляра поднялось в душе славного воина, и он готов уже был призвать Андрея к себе, когда Варлам отвлек его ревнивых мыслей.
  - Сказывает, что силы невелики. Всего лишь два рыцаря да пара дюжин кнехтов, но, если опасность какая грозит, то помощь с низовий реки к ним спешит. Захватили старый замок и каменную башню на месте деревянной возвели. Не сами камни таскают, а других принуждают. Зазеваются люди на расчистке земли под пашню, кнехты их хвать да в цепи. Труд тяжелый, камни таскать да тесать. Для отпора злодеям просит мечи уступить.
  - К мечам сноровка нужна, - отмахнулся Ярополк, но тут же в глазах его промелькнула какая-то мысль. - Обещай, что полдюжины мечей за пушнину им уступлю, если со старейшиной общий язык найду. Выберешь поляну на опушке леса, поставишь для меня шатер. Десяток дружинников из молоди отбери. Пусть они своим умением биться на мечах лэттов завлекают, пока я со старейшиной толковать буду. Сам же торг вести не торопись, цену набавляй.
  Варлам понимающе кивнул и заискивающе попросил:
  - Дружинников Кондрата спровадить бы куда. Хлебают мед без меры, не напастись питья на буйную ораву. Сказывают, вниз по течению на левом берегу есть большое селение. Пусть туда плывут, а с Арсения за торг спросим.
  Ярополк согласно кивнул головой.
  - И гусляра отведи на ту ладью, чтобы дружинникам Кондрата путь веселей казался.
  Скоро молодые дружинники установили на поляне у леса шатер, а из порожних бочонков сделали мишени. Быстроногая детвора тут же забыла о торге и примчалась веселиться на новом зрелище. За нею к поляне потянулись их старшие братья. Зазвенела одна тетива за другой, и острые стрелы начали вонзаться в донышки бочонков. Лэтты разделили эту забаву с дружинниками Ярополка, а так как среди них были охотники, то меткостью своей они иной раз не уступали гостям. Но когда дело дошло до мечей и боевых топоров, выучка дружинников дала себя знать. Для такого оружия землепашцы оказались слишком неуклюжими и неповоротливыми.
  - Ни одного меча не уступлю, пока биться не научитесь! - кричал Варлам, держа в памяти наказ хозяина. Он прекрасно знал, что искусное владение мечом оттачивалось годами, и поэтому торг откладывался до позднего вечера.
  Ярополк сам вызывал молодых воинов на поединок и неизменно оказывался победителем. Его силе, ловкости и быстроте могли еще противостоять некоторые молодые дружинники, но искусство владения клинком, заимствованное им у князя Меркурия и своего старого наставника Савелия, сводило на нет все старания противников, поэтому состязание ему скоро наскучило. Ярополк направился в шатер, велев Варламу пригласить к нему старейшину. Угощая гостя терпким вином, витязь не спешил переходить к делам торговым. Варлам, который обладал ограниченным запасом слов, часто морщил лоб, вытирал рукавом обильно выступавший на пухлом лице пот и старался изо всех сил справиться с ролью толмача. Чувствовал он себя безмерно вымотанным волом с тяжелым ярмом на шее, с которого хозяин, если и не снимет шкуру, то палкой, точно, побьет.
  "Говорил бы уж напрямик о сделке, - тоскливо думал Варлам. - Уступлю, мол, мечи за девицу. На кой ляд ему о мудрости волхвов узнать загорелось"?
  Словно угадав его мысли, Ярополк перешел к делу:
  - Так, говоришь, почтенный, внучка твоя умеет вправлять суставы? Позови ее, пусть глянет, почему у меня плечо тянет.
  Старец согласно кивнул, а Варлам выскользнул из шатра, чтобы лично привести девицу. Тени от леса наползали на затухающие костры, у которых лежали дружинники. Детвора давно ушла в сопровождении взрослых за вал, на котором появилась стража. Варлам растолкал задремавших дружинников и отправил их грузить товары на ладью да готовиться к отплытию, сам же, в сопровождении двух молодцев-лэттов, служивших свитой старца, пошел к валу. По дороге он растолковал им просьбу хозяина и отпустил на полпути к селению. После дневной суеты покой и тишина надвигающейся ночи действовали завораживающе. Варлам упал в траву и с наслаждением погрузился в чуткую дрему. Как только обостренный слух различил среди других звуков торопливые шаги, он с сожалением покинул душистое ложе. Девушка шла по тропинке в сопровождении тех же лэттов, с которыми пришлось объясняться. На плечах у нее была белая шерстяная накидка с замысловатым орнаментом по краям. Серебряная фибула в виде подковки удерживала ее на плечах девушки. Она разговаривала со своими провожатыми.
