Аннотация: У этого рассказа трудная судьба. Задуманный как попытка осмыслить вопрос отчужденности личности от всех он многократно переделывался и в итоге стал совсем о другом
Посвящается Дубинину Дмитрию - другу и товарищу.
Пролог
Я альбинос. Знаете, ли вы что такое быть альбиносом? В другое, менее просвещенное столетье меня сожгли бы на костре, а теперь я лишь обречен терпеть насмешки и шепоток у себя за спиной.
У меня молочные волосы и прозрачная, почти пергаментная кожа, сквозь которую просвечивает рисунок вен. Добавьте к этому тонкий прямой нос и узкие, почти бескровные губы и вы получите исчерпывающее представление о моей внешности. "Порченая кровь", - перешептывались бабки из тех, что вечно сидят на скамейке возле подъезда, когда мама выводила меня погулять.
Мне было три годика, когда меня отправили в садик в ясли. Нянька не смогла сдержать гримасы отвращения беря за руку крохотного урода с аккуратно постриженной головкой на чьем лице, можно было разглядеть лишь два рубина, удивленно взиравших на мир.
Из меня быстро выбили детскую наивность. Мои одноясельники и нянечка. Поначалу я плакал, когда мальчишки отказывались играть со мной, дразнясь "бякой". Они охотнее раздавали тумаки и кусались, чем показывали свои игрушки. Надо ли говорить, что нянька, грузная тетка пятидесяти лет ни в малой степени им не препятствовала?
В тот день, когда я распрощался с ненавистными яслями и перешел в старшую группу, мне стало ясно, что пройденное мною тянуло разве, что на чистилище.
Ад еще ожидал меня.
Тогда я не знал этих слов, но понял это, едва переступил порог своей новой комнаты. Моя детская, болезненно восприимчивая психика почувствовала молчание толпы, первое на протяжении моей жизни. Толпы, которой показали урода. Отличного от них. Похожего, но все же другого, не такого как они. И детский смех, искренний и оттого еще более ранящий прозвенел в комнате.
Смеялась девочка: пушистое золото кудрей, синий бант на макушке, настолько большой, что походил на причудливую шляпку, фиалковые глаза и выпавший молочный зуб, который стал, виден, когда она, вытянув в мою сторону пальчик, зашлась смехом. "Мышь", - тонким голоском выдавила она и радостно захлопала в ладоши. "Мышь, мышь..."- подхватили остальные, и смех заполнил комнату. И громче всех смеялся мальчик с заячьей губой. Он чувствовал, что теперь главным пугалом буду я.
Я не обманул его ожиданья.
Если в детстве вы картавили или заикались, то сможете отчасти понять, что выпало мне. Не буду утомлять вас перечислением тех бесчисленных насмешек, которым подвергался я на протяжении тех лет, вы легко сможете воспроизвести их сами, хорошенько покопавшись у себя в памяти. Однако, будет несправедливо сказать, что кроме издевательств мои садиковские годы ничем более отмечены не были. Там я впервые понял, что кулаки и зубы, применявшиеся для урегулирования конфликтов это мелочи по сравнению с тем, что могли сделать слова. И этот урок мне вновь подарил золотоволосый ангел.
Ее звали Аней. Не погодам умная, избалованная внимание родителей, единственный ребенок в семье, она могла устроить скандал на пустом месте, просто так, от хорошего настроения. За острый язык ее боялись даже отъявленные хулиганы, и не единожды я наблюдал, как ее жертва, не выдержав града насмешек и заходясь, плачем просит прощенья за свое поведение. Так было принято в этом садике: если ты кого-то толкнул или сделал подножку, то надо просить прощенья не за поступок, а за свое поведение. Мне не понадобилось много времени, что бы перенять ее науку и от меня отстали, вспоминая о моем существовании, только если остальные увлечения надоедали.
Я закончил садик на год раньше, чем мои сверстники и поступил в первый класс. Надо отдать должное моей первой учительнице она чаще вставала на мою защиту, чем на сторону других. Год за годом тянулась школа. Мы переходили из класса в класс, сдавали экзамены, менялись предметы, учителя, экзамены. Одно оставалось прежним. Я всегда оставался один. Не то что бы у меня не было друзей. Многие пытались подружиться со мной. Но жалость с оттенком брезгливого снисхождения в их глазах бесила меня, заставляла меня огрызаться. Мне не нужна была их жалость и сочувствие, я хотел, что бы меня принимали таким, как я есть. Как равного, а не делали мне одолжения. И они уходили, натолкнувшись на глухую стену отчуждения.
Я был трудным ребенком.
Учеба всегда давалась мне легко. Не прикладывая значительных усилий, я получал отличные оценки по большинству предметов и, будучи лишенный обычных детский забав, - лазанья по деревьям, и беготне по двору с приятелями, - увлекся книгами. Они стали моей подлинной страстью
Мой податливый детский, а позже юношеский разум впитал сотни оттенков чувством и множество фактов. Для моих одноклассников летнее задание: три-четыре книги для самостоятельного прочтения было непосильной ношей, для меня недельная норма. Книги многое дали мне. Почерпнутые в них знания и сарказм, с годами все более и более изощренный позволили мне завоевать свое место под солнцем. Теперь со мной опасались связываться. Да и не пристало взрослым людям, каковыми они себя тогда считали, глумиться над альбиносом. Я "лишь" находился в непрерывной осаде косых взглядов и перешептывания за спиной.
К шестнадцати годам я прочел большую часть книг нашей семейной библиотеки и принялся создавать свою. Мне повезло. Прочитанные в детстве по подсказки родителей Уэльс, Ефремов, Адамов и Жуль Верн, привили мне хороший вкус и покупая книги я отдавал предпочтение Бредбери, Саймаку, Желязны и Хайнлайну. Но меня всегда влекло к тем силам, что проявляются, когда ты остаешься один в своей темной спальне. И тогда я открыл для себя сумрачные миры Блоха, Лавкрафта и По. С них и началось мое увлеченье оккультизмом.
Сейчас мне двадцать.
И я боюсь.
Мне кажется, я начинаю сходить с ума.
Понедельник.
Троллейбус распахнул двери в пыльную жару конца мая и плеснул на асфальт людским потоком. Пластик поручня был горячий и липкий от бесчисленного числа ладоней. Я брезгливо отдернул руку и вытер ее о джинсы. "Не выношу общественного транспорта", - подумал я. Этих тупых морд с бычьим упорством лезущих в двери, кондукторов визгливыми голосами требующих оплатить проезд, скрюченных бабулек с их дурацкими кошелками. Всех остальных то же не выношу, за то, что их много и все толкаются и шумят.
