Мечи со звоном сталкиваются в воздухе, не позволяя коснуться острием неприятеля. Сталь сверкает на солнце и нещадно слепит уже порядком уставших противников. Далеко за полдень - солнце по-прежнему стоит высоко, на небе ни облачка, что не слишком привычно для ранней осени, наступающей в Ставии в начале Августа...
Еще удар!
Сноп искр высыпается из-под скрещенных мечей. В который раз за поединок - в сотый? В тысячный? Стайн сбился со счета уже на первом десятке, после ощутимого удара ногой в голень, который пропустил от своего противника в самом начале боя. Сразу после этого умерли его надежды на быстрое, в десять-пятнадцать выпадов, завершение поединка, естественно, в свою пользу. Зато осторожность, которую он после этого взял на вооружение, успела сослужить ему добрую службу, и не раз! Казалось, лезвие меча противника вот-вот коснется тела юноши, не защищенного ничем, кроме легкой рубашки - все остальное, включая тяжелый боевой топор, было небрежно сброшено на краю полянки, где проходил бой - но природная гибкость, вкупе с незаурядным владением своим телом, раз за разом отводили беду.
Следующий удар!
Стайн в очередной раз попытался достать противника, ловко уйдя от его удара и с полуоборота целя в незащищенную спину мечника. Но, когда Стайну уже казалось, что он ощущает, как меч медленно и неохотно погружается в тело его визави, мечник вдруг резко бросил свое тело вниз, к земле и, едва коснувшись мягкой и по-летнему ароматной травы, откатился в сторону, и через мгновение уже снова стоял лицом к лицу с молодым воителем.
'Даже дыхание не сбилось!' - мрачно подумал Стайн, чувствуя, как невольная зависть к сопернику медленно, но неотвратимо перетекает в негодование и злость к себе самому - юноша тяжело дышал и поминутно вытирал со лба жгучий пот, заливавший лицо и противной тонкой струйкой стекавший между лопаток, отчего рубашка все сильнее липла к телу, стесняя движения. 'Нельзя впадать в ярость! Не смей!' - приказывал себе Стайн, переводя дух. Видимо невероятный акробатический трюк, который продемонстрировал мечник, не прошел для последнего даром - тот стоял, держа меч наготове, пристально наблюдая за юношей.
Мечник был не молод. Некогда черные, как смоль, волосы теперь изрядно припорошило сединой, лоб испещрили глубокие морщины. Было ли это вызвано тяготами и лишениями его жизни, явно изобилующей приключениями и опасностью, или другими напастями - Стайн не знал. Но руки мужчины по-прежнему не знали слабости и уверенно держали меч, поводя им из стороны в сторону. Стайн уже стал подумывать о том, что небольшая передышка сослужила ему хорошую службу - дыхание выровнялось, и юноша чувствовал, как гнев, готовый вот-вот толкнуть его на неподготовленную, а потому роковую атаку, стал уходить - как мужчина заговорил, глядя юноше прямо в глаза, держась между тем на расстоянии.
- Не дурно, очень не плохо! - голос мужчины был грубый и глухой. Между тем, слова он выговаривал четко, и совсем не было похоже, что еще минуту назад он отчаянно сражался со Стайном за свою жизнь. Последний, между тем, молчал, внимательно следя за каждым движением собеседника, дабы не пропустить неожиданное окончание монолога, а, следовательно, новой атаки. В том, что она будет, Стайн не сомневался ни секунды - такие противники не отступают и не бегут, а сам юноша мог бы сказать о себе также. Мужчина, однако, истолковал молчание Стайна по-своему:
- Мечник из тебя, юноша, скажу честно, искусный, искусный... - он даже причмокнул губами и покачал головой, будто пробуя это слово на вкус, - А вот уважению к старшим тебя не научили! Когда с тобой разговаривают взрослые, надо отвечать.
Мужчина разговаривал сейчас со Стайном, как учитель беседует с нерадивым учеником. Хотя последний, если бы захотел, мог ответить, что как раз наоборот - свое воспитание он считал достойным, когда как искусству ведения боя, как говаривал его Наставник, следовало учиться, покуда живешь. И согласно неписаному кодексу этого самого боя, не следует разговаривать со своим противником ни перед, ни во время поединка. Наставник всегда повторял, что 'после' вряд ли понадобится - после такой вот дуэли не часто остаются в живых оба поединщика. Стайн слышал от приезжих заморских мастеров и кордоров, что данный обычай зародился на другом континенте, в зеленых лесах, где живут племена варов. Эти полудикие лесные жители, говаривают, живут только охотой, молятся нескольким богам одновременно, да еще, неслыханное дело, считают своими прародителями разных лесных животных: медведей, волков, псов, туров. Но, несмотря на всю нелепость, нет на свете ни одного человека, кто бы мог уличить варов в попрании Чести! Стайн очень кстати вспомнил, что Наставником его младшего брата, Ерга, является как раз волхв-вар, мудрый и проницательный старец, чьи волосы и борода были белее снега еще когда он, Стайн, родился. Какого племени старец, юноша никогда не интересовался. Да и не тяготел он к магии и волхованию, как Ерг... А надо бы разузнать, подумал он запоздало, может, и воинскому искусству у них поучиться можно будет. Век живи - век учись, а владению мечом - тем более, твердил так что... Что именно, Стайн додумать не успел - противник внезапно бросился вперед, видимо не надеясь на продолжение разговора!