  Уловив звуки завораживающего голоса, Ярополк вышел из шатра. Недалеко догорал костер, возле которого дремала почетная стража старейшины . Тишину ночи нарушал лишь шепот листьев да пронзительные крики ночной птицы в лесу. Ярополк уже собирался шагнуть навстречу долгожданной гостье, как сеть, метко брошенная чьей-то умелой рукой, опутала его с головы до ног. Две тени метнулись к нему, и сильные руки прижали витязя к земле. Ему все же удалось изловчиться и стряхнуть с себя нападавших. Рука метнулась к голенищу сапога за ножом, но безжалостный удар дубинки по темени лишил воина надежды обрести свободу. Он не увидел, как на валу зажглись тревожные огоньки сигнальных костров, как в свете факелов у ладьи строились его дружинники, он лишь чувствовал, что его волочат по земле, как куль с мукой, и слышал пронзительный крик девушки, звон металла, предсмертный хрип пронзенного сталью человека.
  
  **
   Кондрат был вне себя от ярости, когда узнал о ночной схватке, которая унесла жизни двух молодых дружинников и закончилась пленением Ярополка и Варлама. Он угрюмо выслушал рассказ о ночной погоне и подвел неутешительный итог:
  - Мы потеряли троих молодцев да купца, и лэтты двух общинников да волхва.
  - Еще Илга, - напомнил ему Андрей.
  - А! - отмахнулся Кондрат. - Все беды от девичьих глаз. Не до нее теперь! Надо думать, как Ярополка выручать.
  - Объединимся с лэттами да замок приступом возьмем! - воскликнул, словно с плеча рубанул, Василек.
  - Много людей потеряем, пока за вал и стены перевалим, - не согласился Нил.
  - Арсений, - окликнул Кондрат толмача. - Что ты разузнал о разбойничьем гнезде?
  - Лэтты сказывают, что когда-то их прадеды возводили тот замок, ров да вал с деревянной стеной. Но кнехты много людей пленили и их руками каменную башню соорудили. В случае опасности в ней укрываются да подмоги ждут.
  - А много ли их за стенами прячется? - спросил Нил.
  - Два рыцаря да две дюжины кнехтов было, но один рыцарь в Ригу за подмогой отправился.
  - Не велика рать, легко можно смять, коли не башня, - высказал вслух мысль Василек, которая витала в головах у многих дружинников.
  - Как дни проводят, когда не разбойничают? - продолжал выспрашивать толмача Кондрат.
  - Пленных принуждают камни в замок таскать, видать, вместо деревянной стены каменную надумали возводить. А вечером шумно отдыхают, шуты их веселят.
  - Если веселье любят, как думаешь, скоморохов в замок пустят? - спросил Нил.
  - С распростертыми объятиями, - задумчиво проговорил Арсений. - Только обратно уже не выпустят, в каменоломни отправят.
  - Ты что надумал? - спросил Кондрат.
  - В замок через ворота войти да повеселить разбойников. Андрей в их честь баллады петь будет, а то с вечера свою девицу не видел, уже затосковал. Может, и она подпоет. Зрелище шутовское разыграем, как славный рыцарь, уходя в поход, силу и сноровку свою показывает. Тут и выдумывать ничего не надо. Василек, чай, не забыл, как рыцарь его из седла вышиб.
  - С копьями и щитами в замок не пустят, - засомневался Арсений.
  - Крепкие посохи возьмем. На них и скакать будем, ими и биться. Только две лошадиные морды вырезать из дерева надо. Василек, справишься?
  - Да хоть дракона, но скоморохом не буду, - твердо сказал Василек. - Грех это, чужие жизни проживать да над людьми потешаться.
  - Грех, когда друга, с которым в походы ходил, в беде оставишь, - прервал его Кондрат
  - С каких это пор Ярополк мне другом стал? - не сдавался Василек.
  - Я за него противника рыцаря сыграю, - тихо вступился за несговорчивого богатыря Андрей.
  - Ишь, как тебя девица очаровала! На все согласен, лишь бы ее вызволить, - усмехнулся Нил. - Тогда принцессой будешь.
  Андрей вспыхнул, рука дернулась к мечу, но тут же безвольно упала. Гусляр покорно наклонил голову.
  - Арсений, ступай в селение лэттов и найди подходящее для зрелища тряпье, - сказал Нил.
  - Василек, в медвежьи шкуры обрядишься да возок до самого замка потянешь, чтобы старшим не перечил, - сурово проговорил Кондрат.
  
  **
   Воины на сторожевой башне с удивлением наблюдали за ярко разряженной горсткой людей, приближавшихся к воротам замка. Вниз упала веревочная лестница, и один из стражников спустился по ней на землю. Арсений вступил с ним в разговор, указывая на пустые кошели, висевших на кольцах шерстяных поясов. Кнехт толмача почти не слушал, зато внимательно осмотрел одежду и обувь скоморохов, длинным ножом проверил содержимое возка.
  "Хорошо, что уговорил дружинников сменить кожаные пояса на шерстяные, - подумал Арсений. - Кожаный пояс подскажет острому глазу, что на нем висело".
  Кнехт поднял голову и что-то громко прокричал.