От остановки до моего дома было десять минут неспешного хода и, перейдя дорогу, я свернул на северную сторону улицы. Здесь почти на всем ее протяжении был сумрак. Кроны деревьев дробили лучи Солнца и к поверхности долетали только мелкие небоеспособные осколки. Моя кожа альбиноса не выносила длительного воздействия открытого Солнца, покрываясь пятнами ожогов и начиная шелушиться. Конечно, за десяток минут я бы не обгорел, но по этой стороне почти не ходили люди, и за это я любил ее тоже.
Легкий ветерок трепал мои волосы. Лет пять назад из чувства протеста и еще чего глубоко скрытого даже от меня я отрастил их до плеч, и с тех пор меня стали часто принимать за девушку. Конечно, когда я скрывал алый цвет своих глаз за цветными контактными линзами или стеклами солнцезащитных очков, таких как были на мне сейчас. В другое время меня вряд ли могли путать с кем-то. Порой эта узнаваемость бесила меня, иной раз нет.
Когда человек день за днем ходит одной и той же дорогой он может пройти ее с закрытыми глазами. На ощупь, определяя, куда поставить ногу, и затылком чувствуя приближающийся автомобиль. С головой, уйдя в свои мысли, я не сразу заметил, что мой путь пересекается с парой "быков". Уверен, вы сталкивались с ними. Тупое хамье, цедящее пиво и лузгающее семечки в любое время года. Обычно я не обращаю на них внимание, пропуская мимо ушей их убогие насмешки или же заранее перехожу на другую сторону улицы, но сейчас я заметил их слишком поздно. Привычно нацепив маску сильно занятого человека, я поравнялся с ними, стараясь не привлекать к себе излишнее внимание. Не хватало еще терять время в бессмысленной болтовне, называемой ими "разговор по понятиям". Ясно, что они уже поддатые и ищут повод подраться или разжиться деньгами. Однако на этот раз избитый фокус не прошел.
- Эй ты, парень стой, - просипел тот, что стоял ближе, пытаясь ухватить меня за руку. Я отвел ее, но второй уцепился за мое плечо. Забавно, что он сразу опознал во мне парня. Я худощавого телосложения, а здесь в провинциальной глуши мало кто из парней носит длинные волосы. Поэтому незнакомые люди почти всегда путают мой пол. Но только не в этот раз.
- Стой, тебе говорят, - буркнул тот, ощупывая меня маленькими бегающими глазками из-под кустистых бровей, обувными щетками, нависавшими с узкого лба. Понятно, в это парочке он главный. Первый в это время встал сбоку, блокируя дорогу.
- Ты чё не считаешь нужным останавливаться? - продолжал распалять он себя. Даже такому ничтожеству как он нужно оправдание для своей совести.
- Сожалею, но я спешу, - ответил я, стараясь говорить мягко, но убедительно, главное не спровоцировать их на нападение, иначе придется очень круто наехать на них. Возможно, вы будете удивлены, но если держаться еще более нагло чем они, то уйти не составит труда. Кто-то другой, наверное, сразу бы дал в зубы, как, например, делает один из тех, кого я зову своим другом - Дима. "Все равно придется драться", - мотивирует он свое поведение "так лучше сразу дать в зубы, а то потом можешь уже не успеть". Тоже неплохой способ, но меня коробит от одной только мысли ударить человека, и еще я очень горжусь своими руками, а они неминуемо понесут некоторый ущерб в результате столкновения с такой плотной материей как чьи-то зубы.
- Мне б... по х... куда ты спешишь! - рявкнул тот. Я мысленно вздохнул и начал привычно подбираться, готовясь в свою очередь, рычать и кусаться. Бык продолжал материться, ожидая повода, что бы напасть. И неожиданно для себя самого я взбеленился.
Даже здесь в своем районе, где чуть ли не половину составляют пенсионеры, живущие здесь последние двадцать лет, я не мог чувствовать себя в безопасности! Не мог позволить себе расслабиться! Вести себя, так как хочется мне, не мешая другим! И ожидая того же от остальных! Почему я вынужден вечно насиловать себя, уподобляясь этим скотам?! Боль от сознания собственного ничтожества перед тупой силой этих быков неспособных не то что понять, а даже вообразить те вещи, что казались мне простыми и ясными, заставила меня до хруста в костяшках сжать кулаки. И ненависть захлестнула меня.
- Вон!!! - протяжно взвыл я и почувствовал, как верхняя губа задралась в волчьем оскале, обнажая влажный блеск зубов.
- Пшли прочь!!! - шипел я, упершись руками в бока и наклоняя корпус. Скажи мне кто в этот момент, что мой язык мечется между зубами, подобно трепещущему жало змеи, я бы не удивился. Я и чувствовал себя змеей. Склизкой гигантской гадиной, готовой задавить и заглотать любого вставшего на ее пути.
- Ладно, ладно! Че ты? - торопливо забормотал ошарашенный гоп-стопщик отступая. - Мы и не хотели ничего. Так спросили просто, - и, ухватив своего товарища за плечо, торопливо заковылял прочь, кидая на меня опасливые взгляды.
Я стоял, пошатываясь, чувствуя, как суматошно бьется сердце, и уходит волна адреналина, тряпкой скрутившая тело, оставляя кислую сухость во рту. С противоположной стороны улицы на меня сердито смотрела полная женщина с маленьким ребенком в синей коляске.
На ватных ногах я шагнул вперед и только тогда почувствовал пульсацию крови в кулаках, которые сжимал до сих пор. С трудом, отогнув непослушные пальцы, я увидел глубокие следы ногтей, вдавившихся в мягкую плоть ладоней.
ХХХ
Задачки по экономики напоминают детские кубики. Те самые на гранях, которых нарисованы кусочки картинки и поворачивая их так и этак, меняя местами можно собрать шесть разных изображений. Так и в экономике, едва ли не все данные можно увязывать друг с другом, выводя десятки никому не нужных коэффициентов.
Я закрыл тетрадь по "финансово-экономическому анализу" и отпихнул ее от себя. Меньше всего меня сейчас интересовали ликвидность и высвобождение оборотных средств от внедрения СФРЗ.
Задумчиво уставившись в темный экран монитора, я снова вернулся к событиям сегодняшнего полудня. Сказать откровенно меня беспокоил мой срыв. Никогда раньше я не допускал такого. Я привык контролировать себя, магией без этого не овладеть.
Если вы не верите в магию, то правильно делаете. В ту магию, что навязывает нам фентези и Голливуд верить, действительно не стоит. В свое время я перелопатил сотни книг и пособий по самым различным видам магий - от гаитянского Вуду до зеленой магии друидов. И вынес стойкое убеждение, что если мы исключим научные труды, описывающие регалии прошлого, то большинство авторов либо мошенники, либо полные идиоты, если сами верят в то, что написали. Сборники заклинаний, которые вы легко найдете на любом книжном развале, имеют такой же магический эффект, как детские считалочки.