Стайн встретил его с каменным лицом, уверенно парировав хитроумный выпад. А мы, оказывается, равны по силе, внезапно понял он. Нечто подобное случалось с ним, только тогда он упражнялся в паре с самим Наставником! Как же такое возможно? Кто-то - и более искусен?! Внезапно проснувшаяся гордость заставила его броситься в глупую, неподготовленную атаку - прямолинейную, тривиальную, рискованную. Его меч еще чертил в воздухе широкую золотую дугу, а противник уже был за спиной - Стайн это видел, но ничего поделать уже не мог. Мозг лихорадочно работал в поиске верного решения, руки инстинктивно продолжали опускать тяжелый меч на голову противника, которого уже там не было... Решение пришло внезапно, словно майский ливень среди безоблачного, солнечного дня. Полностью доверившись силе, крутящей его меч, Стайн прыгнул, увлекаемый вперед собственным клинком: вытянувшись, подобно струне, растягивая мышцы в неимоверном усилии, стиснув зубы до хруста от нестерпимой боли в уставшем теле. И в последний миг, когда разум возликовал, празднуя очередной блестяще исполненный трюк, да еще какой - спасший ему жизнь, тело пронзила острая боль чуть ниже правого бедра. Старый мечник достал его! Достал не сильно - кончик меча вошел в плоть, оставив небольшую, с палец, рану. Теперь о преимуществе в скорости можно забыть.
На жухлую осеннюю траву упал тяжело, перевернувшись в воздухе, подобно кошке, чтобы приземлиться на здоровое бедро. Услышал в стороне, как глухо стукнулся о землю меч - пришлось бросить, чтобы самому не напороться. Едва коснувшись земли, откатился, рука нащупала лежавшую на поляне секиру, которую тальды, суровые воины, бороздящие просторы Северного Моря, почему-то называли боевым топором, толкнувшись здоровой ногой, рывком поднял себя с земли. ...И увидел смерть! Она приближалась неумолимо, в облике двух летящих метательных ножей. Один - в сердце, другой - в правый глаз. Все продумал, старый хрыч, мелькнула злая мысль, ни вправо отклониться, ни влево уйти. Уже понимая, что не успевает, вскинул секиру на уровень глаз, одновременно пытаясь развернуться левым боком... Опять боль - настоящая, не результат ссадин от тренировочных мечей, а обжигающая, затмевающая разум - это нож до середины погрузился в левое предплечье. Одновременно - лязг металла о металл - это второй нож, опоздав на долю секунды, успел за своим побратимом, но встретил на пути не податливую плоть, а закаленную сталь секиры. Он пошатнулся, но не упал. Нащупал рукоять ножа, стиснув зубы, дернул... Ему опять повезло - вены и артерии целы, кровь струится из распоротой руки. Перевязать бы, мелькнула мысль, но это после, когда все закончится...
Старый мечник стоял, сжимая в руке меч, в перевязи осталось четыре ножа. Перехватил рукоять поудобнее, силясь скрыть удивление на усталом лице - юный воин стал медленно сокращать дистанцию. Правая рука держала секиру, левая лежала на рукояти, слабо поддерживала. Рукоять стала бордовой и липкой от крови, вытекающей из раны. Он, конечно, попытается напасть, пока силы не оставили его полностью, сказал себе мужчина...
Ближе... Еще ближе... Только бы подпустил еще, ведь сил моих - только на один удар, думал Стайн, глаза не отрывались от лица незнакомца. Мечник сделал короткий взмах - Стайн поспешно отскочил. И откуда только силы взялись, удивился он, секунду назад ведь помирать собрался. Хищно улыбнулся, показав здоровые, белые зубы - пускай противник забоится! Противник действительно "забоялся", да так, что у юноши все внутри оборвалось - незнакомец пошел вперед, крутя восьмерки и мельницы. Золотые и серебряные всполохи окружили его фигуру. Стайн пытался следить, очень скоро сдался, перехватил поудобнее секиру, закрыл глаза - где не помогает зрение, помогут чутье и инстинкты.
Он угадал. Подался назад в самый последний миг, с ужасом почувствовав, как острый меч срезал локон длинных светлых волос. Рискованно, подумал он, зато соперник должен был открыться, не мог не открыться! Разомкнув веки, увидел перед глазами золотую искру, едва успел вскинуть навстречу секиру. С противным скрежетом боевой топор принял на себя удар, удержал. Стайн, не давая сопернику времени опомниться и вытянуть меч, ударил ногой по рукам мужчины. Левую ногу пронзила тупая боль, рана стала вновь открываться. С наслаждением услышал хруст ломающейся кости, короткий вскрик...
Сознание мужчины на секунду померкло, а когда он пришел в себя, меч начал валиться из непослушных, слабеющих рук. Клинок еще не коснулся земли, а юноша уже ударил ногой под колено, одновременно отводя секиру вбок, чтобы начисто срубить голову неприятелю. Из такого положения увернуться не удастся, с тоской подумал мужчина - в тот момент, как мои колени коснутся земли, шея ощутит холод секиры...
Мужчина падал на колени. Краем глаза видел серебристую пчелу, летящую к его лицу, слышал свист рассекаемого невидимыми крыльями воздуха. А потом лишь удар... Боль... Темнота... Холод...