  - Будем ждать, что старший их решит, - негромко сказал Арсений друзьям. Василек, до того переминавшийся с ноги на ногу, присел на край возка, но не рассчитал своего веса и опрокинул тряпье на себя. Стражники захохотали, из-за тына выглянуло еще несколько голов, и цепкие взгляды заскользили по одеянию пришельцев. Василек тем временем пытался сбросить с себя длинную накидку, но сползшая на глаза маска медведя и согнутые когти вместо пальцев сводили его усилия на нет. Один коготь застрял в фибуле-сакте и потешный медведь старался носом поддеть застежку. Он даже зарычал от раздражения, что никак не может справиться с женской накидкой. Стражники на башне разразились хохотом, а любопытных зрители на стене сразу прибавилось. Наконец, заскрипели окованные железом ворота, и путники ступили на вымощенный булыжником двор. Здесь не менее дюжины воинов окружило их, и Арсению еще раз пришлось рассказывать о шутовском представлении, которое приготовили его друзья. Один из кнехтов, забавы ради, ткнул ножом в шкуру медведя. Василек отмахнулся, и обидчик грузно шлепнулся на землю. Внезапно властный голос заставил всех умолкнуть. Головы повернулись к каменной башне, где в проеме узкого окна виднелся силуэт человека в белой рубахе. Арсений внимательно вслушивался в каждое слово, потом согласно кивнул и принялся рассказывать о прекрасной принцессе, ради которой влюбленный рыцарь отправился в опасный поход. Пальцы Андрея, летая по струнам, искусно сопровождали рассказ музыкой. Арсений довел свой рассказ до поединка рыцаря с безжалостным сарацином и начал переодеваться в кожаные латы. Тем временем Нил, которому предстояло играть роль противника рыцаря, показывал свое умение в метании ножей. Рыцарь, конечно, в честном бою победил сарацина, но на его пути в родные края встал дракон. Три молодых дружинника с покорным видом волочили за собой хвост дракона. Обильная краска на лицах предательски выдавала их смятение. Рыцарь деревянным мечом бил их по головам, и юноши позорно падали на булыжники, желая еще большего: провалиться от стыда под землю. С превеликой радостью каждый из них перекинул бы Арсения за тын, но жесткий взгляд Кондрата, который играл роль короля, отца принцессы, неумолимо заставлял повиноваться. В душе каждый из них благодарил Кондрата, что самая страшная участь миновала их, и роль принцессы безропотно играл Андрей. Когда Арсений благополучно завершил свой рассказ, рыцарь в окне башни три раза хлопнул в ладоши и послал слугу наградить рассказчика. Кнехты смотрели выступление со скучающим видом, но когда Василек в шкуре медведя принялся раскручивать на плечах бревно, они оживились. По просьбе Арсения, два кнехта цеплялись за концы бревна, и богатырь крутил бревно, пока не сбрасывал одного из кнехтов. Выстроилась очередь на развлечение. Арсений, широко улыбаясь, показал Кондрату монеты, полученные от слуги рыцаря, но в глазах мелькало беспокойство. Старый воин взял одну монету из протянутой ладони и сделал вид, что пробует ее на зуб. Арсений тихо прошептал, кося глазами в сторону слуги:
  - Кнехтам говорит, чтобы на ночь отвели нас в подземелье башни. Надо торопиться.
  - Лэтты потайной ход показали, который их прадеды еще вырыли, когда замок возводили. До башни по нему не добраться, так как камнями выход заложен, а вот до стены тайно проскользнуть можно. Думаю, Ятвяг со своими людьми у ворот уже притаился и ждет, - успокоил он толмача.
  Тем временем Василек придумал новое развлечение для кнехтов. Он подлезал под дубовый стол и поднимал его с кнехтом на своей широкой спине, потом, раскачивая его, старался сбросить со стола лишний груз. Кнехты окружили богатыря, залезали на спор по двое и по трое, но Василек, натужено сопя, справлялся и с таким грузом. Воспользовавшись весельем игры, Кондрат подошел к Нилу и, указывая глазами на слугу рыцаря, тихо сказал:
  - Проскользнешь за ним в башню. Возьми кого-нибудь в помощь.
  За всеобщим весельем никто, кроме Кондрата и Арсения, не расслышал предсмертный хрип и приглушенный звук падающего тела за дверью башни.
  Кондрат взглянул на пыхтящего от усилий Василька и прошептал:
   - Только не надорвись, богатырь. Твоя сила нам понадобится, когда будем биться за ворота.
  Словно услышав его слова, Василек оставил эту забаву. Разочарованные кнехты начали тыкать в медвежью шкуру ножами. Богатырь сделал вид, что бросился наутек, схватился за возок и жестами стал предлагать своим преследователям новое развлечение. Пять кнехтов влезло в возок и, подгоняя Василька словами, отправились в путь, который проходил мимо каменной башни. Низкая дверь внезапно распахнулась, и через ее порог шагнул Ярополк. Таким еще никто никогда не видел знатного витязя. Мускулистое тело прикрывали лишь грязная льняная рубаха да короткие порты, ноги были босы. Спутанные длинные волосы припорошила серая пыль, которая обильно покрывала и бледное лицо. Меч в правой руке уже обагрила чужая кровь, а в покрасневших от бессонной ночи глазах горело пламя гнева. Он направился к воротам, обильно окропляя кровью противников свой путь, словно ангел смерти. За ним вырвались на свободу бывшие узники подземелья каменной башни.