Но, тем не менее, магия в нашем мире есть!
Надо только уметь воспользоваться ею.
Я развернул кресло к монитору и ткнул пальцем кнопку включения компьютера. Пока загружалась система я вспомнил как почти три года пробирался на ощупь пока не натолкнулся на описание духовной практики Гермеса Трисмегиста. Сколько я не бился, мне не удалось найти саму практику духовного тренинга, но я понял, что заклятье обретает силу только при полной концентрации внимания на объекте.
Солнце греет, но не может зажечь даже высохшей травинки. Но если вы поднесете к ней линзу, она вспыхнет раньше, чем вы успеете до конца поймать фокус. Странным, непостижимым образом наш мозг работает как линза, фокусируя нечто на выбранном нами объекте. За неимением лучшего я зову это магией. И чем мощнее линза, чем точнее вы можете сфокусировать свое внимание, тем больший будет эффект.
Windows загрузился и я щелкнул по пиктограмме удаленного соединения. Суетливо застрекотавший модем начал послушно слать импульсы в телефонную сеть. На мой почтовый ящик ежедневно приходит десяток писем от клубов и обществ магии. Интересуясь чем-либо, ты рано или поздно обретаешь пусть не сторонников, но людей, которые разделяют твое увлечение. Тем более, что при общение через сеть твой собеседник не видит молочной кожи и алых угольев глаз.
Пока модем натужно хрипел, устанавливая соединение с сервером, я задумался, мог ли я убедить тех товарищей отстать от меня, не прибегая к воплям, а пользуясь лишь магией. И признался себе, что нет.
Моя магия не действовала на людей.
Я не могу вызвать дождь, заставить двигаться предметы или метнуть молнию из глаз. Вряд ли это вообще возможно, да и нужно ли? Но я могу отпугнуть собаку, удержать на месте бегущую кошку или заставить голубя испражнится на голову прохожему. Жаль только с меткостью у меня, серьезные, проблемы. А то кое-кто боялся бы на улицу выйти.
Самым большим моим достижением на сегодняшний день было заклятье, отпугивающее кровососущую гнусь. Не выношу этой зудящей над ухом мерзости. Особенно комаров. Ну, пили бы себе кровь - много все равно не выпьют. Но эта жидкость против свертывания крови - это же просто кошмар в тупике смерти! Я две недели лазил в интернете пока не нашел подходящего ритуала. Еще труднее, оказалось, поймать нескольких комаров живыми. Зато потом, после всех этих мучений комары шарахались от меня как от чумного. И вольготно разгуливая вечером по парку, я с удовольствием наблюдал как другие, чертыхаясь, машут руками, отгоняя от себя маленьких вампиров.
Я упомянул про ритуал. Да ритуал необходим. Мне больше нравиться говорить - гримуар. Это звучит более мрачно и торжественно. Гримуар необходим мне для настройки на соответствующее состояние. Правда, по части его обустройства я позволяю себе всяческие вольности. Ну, где я вам, к примеру, найду шкуру ящерицы, прах мумии, гвоздь из гроба покойника, или менструальную кровь монашки? И это еще не самые труднодоступные предметы. Как вам нравиться, например такой фетиш: пергамент из кожи девственницы, обязательно рыжей, изнасилованной и задушенной своим отцом в ее первую брачную ночь?
В книжной магии вообще ненормально много связанного с интимной стороной жизни. Такое ощущение, что добрая половина составителей заклинаний тронулась на сексе. А вторая просто тронулась умом.
Каждый ритуал я тщательно изучаю, оставляя лишь, то, что соответствует моему настрою. И теперь являюсь обладателем собственного сборника заклятий и соответствующих им гримуаров. Кое-чем из него я поделился со своими "коллегами".
Когда летучая мышь перестала махать крылышками я, отключившись от сети начал разбирать почту. Большая часть писем представляла собой обычный рассылочный мусор. Все, собираюсь поставить фильтр, но каждый раз забываю.
А вот это уже интересно!
Я кликнул мышью и развернул послание от Эрика. Он был один из немногих с ясной головой. Наши взгляды во многом совпадали и если бы не то, что он жил в Талине думаю, мы уже встретились в живую. Правда, у меня были большие сомнения по поводу его легенды. Мне все время казалось, что это девушка, использующая мужской ник. Слишком уж много места в своих письмах он отводил мелким и, на мой взгляд, незначительным подробностям ритуалов. Впрочем, я не осуждал его или ее, ведь и сам скрывался под именем Мишель.
Она, - я всегда думаю об Эрике в женском роде, трансформируя имя в Эрику, - не писала мне уже почти два месяца, и я начал было подумывать, что она решила бросить магию. И потому послание от нее стало первым хорошим событием за этот день.
В этот раз письмо оказалась более чем просто интересным. Я бегло проглядел текст и закусил губу, старясь унять разошедшееся сердце.
Она, писала, что нашла способ воздействовать магией на людей.
Задумчиво барабаня пальцами по краю клавиатуры, я пялился на прямоугольник ENTERa, борясь со своими глазами, норовившими уткнуться в экран. Я не хотел себе признаваться, но наведение чар на людей было моей давний и, увы, не сбыточной мечтой. И сейчас наскоро проглотив письмо, я вдруг почувствовал укол страха. Не перестану ли я быть человеком, овладев этим. Но все же жгучие любопытство пересилило, и я с жадностью набросился на послание, тщательно вчитываясь в текст.
"Дорогая Мишель!
Извини, что долгое время не писал. Скоро ты поймешь почему.
Ты не раз писала мне, что твои заклятья не действуют на людей. До недавнего времени мои дела обстояли не лучше. Но теперь я знаю, как преодолеть это! За то, что я предлагаю тебе ЭТО меня надо сжечь живьем! Но я не могу поступить иначе. Сила бурлит во мне, ища выхода, и мне не справится одному с этой ношей. Описание ритуала или как ты любишь - гримуара, ты найдешь во вложенном файле. Там нет ничего сложно, и мы могли бы давно догадаться об этом сами.
Знаю, мне не удастся отговорить тебя не использовать его. Да я и не собираюсь делать это. Но заклинаю, будь осторожна! Помни, прося - ты рискуешь получить это!
Повторю еще раз - Будь осторожна в своих желаниях!
Р.S. Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в городе. Я уезжаю. Один. Возможно надолго. Возможно навсегда. Тебе придется пройти через все самой.
P.S.S Прости...
Скоро ты поймешь все сама".