  - Ну вот, приехали, - сказал ошарашенный Василек и перевернул возок с кнехтами. Никто не помешал ему выдернуть оглоблю из возка и присоединиться к Ярополку.
  - Выбрался медведь из берлоги, - усмехнулся Кондрат. Кивком головы указал молодым дружинникам на стену, потом взглянул на каменную башню в надежде отыскать Нила, но вместо друга увидел Илгу. Тело девушки прикрывала лишь длинная рубаха, подол которой спускался до колен. Левая рука придерживала разорванное у плеча полотно, правая предостерегающе отведена в сторону людей, которые хотели к ней приблизиться. Их Кондрат не видел. Он видел лишь босые, дрожащие от страха ноги девушки, которые в любой миг могли соскользнуть вниз.
  "Некому плащ растянуть, чтобы ее поймать, - подумал Кондрат. - Где Андрея с Арсением носит"?
  Те, кого он помянул в сердцах недобрым словом, стояли на расстоянии одного прыжка от Илги, но не решались его сделать. За их спинами прятался Нил, который понимал, что своим видом лишь еще больше напугает девушку.
  - Скажи ей, что и похоронить по-людски ее не сможем, если с жизнью сама распрощается, - шептал Нил Арсению.
  - Так она язычница, - негромко ответил Арсений. - Броситься к ней, так не удержим ее за рубаху. Тут Василька стальные пальцы нужны.
  Глаза девушки смотрели вдаль, прощаясь с еще недавно таким любимым миром. Ей было страшно умирать, но ужас возвращения страшил сильнее.
  - Скажи ей, что вместе прыгнем, - сказал Андрей.
  - Молодец! Как только возьмешь за руку, сразу тяни рывком назад, - похвалил шепотом Нил гусляра, пока Арсений подыскивал нужные слова.
  Девушка удивленно взглянула на Андрея. Она колебалась, и юноша, воспользовавшись ее смятением, медленно приблизился и до хруста в костях сжал холодные пальцы Илги в своем кулаке.
  - За запястье хватай, пальцы выскользнут, - поучал гусляра Нил.
  Но Андрей не прислушался к совету, а встал с ней рядом плечом к плечу.
  - Нашел я к своим гуслям волшебные струны, и из рук их уже не выпущу, - раздался спокойный голос юноши.
   Девушка мельком заглянула в его лицо, почувствовала тепло руки, закрыла глаза и сделала шаг назад. Андрей тут же подхватил ее на руки и, как хрупкую чашу, понес к винтовой лестнице.
  - Да ну вас к лешему с вашими играми! - ругался Нил. - Семь потов сошло, пока такое несчастье на руках приют нашло.
  Арсений забежал вперед и, вспомнив, что Ярополк может его хватиться, сломя голову бросился вниз по лестнице.
   Между тем, молодые дружинники полезли на сторожевую башню, чтобы очистить ее от стражников. Заскрипели ворота и во двор ворвались притаившиеся у стен люди. Окруженные кнехты благоразумно сложили оружие, надеясь на милость победителей. Ликование стихло, когда дружинники вывели во двор рыцаря, не успевшего облачиться в доспехи. Ярополк, еще не насытившийся местью за унижение, крикнул Арсению:
  - Растолкуй ему, что будет биться со мной!
  Рыцарь, окруженный враждебной толпой, самообладания не потерял. Взгляд светло-голубых глаз надменно скользил по лицам противников, ясно давая понять его отношение к черни. Он высокомерно поднял бритый подбородок и неторопливо, сквозь зубы, начал говорить.
  - Что он там бормочет? - раздраженно спросил Ярополк.
  - Говорит, что сражаться с разбойником не будет, - запинаясь, проговорил Арсений.
  - Откуда же такой спесивый в лесные дебри пожаловал? - спросил Кондрат.
  - Судя по выговору, из знати ливов, - ответил Арсений и, кивнув головой в сторону пленных кнехтов, продолжал. - А то - его слуги.
  - Когда большая волна идет, много пены поднимается наверх, - усмехнулся Кондрат. - Знать ливов в услужение к ордену пошла. Магистр ордена своих рыцарей бережет до жестокой схватки, вперед гончих псов высылает.
  - Не я разбоем промышлял! - стараясь обуздать злость, зловещим голосом произнес Ярополк. - Твои слуги в ночи на нас напали, одежду сорвали, разули да цепью, как дикого зверя, в стене приковали. Не будет биться, на воротах велю повесить, как татя ночного.
  Когда Арсений пересказал все слово в слово, Ярополк добавил:
  - Скажи еще, что мои предки уже князьям мечом служили, когда его пращуры костры на островах разводили да ладьи купцов на отмелях грабили.
  - Рыцарь вспыхнул, принял из рук Кондрата меч и сквозь зубы сказал несколько слов.
  Арсений смутился, почесал затылок, показывая своим видом, как трудно подыскать нужные слова.