Я распечатал письмо и крепко задумался. В нем прямо и неоднократно говорилось, о подстерегающей меня опасности в случае, если я применю этот способ. Более того, также ясно намекалось на то, что лучше мне его вообще не использовать. Но тогда зачем надо было посылать письмо? Я посмотрел размер вложенного файла и присвистнул. 1,5 мегабайта!! На этот раз Эрика превзошла саму себя.
Я почувствовал, как подрагивает палец на левой кнопке мыши, и торопливо отвел курсор в сторону. Ну, уж нет! Я не собирался открывать описанье гримуара, пока не пойму, что хотела сказать Эрика.
"Будь осторожна в своих желаниях" - это что? Намек на джина? Ни я, ни она, на сколько мне было известно не верили в джинов. И потом кроме письма она ничего не прислала. Ни лампы, ни медальона. Ничего. Да и куда она могла прислать? Ей известен только мой электронный адрес. Ладно, джин отпадает.
Тогда может демон? Идея показалась мне забавной.
Вызвать демона, который выполнит твои желания, да так, что сам потом взвоешь, а потом заберет в уплату твою душу. Это вполне подходило под текст письма. Вот только не будет Эрика менять душу, что бы ни предложил ей демон. Да и в существование такого демона, как и в джинов я не верил. Все эти россказни о желаниях в обмен на душу - извечная мечта всех халявщиков, всегда готовых сменять, то, что им не принадлежит, на миску толокнянки.
Я перебирал все мало-мальски подходящие случаи из того, о чем читал или слышал и все больше убеждался, что никаким побочным существом здесь не пахнет. Да и в самом письме говорилось скорее о смене подхода к наложенью заклятья, чем об ограниченной вседозволенности, присущей ситуации со сделкой.
Но что это может быть?
Я вновь подумал об учение Гермеса и был вынужден с сожаленьем отбросить эту идею. Насколько мне было известно, она, конечно, меняла сущность человека, помогая ему подняться на более высокую ступеньку возможностей, но угрозой, пронизавшей письмо Эрики, от него и не пахло.
Через два часа, мучений и бесплодных поисков ответа у меня разболелась голова, и я решил плюнуть на концовку письма и разыскать Эрику. Ощущение театральности от постскриптумов наводило меня на мысль, что она скорее хотела удержать меня от попытки связаться с ней, нежели действительно предупредить о своем бегстве.
Из тех кусочков информации, что иногда просачивались в ее письмах, я знал, что она из весьма обеспеченной семьи. Однажды она проговорилась, что была на раскопках в Таиланде, а в другой раз после месяца молчанья сетовала, что умудрилась заболеть ангиной, несмотря на страшную жару Каира. Она много и уверенно говорила об Италии и Греции, причем как человек неоднократно бывавший там. Ей безумно нравился дворец Дожей и Парфенон, поэтому я сомневался, что она готова навсегда покинуть своих родителей и свой город.
Моей надежде отыскать ее на просторах сети не суждено было воплотиться. Я посетил все сайты и форумы, на которых мы раньше встречались. Никто не видел и не слышал о ней вот уже два месяца. И если меня не обманывали, то единственный кому она послала письмо, был я.
Я написал ей короткое, но очень настойчивое письмо с просьбой связаться со мной. Убеждал ее, что готов понять и принять все, что она сделала и не осуждать ее. Писал, что являюсь ее другом и даже готов вылететь к ней первым рейсом по ее просьбе, если она уладит вопрос с визой.
И, наконец, в постскриптуме еще раз просил срочно написать мне.
Наконец я размесил на всех форумах и конференциях объявление, что ищу любую информацию об Эрике, и оставил свой адрес. Конечно, я знал, что спамеры толпой слетятся на этот лакомый кусочек, но был вынужден пойти на это.
Компьютер я выключил уже далеко за полночь.
Вторник.
Утро выдалось на редкость мерзким. С трудом, разлепив веки я сполз с кровати и поплелся в ванную. В эту ночь мне почти не пришлось спать. Мало того, что я лег уже за полночь, так добрую половину времени, отведенную для сна, потратил, ворочаясь с боку на бок и гадая, что за гримуар прислала мне Эрика.
Из зеркала на меня глянула изможденная физиономия каторжника Селтона и я удрученно помотал головой. Вот так всегда - одна бессонная ночь и мной уже можно пугать детей. "Впрочем", - равнодушно подумал я, умываясь: "мной и выспавшимся можно детей пугать".
Проглотив бутерброд с чашкой крепкого черного кофе, я кое-как покидал вещи в сумку и, чувствуя, что не успеваю вставить линзы, бросил по лестнице вниз. Проклятая первая пара. Была бы лекция, пропустил не задумываясь.
Сбегая по ступенькам крыльца, я заметил, что от дома собирается отъезжать голубая Ауди, принадлежащая жильцам в соседнем подъезде. Водитель коротко посигналил и приглядевшись, я узнал в нем Николая - иногда отец разрешал ему брать машину, ездить на учебу. По счастью мы учились на одном факультете и, впрыгнув в салон, я сдавил его протянутую ладонь.
- Привет!
Коля был парнем невысокого роста и крепкого телосложения, разворотом плеч напоминая мне эдакого кряжистого гнома. Он коротко стриг свои соломенного цвета волосы, оставляя короткую челку.
Машина резво прыгнула вперед и едва не зацепив шинами бордюр Коля выехал на кольцевую дорогу. В зеркальце заднего вида мелькнул широкий Колин с упрямо сдвинутыми бровями, отчего его лицо имело вечно угрюмый вид.
Мы пронеслись по нашему району, выскочили на главную дорогу и, через десять минут подкатили к ступенькам факультета. Первое, что увидел я, входя в сто вторую поточную, это каштановая головка Суховой - моего давнего недруга. Не проходило и дня, что мы не обменялись выпадами. Не успел я пройти половины отделявшего нас расстояния, как Жанна развернулась, словно почувствовала мой взгляд и моментально сделала стойку:
- Глебушка милый, - приветливо улыбнулась она, - ты, что всю ночь в подушку проплакал?
- С чего бы это? - буркнул я, не желая вдаваться в подробности, и тотчас получил щелчок:
- Я смотрю глазки-то красненькие.
- Старо Жанна, старо, - я покачал головой. - Придумай, что ни будь новенькое.
- Легко! Ты завалил аттестацию по третьему предмету, - медовым голоском сказала она и протянула аттестационный лист.
Три неуда означали разговор по душам с деканом и гипотетически вероятность отчисление с факультета. Но на деле, надо обладать большим везением, что бы тебя отчислили с эконома за неуспеваемость. Хотя не скрою, некоторым это удавалось.
- Ты рада? - спросил я, возвращая Жанне лист.
- Что ты! - фыркнула она. - Я опечалена!