  - Али язык к гортани прилип? - холодно усмехнулся Ярополк. - Молчи, итак все ясно.
  Как только зазвенела сталь, все увидели прежнего Ярополка, умелого, расчетливого, безжалостного воина. Его противник, видимо, привык к длинному двуручному мечу, тяжелый удар которого трудно отразить. Короткий меч в его сильной руке сверкал молнией, и Ярополку потребовалось немало выдержки, чтобы отразить быстрые удары. Сказывалась усталость бессонной ночи и трудного дня. Рука Ярополка по-прежнему крепко держала меч, но нанести смертельного удара не могла. Его противник, наоборот, словно воспрянул духом и решил прихватить на тот свет еще одного витязя. Хмурились старые воины, видя, что победа ускользает из рук, но остановить поединок никто не решался. А рыцарь слышал лишь звон металла, что придавало ему больше сил, и все теснил своего противника к стене. И когда, казалось, что Ярополк поплатится за свою горячность, он, отразив два удара, быстро перехватил меч в левую руку и в коротком выпаде нанес удар клинком в лицо. В последнее мгновение рыцарь успел запрокинуть голову, и острие клинка не снесло ему череп, а лишь изувечило нос. Устоять на ногах после такого удара ему не удалось. На удивление всем, Ярополк добивать противника не стал.
  - Пусть до самой смерти обо мне вспоминает, - прозвучал его ответ на недоуменные взгляды дружинников. Прихоть Ярополка выполнили два кнехта из ливов, которым велели сопровождать их хозяина в Ригу.
  - А с другими что делать? - простодушно спросил Василек, кивнув головой в сторону толпы кнехтов.
  - Гони их дубиной с глаз моих, - устало произнес Ярополк и опустился на скамью, услужливо поданную Варламом.
  - Вот это дело! - сказал Василек. - Повеселились, пора и мне развлечься!
   Он поднял оглоблю и крутанул ее над головой. Кнехты поняли, какое веселье им уготовано, и, давя друг друга, бросились в распахнутые ворота.
  - Замок сжечь. Возвращаемся домой, - говорил Ярополк, обращаясь к Кондрату. - Илгу отведи на мою ладью, да шатер ей поставь.
  - Девица, чай, порченая, - хихикнул Варлам. - Большой выкуп за нее не потребуют. Хватит того, что в замке найдут. А то еще и с них можно спросить за приют. Кому она теперь нужна?
  Кондрат в сердцах хлопнул тяжелым кулаком купца по шее так, что у несчастного затряслась голова. Он коротко охнул и спрятался за спину Ярополка.
  - Ладьи поворачиваем домой! Замок подпалить! - повторил Кондрат громко слова Ярополка, затем понизил голос и, глядя в глаза Нилу, твердо сказал. - Илгу с Андреем отведи на мою ладью.
  Ярополк с изумлением взглянул на ослушника.
  - Посмеешь меня перечить? - раздался зловещий шепот.
  Кондрат спокойно выдержал горящий взгляд и будничным голосом сказал:
  - Зачем тебе Илга? Натешишься да прогонишь. Андрею жизнь испортишь. Твои слова напомнить хочу. Из-за девицы воина потеряем. Ладно, на его место молодцов много найдешь, но где гусляра такого возьмешь?
  Кондрат медленно пошел к воротам.
  Меркурия выкормыши, - раздраженно бросил ему в спину Ярополк.
  Кондрат обернулся.
  - Обидеть норовишь, и невдомек тебе, что тем нас возвышаешь. Князь Меркурий, светлая ему память, бедных не обижал, слабых защищал. Да и ты ему жизнью обязан. Ведь тот удар, что в поединке тебя спас, у него все мы переняли.
  За воротами Нил прислушивался к их разговору, а когда раздор между воинами окончился миром, сделал вид, что чинит лыковые отопки.
  - Тебе где велено быть? - недовольно спросил Кондрат.
  - И как это лэтты в них ходят! - притворно удивлялся Нил, указывая на распустившееся лыко.
  - Ты сказками Василька забавляй. Чай, выжидал, чем разговор закончится?
  - Ну, да. Куда спешить? - сознался Нил. - Вдруг передумаешь.
  - Я слов на ветер не бросаю.
  - А не боишься наперекор воли Ярополка идти?
  - Не боюсь. Ярополк вспыхнет, ярость свою выплеснет, а назавтра губы себе кусать будет. Бояться надо таких аспидов, как Тумош да Варлам. Те в глаза льстят, а удобный повод найдут да казнят.
  - Да стоит ли того девица, чтобы из-за нее врагов наживать? - сомневался Нил.
  - А я не ради Илги это делаю, а ради себя.
  Нил удивленно взглянул на друга.
  - Смолоду до седин в походах. Ни дома, ни семьи, - горько усмехнувшись, сказал Кондрат. - Надо хорошенько подумать, у какого очага старость встретить. Андрей - светлая душа, к добру тянется. Жизнь свою чуть не сгубил, значит, душу близкую разглядел. Я Андрея с Илгой от невзгод своим плащом прикрою, и буду знать, где в старости голову преклонить.