- Да неужели?
- Если тебя отчислят, у кого я немецкий списывать буду?
Этот был хороший выпад. Языки мне не давались, и на немецком я знал только "Меня зовут" и "Как ваши дела?". И это был единственный предмет домашнее задание, по которому мне приходилось списывать.
- Наверное, придется делать самой, - бросил я и, обойдя ее, стал протискиваться между партами к окну.
Жанна состроила сочувствующую гримаску и, блеснув на прощанье зелеными глазами ушла к своему месту. Этот раунд остался за ней, мы оба это знали.
Весь семинар я старательно пялился на выступающих, упорно борясь с дремотой. Нудно бубнящие докладчики, большинство из которых сейчас впервые видели текст своих рефератов могли бы сделать хорошую карьеру в похоронном деле. Наконец, наши мученья закончились, Иван Михайлович продиктовал новые темы доклада, и студенты вяло зашевелились, складывая свои вещи.
Следующей парой у нас был финансовый анализ, но на дверях аудитории обнаружилось записка: "Тихо! Идет госэкзамен". Преподаватель - высохший точно мумия старичок, долго мигал подслеповатыми глазами на объявление и, велев поискать свободную аудиторию вернулся на свою кафедру.
Пока старосты групп, бегали по этажам, остальные толпились под закрытыми дверями. Кто-то вяло ругал деканат, кто-то предлагал, пойди дернуть пивка и с ним охотно соглашались, мол, пивка это да, это можно, кружечек по пять для начала, а потом и что покрепче. Но никто не расходился. Наконец вернувшиеся старосты доложили об отсутствии свободных помещений и передали наказ преподавателя, дожидаться в коридоре его волеизъявления относительно семинара.
Хотя всем было ясно, что пара не состоится, приходилось ждать, пока деканат, не санкционирует отмену пары. Еще всего годом ранее, - при другом декане, - в коридоре уже давно бы никого не осталось, но время изменились, и от былых вольностей почти ничего не осталось.
В двух шагах от меня кипела праведным гневом Жанна. Изощряясь в остроумии, она осыпал факультетские порядки градом насмешек. Ее подруги, - клевреты, как я называл их про себя, - охотно помогали ей, и все шло как, обычно не считая того, что мне стало скучно. Изредка на меня наваливались такие вот приступы скуки, во время которых весь мир казался мне марой, иллюзией и я угрюмо молчал, отказываясь признаться даже себе, что боюсь. Боюсь, что это окажется правдой.
Я понял, что пора идти домой. Там в уюте и комфорте каменной берлоги меня ждал файл. Файл, который мог дать мне власть. Однако прежде чем уйти я должен был поквитаться с Жанной. Покосившись на нее, я увидел как она, размахивая руками, что-то эмоционально втолковывает своим подружкам, и дождался паузы.
- Интересно, - проговорил я в пустоту пред собой, ни к кому конкретно не обращаясь. - Неудовлетворенные девушки всегда истеричны?
Она споткнулась, замерев с полуоткрытым ртом.
- Что ты сказал? - после секундного замешательства закипая, спросила Жанна
Зевнув, я развернулся и пошел к лестнице.
- Урод! - прошипела она мне в след.
Я улыбнулся: один-один.
ХХХ
Дома я едва скинув туфли, бросился к себе и включил компьютер. Пора прекратить бегать от самого себя, словно страус, пряча голову в песок. Пора признаться самому себе, что хочешь знать, что же такого накопала Эрика. И что хочешь, хочешь получить власть над людьми. Пусть, крошечную, ничтожную, но власть. Вот только порой цена за нее оказывается непомерно высокая.
Пока загружалась система, я скинул пиджак и стянул галстук. К тому времени, когда в окне Worda развернулся документ, я был спокоен и сосредоточен. Первая страница была совершенно пуста, если не считать короткой строчки посередине. Два слова, от которых меня охватил озноб. Я покрутил головой и на секунду закрыл глаза. Когда я снова открыл их, слова не исчезли. Коротка черная полоска на бескрайней белизне экрана - "магия крови".
Спустя два часа, я маленькими глотками пил кофе, на северной лоджии стараясь унять разброд в мыслях. Слабый ветерок шевелил крону деревьев и, залетая в окно, лениво дергал уголки распечатки файла. Эрика послала мне не просто описанье гримуара. Она прислал мне все свои заклинанья! Но все же не это было главным.
Совершенно ошеломленный я невидяще смотрел на полоску песчаного пляжа на другом берегу Волги, а в моей голове заново пробегали строки файла. Эрика была права. То, что она предлагала, было чудовищным. Чудовищным и прекрасным в своей простоте способом.
Кровь - жидкость, дающая жизнь. Во все время считалось, да и сейчас считается, что она обладает магической силы. И уж кому как не мне знать всю правоту и всю лживость этого мифа. Сколько раз за свою жизнь я слышал и буду продолжать слышать, - "Что поделать у него порченая кровь. Знаете, ведь это, передается по наследству". И собеседник будет понимающе цокать языком, и качать головой. К черту! Я такой, какой я есть и вам придется принять меня таким. Хотите вы этого или нет! И теперь, когда в моих руках магия крови я заставлю вас сделать это.
Я почувствовал, что начинаю заводиться, и одернул себя. Сейчас не время.
"Неизмеримо вырастает мощь мага, если осмелиться он, пролить кровь свою на алтарь желанья". Не знаю, где Эрика откопала эту фразу, вынесенную в эпиграф, возможно, придумала сама, не столь важно. Главным было то, что по ее уверению, собственная кровь служит ключом к воздействию на людей. Это нуждалось в проверке. Немедленно.
Я неловко двинул рукой, ставя чашку на блюдце, и несколько обжигающих капелек упали мне на грудь. Пока я, чертыхаясь, стряхивал их с себя, большей частью для проформы, - они уже успели впитаться, и рубашка теперь нуждалась в стирке, - в моей голове стал вырисоваться план дальнейших действий.
У себя в комнате я переоделся и, заставив себя успокоиться, начал выгружать из шкафа свои магические принадлежности. Первой была коробка из-под обуви, с коричневой надписью "саламандр" в которой я хранил свечи. Сняв крышку, я достал одну, любуясь на свое творенье. По правилам черной магии она должна была быть черной, вытопленной из человеческого жира, но для меня подходила любая, и я просто переплавил несколько десятков обычных свечей в шесть больших, толщиной с мою ладонь свечей и покрасил их.