  Разговор прервал Василек, который пылал возмущением.
  - Нет справедливости в жизни! - возмущался Василек. - Пока я кнехтов оглоблей гонял, молодь зеленая добычу из замка всю вынесла. Насилу свою медвежью шкуру у них отобрал!
  Друзья расхохотались.
  
  **
   Андрей всю ночь просидел, не смыкая глаз, около шатра, что соорудил Нил на носу ладьи, но под утро мерный плеск воды да скрип уключин усыпили его. Илга набросила на плечи шаль, выскользнула из тесного укрытия и направилась к правому борту.
  - Ты, красавица, не глупи, от борта отойди! - раздался суровый голос.
  Илга смысла слов не поняла, но от звука властного голоса девушка вздрогнула и задрожала. Кондрат медленно поднялся с передней скамьи, до хруста в костях расправил затекшие плечи и подошел к сладко дремавшему Андрею. Дружинник положил тяжелые ладони на плечи гусляра и сильно тряхнул заснувшего стража. От неожиданной встряски Андрей тут же открыл глаза и растерянно начал вертеть головой.
  - Счастье свое проспишь! - усмехнулся Кондрат, развернул гусляра лицом к правому борту и гулким хлопком по спине сопроводил свое напутствие. Андрей в два прыжка оказался рядом с девушкой.
  - Душу из него выбьешь! - рассмеялся Нил. - Он ее уже чуть не потерял.
  - Зато мозги вправлю, - буркнул Кондрат и начал будить спавших на тюках в проходе дружинников. Те беспрекословно подчинялись и сменяли на веслах уставших товарищей.
  Андрей встал у борта, взялся обеими руками за доску обшивки и скосил глаза. Илгу бил озноб. На ней была лишь длинная льняная рубаха. Шаль лежала у ног. Андрей расстегнул заколку плаща, укутал им плечи девушки и прижал к себе. Илга задрожала еще сильнее. Своими длинными холодными, как лед пальцами она попыталась освободиться, но Андрей лишь сильнее обхватил ее. Илга заплакала, но не с причитаниями и жалобами на свою судьбу, а тихо, устремив взгляд в изорванную протоками линию берега. Крупные слезы скатывались по лицу и падали со скул на руки Андрея.
  - Нил, толмача кликни мне! - крикнул Кондрат.
  Прибежал заспанный Арсений.
  - Ты слова верно подбери, чтобы она все уразумела, о чем речь пойдет, - сказал Кондрат и вдруг замялся. Ему, кто владел мечом и копьем, как никто в этой ладье, умение убеждать словами не было даровано свыше. Он глянул вдаль, увидел, что небо на востоке светлеет, и начал говорить:
  - Жизнь наша часто в сумерках проходит. Бредешь по болоту, увязая в грязи, где каждая кочка на дикого зверя похожа. А солнышко встанет, и на тех кочках ягода вдруг заблестит.
  Кондрат остановился, давая время Арсению подобрать нужные слова, а самому собраться с мыслями. Когда толмач умолк, Кондрат заговорил снова:
  - Тебя я понимаю. Лишиться родного крова и родителей страшно. А еще пугают тебя угрюмые лица бородачей, у которых вся кожа в шрамах да ожогах. Только у них слезы тоже текут, когда они в церкви стоят да певчих слушают. И страх уйдет, если среди них найдешь хоть одного заступника. А у тебя он есть, и не один.
  Кондрат взглянул а девушку. Она, как зачарованная смотрела в воду, иногда вздрагивая от внутреннего плача.
  - Да, прыгнуть в омут легче, чем с бедой сражаться. Только ты подумай, что, даже если у тебя ничего нет, у тебя есть жизнь, в которой есть не только невзгоды, но и радости. А главное, есть друг, который тобой дорожит и в обиду не даст.
  Илга сбросила руки Андрея с плеч, повернулась, наклонила голову так, что длинные распущенные волосы прикрыли лицо, и прильнула к груди гусляра.
  Нил, который поменял гребцов на веслах, подошел и услышал лишь последние слова.
  - Крестить тебя надо, - деловито сказал он, любуясь девушкой. - Лучшего крестного отца, чем Кондрат, ты не найдешь. А крестной матерью пусть Мария будет. Та, уж, свою крестницу никогда никому в обиду не даст.
  
  **
   Ярополк с возвращением не спешил. Тяжелое предчувствие беды заставляло его медлить. Ладьи проплывали мимо городков, но часто причаливали к берегу у маленьких селений. Варлам ворчал, что торг так не ведут, но Ярополк позволял всем отдохнуть, сам же, в сопровождении Нила, уходил охотиться. Когда, наконец, ранним утром ладьи вернулись к тому месту, от которого начинался поход, их встретила сонная тишина. Ярополк не спешил в Смоленск, велел вынести тюки с товаром и добычей на дощатый помост пристани. Варлам дважды пересчитать все и с помощью молодых дружинников принялся перетаскивать самое ценное в склад. Потом Ярополк придирчиво осмотрел одежду дружинников и, придираясь к малейшей прорехе, и усадил всех за починку. Еще нашлась бы тысяча дел, если бы не взметнулась на дороге пыль под копытами лошадей. Впереди на массивном вороном жеребце скакал босоногий мальчишка, в котором Нил сразу узнал приемного сына, но его уже обходил всадник в кожаных доспехах на легком коне.