Следующим предметом был мой алтарь. Я называл его так, несмотря на грубое нарушение терминологии. Естественно его мне тоже пришлось делать самому. На лицевую поверхность полуметрового круга из толстой фанеры был нанесен сложный геометрический рисунок. Первой, упираясь углами в обод фанерного круга, лежала гексаграмма, более известная как звезда Соломона. В наше время ее можно видеть разве что на флаге Израиля. В тех местах, где ее лучи касались края, были приклеены подставки для свечей. Внутрь гексаграммы, в правильный шестиугольник был вписан круг, а в него в свою очередь пентаграмма - пожалуй, самый распространенный символ. Линии были сделаны черной тушью, в специально прорезанных для этого канавках, и всю поверхность алтаря, за исключением внутреннего пятиугольника пентаграммы, покрывали руны. На мой взгляд, скандинавские, хотя я мог ошибаться. Слабо разбираясь в этом, я просто скопировал надписи с фотографий языческих идолов, и надо сказать довольно небрежно.
Вытащив стол на середину комнаты, я накрыл его куском черного бархата и положил фанерный кругляш. Свечи встали на свои места, и я задумался, над тем какое заклинание выбрать для проверки. Был один ритуал на который я давно положил глаз. Заклятье очарования, как я его называл.
Простенькая на вид формула: прикоснуться к человеку и сказать слово ключ. И на какое-то время, ты станешь ему близок как брат, и дорог как мать с любимой вместе взятые. Не надолго. Буквально на пару минут, но ведь этого может на многое хватить, а?
- Да, - кивнул я сам себе, - для проверки, это подойдет идеально. Убедившись, что магия крови действует, мне просто придется подождать, пока заклятье выдохнется и все. Увы заклятья, такого рода, - рассчитанные на некий промежуток времени, - имели свойство выдыхаться. В конце концов, сила вложенная в них, иссякала, и они прекращали свое действие. Если конечно не повторить ритуал.
Значит, заклинанье очарования. Я достал свой гримуар и отыскал нужную страницу. Быстро пробежал текст глазами. Да все, так как я и помнил. Коротенькая формула, трижды повторенная при зажженных свечах и под конец слово-ключ. Уже трижды я проводил этот ритуал, и каждый раз безрезультатно. Но теперь все будет иначе.
Теперь меня будут любить!
Я развернулся к выходу, и зацепился краем глаза за мелькнувшее в стенном зеркале отражение. Пристально смотря на себя - в глубине стекла и не узнавая. Фанатично горевшие глаза, губы кривятся в злобной ухмылке. Потрясенный я отступил на шаг, и отраженье мало-помалу начало принимать свою обычную форму, пока я вновь не увидел самого себя, таким, каким привык видеть раньше.
Я улыбнулся, проводя рукой по волосам. Улыбка вышла жалкой.
- Не долго же ты продержался, - сказал я своему отраженью.
- Все эти красивые слова о недопустимости вмешательства в чужую жизнь, о праве каждого человека самому выбирать свою судьбу. Когда в твоих руках оказалась сила способная изменить окружение не так-то просто отказаться от нее.
Стараясь унять разброд в мыслях, я медленно прошел на кухню и налил себе стакан холодной воды. И как всегда бывает в такой ситуации, в голову не приходило не одной умной мысли. Все те же затертые штампы, правильность которых ты знаешь, но еще не чувствуешь, и эта необходимость прислушиваться к мудрости выросшей на ошибках других заставляет яростно отвергать основы основ, зная, что все равно будешь вынужден поступить правильно.
Я чувствовал, что начинаю раздражаться.
Копясь в кухонном ящике, выбирая себе, нож поострее, я четко видел впереди два пути и знал, что мне неизбежно придется выбрать один из них. Я не мог бесконечно долго балансировать между этими двумя возможностями. И понимал, что, применив раз магию крови, я не смогу остановиться и с каждым разом буду требоваться все больше и больше, словно ненасытный паук, стягивая к себе все-то что, имело несчастье приглянуться. Передо мной была масса примеров, людей получивших богатство и знал, как развращает любая власть, и не желал для себя такой участи.
И все же я чувствовал, что не в моих силах отказаться от этого дара. Я так давно, так страстно желал его и вот теперь он в моих руках. Разве я не достоин его, разве я не обращу свою силу во благо. Да я бываю, несправедлив, мелочен, эгоистичен, но ведь я способен и на другие чувства. Я могу быть добр, терпелив, я способен любить. Ужель я обращу силу во зло? Неужто любая власть в руках человека способна нести только горе и боль?
Ощущая, что решение моей проблемы, лежит где-то в области этики, я начал смутно догадываться, что уже принял решение и теперь остается только ждать, когда сознание уловит его в бездонной глубине бессознательного, вытолкнув на поверхность.
Поняв, что все равно не смогу решить для себя этой дилеммы, я запретил себе думать об этом и сосредоточился на поиске слова-ключа, для заклятья. Возможно, проверка даст отрицательный результат и необходимость решать, что-либо отпадет сама собой. Я почувствовал, что стараюсь убежать от ответственности, и напомнил себе: "ключ, слово-ключ!" Оно должно быть простым и коротким. Обычным, что бы не привлекать внимания, но в то же время редко произносимым, что бы исключить ложное срабатывание.
Перебрав множество вариантов, я выбрал - Авраам.
Был, такой библейский персонаж.
Вернувшись к себе и попробовав ногтем заточку ножа, я подавил в себе неожиданный острое желание отказаться от задуманного и подошел к своей кровати. Медленно, уже настраивая себя на рабочий ритм, разделся, и потянул с полки черную ленту. Я не могу сесть в позу лотоса, но мне это и не нужно. Путь един, но его сплетаю множество тропинок.
На кровати я лег на спину, завязал себе глаза и поерзал, устраиваясь поудобнее. Это было важно. И шелковая лента на глазах, и удобная поза. Ничто не должно отвлекать. Ни свет под веками, ни складка простыни. Слишком неопытен, слишком неумел я, что бы позволить себе малейшую небрежность.
Теперь дыхание. Мелено и ненапряженно. Одними мышцами живота, опуская и поднимая диафрагму. Глубоко и редко, целиком отдаваясь ритму. Вдох через нос, выдох через полуоткрытый рот. Надо ощутить в себе этот поток воздуха. Как он свободно входит в тебя, прохладный, щекочуще-ласковый, проходя через носоглотку.
И выдох. Мягко выжимая воздух из легких. Он выходит потеплевший и влажный.
Вдох. Выдох.
Пауза.
И снова вдох.
Главное не напрягаться. Позволит телу самому дышать. Как оно делает это большое часть времени. Позволить, но остаться смотреть. Не контролируя. Просто наблюдать.
Вдох - выдох.
Я вошел в привычный ритм.
Теперь тело. Надо ощутить его, целиком. Не смотря, не прикасаясь к нему, почувствовать его. Просто почувствовать. Как и всегда я начал со стоп. Хорошо. Тело дышало само, а я перебирался все выше, пока не стал чувствовать вес своего тела, каждый его участок.
Очень хорошо.
И, наконец, самое сложное, то ради чего было сделано все предыдущее. Надо усыпить разум, оставаясь бодрствующим. Заставить замолчать постоянно бубнящий голос в мозгу. Я сконцентрировался, отстранясь от своих мыслей.
Это самое важное - сосредоточение. Не просто концентрация, не просто фокусировка сознания, а нечто больше, чем первое и второе вместе взятое. Так же ясно, как мы понимаем, что наше тело еще не мы целиком, надо понять, что и наш разум, это еще не мы. Это только часть нас. И говоря между нами далеко не лучшая. Тело хотя бы не умеет лгать.
Сосредоточение - основа магии. Ее сокровенная суть. Не так уж сложно понять, что требуется от тебя, гораздо сложнее суметь выполнить это. Есть много способов достижения цели, но конечная цель их едина - осознанность.
Надо увидеть свои мысли. Почувствовать, как они рождаюсь, как пробегают в нашем сознании и растворяются, не успев оформиться. И надо заглянуть туда, где нет этих мыслей. Войти в промежутки между ними. И тогда они исчезнут, а ты осознаешь себя.
У каждого в жизни бывают моменты, когда он словно преисполнен тысячекратного осознания себя здесь и сейчас. Осознания, что именно ты, живешь, здесь в эту самый миг, в ничтожную долю времени, с сумасшедшей скоростью несясь из вчера в завтра.
Иной раз это ощущение возникает поздней осенью, когда в городских парках жгут мусор и нахальные отъевшиеся вороны лениво раскачиваются на проводах; и горький дым стелиться в холодном воздухе прижимаясь к пожухлой траве. Ты чувствуешь, что вот он прошло, еще одно твое лето, и ты как обычно не успел вот это, то и еще это; и чувство времени мельчайшими капельками просачивающееся сквозь твои ладони...
Или под Новый Год, когда до боя курантов осталось одно движение стрелки и все слова уже сказаны и разлито шампанское в узкие фужеры; и твое сознание взрывается осознанностью - это ты здесь, сейчас. И нет нужды пробегать по прожитым дням уходящего года, и нет нужды строить планы на год новый. Нет прошлого, и никогда не наступит будущее. Есть только ты. И в этот краткий миг, наступивший тишины, прижимая к себе подругу, ощущая бедром, тепло ее тела и аромат ее духов; видишь улыбающиеся лица и дрожь света на тонких полосках дождика. Сток кадр, снимок поляроида.
Ты знаешь, чувствуешь этот миг может длиться вечно, и можно прожить бесконечно долгую жизнь, и звезды успеют состариться, и родиться вновь. Вселенные рождаются на стенках твоего фужера, крошечными пузырьками прорываясь к поверхности, что бы выскочив - взорваться, крошечной капелькой упав обратно; и в каждой из них ты.
Стрелка встает на двенадцать.
И с писком сигнала точного времени, ты схлопываешься обратно, в обыденность текущей жизни. И шампанское снова становиться шампанским, а не кипящим вакуумом космоса. Миг осознания забывается, затираясь круговертью событий. И целуясь с окружающими, ты уже знаешь, что вернешься туда в ту секунду ушедшего года. Вернешься, не зная, как и не зная когда. Вернешься потому, что только там нет этих преследующих нас, где и когда.
Но я знаю как.
Знаю, но не могу.
Пока еще не могу.
Когда ни будь, я знаю, я уверен в этом, я сумею вырваться на поверхность, а пока я еще бреду на ощупь. Спотыкаясь и падая.
И это делает меня магом.
Итак, осознанность. Ключ, открывающий дверь в настоящее. Ключ, дающий пробуждение. Но, что бы пробудиться я должен заснуть. Заснуть в том сне, который мы зовем жизнью.
Я сказал сон. И правда шаловливой рыбкой скользнула между пальцев. Я постараюсь объяснить. Представьте себе костер. Он только, что догорел, и последние язычки пламени умерли, оставив белесый налет на углях; но жар костра еще жжет поднесенную руку. Там в глубине, укрытый в толще пепла, кроется огонь. Вот это кострище - наш сон. Тот, в который мы проваливаемся каждую ночь.
Но если с силой подуть на остывающие угли, то крошечные язычки расцветут на еще горячих углях. Это наша жизнь. Призрачная, готовая оборваться каждую секунду. И это тоже сон. Сон, дающий надежду на пробужденье.
Но если мы рискнем разворошить костер, рискнем подуть сильнее. До конца, без остатка сжигая свои угли, сжигая себя, то костер разгорится вновь. Сначала робкий и неуверенный, а потом свободно взметнувшийся к небу. И пламени уже не нужны будут угли, что бы гореть. Вот это и есть жизнь. Настоящая.
Надо только уметь проснуться.
И первый шаг на этом пути - осознать, что пока еще спишь.
Вечером, уже ложась спать, я продолжал наслаждаться покоем - остаточное явление после выхода из транса. А заклинанье уже начало действовать. И бережно баюкая перевязанную у запястья руку, я впервые с нетерпеньем ждал завтрашней встречи с Жанной.
Среда.
Жмурясь, как кот по самые уши обожравшийся ворованной сметаной я бесцельно бродил по бетонным плитам смотровой площадки парка, фырканьем выплескивая плещущуюся во мне радость.
Я наслаждался чувством вседозволенности и безграничного могущества, сладостно обмирая от величественных картин, которые рисовало мое воображение и чувство безнаказанности и свободы хмельным вином бродило во мне заставляя тянуться все дальше к новым и новым соблазнам.
Засунув скомканный галстук в карман пиджака, - вопиющая небрежность, сама мысль, о которой была для меня ранее крамольной, - и, расстегнув ворот рубашки я взахлеб дышал свежим осенним воздухом и азартно пинал, темные голыши гальки, раз за разом проигрывая в голове в голове минуты своего первого триумфа, на пути к новой жизни...
Я стоял возле окна, напряженно всматриваясь в смутное отраженье двери позади меня, дожидаясь пока в стекле не появиться Жаннино отражение.
Уже без пяти десять. Где же она? Есть!
- Привет, - развернулся я ей навстречу. - Позволь задать тебе один вопрос?
Продолжая говорить, я быстро приблизился к ней и выдавил улыбку, молясь чтоб в ней было по меньше фальши.
- Жанна, знаешь такую еврейскую песенку? - произнес я.
В ярко, невозможно зеленых, наводящих на мысль о контактных линзах Жанних глазах начало оформляться удивленье. В душе я был готов к провалу, но как же мне хотелось, что бы все получилось. Холодный комок нервов внизу живота, умолял отказаться от этой затеи, но я был не приклонен. Я осторожно взял ее под локоток:
- Авраам, Авраам, дедушек ты наш...