  - Гонца от сестрицы дожидался, - догадался Кондрат.
  Конь первого всадника замедлил бег, перешел на шаг, и скоро его копыта загремели по настилу причала. Аким, расстроенный тем, что его оставили позади, сначала высказал вслух коню все, что он о нем думает, а потом прямо со спины прыгнул на настил.
  - Беда! - выдохнул он, повиснув на шее Нила. - Савелия в темницу заточили намедни.
  - Кто?! - изумился Кондрат.
  - Знамо, кто. Тумош всем в крепости заправляет, - скосив глаза на победителя в конной скачке, ответил мальчик.
  - Да раскатаем мы эту темницу по бревнышку, - беззаботно сказал Василек.
  - От нас только того и ждут, чтобы надеть хомут, да не деревянный, а железный, - одернул его Нил. - Надо Ярополка просить о заступничестве.
  - Меня он слушать не станет, пока не остынет, - вздохнул Кондрат.
  - Тогда я пойду, - решительно сказал Нил и направился к Ярополку, который насмешливо слушал витиеватую речь гонца. Все, и юное безусое лицо, и восторженные глаза, и длинные каштановые волосы, и даже хорошо поставленный голос, вызывали у знатного воина лишь одно желание - взяться за плеть. Но на этот раз он сдержался: не платят за слепую преданность плетью.
  " Недолго же она тосковала об Андрее! - хохотал в душе Ярополк. - Нашла себе новую красивую бирюльку. Ни дня прожить не может, чтобы ей не восторгались"!
  А гонец тем временем принялся возносить до небес благородство и щедрость родителей, которые подарили миру неустрашимого сына. Несомненно, он помянул бы добрым словом всю родню и дошел бы до Влады, но Ярополк его прервал:
  - Сестра мне весточку посылала?
  Гонец с почтением наклонил голову, вынул из колчана стрелу и протянул Ярополку. Возле стального жала древко было обернуто листом пергамента и перехвачено серебряной нитью. Ярополк покачал головой.
  - Словеса умеешь красиво плести, по всему видать, и чтению обучен. Поведай мне, что сестрица пишет.
  - На словах велела передать, что батюшке голубь весточку от соглядатая принес. Она тайком ту весточку слово в слово переписала и тебе посылает.
  Гонец начал читать, и чем дальше он углублялся в письмо, тем мрачнее становилось лицо Ярополка. Густые брови сошлись на переносице, словно крылья ворона распластались в полете. Нил, который пришел просить о милости, тоже с удивлением вслушивался в слова гонца. Когда тот закончил чтение, Ярополк, словно, очнулся. Взгляд его скользнул вправо, затем влево, на мгновение задержался на ошеломленном лице Нила и угас под опустившимися веками.
  - Тебе чего? - спросил Ярополк. Голос прозвучал хрипло, словно исходил из простуженного горла.
  - Савелия в темницу бросили. И мы просим тебя за него вступиться, потому как знаем, кто за стражниками стоял.
  - Наперекор отцу я не пойду, - прозвучал холодный ответ на просьбу.
  - А ты не спеши. Смекни, в походы отступнику нас не водить.
  Ярополк смерил взглядом Нила и велел подвести к нему коня.
  
  **
   С высокого крыльца боярского терема Тумош наблюдал, как слуги объезжают купленных им накануне коней. От сына он намеренно отвернулся, когда тот спешился у коновязи. Ярополк легко взбежал по ступенькам и припал губами к руке отца.
  - А, ты вернулся? - сказал сдержанно боярин, словно очнулся от глубокого сна. - Дурные вести о тебе давно мне душу бередят. Купцы говорят, что разбойничать стал.
  - Не я злые дела начал, но я их закончил! - твердо сказал Ярополк.
  - Не для того мы договор писали, чтобы ты своим мечом его кромсал.
  - Вон откуда ветер дует! Мне ли с купеческими старшинами дружбу водить?
  - Ты спесь свою оставь для холопов. Не забывай, что золото и серебро, которым ты своих дружинников осыпаешь, купцы дают.
  - Али наши нивы оскудели? Али наши реки обмелели? Может, леса наши в пламени сгорели?
  - И зерна, и шкур бобровых, и меда в избытке, но все это в звонкую монету надо превратить. А ты разбоем дело губишь! Бери надежных людей и уезжай из города, пока не накликал грозу на свою голову.
  - Да не я разбойничаю, а рыцари!
  - Вот и поезжай к княжичу Александру. При его дворе и тебе дело найдется. На пристани говорят, что рыцари из Дерпта в поход на псковские земли пошли, а их епископ Герман датских рыцарей из Ревеля к себе переманил. Сулит всем обширные наделы земельные. Захватят Изборск да Псков, а дальше, и до новгородских земель рукой подать. Великий князь Ярослав сына в беде не оставит, помощь пришлет, и будут его ратники с рыцарями жестоко биться. Вот там свою удаль и показывай. А здесь нам мир с ними нужен, чтобы ладьи до самого моря доходили.