В Жанниных глазах мелькнул азарт охотника увидевшего дичь, и внезапно они стали пустыми. Как будто дом, в котором разом погасли все окна. Это длилось меньше секунды, и вряд ли кто-то кроме меня успел заметить. Она мигнула и очнулась. Но теперь в ее глазах проскакивали искры приязни.
-Забавная песенка, - она смотрела на меня снизу вверх без обычной гримаски брезгливости.
Обмирая от восторга, я слегка приобнял ее, закрепляя успех:
- Точно! А ведь Авраам был библейским персонажем.
Снова секундная заминка. Она моргнула и улыбнулась:
- Знаешь, - мурлыкнула она, прильнув ко мне, - ты можешь быть очень милым, когда захочешь.
На нас в изумлении уставилось пол группы. Я подавил в себе желание показать им язык и по отечески чмокнул Жанну в каштановую макушку. Благо ее рост позволял мне сделать это не нагибаясь.
- Жанна, я тебя обожаю! - совершенно искренне произнес я и, сняв руку с ее талии, направился на свой ряд.
Я приказ себе идти медленно, что бы не выдать того ликования, что бурлило во мне. Мне хотелось кричать, прыгать размахивать руками и совершать прочие действия выражающие необъятную человеческую радость. Получилось! Господи, ведь получилось! Полстакана крови и она моя! И не только она. Теперь любой человек готов полюбить меня. Пусть не надолго, но готов!
Я с жаром, обеими руками потряс протянутую мне руку Димы, и только заметив изумление в его глазах, заставил себя успокоиться и чинно сесть рядом.
- Что это с тобой сегодня? - спросил он, разглядывая меня так, словно видел впервые. - То с Жанной целуешься, то, как будто меня год не видел?
- Я счастлив! - ответил я, вынимая свои вещи из сумки. - Теперь весь мир в моих руках.
Он задумчиво посмотрел на меня, и шевельнул губами, словно собираясь, что-то сказать. Но передумал и, отвернувшись, лег грудью на парту, уткнувшись гладко выбритым, подбородком в скрещенные перед собой руки и глядя холодными серо-голубыми глазами, словно кусочки арктического льда в одному ему только известную даль...
Пока я со счастливо-глупым лицом бродил по парку, мне пришла в голову вполне логичная мысль: "А сколько продержится заклинание?".
- Интересно, - бормотал я себе под нос, нарезая круги по аллее, - отчего зависит расход силы вложенной в заклинание? От того сколько раз я им воспользуюсь или от того насколько плохо человек относился ко мне изначально?
Решив, что истинна как обычно лежит, совмещает оба подхода я бросил ломать голову, и мысленно завязал себе узелок на память, - проследить, как воздействует заклятье на разных людей. Устав кружить я присел на скамейку и с головой ушел в планы по использованию собственной крови.
Мои былые опасенья развеялись без следа. Я по прежнему чувствовал себя человеком, никто не преследовал меня, требуя за исполненное желанье мою душу, и вобще я чувствовал себя как никогда хорошо. Еще бы. Теперь я смету любого со своего пути.
Только почувствовав, что желудок требовательно заявляет о своем существовании, я вспомнил, что кроме утреннего бутерброда, еще ничего сегодня не ел и направился домой. Презрев услуги лифта, я, жизнерадостно размахивая сумкой, взбежал по лестнице на свой этаж и распахнул дверь. На коврике перед дверью обнаружились мамины туфли, и я вспомнил, что в среду она заканчивала работу к обеду.
- Привет ма! - крикнул я с порога и, выделывая коленца, прошел через холл в свою комнату. Коленца получались плохо, но меня это не смущало. Я быстро переоделся и поскакал на кухню - обедать.
- Что у нас на обед? - спросил я, намывая руки и только усевшись за стол, заметил, что мать как-то напряженна.
- Мам, что ни будь случилось?
- Да так на работе неприятности, - бегло улыбнулась она, ставя передо мной тарелку супа.
- Алексей Иванович, накричал, - грустно покачала головой мама, садясь напротив меня.
- Это кто?
- Директор.
- И что ему не так? - невнятно прогудел я, поглощая суп. И спохватился: - А ты, что не ешь?
- Да что-то не хочу.
- Брось, - буркнул я. - Начальники всегда кричали и кричать будут. Это не повод, что бы отказываться от еды. Тем более, что борщ у тебя получился на загляденье.
- Спасибо, - наконец улыбнулась она, и складка на лбу разгладилась.
- Ладно, давай рассказывай, - сказал я и отложил ложку в сторону. - И учти, пока не расскажешь ни капли съем.
- Шантажист, - усмехнулась она. - Рассказывать вообще-то особенного и нечего. Зашел сегодня к нам в отдел и начал кричать, что мы ему график срываем. Хотя все чертежи мы ему еще на прошлой неделе сдали. Я ему так и сказала, что, мол, Алексей Иванович, вы же у нас уже приняли работу, если какие претензии есть, давайте обсудим. А он как обезумел. "В административный", - кричит: "всем отделом". И только дверью хлопнул. Потом в обед вызывает меня. "Извините, говорит. Не знаю, что на меня нашло. Вы уж не серчайте. К работе вашей никаких претензий нет и быть не может. Вы у нас лучший специалист и отдел у вас всегда работу качественно выполняет. Прямо не знаю, что это со мной сегодня. Давление, наверное. Вы уж извините".
- А ты? - встрял я
- А что я? Я головой покивала, заверила, что не обижаемся. Он ведь на самом деле очень хороший руководитель, хоть и молодой. Всегда такой вежливый, тактичный, голос зря не подымет. Мы его таким за три года первый раз увидели.
- Ну, так, что ты переживаешь? - я снова взялся за ложку. - Сорвался человек, может у него в семье неприятности. Конечно, когда кричат приятного мало, но ведь он потом извинился.
- Да я и не переживаю, так как-то.
Пока мама наливала себе суп мне в голову заползла одна мыслишка.
- Мам, - поднял на нее свои честные красные глаза, а ты поточнее вспомнить не можешь, когда Алексей Иванович к вам в отдел зашел?
Она задумалась.
- Где-то в районе десяти, а что?
- Да так, ничего. А десять уже было или еще нет?
- Не-е-т, - неуверенно сказала она. - Да точно нет. Сейчас вспомнила, Марине почти сразу после его ухода кто-то звонил, договаривался о встрече через два часа в двенадцать. У нее еще часы остановились, и она у нас спрашивала который час. Без двух минут десять было. А почему ты спрашиваешь?