  - И уеду! Да еще лучших дружинников за собой позову, - вспыхнул Ярополк, хотел уйти, но вспомнил слова Нила.
  - Просьбу мою выполни на прощание, - сказал он твердо, глядя в глаза отцу. - Освободи Савелия из темницы.
  - А нет Савелия, - прозвучало в ответ. - Опоздал ты.
  Ярополк скрипнул зубами. Боярин грозно взглянул на сына из-под насупленных бровей, насладился бессильной яростью дерзкого ослушника и лишь потом поведал ему всю правду о судьбе Савелия.
  - Хотел я его погубить, не скрою. Только заступников у него много нашлось. Смекнул я тогда, что нет в его гибели проку. Людишки из него мученика сотворят, а из меня злодея. Услал его, с княжеского соизволения, с глаз долой засеки возводить.
  - Что ж людям не сказал?
  - Черни? - презрительно спросил боярин. - Чернь одних до небес подымает, и тут же их в грязь бросает. Ты ее благодарность на своей шкуре уже испытал. Поезжай с благословением, а гроза утихнет, дам знак, что можешь вернуться. Но чует мое сердце, не скоро гонца к тебе снаряжу. Чтобы гроза нас миновала, надо рыцарей в жестоком сражении разгромить. Тогда из земель по Двине они уберутся. А будешь под стягом князя Александра биться, помни, что не только меч, но и ключ к помилованию в твоих руках.
  
  **
   Как только Ярополк уехал в город, пристань окутала сонная дрема. Усталость от похода давала себя знать, и дружинники с наслаждением растянулись прямо на досках пристани или в траве. Кондрат им не мешал.
  - Нет кота, мышам раздолье! - усмехнулся Василек, отвоевал место, растолкав уже дремавших дружинников, и улегся под глухое ворчание друзей. Лишь немногие отправились ловить рыбу в протоках реки.
  Нил отозвал Арсения в сторону и, глядя прямо в глаза, спросил:
  - И давно ты к Тумошу переметнулся?
  Арсений хотел возразить, но, взглянув в беспощадные глаза Нила, побледнел и прошептал:
  - Как догадался?
  - Вспомнил, что в дальнем селении ты у дьяка расспрашивал, как в крепость весточки посылает. Все с голубями ворковал. А потом краем уха услышал, как гонец весточку читал. Так словеса лишь ты умеешь плести. Решил доносить на друзей?
  - Я писал лишь о Ярополке.
  - Ярополк - воин жестокий и властный, но в сражении дружинников своих не бросит. Высокомерие его от крови рода боярского, но у князя Меркурия он немало перенял, хотя сам этого не понимает еще. Слово свое он держит, и смелости ему не занимать. А как ты в жаркой схватке себя поведешь, то мне не ведомо. Поэтому присматривать за тобой я буду теперь в два глаза. Чем же боярин тебя приманил?
  - Словами.
  Нил ошарашено потер лоб.
  - Удивляешь! Не продешевил?
  - Верю в его раскаяние, - убежденно сказал Арсений. - Один князь норманнский захватил землю, откуда родом жена князя Владимира Мономаха была. Его воины целыми городами и селениями людей вырезали, если они тому князю не повиновались. Жесток был, как Ирод. Но и он в конце жизни смягчился. Боярин, похоже, о своей душе задумался.
  - Обещал волк ягнят не резать.
  - Человек всю жизнь меняется. А когда смерть о себе напоминает, любой из нас о грядущем суде вспоминает. Князя Меркурия нам не вернуть, но дух его над воинством воссияет.
  - Не проповедь читаешь! Толком говори.
  - Тумош клянется из года в год поминать князя во всех церквях, дарами щедрыми людей в тот день оделять.
  - Думает, что на страшном суде ему это поможет?
  - Что у боярина в мыслях, мне не ведомо. Да и не о том речь. Испокон веков бьемся мы с кочевниками. И никто не осуждал князей наших, если они договаривались со степняками или бежали с поля сражения, когда удача отворачивалась от них. Даже Владимир Мономах грешил этим. И вот в церквях станут поминать имя князя, который ценой своей жизни верно исполнил воинский долг. Много лет должно пройти, пока слова укоренятся в душах людей. Но я верю, что настанет день, когда все князья поступят также.
  - На поле боя не все от князей зависит. Все воины в вере своей крепко держаться должны, - усмехнулся недоверчиво Нил.
  - Поверят, если пастыри наши духовные от стяжательства откажутся да жизнью святой всех вдохновят.
  - Ты-то сам в ту сказку, что мне рассказал, веришь? - спросил Нил, хотел что-то добавить, но осекся. Видение несметной рати вдруг промелькнуло перед его глазами. Он покачал головой, пытаясь прогнать сумбурные мысли, и сказал:
  - Ты, как дитя малое, веришь в чудо.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"